Состязательность на предварительном следствии. Глава I. С остязательность в современном уголовном судопроизводстве (А. И. Макаркин, 2004)

§ 1. Место состязательной модели в теории уголовного процесса

Почему же основой для настоящего исследования послужила идея состязательного процесса? В первую очередь такого подхода требует от нас Конституция Российской Федерации, ст. 123 которой гласит: «Судопроизводство осуществляется на основе состязательности…» Это требование подкрепляется и иными ее положениями (ст. 23–25, 45–52, 118–124). Кроме того, требования о необходимости развития демократических начал в уголовном судопроизводстве, совпадающих по содержанию с идеей состязательности, содержатся и в целом ряде международных документов, а именно: во Всеобщей декларации прав человека; в Декларации основных принципов правосудия для жертв преступления и злоупотребления властью; Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод; Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания; Международном пакте о гражданских и политических правах; Основных принципах независимости судебных органов; Своде принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме; Стандартных минимальных правилах Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила); Хартии Европейского Союза об основных правах и др.4

В науке уголовного процесса состязательность рассматривается, как правило, с двух точек зрения: как принцип процесса5 и как его модель (тип, форма)6. Кстати, именно в качестве принципа понимается российским законодателем состязательность, что нашло свое отражение в ст. 15 УПК РФ («Состязательность сторон»)7. Взгляд на состязательность как на модель процесса представляется наиболее обоснованным. Здесь предполагается, что модель уголовного процесса – это способ организации уголовно-процессуальной деятельности, а принцип уголовного процесса – общее правило, являющееся основой всей уголовно-процессуальной деятельности и подчиняющее себе все остальные правила. К тому же исторически форма процесса возникла раньше, чем были сформулированы какие бы то ни было принципы процесса8. Кроме того, в пользу состязательности как модели процесса выдвигается следующий аргумент. Так называемый принцип состязательности не содержит признаков принципа процесса и сам является источником процессуальных принципов.

Таким образом, уголовно-процессуальные принципы – это проявления типа уголовного судопроизводства, с учетом которого складывается система его принципов, т. е. тип выступает источником принципов9. А значит, состязательность является не отдельным принципом, а типом (моделью) процесса10. Под типом же судопроизводства необходимо понимать организацию уголовнопроцессуальной деятельности, предопределяющую источник движения производства по уголовному делу и основы процессуального положения его участников11.

Отметим, что в науке гражданского процесса предпринимались аналогичные попытки рассмотреть состязательность не как принцип судопроизводства, а как способ организации правозащитного механизма, что, по существу, идентично категории типа судопроизводства12.

В литературе признаки состязательной модели уголовного судопроизводства исследованы достаточно подробно13. Вывод о нали-чии равноправных сторон и независимости суда как главных признаков состязательности позволяет определить ее как тип процесса, в котором спор равных сторон разрешается независимым судом14. Следует отметить, что такое определение вполне может быть применено по отношению к процедуре разрешения любого спора, в том числе гражданско-процессуального и арбитражно-процессуального. Это значит, что наличие равноправных сторон и независимый суд являются родовыми признаками состязательности. Их реализация в уголовно-процессуальной процедуре позволяет сделать вывод о соответствии ее общеправовым представлениям о состязательности. Таким образом, речь идет об организации уголовно-процессуальной деятельности, при которой источником движения дела является спор равноправных сторон перед независимым судом.

Центральным вопросом любого порядка судопроизводства является проблема метода правового регулирования. Это связано с проблемой «хозяина процесса» – того, кто вправе принимать решения по наиболее значимым юридическим вопросам. В состязательном процессе указанный метод носит название арбитрального (или состязательного)15. Это значит, что участники процесса при решении ключевых (юрисдикционных) вопросов прибегают к помощи нейтрального арбитра (суда) и даже, более того, не могут избежать его участия в этом. Данный метод в полной мере обеспечивает проявление в уголовном процессе указанных признаков состязательности: стороны ставятся в равное положение, а независимый суд, оценивая их спор, принимает решения по делу.

Состязательному типу противопоставляется розыскной уголовный процесс как носитель совершенно противоположных начал. В уголовно-процессуальной литературе такие типы принято называть идеальными ввиду полярности и предельной абстрактности их содержания16. В теории гражданского процесса категории идеальных моделей процесса используются там, где состязательному процессу противопоставляется так называемый следственный17.

Идеальная типология, дополненная сравнительно-правовым и историческим методами, дает нам картину изменения идеальных типов (точнее, представлений об идеальных типах) в ходе исторического процесса. Как состязательный, так и розыскной идеальные типы уголовного судопроизводства подразделяются на виды. В уголовно-процессуальной теории выделяют следующие разновидности состязательного судопроизводства: обвинительный (аккузационный), исковые (или акционарные): частно-исковой и публичноисковой) и публично-состязательный процессы. Кратко их охарактеризуем.

В обвинительном процессе целью обеих сторон (обвинителя и обвиняемого (ответчика)) является победа в споре, которая фиксируется решением судебного органа. При этом первостепенное значение имеет соблюдение сторонами формальных условий спора. Иными словами, доказательства оцениваются судом по заранее установленным критериям (формальная система доказательств). В судопроизводстве этого вида в качестве средств разрешения спора широко применяются ордалия, поручительство, присяга, судебный поединок.

Частно-исковой процесс протекает исключительно благодаря волеизъявлению сторон (частного истца и ответчика). Каждый из них, даже представитель государственной власти, действует как частное лицо, что обеспечивает формальное равноправие сторон. На стороны же целиком возложено бремя доказывания, а суд оценивает представленные ими доказательства по внутреннему убеждению. При этом все же возможно использование элементов формального доказывания.

