ГЛАВА ΙΙ. ПЛАНЫ ПОХИЩЕНИЙ
Гринёв уже через две недели после той катастрофической ночи всё своё министерство безопасности, разбил на службы: пограничную, внешней разведки с подотделами агентурным и дипломатическим и внутренней безопасности. Когда работа всех этих служб, подотделов, направлений была в основном отлажена, он вспомнил об охране высших должностных лиц и, проанализировав, положение дел, ужаснулся. Нет, конечно, жилинская служба вневедомственной охраны выполняла эту задачу в задании администрации, но дальше… Президент ходил с работы и на работу пешком, его квартира не охранялась вообще, тоже самое с Зениным и со всеми министрами. «Ну, ладно, – рассуждал Александр Беркетович, – пока у нас военное положение, комендатуры и отряды самообороны во дворах и на улицах, это всё терпимо, но через две недели появятся деньги, заварится обычная рыночная каша с давлением на правительство с попытками не купить, так по-другому прижать президента, появятся отморозки или чокнутые. В общем, надо обеспечивать свободу принятия решений руководителями государства и их безопасность от рехнувшихся на политике».
Сказано – сделано, через неделю он при службе внутренней безопасности создал группу охраны из двадцати телохранителей.
Ярославцева особенно убеждать в необходимости такой группы не пришлось, но он поставил условие: его и его семью будут охранять незаметно, Андрею Андреевичу вовсе не хотелось, чтобы во внеслужебной обстановке при нём постоянно кто-то находился рядом и напоминал ему своим видом, что он президент.
Еженедельно, если не было ничего чрезвычайного, Гринёв в службе ВБ заслушивал доклад начальника группы охраны об их работе. Сегодня, в среду 16 июня, на таком совещании начальники группы после разбора результатов, проведённых в воскресенье учений, сообщили информацию, которая очень насторожила Гринёва. Какой-то подозрительный мальчишка уже два вечера сопровождал жену президента с работы до самого дома.
– Что за мальчишка, выяснили?
– Нет ещё.
– Как нет?! Да в первый же вечер надо было проследить за ним.
– У нас за Ярославцевой закреплен один негласный телохранитель, он не должен покидать поста на лестничной площадке после её прибытия домой. В понедельник он ещё сомневался, что этот мальчишка следит за ней, так что доложил мне об этом только сегодня утром, а я – начальнику отдела.
– Так, что предприняли сегодня?
– Послали еще одного охранника и двух агентов из группы наружки проследить за мальцом, – вступил в разговор начальник службы Давид Куладзе, – всех, кто вовлекается в эту работу, объединяем в отдельную оперативную группу.
– Ладно, Давид, докладывай мне обстановку с того момента, как появится что-то новое.
– Есть, – Давид и начальники групп встали вместе с Гринёвым.
– Я буду у себя, – Александр Беркетович вышел.
Около девяти вечера. Татьяна подняла трубку, Андрей только что пришёл и умывался в ванной.
– Алё.
– Татьяна Ивановна?
– Да.
– Это Гринёв, Ваш муж дома?
– Да, только пришёл.
– Передайте ему, что я буду у вас минут через двадцать.
– Что-то случилось?
– Приеду, объясню.
– Хорошо, ждём.
Через двадцать минут Гринёв, извиняясь за поздний визит, входил в зал, следом шёл открывавший ему дверь Ярославцев.
– Присаживайся, Александр Беркетович, – указал хозяин на кресло.
– Спасибо. А где жена?
– Она нужна?
– Дело касается её.
– Танюша! – позвал Ярославцев и сел в другое кресло.
– Итак, господа, – начал Гринёв, когда пришла и присела на диван Татьяна, – ситуация такая, что не терпит отлагательства, поэтому я здесь. За вами, Татьяна Ивановна, ведётся слежка. Сейчас мы проводим оперативные мероприятия, выясняем, кто и с какой целью, но уж очень велика вероятность, что это организованная группа. С какой целью? Пока тоже не ясно. Поэтому у меня есть настоятельная рекомендация: какое-то время, день-два, может три Татьяне Ивановне придётся не выходить из дома.
– Ну, нет, Александр Беркетович. я не могу бросить работу, и так, понедельник на прошлой неделе развлекала жен этого Ахмеда, а у меня работа такая, никто за меня документы не подпишет и не проверит. Так что, мои отлучки только откладывают дела, лихорадят банк и нервируют начальство.
– А что на сегодня известно о том, кто следит и как? – вступил в разговор Ярославцев.
– Какой-то подозрительный мальчишка следит за Татьяной Ивановной уже третий день.
– И всё? – Татьяна улыбнулась, – Дитя испугались? Нет, Александр Беркетович, из-за этого я работу бросать не буду.
Ярославцев молчал, причина вроде бы действительно не очень, но с другой стороны, он доверял Гринёву и понимал, что зря тот беспокоить не будет, тем более приходить к ним домой. «Кстати, – подумал Андрей, – он ведь впервые у нас дома».
– Танюша, угости-ка гостя чаем, а может поешь что-нибудь, Беркетович.
