Глава 2. Водонос
Когда день уже заканчивался и Алексей с Арамом шли в сарай, старый армянин посоветовал:
– Учи могольский язык. Не везде будет толмач, а воины и их жены не могут повторять приказания дважды.
Алексей советы раба не пропускал мимо ушей, прислушался и к этому. Он уже неплохо знал латинский и греческий, на котором общался в Византии. Но могольский язык сильно отличался от них и даже не был однородным, у каждого племени – свой диалект.
После скудного ужина нескольким словам его научил Арам. Старый раб провел в плену несколько лет, хорошо понимал моголов и сам говорил на могольском языке. Алексей взял себе за правило каждый день заучивать десяток слов. Язык был простой, но сочетания согласных звуков больно уж труднопроизносимые.
– На женщин их не смотри. Лучше всего голову опусти и глаз от земли не отрывай, – напутствовал его Арам.
Так началась для Алексея его трудовая деятельность в качестве раба-водоноса. За белым рабом бегали могольские мальчишки, показывали на него пальцем и смеялись, иногда швыряли в него камни. Но Алексей собрал все свое терпение, напустил на себя безразличный вид, и ребятня вскоре отстала.
День шел за днем, и Алексей уже начал различать воинов и их жен, хотя раньше они все были для него на одно лицо. По вечерам он учил могольский язык, хотя временами уставал очень сильно и было одно-единственное желание – спать. Хотелось забиться куда-нибудь, уйти от тяжелой и унизительной действительности.
Через два месяца упорной учебы он стал понимать, о чем говорят при нем моголы. Сам говорить на их языке еще не пробовал, не хотел показывать монгольским воинам знание их языка. Упорно повторял вслед за Арамом слова и целые фразы. И если сначала понимал общий смысл речи, то потом стал понимать весь диалог целиком. Но то, что он начал понимать могольский язык, не показывал, был неразговорчив, просто кивал и выполнял порученное. По роду своей повинности бывал почти у всех юрт, правда – общался только со служанками; иногда видел жен военачальников, но сразу вспоминал совет старого Арама, опускал глаза и проходил мимо.
Однажды он увидел удивительную картину: на площадке перед одной из юрт был разостлан ковер, и на нем, как на подушках, восседал сотник Оюн. Перед ним стоял низкий столик резного дерева, на котором стояли шахматы. Игра древняя, индийская, но как она попала к моголам? К тому же Алексей сильно сомневался в культурном уровне степняков. Эта игра требует ума, логики, аналитического мышления.
Алексей засмотрелся, споткнулся и едва успел подхватить кувшин – за разбитый кувшин обязательно последовало бы телесное наказание.
Оюн увидел оплошность Алексея и засмеялся. Но вышло так, что он запомнил неловкость белого раба.
Неделю сотника не было видно, а потом он снова сел играть в шахматы перед юртой. И оба раза – один, тренируясь.
Когда Алексей поравнялся с юртой, сотник поманил его пальцем. Ослушаться военачальника было нельзя, и Алексей подошел.
– Знаешь, что это такое? – Сотник показал пальцем на шахматную доску.
Алексей кивнул. В бытность свою фельдъегерем в Питере он частенько сиживал за шахматами. Разряда, правда, не имел, но шахматные книги почитывал.
– Я хочу сыграть с тобой! – заявил сотник.
– Это невозможно, господин! Я должен носить воду, иначе меня накажут.
– Нет ничего проще!
Оюн позвонил в колокольчик, и выбежавший из-за юрты раб согнулся в поклоне. Обличьем он напоминал кавказца – сухопарый, носатый, весь заросший волосами.
– Бери еще одного мужчину, вон тот кувшин, и пока мы играем, будете носить воду. А будете лениться – сам плетью отхожу.
Раб поклонился, убежал за юрту и вернулся вместе с другим рабом. Ухватив кувшин за ручки, они бросились бежать к ручью.
Алексей забеспокоился: не разбили бы кувшин, спросят ведь с него!
Он встал против доски. Вид шахматных фигурок, вырезанных из кости, был для него непривычен, и опознал он их лишь по расстановке на доске.
Степняки играть любили во все игры, особенно в кости. Были они азартны, легко увлекались, порой проигрывая все свое имущество, а то и походные юрты. Но кости – удел простых нукеров.
Оюн сделал ход первым. Алексей ответил пешкой «е2-е4», ход классический.
Первые ходы он делал механически и быстро, но потом стал задумываться – не над игрой, нет. Судя по игре, сотник был шахматистом неважным, и Алексей размышлял: поддаться и проиграть или выиграть? Оба варианта чреваты: ведь он раб, и Оюн при любом исходе мог осерчать. Убить Алексея он не мог – чужая собственность, тем более, нойона Неврюя. Но побить – запросто, а то и нажаловаться Кутлугу, выдумав несуществующую провинность. Поверят, конечно, сотнику. И Алексей решил свести игру к ничьей, так Оюну не будет обидно. Именно так и случилось.
Но сотник подвох заподозрил, вскочил с подушек:
– Ты специально так играл?
– Но ведь это всего лишь игра, господин. Так легли звезды, – пытался оправдаться Алексей.
– Мы повторим. Но ты должен играть в полную силу!
– Прости, достойный воин, но зачем?
– Играй! Даю слово, что я не накажу тебя.
Ну, коли так! Сам напрашивается… И Алексей за десяток ходов поставил сотнику мат.
– Не может быть! – вскричал тот, увидев свой проигрыш. – Так не бывает! Покажи руки!
Но шахматы – не кости, в руки не спрячешь. Все фигуры на доске, можно сосчитать.
Оюн в возбужденном состоянии вскочил и забегал по ковру:
– Давай еще!
Они уже стали играть новую партию, когда сзади раздалось деликатное покашливание.
Оба игрока повернули головы.
Рядом с ковром стоял Кутлуг. Он потел и вытирал лоб тряпицей.
– Досточтимый Оюн, да пусть твои стада будут тучны! Этот бездельник должен носить воду, а не прохлаждаться. Юрты наших воинов не должны испытывать нужды в воде.
– Знаю, – отмахнулся Оюн. – Но мои рабы вместо него носят воду, и семьи воинов не пострадают.
– Ну, если так… – Кутлуг недовольно засопел и отвернулся.
Алексей тихо сказал на латыни: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». Однако Кутлуг дернулся и резко повернулся к нему:
– Это ты сказал? – Он ткнул пальцем в Алексея.
– Он, – кивнул Оюн, – наверное, по-славянски. Дикая страна!
– Господин, он произнес это на латыни…
– Э, какая разница! Скоро весь мир будет лежать у наших ног, и все должны будут изучать наш язык, – махнул рукой сотник.
Вполне могло статься, что Оюн был неплохим воином, но как человек он был недалек, и Алексей уже пожалел, что произнес эту пословицу.
Кутлуг покачал головой и пошел своей дорогой.
Игра не заладилась, и Алексей два раза подряд проиграл. Оюн же встал из-за столика довольный.
– Завтра ты придешь сюда снова, а воду за тебя будут носить мои рабы, – заявил сотник.
Конечно, играть в шахматы лучше, чем носить воду, но Алексей опасался реакции толстяка. Не для того он покупал раба, чтобы сотник, коих в армии полно, играл с Алексеем в шахматы.