Публично-исковая состязательность знаменуется появлением специального государственного органа уголовного преследования, отстаивающего публичные интересы. При этом равноправие сторон обеспечивается созданием определенного набора пассивных гарантий обвиняемому. Целью данного вида процесса становится объективная истина. Суд руководствуется принципом свободной оценки доказательств.

Публично-состязательный (или постсостязательный, дискурсивно-состязательный) уголовный процесс в отличие от предыдущих видов направлен уже не на победу в споре, а на его урегулирование, исчерпание конфликта. Сторонам обеспечивается не формальное, а функциональное равенство. Принципы объективной истины и свободной оценки доказательств по-прежнему не утрачивают своего значения. Этот вид есть современное представление о должной модели уголовного процесса, т. е. о будущем состязательном судопроизводстве. Представляется, что термин «публичносостязательный» весьма удачен, поскольку отражает стремление к балансу частных и общественных интересов, характерное для гражданского общества18.

Розыскной тип процесса также подразделяется на разновидности: уголовная расправа (ее подвиды: общинное дознание, вотчинный суд, уголовно-административная расправа и военно-полевой суд), ассиза, инквизиционный и следственный процессы, судебный приказ19.

В целом типы уголовного процесса можно классифицировать и по степени уважения публичных интересов, т. е. по соотношению интересов публичных и частных. Так, к публичным, безусловно, относятся все розыскные виды процесса и такие разновидности состязательного типа, как публично-исковой и публично-состязательный, а к «непубличным» – обвинительный и частно-исковой. Публичный характер процесса согласуется с общественным интересом, т. е. с интересом социальной общности, признанным государством и обеспеченным правом, удовлетворение которого является условием ее существования и развития20. В будущем состязательном уголовном судопроизводстве публичность будет играть иную роль, нежели в публично-исковом и розыскных видах процесса, где под ней подразумевалось главенство узкогосударственного интереса. Теперь целью публичности выступает охрана таких ценностей гражданского общества, как «человек, его права и свободы» (ст. 2 Конституции РФ). Именно поэтому публичность в состязательном уголовном процессе, по мнению А. В. Смирнова, должна будет пониматься в первую очередь как гражданственность, а публично-состязательная процедура – как правовая форма общественного дискурса по поводу уголовной ответственности21.

Однако идеальных типов судопроизводства в реальной действительности не существует, как уже отмечалось, в силу их предельной абстрактности. Предполагается, что все реальные типы являются смешанными22. По этому поводу известный русский процессуалист С. И. Викторский высказался так: «…чистых – следственной и обвинительной – форм уголовного процесса нет, существуют лишь смешанные, из коих одни приближаются более к первому типу, другие – ко второму»23. В связи с этим в системе типологий уголовного судопроизводства выделяются морфологические (исторические и легислативные) типы24 как реальное воплощение тех или иных начал идеальных типов процесса в различных пропорциональных сочетаниях. Морфологическая типология в отличие от идеальной направлена на построение реальных архетипов судопроизводства. Под историческими типами судопроизводства понимаются наиболее общие для различных регионов и стран особенности судопроизводства, сложившиеся в результате конкретно-исторического процесса. Среди них выделяют английскую, французскую, германскую и шариатскую (мусульманскую). Они являются квинтэссенцией конкретных форм процесса, которые сложились в определенных странах и оказались настолько удачными, что послужили образчиками для других народов. В этом смысле они являются базовыми моделями для конкретных (легислативных) форм. Под последними понимаются режимы судопроизводства, существующие в отдельных странах (США, Великобритания, Франция, ФРГ, Италия, Россия и др.)25. Иначе говоря, легислативные формы судопроизводства можно именовать национальными. К английскому морфологическому типу, например, смело можно отнести процесс Великобритании, США, Австралии. Французской исторической форме соответствуют, кроме Франции, процессуальные системы Бельгии, Италии, России, других стран – бывших республик СССР. Германский тип составляют системы судопроизводства ФРГ, Австрии, Норвегии, Венгрии. К мусульманской исторической форме судопроизводства, основанной на законах шариата, относится уголовная юстиция Ирана, Афганистана, Объединенных Арабских Эмиратов26.

Комплексное исследование морфологических типов, а также разновидностей розыскного процесса в рамках настоящей работы представляется излишним. Они будут затронуты лишь в той мере, в какой это будет необходимо для раскрытия данной темы.

Отношение к состязательности среди процессуалистов крайне неоднозначное, высказываются мнения как в ее поддержку, так и против. Среди опрошенных практических работников также нет единства. За преобразование формы российского уголовного процесса в состязательную высказались: 69 % судей, 88 % адвокатов, 59 % следователей МВД и лишь 15 % работников прокуратуры.

Причем даже те процессуалисты, кто видел глобальную тенденцию развития уголовного судопроизводства в расширении начал состязательности27, не выработали четкого ответа на вопрос о том, как определить место легислативной формы процесса в конкретный исторический момент в системе «состязательность–розыск». Представляется недостаточным ограничиться признанием каждого морфологического типа как смешанного, поскольку это не дает возможности системного определения тенденций развития конкретной формы уголовного процесса даже на ближайшую перспективу, что само по себе могло бы иметь огромное значение, прежде всего, теоретического характера. Показательным примером может стать соотношение содержания порядков российского уголовного процесса образца 1864 г. и советского 1923–1929 гг. Их отличает то, что первый стремился к нейтрализации рудиментов розыскного порядка28, а второй, напротив, к их усилению29.

Отталкиваясь от того, что все реальные типы уголовного судопроизводства носят смешанный характер, сочетая в себе черты обоих идеальных типов, признаем, что удельный вес тех или иных начал в конкретных легислативных формах в разные периоды истории не одинаков. Их состояния динамичны. Однако описать такой процесс, вопреки устоявшемуся мнению, исходя из идеальной типологии, не только возможно, но и необходимо30. Следует заметить, что в литературе такие попытки предпринимались31. А. С. Александров, в частности, заявил о том, что в смешанном процессе одни принципы (принципы одной формы) доминируют, а иные находятся в «свернутом» состоянии32.

