Социализм и судьба России. Часть I. Кризис социализма (Е. Б. Попов, 2013)

1.1. Устойчивость сложных систем из животных

Для защиты от враждебной окружающей среды живые существа объединяются в сложные системы (большие сообщества): стаи, стада, племена…. Будем называть их единообразно организациями. Для выполнения поставленных перед организацией целей необходим некий орган (назовем его центром), который управляет деятельностью организации. В виде редкого исключения возможны организации без центра: они возможны тогда, когда противоречия между членами организации и окружающей средой сильнее, чем противоречия внутри организации. Т. е. внутренние противоречия не могут разрушить организацию (пример будет дан ниже). Однако подавляющему большинству организаций нужен управляющий центр.

Как показывает опыт, для эффективного управления нужен только один центр. Если центра два, то неизбежно от них поступают к организации противоречивые управляющие воздействия, поскольку каждая управленческая задача, как правило, может быть решена множеством способов. Поэтому при появлении двух центров организация может разрушиться из-за падения эффективности ее деятельности. Кроме того, центр имеет, практически всегда, материальную выгоду от своей деятельности. Стимулирует деятельность центра и стремление его членов к самоутверждению через власть (т. е. центр имеет и моральные стимулы для своей деятельности). Поэтому если центр не один, то между центрами начинается борьба, которая заканчивается либо победой одного из центров и ликвидацией другого, либо распадом организации.

Вероятно, некоторые из своего опыта могут вспомнить, как лихорадило коллективы в результате борьбы неформального лидера против формального – начальника, или в результате конфликта непосредственного руководителя коллектива с вышестоящим, который пытается управлять коллективом через голову непосредственного руководителя.

Таким образом, для устойчивости организации необходим один центр. И чтобы сохранить устойчивость организации центр должен иметь возможность мешать возникновению других центров. Т. е. центр должен обладать определенной силой, властью – быть властным центром.

Сформулируем правило устойчивости организации: для устойчивости организации она должна управляться одним властным центром.

В начале раздела указано возможное исключение, но, в целом, правило подтверждается практикой, жизнью.

Организации животных: стаи, стада…. имеют вожаков. Обычно это наиболее сильные и решительные животные, которые могут подчинить своей воле организацию и силой препятствовать выделению других вожаков. Когда вожак ослабевает от старости или болезни, молодые и сильные бросают ему вызов, и после борьбы по правилам стаи утверждается новый вожак. Стая снова превращается в устойчивую организацию.

Человеческое общество на всех стадиях своего развития представляло устойчивую организацию. В первобытно-общинном обществе управляющий центр – это вожди племен, советы старейшин…. Они опирались на свой авторитет у племени или на свою физическую силу. В антагонистических формациях роль центра взял на себя эксплуататорский класс. Он опирается на вооруженную силу. В рабовладельческом обществе и при феодализме руководящая роль эксплуататорских классов закреплена в законах. Т. е. существует четкое классовое неравенство.

В некоторых случаях кажется, что единого центра нет. Более подробный анализ показывает, что центр есть, но он является скрытым. В качестве первого примера можно указать на муравьев. Матка не является руководителем. Роль руководящего центра заменяет в данном случае инстинкт.

Другим исключением, как будто бы, является капиталистическое общество с его знаменитым «разделением властей» на законодательную, исполнительную и судебную. Анализу власти в капиталистическом обществе посвящен следующий раздел.

1.2. Буржуазная демократия

Власть при капитализме называется демократией, что, как известно, на русский язык переводится как народовластие. В капиталистическом обществе формально все равны перед законом. В буржуазных конституциях утверждается, что власть «принадлежит народу». Это утверждение на первый взгляд подтверждается избранием основных органов власти на всеобщих выборах.

Однако достаточно ли этого для народовластия? Чтобы демократия на деле была народовластием, а не просто одной из форм существования государства, необходимо, чтобы большинство народа (т. е. и трудящиеся слои населения) было политически активным и грамотным, т. е. понимало интересы всех социальных слоев и групп в том числе и своего класса, и не позволяло бы манипулировать собой в чужих интересах.

Однако в настоящее время дело обстоит далеко не так: подавляющее большинство людей думает лишь о своих интересах (личных и семьи).

Политически активными являются лишь единицы процентов трудящихся, еще меньше разбираются в интересах классов, слоев, групп. Такое положение создает условия для установления господства даже для не очень многочисленной сплоченной группы, если она способна выдать свои интересы за общенародные.

При капитализме такой естественной группой является класс буржуазии, объединяемый очень сильным материальным интересом, заключающимся в праве присвоения производимой обществом прибавочной стоимости. Эта возможность основана на праве частной собственности на основные средства производства, которое объявляется основным и естественным правом человека, хотя для большинства трудящихся на деле оно реализуется в виде свободы от собственности на эти средства производства. Но формально каждый может стать Рокфеллером, если будет усердно трудиться, быть бережливым и проявлять другие добродетели (разумеется, пропаганда умалчивает о преступлениях против морали и закона, совершаемых часто удачливыми претендентами в капиталисты, чтобы совершить свое первоначальное накопление капитала). С помощью такого мифа «равных возможностей» привилегия буржуазии внедряется в сознание народа как общечеловеческая ценность. Однако обман этот слишком примитивен, чтобы не быть разоблаченным. Поэтому для его сохранения необходима «нейтрализация» возможных разоблачителей, их политическое подавление.

Проанализируем, как механизм демократии используется буржуазией для установления своего классового господства. Основным инструментом в борьбе за власть является политическая партия, выражающая интересы той или иной социальной группы. Признаком демократичности в капиталистических странах является многопартийная система, состоящая из совокупности партий, отражающих интересы различных социальных групп. В результате открытой борьбы за голоса избирателей побеждает, естественно, та партия, которая отражает интересы большинства населения. Если партия, находящаяся у власти, теряет доверие избирателей, то на следующих выборах к власти приходит оппозиция. Так утверждает буржуазная пропаганда. И если это так, то мы имеем дело с подлинным народовластием. Но на самом деле побеждает та партия, которая внушает большинству населения, что она отражает их интересы. А это совсем другое дело. Ведь если человек не понимает сути процессов, происходящих в обществе, то его можно обмануть и убедить проголосовать против своих классовых интересов.

Данный механизм смены правящих партий представляет собой уникальную возможность постоянного удержания власти группой, если она скрыто контролирует обе партии (или коалиции партий), сменяющие друг друга у власти. При этом недовольство трудящихся политикой правящей группы (класса) переносится на правящую в данный момент партию и находит свой выход при отстранении скомпрометировавшей себя партии от власти – «пар выпускается». К власти приходит другая партия. Правда она скомпрометировала себя ранее. Но за время пребывания в оппозиции ее грехи забываются и «отпускаются» – всесильное время лечит раны. Такую систему называют избирательным маятником.

Именно такая система реализована в капиталистических странах. В классических странах буржуазной демократии (США, ФРГ, Англия) мы имеем две крупных партии, сменяющих друг друга у власти. Партии эти не носят названия капиталистических или буржуазных, их названия привлекательны: «республиканская», «демократическая», «лейбористская» (трудовая), «социал-демократическая»…. Чьи интересы представляют те или иные партии? Ответ на этот вопрос дают не их названия (здесь полностью оправдывается русская поговорка: «хоть горшком назови – только в печь не ставь») и даже не их программы, а анализ того, в интересах какого класса, слоя, группы проводится их политика. Поскольку данные партии в своей деятельности обеспечивают существование капиталистического строя, то их следует считать буржуазными, как бы красиво они не назывались и каким бы пролетарским не было их происхождение, какими бы красивыми не были их программы. Там может даже быть написано о строительстве социализма. Дела это не меняет. Если партия входит проводимой после прихода к власти политикой в систему буржуазного избирательного маятника, т. е. начинает служить буржуазии, то она на деле становится буржуазной. Бывшие рабочие партии даже лучше, чем старые партии, от которых за версту «воняет» капитализмом, маскируют классовое господство буржуазии. Типичный пример буржуазного перерождения являет собой Испанская Социалистическая Рабочая партия, успешно вписавшаяся в систему буржуазной демократии и длительное время находившаяся у власти благодаря тому, что получила доверие и у буржуазии и у трудящихся.

Каким же способом буржуазии, составляющей незначительное меньшинство населения, удалось поставить под контроль многопартийную демократическую систему и обеспечить свое политическое господство?

Во-первых, маскировка своих интересов общенародными и общечеловеческими (о чем уже говорилось выше), внедрение в общество в качестве господствующей своей идеологии. Это удается делать ввиду политической пассивности большинства трудящихся. Эта пассивность объясняется первичностью материального интереса, который трудящийся может удовлетворить, только зарабатывая деньги трудом. А участие в политической жизни только мешает достижению этой цели. Поэтому трудящиеся и не хотят заниматься политической деятельностью. Именно не хотят, хотя при необходимости многие могли бы. В противоположность этому для буржуазии политическая деятельность может принести и приносит ощутимую прибыль (через получение выгодных правительственных заказов от находящегося под их контролем правительства, законодательство в интересах буржуазии….). Т. е. для буржуазии политика лежит в сфере непосредственных материальных интересов, а для трудящихся – нет. Т. е. пассивность трудящихся объективно обусловлена. Только под действием экстремальных невыносимо тяжелых условий революционной ситуации активность трудящихся резко возрастает.

Замаскировать свои классовые интересы буржуазии позволяет власть денег. Деньги позволяют буржуазии контролировать подавляющую часть средств массовой информации. Деньги позволяют буржуазии покупать для эффективного использования этих средств лучшие умы, которые направляют сознание общества в нужном для заказчиков направлении. Деньги позволяют покупать политиков и, в крайнем случае, наемных убийц для ликвидации нежелательных политических противников. Деньги позволяют буржуазии непосредственно контролировать государство, использовать в своих целях его репрессивный аппарат.

Итак, основные факторы, позволяющие буржуазии установить свое господство: политическая пассивность масс трудящихся и власть денег.

С помощью доступных буржуазии возможностей те оппозиционные партии, которые действительно представляют интересы трудящихся, ослабляются, доводятся до безопасного уровня, когда они не представляют опасности для господства буржуазии. При этом реализуется своеобразный принцип «необходимой достаточности»: классовая оппозиция не уничтожается окончательно, поскольку, существуя в ослабленном виде она служит, во-первых, мишенью для всей системы «охраны» буржуазного строя, поддерживает ее в работоспособном состоянии, а, во-вторых, доказательством демократичности и плюралистичности буржуазного общества. Т. е. ослабленные организации трудящихся объективно укрепляют систему классового господства буржуазии, являются ее необходимым её элементом.

Если движение трудящихся слабо, то применяются обычная антикоммунистическая «профилактика» в виде клеветнической пропаганды. Если движение трудящихся более опасно (или у местной буржуазии больше страха), то применяются законодательные меры преследования за принадлежность к организациям трудящихся. Ярким примером является знаменитый «запрет на профессии» в ФРГ, предусматривающий запрещение заниматься некоторыми видами деятельности (учителя….) «радикальным элементам», к которым относят прежде всего коммунистов. Со стороны предпринимателей эти меры могут дополняться «черными списками», в результате чего трудящиеся коммунистических или просто левых убеждений не могут найти работу.

Другие более сильные меры: подкуп, шантаж, убийства. Если все эти меры не срабатывают, и партия, представляющая интересы трудящихся приходит к власти, в результате победы на выборах (как, например, случилось в Чили в 1971 году), то в ход пускаются чрезвычайные меры: дестабилизация обстановки путем организации экономического саботажа и перехода к непарламентским методам борьбы: организация митингов, забастовок, кампаний гражданского неповиновения. Если же и это не позволяет свалить просоциалистическое правительство, то ширма буржуазной демократии отбрасывается и применяется последнее средство: интервенция или военный переворот. Весь этот сценарий был реализован в Чили в 1971–1973 г.г.

Проведенный анализ показывает причину стабильности буржуазной демократии: она состоит в неформальном управлении этой демократией со стороны буржуазии, прежде всего крупной, которая является, таким образом, неконституционной руководящей силой капиталистического общества. Именно это руководство, а не пресловутое разделение властей является причиной стабильности системы буржуазной демократии. Т. е. буржуазная демократия устойчива не потому, что она, по утверждениям буржуазной пропаганды, является полной и бесклассовой, а потому, что она – неполная и классовая. Или, по-другому, потому, что она стабилизируется силой, находящейся вне демократии – правящим классом, буржуазией.

Другой способ организации демократии просто невозможен в классовом обществе. Проведем небольшой мысленный эксперимент: допустим, что буржуазия некоторого государства стала вести себя в соответствии с тем образом, который ей создает собственная пропаганда, а все прочие силы остались теми же самыми. Без подавления, партии, представляющие интересы трудящихся, могут начать набирать силу, особенно если экономика страны в тяжелом положении, в итоге завоевать власть и, не опасаясь неизбежного ранее «наказания» за такие намерения военным переворотом, начать социалистические преобразования экономики. Затем, столкнувшись с неизбежными трудностями, вызванными, скажем экономическим и военным давлением внешнего капиталистического мира, который по условиям нашего эксперимента не «перевоспитался», партии трудящихся потеряют доверие народа и к власти придут буржуазные партии и начнут преобразование экономики опять на капиталистические рельсы, т. е. денационализацию, приватизацию….

Трудно предположить, чтобы какая-либо экономика выдержала такие качели. Могут возразить, что мол такая переброска части экономики из государственного сектора в частные руки и обратно имеет место на практике в ряде капиталистических стран. Но эта переброска производится в экономических интересах буржуазии, а не вопреки им. Возможно и другое последствие «идеализма» местной буржуазии: к власти могут прийти, используя те же методы, что и ранее были в арсенале местной буржуазии, группа проходимцев, пользующая поддержкой иностранной державы. В этом случае страна может потерять даже независимость. Таким образом, буржуазия не может действовать в соответствии со своей пропагандой, если не хочет потерять все свои привилегии. Более того, такой идеализм даже невыгоден обществу! Для стабильности демократия в классовом обществе должна быть классовой.

Вывод о неустойчивости идеальной (формальной) буржуазной демократии был сделан и известным теоретиком белой эмиграции И. Ильиным [3]: «Свобода мнений должна быть полною: государственные чиновники не могут покушаться на нее и урезывать ее. И самое глупое, самое вредное, гибельное и пустое «мнение» – «неприкосновенно» уже в силу одного того, что нашелся вредный глупец или предатель, который его провозгласил, укрываясь за его «неприкосновенностью». А можно ли заставить его мнить свое мнение пассивно? Как помешать ему проводить свое мнение в жизнь – шепотом, тихой сапою, тайным сговором, подпольной организацией, незаметным накоплением складов оружия? Свобода слова, союзов и оружия только выражает и осуществляет свободу мнений. Понятно, что это сразу обезоруживает государство перед лицом его врагов и предателей; в тоже время обеспечивает этим врагам и разлагателям полную свободу и безнаказанность… Итак, формальная свобода включает в себя свободу тайного предательства и явного погубления» [3].

И. Ильин даже несколько недооценивает «возможности» формальной буржуазной демократии: предатели могут захватить власть даже без каких-либо серьезных нарушений законов и складов оружия: достаточно умело использовать колебания настроений избирателей.

Почему власть в капиталистическом обществе маскируется под демократию? Причина, разумеется, не в любви буржуазии к свободе, о чем день и ночь твердит буржуазная пропаганда, а в политической и экономической целесообразности. Скрытая форма классового господства выгодна экономически, т. к. если трудящийся в своей массе чувствует себя свободным, то механизм его подавления должен быть рассчитан только на небольшой процент «возбуждающихся», которые видят обман. Таких по Э. Лимонову насчитывается около 5 %. Ясно, что подавление 5 % обходится гораздо дешевле, чем 100 %. Выгодна скрытая форма классового господства буржуазии и политически, т. к. внедрение в сознание трудящихся уверенности, что буржуазная демократия действительно является народовластием, парализует волю народа к сопротивлению эксплуатации и позволяет создать устойчивую систему власти буржуазии.

Демократия, как слабая власть, позволяет буржуазии сохранять свободу экономической деятельности, на которую неминуемо будет покушаться сильная власть (например, диктаторского и фашистского типа). Буржуазия даже специально ослабляет власть с помощью упомянутого выше механизма разделения властей, позволяющего ей с помощью одной ветви воздействовать на другую, отклоняющуюся от «истинного» пути поддержки устоев капитализма: института частной собственности, подавления поползновений трудящихся отнять эту собственность, осуществлять военные усилия по защите государства и поддержания интересов капитала за границей. Если власть в форме буржуазной демократии не справляется со своими задачами, то буржуазия вынуждена прибегать к сильной диктаторской власти (фашизм в Европе). Буржуазия развитых стран также, в случае необходимости, поддерживает диктаторские режимы в зависимых странах, обеспечивающие лучшую поддержку ее интересов за счет интересов местной, национальной буржуазии. Поддерживает на деле, хотя на словах, в «работе на публику» могут высказываться лицемерные осуждения.

Итак, необходимость единого центра, руководящей силы общества – подтвержденное историческим опытом требование устойчивости организации полностью подтверждается практикой капитализма. «А как же разделение властей – столп буржуазной демократии?» – спросит читатель. Но из принципа единого центра следует, что разделение властей возможно только потому, что Правительство, Суд и Парламент в капиталистической стране не являются на деле верховной властью.

Власть при капитализме имеет два уровня: первый видимый – легальная система власти: политические партии, Правительство и механизм его образования и замены – политическая система. Здесь все происходит в основном на основании Законов. Второй уровень – невидимый, или плохо видимый: система клубов, союзов отдельных групп буржуазии, отдельных крупных капиталистов, определяющих основные направления деятельности Правительства и обеспечивающих свою волю различными методами, используя свое финансовое могущество. На этом уровне все происходит на основе «закона джунглей» – права сильного: какие-то неписаные «правила игры» могут выполняться лишь для членов этих тайных властных структур.

Второй уровень – главный, так как именно с помощью его осуществляется классовое господство буржуазии, поддерживается устойчивость капиталистического общества.

Класс капиталистов как раз представляет собой пример организации без видимого властного центра (о возможности такой организации в виде исключения мы говорили в начале главы). Объединяет его сильное противоречие между ним и эксплуатируемыми массами. Это противоречие сильнее, чем противоречия внутри класса капиталистов между различными кланами.

Ограниченный классовый характер буржуазной демократии, лживость ее претензий на подлинное народовластие давно показаны еще классиками марксизма. Однако отмеченная выше политическая пассивность трудящихся позволяет буржуазии внедрять миф об эквивалентности буржуазной демократии народовластию в их сознание.

1.3. Структура власти при социализме

Итак, демократия при капитализме является на деле «диктатурой буржуазии». И вообще, государственная власть в классовом обществе является диктатурой господствующего класса. Это положение марксизма подтверждается историей развития человеческого общества. Поэтому, естественно, в результате победы социалистической революции государство «диктатуры буржуазии» заменяется государством «диктатуры пролетариата». По первоначальным представлениям классиков марксизма «диктатура пролетариата» является настоящим народовластием, в котором участвует большинство трудящихся. Однако в процессе революции отчетливо проявился отмеченный выше факт, что большинство трудящихся не желает участвовать в управлении. Поэтому власть трудящихся может реализоваться лишь их наиболее сознательной частью, объединившейся в революционную партию. На основе опыта Октябрьской революции и последующей борьбы с контрреволюцией Ленин выдвинул положение, что «диктатура пролетариата невозможна иначе, как через коммунистическую партию» [1 т43, 42]. Это положение впоследствии было сформулировано в виде руководящей роли КПСС и закреплено в последней Конституции СССР в известной статье 6.

Таким образом, компартия при социализме является руководящей силой общества, тем самым властным центром, который обеспечивает устойчивость организации (социалистического общества). Она заменяет в социалистическом обществе неформальную руководящую буржуазную элиту, а не политические партии капиталистического общества. Поэтому партией в терминах буржуазной демократии она не является, она превращается в руководящую силу общества. Название «партия» является историческим и, как показывает опыт, весьма вредным реликтом.

Закрепление руководящей роли КПСС в последней советской Конституции сделало ее конституционной руководящей силой общества, что выгодно отличало ее от неконституционной и тайной руководящей силы при капитализме. Т. е. в СССР вся структура власти была отражена в Конституции, тогда как при капитализме главная составляющая власти – руководящая сила общества – тщательно скрывается.

Тайный характер власти капитала является не только недостатком, но и преимуществом, поскольку позволяет у народа создавать иллюзию народовластия. Однако при социализме организация руководящей силы по аналогии с капитализмом невозможна, поскольку отдельный представитель неимущего класса не может, в принципе, обладать тем политическим весом, который дает капитал представителю имущего класса. И подлинное народовластие, как уже отмечалось выше, невозможно из-за низкой политической культуры общества. Поэтому единственным способом образования властного центра при социализме является руководящая роль специальной классовой организации трудящихся.

Термин «партия» вообще должен быть убран, поскольку партия превращается в руководящую силу общества. Т. е. при социализме в СССР существовала не однопартийная, а беспартийная система. Сохранение в названии КПСС слова «партия» дало в руки буржуазной пропаганды мощное оружие по сравнению «недемократической» однопартийной системы в соц-странах и «демократической» многопартийной системы при капитализме.