Вечером, после ужина, Арам подозвал к себе Алексея:
– Иди в юрту Кутлуга, он хочет тебя видеть. Ты что-то натворил?
– Нет.
– Ну, беги, Кутлуг ждать не любит.
Алексей шел быстрым шагом.
Толстяк сидел в своей юрте на овечьей кошме и ел жареную баранину, запивая ее кумысом и периодически вытирая пальцы засаленной тряпкой.
Алексей стоял молча, господин сам решит, когда говорить.
Толстяк насытился, рыгнул и сделал знак служанке унести угощение.
От запаха жареного мяса у Алексея слюнки потекли – как давно он не ел мяса!
– Знаешь ли ты, червь, что провинился?
– Да, мой повелитель!
Видимо, повелителем Кутлуга никто раньше не называл. Он приосанился и напустил на себя важный вид.
– Тебе велели таскать воду, а не прохлаждаться за игрой.
– Виноват, господин, но это славный воин Оюн заставил меня. Сам бы я не посмел.
– Ты умеешь играть в эту игру?
– Да, мой повелитель.
Алексей знал восточный менталитет – для степняков много лести не бывает.
Неожиданно толстяк перешел на латынь. Произношение было ужасным, так говорят припортовые пьяницы.
Алексей на вопросы отвечал учтиво, на хорошей латыни.
Толстяк покачал головой и перешел на греческий. Им Кутлуг владел лучше, чем латынью, но ненамного.
– Писать и читать можешь?
– Могу.
– Где язык выучил?
– В Византии наемником служил.
Кутлуг удивленно вытаращил глаза, лицо его покраснело, налилось кровью, и Алексей испугался – не хватит ли его апоплексический удар.
– Продавец рабов ничего мне не сказал о твоем знании языков, воин из славян – и все.
– А кто меня спрашивал?
– Верно.
Кутлуг задумался. Он покупал физически сильного воина, а оказалось, что купил грамотея. Воинов у империи полно, умных значительно меньше, а вот грамотных, умеющих писать и читать – едва ли сотня наберется в войске Батыя. Такой раб должен стоить значительно дороже обычного водоноса.
Кутлуг мысленно возвеличил себя, свою прозорливость. Надо как-то это подать Неврюю, выпятив свои деловые качества. Нойон был воином, но грамотой и языками не владел, а тут такая находка! У Неврюя было только двое грамотных – звездочет и Монгит-лекарь, которому и доверять нельзя. Надо выбрать удобный момент и сказать Неврюю. Глядишь, и самому что-то с этого перепадет, скажем – жирный баран или пышнотелая рабыня.
– Иди, – сказал он Алексею, – и о нашем с тобой разговоре никому не говори. Завтра или в другой день можешь играть с Оюном, если у сотника будет на то желание.
Алексей поклонился, попятился задом и вышел из юрты. Не сказал ли он чего лишнего о себе? Вроде нет.
Кутлуг же откинулся на подушки из верблюжьей шерсти.
Хитер и дальновиден Оюн. Мода на шахматы пришла недавно. Сначала стали играть при дворе хана, потом темники научились, мурзы. Только учителей толковых не было. А Оюн явно метит на повышение. Да не подвигами продвинулся, а общением за игрой с вышестоящими. Воистину хитер, как змея. Раб его играть научит, Оюн при Неврюе желанным гостем будет.
Такого сближения сотника Кутлуг не хотел, у него был другой любимец, Бадма. Тоже сотник, парень простой, зато, возвращаясь из каждого похода, трофеями с Кутлугом делится.
Вокруг становища Неврюя степь широкая раскинулась. Трава по пояс, зеленая, сочная, местами маки красным цветом полыхают. По степи отары овец, табуны лошадей бродят. Радуются сердца степняков: лето в разгаре, тепло.
Жизнь Алексея заметно облегчилась. С утра до полудня он разносил воду. Потом перед юртой появлялся Оюн, прислуга выносила ковер и шахматный столик. Рабы Оюна забирали кувшин и выполняли работу Алексея, он же садился играть с сотником в шахматы. Теории Оюна он пока не учил, сам знал поверхностно, но выигрышные начала, хитрые эндшпили показывал. Память у сотника была хорошей, и он все схватывал на лету. Периодически Алексей поддавался, и Оюн радовался выигрышу, как маленький ребенок – вскакивал и расхаживал по ковру, гордо вскинув голову. Однако он и в самом деле стал играть значительно лучше.
В конце июня Оюн даже пригласил к себе Хунбыша, сотника третьей сотни, и после обильного угощения предложил ему сыграть.
Хунбыш, опытный игрок и иногда имевший честь играть с самим Неврюем, согласился, но, чтобы было интереснее, предложил поставить на кон раба. Победитель мог выбрать себе как приз любого приглянувшегося невольника.
Сели играть. Ходы продумывали, игра затягивалась. Ожидания Хунбыша о быстром выигрыше улетучились, как дым. Главное было не в потерянном рабе – таких еще можно было купить или захватить в других землях при набеге. Весть о проигрыше одного из сотников разнесется по становищу мгновенно. Поражение не в бою, но неприятно, задевает самолюбие.
Хунбыш проиграл. Он вскочил, лицо его покраснело от злости:
– Давай еще раз!
– Э, нет, уговор был на одну партию.
Они пошли к юрте Хунбыша. Рабов полно, не меньше полусотни, мужчины и женщины.
Оюн выбрал себе раба – молодого, сильного, из славянских земель. Они выносливы, трудолюбивы, один недостаток – строптивы бывают. Ну да это лечится плетью или кнутом.
Хунбышу стало обидно и досадно: пришел к Оюну развлечься, а самолюбие пострадало. Через своего надсмотрщика за рабами он поручил узнать – кто обучил Оюна, а узнав имя раба, отправился к Кутлугу. Вокруг и около не ходил. Для приличия спросив о здоровье толстяка и его семьи, попросил продать ему Алексея.
– Вдвое больше дам, чем ты на невольничьем рынке его купил.
Кутлуг был хитер и дальновиден. Зачем сейчас продавать раба вдвое дороже, если потом можно продать его впятеро? А кроме того, на Алексее просто необходимо зарабатывать сейчас. Кто не дает ему сдавать такого умного раба в своеобразную аренду – на день, на полдня. Слухи разойдутся быстро, желающие поучиться играть найдутся. Рядовой нукер, у которого за душой ничего, кроме трех коней нет, не пойдет, неинтересно ему, и денег мало. А вот сотники, черби, как называли интендантов, юртчи-квартирмейстеры, да и сыны мурз, нойонов – те не откажутся. Шахматы были игрой знати, давали шанс ближе познакомиться с военачальниками, продвинуться.
Все это Кутлуг сообразил быстро, поняв, что перед ним золотая шкатулка. Как же он раньше не сообразил?
– Продать не могу, это имущество Неврюя, – с видимым сожалением на лице ответил он Хунбышу.
Сотник приуныл, но Кутлуг продолжил:
– Но я могу сдать его тебе на день или половину дня. Это ведь по Ясе, правда? И совсем недорого, за день – два тенге.
Кутлуг знал, что Хунбыш богат и стрясти с сотника лишнюю монету совсем не зазорно.
По-восточному обычаю они начали торговаться, а какой же торг без горячих споров? Сошлись на одном тенге, но Кутлуг поставил условие – раба кормить и увечий не наносить.