Таким образом, легислативные формы можно классифицировать в зависимости от тенденций развития по отношению к розыскному или состязательному идеальному типу уголовного процесса как предсостязательные и постсостязательные, предрозыскные и построзыскные33. При этом грань между построзыскным и предсостязательным, как и между постсостязательным и предрозыскным, весьма условна, но она предполагает пропорциональное соотношение в судопроизводстве розыскных и состязательных элементов. Такая классификация учитывает не только направление, в котором движется законодательство, но и явное преобладание тех или иных элементов. Так, в приведенном выше примере российское судопроизводство образца 1864 г. можно отнести к построзыскному, а советское (1923–1929 г.) – к предрозыскному.

Представляется неизбежным определенное смешение понятий «построзыскной» и «предсостязательный», «постсостязательный» и «предрозыскной», поскольку розыск и состязательность являются типами-антагонистами, а значит усиление начал одного из них автоматически будет означать ослабление начал другого. К тому же, действительно, умозрительное установление пропорций сочетания состязательных и розыскных начал весьма проблематично. При этом недопустимо забывать, что далеко не всегда порядок судопроизводства с преобладанием розыскных начал и порядок с содержанием преимущественно состязательным34 непосредственно сменяли друг друга. Истории уголовного процесса известны случаи, когда друг друга сменяли и разновидности одного из идеальных типов35. Так, современная публично-исковая состязательность в Великобритании выросла из частно-исковой ее же разновидности, а во Франции – из розыска (в этом смысле данная форма процесса – построзыскная). При этом обе формы смело можно охарактеризовать как предсостязательные, имея в виду их стремление к конкретной цели в виде максимальной реализации состязательных начал в процессе. Уголовный процесс Италии в ходе реформы 1989 г. приобрел черты предсостязательной модели, но уже с 1992 г. в результате целого ряда преобразований он стал обладать чертами постсостязательного судопроизводства в связи с усилением розыскных начал36. Относительно современного российского уголовного судопроизводства можно утверждать, что оно является предсостязательным. Однако термин «построзыскное» для него пока более предпочтителен, поскольку в нем явно доминируют рудименты розыскного процесса в сочетании со стремлением в своем развитии к их преодолению37. Как отмечает Р. Х. Якупов, современный уголовный процесс России является «смешанным процессом с преимущественно розыскной его формой, переход от которого к смешанному процессу с преимущественно состязательной формой представляет конечную цель производящейся судебной реформы»38.

Данная типология в силу отражения динамизма состояний морфологических типов уголовного судопроизводства и ориентации на идеальные типы может именоваться идеально-динамической (или динамической). Ее значение состоит в том, что она указывает на тенденции развития конкретной формы уголовного судопроизводства (формы уголовного процесса конкретной страны) и соответственно в состоянии подсказать приоритетные направления его реформирования.

Подводя итог, отметим, что расширение состязательных начал уголовного судопроизводства России будет способствовать преодолению в нем розыскных рудиментов. Это значит, что главной задачей, стоящей перед законодателем в сфере реформы уголовного процесса, является последовательное закрепление и реализация начал публично-состязательной модели как главного средства построения процесса этого типа.

§ 2. Система основных начал уголовного судопроизводства публично-состязательного типа и разделение уголовно-процессуальных функций как базовый принцип состязательной модели судопроизводства

Обращает на себя внимание тот факт, что понятия «начала» и «принципы» далеко не всегда совпадают между собой. В. Н. Баландин по этому поводу заявляет, что «начало» в большей мере соответствует понятию «правило», а принцип ближе к понятию «идея»39. Однако данная точка зрения заслуживает критики. Несмотря на то, что лексическое значение этих слов весьма близко40, а этимологически они идентичны41, в юридическом употреблении эти термины существенно разнятся. В юриспруденции семантически «принцип» все же ближе к понятию правила, а «начало» – это, скорее, более общее понятие, указывающее на принадлежность к какому-либо социально-правовому явлению. Иными словами, начало утрачивает значение только принципа и понимается шире. Здесь нет опасности засорения научного оборота излишними терминами, так как таковыми могут считаться, скорее, термины, дублирующие друг друга. Предложенное соотношение терминов «принципы» и «начала», напротив, предохраняет от этого. Семантическое расширение терминологического аппарата науки свидетельствует о ее развитии.

Итак, каждый принцип уголовного судопроизводства является самостоятельным началом, а также несет в себе черты иных начал более широкого плана, т. е. выделяются начала-принципы и начала, не являющиеся принципами. К последней категории начал мы относим состязательность, публичность, законность, розыскные начала42. В качестве принципов выступают следующие начала: диспозитивности, целесообразности, гласности, устности, дифференциации, непосредственности исследования доказательств, неизменности состава суда, независимости суда, равноправия сторон, объективной истины, свободной оценки доказательств, обеспечения обвиняемому права на защиту, презумпции невиновности, а также разделения основных уголовно-процессуальных функций и др.43 Иначе говоря, система принципов процесса является частью системы основных начал типа судопроизводства.

В науке уголовного процесса вопрос о принципах состязательного судопроизводства до сих пор носит дискуссионный характер. П. С. Элькинд, а вслед за ней и С. Д. Шестакова к принципам состязательности отнесли разделение основных уголовно-процессуальных функций и равноправие сторон44. А. С. Александров таковыми полагает довольствование формальной истиной, диспозитивность, целесообразность, презумпцию невиновности. К. Б. Калиновский пришел к выводу о том, что к ним главным образом относятся равноправие сторон и независимость суда45. А. В. Смирнов говорит о системе принципов состязательного судопроизводства, которую составляют общеправовые, межотраслевые, отраслевые уголовно-процессуальные принципы и принципы отдельных состязательных институтов уголовно-процессуального права46.