– Нет, спасибо, я ужинал, – и добавил вслед уходящей Татьяне, – без сахара, пожалуйста, Татьяна Ивановна.
– Так, что удалось выяснить? – спросил Ярославцев.
– Мальчишка вошёл во второй подъезд пятнадцатого дома в 39 квартале и исчез. Сейчас проверяем все квартиры этого подъезда, так как люк на чердак закрыт на висячий замок, и туда он проникнуть не мог. Думаю, не позже двенадцати ночи мы будем знать, что это за мальчишка.
Ярославцев задумался. Да, он, в общем-то, имел решающий голос в доме, но так редко им пользовался, что привык в основном к инициативе жены. А уж что касается работы, то тут супруги предоставляли друг другу полную свободу и независимость. И вот теперь Андрей чувствовал себя в тупике, жена возможно в опасности, и это, несомненно, связано с ЕГО работой, но для того, чтобы отвести от неё эту возможную опасность, надо вмешаться в ЕЁ работу.
А Татьяна внесла поднос с тремя чашками, наполненными чаем, с сахарницей и печеньями. Андрей подвинул журнальный столик.
– Угощайтесь, – гостеприимно улыбнулась хозяйка, – печенье сама пекла.
– Спасибо.
Через полминуты, когда все понемногу отпили, Ярославцев заговорил, стараясь быть убедительным:
– Танюш, а что там за срочность, у тебя на работе, неужели нельзя отложить на день-два.
– Не могу, правда.
И отхлебнув чаю, добавила:
– Ну, хорошо, я завтра постараюсь подготовить всё так, чтобы дня два можно было посидеть дома, но не больше. Так пойдет, господа мужчины?
Ярославцев глянул на Гринёва и чуть развёл руками, дескать, ничем помочь не могу. Гринёв вздохнул и, допив чай, согласился:
– Ну ладно, только тогда на завтра будет такая установка: рядом с Вами будет неотлучно ходить телохранитель.
– Молодой? Симпатичный? – игриво спросила Татьяна.
– Ха, плохих не держим, – подмигнул Ярославцеву Гринёв.
– Быстро же вы сговорились, – шутливо рассердился Андрей.
– И вот ещё, – посерьезневший Александр Беркетович достал из кармана приборчик размером с пейджер, – это радиомаяк, до семи суток непрерывной работы. Просьба, не класть его в сумочку, а прикрепить к одежде, ну, я не знаю, к ремню, карману, повесить вместо медальона. В случае возникновения опасности нажмите на кнопку и, он заработает. Завтра же с утра он должен быть с Вами.
Купеческую делегацию из Дербента в час дня встретил начальник южного направления из отдела дипломатической разведки. Погрузили они свои кожаные и льняные мешки, а так же рулоны с шёлком в «Газель» – микроавтобус, сели сами и поехали. Сперва по пути заехали на большой крытый рынок на набережной Ахтубы, там пообедали в шашлычной, потом съездили на оптовые склады на улице Пушкина и в универмаг, а уже оттуда, переехав плотину, «Газелька», не спеша, переваливаясь на ухабах, довезла их, наконец, к огороженному веревкой участку соток под сорок, где им предстояло начать возводить свой караван- сарай.
К семи вечера их привезли в гостиницу. Ещё в дороге, сопровождавший их дипломат сообщил, что эта поездка организована для них бесплатно и первую ночь в гостинице они тоже проведут бесплатно. Это жест доброго отношения к пославшему их эмиру Дербента. Но с завтрашнего утра они должны будут платить за всё сами.
Дербентцы разместились в двух номерах гостиницы «Октябрьская». Раис Мовлуд снова (им уже показывали, как пользоваться всем) зашёл в умывальник, открыл кран сильней, слабей, опять сильней, закрыл. Вышел в комнату, присел на койку и, скинув халат, спросил своих несколько растерянных товарищей:
– Что скажете друзья?
Друзья качали головами и цокали. Это были самые уважаемые купцы Дербента, они видели весь мир, как и сам Мовлуд, от Китая на Востоке до Сарагосы на Западе, от страны диких слонов на Юге до Новгорода на Севере, но таких городов они ещё не видели. Конечно же, повидав самоходные, самоплавающие и летающие машины этих богатырей русских, купцы предполагали, что увидят здесь нечто необыкновенное, но действительность поразила их, а главное, они были подавлены богатством этого города. Их профессиональная гордость своим богатством, возможностями торговать и опытом торговли, были весьма уязвлены. Раис, да и его товарищи, чувствовали себя учениками, подмастерьями перед старым и умелым мастером.
– Надо быстро строить караван-сарай и прибирать к рукам всю торговлю пришлых купцов с этой страной, – резюмировал Мовлуд охи и вздохи своих товарищей, – чем скорее мы узнаем все их товары, тем скорее сможем найти для них покупателей. Слава эмиру Ахмеду, мы пришли сюда первыми, а первым всегда легче нажиться. Завтра же начинаем строить. Работать придётся очень много.