Оба разошлись, довольные друг другом. Кутлуг купил Алексея за двадцать тенге и прикидывал, как ловко и быстро он «отобьет» вложенные деньги. Да еще и на пропитании сэкономить можно. От осознания выгодной сделки довольно потер руки. Ну, поставит он двух слабых рабов водоносами – так ведь и денег на их покупку было мало потрачено.
Каждый день Алексей по поручению Кутлуга стал ходить в юрту Хунбыша. Учить сотника он начал с азов, постепенно усложняя уроки.
Сотник к учебе отнесся серьезно и начал делать успехи. Через месяц Хунбыш обыграл Оюна и на радостях устроил для близких небольшой той.
На стойбище, как и при всяких военачальниках, постоянно отирались дервиши, звездочеты, предсказатели. Дервиши были проповедниками суффизма, ходили в длинных балахонах и высоких суконных шапках. Вели они себя раскованно, являлись без спроса в любую юрту, танцевали зикр и вещали о знамениях. Их не обижали, но относились с опаской. Кто его знает, вдруг нашлют несчастья, заболеет хозяин, падет скот.
Вот и на той Хунбыша заявился такой дервиш. Он начал вертеться в танце, потом заявил о падучей звезде, о плохих предзнаменованиях. Гости притихли. Степняки исповедовали тенгрианство, где главным божеством был Тенгри, и дервишам не очень доверяли. Они бы выгнали дервиша взашей, но Яса Чингисхана призывала уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-то одной из них. Поэтому выходки дервиша терпели.
Дервиш вел себя как юродивый. Он подпрыгивал, гремел деревянной колотушкой, корчил рожи.
Алексей сидел отдельно от хозяина и гостей, на отдельном коврике у входа в юрту – он раб, а не свободный человек.
Дервиш подскочил к Алексею, выхватил у него из миски кусок жареного мяса, попутно перевернув рукавом пиалу с кумысом. Этого Алексей не выдержал. Он схватил дервиша за ворот халата и выволок из юрты, дав на прощание сильный пинок.
Дервиш отлетел на несколько метров, злобно прошептал ругательство, потом схватил деревянный посох, лежавший у юрты, и кинулся на Алексея. Выглядел он и вел себя как ненормальный, но палкой владел виртуозно.
Дервиш успел нанести Алексею несколько чувствительных ударов и не подпустил его к себе на дистанцию ближнего боя. Наконец Алексей исхитрился, схватил его палку и вырвал ее из рук дервиша. Алексей был зол и начал охаживать дервиша его же посохом – по плечам и по спине.
Палка была прочной, отполированной многолетним употреблением, и дервиш начал вскрикивать. Потом он не выдержал и бросился наутек.
Сзади раздались радостные крики, и Алексей обернулся. Оказывается, из юрты высыпали гости и с удовольствием следили за дракой.
У самого же Алексея настроение испортилось. Кумыс пролит, последний кусок мяса съеден дервишем. Он поклонился хозяину и поблагодарил за угощение.
Хунбыш посмотрел на лицо Алексея, приказал рабу принести лепешек и отдать их русскому. Лепешки были пшеничные, испеченные в тандыре и еще горячие.
Алексей пришел в сарай для невольников и раздал им лепешки, оставив себе одну. Есть самому, в одиночку, когда рядом были голодные собратья, было выше его понимания.
Происшествие имело последствия – уже утром его пожурил Кутлуг.
– Нехорошо блаженного человека бить, – покачал он головой.
– Он первый начал. К тому же у него палка была.
– На первый раз я тебя не накажу, но впредь будь благоразумней. Дервиш злопамятен, и он в становище не один. Если они объединятся против тебя, тебе придется худо.
Поднатасканные в игре сотники Оюн и Хунбыш стали делать успехи. Они обыгрывали таких же сотников и удостоились чести играть с самим Неврюем. Нойон же, считавший себя опытным шахматистом, был удивлен успехами сотников в древней игре. Сотники упираться не стали и рассказали, кто их учил.
Неврюю стало интересно, и он призвал к себе Алексея.
Сидеть за одном столиком с рабом было невозможно: Алексей, сделав ход, отступал на пару шагов назад. К тому же одежда его уже была ветхой, драной – ведь сменной не было. По мере возможности Алексей стирал ее в ручье, и одежда становилась чище, но новее уж точно не становилась.
Время от времени нойон окидывал Алексея брезгливым взглядом.
Эту партию Алексей выиграл. Неврюй очень удивился, но посчитал это случайностью. Однако он проиграл рабу и вторую партию, и третью…
– Скажи Кутлугу, пусть оденет тебя попроличнее и пострижет – не хватало еще блох и вшей от тебя нахватать. После обеда будешь приходить ко мне и учить меня игре.
Алексей поклонился и попятился задом к выходу.
Возле юрты стояли два телохранителя, рядом толкался Кутлуг. Ему не терпелось узнать, зачем раба вызывали к самому нойону. Это случалось редко, на памяти толстяка – единичные разы.
На его глазах один из телохранителей подставил Алексею подножку. Тот споткнулся, но на ногах устоял, а телохранители дружно заржали – все развлечение.
Алексей повернулся, собираясь уходить, и неожиданно резко ударил локтем правой руки телохранителя под дых. Тот от боли согнулся, хватая ртом воздух, лицо его побагровело. Потом он закашлялся и с трудом выпрямился. Глаза его сверкали злобой, но предпринять он ничего не мог. Убить раба или покалечить его означало нанести урон нойону. За это в лучшем случае можно было поплатиться службой, а в худшем – отведать кнута палача с непредсказуемым исходом.
Второй телохранитель удара Алексея не видел, слишком быстро все произошло, и сейчас таращил глаза на сослуживца, не в силах понять, что случилось.
Алексей же заботливо спросил:
– Что случилось, занедужил? Служба у тебя вредная, о здоровье думать надо.
Кутлуг удара Алексея тоже не увидел, но Алексея заподозрил. Подножка телохранителя не ускользнула от его взгляда, и теперь он связал между собой два этих мелких происшествия. За руку он оттащил Алексея подальше:
– Ты в своем уме? Телохранители подчиняются Неврюю и ответ несут только перед ним.
– Без воли господина они не тронут.
– Ты слишком смел!
– Вот объясни мне, Кутлуг, почему телохранители не моголы?
– Тебе этого знать не надо. А впрочем… Борьба за власть. Телохранители из рабов местами дорожат, и подкупить их невозможно.
Отравления в Орде были обычным делом – как и несчастные случаи на охоте. В пищу и питье подмешивали яд не только русским князьям, приезжавшим за ярлыком на княжение, но и наследникам властителей, чтобы убрать неугодных.
Алексей понял недосказанное.
По дороге к сараю невольников Кутлуг подробно расспросил об аудиенции у Неврюя.
– Шаровары я тебе подберу, волосы наголо острижем – есть среди рабов брадобрей и цирюльник. С рубахой вот хуже, больно ты высок.
Но из трофейных запасов одежду удалось подобрать.
Брадобрей остриг Алексею волосы ножницами, потом смочил остатки волос водой и соскоблил бритвой.
Алексей провел рукой по непривычно лысой голове и пошел к ручью купаться. Эх, хорошо-то как, вроде как несколько лет сбросил!