Исходя из того, что признаками состязательной модели уголовного судопроизводства являются наличие равноправных сторон и независимый суд, представляется оправданным использование их в качестве ориентиров для определения системы основных начал публично-состязательного уголовного процесса.

Не вызывает сомнений, что назначение участников уголовного судопроизводства определяет структуру уголовно-процессуальной деятельности, которая, в свою очередь, диктует необходимый процессуальный статус этих участников. В частности, положение основных участников в процессе предполагает размежевание процессуальных функций как основных направлений деятельности, в которых выражается специальная роль и назначение субъектов процесса47.

Так, государство в лице уполномоченных органов осуществляет розыск лица, совершившего преступление, предъявляет ему официальное обвинение и обосновывает свою позицию доказательствами, выполняя тем самым процессуальную функцию уголовного преследования48. Лицо же, привлеченное к производству49, равно как и его представитель, защитник, может встать на противоположную позицию и выдвинуть контраргументы в свою защиту, что вполне соответствует концепции свободы автономной личности (функция защиты)50. Носители описанных уголовно-процессуальных функций являются сторонами уголовно-правового спора51. Суд призван разрешить их спор, оценивая доказательства по своему внутреннему убеждению (функция юстиции)52. При этом источником движения дела, как правило, становятся указанные действия сторон. Для обеспечения разрешения спора стороны должны быть наделены равными процессуальными возможностями, а суд – независимостью. В противном случае избежать смешения функций участников процесса не удастся, и отношения между ними приобретут характер властеподчинения, суд вынужден будет принять позицию одной из сторон за основу для своего собственного решения. Без разделения основных процессуальных функций не может быть и речи о споре равноправных сторон перед независимым судом, а значит и о состязательности уголовного процесса. Это фундаментальное положение в состязательном типе уголовного процесса, его принцип53.

Таким образом, уголовно-процессуальные принципы независимости суда, осуществления правосудия только судом, осуществления уголовного преследования только стороной обвинения, обеспечения обвиняемому права на защиту и равноправие сторон играют подчиненную роль по отношению к принципу размежевания функций. Применение арбитрального (судопроизводственного, состязательного) метода правового регулирования возможно лишь в случае, когда организация производства по уголовному делу имеет вид полного, последовательного размежевания трех основных уголовнопроцессуальных функций, поскольку именно она создает для этого необходимые условия.

Изложенное позволяет сделать вывод о том, что разделение основных уголовно-процессуальных функций и есть тот способ организации уголовно-процессуальной деятельности, при котором главным источником движения дела является спор равноправных сторон перед независимым судом. Н. Гартунг был одним из первых исследователей, определивших характер распределения функций между участниками судопроизводства как критерий разграничения состязательности и розыска54. Аналогичной точки зрения придерживался и И. Я. Фойницкий55. М. С. Строгович также понимал под состязательностью такое построение процесса, при котором функция обвинения отделена от функции разрешения дела по существу и обвиняемому принадлежит право оспаривать обвинение перед судом56. В. М. Савицкий отождествляет состязательность и разделение основных уголовно-процессуальных функций57. А. В. Смирнов отмечает, что именно теория разделения уголовно-процессуальных функций позволяет определить состязательность как форму или тип процесса58. Так, по мнению специалистов, разделение основных уголовно-процессуальных функций – punktum punkti состязательного процесса

При этом нельзя упускать из виду, что разделение процессуальных функций является одним из абстрактных элементов состязательности, поскольку связано не только с концепцией развития свободы автономной личности, но и с идеей разделения властей в государстве, и с законами разделения труда, и с закономерностями психологии59. В связи с этим можно определить тип уголовного судопроизводства в качестве организации уголовно-процессуальной деятельности, обеспеченной способом распределения трех основ-ных процессуальных функций, предопределяющей источник движения производства по уголовному делу и основы процессуального положения его участников.

По мнению ряда процессуалистов, уголовное преследование, защита и юстиция составляют исключительный перечень уголовнопроцессуальных функций60. Данный подход видится излишне утилитарным, не учитывающим многообразие всего спектра уголовнопроцессуальной деятельности. Здесь мы скорее готовы поддержать идею множественности процессуальных функций61. Отметим лишь, что указанные три уголовно-процессуальные функции являются основными функциями судопроизводства, составляющими базовую конструкцию уголовного процесса. Иначе говоря, это те функции, без которых уголовного судопроизводства вовсе не могло бы быть. Иные же функции, не являющиеся по своей природе собственно уголовно-процессуальными, но осуществляемые в ходе уголовного судопроизводства, имеют значение уголовно-процессуальных «не основных» функций62. Их наличие не противоречит ни сущности уголовного процесса, ни состязательному порядку его построения. Состязательности, как и ее методу правового регулирования, противопоказано смешение основных уголовно-процессуальных функций, а отнюдь не нарушение их монопольного существования.