Следствием поражения социализма в идеологической борьбе явилась теория так называемого «демократического социализма», допускающая многопартийность типа буржуазной демократии при социализме. Его несостоятельность, вообще говоря, вытекает из анализа буржуазной демократии, проведенного в предыдущем разделе. Там было показано, что буржуазная демократия сама по себе (т. е. ее формальная, пропагандистская составляющая) принципиально неустойчива и стабилизируется лишь неформальной властью капитала, формирующего необходимый для господства буржуазии «партийный пасьянс». Очевидно, только по такой аналогии и может быть организована многопартийность в социалистической стране: т. е. руководящая сила общества (бывшая марксистская партия) формирует состав партий, подавляя буржуазные партии с использованием всех описанных в предыдущем разделе «демократических» методов. Причем подавление это будет значительно более трудным делом, чем при капитализме: там нужно подавить организации неимущих классов, а здесь – имущих. Ясно, что эта борьба превратит жизнь общества в кошмар.

Переход же к «игре в буржуазную демократию всерьез» создает лишь условия для мирной контрреволюции, вследствие описанного выше механизма буржуазного избирательного маятника. Коммунистические партии, отказывающиеся от своей руководящей роли и превращающиеся в обычные партии неизбежно должны проиграть, поскольку буржуазная оппозиция предстает перед избирателем совершенно «чистенькой», а грехов на коммунистах, по мнению людей, очень много. И маятник этот сработает только один раз. Придя к власти, буржуазия сразу перестает «играть в демократию всерьез» и переходит к подавлению своих благородных глупеньких избавителей, подаривших ей власть. Этот механизм достаточно наглядно подтвердили перестроечные контрреволюции в СССР и странах Восточной Европы.

Таким образом, социалистическая демократия должна существенным образом отличаться от капиталистической, совпадая с ней лишь в рамках общих требований, диктуемых необходимостью властного центра, обеспечивающего устойчивость существования общества:

• реальный контроль за стабильностью общественного строя находится у руководящей силы общества, обеспечивающей интересы господствующих классов;

• институты выборной власти контролируются руководящей силой, т. е. они не должны угрожать стабильности общественного строя;

• приход к власти классового противника должен быть практически исключен. Для реализации последнего пункта антисоциалистические силы должны ослабляться руководящей силой в той мере, в какой ослабляются социалистические силы при капитализме. Основная сложность в том, что методы, используемые для этого буржуазией настолько гнусны, что при социализме они не пригодны, поскольку неизбежно уродуют, деформируют его тем, что создают структуры для неконституционного насилия и тем самым создают как моральные (подрыв законности) так и материальные условия для захвата власти контрреволюционными элементами, т. е. реставрации капитализма, от предотвращения которой по замыслу эти структуры предназначены.

Социализм в организации власти возвращается к докапиталистической структуре власти, характерной для классовых обществ: открытого обозначения классового господства. Необходимость открытого характера классового господства определяется исчезновением полной власти денег при социализме. Такая власть денег присуща только капитализму, поэтому только там и была реализована система скрытого классового господства.

Социализм, указывая на лживый характер буржуазной демократии, создает условия для движения к полной демократии путем политического воспитания трудящихся в том духе, что каждый должен участвовать в управлении государством, что такое участие необходимо для обеспечения стабильности строя. Вовлечение трудящихся в управление должно производиться через выборные органы (Советы), которые при социализме должны быть массовыми в отличие от капитализма. И дело здесь не в расточительности социализма, а в разной социальной роли этих органов при капитализме и при социализме. При капитализме эти органы маскируют всевластие капитала и поэтому последний хочет их сделать как можно малочисленнее и поэтому дешевле. А при социализме эти органы реализуют настоящую власть трудящихся, которая чем прочнее, чем большая часть народа принимает участие в управлении. Разумеется, речь идет о настоящем участии, а не о мероприятии «для галочки», поэтому численность Советов должна соответствовать реальной политической активности трудящихся.

Практический переход к подлинному народовластию является политическим признаком достижения коммунистического общества.

Необходимость руководящей силы общества, стабилизирующей любое классовое общество, естественно, полностью отвергается буржуазной пропагандой. Тем любопытнее обнаружить эту идею у И. Ильина. Выше было показано, что он понимает неустойчивость формальной (буржуазной) демократии. Какой выход он видит? «Всякое государство организуется и строится своим ведущим слоем, живым отбором своих правящих сил.

Всегда и всюду правит меньшинство: в самой полной и последовательной демократии – большинство не правит, а только выделяет свою «элиту» – и дает ей общие, направляющие указания.» Под «ведущим слоем» И.Ильин понимает высшее чиновничество. Но кто выделяет эти кадры? И.Ильин не признает определяющую роль классовой борьбы. Поэтому вытекающий из жизни ответ: господствующий класс – ему не приходит в голову. Хотя, казалось бы, он должен задаться вопросом: почему так устойчива на практике принципиально неустойчивая буржуазная демократия?

Но Ильин занимался разработкой модели государства для посткоммунистической России. Для обеспечения устойчивости сильной власти она, по его мнению, должна возглавляться монархом (Государем), действующим в рамках Закона: «Сильная власть грядущей России должна быть не вне правовая и не сверх правовая, а оформленная правом, и служащая по праву, при помощи права всенародному правопорядку.» [3, 249] Государь организует подбор ведущего слоя и образует вместе с ним авторитарную часть государства. Его дополняет организованное на принципах буржуазной демократии самоуправление: «В грядущей России необходимо будет найти верное, жизненно-целесообразное, для русского правосознания подходящее сочетание из учреждения и корпорации.» [3, 283] «Учреждение» по терминологии И.Ильина – это авторитарная власть, а «корпорация» – демократия, самоуправление.

Итак И.Ильин, отрицая буржуазную демократию, приводящую к власти преступные криминальные элементы (каковой является, вообще говоря, в своих родовых истоках, буржуазия), предпочитает ей действующую в рамках закона руководящую силу общества, которую он видит в виде монархии. Правду о возможном реальном соотношении авторитарных и демократических начал в человеческом обществе, он предпочитает лжи буржуазной «демократии». Взгляды Ильина ценны для обоснования структуры власти, действующей не на основании власти денег (против чего Ильин восстает), но в применении к капиталистической действительности они являются утопией. Жизнь жестоко посмеялась над И.Ильиным, реализовав в виде фарса его идеи в Ельцинской России после октября 1993 г.: «Президент-государь» олицетворяет авторитарную часть власти, а бесправный Совет Федерации – демократическую. На деле же всем заправляют международные монополии и отечественная мафия.

1.4. От диктатуры пролетариата к диктатуре бюрократии

Наибольшую опасность для реализации диктатуры пролетариата (или власти трудящихся) представляет бюрократия. Эту опасность видели классики марксизма задолго до победы социалистической революции в России. И не только они. Так Р.Михельс пишет: «Партия, как внешнее образование, механизм, машина вовсе не тождественна с партийными массами и уж тем более классом. Партия – это только средство достижения цели. Если же партия становится самоцелью, с собственными особыми целями и интересами, то она целенаправленно отделяется от класса, который представляет. Неизменный социальный закон состоит в том, что в любом органе, возникшем под влиянием разделения труда, возникает, по мере его консолидации, собственный интерес. Интерес сам по себе и для себя.

Но существование собственного интереса в общем союзе включает в себя существование трений и противоположность интересов по отношению к общему интересу. Более того, в результате выполняемых ими общественных функций различные социальные слои объединяются и образуют органы, представляющие их интересы. Так надолго они превращаются в явные классы.» [5]. Михельс сформулировал свой «железный закон олигархии», согласно которому организация рабочего класса в случае победы революции неизбежно порождает новую олигархию вместо свергнутой старой: «Социалисты могут победить, но не социализм….».

Видя эту опасность, классики марксизма предполагали, что диктатура пролетариата будет реализовываться как полная демократия большинством трудящихся, «вооруженным пролетариатом». Так Ленин в «Государстве и революции» писал: «Всё народное хозяйство, образованное как почта, с тем, чтобы техники, надсмотрщики, бухгалтеры, как и все должностные лица, получали жалование не выше «заработной платы рабочего», под контролем и руководством вооружённого пролетариата – вот наша ближайшая цель» [1 тЗЗ,50].

Однако практика разбила эти иллюзии. Возникла необходимость строить пролетарское государство по схеме буржуазного, т. е. на основе профессиональной деятельности чиновников, служащих, как стали их называть, поскольку слово «чиновник» превратилось в оскорбление. А контроль «вооружённого пролетариата» над управленцами оказался утопией.

Естественно стала происходить бюрократизация управления. Ленин видел опасность бюрократизации и неоднократно намечал меры по борьбе с ней. Однако из-за острой нехватки одновременно политически и хозяйственно грамотных кадров проблему не удавалось решить. И в письме Г.Я. Сокольникову Ленин написал: «Вся работа всех хозорганов страдает у нас больше всего бюрократизмом. Коммунисты стали бюрократами. Если что нас погубит, то это» [1 т 54, 180].

Обосновывая выше необходимость руководящей роли революционной организации трудящихся, мы говорили, что она необходима потому, что неимущий класс не может непосредственно обеспечить контроль того, чтобы государство действовало в его интересах, т. е. стабильность общественного строя. Революционная партия также является организацией, т. е. для обеспечения ее стабильности также нужен властный центр. Однако партию было принято формировать на основе внутрипартийной демократии (т. е. на выборной основе). Выше мы видели, что для устойчивости организации, основанной на выборной основе необходима политическая сознательность и активность большинства ее членов. Если этого нет, т. е. масса политически пассивна, демократия неустойчива. Это положение полностью реализовалось в Российской революционной партии (РСДРП….). Несмотря на то, что вроде бы партия является организацией единомышленников большинство ее членов оказались недостаточно политически грамотными и поэтому пассивными в области партийного строительства. Это объясняется как общим низким образовательным уровнем в Российской Империи, так и уважением «начальства», свойственного людям в классовых обществах. В этих условиях демократия привела к острой фракционной борьбе в руководстве партии при отстраненности от нее основной массы членов партии. При жизни Ленина стабильность и боеспособность партии сохранялась благодаря громадному его авторитету. Т. е. Ленин с объединившимся вокруг него большинством ЦК и играл роль властного центра, стабилизирующего партию как организацию. Центра довольно демократического, но эта демократичность доставалась очень трудно. Например, во время заключения Брестского мира революция оказалась на грани поражения из-за острой борьбы вокруг его заключения.

После смерти Ленина фракционная борьба резко обострилась, поскольку появились два примерно равных по авторитету лидера: Сталин и Троцкий. Между ними развернулась ожесточенная фракционная борьба, в которой победил Сталин, опиравшийся на партийный аппарат. Образовалась, как и при Ленине, та же устойчивая структура партии: «партия – правящая верхушка – вождь». Но на сей раз гораздо менее демократичная: все решал вождь, все остальные исполняли его решения.

Однако Сталин всегда принимал решение после детального обсуждения поставленного вопроса, поддакивания он не любил, он понимал, что для выработки правильного решения нужно выслушать все возможные предложения. Так И. А. Бенедиктов, сталинский министр сельского хозяйства дал корреспонденту Гостелерадио В. Литову интервью: «Вопреки распространенному мнению, все вопросы в те годы (конец 30-х гг. – Прудникова), в том числе и относящиеся к смещению видных партийных, государственных и военных деятелей, решались в Политбюро коллегиально. На самих заседаниях Политбюро часто разгорались споры, дискуссии, высказывались различные, зачастую противоположные мнения в рамках, естественно, краеугольных партийных установок. Безгласного и безропотного единодушия не было – Сталин и его соратники этого терпеть не могли. Говорю это с полным основанием, поскольку присутствовал на заседаниях Политбюро многораз…»

«Сталин, ставивший на первое место интересы дела, принимал решения, как правило, выслушав мнения наиболее авторитетных специалистов, включая противоречащие точке зрения, к которой склонялся он сам. Если «диссиденты» выступали аргументированно и убедительно, Сталин обычно либо изменял свою позицию, либо вносил в неё существенные коррективы, хотя, правда, были и случаи, когда с его стороны проявлялось неоправданное упрямство» [6, 6–7]. Неоправданное с точки зрения тов. Бенедиктова: может он иногда что-то недопонимал?

Ленинское и Сталинское руководство компартии обозначили два полюса устойчивой структуры партии по модели, которую можно назвать авторитарной, поскольку она основана на стабилизации партии вождем.

Ленинская модель является авторитарно-демократической, поскольку она предусматривает широкую демократию, учет различных интересов и, прежде всего, интересов пролетариата, диктатуру которого и призвана была реализовать партия. Т. е. власть партии, стабилизированной авторитарно-демократическим руководством, можно считать реализацией диктатуры пролетариата.

Сталинскую модель можно назвать авторитарно-бюрократической, поскольку опорой Сталина был, прежде всего, партийный и государственный аппарат, т. е. бюрократия. Бюрократия стала наиболее привилегированным социальным слоем в СССР. Привилегии бюрократии (особенно высшей) были необходимы для создания социального слоя, поддерживающего вождя: ни диктатура, ни любая другая власть вообще не может существовать без опоры на какие-то социальные силы в обществе. Кроме разрешенных привилегий бесконтрольность её власти снизу давала ей возможность получать и дополнительные, незаконные. Разумеется, по сравнению с доходами соответствующих слоев на Западе (директоров, управляющих….) доходы бюрократии были малы, но, тем не менее, социальное размежевание на трудящихся и «начальство» произошло, как в восприятии трудящихся, так и высших бюрократов. В восприятии трудящихся бюрократия заняла место бывших эксплуататоров. А высшая бюрократия воспринимала себя как элиту, руководителя общества, которому последнее обязано всеми своими успехами.

Видимое отстранение пролетариата от власти бюрократией Троцкий характеризовал как Советский Термидор, первый этап контрреволюции:

«СССР представляет промежуточное между капитализмом и социализмом противоречивое общество, в котором: а) производительные силы еще далеко недостаточны, чтоб придать государственной собственности социалистический характер; б) порождаемая нуждою тяга к первоначальному накоплению прорывается через бесчисленные поры планового хозяйства; в) нормы распределения, сохраняющие буржуазный характер, лежат в основе новой дифференциации общества; г) экономический рост, медленно улучшая положение трудящихся, содействует быстрому формированию привилегированного слоя; д) эксплуатируя социальные антагонизмы, бюрократия превратилась в бесконтрольную и чуждую социализму касту; е) преданный правящей партией социальный переворот живет еще в отношениях собственности и в сознании трудящихся; ж) дальнейшее развитие накопившихся противоречий может как привести к социализму, так и отбросить назад, к капитализму; з) на пути к капитализму контрреволюция должна была бы сломить сопротивление рабочих; и) на пути к социализму рабочие должны были бы низвергнуть бюрократию. В последнем счете вопрос решится борьбой живых социальных сил, как на национальной, так и на мировой арене» [2,211].

В приведённой характеристике п. «а» и «е» противоречат друг другу: «е» утверждает, что «социальный переворот» (к социализму, наверное) «живёт ещё в отношениях собственности», а п. «а» это опровергает.

Несмотря на жёсткую критику бюрократии Троцкий в отличие от многих авторов (например [5], [7]) не считал её эксплуататорским классом: «Попытка представить советскую бюрократию как класс «государственных капиталистов» заведомо не выдерживает критики. У бюрократии нет ни акций, ни облигаций. Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей присущих отношений собственности. Своих прав на эксплуатацию государственного аппарата отдельный чиновник не может передать по наследству. Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления. Она скрывает свои доходы. Она делает вид, будто в качестве особой социальной группы она вообще не существует. Присвоение ею огромной доли народного дохода имеет характер социального паразитизма. Все это делает положение командующего советского слоев высшей степени противоречивым, двусмысленным и недостойным, несмотря на полноту власти и дымовую завесу лести» [2, 207].

Может быть привилегии, которыми пользовалась бюрократия, и не были такими уж неразумными, как их представляет Троцкий, говоря об «огромной доле народного дохода», и находились в рамках общества социальной справедливости, предусматривающего оплату труда в соответствие с его количеством и качеством. Неразумными были формы предоставления этих привилегий.

Чересчур резкая оценка СССР Троцким объясняется частично его нахождением в оппозиции к Сталину. Кстати, при Сталине над бюрократией был жёсткий контроль, чтобы она работала на страну, а не на себя. После его смерти контроль ослаб, что стало одной из причин контрреволюции по пункту «з» сценария Троцкого.

Ниже будем иногда использовать термин «псевдокласс» для подчёркивания её стремления стать классом.

Недостаточная эффективность экономики социалистических государств привела к поиску различных путей выхода из кризиса. Поиски эти были сильно затруднены идеологической борьбой с капитализмом и догматическим подходом к марксизму в большинстве социалистических стран. В основном споры велись и ведутся вокруг целесообразности и допустимости использования рыночных механизмов, аналогичных используемым при капитализме, в социалистических странах. Одни говорят «можно и нужно», а другие – «категорически нельзя». Однако экономика, как показывает опыт, развивается по определенным законам и из этих законов можно сделать вполне определенный вывод о том, какой подход является наиболее эффективным. Данная глава посвящена получению именно такого вывода.

2.1. Понятие хозяйственного механизма

2.2. Закон соответствия

Выше уже говорилось, что формы собственности и вытекающие из них производственные отношения соответствуют уровню развития производительных сил. Это – закон соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил (Закон Соответствия). Он является основным и наиболее универсальным законом развития общественно-экономических формаций. Он означает, что производственные отношения устанавливаются такие, чтобы при данном уровне производительных сил получить максимальную эффективность. Это вытекает из творческой природы человека, стремящегося получить от вложенного труда наибольший результат.

В первобытной общине производительные силы могли накормить только самого работника, они не были способны содержать какую-либо надстройку, не занимающуюся производительным трудом. Но как только с ростом производительности труда такая возможность появилась, так появилась и такая надстройка, и возникло рабовладельческое общество. При дальнейшем развитии производительных сил появились сложные орудия труда, требовавшие бережного обращения. Рабы же, незаинтересованные в результатах своего труда, ломали их. Поэтому оказалось выгодным превратить раба в крепостного, который уже был заинтересован в результатах своего труда, поскольку часть их оставалась у него.

При появлении крупного машинного производства оказалось невыгодным иметь крепостного рабочего. Гораздо выгоднее было иметь свободного рабочего, чтобы обеспечить необходимый приток рабочей силы в нужное время. Люди приходили сами, поскольку им нужно было зарабатывать на жизнь: экономическая цепь оказалась эффективнее принуждения крепостничества. Да и не нужно было заботится о рабочем, если он становился не нужен: его просто увольняли. Разумеется, просветители времен Французской революции обосновывали это великими идеалами свободы. Но эти идеалы были всегда, а «пробивную» силу они получили только в результате финансовой поддержке буржуазии.

Преобладание экономического интереса подтверждается рабством в капиталистической стране – Соединенных Штатах Америки, существовавшем около века. Когда оказалось невозможным с помощью рыночных механизмов привлечь достаточное количество рабочей силы на плантации Юга США, то было использовано рабство. И оно было уничтожено только тогда, когда промышленникам Севера в свою очередь потребовались негры как дешевая, но свободная рабочая сила, а рабство на Юге мешало эту силу использовать.

Превращение рабочей силы в товар, сделало товарное производство всеобщим, капиталистическим товарным производством. С этого момента рыночный хозяйственный механизм впервые окончательно победил более неприхотливый плановый. Однако является ли эта победа полной и окончательной?

Основным недостатком планового хозяйственного механизма в странах реального социализма являлось то, что в нем при существовавшем тогда уровне производительных сил была ослаблена обратная связь между потребителем и производителем, поскольку она реализуется через чиновника, который, вообще говоря, не заинтересован в удовлетворении интересов потребителя. Однако по мере развития вычислительной техники человек будет все более освобождаться от выполнения рутинных управляющих действий, где он как раз и проявляет свой бюрократизм. А машина будет бесстрастно выполнять возложенные на нее обязанности. Таким образом, при достаточной степени автоматизации планирования эффективность планирования по степени обеспечения интересов общества сравнится с рыночным регулированием и тогда рыночный хозяйственный механизм станет невыгодным для общества, поскольку его преимущества исчезнут, а недостатки, связанные с необходимостью обеспечивать экономическую выгодность производства, сохранятся.

Если бы Закон Соответствия действовал автоматически, то можно было бы нарисовать следующую идеальную картину развития общества.

По мере развития производительных сил государство постепенно национализирует одно за другим невыгодные для рынка производства и отрасли экономики. И, в конце концов, рыночный сектор экономики пропадает совсем. Естественно пропадает и капитализм, поскольку государственный сектор экономики без капиталистов равноценен социализму.

Но в жизни, разумеется, такой переход весьма нереален. Из рассуждения предыдущего абзаца мы сделаем, однако, вывод, что социалистическая экономика с господством планового хозяйственного механизма будет эффективнее рыночной капиталистической экономики тогда, когда с помощью планирования можно будет лучше и быстрее удовлетворять интересы потребителя, чем с помощью рынка. Это требует значительной автоматизации планирования и управления производством. Плановая экономика будет эффективнее для общества, но не для капиталистов, поэтому они будут тормозить обобществление экономики (что и наблюдается в развитых капиталистических странах).

Итак, из тенденций развития производительных сил и закона соответствия следует, что развитие общества идет по пути к социализму.

2.3. Этап «военного коммунизма»

Победа социалистической революции в России в 1917 г. поставила вопрос о практическом строительстве социализма. Детального плана построения социализма Маркс и Энгельс не оставили. Правда, в политической области ответ был довольно ясен: необходимо было создавать государство в форме диктатуры пролетариата. И к построению такого государства революция приступила немедленно, тем более, что начавшаяся гражданская война не позволяла медлить.