После посещения Алексеем Неврюя отношение к нему Кутлуга резко изменилось. Он выделил ему маленькую, но отдельную комнатушку – в том же сарае для невольников, но все же отдельную, с топчаном. Ранее Алексею приходилось спать на земле, накидав вместо матраца высушенной травы, и он понял, что явно поднялся в глазах толстяка.
На следующий день, как и было ему приказано, Алексей дожидался у входа в юрту. И когда слуга позвал его, оба телохранителя сделали шаг в сторону, пропуская. Они помнили вчерашний удар, и наука пошла впрок.
Неврюй играл неплохо, но с теорией игры он знаком не был. Проигрывал с бесстрастным лицом, но по глазам видно было – злился, какой-то раб играет лучше него! Неврюй считал Алексея пустым местом.
Периодически в юрту заходили чиновники, кланялись униженно и докладывали о состоянии дел. Алексей же услышанное мотал на ус. Он не знал, пригодятся ли ему эти сведения, но верил, что рабом он долго не будет и все услышанное пойдет впрок.
Особенно интересны ему были доклады юртчи – было такое учреждение в армии Чингисхана, ведавшее размещением кочевий, расположением лагерей, маршрутами войск.
Для передвижения войск по степи жизненно важно знать о наличии колодцев или расположении рек и ручьев. Юртчи же выполняли роль разведки, узнавая, где находится противник, какими силами он располагает и что думает предпринять. Выполняли юртчи и особые функции: подкупали, когда удавалось, военачальников врага и сеяли в тылу панику, крича о подходе несметных сил моголов.
Понемногу день ото дня Алексей многое узнавал о войске моголов. Для него это было важно, он понимал, что для Руси моголы – самый главный враг, грозящий уничтожением русичей.
Могольская армия имела десятичную систему построения. Десяток – арбан, сотня – джагун, тысяча – минган, десять тысяч – тумен. Имела она три части: центр – хол, правое крыло – барунгар и левое – джунгар. Боевое построение было в пять рядов.
Левое крыло состояло из легкой конницы, главным оружием которой был лук. Они начинали битву – кружили перед противником кольцо, беспрерывно осыпая его стрелами, нанося урон живой силе и деморализуя ее. Правое крыло в это время обходило врага с фланга, ломая его порядок.
Центр состоял из тяжеловооруженных всадников, имеющих длинные копья и сабли. Центр наносил главный удар.
В бою для управления войском использовались сигналы – белым и черным флагом, а сигнал к атаке подавался барабанами.
Каждый воин должен был иметь в саадаке два лука, а в колчане – не меньше тридцати стрел. Кроме того, аркан, шило, иглу и нитки, камень для заточки оружия, котелок и мешок с провиантом. Наличие всего периодически проверялось десятниками. Седла на конях были с высокими луками, стремена были короткие, ременные, что и вызывало у всадников характерную посадку с согнутыми в коленях ногами.
Имелась и гвардия – отборные воины, где служили дети нойонов, мурз и особо знатных людей. Называли тумен – корпус пешиктенов. Гвардия была своего рода училищем, и после определенной подготовки оттуда назначались военачальники в обычное войско.
Кроме главного рода войск – конницы, – были и пешие наемники в малом числе и отряд осадных машин.
Еще в 1224 году Чингисхан выделил своему сыну Джучи обширный улус – кыпчакскую степь, Хорезм, часть Кавказа, Крым и Русь.
В 1227 году почти одновременно умирают Чингисхан и Джучи, и улус достается его старшему сыну Батыю, прозванному Соин-хан, что значит Добродушный.
Нойон проиграл все партии. Алексей устал стоять в полусогнутом положении, ныла спина. Наконец Неврюй отодвинул от себя столик с шахматами, давая понять, что на сегодня игра закончена, и Алексей с облегчением выпрямился.
– Скажи, – обратился к нему нойон, – почему русичи так сопротивляются? Наша армия сильнее, лучше обучена, у нас железная дисциплина.
– Мне будет позволено сказать правду?
– Я не посол, зачем говорить лживые слова? Я воин и хочу знать правду.
– Как бы ты, достопочтимый Неврюй, отнесся к тому, если бы Каракорум захватили… ну, скажем… менгиты?
– Такого не может быть!
– А все же?
– Боролись бы с ними до победы.
– Ты сам ответил на свой вопрос, Неврюй.
– Ваша рать сражается пешей, а у нас конница. Вы не победите, только понесете ненужные жертвы.
– Славянские князья пока разобщены, каждый держится за свой удел. Но пройдет время, ошибки будут учтены и исправлены.
Алексей не стал продолжать – Неврюй все понял сам.
– Сколько времени должно пройти?
– Много. Сто, двести лет – кто знает?
– За такое время русичи просто исчезнут, как канули в Лету многие народы. Не проще ли платить габалык? Одна десятина ханскому баскаку – и город не тронут, нам не нужна выжженная земля. Платите дань и живите по традициям своих предков.
– Прости, досточтимый Неврюй, я только твой раб и от меня ничего не зависит.
– Ты был воином?
– Твоя правда.
– Воевал с нами?
– Под Коломной, под рукой Евпатия Львовича Коловрата, боярина рязанского.
– О! – Неврюй был наслышан о жестокой сече, где рязанцы показали себя героями. – Но Соин-хан милостив, он отпустил оставшихся в живых в знак уважения к их доблести.
«Соин-хан», или «Добродушный», было прозвищем Батыя.
– Я был в их числе и ощутил на себе милость хана. Но мне не повезло на обратном пути, меня пленили.
– Судьба не всегда милостива к людям, мы лишь игрушки в руках могущественного Тенгри. Ступай, придешь завтра в это же время.
Алексей стал приходить к нойону каждый день. Бывало, Неврюй был занят делами, и, прождав три-четыре часа у юрты, Алексей уходил. Но зачастую после игры нойон беседовал с ним. Нойон говорил о цивилизации, которую несут моголы покоренным народам. Алексей не спорил с ним, берег голову, но, когда спрашивали его мнение, говорил правду. Не всегда это нравилось Неврюю, однако нойону было интересно знать позицию врага. Для военачальника Неврюй был любопытен и любознателен, и у Алексея мелькнула мысль: а не метит ли нойон занять место повыше, поближе к трону?
Лето шло к концу, ночи стали прохладнее, но дни оставались теплыми, и Неврюй решил выехать на соколиную охоту. Каждый мурза считал честью и своим долгом иметь у себя охотничьих соколов и ловчих барсов. Для этого они содержали особых людей, сокольничих.
Подготовка началась заранее, за неделю.
Когда Алексей узнал об этом, он даже обрадовался – хоть отдохнет от ежедневных визитов к нойону. Но он рано радовался: женщин на охоту не брали, но сопровождающих нойона набралось много – сотники, их приближенные, сокольничие, повара, обоз с провиантом, рабы для обслуги. Нойон и мурзы, сотники гарцевали впереди на лошадях, обоз же тянулся сзади.
Ехали к низовьям Итиля – как они называли Волгу. Многочисленные рукава ее кишели рыбой, берега, где в изобилии водились утки, поросли камышами, в ложбинах и урочищах обитали степные волки, шкуры которых ценились как трофеи. Были и степные шакалы, лисы.