Англо-американскому процессу известны категории «свидетель обвинения» и «свидетель защиты». Некоторые отечественные процессуалисты положительно восприняли данную терминологию и заявили об объективном способствовании свидетелями и экспертами выполнению функций обвинения и защиты63. Для своего времени это было весьма смелое утверждение, но сегодня его возможно рассмотреть под несколько иным углом зрения. В судопроизводстве, заметим, не только в уголовном, но и гражданском, показания свидетеля и заключение эксперта могут стать средствами доказывания как обвинительного, так и оправдательного тезисов, а иногда даже и обвинительных, и оправдательных одновременно, что в реальной правоприменительной практике совсем не редкость. При таком подходе в последней ситуации функции «свидетеля обвинения» и «свидетеля защиты» реализуются одним лицом. Свидетель, как и эксперт, не вправе, за исключением некоторых случаев, предусмотренных законом, по собственной инициативе отказаться от выполнения возложенных на них законом обязанностей по выполнению своих процессуальных функций. Это значит, что, для того чтобы не нарушать краеугольного положения состязательного процесса о недопустимости смешения основных процессуальных функций, следует все же признать наличие в состязательном судопроизводстве иных («не основных») функций. При этом данный принцип важно сформулировать не просто как принцип разделения функций, а как принцип разделения основных уголовно-процессуальных функций.

Отрадно, что именно такую форму уголовно-процессуальной деятельности и пытался реализовать законодатель, что следует из содержания ст. 8, 15 и структуры построения раздела II УПК РФ.

В то же время не стоит полагать, что размежевание основных функций в уголовном процессе будет единственным принципом состязательной модели, т. е. исключительным средством ее построения. Разделение трех основных процессуальных функций выступает принципом, закрепляющим структуру уголовно-процессуальной деятельности, соответствующую состязательной модели, т. е. является лишь структурным (или системообразующим) принципом.

В правовой литературе все принципы уголовного судопроизводства в зависимости от характера связи с формой процесса подразделяются на:

1) принципы, конституирующие форму процесса;

2) принципы-гарантии, обеспечивающие реализацию принципов, конституирующих форму процесса;

3) принципы, индифферентные к форме процесса и придающие ей конкретно-исторический облик64.

С. Д. Шестакова раскрывает эту систему принципов применительно к состязательному типу уголовного судопроизводства. К принципам, конституирующим форму процесса, она относит осуществление юстиционной деятельности только судом; осуществление уголовного преследования только стороной обвинения; обеспечение обвиняемому права на защиту и равноправия сторон. Среди принципов-гарантий, обеспечивающих реализацию принципов, конституирующих форму процесса, она выделяет: независимость судей и подчинение их только закону; оценку доказательств по внутреннему убеждению; неприкосновенность личности; неприкосновенность жилища, частной жизни, тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений; презумпцию невиновности; устность, гласность судопроизводства, непосредственность исследования обстоятельств дела. А категорию принципов, индифферентных к форме процесса и придающих ей конкретно-исторический облик, по мнению С. Д. Шестаковой, составляют такие принципы, как сочетание единоначалия и коллегиальности, осуществление правосудия на началах равенства граждан перед законом и судом и др.65 В целом мы разделяем данную позицию.

В работе был сделан вывод об исключительности принципа разделения основных уголовно-процессуальных функций в состязательном процессе. Применительно к рассмотренной системе системообразующим принципом полностью охватывается в наиболее общей форме содержание первой группы принципов (конституирующих форму процесса). Другие (обеспечивающие действие принципов, конституирующих форму процесса, индифферентные к форме и конкретизирующие ее облик) можно охарактеризовать как сущностные (или содержательные) принципы. Среди них следует рассмотреть более подробно те, которые имеют непосредственное отношение к теме настоящего исследования.

В теории уголовного процесса публичность традиционно рассматривается в качестве принципа уголовного судопроизводства66. Между тем А. В. Смирнов сформулировал положение о том, что публичность по сути своей принципом процесса не является и может рассматриваться лишь как типологическая характеристика вида процесса, т. е. как «совокупный результат действия всех принципов публичного состязательного судопроизводства»67. Публичность, понимаемая А. В. Смирновым как гражданственность и открытость, заставляет относиться к состязательности как к общественному дискурсу с целью решения вопроса об уголовной ответственности68. Это значит, что публичной по своему содержанию выступает деятельность не только органов уголовного преследования и суда, но и стороны защиты, поскольку она направлена на защиту гражданских прав лица, привлеченного к производству, что позволяет относиться к защитнику как к правозаступнику (правозащитнику)69. Таким образом, отстаивая свою позицию, эта сторона способствует решению задач публично-состязательного судопроизводства.

При этом особое значение приобретает обеспечение сторон достаточными возможностями для активного отстаивания своих позиций, для чего они наделяются не столько равными правами, сколько равными процессуальными возможностями. Размежевание основных процессуальных функций играет здесь первостепенную роль. Для обеспечения равенства сторон необходимо усиление действия в судопроизводстве арбитрального метода правового регулирования. В связи с этим трудно переоценить значение процессуального положения суда70.

Суждения о смешении функций в уголовном процессе подразумевают в первую очередь смешение функции уголовного преследования именно с функцией юстиции. Очевидно, что разделение функций является главным условием обеспечения независимости суда как одного из признаков состязательности. Последовательная реализация публично-состязательной процедуры, таким образом, должна включать обособление функции юстиции как исключительно судебной деятельности71. Такая точка зрения нашла отражение в римской пословице nemo judex in re sua («никто не может быть судьей в своем собственном деле»). Аналогичная идея высказана в Европейской хартии о статусе судей72. Функция юстиции по содержанию шире функции правосудия и даже функции разрешения дела73. Таким образом, прерогативу суда в состязательном уголовном процессе должны составлять следующие направления деятельности: принятие решений о ходе процесса, легализация фактических данных в качестве доказательств в ходе следственных действий, контроль процессуального ограничения конституционных прав и предъявления обвинения74. Конституционный принцип гарантирования каждому судебной защиты его прав и свобод (ст. 46 Конституции РФ) находит отражение в процессуальном гарантировании каждому свободного доступа к правосудию (судопроизводству). При этом отличительной чертой публично-состязательной процедуры можно считать строгое соблюдение принципов гласности, устности и непосредственности75. Кратко рассмотрим эти основные направления судебной деятельности, характерные для состязательного построения уголовного процесса.

