К месту службы
В девять часов утра 1 июля 1229 года теплоход «Каспий» отчалил от правобережной пристани, которую построили ниже по течению в пяти километрах от плотины. Теперь маршрут Волжский – Баку начинался здесь для того, чтобы не загружать лишний раз шлюзы и не терять времени на переход плотины. А пассажиров к пристани из Волжского доставлял автобус.
«Каспий» был первым пассажирским теплоходом, построенным на Бакинской верфи. За два года её существования на воду были спущены две баржи и вот первый опыт – пассажирский лайнер река-море.
Наталья Петровна Курская стояла на пристани, держала за руку четырёхлетнего Зоряна и махала вместе с ним рукой уходящему кораблю. Там на палубе стояли её сыновья с невестками и внуками и тоже прощально махали ей. Николай с Ниной и с двумя детьми должны были из Баку добираться до Тбилиси, а Сергей с Эммой и тоже с двумя детьми на попутном грузовом теплоходе до Красноводска. Оба только-только окончили военное училище и теперь, получив звание прапорщиков, направлялись к месту службы комендантами фортов.
Дело в том, что за пять лет своего существования Волжская Россия «напекла» больше тридцати укреплений-аэродромов. Комендантами в большинстве из них были офицеры, вышедшие на пенсию. Сейчас наиболее старших по возрасту комендантов и меняли первые десять выпускников офицерского училища. Вообще-то их выпускалось 28 человек (двоих отчислили на первых курсах), но десять курсантов последний курс проходили специализацию по пограничной службе именно в фортах. Николай и Сергей приступили к учёбе в начале октября 1224 года, когда караульные пятёрки стали менять на солдат и сержантов срочников весеннего призыва. Тогда-то они и согласились, в числе нескольких сержантов-контрактников учится на офицеров, поскольку за ними сохранили их оклады. Кроме воинских и технических знаний, всех будущих офицеров учили древнерусскому, латинскому и тюркскому языкам. И ещё дополнительно одному языку. Николай освоил грузинский, а Сергей фарси. Эмма за это время ухитрилась не только родить двоих детей, но и выучилась на фельдшера. Нина тоже не отставала ото всех, во-первых, она прекрасно освоила русский язык, потом выучилась на медсестру-санитара, научилась пользоваться рацией и, главное, сдала экзамены за курс средней школы. Конечно же, сделать всё это, да ещё поднять детей Нина с Эммой не смогли бы, если бы не их свекровь. Она в мае сама родила Руслану сына, оставила работу и сидела с внуками в декретном отпуске, пока сыновья с невестками столь интенсивно учились. А Нине освоить знания их цивилизации помогали все, но больше всех, конечно же, ее новая мама.
Корабль ушёл уже далеко, дебаркадер опустел, но Курская всё смотрела и смотрела ему вслед. В одночасье она вдруг потеряла то, что составляло смысл её жизни последние четыре года. Возвращаться в опустевшую квартиру не хотелось. Свою прежнюю фамилию, Седенко, она сменила на нынешнюю перед рождением их сына, когда они с Русланом решили зарегистрировать свои отношения. Руслан сейчас работал с археологами и с весны до осени пропадал в экспедициях организованных Лайсманом.
Алексей Натанович ещё весной 1224 года взял русича с собой в Курск, где состоялись переговоры с князем Олегом о совместной добычи железной руды. Летели туда на вертолёте, а обратно добирались верховыми до Белгорода, оттуда на небольшой ладье собирались было до Донецка, где вот-вот должны были запустить первую домну. Два дня в Курске Руслан, уже неплохо освоивший русский язык двадцатого века, должен был в качестве переводчика сопровождать заместителя директора ОАО «Донецкий металлургический комбинат», который, при посредничестве Лайсмана, вёл переговоры с князем Олегом о коммерческих вопросах освоения железорудных месторождений Курского княжества. Однако, уже на второй день Алексей Натанович отпустил его, для поиска родных. Главную задачу, которую подспудно держал в уме министр иностранных дел, Руслан выполнил. Князь Олег, узнав, что исчезнувший навсегда сын известного в Курске боярина Мала жив, был очень обрадован. В результате его отношение к Россиянам стало более доверительным, и переговоры пошли гораздо быстрей.
Руслан, тогда нашёл племянника, который с небольшой дружиной ещё по первому ледоставу доставил с Волоконки дань для княжеской казны, да так и задержался здесь до разлива. Весь остальной род боярина Мала перебрался в Волоконку. Они, взяв глиняный сосуд с сурьей, сходили на погост на могилы отца и матери Руслана, которые стояли рядом. Племянник, тогда ушёл с погоста, оставив Руслана одного поговорить с родителями. Тот откупорил сосуд, разлил сурью в серебряные чарки себе и отцу, поставил отцовскую на его холмик, а на холмик матери положил отломленный кусок хлеба (ты же, мама, всё равно никогда не пила). Затем присел в ногах у отца, выпил и закрыл глаза. Он вспоминал своё детство, перед ним проносились картины смеющейся матери в окружении его братьев, отец, провожавший его в Волоконку, венчание с Первинкой… Вдруг картины все куда-то делись, и перед ним в белом молоке тумана появились лица отца и матери. Они почему-то были молоды, как тогда, в годы его детства.
– Сынок, тебе, – отец почему-то говорил не на своём, а на языке этих русских с берега Волги, – будут даны сокровенные знания. Воспользуйся ими и не бойся их открыть.
– Люби, Руслан, люби, и предки твои, наши боги, тебя не оставят, – улыбнулась ему мать.
Это происходило настолько, как наяву, что Руслан, которому казалось – вот они голоса, прямо перед ним, открыл глаза. Тишина погоста встретила его взгляд на крест над могилой матери. Он перевёл взгляд на крест у изголовья могилы отца, встал, низко поклонился отцу, потом матери.
– Будьте покойны в нави. Честь не уроню. Ваши наставления не забуду.
Вот тогда-то он пришел на торжественный обед, которым князь угощал гостей по случаю подписания договора и попросил Лайсмана отпустить его съездить в Волоконку.
– А там по пути избушка того старца, который тебя вылечил? – Алексей Натанович знал историю жизни Руслана.
– Да.
Немного подумав, Лайсман обратился к князю Олегу с просьбой, не даст ли он трёх верховых коней для похода к Белогороду. Оттуда они доберутся до Донецка по Северскому Донцу. Олег удивился, ведь послов ожидал вертолёт:
– Чему те? Вертолёт же исть?
– Княже, – вступил в разговор Руслан, – братьев в Волоконке видеть хощу, посол с мею хоще путь ведать.
Согласился князь и велел к завтрашнему утру приготовить трёх коней для гостей и трём дружинникам до Белгорода идти с гостями, чтобы охранить их, да и коней вернуть назад.
На следующее утро Руслан, Лайсман, сержант охранник из взвода охраны СБ, племянник Руслана, который и так собирался возвратиться в Волоконку, и трое дружинников князя отправились в Белгород. А помощник посла и остальная охрана с документами улетели в Донецк на вертолёте. Из Белгорода на небольшой восьмивёсельной ладье (по четыре с борта), которую занарядили до самого Донецка, они отправились вниз по течению, и Руслан едва не пропустил устье того ручья, свернув на который конь когда-то спас ему жизнь. Времени прошло много и деревья стали как-то покрупнее, а кусты оказались повырублены. Причалив к берегу, путешественники оставили на месте русланова племянника с экипажем, а сами отправились к избушке.
Руслан, который вёл за собой двоих волжан, волновался, сердце билось, боясь не застать старца в живых. Какова же была его радость, когда на его оклик вышел Светозар, седой как лунь. После объятий и представления Лайсмана и сержанта, старик пригласил всех в дом, где рассевшись на лавках гости стали слушать недолгий рассказ Руслана о своих похождениях после того, как он этот дом покинул. В конце, рассказав о том, чем он сейчас занимается, Руслан обратился к хозяину со следующей просьбой:
– Светозар, сей муж, Алексей, хоще ведать старые словеса о повестях рода нашего, русице. А рече що ведашь ты.
– Чему те ведать? – спросил старик Лайсмана.
И тогда Лайсман рассказал о том, что их народ прожил уже восемь веков от сегодняшнего времени. Что за эти восемь веков по земле русской прошли сотни пожаров и бед, что особо рьяные последователи Христианства за это время уничтожали всякую память о прошлом Руси до её крещения, чтобы оклеветать его, представить ужасным и диким. В результате мы потеряли память о нём, и провидение божье забросило нас сюда, во времена старинные, видимо для того, чтобы лучше познать своё далёкое прошлое, а значит себя. Лайсман говорил искренне, пытаясь убедить старца помочь найти что-то сокровенное.