Отправлялись на охоту, как на праздник, предварительно принеся жертвы главному божеству – Тенгри. Выезжали под завывание труб и бой бубнов.
Всадники периодически уезжали от обоза, скрывались из виду. За нойоном неотступно следовали телохранители – всем была памятна смерть на охоте Джучи, отца Батыя, которого нашли с переломленным позвоночником.
Обоз из полусотни арб, запряженных быками, шел медленно, поднимая облако пыли. Алексей ехал в шестой арбе, вместе с толстяком Кутлугом. Большого желания трястись в арбе, глотая пыль, не было, но Кутлуг передал пожелание нойона присутствовать на охоте. Видимо, в свободные минуты нойон хотел развлечься.
Обоз прибыл к одному из правых протоков к вечеру. Рабы стали устанавливать походные юрты и разводить костры для приготовления пищи. Воины выпили хмельного стоялого кумыса из бурдюков и бродили по лагерю, похваляясь, у кого какой сокол лучше.
Алексей же наслаждался природой. Воздух чистейший, вода журчит, на небе – яркие крупные звезды, какие бывают только на юге.
Тоскливо ему стало. И от родных земель далеко, и друга себе среди рабов не нашел. Там у всех было одно желание – выжить любой ценой, даже за счет другого.
Рано утром нойон и его окружение выехали в степь.
Вернулись они к вечеру, довольные, демонстрируя трофеи – несколько уток и шакала. На радостях выпили кумыса и устроили пляски.
Алексей смотрел с любопытством – могольское веселье вблизи он видел впервые.
Сын Неврюя, Сангир, так разгорячился, что скинул ичиги и халат и полез в воду охладиться.
Степняки воду не жаловали, купались редко и в чанах или в корытах, плавать не умели. Через реки переправлялись вплавь, держась за лошадей и подстраховываясь надутыми бурдюками.
Сангиру хмель ударил в голову, и он решил проявить удаль.
Протока не выглядела широкой, метров пятьдесят, это не Итиль широкий. Сангир барахтался в воде и радостно кричал, пока другие воины с опаской смотрели на него с берега, однако он оступился в омут. Вода в бочажке была холодной от подводного ключа, и ему сразу свело судорогой ногу. Он стал кричать, но воины некоторое время не могли понять, что кричит он не от восторга, а просит о помощи. А поняв это, испугались. Плавать они не умели, к тому же под водой может водяной царь сидеть, в жертву себе заберет. И чем сильнее бился Сангир, тем сильнее он запутывался в водорослях, голова его уже периодически под водой скрываться начала.
Моголы кинули аркан, чтобы Сангир зацепился за него, но в этот момент он ушел под воду.
Алексей, находясь на берегу, услышал шум. Он подбежал, оценил обстановку, не зная тогда еще, что в воде – сын Неврюя. Сбросив ветхие сапоги, он, как был – в шароварах и рубахе, прыгнул с берега.
В несколько широких саженок он добрался до омута, нырнул, ухватил утопающего за косичку. Все могольские воины носили на затылке косичку, порой довольно длинную, до середины лопаток – в бою волосы защищали от удара мечом или саблей.
В это время по берегу в панике бегали сотники, телохранители и знатные гости. Кутлуг кричал телохранителям:
– Чего стоите? Прыгайте в воду, спасайте господина!
Но прыгнуть никто не отважился. На берегу были воины, прошедшие не одну битву, и трусов среди них не было. Но вода – чужая стихия, там живет свое божество, и это останавливало моголов.
Алексей, ухватив Сангира, попытался вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха – от нехватки кислорода в глазах уже расплывались темные круги. Он на секунду выпустил косичку могола, вынырнул на поверхность, жадно хватил воздуха и снова ушел под воду. Ухватив за косичку уже безвольное тело утопающего, он заработал ногами и одной свободной рукой.
Вынырнуть ему удалось, и тут же с берега ловко бросили аркан, который упал прямо у руки. Алексей ухватился за него, на берегу тут же несколько человек ухватились за свободный конец и дружно вытянули, практически – выдернули из воды Алексея, мертвой хваткой державшего Сангира.
Алексей лежал в паре метров у воды, Сангир – у самого уреза. К нему подбежали воины и перенесли тело подальше от воды.
Сын нойона не дышал, лицо его было бледным, он не подавал признаков жизни.
– Немедленно лекаря! – закричал кто-то.
Алексей несколько секунд переводил дыхание, сердце бешено колотилось, но он заставил себя встать и, качаясь от слабости, пошел к Сангиру. Остановившись у неподвижно лежащего тела, он поднял руку, привлекая внимание:
– Все прочь, дальше, на десять шагов!
Знать начала возмущаться – раб, а командует. Но тут вперед шагнул Неврюй.
– Исполнять! – крикнул он.
В первый раз Алексей слышал, как нойон повышает голос.
Воины шарахнулись в стороны, образовав широкий полукруг.
Алексей торопился, время шло уже не на минуты, а на секунды. Не сможет оказать Сангиру помощь – здесь его и зарубят, так что терять ему было нечего.
У тела сына остался только Неврюй. Сангир – его старший сын, наследник, и смерть его стала бы для нойона большим ударом.
Алексей опустился перед Сангиром на одно колено, поднял тело, перевернул его на живот, уложил на бедро лицом вниз, и изо рта Сангира потоком хлынула вода. Мельком Алексей увидел, как расширились глаза Неврюя.
Не мешкая ни секунды, Алексей уложил Сангира на спину, запрокинул его голову, зажал пальцами нос и приник к губам сына нойона. Сделал выдох, потом еще один – всему этому его учили еще в военном училище. Потом сложенными руками произвел четыре толчка на грудину – и снова дыхание рот в рот.
Через пару минут упорной работы Сангир закашлялся, отплевывая воду, а Алексей нащупал пульс на сонной артерии. Есть, бьется жилка, хоть и слабо.
Он повернул Сангира на правый бок, чтобы он не задохнулся запавшим языком, а вода могла стечь из легких. Главное – Сангир стал дышать сам, он остался жив.
Через несколько томительных минут мертвой тишины, когда окружавшие их воины боялись говорить и дышали едва-едва, Сангир открыл глаза. Они были мутными, взгляд блуждающий.
Неврюй, стоявший в толпе, вскинул руку:
– Мой сын жив! Великий Тенгри не оставил меня и сына своей милостью!
Знать и военачальники взорвались радостными криками, а примчавшийся лекарь, врачующий раны перевязками, только развел руками:
– Великое чудо, мой господин! Водяной царь не принял жертву, Божественный Тенгри спас твоего сына! Чудо невиданное!
Алексей отошел в сторону, разделся, выжал одежду и вновь оделся. Нашел на берегу свои сапоги, обулся, и тут к нему подбежал Кутлуг:
– Ай-яй-яй! Нехорошо! Такой герой – и в мокрой одежде! Идем!
Толстяк подвел его к арбе, подобрал шаровары и рубашку. Все было не новым, но чистым и добротным.
Алексей переоделся – так оно лучше, а мокрую одежду развесил на бортах арбы сушиться.
Толстяк вертелся рядом.
– Ах, шайтан! – причитал он.
– Это ты о ком? – поинтересовался Алексей.
– Да о тебе же! Оживить мертвого может только Великий Тенгри или шайтан. На Тенгри ты не похож, стало быть – шайтан.