В это же самое время в другом номере Лис уже выпроводил одного из своих помощников для того, чтобы он проследил, где живёт Ярославцев. На него город с этими каменными домами-горами, асфальтированными широченными улицами и гигантской плотиной тоже произвел огромное впечатление. Больше того, он тоже вдруг почувствовал себя ничтожной песчинкой здесь, среди этого открытого и смелого народа. Лиса всё больше захватывало чувство обречённости, невозможности выполнения поручения эмира. Тем не менее, он действовал по предварительно продуманному плану. Первоначальная цель была такова: выяснить, где живет Татьяна. Во время экскурсии по городу, когда им показали здание администрации, Лис спросил:
– Здесь живёт президент?
– Нет, – был ответ, – здесь он работает, а живет в тех больших домах.
Жена президента жила, разумеется, с ним.
На следующий день Лис и двое его помощников до самого вечера крутились по городу, привыкая к толпе и пытаясь слиться с ней. Они купили одежду, похожую на ту, что носили горожане, сбрили бороды и усы. Когда Лис подбирал себе команду, он более-менее представлял себе то население, в среде которого им придется действовать. Во-первых, это были высокие люди-богатыри, и он взял одного из своих рабов, высокого и худого Маруфа, рябого тридцатилетнего удина, купленного им пятнадцать лет назад в Ленкоране. Со своим ростом Маруф, который обычно выделялся на голову-полторы над толпой в Дербентский базарный день, должен был стать не очень заметным в городе этих русских. «Русские», – так правильно называл их Лис, который за месяц строительства форта близ Дербента постоянно крутился среди невиданных ранее пришельцев и быстро освоил их язык. Это был двенадцатый язык, который он освоил почти в совершенстве. Ещё языков тридцать он знал частично.
Язык этих русских осваивался им легко потому, что Лис прекрасно говорил и даже писал на языке русичей. Поэтому, когда он, переодевшись и побрившись, стал искать квартиру где-нибудь внутри малозаметного дворика, на него никто особенно не обратил внимания. В конце-концов Лис за шесть рублей на один год снял квартиру на втором этаже дома №15 в тридцать девятом квартале. Хозяйка квартиры, пожилая женщина, в пятницу уезжала к своим детям в казачий хутор на Дону и потому очень спешила. Этот улыбающийся мужчина невысокого роста в галстуке и белой рубашке произвел на нее впечатление какого-то солидного иностранца, говорившего с едва заметным акцентом. Город потихоньку разъезжался на правобережье, на Урал, на юг, и сдать квартиру даже за гораздо меньшую цену было уже проблемой. Потому-то обрадованная хозяйка не обратила внимания на отсутствие у квартиранта паспорта, а взяла свои шесть рублей и выехала на рейсовом бортовом «КрАЗе» в хутор…
Вторым помощником Лиса был его семнадцатилетний сын Якуб. Переодетый в джинсы и красную футболку с длинными рукавами и высоким, по самую шею, вырезом-воротником, которые скрывали его уже волосистые грудь и руки, он был похож на местного подростка лет тринадцати. Ночь с четверга на пятницу они переночевали на берегу Ахтубы, скрываясь в кустах, а с рассветом отправились в город, неся на плечах, купленные вчера рюкзаки со скарбом и… удочки. Лис верно рассчитал, что это не вызовет ни у кого подозрений – рыбаки возвращаются домой с уловом.
Это был довольно удачный для заговорщиков день. Они поселились в незаметном доме, двухкомнатной «хрущёвке». Якуб, который с утра следил за домом Ярославцева выяснил, что Татьяна с утра ушла в банк и только ближе к вечеру вернулась домой, при этом всё время шла пешком одна.
Однако суббота и воскресенье были днями мало удачными. В субботу Татьяна уже ближе к полудню сходила на рынок, а воскресенье она почти на целый день уехала куда-то на черной машине и вернулась домой на закате, на этой же черной машине.
Лис вместе с Маруфом продолжал крутиться в магазинах, на рынках, на улицах, – везде, где только собирались и говорили между собой люди. Он жадно впитывал в себя эти разговоры, всё больше и больше проникая в жизнь этого города, в его душу. Иногда он незаметно сам вступал в разговор, провоцируя на подробности собеседника.
Наконец у него окончательно созрел и укрепился план похищения Татьяны. Однако Лис нервничал и чем дальше, тем больше. Вроде всё шло нормально, по рассказу Якуба Татьяна утром и вечером совершенно одна шла пешком расстояние примерно две тысячи шагов от своего дома до банка. Вечером то же расстояние обратно, только шла она немного дольше, так как останавливалась перед витринами магазинов, иногда заходила в них и каждый день покупала в небольшом киоске буханку хлеба. Так было в пятницу, в понедельник и сегодня, во вторник. Президент возвращался домой через два-три часа после неё, так что самое удобное время для похищения было именно это, вечернее. Взять её на улице, погрузить в конное такси – таких уже моталось по городу полтора десятка, и за два часа, пока не хватятся, можно было уйти далеко.
Маруф три дня под видом рыбака, проводил разведку водного пути бегства. Дело в том, что по суше незамеченным покинуть город, окруженный валом и рвом, было невозможно. Везде стояли сторожевые пограничные посты и ворота, а вот Ахтуба с её многочисленными протоками и ериками, с выходами на Волгу, почти не охранялась. Казачьи разъезды можно было обойти.