Светозар помолчал, думая о чём-то, потом встал:
– Се дни Алексий ступай с гридне к стругу, а с зарания иди к ме и кличь четыре чадо. Знань узрети, кое хоще. Руслан, ты тут остатися.
Что же оставалось? Дело было далеко за полдень, и Лайсман с сержантом пошли обратно к Ладье, оставив Руслана. А старец развёл огонь в очаге и поставил варить похлёбку из сушёных грибов, трав и крупы. Пока всё это варилось, он расспрашивал Руслана о его жизни, о людях, которых тот привёл сюда. После трапезы они вышли из избы и Руслан пошёл за старцем к большому старому дубу, что стоял на полянке метрах в двадцати от дома. Там, под дубом, старец стал лицом к заходящему солнцу и заговорил. Он говорил о том что жить ему осталось немного – следующую зиму он уже не переживёт и уйдёт к предкам в Навь, но в тайну, которую хранил до сих пор один, он решил посвятить Руслана. Храбрый русич же должен перед лицом солнца поклясться богу единому и богам русским, что он сохранит то, что доверит ему Светозар. Руслан, вслед за старцем, произнес слова клятвы. Они поклонились уходящему солнцу и вернулись в избу. Светозар не спал всю ночь, он думал о своём решении доверить тайные рукописи этим людям. Сомнения терзали его. Сталкиваясь с новыми хранителями мудрости, монахами и проповедниками христианства, старец всё больше боялся открыть кому бы то ни было поколениями его предков хранящуюся информацию, которая плохо вписывалась в новую религию. Он слышал об уничтожении княжескими дружинниками по наущению служителей этой религии мест поклонения его и его народа своим старым богам. При этом огню предавались и идолы и священные писания о минувших делах пращуров и богов русских. «Ну что ж с того, – думал Светозар, – что я умру и унесу тайну с собой в могилу, а те записи сгниют в земле? Всё-таки есть надежда, что Руслан сохранит их. Да и этот Алексей, хоть и христианское имя носит, но видно, что искренне хочет познать прошлое русичей. Значит есть надежда, что всё это тайное богатство не пропадёт…»
На рассвете прибыли Лайсман с сержантом и четырьмя гребцами ладьи. Старец взял с Алексея Натановича обещание, что то, что он сейчас увидит, будет использовать только с разрешения Руслана. И, получив это обещание, вся группа, после короткой трапезы печёными лепёшками с травяным чаем и мёдом, двинулась к дубу. Там, метрах в пяти на запад от дерева, старец показал, где нужно расчистить землю принесённой им деревянной лопатой. Вскоре, под слоем дерна сантиметров в пятнадцать, показался деревянный щит с медным кольцом. Сержант поднял щит, перевернул и положил рядом с открывшимся входом в подземелье, в которое вела вертикальная лестница. Старец стал зажигать факел, высекая искру кремнием по кремнию, Лайсман поднёс к факелу газовую зажигалку, и просмолённая пакля тут же вспыхнула.
– Любо, – улыбнулся Светозар, и, обращаясь к Руслану и Лайсману, добавил, – ты и ты идем, – и стал спускаться вниз по лестнице, ведущей в обложенный брёвнами, метра четыре глубиной, колодец.
На дне колодца находился невысокий, в полтора метра проём, за которым открылся довольно просторный погреб два на три метра и около двух метров высотой. Помещение и сверху и снизу и со всех четырёх сторон было обложено брёвнами. Перед вошедшими открылся склад из девяти сундуков. Старец, смахивая пыль с крышек стал открывать их один за другим, отмыкая запоры ключами.
В сундуках лежали книги! Часть из них была сшита из пергамента, другие из тонких дощечек, но были ещё и написанные какой-то клинописью медные пластинки… Лайсман онемел от этого богатства, он переходил от сундука к сундуку, рассматривая их содержимое при свете своего фонарика. Наконец, взяв себя в руки, он обратился к старцу, от волнения не замечая, что говорит на родном языке, а не языке тринадцатого века:
– Светозар, дорогой, ты позволишь нам забрать с собой это?
– Да, яко рече Руслан, – старец посмотрел на русича.
– Да буде так, – кивнул тот, и сундуки вновь были закрыты на запоры.
Через три часа, когда вся поклажа, с помощью пеньковых верёвок была поднята на поверхность, доставлена к реке и под присмотром Руслана погружена на ладью, Лайсман привёл к ладье и старца. Ему с трудом удалось уговорить того идти с ними на Волоконку, чтобы оттуда лететь вместе с этой библиотекой в Волжский, потому что он понимал, что без этого отшельника расшифровать содержимое сундуков будет очень непросто. Как только судно отчалило от берега, сержант связался по рации с Донецком и Волжским, чтобы Лайсман заказал на следующий день вертолёт к Волоконке. Через два дня 24 апреля, когда солнце перевалило за полдень АН-2, вылетевший утром из Донецка приземлился на аэродроме Волжского. Сундуки с сокровищами погрузили в ожидавший их ГАЗ-66, Руслан сел в кабину грузовика, а Лайсман со Светозаром сели в министерскую волгу, и обе машины двинулись в город, где их уже ждала Гринёва, подготовившая отдельную каморку в подвале центральной библиотеки для столь ценного груза. Ключ от стальной двери этого спецхрана, после того, как туда перекочевали все сундуки, был отдан Руслану. Затем Лайсман отвёз в гостиницу старца, доверив Руслану же обустроить того и ознакомить, сколько возможно, с городом, а сам отправился, наконец, к государю.
Доложив Ярославцеву об итогах переговоров с князем Олегом, Лайсман перешёл к главному для себя вопросу:
– И ещё, Андрей Андреевич, у меня к вам личная просьба, – министр иностранных дел положил на стол Ярославцеву лист бумаги с заявлением об отставке.
Он впервые подумал об этом ещё зимой, когда ребята из службы внешней разведки нашли в новгородском монастыре и переправили в Волжский греческий перевод «Велесовой книги». Там было описание тех самых дощечек «Изенбека», с которых и был сделан перевод на греческий. Правда, самих дощечек не было, их отправили в Константинополь. Потом были найдены несколько списков «Слова о полку Игореве», «Житие Андрея Боголюбского», «Сказание о славном князе Гостомысле»… Вскоре художественных описаний дел давно минувших, как и хронологических описаний событий, ранее неизвестных России, перевалило за три десятка. Лайсмана подмывало заняться изучением этого материала, но служба министра не оставляла для этого времени. Клад Светозара был последней каплей переполнившей чашу его терпения. Больше он не мог существовать в отрыве от своего любимого занятия – изучения истории. Ещё в самолёте он написал это заявление.
– Да в чём же дело? Что Вас не устраивает? – удивился Ярославцев.
– Да всё устраивает, Андрей Андреевич, только я больше не в силах… Понимаете, я историк, вы же знаете – кандидатскую готовил до того, как… В общем сейчас открываются такие перспективы изучения нашего неизвестного прошлого, что я просто не могу это упустить. Если бы вы знали, что я сегодня привёз. Это всё равно, что… что… ну что найден возле Волжского резервуар с газом на 50 лет полного обеспечения города.
Действительно, с газом у города пока были большие проблемы. Зиму кое-как пережили с мазутом на ТЭС и газом на отопление только для части индивидуальных домов. Только-только два первых рейса танкера из Баку позволили дать газ всему городу на два дня в неделю.
– Так что же вы, Алексей Натанович привезли?
– Вы вообще-то любите историю?
– Очень даже.
– Тогда, если я вам это покажу, то боюсь, что оставите должность государя и сами займётесь изучением этого клада.
– Гм, заинтриговали.
Ярославцев посмотрел внимательно в горящие глаза Лайсмана, подумал немного, открыл дневник-календарь на завтрашней странице, что-то там пометил и сказал:
– Ладно, Алексей Натанович, завтра с одиннадцати до двенадцати вы мне покажете этот клад, тогда и решим с вашей отставкой. Кстати, подготовьте в таком случае пару-троечку кандидатур на ваше место.
На следующий день Лайсман с Ярославцевым отправились на государевой волге в библиотеку, где Ирина Яновна Гринёва с утра организовала ксерокопирование рукописей Светозара. Руслан открывал каморку, где были сложены сундуки, доставал по очереди одну книгу. Закрывал заветный склад и нёс её наверх. Там Таня Спицына под присмотром старца распечатывала в пяти экземплярах страницу за страницей. Затем Руслан спускался в подвал, относил скопированную книгу и приносил следующую.
Пожилая вахтёрша встала из-за стола, узнав государя, который вошёл вместе с министром и охранником.
– Здравствуйте. Ирина Яновна у себя? – спросил Лайсман.