Гораздо меньше ясности было в области преобразования экономики. Так, Энгельс в «Принципах коммунизма» предполагал существование после победы социалистической революции даже частной собственности до тех пор, пока не будут созданы производительные силы, необходимые для общественного коммунистического производства. В ответ на вопрос: «Можно ли уничтожить частную собственность сразу?» – он отвечает: «Нет, невозможно, точно так же, как нельзя сразу увеличить имеющие производительные силы в таких пределах, какие необходимы для создания общественного хозяйства. Поэтому надвигающаяся по всем признакам революция пролетариата сможет только постепенно преобразовать прежнее общество и только тогда уничтожит частную собственность, когда будет создана необходимая для этого масса средств производства.» [10 т 1, 86].

Таким образом, Энгельс исходил из необходимости соответствия производственных отношений производительным силам и после победы социалистической революции. Если до революции производительные силы еще не дозрели до необходимости полного обобществления производства, то это положение останется верным и после революции, поскольку сам факт революции в положительном направлении на производительные силы почти не влияет (по крайней мере, на их «неодушевленную» часть).

Однако в последующих трудах классиков марксизма этот сценарий Энгельса не развивался. Напротив, уже в «Манифесте коммунистической партии» он звучит уже очень глухо: «Пролетариат использует свое политическое господство, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства….» Т. е. постепенность трактуется лишь как вынужденная мера вследствие неизбежных нарушений при быстром преобразовании собственности, а не обусловленная недостаточностью развития производительных сил. Упор делается на противопоставлении общественной социалистической собственности и частной капиталистической. Такое противопоставление естественно вытекает из теории Маркса, которая выводит экономическую целесообразность замены на определенном уровне развития производительных сил капиталистического рынка на коммунистическое общественное производство. Существенным в этом выводе является именно соответствующий для коммунизма уровень развития производительных сил. При недостаточном уровне должна вступать в действие рекомендация Энгельса о постепенном переходе.

В России как раз уровень развития производительных сил был явно недостаточен. И Ленин прекрасно сознавал это. Еще в «Апрельских тезисах» он писал о неготовности России к «введению социализма»: «Партия пролетариата никоим образом не может задаваться целью «введения» социализма в стране мелкого крестьянства, пока подавляющее большинство населения не пришло к сознанию необходимости социалистической революции» [1 т 3, 168]. Однако вскоре начался отход от этой позиции.

Уже в работе «Государство и революция», написанной в августе – сентябре 1917 года, Ленин приводит лишь точку зрения Маркса в «Критике Готской программы», согласно которой в переходный от капитализма к коммунизму период (т. е. при социализме) должна господствовать общественная собственность («Средства производства уже вышли из частной собственности отдельных лиц. Средства производства принадлежат всему обществу».). Однако, говоря о господстве общественной собственности при социализме, Маркс подразумевал, что этот переход произошел тогда, когда капитализм готов к превращению в социализм, т. е. развиты такие производительные силы, что обобществление не приведет к уменьшению эффективности производства.

В России же капитализм не был готов для социализма, что Ленин признавал в «Апрельских тезисах», но совершенно обошел в «Государстве и революции». Это уже был признак отхода от правильного пути преобразований, появления соблазна ускорить, используя государственную власть, социальное развитие России.

А.П. Бутенко приводит две причины такого отхода: «Во-первых, у большевиков все еще сохранилась вера в то, что главное спасение революционной России – в мировой революции… Поэтому с самого начала и не было такой нацеленности, чтобы искать внутренние источники продвижения к социализму. Считалось, что важно только «продержаться», мобилизуя все возможное, стремясь достичь этого «любыми путями» и «любыми средствами». Это означало допустимость отступления от необходимого, от устойчивых форм экономического союза города и деревни, допустимость «чрезвычайных мер» в виде продразверстки, игнорирующей материальные интересы большинства населения – крестьянства… Во-вторых, не только концептуальная вера в мировую революцию, но и реальные условия того времени не содержали действительных материальных средств для создания здоровых экономических отношений между городом и деревней, рабочими и крестьянами. Выменивать крестьянский хлеб в условиях разрухи и голода в городах было не на что. Для экономической смычки, не говоря уже об эквивалентном обмене, тут не было никакой материальной базы. Если политика есть искусство возможного, то рамки этого возможного лежали здесь за пределами соблюдения экономических интересов, ибо получить необходимые ресурсы, и прежде всего хлеб, армия и город могли только с помощью административно-мобилизационных мер, насильственно отбирающих хлеб у крестьян и принуждающих рабочих трудиться за жалкий хлебный паек» [11, 79].

Кроме идеологической установки и реальной экономической ситуации переход к немедленному обобществлению диктовался и наличием сопротивления свергнутых эксплуататоров, актами саботажа….

Период планового управления экономикой в 1917–1921 г.г. в сочетании с чрезвычайными мерами, вызванными гражданской войной, получил название «военного коммунизма».

Характер военного коммунизма в сельском хозяйстве по Ленину: «Своеобразный «военный коммунизм» состоял в том, что мы практически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьян продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей часть в долг, за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и капиталистов в разоренной мелкокрестьянской стране мы не могли» [1 т43, 219].

«Военный коммунизм» был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой.» [1 т43, 220].

Из этих цитат следует, что переход от немедленного обобществления производства к постепенному переходу к нему от частной собственности по сценарию Энгельса мог бы произойти много раньше, если бы не гражданская война. Переход этот был осуществлен в виде нэпа сразу после окончания гражданской войны. В сельском хозяйстве нэп состоял в замене продразверстки продналогом, после уплаты которого крестьянин имел право продавать излишки на свободном рынке: «Продналог есть одна из форм перехода от своеобразного «военного коммунизма», вынужденного крайней нуждой, разорением и войной к правильному социалистическому продуктообмену» [1 т 43, 219].

Нэп привел к возрождению мелкой буржуазии, т. е. капитализма, но при господстве социалистического сектора экономики и социалистического государства. Таким образом, произошел переход к строительству социализма по сценарию Энгельса, изложенному в «Принципах коммунизма».

2.4. Оптимальная модель хозяйственного механизма развитого социалистического общества

Итак, с переходом к нэпу Советская Россия вступила на путь преобразований общественного строя, соответствующего основному экономическому закону Соответствия, т. е. на правильный путь, на столбовую дорогу развития человеческой цивилизации. Затем под влиянием объективных и субъективных обстоятельств страна сошла с этого пути. И снова вопрос о поиске правильного пути развития экономики возник в 1953 году, после смерти Сталина. Вообще говоря, уже не было смысла возвращаться к нэпу образца 20-х годов: поскольку уже почти отсутствовали эксплуататорские классы и уровень развития производительных сил был гораздо выше. («Почти» означает, что не было легальных эксплуататоров, но нелегальные в виде криминальной буржуазии существовали.) Т. е. реформу нужно было проводить без преобразования части общественного сектора в частный (что сейчас называется приватизацией).

Однако уровень развития производительных сил был явно недостаточен для того, чтобы чисто социалистические производственные отношения, основанные на плановом хозяйственном механизме работали эффективнее, чем капиталистические. Длительные сроки планирования (необходимое оборудование нужно было заказывать за два года) сдерживали научно-технический прогресс.

Каков же должен был быть нэп образца 1953 года? В соответствии с общим принципом, изложенным выше, переходному периоду от капитализма к социализму соответствует и переходный хозяйственный механизм, т. е. состоящий из обоих элементарных хозяйственных механизмов, планового и рыночного, соответствующих тем формациям, между которыми существует социализм.

Такой хозяйственный механизм будем называть планово-рыночным. Рассмотрим варианты реализации планово-рыночного хозяйственного механизма (ПРХМ).

Для того чтобы функционировал рыночный хозяйственный механизм, предприятия должны обладать значительной самостоятельностью: они должны иметь право в рамках рыночного сектора, не спрашивая никого, продавать продукцию, распоряжаться доходом, покупать необходимое для производства сырье и машины…. Т. е. они должны находиться по доперестроечной терминологии на полном хозрасчете. Плановый сектор в этом случае реализуется для предприятия в виде обязательного к исполнению государственного заказа, выданного на законодательно закрепленный объем производства. Госзаказы по всей экономике составляют государственный план, который для каждого предприятия определяет поставщика и потребителя продукции.

В другом варианте ПРХМ одна часть предприятий составляет плановый сектор, а другая – рыночный. Возможна и комбинация этих вариантов. Она, очевидно, как, более общая и должна быть оптимальной. Такая форма организации экономики на основе планово-рыночного хозяйственного механизма получила название двухсекторной экономики. Она позволяет создать эффективную экономику, поскольку содержит в себе мощный рычаг управления: соотношение объемов планового и рыночного секторов, который подбирается из условия достижения наибольшей эффективности. Если не происходит дискриминации рыночного сектора (например, за счет его административного сокращения в угоду амбициям вождей войти в историю в качестве строителей коммунизма), социалистическая планово-рыночная экономика имеет преимущество перед капиталистической экономикой, где развитие государственного сектора сдерживается идеологическими ограничениями со стороны буржуазии, видящей в нем опасность для своего господства. Возможность неограниченного использования потенциала обоих хозяйственных механизмов и определяет потенциальную возможность победы социализма в экономическом соревновании с капитализмом.

Планово-рыночный хозмеханизм позволял осуществить плавный переход от экономики «застоя» к оптимальной экономике социализма. В разделе 3.2 при анализе «застойного» хозмеханизма будет проведен дополнительный анализ и ПРХМ.

Итак, ответ на поставленный в начале главы вопрос: «план» или рынок» – таков: и «план» и «рынок», их оптимальное для эффективности экономики социализма сочетание.

В этой главе мы рассмотрим подробнее «технологию» конррево-люции, этапы и закономерности ее развития. В главе 1 было изложено известное положение Троцкого, что переход власти к высшей бюрократии при Сталине, выделение ее в правящий псевдокласс создало объективные предпосылки реставрации капитализма ввиду естественного стремления бюрократии реализовать свою власть в виде собственности.

Однако при Сталине это стремление не могло быть реализовано, так как Сталин строил социализм и бюрократию считал лишь необходимым инструментом в достижении этой цели. Реализовываться созданные Сталиным предпосылки в соответствии с моделью Троцкого стали лишь после его смерти. Здесь различаются по именам лидеров СССР три периода: Хрущевский, Брежневский и Горбачевский. Первые два лидера создавали (вероятно, против своей воли как, впрочем, и Сталин) все более серьезные предпосылки для контрреволюции, а последний реализовал эти предпосылки.

3.1. Хрущевский период

После смерти Сталина Хрущев не сразу стал лидером: был некий «смутный», но непродолжительный период борьбы за власть в правящей верхушке КПСС.

Все наследники Сталина понимали, что необходимы перемены. Как в системе власти, так и в экономике. Все были едины, что необходимо прекращение репрессий. И они были, практически, прекращены. Тот объем преследований и их жесткость, которые сохранились, существуют, практически, во всех «цивилизованных» странах.

Все были едины в том, что должна сохраниться основа устойчивости социалистического государства – руководящая роль КПСС. И до перестройки нам все время напоминали «о необходимости укрепления и повышения руководящей роли партии». Не очень, вообще говоря, удачная формулировка, вызывавшая язвительные насмешки:» дескать куда еще повышать?» Хотя если вдуматься, она имела определенный смысл, поскольку на деле руководящая роль КПСС непрерывно падала, заменяясь руководящей ролью все более коррумпирующейся высшей бюрократии, вследствие чего ее и нужно было постоянно повышать.

Все были едины, что необходимы преобразования экономики. Однако в этом вопросе, как и после Октябрьской Революции 1917 г., было гораздо меньше ясности. Не было проведено массового теоретического поиска в области экономики, осталась зашоренность и боязнь «впасть в ересь». В результате оптимальная планово-рыночная модель хозяйственного механизма не была найдена и период Хрущева увенчался Совнархозами, когда единая экономика страны была раздроблена на десятки мелких, связи между которыми были достаточно слабы. Отрицательные результаты не замедлили сказаться и послужили одной из причин отстранения Хрущева от власти. Правда, это отстранение было достаточно «цивилизованным»: Хрущев не был репрессирован и умер своей смертью, хотя и не избежал политической смерти, в результате которой период его правления был объявлен периодом «волюнтаризма». Обвинение, конечно, совершенно вздорное: любому другому периоду советской истории можно присвоить это имя.

Хрущев как бы поплатился за политическое убийство Сталина, которое он совершил в своем докладе на XX съезде КПСС, разоблачив культ личности Сталина. Это разоблачение стало вторым «великим деянием» Хрущева после Совнархозов.

Возможно, какое-то осуждение репрессий, проводимых во времена Сталина, было необходимо. И фактический материал, представленный Хрущев съезду, выглядит правдоподобно (хотя многие независимые исследователи доклада Хрущёва считают его полностью клеветническим [6]). Но все дело в характере подачи, которое приняло характер трусливого покаяния, поскольку, во-первых, и сам Хрущев участвовал в репрессиях, но свалил все только на Сталина, а во-вторых, доклад был засекречен. Все это создало тяжелую моральную атмосферу в обществе и послужило в немалой степени дискредитации социализма.

Могло ли открытое опубликование доклада Хрущева улучшить ситуацию? Едва ли. Скорее – наоборот. Все равно – это было бы покаяние, а фигура кающегося, что бы ни утверждала на эту тему христианская религия, не вызывает симпатии у людей: люди не склонны прощать каящему-ся в тяжких преступлениях – они жаждут отмщения (как, впрочем, и Бог в соответствии с Библией).

Поэтому более полезна была бы открытая полная оценка деятельности Сталина, из которой бы следовало, что, да, были ошибки и применялись методы, некоторые из которых нам теперь не нужны, а некоторые вообще нельзя применять, но общий баланс деятельности товарища Сталина положителен, поскольку создана Великая держава, побежден сильнейший враг в виде Гитлеровской Германии, а недостатки нам нужно исправить – на ошибках учатся.

Подтверждением правильности положения «о вреде излишней критики и самокритики» является отношение к оценке деятельности Мао-Цзедуна в Китае. Там критики его, практически, не было, хотя «дров он наломал» значительно больше, чем Сталин, доведя экономику Китая с помощью Большого скачка и Культурной революции до кризисного состояния. Отсутствие нервозности, которую бы вызвала критика ошибок Мао-Цзедуна, создало благоприятные условия для Денсяопиновских реформ.

Дело в том, что не все можно исправить покаянием. Вернее, даже почти ничего нельзя исправить: нельзя воскресить мертвых, вернуть потерянное в тюрьмах здоровье…. Даже имущество и земли репрессированным народам вернуть нельзя без того, чтобы не репрессировать тех, кому это имущество и земли на законном основании были переданы. Так попытка «восстановить справедливость» в отношении репрессированных народов на Кавказе обернулась кровавыми конфликтами, геноцидом по отношению к русским в Чечне, т. е. привели к последствиям гораздо более тяжким, чем при репрессировании тех народов во времена Сталина.

Нельзя все исправить. Можно лишь принять к сведению ситуацию и попытаться ее уладить с учетом интересов всех вовлеченных, а не только обиженных. Однако Хрущев не мог подняться до осознания всей деятельности Сталина и пренебречь личными обидами на крутого вождя.

При Хрущеве сохранилась по форме авторитарно-бюрократическая модель социализма. По воспоминаниям очевидцев она даже стала более авторитарной, чем при Сталине. И. А. Бенедиктов, уже цитированный выше, вспоминает: Хрущев, действия которого со временем все больше определялись личными амбициями, относился к специалистам, особенно «инакомыслящим», иначе (в отличие от Сталина – Авт.). В моду стали входить те, кто умел послушно поддакивать, вовремя предугадать и «научно обосновать «уже сложившееся мнение Первого, которое он не менял далее вопреки очевидным фактам…»

«Именно Хрущев начал избавляться от людей, способных твердо и до конца отстаивать свои взгляды. Многие сталинские наркомы, привыкшие говорить в лицо самую горькую правду, постепенно уходили со своих постов. А те, кто оставался, превращались, за редким исключением, в умных царедворцев, прекрасно сознававших вею пагубность хрущевских «начинаний», но считавшихся со сложившейся расстановкой сил и тем, кто её в конечном счете определял…» [6, 7].

Два существенных «прокола» Хрущёва в области политики и экономики, значительно ослабили позиции социализма (прежде всего, его поддержку массами трудящихся). Особенно вредно было разоблачение культа личности, нанесшее буквально смертельный удар международному коммунистическому движению.

Во внутренней политике разоблачения культа привело к огульной реабилитации репрессированных, что способствовало приходу к власти могильщиков социализма Горбачёва и Ельцина, анкеты которых были не безупречны и при отсутствии разоблачения культа не позволили бы подняться им к вершинам власти.

В области хозяйственного строительства за период правления Хрущева, несмотря на Совнархозы, СССР существенно продвинулся вперед и увеличил свою относительную экономическую и военную мощь, став второй сверхдержавой в мире.

3.2. Брежневский период

Место Хрущева на посту генсека (тогда Первого секретаря) занял Л.И. Брежнев. Бытует мнение, что он был малоинициативным человеком и, фактически, декоративной фигурой, прикрывавшей власть «коллективного руководства».

Правление Брежнева началось с так называемой Косыгинской реформы, призванной, по мнению ее авторов, исправить ошибки Хрущевских Совнархозов. Однако на деле вместо исправления ошибок были сделаны другие, еще более тяжелые.

По этой реформе предприятия получили некоторую самостоятельность, плановые натуральные показатели были заменены в основном на денежные. В последующем положительные элементы реформы (самостоятельность предприятий) были сведены на нет, а отрицательные (денежный вал) остались. Денежный вал (отчет о выполнении плана в деньгах) привел к тому, что предприятия стремились выполнить его за счет выгодных в производстве изделий. В результате возникли дефициты некоторых ходовых товаров.

Ослабление планового начала привело к замедлению научно-техничесого прогресса, а, следовательно, и темпов роста. Последнее компенсировалось закупкой потребительских товаров за нефтедоллары, появившиеся в изобилии после закрытия Суэцкого канала и роста цен на нефть. Шальные нефтедоллары способствовали закупке за рубежом и многих сырьевых компонентов для легкой и пищевой промышленности, что поставило их в зависимость от Запада. А закупка за рубежом готовых заводов для производства товаров широкого потребления подорвало наше машиностроение для легкой и пищевой промышленности.

В чем отличие оптимального планово-рыночного хозяйственного механизма социалистического общества, рассмотренного в разделе 2.4, от хозяйственного механизма косыгинских реформ? Отличие в том, что в косыгинском механизме рыночные принципы внедрялись внутрь планового механизма в качестве управляющих. Они-то и разлагали план, как об этом говорилось выше. Несовместимость планового и рыночного хозяйственных механизмов в качестве основных механизмов экономики была показана еще Г. Поповым в его книге «Эффективное управление». Чтобы плановый и рыночный механизмы не мешали друг другу, они должны действовать независимо, каждый на своей основе, т. е. располагаться рядом, а не один внутри другого. Т. е. критерием эффективности планового хозяйственного механизма должно быть выполнение плана, а не получения прибыли. Точно также как критерием эффективности рыночного хозяйственного механизма должно быть получение эффективной прибыли, а не выполнения принятого для этого плана. Корректировка плана, который существует в обоих механизмах, может быть сделана также в обоих случаях, но в плановом механизме она делается для получения более эффективных потребительских стоимостей, а в рыночном – более высокой прибыли.

В планово-рыночном хозяйственном механизме, рассмотренном в 2.5., плановый и рыночный механизмы располагаются рядом, а в косыгинских реформах рыночный был встроен внутрь планового, что является наиболее неэффективным сочетанием двух хозяйственных механизмов. Т. е. механизм косыгинских реформ был хуже, чем просто плановый механизм, который существовал при Сталине.

Итак, планово-рыночный хозяйственный механизм, модель двухсекторной экономики так и не были реализованы. В чем причина? Прежде всего, в отрицательных последствиях культа личности Сталина. Как известно, общественные науки во времена Сталина находились под контролем вождя. Что там было верно, определялось только им. Этот запрет на самостоятельные исследования, на какие-либо отклонения от установленных догм в значительной степени сохранился и после смерти Сталина. Поэтому поиски улучшения велись только в рамках планового хозяйственного механизма, на котором была основана советская экономика. Выйти за его рамки мешал тот факт, что теории рыночного социализма были взяты на вооружение ревизионистами и западной пропагандой. То, что рыночные преобразования могут использоваться для реставрации капитализма, это ясно. Но научный подход позволил бы легко разобраться когда, при каких условиях это происходит. Когда лекарство превращается в яд.

Период между отставкой Хрущева и началом Перестройки в 1985 году получил название эпохи «застоя». С точки зрения социального и экономического развития – это было время упущенных возможностей. Прежде всего, не была разработана научная концепция дальнейшего развития социализма. Политическая модель стала чисто бюрократической. В области экономики недостаточно эффективная, но цельная плановая система сталинского периода была заменена на внутренне противоречивую систему реформы 1965 года, т. е. на более худшую. Бездарно были проедены сотни миллиардов нефтедолларов, на которые можно было перевооружить значительную часть экономики.

Ликвидация обязательных для руководящих работников жестких требований сталинского аскетизма и ориентация на материальные стимулы приводила ко все большему разложению правящей партийно-государственной верхушки, ко все большему ее отходу от провозглашаемой идеи служения народу. В ряде мест партийная элита срослась с кланами криминальной буржуазии, а кое-где эти кланы даже легализовали себя в виде партийно-государственных деятелей. Например, знаменитый во время Перестройки Адылов. Так международное агентство новостей «Фергана» в статье «Из тюрьмы выпущен арестованный еще во времена СССР Ахмаджон Адылов» (05.06.2008 22:33 msk. Фергана. Ру) сообщает: «После его ареста в 1984 году советская пресса писала о колоссальных хищениях государственной собственности и средневековом произволе. Сообщалось, что Адылов имел в своем распоряжении чуть ли не личную армию, а провинившихся подчиненных безнаказанно убивал, бросал в подземелье…». Но после контрреволюции, естественно, появилось другое мнение, что он пострадал из-за намерений разоблачить коррупцию в руководстве Узбекской ССР.