Лис уже договорился с одним таксистом-гэром, что тот подгонит свою четырехколесную пароконную бричку завтра утром к их дому и отдаст её в пользование на весь день. Вечером эта бричка ставилась около засады во дворе большого длинного дома, который местные жители называли «китайской стеной». Здесь Лис и должен был уколоть Татьяну наполненным желтым маслянистым ядом шильцем на перстне. Этот состав ещё десять лет назад он вывез из Тибета. Монах – буддист, продавший ему флакон этого зелья, объяснил, что этот яд убивает на время, на пару-тройку суток, потом человек воскресает. Ещё он рассказал Лису, как хранить этот яд, чтобы он сохранял свои свойства не меньше двадцати лет. Шесть лет назад он опробовал его на одном мелике из северного Муцальства. Тот мелик попытался выйти из подчинения эмиру Ахмеду. Эмир сам пытал его, когда тот очнулся к вечеру четвертого дня своего забвения.
Лис закрыл дверь на кухне, запретив входить к нему своим подельникам, открыл форточку, одел на лицо под самые глаза смоченную водой косынку и, положив перед собой два одинаковых перстня, открыл на обоих крышечки, обнажив под ними маленькие, полые шильца с мелкими почти невидимыми отверстиями на их телах близ острых концов. За два этих перстня, изготовленных удивительными мастерами страны Джурдженей, он отдал больше, чем за сам яд.
Лис повернул шильцы на 90º и легко отделил их от перстней. Затем, капнув в каждое из них по капле яда, чего оказалось достаточно, чтобы заполнить их полую внутренность, крепко прижал их к месту соединения и вновь развернул на 90º в обратном направлении. Затем Лис закрыл шильцы, заполненные ядом, крышечками, флакончик пробкой, замотал его в темную тряпку, снял повязку и убрал всё, кроме перстней, к себе в рюкзак. Перстни же аккуратно сложил в медную шкатулочку, которую убрал в карман брюк.
В это же самое время в дербентском форте шли другие приготовления. Когда в пятницу в 12 часов по Волжскому времени Кузнецов сошёл с трапа «Ана-второго» возле этого строящегося форта, его уже ждали Ахмед и Калиб, который специально прискакал от своих заслонов сюда с двумя телохранителями.
Кузнецов откозырял всем, а затем пожал руку Ахмеду и его сыну, приветливо улыбаясь. Ахмед, как и все дербентцы, уже привык к манере этих русских приветствовать друг друга и своих партнеров, и в отношениях с ними уже смирился с этими козыряниями их воинов и рукопожатию в знак дружеского расположения. Здесь же, в вагончике-столовой, они сели обсуждать дальнейший план действий. Майор-топограф расстелил на столе только что составленную примерную карту, которую они с напарником наспех нарисовали, проведя выборочную съемку местности.
– Уважаемый эмир позволит мне начать обсуждения плана военных действий? – спросил Кузнецов.
На встрече с Ярославцевым в Волжском было обговорено, что всей операцией будет руководить Виктор Викторович, и дербентские отряды будут подчиняться ему. Однако же присутствие эмира на совещании требовало, хотя бы из вежливости, подчеркнуть его высокое положение хозяина этой страны. Ахмед лично не участвовал в намечавшемся сражении, потому что в присутствии эмира все должны подчиняться только ему. Поэтому Дербентские войска возглавил Калиб. Старший сын Ахмеда был недоволен таким решением, он считал себя достаточно опытным воином, способным лично руководить сражением против Джелаладдина, он прекрасно знал эти горы, эту дорогу, эти реки и леса и, наконец, отлично знал и здешних людей, и воинов Джелаладдина. И потом, он был вторым лицом в Дербенте.
Когда Кузнецов стал объяснять ему и его отцу систему условных обозначений на карте, написанной яркими красками цветной туши, а потом показал им Самур, Гюльгерычай, дорогу, ущелья, леса, хуторки и отдельные строения, Калиб с уважением и восхищением посмотрел на майора-топографа, который стоял возле генерала и всем своим видом показывал тому неудовольствие собственной работой, сделанной наспех.
Здесь же стояла Мамедова Эмка, которая помогала своим переводом объясняться русским с дербентцами. Кузнецов часто останавливался, чтобы пояснить ей незнакомые военные термины. Эмка так же добросовестно переводила эти пояснения Калибу с Ахмедом, у которых то же иногда появлялись незнакомые ей слова из их терминологии, и они тоже вынуждены были останавливаться, чтобы разобраться, кто что под тем или иным словом понимает. Наконец через два часа такого обсуждения был намечен следующий план действий: во-первых, всё сражение должно завершиться окружением армии султана на дороге от Самурской переправы до Гюльгерычайского брода. Во-вторых, завтра Калиб выезжал с утра вместе с Кузнецовым на окончательную рекогносцировку местности и уточнение мест расположения засад. В третьих, никто больше из дербентцев не должен знать об их плане действий – надо исключить всякую утечку информации. «В основе любой победы лежит внезапность, особенно при двадцатикратном превосходстве противника в людях», – так сказал своим партнерам Кузнецов, чем продолжил рост уважения к себе со стороны Калиба.