– Здравствуйте. Она в отделе копирования, на ксероксе. Проходите.
Ярославцев и охранник, так же поздоровавшись с вахтёршей, прошли вслед за Алексеем Натановичем на второй этаж. Там они и нашли Гринёву, которая сортировала копии, складывая их в книгу. Там же находились и Светозар с Русланом. После взаимных «здравствуйте», когда Спицына прекратила копирование. Лайсман представил Ярославцеву русичей, и, поскольку комнатка оказалась тесноватой для столь большого количества посетителей, он сразу перешёл к делу.
– Руслан, наш государь интересуется вашей библиотекой, покажи её нам.
– Ладно, пойдём, – и, обращаясь к старцу, попросил, – Светозар, будь тут, а поведаю государю ны харатьи.
– Поведай, – ответил Светозар, и Руслан повёл гостей в подвал.
Старец Светозар последний год жил в ожидании какого-то чуда. Это началось с лета прошлого года. Тогда, возвращаясь из торговой поездки, белогородский боярин Твердислав заглянул к нему, чтобы взять состав из сушёных трав для приготовления отвара на лечение своей жены, та животом мучилась. Он-то и рассказал отшельнику о новых людях, которые появились в Цемесской бухте, договорились с адыгами и строят рядом с развалинами греческого города Бат, на восточном берегу Цемесы, свой город – Новороссийск.
С тех пор Светозар всех, кто к нему приходил, расспрашивал о новом, невесть откуда взявшемся народе. Сопоставляя рассказы своих гостей с тем, что было записано в сказаниях, хранившихся у него, он всё больше задавался вопросом, не те ли это гиперборейские боги, которые были предками руссов? Ведь и те летали на своих птицах по воздуху и ездили в телегах без лошадей. Потому-то, влекомый этим непреодолимым любопытством, он и согласился вместе со своим «харатьями» отправиться в далёкий путь на Волгу.
Лайсман с Русланом поднялись наверх одни, государь уехал, оглядев всё богатство, которое накопил за эти месяцы министр иностранных дел, растратив на него не меньше половины своей зарплаты за эти месяцы. Хотя, конечно, часть денег ему и выплатил институт истории, который возглавляла Гринёва.
– Ну, Ирина Яновна, – сиял Алексей Натанович, – готовьте место хотя бы младшего научного сотрудника. Я перевожусь к вам на работу.
– А Ярославцев где?
– Уехал, согласился меня отпустить. Так что, на следующей неделе я к вам, займёмся расшифровкой и переводом всех этих рукописей.
– Ох, Алексей Натанович, надеюсь не пожалеете…
… – Наташа!
Курская обернулась, и её глаза расширились от удивления, а лицо засветилось радостью. Её окликнул Руслан.
– Боже мой, Русик. Как ты тут оказался!?
– Папа! – бросился ему на руки Зорян, которого назвали так по настоянию отца за то, что родился на заре.
Они обнялись втроём
– С Алексеем прилетел. Он тут книгу свою представлять будет, а я хотел успеть ребят проводить. Ты же написала, что сегодня убывают в Баку.
– Да, вон уплыли, – Наталья Петровна махнула в сторону удалившегося корабля, – не успел немного.
– Жаль. Ладно, увидимся ещё где. Поехали домой что ли?
– Поехали.
Они двинулись на берег, где стоял новый маршрутный автобусик ГуАЗ-П. Такие начал выпускать недавно заработавший гумракский автозавод, построенный на одной площадке с авиационным и моторным заводами.
Баку встретил пассажиров «Каспия», пришвартовавшегося у пирса около полудня 4 июля, нестерпимым зноем. Если бы не легкий, хотя и тоже горячий, ветерок с моря, казалось, что можно было свариться под жарким солнцем Апшерона. Братья Седенко взяли такси и, запихнувшись туда вместе с жёнами и детьми, поехали к гостинице «Морская». Оставив в двух номерах свои семьи, они направились в губернское управление, большое трёхэтажное здание, расположенное недалеко от гостиницы, и построенное, как и все здания «русского» Баку, из белоснежного ракушечника. Там располагался и пограничный комиссариат Закавказья. Шли пешком, стараясь держаться в слабой тени молодых деревьев, рассаженных вдоль тротуаров, так как от домов тени почти не было.
Пограничный комиссар воевода Иваненков Пётр Николаевич оказался на месте. Два часа назад он, вместе с губернатором, проводил на аэродроме государя, министра безопасности и начальника пограничной службы Волжской России. Сейчас он заскочил к себе в кабинет перед тем, как отправиться домой – воскресенье же, выходной. Ярославцев Андрей Андреевич, избранный в прошлом году государем на второй срок, приезжал сюда на большую конференцию, организованную закавказским губернатором Рагимом Рагимовичем Рагимовым. Об этой конференции они договорились как раз во время прошлогодней предвыборной компании. Хорошо знавший об экспериментах на предприятиях Закавказской губернии, государь тогда ещё попросил Рагимова написать об этих экспериментах книгу, на что тот ответил, что книга готова, но вот с изданием проблемы. Академия наук перегружена планами изданий, у них денег на всё не хватает, а сами издательства готовы вкладывать свои деньги только в коммерческое чтиво.
Ярославцев обещал помочь, и сразу же после победы на выборах выделил из президентского резерва Рагиму Рагимовичу деньги на небольшой, в тысячу экземпляров, тираж его книги. В январе вся эта тысяча под грифом «Библиотека организатора производства» была разослана членам правительства, губернаторам, депутатам госдумы, руководителям предприятий…
И вот теперь, в новеньком, только-только весной открывшем свои двери губернском дворце культуры, проводилась научно-практическая конференция по методам организации производства, стимулирования качества работы предприятия и его эффективности.
Рагим, окончил в 1980-м году сумгаитскую школу №13 с золотой медалью. Учился он хорошо и легко. Ему нравилось всё и физика, и математика, и история, и литература… Правда, в девятом классе его чуть было не погубила любовь к однокласснице Олечке, он тайно ото всех вздыхал о ней больше года, по-рыцарски всегда старался возле неё чем-то ей услужить… Но, как раз в конце девятого класса, выяснилось, что Олечка влюблена в его друга Володю, а тот тоже от неё без ума. Рагим окончательно замкнул свою любовь, и, к счастью для школы и для себя, ещё больше вгрызся в учёбу, чтобы заглушить свои страданья.
Отец Рагима работал мастером на Трубопрокатном заводе, часто у них в доме собирались его друзья по работе и мальчишка много раз слышал кухонную критику за стаканом чая или вина о том, как плохо организовано то-то и то-то, и как хорошо было бы организовать по другому, но… Подспудно у него было тоже было желание что-то изменить. Но как? Уже в десятом классе он попытался как-то вступить в разговор взрослых на эту тему. Те отшутились, а отец потом выговорил ему за это встревание и намекнул, что, давай-ка сынок, после школы иди на факультет экономики в АЗИ (Азербайджанский институт нефти и химии имени Азизбекова).
– Там тебя научат, как да что организовывать, тогда и будешь лезть со своими советами.
Когда же на выпускном у него зашёл разговор о будущей учёбе с классным руководителем, физиком Василием Ивановичем Новосельцевым, тот усомнился в правильности его выбора.
– Ну, Рагимчик, если уж ты решил учиться на экономиста, то зачем тебе в АЗИ? С твоей золотой медалью можно реально поступить в Плехановский институт народного хозяйства в Москве. Слышал о таком? Там очень сильная профессура, там-то асов по экономике и готовят.
И Рагимов поехал в Москву.
В 1985 году он блестяще защитил диплом, и куратор его дипломного проекта предложил Рагиму остаться аспирантом, но тот не согласился, потому что собирался жениться, а выжить на стипендию аспиранта с семьёй, да ещё снимая квартиру в Москве было невозможно. Нет, конечно, его избранница Аня, «лимита», работавшая в столице маляром, могла бы обеспечить их своей зарплатой, но Рагим и мысли не допускал, чтобы его содержала жена. Это он и объяснил своему куратору, поблагодарив его за доверие и заверив, что на будущий год непременно поступит на заочную аспирантуру, после того, как обоснуется со своей семьёй.