В обществе воцарилась атмосфера апатии и цинизма, нарастало острое недовольство отставанием в уровне жизни, прежде всего, от передовых стран Запада. Возник всё углубляющийся кризис социализма. Общество подходило к опасной черте революционной ситуации.

3.3. Идеологическая борьба с Западом

Борьба за социализм в сфере идеологии проявлялась как борьба с Западной подрывной пропагандой. Силы социализма в ней представляли идеологические партийные органы, полностью контролировавшие средства массовой информации и вовлекавшие часть населения в систему политического просвещения.

Наступательная инициатива была на стороне Запада. В области экономики наилучшим показателем преимуществ капитализма было более высокое качество западных товаров и более высокий, чем в СССР уровень жизни в развитых империалистических странах. Особенно высоким этот уровень жизни казался посещавшим Запад туристам, знакомившихся с тамошней жизнью в основном по богатейшим по сравнению с советскими витринам магазинов. Их рассказы были, вероятно, более мощной пропагандой, чем передачи Западного радио.

В политической области Запад опирался на замаскированный характер руководящей силы общества – буржуазии, что позволяло ему представлять классовую буржуазную демократию как подлинное народовластие. Конкретно сравнение шло по большей свободе выбора для западного избирателя, который мог выбирать между несколькими кандидатами, представлявшими разные партии. Разумеется, это были, как правило, представители господствующего класса, т. е. полностью сохранялась характеристика буржуазной демократии, данная Марксом:»…один раз в три или шесть лет решать какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте…» [12 т 17, 342]. Однако советский избиратель не мог даже этого. На выборах ему предлагался один безальтернативный кандидат, выдвинутый на собрании трудящихся по представлению партийных органов и администрации предприятия. Выдвинуть какого-либо другого кандидата было, практически, невозможно. Т.е эксплуатировалось противопоставление «демократической» многопартийности на Западе и тоталитарной однопартийности в СССР.

Другим выигрышным для буржуазной прапаганды было ограничение поездок советских граждан за границу. Они разрешались после тщательной проверки кандидата на поездку на «благонадежность». Поездки ограничивались по причинам подрывной деятельности западных спецслужб, специально старавшихся склонить советских туристов к невозвращению в СССР, как в пропагандистских целях, так и для нанесения экономического ущерба СССР в результате потери специалистов высокой квалификации.

Второй и, вероятно, не менее важной причиной были причины финансовые: снабжать туристов валютой должно было государство, а валюта, естественно, была нужна для экономики. В противоположность этому гражданин Западной страны мог почти свободно перемещаться по всему миру в меру своих финансовых возможностей.

Эти атаки советская пропаганда отбивала не очень убедительно. В области экономики утверждалось, что уровень жизни трудящихся на Западе не так уж и высок, что он требует очень напряженной работы и моральной платы в виде неуверенности в завтрашнем дне. Во-вторых, высокий уровень жизни на Западе обеспечивается эксплуатацией стран третьего мира. В третьих, советский гражданин пользовался большими экономическими свободами (права на труд, на бесплатные образование и медицинское обслуживание….) Объяснения, конечно, справедливые для честного политика – профессионала (хотя, много ли таких найдешь), но рассказы туристов с Запада о великолепии тамошних магазинов выглядели для рядового гражданина гораздо более убедительными. «Сытый голодного не разумеет». Так и советский гражданин, скромное благосостояние которого было стабильно, не мог понять страха перед безработицей. Не видел он особого преимущества и в своих экономических свободах, ведь он их имел и поэтому не ценил.

Более высокое качество Западных товаров было «опровергнуть» еще труднее. Здесь говорилось, что не все у нас плохое, ну, например, наши турбины лучше. Но турбины рядовому гражданину как-то не нужны, ему нужна надежная и качественная бытовая радиоаппаратура. Т. е. победа в экономической области доставалась Западу.

В области политической было не лучше, особенно если учесть экономические преимущества Запада. Ограничения свобод советский гражданин бы еще стерпел, если бы его благосостояние было не хуже чем у «западника», но неполноценность по почти всем сторонам бытия он терпеть не хотел: «так жить нельзя»!

Существенно эксплуатировалась Западом и тема репрессий, ГУЛАГа, хотя уровень репрессий в брежневском СССР был в общем на уровне «цивилизованных» государств.

Плохо разъяснялось и такое фундаментальное для социализма положение, как «руководящая роль партии». Оно сводилось к не очень убедительному разъяснению постоянного возрастания этой роли. Рассмотрим пример разъяснения в книге «Социалистическое общество на современном этапе».

«Руководящая и направляющая роль Коммунистической партии обусловлена классовой сущностью социалистического общества, в котором ведущей силой выступает рабочий класс. И естественно, что повышение роли рабочего класса в жизни общества сказывается и на дальнейшем усилении руководящего влияния партии на общественные процессы.» [13, 325]. В действительности же люди не видели никакого повышения роли рабочего класса. Как командовало начальство, так и продолжало командовать. Если что и возрастало, так это – роль технической интеллигенции: вследствие научно-технического прогресса ее становилось все больше.

«Это усиление необходимо и потому, что по мере продвижения к зрелому социализму и его совершенствования становится теснее и глубже взаимозависимость экономического, социального, политического и духовного прогресса общества. Только партия, вооруженная марксизмом-ленинизмом, может разрабатывать правильную программу, политику, стратегию и тактику и обеспечивать комплексный подход к решению проблем общественного развития. Только она способна объединять вокруг рабочего класса всех трудящихся, направлять организовывать и вести их к достижению целей, вытекающих из объективных законов развития общества..» [13, 326]. Интеллигент же не хотел объединяться вокруг рабочего класса, который он представлял в виде соседа-пьяницы. И вообще эта фраза скорее подтверждает образ тоталитарного общества, создаваемый Западной пропагандой. (Хотя на деле, конечно, никакого тоталитарного контроля жизни общества во времена после Сталина уже не было. Были лишь потуги.) Т. е. подобное «обоснование» руководящей роли било мимо цели и скорее служило врагу.

В целом идеологическая борьба за души советских людей была проиграна советской пропагандой. Можно ли было ослабить это поражение? Проанализируем возможные варианты изменений, которые позволили бы это сделать.

Например, свобода поездок за границу. Разумеется, о полной свободе не могло быть речи ввиду уже упомянутой подрывной деятельности Запада по переманиванию специалистов. Но ограничения в свободе для этих категорий нужно было компенсировать более высокой оплатой. Для остальных категорий все ограничения могли быть отменены (особенно для деятелей культуры), при условии, что государство снимало с себя обязанность снабжать туристов валютой сверх определенной доли национального дохода. При этом осталось бы только это естественное экономическое ограничение. Вероятно, оно все же воспринималось бы легче, чем проверка «благонадежности». Поездки «выездных» граждан по своей инициативе могли бы осуществляться либо за счет разыгрывания в лотерее, выделямых для этого средств, либо за счет зарубежных благодетелей (спонсоров). Такая свобода поездок вполне могла быть осуществлена без каких-либо изменений «системы».

Об альтернативности выборов. Вполне в положении о выборах можно было записать положение об обязательной альтернативности. Тогда советская система соответствовала бы буржуазной демократии: там трудящиеся получают возможность выбрать из двух представителей буржуазии одного, а здесь – из двух кандидатов (среди которых не только представители бюрократии, но и трудящиеся) – одного. Но это означало бы уже заметное ограничение власти бюрократии. Такая система возможна при сильном вожде, когда низшая бюрократия «не смеет пикнуть», но при слабом она невозможна, т. к. лишает бюрократов гарантированного рычага власти, а, следовательно, и получения доходов, поскольку собственностью бюрократа (по Марксу) является власть. Для буржуазии капстран обладание властью менее значимо, поскольку они имеют материальную собственность. Поэтому западному буржую выгоднее смириться с негарантированным доступом к власти ради гарантированного обладания материальной собственностью. Т. е. можно сказать, что безальтернативность выборов при системе бюрократического социализма и альтернативность при капитализме обусловлены разницей между псевдоклассом бюрократии при социализме и классом буржуазии при капитализме. Однако можно дать и другое объяснение: просто сложилась такая традиция и власть не хотела её менять.

О качестве товаров и удовлетворении потребительского спроса. Для улучшения этих характеристик качества жизни необходимо было существенное изменение хозяйственного механизма и общей экономической политики. Чтобы повысить качество нужно было заинтересовать в этом предприятия. В рамках планового и застойного хозмеханизмов это пытались делать с помощью показателей. Но практика показала, что любые показатели так или иначе обходятся. Наиболее надежным является контроль самого потребителя, т. е. необходимо было использование рыночного регулирования, которое возможно при социализме в рамках планово-рыночного хозяйственного механизма, описанного в разделе 2.4. Разумеется, положение можно было бы несколько улучшить и при возвращении от застойного механизма к чисто плановому. Для удовлетворения спроса кроме улучшения хозмеханизма необходимо было сокращение бремени военных расходов, поскольку удовлетворение потребностей людей в качественных и надежных товарах было таким же оружием в борьбе с Западом, как и ракеты (обилие которых, как известно, не спасло страну). Другим источником ресурсов являлось сокращение вовлечения в грандиозные экономические «проекта века», ограничения аппетитов ведомств в растаскивании общественно «пирога». Но это также означало бы серьезное ограничение власти бюрократии, поскольку борьба за бюджет означала реализацию ее права собственности на государство.

Таким образом, наиболее реальным, не затрагивающим власть бюрократии был бы переход к планово-рыночному хозяйственному механизму, реализованный в Китае, но не реализованный у нас из-за идеологической зашоренности и экономической некомпетентности высшего партийного руководства. Остальное затрагивало власть бюрократии, поэтому нужно было, как модно было глубокомысленно говорить в брежневские времена, «менять систему». Большинство говоривших на основе простого сравнения советской и западной действительности понимало под этим переход к капитализму. Другой альтернативой была ликвидация бюрократических извращений социализма (см. главу 5).

Если бы удалось сократить бремя военных расходов и «проектов века», то можно было бы решить и продовольственную проблему и проблему ширпотреба за счет увеличения импорта товаров с Запада, т. е. тем же путем, который был реализован «демократами» в 1992 г. Но сделать это тогда можно было гораздо дешевле, без развала экономики. Вред от конкуренции западного ширпотреба можно было бы компенсировать увеличением экспорта отечественных товаров (что реализовали «демократические челноки») и политикой цен (дешевые отечественные товары и дорогие – импортные).

3.4. Вторая модель социализма

Несмотря на большие недостатки, отмеченные выше, при Хрущеве и Брежневе был осуществлен переход от авторитарно-бюрократической жесткой сталинской модели социализма к тоже авторитарно-бюрократической, но либеральной модели. (Словом «модель» здесь и в других местах характеризуются разные типы надстройки при сохранении базиса.)

Ее отличие от сталинской состояло в том, что по уровню репрессий при подавлении инакомыслящих она стала соответствовать западному обществу. «Демократические» критики возразят: «А как же Новочеркасск?» Но он как раз в духе «цивилизованного» Запада: подобных примеров можно найти массу в истории буржуазной «демократии». Взять хотя бы расстрел чикагских рабочих. И разница в датах здесь не причем, поскольку американская демократия за это время не изменилась (вспомните, с какой гордостью «демократы» говорят о практической неизменности Конституции США). Изменилась только ситуация в Штатах: американской буржуазии теперь не нужно стрелять в своих рабочих, поскольку они не бунтуют. А не бунтуют они из-за той доли от грабежа всего мира, которую им подбрасывает американская буржуазия.

Можно найти и массу свежих примеров жестокого отношения к своим гражданам, вступающих в конфликт с властью. С. Кара-Мурза в статье «Слезоточивый душ» (Сов. Россия, 280396) дал много примеров. Первый пример: «…в 1988 г. в Гибралтаре агенты полиции застрелили на улице трех известных республиканцев из Северной Ирландии. Как сказано в приговоре, «без всякой необходимости.» Они были безоружны, их никто не пытался арестовать – просто застрелили. По поводу приговора поднялся шум, рассерчали и Мейджор и Тэтчер. И тогда пошли в ход документы. Оказалось, что в Ольстере без суда и следствия были застрелены около 400 безоружных уже задержанных республиканцев…»

Второй пример: «Помню, в 70-е годы в центре Филадельфии разбомбили с вертолета дом, в котором обитала коммуна сектантов. Никто тогда не мог объяснить смысла этой акции. Так же необъяснимо поведение полиции в деле с сектой проповедника Кореша в 1993 г. Да, мракобесы заперлись на ферме и стали ждать конца света. Полиция решила это мракобесие пресечь. Но как? Сначала в течение недели оглушая сектантов рок-музыкой из мощных динамиков… А потом пошли на штурм – открыли по ферме огонь и стали долбить стену танком… Начался пожар, и практически все обитатели фермы сгорели – 82 трупа. А через год суд оправдал оставшихся в живых 11 сектантов – состава преступления в их действиях не было».

И, наконец, пример из жизни «демократической» России: расстрел Парламента в октябре 1993 г., не согласившегося с произведенным Президентом государственным переворотом. Войсками мятежного Президента убито от 150 до 1000 человек. Запад признал, что это все вполне в рамках «демократии» и не наложил на Ельцина и РФ никаких санкций. По сравнению с этим Новочеркасск (убито 24 человека) кажется детской шалостью.

Сравним расстрел Парламента в 1993 г. и Новочеркаские события 1962 г. Последние опишем по свидетельству Википедии – интренет-энциклопедии [14], стоящей на вполне «демократических» позициях. Выступление рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода произошло после повышения в конце мая 1962 г. розничных цен на «мясо и мясные продукты в среднем на 30 % и на масло – на 25 %>… Одновременно с этим дирекция НЭВЗа почти на треть увеличила норму выработки для рабочих». 1-го июня возникла стихийная забастовка, к которой присоединились работники других предприятий и горожане.

«К полудню количество бастующих достигло 5000 человек, они перекрыли железнодорожную магистраль, связывающую Юг России с центром РСФСР, остановив пассажирский поезд Ростов-на-Дону – Саратов. На остановленном локомотиве кто-то написал: «Хрущёва на мясо!». Пытавшегося прекратить вандализм главного инженера Ёлкина избили и хотели кинуть в топку, но до этого не дошло».

Ближе к вечеру к протестующим обратилось партийное руководство, но их освистывали и перебивали «оскорбительными криками. А пытавшегося взять… слово директора Курочкина забросали камнями, металлическими деталями и бутылками…

С 18:00 до 19:00 к заводоуправлению были подтянуты сводные части милиции в форме, численностью до 200 человек. Милиция попыталась оттеснить митингующих с территории завода, но была смята толпой, а трое сотрудников избиты. Армия за весь день активных действий не предпринимала…

Тем временем митинг продолжался. Звучали требования: послать делегацию на электродный завод, отключить подачу газа с газораспределительной станции, выставить пикеты у заводоуправления, собраться на следующее утро в 5–6 часов и идти в город, чтобы поднять там восстание, захватить банк, телеграф, обратиться с воззванием по всей стране».

Ночью на территорию завода вошли танки с солдатами и без применения оружия вытеснили протестующих, «…ранения получили несколько солдат».

Развязка наступила 2 июня, когда протестующие собрались у здания горисполкома.

«Председатель горисполкома Замула и другие руководители предприняли попытку с балкона через микрофон обратиться к подошедшим с призывом прекратить дальнейшее движение и возвратиться на свои рабочие места. Но в стоявших на балконе полетели палки, камни, одновременно из толпы раздавались угрозы. Часть протестующих ворвалась внутрь здания и разбила стекла окон, двери, повредила мебель, телефонную проводку, сбросила на пол люстры, портреты.

К зданию горисполкома прибыл начальник Новочеркасского гарнизона генерал-майор Олешко с 50 вооружёнными автоматами военнослужащими внутренних войск, которые, оттесняя людей от здания, прошли вдоль его фасада и выстроились лицом к ним в две шеренги. Олешко с балкона обратился к собравшимся с призывом прекратить погромы и разойтись. Но толпа не реагировала, раздавались различные выкрики, угрозы расправы».

После этого было произведено два залпа поверх толпы, а затем открыт огонь на поражение, поскольку стрельба вверх на толпу не подействовала.

Всего погибло 24 человека. 240 человек было арестовано. Состоялся суд. 7 зачинщиков были расстреляны (слово зачинщики Википедия, естественно, помещает в кавычки), а 105 получили 10–15 лет колонии строгого режима.

В «демократической» России все осуждённые были, естественно, реабилитированы в 1996 г.

Расстрел Парламента РФ произошёл 4 октября 1993 г. Вот как описывает его Ю. Воронин, первый заместитель Председателя Верховного Совета РФ в книге «Стреноженная Россия» [15]: «6.30. Раздаётся первая короткая очередь по Дому Советов. Смотрю в окно в задней комнате кабинета, выходящей на Краснопресненскую набережную. Танки! Они выстраиваются на противоположной стороне набережной и намосту. 10 танков, как потом выяснилось, Кантемировской дивизии…

В 7.00, разрушив баррикады у здания парламента, на площадь Свободной России прорвались 5 БМП с десантом на борту, вооружённым автоматическим оружием. БТР и БМП начали расстреливать людей в палатках, открыли огонь по окнам Дома Советов».

Воронин и иеромонах Никон по радио обратились к атакующим «с призывом приступить к переговорам…

В ответ только угрозы:

– Сидите и не рыпайтесь. Нам дана команда стрелять на поражение и свидетелей не оставлять.

После этого ещё жестче отдавались команды:

– Бить, бить, бить… Всех уничтожить! Пленных не брать. Стрелять на поражение этих бл…».

Расстрел Дома Советов в 1993 г. «демократические» СМИ и власть, естественно, не осуждают: Верховный Совет во всём виноват.

В Новочеркасских событиях власти до последнего пытались избежать кровавого финала, несмотря на многочисленные акты вандализма протестующих. А 4 октября 1993 штурм начался без всякого предупреждения с наказом «свидетелей не оставлять». А свидетелей не оставляют обычно при преступлении.

Кстати, в противостоянии Ельцинскому государственному перевороту автор, участвовавший во многих его мероприятиях, не видел особых актов вандализма. В прорыве к Белому Дому 3 октября были разбиты стёкла лишь у пожарной машины, поливавшей демонстрантов.

Но вернёмся к модели социализма: главное в том, что при правлении Хрущева и Брежнева ушел в прошлое страх перед ночным стуком в дверь. Уровень формальных буржуазных свобод, о которых говорилось выше, был меньше. Но свободы эти большинству людей не нужны. А безопасность, уверенность в завтрашнем дне нужна всем. И гражданин, который «не трогал власть» чувствовал себя в безопасности. Т. е. по этому важнейшему критерию либеральный хрущевско-брежневский социализм сравнялся с капитализмом. Таким образом, возникла более привлекательная, чем сталинская, вторая модель социализма.

Эта модель уже не может быть названа тоталитарной, поскольку контроль за жизнью рядового гражданина уже не был, практически, большим, чем в западных «демократиях».

Скептики возразят, а как же ограничения свободы выезда, обязательные политзанятия? Соцсоревнование? Ограничения выезда мы уже обсуждали выше – это просто мера безопасности в холодной войне (возможно и гипертрофированная). Подобные меры осуществляют и Западные «демократии»: например, периодически появляющиеся в США запреты на поездки граждан на Кубу. Политзанятия и соцсоревнование превратились, фактически, в некоторый не очень надоедливый ритуал. Действительно, политзанятия – это от 1 до 4 часов в месяц. Соцсоревнованием занимались (писали обязательства) в основном руководители раз в месяц или квартал.

Запад также имеет ритуалы: ходить в церковь (хотя, я думаю, большинство посещающих не интересуется проблемами религии: просто так принято, не сходишь – плохо подумают соседи, начальство….). А надоедливая реклама по телевидению. Наверное, многие в РФ согласились бы снова раз в месяц посещать политзанятия, чем слушать и смотреть ежедневно надоедливую и глупую рекламу. Т. е. навязываемые обществу ритуалы существуют в любом обществе. А другое общество – естественно, и другой образ жизни. Но, сравнивая непредвзято бывший советский и западный образ жизни, нельзя однозначно сказать, что один по всем параметрам хуже. Что-то лучше там, что-то было лучше тогда здесь.

3.5. Революционная ситуация в странах бюрократического социализма

Понятие революционной ситуации, введенное Лениным, показывает созревание общественной формации для социальной революции. Оно, как известно, отражается образной формулой: «низы не хотят жить по старому, а верхи не могут управлять по старому.» Это формула показывает, когда революция имеет шанс победить.

Если условия жизни таковы, что народ еще может терпеть, а господствующий класс обладает достаточно надежным и мощным аппаратом подавления, то революцию совершить нельзя, поскольку, во-первых, некому ее будет совершать, а, во-вторых, если восстание все же начнется, то оно будет подавлено. Успех восстания возможен только тогда, когда массы настолько возбуждены, что может произойти массовое восстание по самому незначительному поводу, а власть и особенно ее аппарат подавления деморализован и неспособен поэтому организовать эффективное сопротивление восставшему народу.

По такому механизму проходили две великие революции Земли: французская буржуазная в 1789 г. и русская социалистическая в 1917 г.