В субботу, когда на рассвете, Кузнецов, двое офицеров и Калиб выехали на комендантской «Ниве» на реку Самур, Николай Седенко сменился в восемь утра с дежурства по охране форта. Он не пошёл отдыхать, а поплавал с полчаса в теплой морской воде, обсох, бегая по берегу вдоль взлётно-посадочной полосы, оделся и пошёл в Дербент, чтобы, встретившись с дядькой Русланом, узнать ошеломляющую новость: Нино выдавали замуж.
Дело в том, что ещё в среду, когда эмир выслушивал после завтрака доклады о жизни дворца и Дербента за время его отсутствия, он был весьма озадачен некоторыми деталями жизни во дворце русских заложников. Узнав о евнуховском позоре – не смогли справиться с женщиной – Ахмед приказал всыпать всем троим по двадцать пять палок.
Однако, подозрительно тесное по докладам Сардара общение заложников с Нино заставило его провести более тщательное расследование. Ахмед, выслушав евнухов, стражников, приказал доставить к нему мальчишку «боя», который действительно шпионил, как мог, за Седенками. Мальчишка, стоя на коленях, прогнувшись в поклоне и не смея поднять на хозяина глаз, стал повторять то, что уже рассказал Сардар. Когда же Ахмед стал задавать вопросы, касающиеся Нино, маленький негодяй понял, чего от него хочет эмир и стал, привирая, сыпать ту информацию, которую хотел услышать заподозривший что-то эмир. Сардар, стоящий как всегда рядом с Ахмедом, только покачал головой и подумал: «Далеко пойдет, щенок», – но вслух, разумеется, ничего не сказал.
Ахмед задумался, он поверил привравшему мальчишке, но не догадывался ещё, что действительность куда глубже фантазий угодливого маленького раба и его собственных подозрений. К нему привели Нино.
– Открой лицо, – приказал эмир стоявшей на коленях рабыне.
Нино отпустила край платка и продолжала сидеть на коленях, опустив лицо и глаза.
– Посмотри на меня, презренная, – скомандовал Ахмед, – и Нино подняла лицо, дерзко глянув в глаза эмиру. Её платок – чадра колыхнулся на сквозняке (было жарко, легкий морской ветерок гулял через окна дворца по залу) и обнажил часть шрамов на левой щеке.
– Ахмед подошёл к ней, присел на услужливо поданый табурет и, больно сжав пальцами её подбородок, зычно спросил, преодолевая её дерзость:
– О чем ты говорила с гяурами? – он отпустил её подбородок, резко подбросив его вверх.
– О многом, господин, – ответила Нино.
Дерзость в её взгляде сменилась тоской и отчаянием.
– Так расскажи мне, о чём? – не меняя тона, вновь спросил эмир.
– Об их жизни и о моей, господин.
– Вот как? И что же они рассказали о своей жизни?
– Они живут в стране свободных людей, у них нет рабов, они сильные люди, богатыри, и никому не дадут себя в обиду.
– А что же ты рассказала им о своей жизни? Ты сказала им, как хорошо тебе здесь живется, как добр к тебе твой господин?
– …, – Нино, усмехнувшись, молчала.
– Говори!? Неблагодарная!
– Нет, господин, я не сказала им этого.
– А что же ты им сказала? – недобро сощурившись, спросил Ахмед.
– Правду о том, как я стала вашей рабой, о том, что я люблю этих гяуров, что высшей наградой для меня было бы быть одной из них.
– И что же, – вкрадчиво спросил эмир, – они согласились сделать тебя, уродина, одной из них?
– Да! – выпалила Нино, и вдруг, умоляюще взглянув на своего господина, сложила ладони перед лицом и, поклонившись, добавила, – О, господин мой, продай меня им, у них есть деньги, они готовы заплатить за меня. Умоляю!
– Тварь! Неблагодарное животное! Ты хочешь покинуть, предать своего господина?! – Ахмед, вставая сильно ударил Нино по рваному уху под платком и, показав Сардару на упавшую рабыню, сказал, – сто плетей этой мерзавке, не давать ей воды и пищи три дня, и, если не сдохнет. выдать её замуж за… за кого хочешь, хоть за того мальчика, который предан своему господину.
Седенко, предупредив дежурного, что он покидает форт на два часа, отправился в Дербент, чтобы узнать всё это и то, что избитая Нино всё ещё лежит, изредка и ненадолго приходя в себя, без сознания, а дядька Руслан не только смазывает ей раны, но и потихоньку ото всех поит её травяным настоем.
– Всё! – решительно сказал Руслану Николай, – Только бегство. В среду утром скажу точно, когда и как.
– Торопись, боярин. Как она поднимется, её отдадут замуж.
– Ум-м, – промычал Николай. – Значит, в среду, к вечеру, готовься, бежите вместе с Ниной, а когда удастся переправить вас в Волжский, дело десятое.