– Кутлуг! Разве я похож на шайтана? Где мои рога, копыта, хвост?
– Тогда дэв! Они могут принимать обличье обычных людей. Это хорошо!
– Не понял, объясни.
– Теперь тебя все будут бояться и уважать.
– Что мне с того? Лишний кусок мяса на ужин перепадет?
– Э, какой ты непонятливый, все тебе надо растолковывать! Бояться будут, потому что ты дэв, общаешься с миром мертвых. Ты можешь призвать души умерших, и твои обидчики умрут в мучениях. А уважать – ты же вдохнул свою жизнь в Сангира. Это все видели, и отныне он твой побратим.
– Я – побратим Сангира? Я же раб! А он – сын нойона! Не смеши, Кутлуг!
– Еще не вечер. Сейчас нойон занят сыном. Он его очень любит, Сангир его наследник. Как истинный мужчина, Неврюй не показывает вида, что переживает – не к лицу. Но сыну его не быть братом рабу, и попомни мое слово – завтра же с тебя снимут кольцо раба.
– Я бы согласился и сегодня.
– Кузнеца нет, сняли бы и сегодня. А пока ты раб, Неврюй не снизойдет до благодарности.
Алексей был ошарашен. Он бросился в воду не для того, чтобы перестать быть рабом. Если бы тонувший был не сыном нойона, а десятником, он сделал бы то же самое. Если можно помочь погибающему, почему он должен стоять в стороне, как стояли другие? В отличие от степняков он хорошо умел плавать.
Пока Алексей осмысливал услышанное, Кутлуг продолжил:
– Когда станешь свободным и возвысишься, не забудь про толстого Кутлуга – ведь это я тебя приметил на невольничьем рынке и купил. Сделал водоносом, а не поставил убирать за скотом, и даже в шахматы разрешил играть, хотя рабам запрещено отлынивать от работы.
– Если все будет так, как ты сказал, – не забуду.
– Верно. Такие, как ты, держат слово.
Кутлуг улыбался Алексею, как лучшему другу, но глаза его были хитрыми.
Спать Алексея Кутлуг уложил в арбе, на стопке верблюжьих одеял, которые брал про запас – вдруг ночью гости замерзнут?
Утром все тронулись в обратный путь. Сангир был еще слаб и ехал не на коне рядом с отцом, а лежа в арбе. Обоз сдерживал движение, но ни один всадник не отважился ускакать вперед, к стойбищу – ведь рядом с арбой, где лежал Сангир, ехал сам нойон.
Добрались они поздно вечером. Семьи высыпали встречать охотников, но радостные крики быстро утихли, когда люди узнали о происшествии.
Сангира на руках перенесли в юрту нойона, хотя у него была своя, стоящая по соседству.
Алексей уже было направился к своему закутку в глиняном сарае, но тут его догнал Оюн:
– Тебя призывает Неврюй.
Оюн шел впереди, покрикивая на зазевавшихся моголов – прокладывал дорогу.
Телохранители, стоящие у входа в юрту, Алексея пропустили сразу, а Оюн остался снаружи.
Неврюй сидел со скорбным лицом.
– Что мне еще надо сделать для моего сына? – спросил он.
– Он должен три дня лежать, дышать чистым воздухом. Юрта для этого не годится. Утром его надо вывозить – можно недалеко, вечером возвращать. На четвертый день твой сын встанет.
– Хоп, якши. Я тебе верю. Ты будешь находиться при нем.
Алексей поклонился и вышел.
Однако вернуться в свой сарай ему не дали. Оюн, дежуривший у входа, сказал:
– Иди за мной.
Алексея привели в юрту по соседству с юртой Неврюя. Обычно там останавливались гости, наезжавшие из Булгара, – от битакчи до огланов и эмиров, и для раба это была честь необыкновенная.
Сначала Алексей подумал, что надо что-то делать, но служанки принесли ему горячих, только что из тандыра, лепешек, целое блюдо жареного мяса и блюдо сухофруктов – изюма, абрикосов, хурмы.
Алексей не спеша поел, и служанки поднесли ему чашу с водой для омовения рук, подали полотенце.
Алексей развалился на подушках и почувствовал себя на вершине блаженства. В первый раз за все время плена он наелся досыта, да не кислой груши-дичка, а мяса с лепешками.
Сон подкрался незаметно.
Утром его разбудила служанка:
– Пора кушать, обоз для Сангира готовят к выезду.
Алексей выпил кумыса, поел лепешек и вышел из юрты.
Сангира уже погрузили в арбу. Для Алексея подвели другую арбу, и в сопровождении десятка воинов маленький обоз выехал из становища.
Через несколько километров Алексей попросил остановиться. К нему подбежал десятник:
– Я в твоем распоряжении, говори, что делать.
– Постелите ковер, бросьте подушки и перенесите на них Сангира. Сами будьте в двух полетах стрелы. После полудня разведи маленький костер и повесь над ним котелок с водой.
– Исполню.
Всадники разъехались, образовав кольцо в километр диаметром.
Воздух был чистый, как родниковая вода.
Алексей тронул Сангира за руку:
– Ты как?
– Слабость еще есть. Опозорился я.
– Не то говоришь. В чем твой позор? Разве ты струсил в бою? Просто водный царь хотел забрать тебя к себе. Ты выздоровеешь и вскоре забудешь о плохом. А пока лежи, набирайся сил. Я найду для тебя лучшие травы, и ты через три дня встанешь на ноги.
Сангир кивнул и закрыл глаза, а Алексей стал описывать круги вокруг пригорка.
Еще в бытность свою у Владимира Мономаха он узнал о свойствах многих трав. Толковых лекарей было мало, но ему удалось набраться ума-разума у травника. Вот и сейчас он набрал целую охапку зверобоя, мяты, душицы, чабреца.
К полудню, в полусотне шагов от Сангира, с подветренной стороны, чтобы дымом не побеспокоить больного, десятник развел костер и на треноге подвесил над ним котелок с водой. Дождавшись, пока она закипит, Алексей бросил в котелок травы, здраво рассудив, что хуже от этого Сангиру точно не будет.
Отставив в сторону котелок, он дождался, пока травяной отвар немного остыл, и поднес котелок к губам Сангира:
– Пей.
Сын нойона, отпробовав, поморщился:
– Горько…
– Зато полезно. Хочешь быстро встать на ноги – выпей все это маленькими глотками.
Сангир так и сделал. Потом он в бессилии откинулся на подушки, на лбу выступила испарина.
Алексей боялся одного – воспаления легких, тогда Сангир быстро на ноги не встанет. Будь вода грязной или болотистой, так и случилось бы, но речная вода в то время была чистой.
Сангир был парнем молодым, и организм взял свое. На третий день, когда они подъехали к становищу, он соскочил с арбы и пошел рядом с ней. Правда, он еще придерживался за борт повозки.
Телохранители узрели эту картину и сразу доложили Неврюю.
Когда арба подъехала, нойон сам вышел посмотреть на сына, обнять его отеческой рукой, и Алексею на мгновение показалось, что, если бы не множество людей вокруг, Неврюй прослезился бы. Суров нойон, но отцовские чувства к первенцу сильнее.
Неврюй обнял подошедшего Сангира, прошептал что-то ему на ухо и ввел в свою юрту.