В СССР возникла ситуация другого порядка: «и низы и верхи не хотели жить по старому», поскольку и те и другие не были удовлетворены объемом получаемых благ и характером их распределения. Такая ситуация, как показал опыт, является революционной ситуацией нового типа, характерной для социалистических стран с господством бюрократии.

В каком направлении произойдет революция? Троцкий считал, что существуют две возможности: либо бюрократическая контрреволюция и реставрация капитализма, либо политическая революция пролетариата за возвращение на путь подлинно социалистического развития [2]. Однако второй путь оказался нереальным. Почему? Дело в том, что господство бюрократии выдавалось как внутренней, так и внешней антикоммунистической пропагандой за единственно возможную модель социализма. Поэтому борьба против бюрократии естественно становилась борьбой против социализма. К тому же слабые ростки всякого протеста (в основном не за социализм, а против) подавлялись репрессивной системой социалистических государств.

Т.е. революционная ситуация в станах бюрократического социализма приводит в случае реализации к реставрации капитализма, т. е. является контрреволюционной, по отношению к поступательному движению истории.

Важным вопросом всякой революции является вопрос о ее движущих силах. В буржуазной – это буржуазия, в социалистической – пролетариат. Здесь как будто бы имеет место трогательное единство сторон. Но явно, что пальма первенства принадлежит бюрократии, поскольку она стремится к четкой цели – обладанию собственностью. Тогда как трудящиеся просто чувствуют себя обманутыми социализмом, а поэтому не прочь жить «как в Америке», т. е. как в стране развитого капитализма. Т. е. революция, которая надвигается в стране бюрократического социализма – это бюрократическая контрреволюция.

Доказательством революционности ситуации, возникающей в странах бюрократического социализма (ниже будем ее называть также революционной ситуацией «второго рода») явились контрреволюционные перевороты, начавшиеся в странах Восточной Европы с событий в Венгрии в 1956 г.

3.6. Восточно-европейский ревизионизм

В результате победы над Германией на территориях, освобожденных Советской Армией, возникли социалистические государства Восточной Европы. В них, естественно, установилась практически та же сталинская модель бюрократического социализма. Исключение составляла лишь, практически, самостоятельно освободившая себя Югославия. Ее руководитель Тито, сохранив верность сталинской модели политической организации общества, быстро разочаровался в плановой системе хозяйствования и стал искать выход из экономических трудностей на пути рыночной организации общественного хозяйства. За это он был проклят Сталиным как ревизионист, и Югославия была исключена из социалистического содружества. После смерти Сталина Хрущев «реабилитировал» Тито (однако не поспешил следовать по его пути в экономике).

Десталинизация, начатая ХХ съездом, вынудила реформироваться и сталинистские режимы восточноевропейских социалистических стран. Однако половинчатые реформы, проводимые правящими кругами, не удовлетворяли людей, которые жаждали более радикальных перемен. Недовольство инициировало движение за эти радикальные перемены как в народе, так и в самих правящих кругах. Т. е. возникла та революционная ситуация нового типа, о которой говорилось в предыдущем разделе. Эти движения привели к имеющим революционный характер событиям в Венгрии (1956 г.), Чехословакии (1968 г.), Польше (1980 – 1981 гг.). В политическом плане движения стремились ликвидировать сталинистские режимы, перейти к буржуазно – демократическим формам правления, к «социалистическому плюрализму», что по Брусу (В. Брус – деятель польской «Солидарности») «равносильно дозволению на базе социализма центров политической инициативы, независимых от правительства и, следовательно, если называть вещи своими именами, легальных форм организованной оппозиции» [16, 54]. Однако не все деятели восточноевропейских движений соглашались с идеей социалистического плюрализма. Например, деятель «пражской весны» 1968 г. Людвиг Вацулек в интерьвю газете «Фигаро» говорил: «Коммунистическая партия Чехословакии – это одна из партий, существующих в Чехословакии, население может выразить ей доверие или отказать в таком доверии.» [17, 15]. Т. е. Вацулек выступает за переход к буржуазной демократии. Другие силы «Пражской весны» шли еще дальше, к фашистским методам: «Закон, который мы примем, должен запретить всякую коммунистическую деятельность в Чехословакии. Мы запретим деятельность КПЧ и распустим КПЧ.» [17, 15]. Такой же широкий спектр мнений участвующих в движениях сил можно привести и для двух других «горячих точек» – венгерской и польской. Таким образом, восточноевропейские движения объединяли очень пестрые силы: от сторонников реформации социализма до явных фашистов.

В экономической области предлагался переход к рыночному хозяйству, поскольку, по словам О.Шика, «только рыночный механизм, несмотря на его недостатки и несовершенства, может заставить предприятия стремиться к оптимуму и постоянно вынуждает как можно скорее исправлять допущенные ошибки» [16, 43]. Причем О. Шик имеет ввиду не капиталистический, а социалистический рынок, когда «меняются субьек-ты рынка, что в качестве таковых выступают не частные предприятия, а социалистические коллективы предприятий [16]». Предприятия должны быть переданы в собственность трудовым коллективам.

Итак, исходной идеей движений против неосталинизма была реформация социализма. Однако события, развернувшиеся во всех трех странах, показали, что сохранить социалистический характер движений не удалось. Во-первых, потому, что для большинства вождей утверждения о стремлении сохранить социализм были, по-видимому, простой маскировкой, (т. е. целью была контрреволюция, а маскировка была нужна, чтобы обмануть бдительность «старшего брата» в виде СССР), а, во-вторых, потому, что к движениям примкнули явно антисоциалистические силы. В Венгрии движение быстро переросло в восстание, в котором ведущую роль заняли антисоциалистические силы. В Чехословакии эти силы также постепенно усиливали свое влияние, готовясь заменить коммунистических руководителей типа А. Дубчека. Справедливость оценки, данной событиям в Чехословакии 1968 г. как контрреволюции, наиболее убедительно подтвердилось после победы «бархатной» контрреволюции в 1989 г., где, фактически реализованы идеи 1968 г., но о «социализме с человеческим лицом» никто, в том числе и сам Дубчек, занимавший одно время видный пост в руководстве после «бархатной» революции, не вспоминал: всем уже было ясно, что речь идет о реставрации капитализма.

В целом идеологию реформистского движения в странах Восточной Европы в 60-х – 80-х годах следует рассматривать именно как ревизионизм, несмотря на справедливую критику бюрократического социализма и некоторые трезвые идеи реформ.

События в Венгрии и Чехословакии представляли собой захват власти в партии и государстве на основе критики ошибок прежнего руководства ревизионисткими силами с целью реставрации капитализма. Т. е. эти события представляют собой верхушечный антисоциалистический переворот, контрреволюцию. Участие в них хотя и недостаточно широких масс трудящихся не делает эти перевороты прогрессивными, не делает их революцией. И революции и контрреволюции выполняются трудящимися. Только в первом случае трудящиеся объективно действуют в своих интересах, а во втором – против.

События в Польше в 1980 – 1981 г.г., связанные с образованием профсоюза «Солидарность», показали на возможность, используя ошибки властей, совершить антисоциалистический переворот с помощью организации контрреволюционного движения трудящихся.

Поддержка ревизионизма в Восточной Европе Западом как в политическом плане, так и материальном имела большое значение. Политическая поддержка кроме провозглашения по дипломатическим каналам «поддержки борьбы за свободу, против советского тоталитаризма», включала также, по-видимому, выдачу рекомендаций по тактике движения. Рекомендации учитывали прежний опыт неудачных выступлений, подавленных СССР. Особенно характерным является польский опыт. После событий в Чехословакии стало ясно, что верхушечный переворот не проходит и относительно бескровно подавляется, поскольку массы оказались довольно равнодушными к революции в верхах. Свержение левого правительства Альенде в Чили показало, что можно успешно натравливать против социалистического правительства отдельные слои трудящихся. По-видимому, этот опыт было решено применить в Польше. Этот опыт показал, что такое движение можно создать, но без поддержки верхов оно ничего не может сделать, поскольку такая революционная ситуация в социалистической стране не является классической: массы трудящихся недостаточно активны, а главное власть не является слабой на самом деле. Она может лишь притвориться слабой. Но Ярузельский в 1981 году был лишен этой возможности ввиду недвусмысленной позиции руководства СССР не допустить контрреволюционного переворота. Поэтому ему пришлось эффективно подавить выступление Солидарности. В одну ночь были отключены телефоны у всей верхушки Солидарности, и она была арестована.

Итак, опыт ревизионистских выступлений своей массовостью и схожестью основного стержня сценария показал, что в стране бюрократического социализма в условиях ее поражения в идеологическом и экономическом плане в соревновании с империализмом возникает революционная ситуация «второго рода».

Этот опыт также показал, что основной движущей силой является высшая бюрократия. Без ее присоединения к движению против социализма, последнее не имеет шансов на успех. Т. е. революционная ситуация «второго рода» ведет к бюрократической контрреволюции. Однако инициативу в процессе революции, хотя и начавшейся по инициативе высшей бюрократии могут перехватить явно антисоциалистические силы (в виде остатков старых эксплуататорских классов, части интеллигенции….), которые могут лишить бюрократию не только плодов революции (т. е. собственности), но и самой свободы.

Для победоносной бюрократической революции необходимо, чтобы к власти пришла антисоциалистическя группировка высшей бюрократии.

Самый грустный вывод в том, что страна, вовлеченная в контрреволюционный переворот бюрократической революции, не может своими силами подавить его. Поскольку подавлять контрреволюцию некому. Переворот подавлялся только внешним вмешательством. В данном случае вмешательством СССР. Но если такие события произойдут в СССР, то спасти социализм уже никто не сможет. Это было ясно. Но наивно верилось, что уж у нас-то этого не может быть.

Несмотря не большие подрывные усилия Запада ничего в этих странах бы не произошло, если бы не было объективной революционной ситуации «второго рода». Т. е. главным было: захват власти высшей бюрократией и униженное (по сравнению с аналогичными слоями Запада) положение этого правящего псевдокласса, а также экономическое и идеологическое поражение стран бюрократического социализма в соревновании с развитыми капиталистическими странами.

Контрреволюции в Восточноевропейских станах показали, что революционная ситуация второго рода не реализуется в виде политической социалистической революции против власти бюрократии (о чем мечтал Троцкий) за переход к подлинному социализму.

4.1. Контрреволюционная перестройка

Период правления Брежнева завершился двумя быстротечными правлениями А. Андропова и К.У.Черненко, не успевшими сколько-нибудь заметно изменить ситуацию.

В апреле 1985 г. Генеральным секретарем был избран сравнительно молодой, энергичный и симпатичный М.С.Горбачев. Страна вступила на путь контрреволюционного переворота. Хотя, конечно, мало кто тогда знал об этом. Но сейчас, когда известен результат и основные герои переворота А.Н. Яковлев и М.С. Горбачев признались в том, куда они повели страну, мы можем смело датировать начало контрреволюции с апрельского Пленума ЦК КПСС в 1985 г.

Автор считает, что, совершая контрреволюционный переворот, Горбачев действовал сознательно. Другая распространенная трактовка состоит в том, что Горбачев – просто недалекий политик и в своей деятельности преследовал две цели – прослыть реформатором и укрепить свою власть. В результате вследствие логики политической борьбы он превратился в предателя, а социализм и страна были разрушены. Примерно в таком ключе подробно описывает Перестройку В. Легостаев в своей книге «Технология измены».

Однако с точки зрения результата неважно, был ли Горбачев предателем уже к апрелю 1985 г., или стал таковым впоследствии, или был просто Хлестаковым на посту Генсека (еще одна точка зрения на Горбачева). Это, наверное, сможет решить только суд, если он состоится. Ниже используется наиболее логичный первый вариант.

События произошли в полном соответствии с опытом Восточноевропейских контрреволюций: к власти пришла контрреволюционная группировка высшей бюрократии. Отличием было то, что это произошло в гораздо большей тайне, чем в Восточной Европе. Переходу к конкретным действиям соответствовал длительный подготовительный период, связанный с подготовкой массовых организаций оппозиции, необходимых скорее не для проведения (бюрократическая революция проводится по указаниям сверху), а для блокирования возможного сопротивления контрреволюционным преобразованиям.

Процесс преобразований был превосходно отрежиссирован. По-видимому, консультирующая роль спецслужб Запада в планировании операции была исключительно велика: ведь заговорщики не могли открыто пользоваться партийными идеологическими организациями, по крайней мере, на первых порах. А весь процесс поражает своей цельностью: в нем нет ни одного неверного шага – все выверено.

Для минимизации сопротивления партийного и государственного аппарата, настроенного на охрану социализма, вся операция проводилась максимально скрытно. До самой последней стадии она выдавалась за реформы «по совершенствованию социализма». Основным инструментом для разрушения партии и государства был принят метод бездействия (что по Уголовному кодексу того времени также является преступлением) высшего руководителя КПСС (а в конце Перестройки и государства), когда необходимые для ликвидации негативных процессов меры не принимались. В других случаях, наоборот, принимались вредные меры. Причем инициатором действий, приведших к негативным последствиям должен быть кто-то другой, а не Горбачев. Для этого давался ход всяким вредным инициативам, которые всегда, естественно, возникают, но роль нормального руководства состоит в том, чтобы их отвергнуть.

Для отвлечения внимания в конце Перестройки был разыгран конфликт между инициатором контрреволюции – горбачевским руководством и возникшими массовыми контрреволюционными движениями, которые впоследствии получили название «демократических». Причем инициатором реформ считались «демократы», а горбачевское руководство выступало их противником! Подобной маскировке содействовал тот факт, что КПСС в целом действительно сопротивлялась контрреволюционным преобразованиям. Сопротивлялась естественно, как организация, нацеленная на защиту социализма. Горбачев же был главой КПСС, поэтому ему легко было «шить» образ консерватора.

Рассмотрим вкратце этапы контрреволюции.

Первый этап носил названия «ускорения» социально-экономического развития. Однако на деле какой-либо ясной концепции ускорения представлено не было. Этап был заполнен рядом преобразований, демонстрирующих внешне скорее стремление руководства «что-то сделать», чем целенаправленную политику. Это, например, кампания по борьбе с нетрудовыми доходами, породившая очередную борьбу с частными огородами и ухудшившая в итоге материальное положение трудящихся. Негативный в итоге эффект дала и кампания борьбы с пьянством, приведшая к резкому усилению самогоноварения, породившая дефицит сахара и отдавшая мафии примерно 30 млрд. руб. годового дохода. Инициатором кампании по борьбе с пьянством считается Е.К. Лигачев.

Тогда неудачи этих реформ казались просто следствием неумения руководства. Однако теперь, когда вся картина налицо, они прекрасно вписываются в единую схему разрушения социализма. Кампания по борьбе с нетрудовыми доходами в очередной раз показала отвратительное «мурло» Административной системы, снизило сопротивляемость общества последующему внедрению «рынка». Борьба с пьянством ослабила экономику и также облегчила восприятие «рыночных реформ», сделала все более нарастающий дефицит товаров ширпотреба неизбежным «признаком социализма». Т. е. первые две лопаты из могилы для социализма были выкопаны.

Первые два года «эры» Горбачева в целом привели даже к некоторому оживлению в экономике. Увеличились темпы ее роста. Тем не менее, множество проблем ждало решений.

Качественный перелом произошел в 1987 г. В. Легостаев считает, что в этом году Горбачев почувствовал возрастающее к себе недоверие в ЦК и начал борьбу за власть, за которую он, по мнениям многих, был готов отдать любую цену. Однако и действия сознательного предателя выглядели бы так же.

В 1987 г. был сформирован первый вариант политики, получивший название «Перестройка». Этот вариант был изложен в книге Горбачева «Перестройка и новое мышление». Основными идеями перестройки являлись в соответствии с этой книгой демократизация жизни общества и экономическая реформа. Причем декларировалась социалистическая демократизация: «Суть перестройки именно в том и состоит, что она соединяет, социализм и демократию, теоретически и практически полностью восстанавливает ленинскую концепцию социалистического строительства.» [18, 31]. На сомнения одних и надежды других, что демократизация приведет к реставрации капитализма Горбачев отвечает: «Тем, кто надеется, что мы свернем с социалистического пути, предстоит горько разочароваться. Вся наша программа перестройки как в целом, так и в ее отдельных компонентах полностью базируется на принципе: больше социализма, больше демократии.

Больше социализма – значит, больше динамизма и творчества, организованности, законности и порядка, научности и инициативы в хозяйствовании, эффективности в управлении, лучше и обеспеченнее жизнь людей.

Больше социализма – значит, больше демократизма, гласности, коллективизма в общежитии, больше культуры, человечности в производственных, общественных и личных отношениях между людьми, больше достоинства и самоуважения личности…» [18, 32].

Одним из реальных и наиболее быстрых проявлений демократизации стала гласность, т. е. возможность открыто излагать в средствах массовой информации различные (иногда ранее запрещенные) взгляды по самым разнообразным вопросам развития общества. Отвечая «тем, кто не привык, не умеет, да и не хочет жить и работать в условиях гласности и развития критики», Горбачев пишет в своей книге: «Спор о том, не слишком ли много критики, нужна ли столь широкая гласность, не приведет ли демократизация к нежелательным явлениям, мы не рассматриваем, как нечто негативное. В нем по-своему присутствует забота о стабильности нашего общества. Можно ведь и заболтать демократию, заболтать гласностъ, извратить их. Но есть люди, которые вроде бы ратуют за новое, а как доходит до дела, то обставляют развитие демократии, критики, раз-ного рода условиями, оговорками. Будет ли ЦК КПСС продолжать линию на гласность через печать, средства массовой информации, при активном участии самих граждан – такого вопроса больше нет. Гласность нам нужна как воздух.

Хочу еще раз подчеркнуть, курс на расширение гласности, развитие критики и самокритики – не игра в демократию, а принципиальная позиция партии.» [18, 75].

Важную роль в демократизации должны были сыграть Советы. Была поставлена задача вернуть Советам роль органов народовластия, освободить их от опеки партийных органов.

Вторым «рычагом» перестройки должна была стать хозяйственная реформа: «Концепция экономической реформы, разработанная нами и внесенная на июньский Пленум, носит, я бы сказал, всеобъемлющий и комплексный характер, не оставляет без глубоких, кардинальных перемен ни одну сторону вопроса. Это и перевод предприятий на полный хозрасчет. Это и радикальная перестройка центализованного руководства экономикой. Это и коренное изменение планирования, реформа ценообразования, финансово-кредитный механизм, перестройка внешнеэкономических связей. Это и создание новых организационных структур управления. Это и всемерное развитие демократических основ управления, широкое внедрение самоуправленческих начал.» [18,81].

Положения реформы были реализованы в Законе о предприятии, который был введен в действие с 1 января 1988 г. Закон действительно предусматривал увеличение прав предприятий и уменьшение числа показателей. Предприятие контролировалось по: выполнению госзаказа, прибыли, производительности труда, обобщающим показателям НТП и социальной сферы. Важнейшим критерием стало выполнение договорных обязательств. Предприятие получило возможность переводить расходы из одной статьи в другую. Однако в целом централизованная система управления сохранилась. Как и в отношении демократизации Горбачев в своей книге подчеркивает, что реформа завершает «построение современной модели экономики социализма, отвечающей данному этапу развития страны…» [15, 85] и решительно отвергает предложения пойти по капиталистическому пути развития:»… на страницах печати были и предложения, выходящие за пределы нашей системы, в частности высказывалось мнение, что вообще надо бы отказаться от плановой экономики, санкционировать безработицу. Но мы не можем допустить этого, так как собираемся социализм укреплять, а не заменять его другим строем. То, что подбрасывается нам с Запада, из другой экономики, для нас неприемлемо. Мы уверены, что социализм, если по настоящему привести в действие его потенциал, соблюдать его основные принципы, включить в полном объеме интересы человека, использовать преимущества плановой экономики, способен на гораздо большее, чем капитализм.» [18, 84].

Такова концепция перестройки, представленная высказываниями ее знаменосца (но едва ли автора), М.С.Горбачева. Подробные цитаты из труда Горбачева даны, чтобы стала ясна его иезуитская хитрость. Много красивых, но бессодержательных фраз, много слов в защиту социализма. И среди этого словоблудия спрятаны положения, наносящие смертельный удар по социализму. Главный удар наносится по руководящей силе социалистического общества, КПСС. Наносится с помощью идеи об укреплении Советов, которые якобы нужно освободить от опеки партийных органов, чтобы установить народовластие. Т. е. провозглашается в качестве истины буржуазный миф о возможности полной демократии при современном состоянии общества. Выше в разделе 1.3 было показано, что «игра в буржуазную демократию всерьез» в социалистической стране равносильна мирному свершению контрреволюции. На это и был расчет авторов Перестройки. Поэтому демократизация была и объявлена основным ее инструментом.

Демократизация привела к активизации всех политических сил, существовавших в нашем обществе в полузадушенном, полуконспирированном и полностью конспирированном состоянии. К первым следует отнести движение диссидентов, открыто выступавших против неосталинистской «системы» (А.Д. Сахаров, Р. Медведев….) и поддерживающих их представителей интеллигенции, ко вторым – сторонников антисоветских организаций типа НТС, к третьим – бандеровцев в Западной Украине. Диссиденты первыми стали создавать так называемые неформальные организации под названиями «народных фронтов» и «обществ в защиту перестройки». За ними, убедившись, что власти всерьез «играют в демократию», стали выходить на арену и другие силы, создавая свои организации и вливаясь в уже созданные. В эти организации стали входить и просто недовольные люди, организации стали приобретать массовый характер там, где был повод для массового недовольства. Таким поводом во многих республиках стали межнациональные противоречия.