В конце концов, Рагим, забрав свою жену, уехал по направлению в Волжский, где на базе филиала Волгоградского инженерно-строительного института, создавался самостоятельный аналогичный Волжский институт. Под это дело министерство образования, при поддержке Волжских партийных и советских руководителей, забило Госстрою СССР в план на 1985 год строительство нового корпуса института и жилого дома для профессорско-преподавательского состава. Именно из-за квартиры он и приехал сюда с женой сразу после того, как они съездили в короткое свадебное путешествие к родителям Ани в деревню под Горький, а потом и в Баку, где в третий раз отпраздновали свою свадьбу. В 1986 году у них родился сын, и они получили двухкомнатную квартиру. Тогда-то Рагим и взялся всерьёз за подготовку кандидатской диссертации. Только вместо экономических отношений переходного периода от развитого социализма к коммунизму, которые ему советовал разработать его куратор, Рагимов взялся за изучение экономики периода НЭПа. Дело в том, что набирала силу перестройка, страна пыталась выйти из застоя экономического и политического. А НЭП – это был период, когда темпы роста экономики страны были столь высокими, какими они не были ни до, ни после.
И хотя в конце 1989 года он защитил диссертацию и даже пытался, как мог, популяризировать выводы своей работы, но в стране, где криминальный капитал, деля сферы влияния, раздербанивал её на части, было не до его открытий и выводов. Воровской номенклатуре, захватившей власть, нужна была легитимизация. В 1992 году криминал захватил всю экономику в России, да и в других республиках, развалившегося СССР. Тогда Рагимов, который не в состоянии был прокормить свою семью на нищенскую зарплату преподавателя, даже и кандидата экономических наук (Анна сидела в отпуске по уходу за третьим ребёнком, дочкой), поддался на уговоры земляков, стал помогать им организовывать торговлю азербайджанским товаром в Волжском. Он организовал своё частное торговое предприятие, и дело пошло. Чтобы уйти от рэкета, уже в 1993-м организовал частное охранное предприятие, куда с хорошими окладами номинально устроил подставных лиц и их зарплату выплачивал руководителям милиции города. Во времена крутых наездов, когда милиция отбивала его от ОПГ, платил им ещё и премию. Вскоре это охранное предприятие взяло под свою «крышу» ещё несколько частных фирм и дело пошло. Грамотно распоряжаясь своими торговым и охранным бизнесом Рагим к 1998 году сколотил хороший капитал, оставшийся солидным даже после того как экономику заштормило дефолтом. Он, наконец, собирался купить новую просторную квартиру для своего семейства, как грянул 1999—1224 год.
С первого дня катастрофы все его товары были реквизированы, предприниматели-азербайджанцы, работавшие в его торговом ООО, и охранники закрытого теперь охранного предприятия, ушли рыть ров, а самого его пригласили в промышленный отдел Академии наук. Там, разрабатывая и обсчитывая походы отрядов первопроходцев, он и уговорил президента АН Бердникова включить его в бакинскую экспедицию.
Из полсотни своих земляков, пятерых, опытных строителей в прошлом, он вместе с собой включил в состав первой экспедиции, которую возглавил Юрий Николаевич Пеньковский пожилой и опытный геолог по образованию, до самой пенсии работавший главным инженером управления буровых работ Лукойла в Тюмени. Пеньковский определил Рагимова в свои заместители и не прогадал.
С первых дней, как, договорившись с эмиром Баку Гусейном, на берегу Бакинской бухты экспедиция разбила палаточный лагерь, Пеньковский с головой ушёл в разведку нефтяных месторождений и организацию добычи нефти. Рагиму пришлось самому организовывать строительство и обустройство посёлка, разведку дна бухты и строительство пирсов. Даже с учётом прибывающего пополнения из Волжского, рабочих рук не хватало катастрофически. И тут, как нельзя кстати, проявилась его способность договариваться с местными вождями кланов и с эмиром. Их людские ресурсы хлынули на строительство русского города и порта Баку. В конце мая 1224 года к ним прибыл, назначенный указом Ярославцева губернатором, Бескаравайнов. Он выслушал доклады Пеньковского и Рагимова и принял решение, предварительно обговоренное ещё с Андреем Андреевичем, о том, что экспедиция расформировывается, Пеньковский организует и возглавляет предприятие по разведке и добычи нефти, а Рагимов назначается вице-губернатором и вместе с губернатором начинает организовывать строительное, нефтеперерабатывающее и портовое предприятия. Вот тут-то Рагим и вспомнил свою кандидатскую диссертацию. Он сразу же попытался убедить Бескаравайного в том, что надо использовать НЭПовский опыт организации труда. Суть её заключалась в следующем:
Зарплата рабочих, в зависимости от их квалификации и добросовестности, должна была отличаться от минимальной, соответствующей прожиточному минимуму, до максимальной, соответствующей 15 прожиточным уровням. А максимальная зарплата инженера – превышать прожиточный уровень в 20—30 раз.
Гавриил Кириллович сперва отнёсся к его идеи недоверчиво – чего огород городить? К тому же дело это было довольно хлопотным, надо было как-то такую систему согласовать с правительством страны, ведь все предприятия, которые они организовывали в Баку, были государственными, или с контрольным пакетом акций у государства. Но Рагим не отступал. В конце августа, когда были построены два, вплотную друг к другу двухэтажных служебных коттеджа для губернатора и вице-губернатора, Рагимов пригласил к себе на день рождения, совпавший с новосельем, Бескаравайного, который теперь ещё и соседом стал, Пеньковского и ещё трёх руководителей – строительной компании, нефтеперерабатывающего завода и порта. Естественно все пришли с жёнами. Во дворе своего дома, в беседке, после нескольких тостов за обильным столом, воспользовавшись тем, что женщины пошли в дом осматривать обустройство новосёлов, Рагимов опять завёл разговор о необходимости менять подходы к оплате труда на предприятиях, но на этот раз он начал издалека.
– Вот Гавриил Кириллович, в девяностом году, в апреле в Волгограде на базе ВПШ, потом из неё сделали институт управления, в канун 120-летия со дня рождения Ленина проводилось что-то вроде мозгового штурма по вопросам экономики. Там разные идеи предлагались, обосновывались. Тогда и я о своих исследованиях там докладывал. И вот подходит ко мне в перерыве один мастер с Моторного. Он там тоже выступал со своей экономической концепцией хозрасчёта подразделений внутри предприятия. Так вот, этот мастер мне рассказал одну очень знаковую историю, которую ему поведал его отец, работавший после ремесленного училища в конце сороковых годов на каком-то питерском заводе. Там лопнул вал большого мощного пресса. Пресс был на этот завод завезён из Америки ещё где-то в девятнадцатом веке. Ну так вот, выточили новый вал, а с резьбой проблемы – шестерён подобрать невозможно. Сами понимаете – у резьбы шаг не просто дюймовый, а и дюймы-то на разных предприятиях тогда не совсем точно совпадали. Вобщем – тупик. И тут кто-то вспомнил про Семёныча. Был у них такой токарь, ещё до революции асом в своём деле слыл, в начале сороковых должен был на пенсию выйти, да после войны пришлось. Кинулись его искать, и, слава богу, жив оказался. Пришёл, долго измерял шаг резьбы на старом, сломанном валу, потом подошёл к новому валу, включил станок и вручную! нарезал резьбу, потом повернулся, буркнул: «ставьте» и пошёл домой. Кинулись ставить – точно, как родной вписался. Так вот, я, когда изучал материалы того времени, пришёл к интересному выводу.
Рагимов разлил в бокалы гостей немного сухого вина.
– Ну давай, давай, Рома, – так его звал с первого дня знакомства Пеньковский, – интересно, какие там у тебя в диссертации выводы. Вообще я ещё пацаном успел застать рабочих дореволюционной выучки. Могу подтвердить – мастера были классные, и ответственность у них за дело была огромная.
– А выводы, Юрий Николаевич, такие, – продолжил Рагим, пригубив винца, – за три года строительства коммунизма большевики практически отменили деньги, перейдя на натуральный обмен и распределение не только продуктов питания, но и промышленных товаров, довели экономику страны до полного коллапса, а людей до людоедства. Вот только тогда, когда была уничтожена физически четверть населения страны, у Ленина хватило здравого смысла понять, что коммунизм не получится, даже если, как он обещал, большевики уничтожат девять десятых народа России.
– Ну да, правильно, были возвращены в экономику рынок и деньги – НЭП, одним словом, – вступил в разговор Бескаравайнов, – это-то мы знаем. А выводы-то какие из этого?
– Погодите, Гаврила Кириллович. Так вот, устанавливая систему оплаты на государственных предприятиях, а я напомню, что тогда вся промышленность была национализирована, за основу был взят опыт дореволюционный.
– Так правильно, – вступил в разговор директор строительной компании, сорокалетний Александр Васильевич Кулик, – другого опыта, кроме как дореволюционный, ведь не было. Так?
– Вот именно, – подтвердил Рагимов и рассказал о системе оплаты труда на предприятиях, установленной с 1921 года.