Погонщики на арбах погнали быков в стойло, Алексей же отправился к себе – он выполнил свое обещание.
Буквально через полчаса к нему в закуток ворвался толстяк:
– Я так и знал, что ты здесь!.. Идем к кузнецу!
– Кольцо снимать?
– Я же тебе предсказывал!
Кузнец к такому повороту событий был не готов – первый раз за время службы ему пришлось не ставить серьгу, а снимать ее. Он попытался разжать концы, но у него это не получилось. Тогда он просто перекусил медное кольцо клещами и вытащил из уха два полукольца.
– Держи на память. – Он протянул обломки кольца Алексею.
– Нет уж, и так не забуду…
Ранка саднила, но Алексей свободно вздохнул. Отныне он не раб, хотя отметина на мочке уха останется навсегда.
– Хватит себя щупать, не заставляй нойона ждать.
Толстяк сопроводил Алексея к юрте нойона, но вошел в нее Алексей один. Отвесил поклон.
Восточные люди любят лесть, придерживаются традиций. Нижестоящие гнули спины перед начальниками – тот же Неврюй отвешивал поклоны хану Батыю. Хан чингизид, в его жилах течет кровь великого Темучжина, и остальные военачальники ему не ровня.
– Досточтимый нойон, да продлятся его годы, хотел меня видеть?
– Садись. Отныне ты не раб и свободен. Ты рад?
– Не скрою – доволен.
– Благодарю тебя за спасение сына. Как ты сумел? Полагаю, в твоих жилах течет кровь самого шайтана или его потомков.
– Не гневайся, досточтимый нойон, только кровь дэвов и знания предков.
– Но ты вдохнул жизнь в мертвое тело! Такого не могут самые лучшие лекари и даже дервиши. По нашим традициям, которые никто не волен нарушить, отныне ты и мой сын – побратимы, а стало быть, ты – мой названый сын.
Алексей был шокирован. Утром он был еще рабом, а к вечеру стал побратимом сына Неврюя и его названым сыном. Карьера головокружительная!
Он растерялся. Что теперь делать? Если свободен, значит, можно уйти, вернуться на родину? Но по законам Ясы только моголы могли иметь оружие, а без оружия и коня он не сможет добраться даже до ближайшего города – Рязани. Стало быть, отсюда – новая угроза плена, а то и смерти от вездесущих дозоров.
Алексей поклонился нойону:
– Благодарю за честь великую, храбрый и благородный Неврюй. Не скрою, я растерян. Утром раб твой бесправный, вечером – названый сын.
– Завтра в честь спасения и выздоровления моего сына будет той – гости, скачки, куреш. Ты должен сидеть рядом с Сангиром. Уже половина улуса знает о его чудесном спасении. Ко мне приезжают гонцы с подарками от других тысячников и темников. А после праздника будем решать твою судьбу.
Алексей снова поклонился. Слишком быстрые и разительные перемены, он был в замешательстве.
Попятившись задом, он вышел из юрты. Повернуться к хозяину спиной, значит – нанести ему обиду, оскорбление, за это наказывали даже моголов.
Толстяк ожидал его у юрты.
– А, говорил я тебе! Пойдем, покажу тебе твое новое жилище. Юрта не хуже, чем у Сангира. И служанки есть. Отныне ты будешь вкушать то же, что и сын нойона.
Новая юрта, которой прежде не было, стояла недалеко от юрты Сангира, в тылах жилища Неврюя.
Алексей с Кутлугом вошел.
Пол юрты был застелен кошмой, поверх брошены хорезмские ковры, горкой лежат подушки. На них сидели, о них опирались руками, их подкладывали под спины. Был и низкий столик, как это принято у моголов. На треногах стояли масляные светильники. Вполне достойная юрта, на уровне достатка степняков. Неврюй не выставлял своих богатств напоказ и сына к этому приучил.
Утром на окраине становища начались приготовления к пиру. Стелили кошмы, раскатывали ковры, ставили чаши с угощениями.
Прибывших гостей встречал лично Неврюй. Многие из гостей были равны или выше его рангом. Не выказать им уважение – нанести обиду.
Когда гости расселись, во главе длинного, на три сотни гостей достархана уселся сам Неврюй. По правую руку от него сидел Сангир, правее сына – Алексей.
Гости стали перешептываться. Место почетное, по какому праву его занимает русич?
Перед тоем Алексея приодели: тюбетейка на голове, расшитый шелковый халат, красные ичиги на ногах. Сам Алексей ощущал себя попугаем из-за яркого халата.
Первый тост сказал хозяин, сообщив о чудесном спасении сына. Гости и хозяева выпили по пиале стоялого кумыса – после закваски и недельной выдержки кумыс пьянил не хуже вина.
Раздались здравицы в честь хозяина и его сына.
Когда гости слегка насытились, Неврюй снова поднял пиалу. На достархане была баранина жареная и вареная, копченая и жареная рыба, лепешки, свежие и сухие фрукты, сладкий шербет и халва, орешки в меду – угощение на любой вкус.
Когда Неврюй встал, наступила тишина.
– Хочу объявить всем – у меня появился названый сын, побратим Сангира. Это он спас моего сына. Пригубим чаши за его добродетель и здоровье.
После этих слов возникло секундное замешательство – слишком необычным было сообщение.
Побратимство с русичем было явлением редким, но не единственным. Александр Ярославич, прозванный в дальнейшим Невским, в свой приезд в Орду подружился и побратался с сыном Батыя, Сартаком, и стал сыном хана. В дальнейшем Александр склонил Сартака принять христианство – случай уникальный.
Гости выпили кумыс и принялись за еду. Когда они сказали ответные тосты и вдоволь наелись, начались игрища. Сначала – козлодрание. Всадники вырывали друг у друга козла, и тот, кто пришел с ним к финишу первым, стал победителем.
Для моголов козлодрание было одним из любимых развлечений, победителю вручали расшитый золотом пояс.
Затем начались схватки богатыров в борьбе куреш – борьбе на поясах. Для Алексея это было уже интереснее, чем козлодрание.
После чествования победителя начались соревнования по стрельбе из лука. Желающих было три десятка. Сначала они стреляли по целям на сто шагов, потом – на двести. Несколько вышедших в финал лучников стреляли уже по живым мишеням: рабы выпустили из клеток чирков – небольших и юрких уток. Победил один лучник, сбив на лету двух чирков. Сотник, из сотни которого был этот лучник, кричал громче всех.
Гости уже набрались кумыса и ходили, покачиваясь, говорили громко.
Алексей только пригубил чашу. Ему было интересно посмотреть праздник, поскольку он присутствовал на нем в первый раз.
Всей гурьбой народ направился влево от достархана – там начались состязания воинов, они дрались на деревянных мечах. Перед боем надевали жилеты, набитые ватой и простеганные, кисти рук перевязывали длинными лентами из плотной ткани. Щитов, как и защиты для рук, а также шлемов не полагалось.
Для бойцов образовался широкий круг для маневра, вокруг стояли разгоряченные зрители. Выставляли бойцов сотники и тысячники, каждый болел за своего.