Когда говорили, что межнациональный вопрос в СССР был в основном решен, то в этом не было особой неправды. Он был решен в том плане, что не было в больших масштабах ущемления прав одних национальностей по сравнению с другими. Это не значит, что не было понимания совершенных ранее несправедливостей по отношению к тому или другому народу. Но эти несправедливости воспринимались уже как данные, «от бога», поскольку изменить силой их не позволяла власть. И поэтому народы жили рядом и вперемежку в мире, хотя, разумеется, отдельная недоброжелательность и стычки были, но они не разрастались. Собственно другого пути решения национального вопроса, как соглашения забыть прежние обиды, нет. Разница лишь в том, что соглашение может выполняться либо под угрозой кары за его нарушения, либо вследствие высокой культуры, понимания, что эти конфликты принадлежат истории, что попытка перерешать эти конфликты недостойна современного человека. Во втором случае разрешение конфликта прочно (пока не появятся силы, желающие в своих интересах растравить старые раны), а в первом оно прочно только тогда, пока существует власть.

Вседозволенность гласности разбередила старые раны и позволила спекулирующим на них движениям объединить людей. Естественно, что всяких несправедливостей по отношению к нациям можно найти в такой стране, как СССР, сколько угодно. И они были найдены для всех, без исключения, народов.

Наиболее близкими к поверхности оказались самые свежие обиды, нанесенные прибалтийским народам после их присоединения к СССР в 1940 г. Хотя и нельзя сказать, что само присоединение произошло совсем против воли народов, как то утверждают националисты этих республик, но последовавшие за присоединением репрессии в духе 1937 г. нанесли заметную душевную травму прибалтийским народам и позволили утвердиться среди части коренного населения мнению, что это присоединение было оккупацией. Эти настроения усилились недовольством массовым переселением в Прибалтику значительного количества русскоязычного населения для работы на вновь построенных предприятиях.

Используя эти настроения, прибалтийские народные фронты в защиту перестройки превратились по существу в мощные массовые политические партии. Характер образовавших их сил, эксплуатация обид, связанных с установлением социализма, недовольство неэффективной экономикой – все это предопределило антисоциалистическую направленность Прибалтийских движений.

Активность прибалтийских националистов опиралась на их уверенность в том, что руководство КПСС поддерживает их. В. Легостаев пишет, что события в Прибалтике стали развиваться стремительно после визита туда в августе 1988 г. А.Н.Яковлева. О заслугах Яковлева так высказалась К. Прунскене: «Очень многое делал для нас Яковлев. Он заверил нас, что высшие руководители в Москве понимают нас» [19, 147]. А В. Лансбергис в интервью газете «Дейли мэйл» 7 апреля 1990 г. сказал: «Запад должен понимать, что Горбачев сам позволил сложиться нашей ситуации. Он в течение двух лет наблюдал за ростом нашего движения за независимость. Он мог бы остановить его в любой момент. Может быть, он этого хотел или хочет сейчас. Но он его не остановил.» [19, 149]

На прошедших в 1989 – 1990 г.г. выборах прибалтийские движения победили КПСС и пришли к власти в полном соответствии с механизмом действия избирательного маятника буржуазной демократии в социалистической стране, описанном в 1.3. После принятия деклараций о независимости победители начали законодательно преследовать КПСС, хотя на этапе своего становления они пользовались значительной поддержкой республиканских КП, им были предоставлены партийные средства массовой информации. Вероятно, партийные функционеры, ориентируясь на указание Генсека, боялись показаться людьми, «которые вроде быратуют за новое, а как доходит до дела, то обставляют развитие демократии, критики, гласности разного рода условиями, оговорками.» [18, 75]. Это указание они справедливо воспринималось как разрешение новым силам пропагандировать через партийную печать всего, что новым силам заблагорассудится.

В дальнейшем, практически, во всех республиках возникли националистические движения на использовании старого противоречия между русским центром дореволюционной России и ее национальными окраинами. Там, где это противоречие было слабо, в дополнение к нему использовались противоречия с соседями (конфликт между Арменией и Азербайджаном из-за Карабаха), со своими автономиями (раздувание антиосетинских и антиабхазских настроений в Грузии).

В результате последовательного развития событий к 1991 году к власти в шести республиках (Армения, Азербайджан, Молдавия, Литва, Латвия, Эстония) к власти пришли националистические силы, провозгласившие отказ от строительства социализма и намерения выйти из СССР, а три прибалтийских республики объявили о своей независимости.

Национальные обиды оказались и у народов крупнейшей республики, РСФСР. Правда, обидчиками здесь оказались не другие народы, вернее, в основном не они, а Союзное правительство, пресловутый «Центр». Основная обида заключалась в том, что распределяемая республике доля национального дохода уже длительное время была меньше, чем полагалось России по численности ее населения. В основном же движения, возникшие в России, действовали под лозунгами борьбы за более эффективную экономику, против гнета «партократии КПСС». Большинство этих движений, как и в других республиках, приобретало антисоциалистическую ориентацию.

Итоги первого этапа перестройки в экономической области также оказались плачевными. Основным ее дефектом оказалась возможность необеспеченного продукцией роста зарплаты за счет предоставленного предприятиям права переводить деньги из одной статьи расходов в другую. В результате в фонд потребления стали всеми правдами и неправдами переводиться средства из других статей. Т. е. безналичные деньги, необеспеченные товарной массой, превращались в наличные. В качестве инструмента такого перевода широко использовались кооперативы, где заработок не был ни чем регламентирован. По оценкам экономистов, превышение денежной массы над стоимостью товаров достигло 30 %. При неизменных ценах товары стали исчезать из продажи, особенно после объявленного на 1 июля 1990 года повышения цен. Опустению прилавков способствовал и нарастающий поток спекулянтов-челноков, скупавших дешевые советские товары для продажи за границей.

Положение стало усугубляться и тем, что вследствие национальных конфликтов, начавшегося экономического противостояния между стремящимися к самостоятельности республиками и союзным центром, экологического движения, забастовок стали останавливаться и закрываться отдельные предприятия, что привело сначала к замедлению темпов роста, а затем и к абсолютному падению производства.

В целом, новая реформа усугубила дефект косыгинских реформ, усилила разрушительный характер встроенных в план рыночных рычагов. По-видимому, это было сделано сознательно.

Хотя перестройка являлась непрерывным процессом, тем не менее, в нем можно выделить качественный перелом. Этот перелом произошел после изъятия из 6-ой статьи Конституции СССР положения о руководящей роли КПСС или, как тогда было принято говорить на перестроечном «новоязе» – отказа КПСС от монополии на власть. Впервые это было объявлено в программном документе к XXVIII съезду КПСС «К гуманному и демократическому социализму» в феврале 1990 года и принято вскоре на III Съезде Народных депутатов СССР еще до обсуждения программного документа на съезде партии.

Ликвидации руководящей роли КПСС предшедствовала длительная кампания со стороны оппозиционных КПСС движений, возглавляемых Межрегиональной Депутатской группой, за отмену 6-ой статьи. И хотя руководящая роль КПСС до этого олицетворяла одно из фундаментальных положений марксистско-ленинской теории социализма, согласно которой (смотри раздел 1) государством переходного периода является диктатура пролетариата, реализуемая через руководящую роль коммунистической партии, фактически никакого серьезного противодействия бешеным нападкам оппозиции оказано не было. А после выхода Программного документа к съезду стало ясно, что сопротивление не оказывалось потому, что этот тезис оппозиции уже был принят руководством КПСС ранее, но были сомнения в реакции нижестоящих организаций партии на такое явное отступление от марксизма. Но кампания, организованная оппозицией, показала, что все нормально, и данное отступление от марксизма будет «проглочено» партией без риска для руководства КПСС потерять свои посты. Что впоследствии блестяще подтвердилось на XXVIII съезде КПСС.

Таким образом, цель, поставленная между строк в труде Горбачева, была достигнута: руководящая сила социалистического общества была ликвидирована. Путь для завершения контрреволюции был открыт. III Съезд Народных депутатов закрепил ликвидацию результатов Октябрьской революции, которая передала власть в руки трудящихся. Закрепил потому, что фактическая отмена руководящей роли КПСС уже произошла ранее, после

провозглашения бесклассовой демократизации в 1987 году и возникновения крупных антисоциалистических движений, фактически, политических партий, которые одержали победу на выборах в Верховные Советы четырех республик (Литвы, Латвии, Эстонии и Молдавии) в январе – марте 1990 года. А в мае 1990 года один из лидеров МДГ Б.Н.Ельцин стал Председателем Верховного Совета РСФСР. Т. е. отсутствие механизма стабилизации общественного строя и избирательный маятник (работающий, естественно, против КПСС, на которой висела масса грехов) сделали свое дело: ползучая контрреволюция набирала обороты.

4.2. Ельцинский путч 1991- завершение контрреволюционного переворота

После проведения XXVIII съезда КПСС, который можно по старой традиции назвать съездом Могильщиков Социализма, кризис продолжал развиваться по восходящей, поскольку его главный архитектор, М.С.Горбачев остался Генсеком. Основным инструментом подрывной деятельности в тот момент было выбрано подписание нового Союзного договора, практически, ликвидировавшего единое государство путем превращения его в аморфную конфедерацию. Этот естественный результат договора видели высшие руководители СССР, которые, по-видимому, не были сознательными участниками горбачевских реформ и для которых, вероятно, в большей степени, чем для трудящихся разыгрывался фарс Перестройки как «реформы во имя социализма». В большей степени потому, что эти руководители могли реально сорвать горбачевскую контрреволюцию, а трудящиеся были лишены этой возможности.

Среди этих руководителей возникла идея выхода из кризиса, путем введения чрезвычайного положения. И идею эту они не скрывали от Горбачева, поскольку считали его всего лишь неспособным руководителем, а не предателем. Осуществить этот план было решено перед готовившимся подписанием нового Союзного договора. Руководители оказывали давление на Горбачева, указывая ему на явно опасное развитие кризиса, и требуя введения чрезвычайного положения. Поскольку опасность была настолько очевидна, то Горбачев не решился прямо отказать им в этом, а разрешил, практически, им действовать на свой страх и риск. Примерно так описывают развитие событий члены ГКЧП (Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению), об образовании которого было объявлено в 6 часов утра 19 августа 1991 г.

ГКЧП, в который входили большинство высших руководителей СССР (министр обороны Язов, премьер Павлов, председатель КГБ Крючков….), а также ряд общественных деятелей, привлеченных, по-видимому, для «баланса» (Тизяков, Стародубцев), объявил о своем образовании вследствие невозможности Горбачевым выполнять свои обязанности и критической ситуацией в стране и ввел чрезвычайное положение в Москве, куда были введены воинские подразделения с бронетехникой.

Внешне все выглядело, конечно, как государственный переворот, поскольку утверждениям ГКЧП о болезни Горбачева, естественно, никто не верил. Однако потом начались странные вещи. Хотя руководство РСФСР во главе с Ельциным развернуло кампанию неповиновения решениям ГКЧП (т. е., практически, подняло мятеж) против них не было принято никаких мер: не была даже отключена телефонная связь в «Белом Доме». Власти РСФСР, несмотря на чрезвычайное положение в Москве, беспрепятственно организовывали митинги и провокации против находящихся в Москве войск. ГКЧП, кроме нескольких заявлений, не принял против мятежников никаких мер ик21 августа, практически, утратил контроль за положением. Затем часть членов ГКЧП без охраны полетела к Горбачеву в Форос, где и была арестована.

Что же представлял собой феномен ГКЧП? Прежде всего, совершенно ясно, что это не был государственный переворот. Поскольку юридически чрезвычайное положение было объявлено в строгом соответствии с Законом СССР. Как уже говорилось, сомнение вызывала формулировка о недееспособности Горбачева. Но юридически эти сомнения не оправдывали неповиновение решениям ГКЧП. Ни один орган власти не был распущен ГКЧП. Возглавлял ГКЧП вице-Президент СССР. Т. е. ни о каком государственном перевороте не может быть и речи. К тому же сейчас совершенно ясно, что Горбачев был действительно недееспособен, но не по болезни, а «по собственному желанию». В.И.Варенников так описывает реакцию Горбачева на предложения гэкачепистов: «…И опять принялся за словоблудие, развернул дискуссию. Переливает из пустого в порожнее, ни «да», ни «нет». Но с явным намеком: «Валяйте! Валяйте, но без меня»…» [20, 40].

Но, естественно, гэкачеписты виновны и виновны в том, что не осуществили меры, на которые замахнулись. Их действия некоторых исследователей даже наводят на мысль, что они являлись скрытыми пособниками Горбачева и Ельцина в осуществлении последовавших затем контрреволюционных действий. Действительно, единственное, что сделало ГКЧП – введение бронетехники на улицы Москвы – было прекрасным поводом для «демократов» организовать народное возмущение. Неэффективность и даже вредность подобных мер демонстрации силы, за которыми следует отступление, уже стала ясна на примере Тбилиси, Вильнюса и Риги.

В самом деле, что бы делал Ельцин, если бы танков в Москве не было, а просто была бы усилена охрана правительственных учреждений и важных объектов, если бы в Белом Доме были отключены телефоны после первых признаков мятежа? А при продолжении мятежных действий Ельцин и его «актив» были бы арестованы? Такие меры были бы вполне оправданы в условиях чрезвычайного положения. И они не являлись бы государственным переворотом, поскольку РСФСР была структурным подразделением в составе СССР, а не государством. Провозглашенный ранее суверенитет РСФСР, как акт, противоречащий Конституции СССР, не имел законной силы. Очевидно, что если бы руководители ГКЧП проявили обычную решимость, ельцинсткий мятеж был бы обречен на поражение. Причем для этого, наверное, не потребовалось бы сколь-нибудь значительного кровопролития, а, возможно, вообще никакой крови.

Действия Ельцина наводят на мысль, что ему заранее было известно, что ГКЧП не применит силу (возможно, от Горбачева?). Вероятно, таково было условие Горбачева взамен на его неявное разрешение на ГКЧП. Далее, вероятно, Горбачев обещал, что в случае чего он «выйдет из подполья» и поможет. Но положение все ухудшалось, Ельцин все более «не слушался и хулиганил», а Горбачев все не ехал. И тогда члены ГКЧП полетели к «папе» жаловаться. Но «папа» их выдал «хулигану». Возможно, так было дело.

Причины поражения ГКЧП объяснены Л.Ивашовым в книге «Маршал Язов (роковой август 91-го)» нерешительностью членов ГКЧП и прежде всего Министра обороны маршала Язова, руководившего мероприятиями по осуществлению чрезвычайного положения. (Хотя автор относится с некоторым подозрением к показаниям Л.Ивашова, настроенного в книге проельцинистски, но все же ограниченно доверяет им, поскольку они не противоречат полученному результату.)

Язов сомневался в необходимости предпринимаемого предприятия, его удивила позиция Ельцина (!?), он боялся кровопролития: «Я пацанов против пьяной толпы посылать не буду.» [21, 48]. Именно с его подачи были совершены основные действия, работавшие против ГКЧП: он отдал распоряжение о вводе в Москву танков Таманской и Кантемировской дивизий, согласился послать на охрану Белого Дома десантников Лебедя, и после своего отказа применять силу против мятежного Ельцина посоветовал гэкачепистам лететь к Горбачеву в Форос! Участвуя на проводимом Ачаловым совещании по очистке площади перед Белым Домом от демонстрантов ограничился выслушиванием предложений участников и чтением на нем…стихов?! Возможно, в результате этого совещание кончилось ничем, а Грачев, Лебедь и Шапошников стали склоняться на сторону Ельцина. Т. е., объясняя свое присоединение к ГКЧП тревогой за судьбы страны, Язов забыл об этом, главным для него стало стремление не запачкаться кровью и остаться «чистеньким».

на практике стал механизмом завершения ползучего антиконституционного контрреволюционного переворота, который проводил ранее Горбачев с начала Перестройки. Еще в процессе августовских событий Ельцин подчинил себе силовые союзные структуры, а затем Горбачев после своего «освобождения» из форосского «плена» окончательно передал власть Ельцину.

Официальная пропаганда представляла эту передачу как вынужденную, поскольку мол Ельцин успел за время «путча» подчинить себе армию. Насколько это не соответствует действительности, показали октябрьские события 1993 года. Во время этих событий Верховный главнокомандующий Ельцин с трудом смог уговорить отдельные подразделения элитных воинских частей выступить на своей стороне против Верховного Совета и Руцкого. Что же можно говорить о 1991 годе, когда Верховным был Горбачев, а Ельцин просто издал в его отсутствие указы о подчинении Армии, так сказать, во имя спасения Горбачева. Ясно, что при желании Горбачев мог легко свести на нет влияние Ельцина в Армии и полностью ликвидировать все результаты ельцинской победы в августе. Однако это не входило в его планы. Вместо восстановления своего влияния, он спешно занялся демонтажем Съезда народных депутатов СССР, т. е. того органа, на который он мог бы опереться! Делегаты Съезда, практически, под неявной угрозой применения насилия, оставшись без лидера, А.И.Лукьянова, который был арестован, хотя и не входил в ГКЧП, приняли позорные решения, означавшие фактическое разрушение СССР.

И последней сценой этой трагедии разрушения мировой сверхдержавы явилось подписание руководителями России, Украины и Белоруссии (Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем) беловежских соглашений, объявивших о ликвидации СССР.

А что Горбачев? Он… принял эти соглашения и смиренно ушел в отставку. Хотя с точки зрения политика казалось бы вот для него благоприятнейший случай расправиться со своим «врагом» Ельциным, совершившим вместе со своими подельщиками попытку государственного переворота. Какова должна была быть реакция Президента СССР, принявшего Присягу сохранять вверенное ему государство? Очевидно, однозначно: он должен был бы объявить о попытке переворота, заклеймить заговорщиков и приказать арестовать их, а в случае сопротивления и объявить чрезвычайное положение.

Но, я думаю, не нужно делать Ельцина и его сообщников героями: с Горбачевым Беловежская Пуща была, наверняка, согласована заранее тем или иным способом. Известна была «пущистам» и реакция Горбачева. Нельзя и возлагать на «пущистов» основную вину за развал СССР, они должны были всего лишь «прокукарекать». Основными Геростратами являются Горбачев и Яковлев. Реакция на Беловежский переворот в очередной раз подтверждает предательство Горбачева, хотя после его многочисленных признаний и особенно признаний Яковлева, никаких доказательств уже не требуется.

С ликвидацией СССР завершился победоносно Ельцинский августовский путч, превратившись в «Великую Августовскую Демократическую революцию.» Бюрократическая контрреволюция победила. Путь для реставрации капитализма был открыт. Далее уже развернулась борьба за использование ее плодов.

4.3. Почему так легко прошла контрреволюция?

Весь ход контрреволюционного переворота под названием «Перестройка» поражает отсутствием адекватного сопротивления. Подавляющее большинство членов КПСС не видело в действиях Горбачева признаков предательства, оказалось убаюканным лживыми клятвами о «совершенствовании социализма». В. Легостаев так пишет о ситуации в 1989 г.: «Для большинства из них (рядовых членов КПСС – авт.) Горбачев оставался все еще вне подозрений, слыл в их среде не очень толковым, но безусловно порядочным демократичным руководителем. Люди теряли политические ориентиры, не могли различить под словесной вуалью подлинный смысл событий. Вместе с тем активные возражения с их стороны вызывало очевидное ухудшение жизни заводских рабочих и развертывание в стране в государственном масштабе антипартийной пропаганды» [19, 110]. Наиболее острой формой протеста стала сдача партийных билетов – выход из партии.

Т.е. протест принял пассивную форму ухода от ответственности за происходящее в стране. Выйти на более активные формы протеста коммунистам мешала их недостаточная политическая грамотность. Хотя все изучали на политзанятиях о руководящей роли партии, но большинство воспринимало это чисто формально и не понимало жизненной необходимости сохранения этой роли партии для устойчивости государства.

Среди руководителей этого понимания, казалось, должно было бы быть больше. Хотя, например, читая книгу Е.Разумова, первого заместителя Орготдела ЦК КПСС «Крушения и надежды», этого не скажешь. Он пишет (в 1996 г.!): «Поистине роковую роль в судьбе партии сыграла однопартийная система, установившаяся в обществе, не утратившем классовых, социальных, национальных и других различий и интересов.» Далее он с одобрением говорит об отмене 6-ой статьи: «Прощание с монополией». Т. е. товарищ не понимает роли КПСС, он видит в ней только партию, а не руководящую силу общества. Т. е. политическая безграмотность и среди руководства была достаточно высокой. Это и не удивительно, поскольку выдвижение наверх определялось успехами в хозяйственной деятельности, для которой знание политграмоты было не обязательно. Так появился в Москве Б.Н. Ельцин.

Некоторые руководители, видевшие опасность и заявлявшие о ней, не показали должных бойцовских качеств. Но, наверное, потому, что не понимали до конца всех последствий, что также говорит об их недостаточной политической грамотности. Рассмотрим три примера из книги В. Легостаева.

На совещании в ЦК КПСС в июле 1989 г. Н.И. Рыжков выступил с серьезным предостережением: «Дело еще не дошло до того, чтобы правомерным стал лозунг «Партия в опасности». Но, глядя правде в глаза, мы должны ясно видеть: такая возможность существует… Однако выступление на кремлевском совещании не было развито в последующих публичных акциях Н.И. Рыжкова. Напротив, он постепенно дистанционировался от партии, демонстративно ушел с головой в хозяйственные заботы. Говорили, что этому способствовал крутой разговор Генсека с Н.И. Рыжковым на заседании Политбюро сразу же после июльского совещания.» [19, 159–160].