– И вот это-та система оплаты, – продолжил он, – вкупе с социальными гарантиями, вроде бесплатного образования, медицины, пенсий семьям погибших красноармейцев и многого другого, дали удивительный эффект невиданно высоких темпов роста экономики. А вот теперь о главном выводе, который я сделал тогда и в котором я уверился за эти годы ещё больше. Доходы конкретного человека – это его гордость, ибо они говорят о том, что ОБЩЕСТВО ему эти доходы доставило за его дела. Значит в принципе – доходы человека – это степень уважения общества к нему, к его делу. До революции и в период НЭПа высочайшим образом ценился профессионализм, добросовестное отношение к делу. Именно это давало толчок к развитию производства и товаров и услуг, причём высокого качества. Ибо, напомню, наиболее высоко ценилось качество профессионала, или, как там, у Удинова, капитала-рабочая сила. Потом при развитии социализма и постепенном приближении его к коммунизму эти качества уценились. Зарплата – единственный честный доход человека снивелировалась, практически сравнялась, что у работящего профессионала, что у лодыря-неумехи. Высокий профессионализм и ответственность перестали быть в чести у общества. В результате мы имеем то, что имеем.
– Ну, тут я не соглашусь, – Пеньковский взмахнул рукой с надкусанным яблоком, проглотил разжёванный кусок и продолжил, – ведь были же и доски почёта и грамоты, ордена и медали передовикам.
– Да это же всё насмешка, – вступил в разговор начальник порта Вартанов Илья Арутюнович, – мне вот отец рассказывал, как на строительстве Братской ГЭС он работал слесарем в гараже. Там гараж на сотню машин и посёлок возле него отапливался котельной на дровах. Сорок кубов в сутки надо было наколоть в зимние месяцы. Ну и там, на зиму, отправляли по полтора десятка человек с гаража с сохранением средней зарплаты. Так начальник автоколонны, которому всё это подчинялось, каждый день начинал и заканчивал на этой котельной. Подгонять приходилось всех, иначе, сами понимаете, сибирские морозы и ага – летальный исход и для гаража и для посёлка. И вот отец со своим другом договорились с этим начальником колонны, что он им будет платить в два раза больше средней зарплаты, а они вдвоём обеспечат котельную дровами так, что он забот с ней знать не будет. Всю зиму упирались мужики, работали без выходных практически, ну и зарплату естественно получили о-го-го. И для автоколонны-то это было выгодно – денег они получили за четверых, а сработали за пятнадцать человек – экономия. Но по весне проверка бухгалтерии автоколонны вышестоящими ревизорами, наткнулись на эту оплату. Так чуть под суд начальника автоколонны не подвели. Вот вам и всё уважение и к зарплате людей и к умению организовать эффективную работу по-советски.
– Что и требовалось доказать, – Рагим поднял бокал с вином, отхлебнул и завершил свой спич, – Дело в том, что человек должен видеть перспективу – что ему надо в жизни делать, чтобы жизнь его улучшалась. Если мы ему даём посыл, что, кто не ворует, тот не пьёт шампанское, то он и будет воровать. Если наибольшим презрением награждаются те, кто живёт на одну зарплату, то общество просто воспевает мошенников, и оно их получит в ужасающем количестве.
– Оно их уже получило в оглушающем количестве в наши девяностые, – вновь вступил в разговор Кулик, – Так что вы предлагаете, Рагим Рагимович?
– О, это я вам расскажу, – улыбнулся Бескаравайнов, – Рагимович меня уже доставал с этой идеей. Он предлагает, чтобы зарплата рабочего, в зависимости от квалификации и добросовестности, достигала различия в 15 раз от минимальной, до высшей. А инженеров – от десяти минимальных до тридцати.
– Ну это прожекты, – Пеньковский доел своё яблоко и положил огрызок в тарелку, – у нас даже зарплата президента, пардон —государя, до конца этого года установлена в десять минимальных. Кто же нам позволит такую самодеятельность?
– Ага, значит вы, Юрий Николаевич, с самой концепцией не спорите? – улыбнулся Рагим.
– Так чего же спорить с тем, что подтвердило свою эффективность по факту. Потом философия нашего бытия как раз и заключается в том, что каждый человек изначально стремится к совершенствованию в том деле, которое он избрал для себя, так чего же его не поддержать в этом стремлении.
– Я сейчас с ужасом думаю, – вступил в разговор молчавший пока директор нефтеперерабатывающего завода Бердников Сергей Александрович, сын президента АН, – что из-за катастрофической нехватки рабочих, мне придётся всё в большем количестве принимать на работу местных аборигенов, а значит учить их русскому языку, химии, крекингу.… А захотят ли они этого? Вот думаю, что если у них появится перспектива разбогатеть, осваивая свою профессию, повышая свой профессионализм, то захотят. А значит, мне будет легче развивать завод, управлять ими.
– Всё правильно, – согласился Вартанов, – профессионалами управлять всегда легче, если сам профессионал. А что касается сегодняшней зарплаты президента, то вот увидите – с нового года всё вернётся на круги своя. Порт мой заработал и даёт прибыль, нефтепереработка уже идёт помаленьку – тоже прибыль. Подождите, в следующем году задышат предприятия, и пойдет наполнение бюджета. Так что попробовать пробить эту идею, Рагим Рагимович, можно.
Солнце садилось за Баиловский кряж, накрывая тенью от гор Баку и бухту. Из дома вышли женщины, хозяйка спросила:
– Ну что, канадские лесорубы, наговорились?
– А почему лесорубы, да ещё канадские? – спросил Кулик.
– А потому что в лесу о женщинах – с женщинами о лесе, – пояснил Пеньковский, – Правильно Анечка?
– Правильно, Юрий Николаевич.
– Так мужики, давайте на посошок, – скомандовала Бескаравайнова, – время позднее, пора по домам.
– Ты погоди, Юлия Романовна, – замахал руками Пеньковский, – хозяйка ещё чай не подала, да и мы тут одну проблему не договорили. А, Гаврила Кириллович? Как там губернатор, попробует с президентом, тьфу ты, с государем договориться?
– Вы тут договаривайте за чаем, он уже готов, – Анна поставила на стол пирог, – Рагим, пойдём, самовар принесёшь.
– Ага, я сейчас, – Рагим встал из-за стола и пошёл за женой в дом.
– Ну как, – спросила она, когда они вошли на кухню, – всё нормально? А то я уже устала женщин развлекать.
– Умница ты моя, – улыбнулся ей Рагимов и взял самовар, – всё хорошо.
Он полюбил свою Анну сразу с первого взгляда, когда встретил её на улице. Она спросила, как ей пройти к Третьяковской галереи, а он взялся её проводить, и потом они долго ходили с ней по залам, обсуждая картины… В ней было какое-то внутреннее благородство. Её мир, воспитанный в русской деревне, захватывал своей добротой и искренностью не меньше, чем её красивые глаза, губы, фигура…
Вчера, готовясь вечером к празднику, Рагим попросил её увести женщин из-за стола, когда он даст ей знак, чтобы оставшись в мужской компании можно было обсудить дела. Что Анна и сделала.
Женщины, убрали со стола лишнее, оставили фрукты и пирог. Рагим принёс самовар с кипятком, а Анна поднос с заварочными чайниками и чашками.
Пока хозяева ходили за чаем, гости продолжали обсуждать вопрос о «лесе» и, когда Анна разливала чай по чашкам, Бескаравайнов, усмехнувшись, обратился к Рагимову:
– Ну вот что, Рагим Рагимович, поскольку тут все за столом за твою идею, давай-ка подготовь свою концепцию с обоснованиями и ко мне. Подумаем, как с ней подъехать к правительству и к Ярославцеву. Чем чёрт не шутит, может получим добро на эксперимент, хотя бы.
– В понедельник представлю Гаврила Кириллович.
Вскоре гости стали расходиться. Прибежали с пляжа, который располагался в двухстах метрах от их дома, дети Рагимовых. Анна повела их в дом мыться и ужинать. Смеркалось, когда она спустилась с крыльца к одиноко и задумчиво глядящему на море мужу. Когда-то она как-то быстро прикипела к этому чернявому парню. Он покорил её своим рыцарским отношением и нежностью. За все эти годы ни разу не повысил голос, даже когда она в чём-то не соглашалась с ним. Ей с первого дня, и по сей день, было спокойно за его крепкой мужской спиной.
– Ну что, Рагимушка, получилось что?
– Получилось, Анюта. Спасибо тебе…
Через две недели, в воскресенье 11 сентября 1224 года Бескаравайнов летел в Волжский на инаугурацию государя. Он вёз с собой разработанный план изменения структуры зарплаты на предприятиях Бакинской губернии. К плану прилагалась его письмо с обоснованием этого шага и письмо Сергея Александровича Бердникова своему отцу, в котором он просил отца оказать содействие в реализации плана Рагимова.