Алексей смотрел с интересом: ему было любопытно узнать приемы боя моголов, тем более что на поединок выставляли лучших воинов. Он имел подспудный практический интерес – вдруг придется столкнуться в бою? Каждая армия отдавала предпочтение и учила своих воинов определенным приемам, и, увидев два боя, Алексей сразу понял – византийский опыт здесь ему не пригодится. Там гоплиты наступали строем под прикрытием щитов, мечи были короткие, на манер римских. А вот опыт боев с половцами мог пригодиться: оружие, тактика степняков, манера боя были очень похожи. Попутно он определил у поединщиков уязвимые места – они плохо защищали левую сторону. Конечно, в бою он будет прикрыт щитом.
Сходящиеся противники кружились волчком, издавали воинственные вопли, чтобы испугать, деморализовать соперника. Не брезговали подсечками, подножками, ударами локтей.
Когда большая часть поединков уже прошла, к Алексею подошел незнакомый могол. Одежды его были расшиты цветным шелком и золотой нитью, и видно было сразу – он не из простых сотников, мурза, не ниже. Могол ткнул Алексея пальцем в грудь:
– Желаю сразиться с тобой!
Сказал он это намеренно громко, желая в поединке с русским показать свое превосходство, и к ним повернулись.
К ним поспешил Неврюй, бывший неподалеку. Он не хотел скандала на празднике и в то же время не знал возможностей Алексея.
Алексей размышлял недолго. Отказаться – значит проявить трусость, бросить пятно на нойона. Хорош побратим его сына, если учебный бой отказывается провести!
– Я принимаю вызов!
Алексей, как и его противник, скинул халат, поскольку длинные полы его мешали свободно двигаться в бою, и надел ватный жилет. Им вручили палки, имитирующие мечи. Когда-то в Византии Алексей начинал свою учебу боем холодным оружием, и ему сразу вспомнилось, как доставалось пальцам и кистям рук при пропущенных ударах – аж костяшки фаланг заныли.
Вокруг них сразу образовался круг зрителей: большинство из них знали могола и болели за него. Алексея же громкими криками поддерживали лишь Сангир да десятники и сотники нойона.
Сам Неврюй был рядом с сыном, но вид напустил на себя безразличный. Похоже, он сомневался в победе Алексея. Раб был в плену полтора года, воинскими упражнениями не занимался, а без упорных тренировок мастерство и навык быстро теряются.
Воины встали друг против друга, между ними, как и полагается, судья. Он махнул рукой и отскочил в сторону, разрешая поединок.
Как и многие степняки, могол был кривоног, относительно высок, с мощным торсом и сильными руками. Перед боем противник хищно ощерился, показывая гнилые зубы, и Алексей едва не сплюнул – ну вылитый гамадрил! Ему уже было все равно, кто перед ним – десятник или сам сотник, сейчас могол представлял собой извечного врага Руси, жестокого и беспощадного. Алексей решил рубиться всерьез, лучник он или кто?
Оба в бой не бросались очертя голову, а начали осторожно и медленно передвигаться по кругу, не отрывая друг от друга взгляда.
Из толпы закричали:
– Амбагай, атакуй! Задай ему трепку!
Моголам была нужна победа. Пусть русский и собрат, и даже названый сын нойона, но он чужой по крови.
Амбагай сделал выпад, и Алексей с легкостью его отбил. И вдруг противник стремительно обрушил на него настоящий град ударов! Однако Алексею и здесь удалось отбиться, не пропустив ни одного удара.
Моголы свистели, кричали, прыгали, хлопали в ладоши, но ни одного выкрика в свою поддержку Алексей не услышал, воистину – свой среди чужих.
Улучив момент, он ударил противника деревянным мечом по левому локтевому суставу. Амбагай не вскрикнул, только глаза его еще больше сузились, да злость в них еще сильнее заполыхала яростным огнем. Алексей знал, что удар был сильным и болезненным.
Амбагай воинственный пыл умерил, ожидая, что Алексей станет нападать и неосторожно приоткроется. Но Алексей, в свою очередь, принял выжидательную тактику – нанес удар и отступил.
Толпа воинов неистовствовала – удар Алексея по локтю Амбагая не все увидели.
Амбагаю, подогретому кумысом, надоело ждать, и он кинулся в атаку, палка так и летала в его руках. Алексей же медленно отступал, едва успевая отражать удары.
Как только темп ударов замедлился, Алексей решил – пора! Он сделал один мощный выпад, второй… Амбагай купился и выкинул вперед деревянный меч.
Алексей же провел прием, которым раньше пользовался – коварный польский удар. Он резко развернулся боком, завел правую руку за спину и торцом палки сильно ударил Амбагая под правую руку – в легкое и печень.
От мощного тычка у могола перехватило дыхание, и он замер на месте. Алексей же развернулся анфас и приставил палку к кадыку врага.
Судья поднял руку, прерывая поединок. Он был опытным воином, прошел не одну сечу и из-за спины увидел удар Алексея, а потом и его красноречивый жест – меч к горлу.
Зрители были разочарованы, свистели и топали ногами.
Судья подошел к противникам, взял руку Алексея и поднял ее вверх. Но всем и так было понятно, кто победитель.
Когда судья отошел, Амбагай прошипел сквозь зубы:
– Мы с тобой еще встретимся, урус! Только меч у меня будет настоящий.
– Я тебя тоже убью по-настоящему, – тихо ответил Алексей и увидел, как на секунду в глазах могола появился страх. Уж Амбагай-то оценил мастерство фехтования Алексея, как никто другой. Деревянные мечи в их руках мелькали столь стремительно, что не все зрители поняли весь ход боя.
Зрители – они же гости – побрели к достархану. Сангир, рядом с ним – Неврюй, за ним – несколько сотников Неврюя, среди которых Алексей заметил Оюна и Хунбыша. Они дожидались Алексея.
– Ты замечательно провел бой! Не знаю, кто из моих сотников мог бы противостоять Амбагаю лучше, чем ты. Я боялся за тебя, ведь ты защищал честь нашего племени. Не знал, что ты у себя был знаменитым воином – так владеть мечом немногие могут.
На радостях Неврюй приобнял Алексея, так они и пошли к достархану. Когда Алексей проходил мимо гостей, многие выкрикивали поздравления – незримая чаша уважения склонилась в его пользу.
За достарханом сидели воины, которые по достоинству оценили работу с мечом уруса Алексея.
Когда все уселись, Сангир наклонился к Алексею и шепнул ему:
– Ты знаешь, с кем бился?
– Как я слышал, его Амбагаем звать.
Сангир засмеялся:
– Это багатур из тумена Мунке, его еще никто на мечах не мог одолеть, ты первый. Теперь тебя будут узнавать в лицо даже мальчишки в аулах. Посмотри на лица гостей, они шепчутся о тебе.
– Пусть. Я показал себя, но сделал это для твоего досточтимого отца и тебя. Как я мог опозорить род, с которым побратался?
Сангир так растрогался, что обнял Алексея. Неврюй был удивлен поступком своего обычно сдержанного сына, а Сангир повернулся и тихо повторил отцу слова Алексея. Тот выслушал и приложил правую руку к сердцу, выказывая тем самым благодарность своему названому русскому сыну.
Вечером гости стали разъезжаться. По обычаю провожал их сам нойон и его сын Сангир. Алексей стоял немного позади – он не имел права стоять рядом. Не знатен, не могол, не благородных кровей чингизидов. Но после прощания с нойоном многие гости подходили и к нему – поблагодарить за удовольствие, полученное от боя.