Наличие правила о необходимости для принятия решений о движении дела (ходе процесса) ходатайств участников судопроизводства объясняется требованием того, чтобы источником движения производства была инициатива этих участников, а не суда76. Данное положение позволяет максимально дифференцировать понятия «процессуальная инициатива» и «юрисдикционные полномочия». Арбитральному методу имманентно присущ такой порядок построения процесса, при котором процессуальная инициатива по большей части становится делом сторон, а юрисдикционные полномочия отнесены к исключительной компетенции суда. Однако из указанного правила возможны исключения, например, когда производство еще не закончено, а стороны не проявляют должной активности. В таких случаях суд должен, не дожидаясь действий участников, в рамках своей компетенции принять решение. Примером может послужить ситуация, когда в судебном разбирательстве сторона обвинения исчерпала свои возможности по доказыванию вины подсудимого, фактически не справившись с этой задачей, и ни одна из сторон не ходатайствует о вынесении какого-либо судебного решения. В этом случае суд обязан прекратить уголовное преследование и производство по уголовному делу, руководствуясь п. 2 ч. 1 ст. 24 и п. 1 ч. 1 ст. 27 УПК РФ77, усмотрев в деянии обвиняемого отсутствие состава преступления. Таким образом, отсутствие процессуальной инициативы сторон открывает путь применению судом юрисдикционных полномочий дискреционного характера.

Под решениями о ходе процесса (движении дела) мы понимаем не только решения о направлении производства в следующую стадию, об окончании производства по уголовному делу и его приостановлении, но и о продлении сроков производства по делу, а равно и о начале этого производства78. Принятие таких решений стороной спора невозможно в одностороннем порядке в состязательном процессе, поскольку это существенно ущемило бы возможности противной стороны. Однако, к сожалению, именно такой порядок до сих пор действует в уголовном процессе России. Правом принятия решений о движении дела в российском уголовном процессе помимо суда обладают на предварительных этапах производства и органы, осуществляющие уголовное преследование (орган дознания, прокурор, следователь). В этом усматривается прямое противоречие состязательному порядку, поскольку стороны ставятся в заведомо неравное положение, что обусловлено смешением функций уголовного преследования и судопроизводства (юстиции). В ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах провозглашено право каждого быть судимым без неоправданной задержки79. Состязательная процедура принятия решений о ходе процесса (движении дела) станет существенным препятствием для такой «неоправданной задержки» рассмотрения дела судом.

В состязательном процессе доказательственная информация может приобрести статус судебного доказательства лишь в ходе исследования ее судом (легализация доказательств). Легализация доказательств имеет своим содержанием непосредственное восприятие судом информации, собранной сторонами в ходе их непроцессуальной деятельности, ее проверку и придание ей статуса судебных доказательств80. Как отмечает В. А. Рязановский, «суд должен исследовать фактический материал процесса, а не стороны. Интересы публичные, интересы правильного отправления правосудия требуют достижения материальной истины, которая является целью процесса. Поэтому сторонам и не может быть предоставлено право свободного распоряжения доказательствами и вообще фактическим материалом процесса, иначе решение может быть основано на недостаточном или ложном составе фактов»81. Это подразумевает прямое восприятие судом и другими участниками источников доказательств, что полностью соответствует состязательному принципу непосредственности исследования доказательств82. Предоставление обеим сторонам возможности участвовать в следственных действиях, проводимых судьей гласно и открыто, позволяет им своевременно и непосредственно знакомиться с доказательственным материалом, имеющимся в деле, способствует повышению качества и своевременности их проверки и может стать фактором процессуальной экономии. При этом инициатива участников не должна ограничиваться. Участники сами вправе осуществлять поиск доказательств непроцессуальными методами и выбирать, в какой момент производства по делу заявить ходатайство об исследовании доказательств судом, а значит и об ознакомлении с ними противной стороны83, что способствует реализации принципа свободного доступа к правосудию. Такой подход требует рассмотрения процесса доказывания несколько иначе, нежели это традиционно представляется в отечественной литературе. Доказывание должно пониматься не как деятельность по собиранию, проверке и оценке доказательств, а как деятельность по их поиску, заявлению, исследованию, приобщению к делу и обоснованию на их основе отстаиваемого стороной тезиса. Данная конструкция процесса доказывания позволит уравнять органы уголовного преследования со стороной защиты84. В состязательном процессе поиск доказательств, заявление перед судом ходатайств об их исследовании и участие в исследовании становятся делом сторон, а процессуальный контроль процедуры исследования и принятие решения о приобщении доказательств к делу, т. е. об их допустимости, будут отнесены к исключительной компетенции суда.

Обвинение, будучи по существу уголовным иском, является неотъемлемой чертой состязательного процесса85. Контроль предъявления обвинения предполагает фиксацию судом факта выдвижения стороной уголовного преследования официального обвинения и проверку его (обвинения) обоснованности участниками процесса под контролем суда. Предъявление обвинения играет роль гласного выражения стороной уголовного преследования своего предварительного отношения к лицу, привлеченному к производству, как уверенности в том, что именно данное лицо совершило конкретное преступление. Арбитральный метод требует обязательного судебного присутствия при производстве данной процедуры.

Контроль процессуального ограничения конституционных прав своим содержанием имеет выдачу по ходатайствам сторон разрешений на избрание и изменение мер пресечения, наложение ареста на имущество, почтово-телеграфную корреспонденцию, проведение обыска, а также рассмотрение жалоб на действия государственных органов и т. д. Здесь находит свое отражение общеправовой принцип неприкосновенности личности, жилища, частной жизни, переписки, переговоров, сообщений, в соответствии с которым ограничение этих основных прав человека допускается лишь по судебному решению (ст. 22–25 Конституции РФ). Это положение имеет непосредственную связь с теорией естественных прав человека86.