Когда стал падать авторитет Ельцина, при решающем участии фракции «Коммунисты России» и ЦК КП РСФСР был созван третий Съезд народных депутатов с целью смещения Ельцина с поста Председателя Верховного Совета. Попытка была сорвана Первым секретарем ЦК КП РСФСР И.К. Полозковым, который снял вопрос о доверии Ельцину с голосования. Верх взяли не тревога за судьбы страны, а мелкие конъюнктурные интересы ЦК КП РСФСР.

Наибольшее сопротивление группе Горбачева оказал Е.К. Лигачев. Однако и оно оказалось недостаточно активным. Из резкой критики Горбачева на пленумах ЦК не следовали естественные требования об его отставке. Блюдя корпоративное единство, Лигачев «не выносил сор» из «избы» ЦК. По свидетельству В. Легостаева Лигачев осознал это: в январе 1992 г. он сказал: «Я виновен перед партией, перед народом. И я это мучительно переживаю. Я не использовал все свои возможности, чтобы предотвратить катастрофу. Мне нужно было напрямую обратиться к партии, обратиться к народу. Я этого не сделал» [19, 182].

Еще более катастрофичными оказались последствия политической малограмотности членов ГКЧП, обладавших такими возможностями, которые позволили бы выйти из кризиса практически бескровно. Пример классового подхода в разрешении конфликта с Белым домом показали «интеллигентному» Язову демократы и Ельцин в 1993 году. Но Язову на мой взгляд, не хватило именно политической грамотности, он не понимал, что такое империализм, какое море крови он прольет в случае победы Ельцина. Он не понимал даже, что собой представляет Ельцин!? Его удивляло, что Ельцин выступил против ГКЧП. Если бы он понимал это хотя бы в малой степени, он бы принял участие в совещании Ачалова, Варенникова, Грачева, Лебедя…. [21, 92] и принял бы верное решение о противодействии Ельцинскому мятежу, блокировании Белого Дома с возможным последующим штурмом. И история пошла бы по-другому. Сотни тысяч жизней, которые уже положены на алтарь предательских «реформ» были бы спасены (а сколько будут еще принесены?). Поистине велика роль личности, оказавшейся в нужное время и в нужном месте. Язову выпала такая великая роль. Но он отказался от роли нового Пожарского и предпочел ей роль слезливой «кисейной барышни», читающей стишки.

Итак, непонимание опасности происходящих событий, проистекавшее в значительной степени из политической неграмотности тех, кто мог и пытался прервать контрреволюционную перестройку, и определило, в значительной степени, их слабое сопротивление действиям контрреволюционеров и победу последних во всех политических столкновениях.

Политическая неграмотность имела место вследствие пренебрежения к политучебе. Последнее обязано положению в стране, находившейся в революционной ситуации второго рода, когда благодаря разочарованиям в социализме политучеба стала рассматриваться как нудная обязанность, совершенно ненужная в жизни. Жизнь, однако, сыграла жестокую шутку, когда этого, казалось бы, ненужного образования как раз и не хватило, чтобы создать вождей, готовых даже не на самопожертвование, а просто на принятие верных решений ради понятной им великой цели спасения страны.

4.4. О роли диссидентов, шахтеров, «демократов»…. в контрреволюции

Получая информацию от «демократических» средств массовой информации (СМИ) часто узнаешь поистине удивительные вещи. Так по поводу смерти диссидента Синявского комментатор НТВ Е.Киселев заявил, что члены нынешнего правящего режима обязаны Синявскому тем, что находятся ныне у власти. Т. е. тем самым утверждал, что движение диссидентов в Хрущевско-Брежневский период сыграло важную, решающую роль в крушении социализма. Можно услышать также, что «шахтеры привели Ельцина к власти», о решающей роли демонстраций «демократов» в крушении социализма, о значительной роли Афганской войны в крушении СССР…. Имеют ли эти заявления какой либо смысл?

Из изложенного в главе 3 следует, что революционная ситуация второго рода возникает вследствие недовольства своим положением и «низов» и «верхов». Поскольку материальное первично, «низы» были недовольны, прежде всего, своим материальным положением, худшим, чем в развитых странах Запада. Диссиденты воздействовали на второстепенное недовольство ограничениями политических свобод, поэтому их роль никак нельзя считать определяющей.

Роль демонстраций «демократов» и их движения вообще. Ход Перестройки, описанный выше, показал, что движение «демократов» создавалось при попустительстве Горбачевского руководства, сознательно передававшего им средства массовой информации, помещения, не принимавшего своевременных мер против противозаконных действий этих движений (прежде всего разжигания национальной розни). Т. е. «демократы» действовали, фактически, под прикрытием предательского руководства, использовавшего «демократические» демонстрации для давления на социалистически ориентированные слои общества и для оправдания шагов по демонтажу социализма. Однако структуры союзной власти до самого конца (распада СССР) были достаточно сильны: если бы Горбачева удалось до его добровольного отрешения отстранить от власти, то новому руководству не доставило бы особого труда быстро прекратить разрушительную деятельность «демократов». Т. е. роль «демократов» и их демонстраций была второстепенной: их использовало Горбачевское руководство для свержения социализма. То же самое можно сказать и о забастовках шахтеров: они были лишь орудием в руках предательского руководства.

Т.е. «демократы» и шахтерские забастовки появились именно в результате предательского (а не просто контрреволюционного) характера Горбачевского руководства: чтобы придать контрреволюции наиболее разрушительный характер. Если бы руководство бюрократической контрреволюции не было предательским, то в демонтаже социализма оно вполне могло бы обойтись и без «демократов» и без шахтерских забастовок (см. ниже раздел 5.4.).

Лишь в эпизоде ГКЧП роль «демократов» оказалась существенной: Язов в силу своей политической безграмотности принял крики «демократов» у Белого Дома за глас народа и сорвал акцию ГКЧП по предотвращению распада страны.

Что касается распада СССР, то он был следствием провокационной возни, затеянной Горбачевым по подписанию нового Союзного договора, и взятия (при попустительстве Горбачева) власти в республиках националистами. Война в Афганистане имеет к распаду СССР самое последнее отношение. Примерно, как жизнь на Марсе. Но, пользуясь своей монополией на СМИ, «демократы» часто применяют лживую логику доказательства гадалок и прорицателей: «после этого – значит вследствие этого». Уверенный тон и авторитетный вид действуют, несмотря на всю вздорность заявлений. Но оппонентов, могущих разоблачить чушь этих заявлений, в СМИ не допускают.

Заявления «демократической» пропаганды, рассмотренные выше, являются частью кампании по внесению в сознание общества искаженной картины его развития с целью манипулирования этим сознанием в своих целях.

4.5. «Развернутое строительство» колониального капитализма

В данном разделе мы приведем общеизвестные итоги «развернутого строительства колониального капитализма» в 1992–1995 г.г. В РФ оно началось, практически, реализацией известной программы «500 дней». Основные элементы программы «реформ» (так теперь стала называться Перестройка (кавычки, вероятно, ясны читателю, но будут объяснены ниже):

а) ликвидация планового управления народным хозяйством;

б) освобождение (либерализация) цен;

в) приватизация общенародной собственности и в том числе;

г) введение частной собственности на землю.

С января 1992 г. начали осуществляться первые три пункта. Введению частной собственности на землю ввиду явно разрушительных последствий этого мероприятия воспрепятствовал Парламент РФ (Верховный Совет и Съезд народных депутатов).

Освобождение большинства цен вызвало их резкий рост (сразу в десятки раз, а в программе «500 дней» и ее модификациях, как известно, прогнозировался их рост не более чем в 2 – 3 раза), привело к обесценению сбережений граждан и оставило предприятия, практически, без оборотных средств, которые также обесценились.

Ликвидация планирования привела к разрыву многих связей, что вместе с обесцениванием оборотных средств привело к прекращению производства ряда товаров и сокращению производства других. Дополнительной причиной разрыва связей стали вновь появившиеся государственные границы.

Приватизация началась с 1993 г. введением так называемых ваучеров (безымянных приватизационных чеков). Стоимость ваучера была определена в 10000 руб. в ценах 1991 г. В результате либерализации (освобождения) цен все подорожало, но цена ваучера осталась прежней, а его рыночная цена была в конце 1993 г. даже меньше: около 5000 руб. Таким образом, гражданин, продававший ваучер, получал за него новыми обесцененными деньгами, а делец, скупавший ваучеры, покупал акции приватизированных предприятий по ценам 1991 г., т. е. за единицы процентов их действительной стоимости. Таким образом, нарождающаяся буржуазия и иностранный капитал (через подставных лиц) скупили за бесценок значительную часть приватизированной стоимости. Так бюллетень «Индепендент стейтеджи» от 120994 (Сов. Россия, 110696) сообщает: «Большая часть основных производственных фондов России продана в процессе приватизации за какие-то 5 млрд, долларов. Даже если считать, что в России стоимость основных производственных фондов равна ее ВПП (в ведущих странах Запада они превышают ВПП в 2,4 – 2,8 раза), т. е. 300–400 млрд, долл., сумма, вырученная при приватизации, ничтожна.»

Те граждане, что продали свои ваучеры, получили хоть что-то, но значительная часть, вложившая их в многочисленные приватизационные фонды, не получила, практически, ничего, а многие из них вложившие дополнительно свои деньги, потеряли их после банкротства этих фондов. Таким образом, приватизация оказалась на деле (как об этом и предупреждали заранее многие экономисты и не только левые) операцией по, практически, бесплатной передаче общенародной собственности отечественному и западному капиталу, замаскированное под передачу собственности всему народу.

Непрерывный рост цен, падение производства и снижение уровня жизни вызвало нарастание широкого недовольства трудящихся. Это недовольство нашло свое отражение в позиции части депутатов РФ. Другая часть народных депутатов была недовольна превращением страны в сырьевой придаток Запада и его послушную марионетку в политике. Эта часть отражала позицию нарождающейся национальной буржуазии. Постепенно в парламенте РФ большинство народных депутатов стало в оппозицию по отношению к внутренней и внешней политике Президента и Правительства РФ. К этой оппозиции присоединился Вице-президент А.В. Руцкой. Возникла конфронтация между исполнительной и законодательной властями. Объективно она выражала противоречие между двумя курсами капитализации: а) к положению полуколонии; б) к независимой империалистической державе с капитализмом современного западного типа.

Противоречие разрешилось в сентябре-октябре 1993 г. государственным переворотом, совершенным исполнительной властью. 21 сентября Ельцин издал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе», которым он прекращал деятельность Верховного Совета и Съезда. По Конституции он не имел права этого делать, а в случае совершения такого действия в соответствии со статьей 121-6 его полномочия прекращались немедленно, т. е. автоматически. Ее полный текст: «Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно.»

Конституционный суд зафиксировал факт нарушения Конституции Президентом и прекращения им полномочий в соответствии со статьей 1216. Верховный Совет, а затем и Съезд также подтвердили этот факт и констатировали прекращение Ельциным исполнения функций Президента РФ с 20–00 21 сентября 1993 г. (т. е. в соответствии со ст. 121-6 немедленно после совершения попытки государственного переворота). Исполняющим обязанности Президента в соответствии с Конституцией был назначен Вице-президент А.В. Руцкой.

Ельцин ответил на это ужесточением клеветнической кампании и блокады Дома Советов (Белого Дома). Для оправдания жестких силовых мер против Парламента 3 октября была предпринята, по-видимому, «игра в поддавки»: преднамеренным ослаблением сил милиции был спровоцирован прорыв блокады Дома Советов безоружными демонстрантами («головка» демонстрации, прорывавшая цепи «дзержинцев», действовала удивительно слаженно и профессионально – возможно, в ней были переодетые представители ельцинских спецслужб) с последующим уходом оттуда основных сил оцепления. Это было воспринято демонстрантами, Парламентом и и.о. Президента как победа и начало краха путчистов. Последующий штурм мэрии, повлекший к немногочисленным жертвам, был использован затем мятежным Президентом как оправдание расстрела вечером 3 октября демонстрации у Останкино, а 4 октября штурма Дома Советов с обстрелом его из танковых орудий.

Благодаря абсолютно лживому освещению событий защитники Конституции были выставлены мятежниками и виновниками пролитой крови, а настоящие мятежники и преступники – «защитниками демократии».

Сейчас многие склонны обвинять Верховный Совет и Съезд, а также Хасбулатова и Руцкого в нарушении Законности. Может быть, какие-то мелочи можно и найти, но Законность определяется, прежде всего, Конституцией. Она со стороны законодательной власти выполнялась, а со стороны исполнительной была грубо нарушена. Поэтому разговоры об одинаковой ответственности участников конфликта совершенно абсурдны. Виновник здесь совершенно очевиден: исполнительная власть совершила государственный переворот. Поэтому вполне понятно было согласие избранной после Переворота по новой Ельцинской Конституции Государственной Думы на прекращение расследования событий в обмен на освобождение из под стражи арестованных защитников Конституции: не может же бандит осудить сам себя. Расследование, естественно, превратилось бы в такое же насилие над правосудием, как процесс по делу КПСС.

Запад поддержал действия Ельцина, чем в очередной раз доказал лживость формальной буржуазной демократии и того, что Запад ей руководствуется. Дело в том, Ельцин нарушил даже неписанный кодекс буржуазной демократии, допускающий выход за рамки формальной демократии только тогда, когда создается угроза капиталистическому строю. Такая угроза возникла в Испании в 1936 г. и в Чили в 1971 г. В России же в 1993 г. стоял вопрос лишь о выборе пути капитализации. И Запад, естественно, выбрал более выгодный для себя: путь превращения РФ в полуколонию Запада. Превращение РФ в нового империалистического хищника и конкурента его никак не устаивало. Т. е. Запад, как всегда, следовал собственным интересам, а что их обеспечивает в зависимых странах: буржуазная демократия или диктатура, прикрытая фиговым листочком этой демократии – второстепенно.

По новой Конституции, закрепившей победу компрадоров, Президент получал полномочия абсолютного монарха. Парламент превращался в практически бесправный орган, выполнявший функции маскировки диктатуры видимостью наличия парламентаризма и «мальчика для битья»: была продолжена практика дискредитации представительной власти в средствах массовой информации, принятая на вооружение режимом еще до государственного переворота 1993 г.

Переворот позволил без помех продолжить разрушительные «реформы». Продолжилось падение производства, рост цен, уровня жизни. К концу 1995 года уровень промышленного производства упал более чем вдвое. Но падение было неравномерно. Так в марте 1995 по сравнению с январем 1990 объем производства составил [22]: топливно-энергетический комплекс и цветная металлургия – 80 %, машиностроение – 40 %, легкая промышленность – 20 %. Т. е. немного упали отрасли, ориентированные на экспорт, и значительно больше необходимые для самостоятельного развития страны. Резкое относительное увеличение доли производства сырья и характеризует превращение страны в сырьевой придаток. Легкая промышленность была, практически, уничтожена конкуренцией иностранных товаров.

С.В.Казанцев в статье «Структурные изменения и экономический спад в России» приходит к выводу: «…в 1991–1994 гг. российская экономика вошла в штопор не потому, что столь плоха была исходная база, и не потому, что к этому вела динамика прошлого экономического развития: развал экономики, утрата за четыре года половины ее валового продукта – следствие сознательно осуществляемой политики.

Ведущую роль в ней сыграли свертывание государственных капиталовложений, разрыв хозяйственных связей и разрушение отработанной системы товаропотоков и материально-технического снабжения, ликвидация плановой системы управления экономикой, либерализация цен» [23].

Оценивая политику Ельцинского режима по отношению к народному хозяйству, председатель экспертного совета Комитета Совета Федерации по аграрной политике Н.П. Радугин в анализе проекта бюджета на 1996 г. пишет: «На первый взгляд все эти негативные последствия явно неадекватной финансовой политики можно отнести за счет непрофессионализма. Однако возможно другое объяснение, заключающееся в том, что рамках этой политики реализованы те цели, которые ставились, но не декларировались. В частности, наблюдаемая ликвидация системы массового производства явно лежит в курсе общей стратегии реформаторов, поскольку она изначально рассматривалась как неэффективная и нереформируемая. «Расчистка поля» для иностранного капитала при помощи тактики «выжженной земли» на основе финансовых рычагов управления выгодна стоящим за реформаторами силам». А стоит за реформаторами, как известно, Запад.

Таким образом, в РФ установился предательский, компрадорский режим, служащим интересам Запада. Для того, чтобы предотвратить открытое сопротивление народа, режим все более маскируется под патриотический. Поэтому принимаются иногда правильные Законы и Указы и некоторые чиновники считают, что они работают, в том числе, и «ради блага России». Даже на высшие посты иногда (по недосмотру) попадают честные люди. И в этом случае становятся достоянием гласности факты явного предательства. Так Председателем Госкомимущества непродолжительное время был честный человек В. Полеванов. Он обнаружил вопиющие нарушения правил приватизации (Ельцинских правил): вопреки запретам были приватизированы многие оборонные предприятия и контроль над некоторыми из них через подставных лиц попал в руки иностранных компаний (что было запрещено), которые занимаются иногда прямой подрывной деятельностью против обороноспособности РФ. Полеванов потребовал пересмотра результатов приватизации и возможной национализации ряда предприятий. Но был быстро уволен.

Из вышеизложенного ясно, почему слово «реформы» в кавычках, поскольку совершенно верным является известное высказывание: «Это – не реформы. Это – преступление.»

Контрреволюция в СССР реализовала, вероятно, наихудший вариант её развития: произошла не просто контрреволюция, а превращение страны в колониальный сырьевой придаток Запада не с буржуазным реформированием к современному капитализму западного типа, а просто с разрушением всего народного хозяйства: промышленности, сельского хозяйства, науки…. Такой итог не был и случайным: он определялся тем, что контрреволюцию организовывали не просто классовые враги, но ещё и агенты влияния Запада.

Кстати, последствия контрреволюции были довольно точно были предсказаны Троцким: «Крушение советского режима неминуемо привело бы к крушению планового хозяйства и, тем самым, к упразднению государственной собственности. Принудительная связь между трестами и заводами внутри трестов распалась бы. Наиболее преуспевающие предприятия поспешили бы выйти на самостоятельную дорогу. Они могли бы превратиться в акционерные компании или найти другую переходную форму собственности, напр., с участием рабочих в прибылях. Одновременно и еще легче распались бы колхозы. Падение нынешней бюрократической диктатуры, без замены ее новой социалистической властью, означало бы, таким образом, возврат к капиталистическим отношениям, при катастрофическом упадке хозяйства и культуры» [2, 208]. Так всё и произошло.

Возможны были и другие варианты развития, которые мы и рассмотрим ниже.

Их четыре. Первый вариант – сохранение брежневского курса. Второй – умеренные реформы с устранением явных недостатков хозяйственного механизма и политической системы. Третий – переход к современному капитализму (как в развитых странах Запада). Четвертый – радикальные социалистические реформы, т. е. то возвращение на путь подлинного социалистического развития. Начнем с последнего варианта: такой порядок позволит наилучшим образом сравнить остальные варианты с социалистическим.

5.1. Социалистическая перестройка

5.2. Переоценка советского периода

«Что храним – не ценим, а потерявши – плачем». Такова примерно реакция многих людей, пострадавших от Горбачевской Перестройки и Ельцинских «реформ». Это была довольно большая часть населения. Сравнивая еще живо стоящий в памяти период «застоя» с периодом «реформ и торжества демократии», люди говорили, что «раньше на полках магазинов было пусто, а в холодильниках – полно, а сейчас – наоборот: на полках магазинов – полно, а в холодильниках – пусто». И люди, естественно, отдавали предпочтение полным полкам холодильников, чем магазинов. К тому же наиболее пустые полки магазинов относятся к периоду завершения Перестройки, когда социалистическое хозяйство уже было основательно развалено предательским Горбачевским руководством страны. А до Перестройки полки не были такими уж пустыми, и к тому же компенсировались они достаточно полными прилавками рынков, которые снабжал частный сектор и теневая экономика, являвшаяся составной частью «реального социализма».

Еще более велика разница в обеспечении безопасности человека: в ненавистной «демократам» империи была значительно ниже преступность, и люди чувствовали себя в относительной безопасности в любой точке Союза. В 90-ые годы разборки банд с помощью автоматов стали на улицах Москвы рядовым явлением. Сотни тысяч убитых в конфликтах в разных точках Союза. «Демократы» утверждают, что зато у нас «свобода» и «демократия». Да, сейчас легализован «Самиздат»; издания до 1000 экз. любой гражданин может выпускать даже без регистрации. Но ведь всего этого не нужно 99,9 % населения. Сейчас значительно легче получить паспорт для выезда за границу, но большинство граждан теперь вынуждено даже ограничивать поездки к родственникам – нет денег для многократно вздорожавшей оплаты за проезд. Т. е. реальная свобода передвижения для большинства граждан уменьшилась. А уж о демократии после расстрела Парламента, установления Президентской диктатуры и превращения представительных органов власти в бесправные придатки диктатуры, призванные в основном обеспечить «демократические» одежды этой диктатуре, и говорить не приходится. И т. д. и т. п. почти по всем параметрам, сравнивая «застой» и «торжество рынка и демократии» рядовой гражданин все чаще отдавал предпочтение «застою», поскольку застой гораздо лучше, чем упадок, разруха, гражданская война, что является буднями «демократической» Российской федерации.

Т.е. режим «застоя» бюрократического социализма оказался на практике значительно более прогрессивным, чем режим «колониальной демократии» как характеризует современный режим в РФ известный в прошлом критик социализма в СССР («коммунизма» в его терминологии) А. Зиновьев. После победы контрреволюции он пересмотрел свои взгляды.