Через час после этого разговора Николай сидел в комнате вагончика – общежития, где на девяти квадратах стояло шесть коек в два яруса, шесть тумбочек, то же в два яруса, небольшой стол и две табуретки. В комнате собралось аж девять человек, за столом спиной к двери сидел Сергей Седенко, рядом, упершись левым плечом в тумбочку, Эмка.
Здесь собрались две пятерки, командиром одной был Николай, второй – прапорщик Корзун.
Дербентский форт, как и все другие форты, охранялся отрядом в двадцать три человека по штатному расписанию. Это комендант форта – капитан Кочкин, его заместитель по аэродромному хозяйству и связи – лейтенант Мережко, медсестра, она же начальник медпункта – ефрейтор Мамедова и четыре пятерки охранников, сменявших друг друга. Когда первая пятерка заступала на сутки по охране форта, вторая, в качестве дежурного резервного подразделения, сутки обязана была, не покидая форта и не выпуская из рук оружия, проводить плановые тренировочные занятия и отдыхать. Третья пятерка имела сутки выходного дня, а четвертая, сменившаяся с охраны, отсыпалась и отдыхала. Четвертой пятеркой была пятерка Николая Седенко. Не выспавшиеся, поднятые своим командиром, едва успев приложиться к подушке, бойцы были хмуры и усталы, но рассказ Николая никого не оставил равнодушным. Трое ребят из его пятерки пришли в ОМОН два года назад вместе с ним, и за это время узнали друг друга, как облупленных, четвертый, Сергей, тоже готов был за брата, как и за своих товарищей в огонь и в воду. Они здесь служили уже месяц и успели перестать удивляться здешним обычаям и нравам. За те несколько выходных, что ребята потолкались в Дербенте, уже не раз у каждого чесались руки вмешаться в жестокие и несправедливые, с точки зрения моральных ценностей людей конца второго тысячелетия, действия. Однако, жёсткий приказ: не вмешиваться в местные порядки и категорически избегать собственных конфликтов с местным населением, давил на ребят. Они, с любопытством наблюдавшие чужую жизнь и обычаи, выплескивали свой подавляемый юношеский максимализм в форте, эмоционально делясь впечатлениями с друзьями.
Историю Нино знал уже весь форт, и все готовы были скинуться, чтобы выкупить её, но страшная новость, рассказанная Николаем, повергла ребят в уныние. Надежда на выкуп умерла.
Затянувшееся молчание прервала Эмка:
– Я не знаю, но если коменданту не нравятся слова «похитить», «выкрасть», то может нам провести «спасение» Нино?
– Как ни назови, а с точки зрения эмира – это нарушение их обычаев и законов. Тут действительно пахнет бо-ольшим конфликтом и срывом мирных отношений с дербентцами, – вступил в разговор прапорщик Корзун.
Ему было почти сорок лет, он был на несколько лет старше капитана Кочкина. Все эти бывшие Омоновцы, а теперь, волею судьбы, пограничники, начинали свою службу при нём, и даже Кочкин с первых дней своей службы в ОМОНе и по сей день, частенько советовался с ним в сложных ситуациях. Поэтому, когда капитану предложили командовать фортом и подобрать ещё десять человек для усиления его гарнизона, первым, кого он решил забрать сюда, был Корзун.
Сейчас здесь, кроме Эмки, собрались как раз те бывшие омоновцы, прибывшие в форт месяц назад и две недели как переведённые из состава МВД в пограничный отдел Министерства безопасности. Двое ребят из пятерки Корзуна стояли у вагончика на стреме, и двое – со своим командиром сидели в комнатке. Пятерка Корзуна была резервным подразделением, и ребята сидели при оружии.
– Хорошо, – Николай решил открыть друзьям все карты, – а если мы как бы будем ни при чем, если она сбежит из Дербента с другим рабом? А? – он посмотрел на Корзуна.
Тот задумался, а Сергей подхватил мысль брата:
– Точно, только надо будет сделать всё без сучка и задоринки, чтобы не обнаружить себя.
– Что ж, это мысль. А кто будет этот второй беглец? – спросил Корзун.
– Дядька Руслан – тот седой русич, – ответил Николай.
– Ладно, – Корзун хлопнул себя по правой коленке, – только надо подгадать так, чтобы сразу на корабль и в Волжский, в форте их не скроешь
– Ну, почему? – удивилась Эмка, – я их в лазарете закрою и за Ниной буду ухаживать, лечить…
– А потому, девочка, – перебил её прапорщик, – что круг посвящённых в эту операцию ограничим нашими двумя пятерками, а, как ты здесь не скрывай беглецов, рано или поздно об этом узнает кто-то ещё и ещё, пока слухом не наполнится весь форт, а на все рты замки не повесишь, и непременно слух выползет наружу и дойдет до Дербента. Это так и будет, даже если у нас ещё никого не завербовали к ним в агенты, что тоже исключать нельзя, ведь кроме гарнизона-заставы у нас в форте живёт два десятка штатских строителей и аэродромная обслуга. Так, что скрытность должна быть полной, это касается и нашего сегодняшнего обсуждения. Это всем ясно? А, Мамедова?