Примечательно, что арбитральный метод правового регулирования называют также судебным или судопроизводственным87, то есть производство по уголовному делу в состязательном процессе может осуществляться только судом. Такой же вывод вытекает из ст. 123 Конституции РФ, определяющей ряд общих начал судопроизводства в России (в том числе и состязательность) и расположенной непосредственно в главе 7 «Судебная власть». Это значит, что, по смыслу содержания российской Конституции, судопроизводство должно осуществляться только органами судебной власти. При этом в качестве основных форм осуществления функции юстиции выступают правосудие и судебный контроль. Правосудие – форма, присущая судебным стадиям уголовного судопроизводства, а судебный контроль – предварительным (досудебным) стадиям. Аналогичной, в принципе, позиции придерживается Н. А. Колоколов: «… Судебно-контрольная деятельность на предварительном расследовании и правосудие представляют собой два самостоятельных направления судебной работы, хотя и обеспечивающих подчас выполнение единых функций судебной власти»88.

Данное положение пока не реализуется в действующем уголовно-процессуальном законодательстве89. При этом разработчиками УПК было упущено из виду, что, в конечном счете, указанный спектр действий (направлений юстиционной деятельности), отнесенных нами к исключительной компетенции суда, направлен на гарантирование, помимо вышеперечисленных принципов, главным образом межотраслевого принципа равенства сторон.

В связи с этим можно говорить об активности участников процесса как о существенном признаке публичной состязательности. Такая активность находит свое выражение в их широкой процессуальной самостоятельности, которая вполне согласуется с идеей функционального равенства. В современном состязательном процессе в условиях демократического общества каждый участник судопроизводства должен иметь достаточную возможность для отстаивания своих процессуальных интересов.

При рассмотрении проблемы активности сторон уголовного судопроизводства нельзя обойти молчанием вопрос об активности суда как одного из важнейших участников процесса. Дискуссия, развернувшаяся в литературе, касается двух проблем: соответствует ли судебная активность состязательному процессу, и, если соответствует, какой вид она должна иметь90. Представляется очевидной правота тех авторов, которые полагают, что активность суда не достигает значения принципа процесса, а является лишь признаком публичности судопроизводства. Активность суда в доказывании не должна быть безусловной не только потому, что в этом случае она превращает состязательность в розыск, но и в связи с тем, что она может как подтолкнуть, так и пресечь инициативу сторон. Иными словами, для судебной активности в доказывании необходимы пределы91. К примеру, В. П. Смирнов предлагает ограничить судебную активность в доказывании обязанностью поставить на обсуждение сторон вопрос о необходимости истребования доказательств, которые не были представлены и заявлены сторонами92.

Даже в гражданском процессе суду свойственна определенная активность в доказывании, направленная на выяснение обстоятельств, имеющих значение для дела. Это касается таких полномочий суда, согласно которым он вправе определять, какие обстоятельства имеют значение для дела, для какой из сторон они подлежат доказыванию, ставить их на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались, а также предложить участникам процесса представить дополнительные доказательства и по их ходатайству оказывать им содействие в собирании доказательств (ч. 2 ст. 56, ч. 1 ст. 57 ГПК РФ). Кроме того, за судом закреплены следующие полномочия: задавать вопросы допрашиваемым лицам в любой момент допроса, полномочия по производству повторного допроса свидетелей (ч. 3–4 ст. 177, ч. 1 ст. 187, ч. 4 ст. 188 ГПК), назначению экспертиз (ч. 1 ст. 79, ст. 87 ГПК) и возобновлению рассмотрения дела по существу, судебного разбирательства (ч. 2 ст. 191, ч. 2 ст. 196 ГПК). Характерно, что указанные формы судебной активности не наносят вреда состязательному порядку гражданского судопроизводства.

В данном контексте можно вспомнить и вышеприведенный пример по поводу прекращения уголовного дела «за недоказанностью» вины обвиняемого. Так мы приходим к выводу о том, что активность суда может послужить средством не только установления истины, но и преодоления факторов, тормозящих течение процесса (неоправданных задержек). Элементом активности суда в публичносостязательном процессе может также стать защита прав и законных интересов участников процесса. Благодаря таким полномочиям суд в публично-состязательном судопроизводстве должен получить право по собственной инициативе осуществлять проверку законности и обоснованности действий участников и примененных по отношению к ним мер (например, судебная проверка законности и обоснованности задержания, заключения под стражу и т. п.). Гражданское судопроизводство, к примеру, несмотря на частно-исковую природу, также допускает элементы подобной активности суда, предоставляя суду возможность выхода «за пределы заявленных требований в случаях, предусмотренных федеральным законом» (ч. 3 ст. 196 ГПК РФ). В связи с этим обоснованной представляется идея о правозащитных функциях судебной власти93.

§ 3. Официальность, диспозитивность и целесообразность публично-состязательного уголовного судопроизводства

Публичность, как отмечалось выше, мы понимаем не как принцип, а как типологическую характеристику процесса, т. е. начало (социально-правовое явление), не сводимое к принципу судопроизводства. Публичность многими авторами отождествляется с официальностью в уголовном судопроизводстве, с чем мы не вполне согласны94. На наш взгляд, публичность не исчерпывается официальностью. Официальность подразумевает лишь осуществление любых действий государственных органов и должностных лиц по их инициативе в силу их должностных полномочий (ex officio). Свое закрепление она нашла в ст. 21 УПК. Официальное начало действует в судопроизводстве именно в целях обеспечения защиты публичного интереса, а значит является выражением публичности. Иначе говоря, официальность, как и активность суда, – признак публичности процесса.