План этот вкратце заключался в следующем:
– Старая советская шестиразрядная система оплаты труда рабочих практически не менялась, её различие от первого разряда до шестого устанавливалось в три раза.
– Вводилось звание «Мастеровой» первого, второго и третьего класса. Третий класс увеличивал тариф в два раза, второй – в три и первый – в четыре раза. Для особо отличившихся рабочих вводилась награда – знак «Мастеровой высшего класса». Обладатель этого знака получал право на установление для него пятикратного увеличения тарифной ставки.
Все звания «Мастеровой» присваивались рабочим, проработавшим по своей профессии по высшему разряду не менее пяти лет. Не менее одного года перед присвоением звания рабочий должен был проработать на одном месте и не иметь нарушений технологической и трудовой дисциплины. Наконец, для присвоения этого звания рабочий должен был ещё и сдать экзамен на эту классность и ежегодно на экзаменах подтверждать знание теоретических основ своей профессии. Каждую следующую повышенную классность рабочий получал через пять лет добросовестной работы с уже полученной классностью.
Инженерам так же устанавливалась шестиразрядная сетка от пяти минимальных до двадцати.
Руководителям предприятия каждые пять лет пересматриваются оклады из расчёта до семикратного превышения средней зарплаты по предприятию.
К плану прилагалось подробное положение о присвоении разрядов и классности, их снятии и возвращении… Всё это заняло двадцать страниц машинописного текста. Вот эти-то документы бакинский губернатор и передал в одном экземпляре вместе с письмом сына Бердникову, и второй экземпляр передал Ярославцеву вместе со своим докладом о необходимости ввести это положение на предприятиях Баку.
Машина завертелась. Была совместная комиссия правительства и академии наук, Рагимов убеждал её в Баку, дважды летал в Волжский. Согласовывал экономические кондиции предприятий, спорил, доказывал. И с нового 1225 года эксперимент в Баку начался. В начале 1227 года, когда, по договору с султаном Джелаладдином вся территория Азербайджана перешла России де-юре, Бескаравайнова назначили губернатором Уральской губернии, и он уехал в Магнитогорск. Губернатором же, теперь уже Закавказья, стал Рагимов. Через год он защитил докторскую диссертацию на тему «социально-экономические аспекты мотивации работников к повышению своего профессионального уровня», используя материалы работы предприятий Баку.
Рагим тогда ещё, летом 1224 года, вдруг ощутил, что все его исследования смогут, наконец, быть востребованными. Ситуация требовала нового подхода к организации производственных отношений. Собственно ситуация этого требовала всегда, но сейчас была возможность направить на эти изменения политическую волю власти, в которую, волею случая, он попал и сам.
Ярославцев внимательно следил за действиями нового губернатора. Поначалу он довольно скептически относился к эксперименту на предприятиях Баку. Но в прошлом году Зенин, сам возглавивший комиссию по подведению итогов работы предприятий по методу Рагимова, подготовил ему подробный доклад о том, что повышение зарплаты работникам предприятий не только не привело к удорожанию производства, но и, напротив, к повышению его эффективности. Причины такого повышения были взяты из подробного анализа работы предприятий, сделанным Рагимовым в докторской диссертации.
После выборов, на которых Ярославцев одержал ещё более убедительную победу, чем четыре года назад, он предложил Зенину разработать рекомендации для всех предприятий государственного подчинения о внедрении положения об оплате труда, подобных действующим в Баку…
– Разрешите, Рагим Рагимович, – открыл дверь кабинета губернатора Иваненков.
– Проходи, проходи, Пётр Николаевич.
Вслед за воеводой в кабинет вошли братья Седенко. Губернатор встал и прошёл им на встречу. После представления прапорщиков Рагимову и рукопожатий, тот предложил им сесть за стол, сам сел напротив. Он выглядел усталым и несколько осунувшимся – вымотали маленько три дня суеты с конференцией и её гостями. Расспросив их о семьях, об учёбе, Рагимов спросил Иваненкова:
– Так что там, Пётр Николаевич, у нас, кажется, на днях сухогруз за полиметаллами идёт в Красноводск?
– Так точно, во вторник планируется. Завтра капитану оформлю предписание и Сергея с семьёй отправлю к месту службы.
– А вот Николая… Его с семьёй на нашем служебном автобусе бы отправить, там кондиционер есть, и доехать до Гянджи, а то и до самого Газаха, можно было бы комфортнее. Да вот водителя только что отпустил в отгулы на два дня, до среды. Подождёте?
– Да мы и без кондиционера могли бы, попуткой, – Николая смутила такая забота.
– Ладно, ладно, «попуткой». У нас хоть и прекрасное шоссе до Гянджи, да и до Акстафинской станицы дорога приемлемая (шоссе там только строится), но по нашей нынешней жаре трястись в раскаленной машине… В общем, не на пожар. А эти дни погуляйте по Баку, особенно вечером, когда попрохладнее будет, красивый город мы тут отстроили, лучше прежнего. На пляж сходите, позагорайте, в море окунитесь – не скоро ведь море из Тбилиси увидите. Договорились?
– Хорошо, Рагим Рагимович.
– Вот и ладно. Отдыхайте, а Пётр Николаевич вам отправку организует.
Губернатор встал, встали и гости. Распрощавшись, они ушли, а Рагимов вернулся за свой стол, сел и задумался. Сегодня Ярославцев предложил ему должность заместителя Председателя правительства. Разговор об этом государь завёл в губернаторской волге по дороге в аэропорт.
– Ну, чего молчишь? – спросил, не дождавшись ответа.
– Думаю, Андрей Андреевич, если честно, не ожидал. Потом здесь я уже так прижился, столько понастроили, шалларский водопровод полгода как запустили. Тут уже всё такое родное…
– А экономика страны тебе не «родное»?
– Ну почему же? Делаю всё что могу. Надеюсь, эта конференция вам, Андрей Андреевич, понравилась?
– Понравилась-то понравилась, Рагим Рагимович, только интересный вы народ, учёные. Вот Удинова тоже не могу уговорить. Но тот ладно, он сейчас институт экономики возглавил, там и вашу тему отрабатывают, преподаёт, в общем, весь в науке. Но у вас-то, дорогой, такой огромный опыт организационной административной работы. Вы ведь у меня лучший губернатор, практик, да ещё и доктор наук. Кого же ещё, как не вас? В общем, даю вам неделю на размышление. В следующий понедельник жду с отчётом работы за полугодие и с вашим согласием. А осенью Зенина будем переводить в сенаторы, и, если ваша работа будет устраивать меня, думу, а главное – Россию, возглавите правительство вместо него.
А конференция действительно прошла прекрасно и, главное результативно. Ярославцев специально для этой конференции подготовил и озвучил законопроект о введении для государственных служащих доплат за выслугу лет. Ещё с 1 января 1225 года Госдума установила по предложению государя тридцатиразрядную сетку окладов для государственных служащих. 1 разряд – оплата в размере прожиточного минимума, тридцатый – в тридцать раз больше. Первый разряд присваивался должности уборщика государственного учреждения, тридцатый – государю. При установившемся к первому января прожиточном минимуме в 7 рублей, зарплата государя составляла 210 рублей. При этом государственными служащими становились все, кто получал зарплату из бюджета. Правда, через год, с введением новой налоговой системы, минимальная зарплата была увеличена до 11,5 рублей, соответственно и зарплата президента составляла теперь 345 рублей. Зато теперь все со всех доходов платили 40% подоходного налога.
Такую систему налогообложения предложил Ярославцев после долгих согласований с экономистами академии наук. Потому как при сохранении прежней системы надо было содержать штат налоговой службы неимоверных размеров. Сложную, громоздкую по количеству налогов и сборов в различные государственные фонды, налоговую нагрузку, заменили на несколько платежей. Налог на избыточную недвижимость, если человек имел в собственности жилое помещение более тридцати квадратных метров общей площади, то с превышения обязан был платить довольно высокий налог за каждый квадратный метр. Исключение составляли лишь старые одинокие люди, которые остались собственниками превышающих метров. Они могли не платить начисляемый им налог, он накапливался и уплачивался в полном объёме их наследниками, при вступлении в наследство. Вторым налогом остался налог на транспортное средство, за каждую лошадиную силу двигателя. Ещё оставался налог на бездетность, а также акцизы для производителей алкоголя, и украшений из драгоценных металлов и камней. И, наконец, основным налогом стал самый сложный налог – налог подоходный. Сложным он был по той причине, что его трудно было уследить, но, во-первых, предприятия, выплачивая зарплату работнику, фактически и так выплачивали в бюджет и бюджетные фонды такую же сумму по прежней системе 1999 года, а во-вторых, вместе с введением этого налога вводился очень высокий штраф, по уголовной ответственности за сокрытие доходов. Далее государство само определяло, какую часть этого дохода куда направить.