– Ясно, господин прапорщик, – Эмка состроила ему искусственную улыбку и тут же её обиженно убрала.
Корзун усмехнулся и спросил Седенко – старшего:
– Николай, у тебя есть какие-то идеи по организации их бегства?
…Через час, обсудив примерный план и сроки операции «море», как предложил назвать её кто-то из ребят Корзуна, друзья разошлись. Группа Седенко, наконец, добралась до коек, а их командир, которому было не до сна, направился к выходу из форта. Он вышел через западные ворота, пересёк пустую сейчас стоянку самолётов и присел на теплый песок в тени одинокой акации, рядом плескались в воде двое контрактников из выходной смены, а сзади гудел автокран-ЗИЛ и шумели строители.
Николай медленно погружался в состояние полной рассредоточенности. Он смотрел на волны прибоя, не спеша накатывающиеся на берег и так же не спеша сползающие с него. Седенко, раньше видевший море только по телевизору, полюбил его с первого дня прибытия в форт. Эта вода до самого горизонта, этот мерный прибой, волны, катящиеся мощно и солидно – все дышало какой-то невозмутимой силой природы и её мудростью. Хррр-щщщ, хррр-щщщ – шуршали волны, и под их гипнозом Николай прилёг и стал отключаться от всего остального мира. Только хррр-щщщ…
А в это время прапорщик Корзун, разыскал коменданта, который, склоняясь над чертежами, о чем-то спорил со строительным мастером-бригадиром. Корзун терпеливо ждал окончания их спора, стоя шагах в пяти. Он наблюдал, как автокран поднимает сбитый из бревен большой, два с половиной на три метра, щит и ставит его рядом с уже стоящим таким же.
– Ты что хотел? – спросил его Кочкин, отпустив строителя.
– Есть разговор, Петро.
Кочкин глянул на часы, потом на прапорщика и спросил его:
– Надолго? У меня есть минут двадцать.
– Уложимся, наверное, – неопределенно пожал плечами Корзун.
– Что-то серьёзное? – глядя ему в глаза, спросил капитан.
– Угу, – кивнул прапорщик.
– Пошли, – направился к вагончику-штабу Кочкин и добавил на ходу, – что за жизнь пошла, блин? Сплошь всё серьёзное-пресерьёзное, хоть бы кто-нибудь порадовал чем-нибудь несерьёзно-весёленьким.
Через несколько минут Кочкин ходил по вагончику как загнанный зверь – три шага до двери, три шага – обратно.
– Нет, ты смотри, что удумал, а? Главное, и ты туда же, Михалыч. Ведь есть же жесточайший приказ: не влезать в их жизнь и обычаи. Терпеть даже собственные обиды до конца, лишь бы без конфликтов, лишь бы мирно.
– Так мы же и не влезаем, всё будет выглядеть, как будто это решилось и произошло без нас. Кроме того, ты вообще ничего не знал.
– Нет, Михалыч, я тебе удивляюсь: вроде солидный мужик, опытный вояка. Ведь возможен вариант, что всё откроется, никакая самая тщательно подготовленная операция не гарантирует от провала из-за какой-то внезапно возникшей мелочи. Что тогда?
– Тогда пятеро, кто будет её осуществлять и действительно могут засветиться, берут всё на себя, а остальные как будто слыхом не слыхивали об этом.
– Привет, дорогой, ты что, вчера родился? Ты что, не знаешь, что я за всё отвечаю? За то, что не знал, по шапке дадут не многим слабее, чем, даже, если бы участвовал.
– Ну, дадут, ну, переведут в другой форт, а то и обратно в город, в МВД, ну, крайняк, звёздочку скинут. И всё! И всё это, – Корзун поднял руку, останавливая Кочкина (не перебивай, Петро, подожди), – и всё это за то, что помог боевому товарищу и не дал сгинуть в эмирском дворце юной душе.
Кочкин сел и, глядя куда-то в угол, проворчал:
– На хрен ты мне вообще рассказал о Вашей … «Ы-море», придумали же.
– Послушай, Петро, во-первых, о нашем разговоре не знают даже хлопцы и не узнают, будь спок, а, во-вторых, без твоей помощи ничего не получится.
– …
– Да, товарищ, пардон, господин капитан, – улыбнулся Корзун, – в ночь операции моя пятерка должна дежурить, а Седенкина быть резервным подразделением. Тогда будет обеспечена скрытность и от остального населения форта.
– Таак. Как же мне объяснить такую перестановку?
– Думай, комендант, думай, может другие пятерки подвязать к Кузнецову на усиление?
– Мысль, – ехидно и как-то устало развёл рукою Кочкин и спросил, – на когда намечена операция?
– Сегодня вечером будет проходить баржа в сторону Баку. На ней капитаном Рахметов. Помнишь, ты ему обоих Седенков давал для охраны?
– Как же не помнить, сумасшедшая была ночь.
– Так вот, всё будет зависеть от того, когда он будет возвращаться назад. С ним мы и хотим переправить беглецов в город.
– Ясно. Он, конечно, ещё не в курсе вашей авантюры?
– Нет, разумеется.
– И кто же будет посвящать его в план вашей операции «ы-море»?