Вернее освободился от иллюзий относительно намерений «цивилизованного» Запада по отношению к России. Вырваться из состояния «колониальной демократии» будет очень трудно: правящая верхушка РФ наверняка находится «под колпаком» у Западных спецслужб, и теоретически возможное изменение политики руководителей России в направлении следования национальным интересам страны, скорее всего, стоило бы им головы. Поэтому Зиновьев считает режим «колониальной демократии» окончательным уделом РФ. Рассматривая в свете этой перспективы место Советского периода в Российской истории, он справедливо считает его вершиной могущества России во всех областях: военной, политической, экономической, по уровню жизни народа.

Такого же мнения придерживалось большее количество граждан бывшего СССР. И в ответ на вопрос «демократов», который они любят патетически задавать: «Вы что же хотите назад?», эти граждане отвечали: «Да, хотим.» Стараясь уменьшить тягу к прошлому, «демократы» смешивают в одну кучу весь период Советской истории, лживо связывая «брежневский период» с ГУЛАГом и пустыми прилавками, свойственными завершению Перестройки, т. е. первой фазе демократической» контрреволюции.

5.3. Умеренные реформы. Третья, четвертая и пятая модели социализма

Итак, даже Брежневский «реальный социализм» был гораздо прогрессивнее, чем современный строй в РФ (и других странах СНГ). К тому же в результате умеренных реформ он мог быть существенно улучшен, особенно в экономической области, без проведения каких-либо кардинальных изменений. Такого рода реформы могли бы произойти, если бы в результате смены поколений в руководстве СССР к власти пришел бы не Горбачев, а Романов, бывший Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС.

Простейший анализ, проведенный по инициативе нового лидера КПСС, показал бы, что основные недостатки в экономике связаны с ослаблением планового начала. Что означало бы возврат (вероятно не полностью, а частично) к планированию производства конкретных изделий (планированию по номенклатуре). Такой переход позволил бы снизить разрушительную мощь денежного вала.

Дальнейший анализ показал бы, что сделать страну обороноспособной против всех возможных противников в совокупности невозможно. Откуда вытекало сокращение военных расходов с постепенной плановой конверсией прежде всего для производства тех престижных товаров ширпотреба (телевизоров, видеомагнитофонов….), которые являлись основным оружием Запада в идеологической борьбе.

Упрочив свое положение в результате успешных экономических реформ, новый Руководитель страны мог бы заняться и политическими реформами. Простейшей реформой такого могла стать альтернативность выборов в Советы по уже упомянутой выше схеме, когда «из двух партократов (или рабочих или колхозников) народ получал возможность выбрать одного». При этом, естественно, подконтрольность Советов партийным организациям должна была сохраняться. Такая схема выборов по сути уже полностью эквивалентна буржуазной демократии, где деятельность выборных органов контролируется буржуазией. Альтернативность выборов позволила бы более успешно отражать наскоки буржуазной пропаганды.

Далее могло бы последовать снятие ряда ограничений по выезду за границу, легализация привилегий руководства по схеме раздела 5.1. Даже эти умеренные реформы могли бы существенно повысить уровень жизни и улучшить атмосферу в обществе.

Дальнейший этап умеренных реформ в экономической области заключался бы в проведении реформ в соответствии с п. 5.1. В этом случае мы получили бы модель, эквивалентную нэпу при Сталине (китайско-югославской модели): сохранение авторитарно-бюрократического руководства с проведением радикальных экономических реформ. Эту модель можно считать в нашей классификации третьей моделью социализма. Более прогрессивной является модель нэпа при Ленине, когда модель политического руководства является авторитарно-демократической. Это – четвертая модель. И, наконец, модель, описанная в разделе 5.1. является пятой моделью, в которой политическая система реализует максимально возможную в настоящее время классовую демократию трудящихся. Ее можно было бы назвать моделью демократического социализма, если бы это название не было основательно загажено ревизионистами.

Модели пронумерованы не по времени их появления (четвертая реализована раньше третьей, а третья – раньше первой), а по степени их совершенства, приближения к идеалу социализма. Период «военного коммунизма» не рассматривается как отдельная модель – он рассматривается как мобилизационная структура военного времени, подобная структура во время войны может быть реализована и при капитализме.

5.4. Капиталистическая перестройка

Кроме рассмотренных выше социалистических вариантов возможен был вариант и Перестройки к современному капитализму, т. е. осуществление той мечты, которая возникала в сознании советских туристов, обалдевших от изобилия на полках магазинов Запада.

Да, такой вариант был реален, несмотря на жесткие заявления большинства левых, что прогресс для России связан только с социализмом. Утверждая, что капитализм в России может быть только таким, каким мы его наблюдаем, они основываются на его криминальном происхождении. Однако характер контрреволюции определяется не этим, а тем, что ее возглавили явные предатели.

Представим себе, что Горбачев не является предателем, а просто идейным противником социализма и патриотом. Что должен был бы делать лидер, обладающий, практически, неограниченными полномочиями, по первым результатам Перестройки, на которую его соблазнил Яковлев? Очевидно, пересмотреть свои действия, прогнать Яковлева, позвать других людей. И ему было бы легко обнаружить рядом с собой страну, которая успешно внедряет капитализм, не отрекаясь при этом открыто от социализма и руководящей роли компартии, обеспечивающей устойчивость государства. Это Китай.

Попробуем прогнозировать действия Горбачева-патриота и капитализатора. Естественно, он должен был воспринять этот опыт, и поэтому не отменять 6-ю статью, а приструнить «Демплатформу», намекнув ее руководителям, что он тоже за рынок, но без развала страны. Бросаются лозунги, что главное – экономика. Вспоминается про Ленинский нэп. Под этой эгидой разрешается частное предпринимательство, но на основе своих капиталов, а не за счет приватизации. С этой целью проводится экономическая амнистия теневиков с предварительной кампанией по обоснованию этого шага. В процессе этой кампании не допускается злобное охаивание социализма, все делается для устранения его недостатков. На всю катушку эксплуатируется нэп и его результаты. Также муссируется идея рынка, как сейчас, но не в противовес, а в дополнение к плановой системе. Под влиянием успехов такой политики: увеличение количества товаров (поскольку частный сектор действует в дополнение к государственному, а не на базе его развала), повышения их качества в результате конкуренции, которая постепенно вводится и в государственный сектор, преобразуемый в систему мощных государственных корпораций – проводится идеологическое перевооружение партии.

Однопартийная система должна сохраняться до весьма высокой ступени капитализации. Промежуточным этапом перехода к буржуазной демократии было бы переименование партии (например, в «Демократическую»).

Кроме создания буржуазии через частный сектор экономики, капитализаторы должны были завоевать на свою сторону и руководство госпредприятий, передавая им часть государственной собственности. Т. е. внешне политика как бы не отличается от проводимой Ельцинским руководством и его последователями, также опирающимся на криминальную буржуазию и обуржуазивающийся директорский корпус. Разница в том, что при переходе к современному капитализму она должна осуществляться без развала экономики. Для передачи собственности можно использовать акционирование госпредприятий, при которой контрольный пакет (51 %, но без права его продажи) принадлежит государству, т. е. предприятия остаются государственными. Часть акций передается трудящимся, чтобы замаскировать передачу собственности руководству, которому, естественно, передается значительно большая доля. Попутно производится подкуп рабочей аристократии (мастеров, бригадиров, передовиков) путем передачи им большего количества акций, чем рядовым рабочим. Создаются благоприятные условия для покупки акций, продаваемых трудящимися, руководством предприятия. Так образуется второй слой буржуазии.

Наиболее опасным моментом является переход к классической буржуазной демократии, поскольку отдельные группировки буржуазии могут начать сразу борьбу за передел собственности, и в ее пылу может возникнуть эффект Горбачевской Перестройки с подчинением страны Западу. Поэтому очень важно тщательно юридически закрепить передачу собственности. По этой же причине переходный период, который бы осуществлялся под руководством ДПСС (Демократической партии Советского Союза) должен был быть достаточно длинным (не менее 10 лет), чтобы новая буржуазия приобщалась к власти через эту партию. Возможно, и переход к классической буржуазной демократии не потребовался бы: настолько понравилось бы буржуазии жить под прикрытием руководящей и направляющей силы общества, превратившейся в хорошую маскировку господства буржуазии.

Итак, путь к современному капитализму для брежневского СССР был, но путь его достижения лежал не в том направлении, в котором искали его «демократы», а в прямо противоположном. Не в уничтожении власти КПСС, а, напротив, в ее использовании для капитализации общества, поскольку для любых серьезных преобразований нужна политическая стабильность. Не в разрушении государственного сектора, а в его укреплении, поскольку только мощный госсектор мог помочь становлению полноценного отечественного капиталистического сектора.

Сравнивая вариант Социалистической и Капиталистической Перестройки, мы видим, что на первых этапах в них много общего: тот же переход к планово-рыночной экономике, похожая поддержка частной инициативы. Различия начинаются сказываться потом, в отношению к частному капиталистическому сектору: для Социалистической Перестройки – он временная мера, необходимая (возможно) для скорейшего подъема уровня жизни народа, а для Капиталистической – он основная цель всех преобразований. Сходство первых этапов экономической программы этих перестроек и является материальной основой кажущейся противоестественной право-левой оппозиции правящему режиму, экономическая политика которого основана на развале общественного народного хозяйства.

5.5. Почему в СССР реализовался вариант колониальной перестройки, а в РФ – бюрократической контрреволюции?

Итак, из всех возможных вариантов Перестройки реализовался самый наихудший: переход к дикому капитализму времен первоначального накопления и превращение страны в полуколонию Запада. Почему реализовался именно такой вариант?

Выше мы говорили, что революционная ситуация 2-го рода в случае ее разрешения революционным путем ведет к реставрации капитализма, поскольку именно в таком исходе заинтересована ее движущая сила – высшая бюрократия. Однако при этом высшая бюрократия, вообще говоря, не нуждается в поддержке Запада. Она хочет иметь капитализм для себя, а не для «забугорных» капиталистов. Недаром развитие капитализма вызывает, обычно, бурный всплеск национализма. Путь к современному капитализму описан в предыдущем разделе. На него больше всего похож курс китайских реформ.

Причиной реализации колониального варианта Перестройки судя по всему ходу событий является приход к власти в СССР в 1985 году агентуры Запада во главе с М.С. Горбачевым. Западным спецслужбам, по-видимому, удалось внедриться в среду высшей бюрократии, вербуя там так называемых агентов влияния. Агент влияния не шпионит и не передает на Запад секретных сведений. Предательство его состоит в том, что он является сторонником проведения страной выгодной Западу политики и пытается осуществить это на практике. При вербовке агент мог и не получать никакого материального вознаграждения. Цель вербовщика состояла в том, чтобы выявить недовольство «объекта» своим положением и мягко подтолкнуть его к выводу, что эта ситуация изменится, если режим будет проводить прозападную политику. Наличие недовольства бюрократии своим «бедственным» положением создавало благоприятную психологическую почву для такой вербовки.

Одним из таких агентов влияния и был, по всей вероятности, М.С. Горбачев. Завербован он мог быть еще во время учебы в университете. Антисоциалистические настроения среди студенчества уже были довольно распространенными в то время. Этому способствовало, вероятно, знакомство с чехословацкими студентами, среди которых был Млынарж – один из деятелей чехословацкой контрреволюции 1968 г.

При наличии достаточно большого количества агентов влияния у западных спецслужб появлялась возможность организовать продвижение их по служебной лестнице. Продвижение Горбачева по служебной лестнице было исключительно быстрым. В статье «Когда пробил час великой измены» [24] В. Легостаев пишет: «Словно невидимая рука толкала этого симпатичного, словоохотливого, нигде и ничем не проявившего себя в живых делах человека к вершине власти. Ровно через год он уже кандидат, а еще через год – член Политбюро. Таким образом, в 1980 году Горбачев превратился по возрасту в реальную альтернативу Романову как бывшему до этого самым молодым членом ПБ.» На завершающем этапе В. Легостаев отмечает ряд загадочных смертей в высшем руководстве, а далее и Генсеков Андропова и Черненко. Он подозревает о существовании группы новых «врачей – убийц» во главе с Чазовым. Большинство этих смертей расчищало дорогу Горбачеву.

Второй особенностью контрреволюции в РФ является реализация ее в виде классической бюрократической контрреволюции по Троцкому. Результат этот, по-видимому, случаен. Первоначальный план заключался в приходе к власти в результате победы на выборах «демократов», как это произошло в Прибалтике. Однако когда большинство Съезда и ВС РСФСР составили члены КПСС, которых, правда, уже трудно было считать коммунистами (достаточно вспомнить почти единодушное принятие декларации о суверенитете РСФСР), но все же это были не чистые «демократы» – тактика изменилась.

Ставка была сделана на харизматического лидера «демократов» Б.Н. Ельцина, популярность которого в народе была очень высока и все росла из-за его оппозиции к ЦК КПСС и лично к Горбачеву, уже снискавшего образ «консерватора» и «противника демократии». В качестве инструмента взятия власти был выбран пост Президента РСФСР, на который и был избран Ельцин 12 июня 1991 г. Ельцину и передал власть Горбачев в результате августовского Ельцинского путча и последующей ликвидации СССР. Придя к власти, Ельцин предпочел опереться в основном не на «демократов», а на бывшую номенклатуру. Этот процесс усилился после второго путча в 1993 г. Поэтому «демократы» сейчас с обидой говорят, что, мол, ничего не изменилось и у власти по-прежнему «коммунисты».

Почему Ельцин так сделал? Во-первых, с этими людьми Ельцин всю жизнь работал. Во-вторых, на многочисленные должности в государстве просто нельзя было найти толковых и опытных «демократов», а бестолковые и неопытные «ломали массу дров», когда иногда попадали на руководящие должности. В-третьих, бюрократия является несравненно более послушной и управляемой, чем «демократы», поскольку чувствует необходимость «отмыть свое красное прошлое».

Факт реализации бюрократической контрреволюции в РФ является, по-видимому, некоторым отклонением от «Генеральной линии» Запада. Его, конечно, более устроил бы приход к власти чисто «демократических» лидеров МДГ, например, Г.Х. Попова, предрекавшего распад СССР на 30–40 государств, т. е. развал не только Союза, но и РФ. Но тогда не получилось.

5.6. Характер «бархатных» революций в восточно-европейских странах

Если в большинстве республик СССР произошла бюрократическая революция, то контрреволюционные перевороты в социалистических странах Восточной Европы носили другой характер. В отличие от контрреволюций 1956, 1968 и 1981 г.г., которые возникли из-за вызревания внутренних противоречий в Венгрии, Чехословакии и Польше соответственно, эти перевороты произошли под явным давлением Горбачевского руководства СССР.

Руководители восточноевропейских стран понимали, по всей вероятности, истинные цели Горбачевской Перестройки, сходство происходящих в СССР процессов с контрреволюциями в Венгрии, Чехословакии, Польше. Перед ними встал выбор: либо противостоять контрреволюции, либо капитулировать. В первом случае им нужно было бы бороться не только на внутреннем фронте, но и на внешнем. Т. е. нужно было бы выступить с разоблачением ползучей контрреволюции в СССР, что означало бы разрыв с ним. Однако такая конфронтация была бы чревата значительными трудностями для экономик этих стран, ввиду их экономической зависимости от СССР и, прежде всего, от советской нефти. И Запад, естественно, не помог бы бунтарям, ибо он не только понимал, но и наверняка знал истинные намерения Горбачевского руководства.

Т.е. уровень жизни в странах, лидеры которых восстали против Горбачевской Перестройки, наверняка резко ухудшился бы. Сильно возросло бы диссидентское движение, поощряемое не только Западом, но и СССР. Для его подавления пришлось бы применять весьма крутые меры.

Теоретически восточноевропейские страны могли бы успешно противостоять давлению Запада и СССР, если бы они объединились в единый блок вокруг Румынии, где бы они получили нефть.

На такие действия могло бы решиться достаточно сильное и самостоятельное руководство, уверенное в необходимости социалистического развития своих стран. Но такового в странах Восточной Европы не было. Возможно у некоторых из них были сомнения в необходимости социалистического развития, вызванные революционной ситуацией 2-го рода. К тому же восточноевропейские руководители могли быть под достаточно сильным «колпаком» у КГБ. Тогда бунт мог бы стоить им головы. Так или иначе, но желающих сопротивляться не нашлось. Большинство капитулировало, начав в своих странах свои «Перестройки». Ярузельский в Польше разрешил запрещенную «Солидарность». Были организованы выборы, на которых, естественно, в соответствии с законом «избирательного маятника» победила «Солидарность». Аналогично процессы развивались в Венгрии, ГДР. Чехословацкие коммунисты попробовали организовать вялое сопротивление и доигрались до «бархатной революции», в результате которой власть взяли «местные демократы», коммунистическая партия была запрещена и ее функционерам было запрещено в течение 5 лет занимать руководящие должности (после истечения 5 лет этот «демократический» запрет был продлен).

Социалистические страны, не входившие в СЭВ и Варшавский договор, в принципе, могли удержаться. Однако в европейских соцстранах, независимых от СССР, режимы рухнули.

В Албании лидеры, пришедшие на смену Энверу Ходже, поддались общему психозу «демократизации», охватившему Восточную Европу. Результат, естественно, был тот же: избирательный маятник сработал и власть перешла к антисоциалистической оппозиции. Почему социалистические лидеры Албании поступили так? Вероятно, это также была капитуляция, но добровольная. Маленькой Албании было очень трудно: она одна противостояла и Западному и Восточному блоку. Китай также сократил свою помощь.

В Румынии режим Чаушеску также имел все шансы устоять, поскольку он уже давно находился в конфронтации с СССР. Этот режим рухнул в результате умело организованных иностранными спецслужбами провокаций (возможно, впервые не только западными, но также советскими и венгерскими) и неадекватной реакцией на них со стороны высшего руководства. Экономическое положение в Румынии было довольно тяжелое, поскольку страна только закончила выплату долгов Западу (Чаушеску понял их опасность). Плюс жесткий культ Чаушеску и отсутствие достаточного количества формальных буржуазных свобод. Естественно население было этим недовольно.

На этом фоне начались волнения венгров, живущих в Румынии. Затем состоялись беспорядки в Темишоаре с большим количеством убитых (как теперь выяснилось, была инсценировка: из моргов извлекались трупы, им наносились раны и затем эти трупы фотографировались как жертвы румынских спецслужб). В этих условиях Чаушеску вместо того, чтобы спокойно разобраться со всем, выявить и разгромить иностранную агентуру, организует в Бухаресте грандиозные митинги, которые должны были продемонстрировать всенародную поддержку. На эти митинги сгоняются все поголовно: не только сторонники, но и противники. На последнем митинге «неизвестные» снайперы огнем с высоких зданий «разогревают» и толпу и службу безопасности и митинг перерастает в восстание, приведшее к свержению режима. Т. е. Чаушеску сам организовал свое свержение.

Социалистические страны Азии и Куба устояли. Вьетнам начал рыночные реформы, но по китайскому, а не советскому образцу. Поэтому там начался экономический рост и повышение уровня жизни.

В результате сдачи власти социалистическими режимами в восточноевропейких странах к власти пришли те, кого мы называем по российской терминологии «демократами», т. е. произошли, скорее, не бюрократические контрреволюции по Троцкому, а обычные буржуазные.

Однако основная разница не в этом. Внешне характер политических и экономических реформ в восточноевропейских странах тот же, что и в РФ. Так же наблюдается падение производства и снижение уровня жизни. Но масштаб разрушений экономики, вообще говоря, меньший (особенно если учесть, что у этих стран нет своей нефти). Показателем этого является значительно меньший рост цен по равнению с «дореволюционным» уровнем. Так если в РФ к концу 1995 года индекс роста был около 8000, то наибольший рост в восточноевропейских странах (Болгария и Польша) – менее 90, в Чехии – около 10,а в Венгрии – меньше 3!

Такая колоссальная разница объясняется, по-видимому, менее компрадорской ориентацией правящих режимов, большей заботой их о национальных интересах. Показатели роста цен говорят, что в восточноевропейских странах не проводится преднамеренного уничтожения экономики как в РФ.

Большой разброс в индексе роста цен между отдельными восточноевропейскими странами также не случаен: наименьшее его значение в Венгрии связано с наиболее умеренным реформированием, начатым еще при социализме, а наибольшее значение – в Польше и Болгарии – с наибольшим «разгулом демократии» в этих странах.

Одной из причин менее колониального характера реформ в восточноевропейских странах является то, что ликвидация социализма происходила не под руководством агентов ЦРУ, как в СССР, а под руководством самих социалистических режимов или стихийно. Процессы были очень быстротечны. Демократические движения втягивали в себя много порядочных людей, мечтавших об устранении существовавших несправедливостей, повышении уровня жизни до Западных стандартов, о том, что все это даст им капитализм, но… со всеми преимуществами социализма. В этих бурных условиях Западу было труднее, чем в СССР, проталкивать к власти свою агентуру. Однако малый размер восточноевропейских стран исключает возможность их реформирования к современному капитализму. Их лидерам также приходится плясать под дудку МВФ, но делают они это вынужденно, анес лакейским рвением, как российские правители. Соответственно и результаты….

Впрочем, есть и более прозаичное объяснение лучшего положения Восточной Европы. Вадим Белоцерковский [25] пишет, что, желая создать «санитарный кордон» против России, Запад делает там мощные инвестиционные вливания: «По данным министерства финансов США за 6 последних лет инвестиции в России составили 45 долларов на человека, а в Польше -360! (ИТАР-ТАСС, 17.05.97)».