Ученых – тьма
Вначале пойдет речь о Софийском университете. С 1920 г. по 1948 г. в нем читали лекции 36 русских преподавателей, половина из них – на созданном в 1918 г. медицинском факультете114.
Здесь надо подчеркнуть, что уже в ходе развернувшейся 22 мая 1920 г. в стенах Народного собрания дискуссии по вопросу о приеме в университет русских преподавателей академик С. С. Бобчев заявил, что медицинский факультет не может работать без русских коллег. В 1920-х гг. на медфаке особенно много было русских из Новороссийского университета: А. Ф. Маньковский, А. К. Медведев, В. В. Завьялов, Д. Д. Крылов, Н. М. Попов. Русские профессора стали авторами первых болгарских учебников для будущих врачей115.
Замечу, что читавшие лекции на разных факультетах, преподаватели из России нередко привлекались к чтению лекций по контракту, заключавшемуся на 2 года, потом на 3, с 1929 года – на 4-летний срок, что «не давало никакой обеспеченности русским преподавателям, т[ак] к[ак] их зависимость от количества собранных голосов на Советах факультета и Академического совета у[ниверситет]а каждые 2–3—4 года была всем очевидной. Эта непривычная и оскорбительная для большинства из них зависимость от личных отношений с профессорской средой ф[акультет]а была иногда трудно выносимой»116.
Но не русские определяли условия, тем более что атмосфера все же была в целом благоприятной. Братушки-профессора работали на четырех из семи факультетов в межвоенный период: на историко-филологическом – 10, на юридическом – 6, на медицинском – 16, на Богословском – 4. Квалификационная структура была такова: 24 – ординарных профессора, 2 – экстраординарных, 3 доцента, 5 ассистентов, 2 преподавателя. Судя по некоторым неполным данным, 12 человек из общего количества прибыли из Одессы, 3 – из Харькова, 2 – из Киева, 1 – из Севастополя, 10 – из Петрограда, 3 – из Москвы, 1 – из Варшавы. Детально исследовавшая эту тему М. Велева пишет, что почти половина работали в вузах от 1 года до 4 лет, девять человек – от 5 до 10 лет, шесть – свыше 10 лет и еще столько же – больше двадцати лет117.
Кто же они были и как их встретила Болгария?
Государственный деятель Александр Цанков через посольства Болгарии в Германии и Чехословакии разослал десятки приглашений русским деятелям науки и культуры приезжать в его страну для работы на «довольно выгодных для тех лет условиях»118.
Глава правительства Александр Стамболийский, как вспоминал русский профессор В. Ренненкампф, приезжал на софийский вокзал приветствовать русских. Болгарский премьер-министр заинтересованный в их привлечении в Болгарию, стремился перехватить русских направлявшихся в Сербию, отношения с которой были давно испорчены. В болгарском обществе сербов не иначе как мерзавцами и др. эпитетами не называли, что было вызвано давней борьбой за Македонию, в которой воинственные болгары проигрывали. Этот фактор может служить дополнительным объяснением к быстрому приему того же Ренненкампфа на должность профессора социологии Софийского университета. И конечно, здесь немалую роль сыграл известный в славянском мире профессор Стефан Савов Бобчев, который, по словам Ренненкампфа, был «живым отрицанием афоризма “человек человеку волк”». В своих воспоминаниях русский профессор, которого вначале поселили в военном училище, писал: «Не могу не отметить самого сочувственного к моей семье и ко мне, а также к семейству другого русского профессора, прибывшего раньше нас, со стороны болгарских офицеров и преподавателей училища. И те и другие окружили нас особенным вниманием, приглашая нас на свои вечеринки, концерты и даже на одну свадьбу, и всегда, будучи гостеприимными хозяевами, щедро нас потчевали»119.
И еще обширная выдержка из статьи уважаемого профессора о русско-болгарском братстве. «В Татьянин день, 12 января (25 января по новому стилю), праздник Московского университета, который по традиции объединяет всех учившихся в России болгар… я был приглашен живущими в Софии болгарами, бывшими воспитанниками русской науки, на товарищеский ужин.
Вечером того дня я чувствовал себя очень уставшим и едва плелся от расположенного на краю города Военного училища по мокрым и грязным софийским улицам. на душе было отвратительно. Уставшее тело нуждалось в отдыхе. Но после того как я вошел в блестящий огнями зал ресторана, где был заказал ужин, меня охватило праздничное настроение, излучаемое собравшимися. Состояние души резко переменилось, усталость прошла. С разных сторон ко мне начали подходить знакомые и даже незнакомые, забытые мною лица. Эти последние, как оказалось, были когда-то моими слушателями в Новороссийском университете. Уже поседевшие, они сейчас занимали более или менее видное положение в Софии или в провинции. С добрым чувством они вспоминали прошедшее, что меня особенно радовало. Точно так же здесь я встретил отца двух болгарок, недавних моих учениц, которые вскоре после этого посетили нас в общежитии. Мне предложили занять заранее отведенное место, рядом с другим русским профессором, напротив С. С. Бобчева. В небольшом зале было многолюдно, тесно и шумно… На этом памятном вечере собралось множество болгарских интеллигентов, охваченных одинаковыми чувствами, мыслями, верованиями, надеждами, хотя и различались между собой и возрастом, общественным положением, званием, профессией. Тут были болгарский архимандрит Стефан (русский воспитанник) [будущий Экзарх Болгарской Православной Церкви – В. К.], бывший болгарский премьер-министр г. Т. Тодоров, представители профессуры и адвокатуры, военные, инженеры, политические и общественные деятели, литераторы, поэты и художники. Все слились в одном порыве – славянство, в одной мысли – Россия, с ее наукой и просвещением, университетами и академиями, с ее оригинальной и глубокой художественной литературой, с ее мистическим стремлением к высшим идеалам человеческого духа, с ее широкими полями, звонкой песней, с звучной гармонией ее стихотворения, с ее кровавым и грозным настоящем, с ее будущим возрождением и с ее будущей мощью – силой всего славянства. Кроме болгар говорили и русские гости, выражая признательность приютившей их стране, и непоколебимо веря в возрождение России и ее тесные связи с Болгарией на благо всему славянству. Поздно ночью я покинул праздник, уставший телесно, но полный радости.»120
Конец ознакомительного фрагмента.