– Седенко, он должен переговорить с ним в эфире.
– Ну, вот что, Михалыч, скажешь этому герою-любовнику, что говорить с Рахметовым буду я, но чтобы все думали, что говорил он. Вас двоих за глаза хватит знать о том, что я в курсе, пропади всё пропадом.
– Ясно.
– Ну, всё, что ли?
– Всё.
– Пошли, у меня ещё дел куча.
Лис нервничал, и чем ближе к осуществлению цели, тем больше. Снова прогоняя в голове план действий, он не находил, не видел опасности, но этот город… Что-то постоянно угнетало его, какое-то тяжелое предчувствие. Однако, он не мог представить себе, что приказ эмира будет не выполнен. Нет, конечно же, были случаи, когда, узнав о желании Ахмеда, он отказывался его выполнять сразу, убеждая своего друга и хозяина отказаться от его намерений, но всё, чего, в конце – концов, Лису удавалось добиться, так только изменения сроков и каких-то деталей задания, увеличения средств. НИКОГДА эмир не отступал от своего желания совсем. Сегодня, в среду, пятнадцатого июня, должно было состояться похищение Татьяны. С утра Лис снял конное такси с возчиком – гэром и отправился с ним за город. Там он встретился с раисом Мовлудом. Тот подтвердил гэру, что Лис – дербентский купец и что ему можно верить.
Вернувшись в город, Лис заплатил гэру десять рублей, что значительно превышало его дневную выручку, и договорился, что тот вечером, после шести часов, найдет свою повозку в целости и сохранности недалеко от рынка. Они даже съездили на то место.
Около пяти часов Лис с Маруфом проехали мимо банка, увидели стоящего на другой стороне улицы Якуба и, проехав вдоль того пути, где должна была пройти Татьяна, свернули в туннель-проезд девятиэтажки, где и развернулись во дворе. Лис, оставив Маруфа на облучке, вернулся на улицу и стал ждать сына. Якуб сегодня должен был не следить за Татьяной, а, как только она выйдет из банка, быстро идти сюда. Здесь они должны были дожидаться её. Как только Татьяна будет приближаться, Маруф по знаку Лиса выводит повозку ей наперерез. Она останавливается, пропуская лошадей, Лис производит свой укол и вместе с Якубом грузит парализованную женщину на заднее сиденье. Дальше быстро спускаются к леску на берегу Ахтубы, грузят Татьяну в самодельный плот и, дождавшись темноты, уходят вниз по течению и по протокам к Волге.
Вдали показалась красная футболка Якуба. Лис поднял руку, оглянулся, Маруф кивнул, дескать, понял, и взял в руки вожжи. Якуб приближался быстрым шагом, временами переходя на короткую пробежку. Когда ему оставалось пройти до отца шагов пятьдесят, тот вдруг отошёл в проезд и стал махать ему рукой: проходи дальше. Ничего не понимая, Якуб замедлил шаг и, проходя мимо арки, услышал:
– За тобой следят двое, иди дальше, потом возвращайся домой.
Лис, сказав это, бегом бросился к Маруфу и вскоре, проехав дворами, они пересекли улицу. Покружив по кварталу, остановились сзади своего дома, спрятанные от него за густой листвой деревьев. Привязав лошадей, Лис с Маруфом быстро обошли дом, поднялись на свой второй этаж, вошли в квартиру.
– Быстро собирай вещи, – приказал Лис своему рабу, а сам занял позицию у окна на кухне, которое выходило во двор. Через четверть часа Маруф, загруженный всеми тремя рюкзаками, удочками и медным ведёрным котлом, вышел из дома, загрузил всё это в экипаж, сел на облучок и стал ждать хозяина.
Лис, проводив Маруфа и вновь вернувшись к окну, вспомнил про перстень, который он одел ещё в проезде, ожидая сына, снял его и уложил в шкатулку.
Наконец показался в проходе между домами напротив Якуб. Он быстро пересек двор и вошёл в подъезд.
– Вот он! – заметил преследователя Якуба Лис. Нет, это был другой, не тот, кого он увидел там, но что это преследователь, это точно. Вот он достал рацию и что-то говорит в неё, не приближаясь к подъезду, в который вошла его «дичь» и с которой «охотник» не сводил глаз.
Лис быстро открыл дверь, впустил сына, закрыл замок на все обороты и оставил ключ в скважине. Потом вышел на балкон, осмотревшись, кивнул Якубу, перелез через перила и спрыгнул на землю, сын за ним.
Через четверть часа, оставив на договорённом месте бричку, команда Лиса спустилась к Ахтубе. Когда палатка стояла в десяти шагах от берега под крутым обрывом, а удочки с заброшенными крючками стояли, закреплённые на самом берегу. Лис, как бы, рассуждая сам с собой, сказал своим спутникам:
– Завтра, сынок, останешься здесь с Маруфом. Ловите рыбу, готовьте запасы еды и ждите меня после полудня, я уйду с утра, надо разобраться, как быть дальше. Без этой женщины возвращаться к эмиру невозможно, а долго тянуть уже нельзя – к утру будут искать нас всех троих.