Предприятия и предприниматели платили те же 40%, но уже не со всего дохода, а с того, что остаётся за минусом расходов. Освобождать от налога можно было только расходы граждан на постройку или приобретение жилья. Более того, человек много лет уплачивавший налоги, мог на сумму этих налогов получить безвозвратную ссуду на строительство или покупку жилья. Если же жильё продавалось, то продавец, как и со всякого дохода, уплачивал эти 40% подоходного налога на общих основаниях. Вообще вопрос с жильём был самым острым на осваиваемых территориях, и строительство жилья предприятиями для своих работников так же включалось в затратную часть их баланса.
Должности госслужащих, требующие высшего образования, начинались с шестого разряда, это были прапорщики вооруженных сил, ФСБ, милиции и службы спасения, а так же учителя, руководители отделов различных инспекций и административного аппарата, судьи. Для всех, кто служил в государственных органах (получал зарплату из бюджета до 20 разряда), с 1 сентября 1229 года вводилась доплата за выслугу через каждые пять лет добросовестной службы. Доплата составляла 16,5 рублей и назначалась при выполнении определённых условий, подтверждающих высокий профессиональный и моральный уровень служащего. При разработке этого закона кто-то сыронизировал по поводу того, что ведь обгонят учителя по зарплате самого государя. Ярославцев тогда заметил, что высокий профессионализм служащих низших разрядов облегчает службу высших, а значит, это будет правильно.
Рагимов вдруг осознал, что сидит тут и думает о том как организовать работу экономического блока правительства. «Так, стоп, стоп, я ещё ничего не решил», – остановил он себя. «Всё, всё, пора домой, с Анютой поговорить», – Рагим Рагимович встал и пошёл из кабинета.
Братья Седенко, подходя к гостинице, увидели запыленную УАЗку, припарковавшуюся на стоянке перед входом в «Морскую» в тени Тутовника. Машины были ещё дорогой редкостью, особенно на окраинах страны.
– Какой-то туз приехал, – отметил Сергей.
– Только что, – отдёрнул руку от раскалённого капота Николай, – сейчас увидим, кто, – добавил он, направляясь к большой стеклянной двери и отряхивая от пыли запачканные пальцы.
Внутри гостиницы у стойки разговаривал с дежурным администратором полноватый мужчина с сумкой на плече. Он обернулся, услышав шаги от входной двери. Вдруг глаза его округлились, губы расплылись в улыбке:
– Какие люди в нашей провинции!
– Саркисов! – развёл руками Николай, ты ли это?
– Раздобрел-то как, Гришаня, – удивился Сергей.
Саркисов осенью 1224 года, после замены их на солдат срочников, не стал возвращаться на службу в ОМОН, а вообще уволился на гражданскую жизнь и зимой, с матерью, готовил помидорную рассаду. Весной 1225 года с первым кораблём он повёз всё это в Баку, оттуда добрался до Ленкоранской долины и, недалеко от Куры, договорившись с местными жителями, рассадил свои первые пятнадцать соток помидор. Уже в начале июня он на трёх арбах привёз первую партию красных плодов в Баку. За два месяца он не только возместил все свои затраты на это дело, но и получил первый небольшой навар. Сейчас Григорий Мартиросович возглавлял собственное предприятие, которое на сорока гектарах поливных земель выращивало помидоры, баклажаны, огурцы, перец…
– Нет, друзья-товарищи, господа офицеры, вы-то какими судьбами тут оказались? Колитесь, что за секретное задание?
– Да никакого секрета, училище закончили и едем с семьями к месту службы, в Тбилиси и Серёга в Красноводск. Ты-то как? После Дербента вообще потерялся.
– О, братцы, долгая история. Погодите, сейчас заселюсь, расскажу.
Саркисов взял у администратора ключи от номера, и они пошли к лестнице.
– У меня 201 номер. А вы где?
– Да рядом, 203 и 205, тоже с видом на бакинскую бухту, – ответил Николай.
– Кстати, а как там твоя Нино?
– Сейчас увидишь.
– Да ты что!?
– Серёга, давай их сюда, а то там дети, небось, спят, расшумимся, – попросил Николай брата.
– Сейчас, – Сергей пошёл за женщинами, а Седенко-старший вошёл в номер за Саркисовым.
Они осмотрели номер, вышли на балкон, полюбовались видом на бухту. Саркисов успел показать Николаю в какой стороне у него дом, в котором сейчас заканчиваются отделочные работы, и где стоит ресторан «Апшерон».
– Три дня назад состоялось открытие, как раз к приезду солидных гостей на конференцию. Это мой ресторан, Мешади, партнёр по бизнесу денег дал. Сегодня обязательно сходим.
– Эей, вы где там? – из комнаты раздался голос Сергея.
Григорий с Николаем вернулись в комнату, закрыв за собой дверь на балкон – в комнате было явно прохладнее, чем за окнами.
– А где они? – спросил его брат.
– Да идут, сейчас.
В это время в дверь постучали, приоткрыли и женский голос спросил:
– Можно в гости?
– Заходите, заходите, гости доро… Эмка! – воскликнул Саркисов, – Мамедиха ты наша!
– Привет Гришаня, блудный пограничник.
Они обнялись под уточнение Сергея:
– Только не Мамедиха, а Седенко. Прошу любить и жаловать мою жену.
– Ничего себе. Ээ, ребята, какие вы молодцы, – Саркисов обнял обоих и в это время заметил стоящую в проходе Нину.
– Здравствуйте, – кивнул он ей улыбаясь.
– Здравствуйте.
– А это, как я понимаю плод нашей операции «Море», Нино.
– Нина Резоевна Седенко, если вас не затруднит, сударь, – вступил в разговор Николай, который подошёл к Нине и обнял её за плечи.
– А это, Ниночка, – продолжил он, кивнув в сторону друга, – Гриша Саркисов, один из тех, кто пять лет назад толкал нашу лодку к спасительной барже.
Нина, улыбаясь, кивнула и протянула Григорию руку:
– Очень приятно.
Тот взял её в свою, поцеловал, произнёс:
– Очень приятно, сударыня, – и подмигнул Николаю.
– Так, хватит церемоний, – голосом, не терпящим возражений, произнесла Эмма, – там сумка за дверью, тащите сюда. Пора перекусить, наверное, а то заждались, когда вы придёте.
Через несколько минут друзья сидели за журнальным столиком, налив три бокала лёгкого белого вина и два, женщинам, виноградного сока. Всё из сумки Саркисова. Зато закуска вся была из Волжского. Выпили за встречу и потом, прихлёбывая кисленькие вино и сок, слушали рассказ Григория о том, как он развивал своё дело, как чуть не угодил четыре года назад в тюрьму.
– Я же тогда только-только встал со своими помидорами на ноги, пошла первая прибыль, и тут, надо же, налоговая меня накрыла. Я же работал на свой страх и риск, там с местными аборигенами рассчитывался, за их работу на моих грядках, за их гужевой транспорт… А вот зарегистрироваться, как предприниматель, не зарегистрировался. Ну и за незаконное предпринимательство мне такой штраф выписали, что денег у меня просто на это не было. А раз так, то суд уже готов был отправить меня на Урал, в зону лес валить, дороги строить, зарабатывать на штраф. Но тут Рагимыч подсуетился, спасибо ему, он мне денег на штраф занял, с условием, что завалю Баку помидорами и возьму себе в компаньоны его старого знакомого предпринимателя Мешади, который тогда получил компенсацию за реквизированный в чрезвычайной ситуации товар и приехал в Баку искать, куда эти деньги вложить. В общем, создали мы с ним ООО своё напополам и дело пошло. Наши плантации на берегу Куры сейчас круглый год свежими овощами Баку снабжают и в Волжский тоже посылаем. Там, правда, казаки развернулись не хуже нашего, тоже теплиц и парников понастроили. Но наши-то под жарким солнцем Азербайджана послаще будут, да и зимой производство их дешевле здесь. Эх, железную дорогу бы отсюда до Волжского, а то фурами зимой не навозишься, дороговато удовольствие. А вот сейчас мы с Мешади решили наше дело разделить, я ему всё это предприятие отдал, а на компенсацию за это построил ресторан здесь в Баку. И ещё одно, даже два дела затеял. Тут, на западе, купил большой участок земли на склонах гор, по осени буду высаживать виноград и вино делать. Вот, кстати, понравилось это сухонькое?
– Очень приятное, – отхлебнул Сергей.
– Да, а откуда оно? – поинтересовался Николай.
– Так из Волжского, мой дядя каждый год на даче виноград на вино давит. Вот я два года с его винограда там, в Волжском, рассаду развожу. Осенью начну высаживать здесь. А в этом году я засеял на Апшероне первые два гектара арбузов. Эмка, ты помнишь апшеронские арбузы на солончаках?
– Помню, помню, сладкиеее?
– Вот, вот. Просто в прошлом году запустили шалларский водопровод, воду для полива теперь есть где брать. Правда цену за эту воду мне заломили, ну да ладно. Хочу в следующем году взять кредит и построить запруду, сделаю озеро Джейран-Ботанское и буду оттуда брать воду на полив. Вот так лет через пять не узнаете Апшерон. Цветущий сад, э, будет.
– Даа, молодец Гриша, – восхитился Николай, – ты просто в олигархи скоро выбьешься.
Вскоре женщины ушли, дети должны были вот-вот проснуться, а друзья посидели ещё немного, допив бутылочку сухого вина от «дяди Ашота», рассказали друг другу о себе, вспоминали Дербент…
На прощанье Саркисов пригласил их в свой ресторан.
– Приходите, я вам столик зарезервирую, выпивка за счёт заведения.
– Да хотелось бы, но, с детьми же сидеть надо, их ведь с собой не возьмёшь, – развёл руками Сергей.
– Понял, братцы, я вам нянечку достану на вечер.
– А что за нянечка? – спросил Николай, – Надёжный человек?
– Надёжный, с педобразованием, воспитательница детсада. Сестра моя, в этом году сюда, как молодой специалист, по направлению приехала. Ей общежитие дали, и мать сюда к ней приехала. Дом дострою – всех туда заберу. У неё сегодня выходной, так что привезу к вечеру.
– Ну смотри, тогда придём точно…
7 июля в 5 часов утра Николай с Ниной, детьми и чемоданами загрузился в губернаторский автобус. Им помогали два казака, хорунжий Виктор Постников и приказной Бродя. Форменная одежда казаков состояла из синей куртки, брюк цвета хаки, заправленных в кирзовые сапоги, и того же цвета, что и брюки, панамы. Кроме того на ремнях у них висели шашки, а у Постникова ещё и кобура с пистолетом. Они прибыли в Баку ещё в воскресенье рейсовым автобусом, который раз в день ходил в Гянджу и обратно. Послал их сюда сотник Сивков по поручению есаула Кошкина, который командовал Газахским казачьим пограничным полком, с отчетом об охране границы на вверенном этому полку участке в июне. Сразу по приезду Бродя продал оптом на рынке «Казачий курень» два мешка с орехами. Там же, возле рынка они переночевали в гостинице «Казачий двор», а на следующий день утром сдали Иваненкову отчёт. Но уехать рейсовым автобусом им не удалось, Иваненков попросил их дождаться среды и на служебном губернаторском автобусе сопроводить заодно нового коменданта Тбилисского форта с семьёй до границы с Грузией
Постников был из тех казаков первого призыва, который служил в Зацарицинской сотне с апреля 1224 года. В ноябре того же года в только-только отстроенной станице Кузнецовской состоялось совещание атаманов войска Волго-Донского. Совещание проводил государь. Дело в том, что недавно вернувшийся из Тбилиси Лайсман подтвердил предполагавшиеся опасения, что грузинский двор, воспользовавшись уходом из Закавказья султана Джелаладдина и тем, что лучшие воины Ширвана и Атабекства ушли с ним в Среднюю Азию, захочет вернуть эти мусульманские земли под свой вассалитет, как это было до прихода Субудая. Карпенко на переговорах с царицей Русудан и с дорбазом (высшим совещательным органом крупных феодалов, децибулов, при царице) пытался убедить их в выгодах сотрудничества с Волжской Россией, которая взяла под свою опёку эти земли. Однако часть децибулов продолжала настаивать на том, чтобы вернуть под Грузию завоёванные Тамарой земли. И хотя вертолёт, доставивший в Тбилиси посольство и забравший его, и произвёл на грузин неизгладимое впечатление, вопрос о том, что предпримет Грузия по весне оставался открытым.
Вот тут к Ярославцеву пришёл со своими расчётами Гринёв и предложил неожиданный вариант решения возникшей проблемы. Ещё летом, собирая информацию о внутриполитическом положении русских княжеств, министр безопасности пришёл к выводу о довольно хрупкой стабильности в этих государственных образованиях. Главным противоречием, время от времени взрывающим их изнутри, было различие между традиционным философско-религиозным мировоззрением русичей и христианской религиозной философией. Если первое олицетворяло независимость и свободу русичей и их родоплеменных объединений и союзов, то вторая утверждала новый, феодальный порядок управления населением. Потому-то, если в городах христианизация и пустила крепкие корни, то в сёлах и выселках процесс этот шёл ещё очень тяжело. Множество русичей, не желая отказываться от религии предков, бежало в низовья Дона и Волги, превращаясь в бродников – рыбацкие общины. Эти общины то уживались, то враждовали со степняками, половцами. Последние полвека основными беглецами на юго-восток стали вятичи – последнее русское племя дольше всех сопротивлявшееся и христианизации и наступавшей вслед за ней новой организации Русского государства. Когда в Волго-Донские степи ворвался Субудай, бродники, памятуя о сложных отношениях с половцами и своей вражде к княжеской власти на Руси, поддержали языческое войско татаро-монгол. В апреле 1224 года около восьмисот этих бродников оказалось на Волго-Донской территории, огороженной казачьими заставами Волжской России. Однако, быстро выяснив, что новое государство не собирается им навязывать христианство, они уже к августу направили к Ярославцеву послов от имени всех родов русичей-язычников с просьбой помочь им вернуться на древнюю землю Русколани, откуда их вытеснили много веков назад готы, печенеги, хазары… Тогда с ними было договорено, что пока эти бродники составят список всего народа, готового к переселению, а после Нового года Волжская Россия определится, как им помочь…
Гринёв предложил в Закавказье, на границе между собственно грузинскими, населенными преимущественно христианами землях, и преимущественно мусульманскими землями Ширваншаха и Атабека поставить казачьи кордоны из язычников русичей-бродников. Возглавить же это новое Закавказское казачье войско должны были казачьи атаманы из уже сформированного Волго-Донского казачьего войска. Вожди бродников, получив предложение поступить на службу Волжской России казаками, думали с ответом недолго. Получив их согласие, Ярославцев и собрал Волго-Донских атаманов.
На том совещании и было решено сформировать для начала два казачьих полка, поставив там командирами от хорунжего до войскового атамана своих казаков, подчинив им русичей-бродников. При этом, ни под каким видом не навязывать им христианскую веру.
– Пусть веруют в своих богов, лишь бы службу несли исправно, да с местными народами не конфликтовали, – заключил Андрей Андреевич обсуждение принципов взаимоотношения казачьих офицеров с вновь возникшими казаками.
Кроме того в полковой станице размещался взвод целиком из российских казаков, вооружённых огнестрельным оружием. В январе 1225 года этот взвод вместе с большей частью офицеров прибыл в Баку, где Бескаравайнов уже договорился с Ширваншахом Герашпасом и эмиром Гянджи Хусейном, что те окажут помощь в строительстве хуторов и станиц для казачьего войска. А уже в апреле кораблями в Баку были переброшены все остальные «казаки» -язычники, которых три месяца кое-чему учили атаманы войска Волго-Донского. Так начиналось Закавказское казачье войско.
…Автобус ходко и плавно катился по бетонному шоссе на запад, и через три часа, когда жара начала подниматься от прогреваемой солнцем земли, решили остановиться, достигнув Шемахи. Город ещё сохранил развалины землетрясения, которое стёрло его с лица земли больше трёх десятков лет назад, а также следы разрушительного штурма Субудая семилетней давности. Автобус остановился на площади между древней крепостью Гюлистан и большим, на сорок номеров, трёхэтажным отелем «Шемаха», отстроенном три года назад Иваном Козиным…
Иван Козин не был демобилизован после отмены чрезвычайного положения в конце мая 1224 года. Его тогда отправили на укрепление охраны Баку и нефтедобывающей компании, и только осенью, когда прибыли подготовленные солдаты и сержанты срочники, он был, наконец, демобилизован. За время службы на Апшероне бывший сержант внутренних войск, встречаясь неоднократно с бывшими бакинцами из двадцатого века, узнал немало интересного о красивых курортных местах Азербайджана. Как-то беседуя с Рагимовым, которому рассказал о своём туристическом бизнесе в прежней жизни, рассказал тому, что задумал создать что-то такое же здесь и услышал в ответ:
Конец ознакомительного фрагмента.