Определяющим в отечественной уголовно-процессуальной науке является взгляд на публичность и диспозитивность как на взаимоисключающие начала95. По нашему мнению, подобный подход не вполне корректен в эпоху строительства публично-состязательного процесса. Корень этой проблемы видится в давнем заблуждении, доставшемся современному процессу от розыска, что главным методом правового регулирования в уголовном судопроизводстве является императивный метод96. Это стало причиной другого современного категоричного утверждения, согласно которому главным методом в состязательном процессе полагается диспозитивный метод97. По утверждению Л. Н. Масленниковой, публичность подразумевает солидарность государственной власти и частных лиц в достижении цели уголовного судопроизводства, а диспозитивность – автономность частных лиц от государственной власти в распоряжении субъективными правами при этом98. Представляется, что сопоставлять публичность с диспозитивностью, как и противопоставлять их, неверно в силу того, что они представляют собой категории разного уровня абстракции.

При этом понимание диспозитивности в отечественной литературе практически единодушное. Л. Ф. Лесницкая охарактеризовала диспозитивность как процессуальный принцип, предполагающий возможность участников процесса свободно распоряжаться своими материальными и процессуальными правами99. О. И. Рогова предложила рассматривать диспозитивность как «ограниченную рамками уголовно-процессуального закона свободу в распоряжении предметом уголовного процесса, правами и обязанностями в ходе процесса его участниками». При этом распоряжение предметом процесса предполагает, что начало, дальнейшее движение, исход процесса зависят от волеизъявления участников100. В таком понимании диспозитивность соответствует категории принципа процесса и не противоречит ни состязательности, ни публичности.

Противостояние имеет место лишь на уровне законных оснований действий участников: императивных и дискреционных101. Первые содержат в себе однозначное указание на необходимый способ действия участников, а вторые предоставляют определенную свободу выбора (альтернативу поведения). Дискреционность, в отличие от императивности, подразумевает предоставление участникам правоотношений возможности действовать по собственному усмотрению в зависимости от обстоятельств в рамках закона102. Использование дискреционных оснований участниками процесса является признаком диспозитивности. Деятельность государственного органа или должностного лица при производстве по уголовному делу в соответствии с началом официальности может иметь как императивные, так и дискреционные законные основания103. Применение законодателем принципа диспозитивности не исключает, таким образом, начал официальности, даже при использовании их в рамках одной процедуры. В уголовно-процессуальном законе диспозитивность и официальность соседствуют и вовсе не противоречат друг другу. Это значит, что диспозитивности по своему содержанию не противостоит не только публичность, но и официальность. «…Состязательный процесс при начале публичном предполагает обвинителя, действующего ex officio»104. Расширение диспозитивных начал процесса, без сомнения, способствует упрочению функционального равенства, поскольку участники получают возможность выбора вариантов поведения по своему усмотрению в зависимости от характера ситуации на определенный момент производства по делу.

Однако, как отмечается отечественными процессуалистами, при расширении роли диспозитивности в уголовном судопроизводстве, предоставлении участникам определенной свободы выбора необходимо учитывать современные реалии российского общества. В частности, особую опасность для судопроизводства в данном контексте представляет большая вероятность воздействия на участников процесса организованных преступных групп105. Актуальность проблемы защиты участников процесса (особенно свидетелей и потерпевших) по делам об организованной преступности не требует дополнительной аргументации. Данную проблему в первую очередь должно решать государство, если только оно действительно стремится к осуществлению справедливого судопроизводства и защите общества. Зарубежный опыт подсказывает нам, что это вполне достижимо106. Необходимость законодательного решения указанной проблемы в России очевидна.

В контексте проблемы сочетания начал публичности и диспозитивности проблема частного интереса в судопроизводстве приобретает особое значение. Частное начало не противоречит публичному характеру современного предсостязательного процесса. Гражданское общество, служить которому призвана публичная состязательность, по сути, является обществом частных собственников107, где интересы частного лица ставятся во главу социальных интересов, а значит, невозможно справедливое отправление правосудия без учета частного интереса. В условиях построзыскного судопроизводства заметно стремление к преодолению ориентации правоохранительной деятельности на предпочтительную защиту государственного интереса и совершенствование способов уголовноправовой защиты интереса частного108. И. Я. Фойницкий отмечал, что усиление частных начал в уголовном процессе способствует развитию процесса состязательного типа109. Состязательному порядку соответствует наделение статусом субъекта процесса не только лица, привлеченного к производству, но и потерпевшего, и других участников, отстаивающих фундаментальный процессуальный интерес в судопроизводстве. «В состязательном процессе субъектами являются лица – носители функций уголовного преследования, защиты и юстиции…»110, что позволяет предоставить этим участникам (конечно, за исключением суда) возможность самостоятельного выдвижения и поддержания частного обвинения (а также встречного обвинения) по всем уголовным делам наравне с государственными органами уголовного преследования. Таким образом, начало частного интереса имеет самостоятельное содержание, хотя и состоит с диспозитивностью в неразрывной связи. При этом частный интерес в публично-состязательном процессе охватывается по содержанию интересом публичным, но не поглощается им, а занимает в нем особое, почетное место.

Представляется, что при защите публичного интереса должны найти свое отражение не только государственные и частные интересы, но и интересы, выражаемые иными лицами, полагающими, что публичный интерес нарушен. Исторически сложившимися формами такой защиты являются институты народного (общественного) обвинения и общественной защиты111. Стандартные минимальные правила Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила), также нацелены на обеспечение более активного участия общественности в осуществлении правосудия по уголовным делам (п. 1.2). В п. 17.2 этих Правил отмечается следующее: «Участие общественности следует рассматривать как предоставляемую членам общества возможность внести свой вклад в дело защиты интересов общества»112. В публично-состязательном судопроизводстве должны уважаться интересы частные и общественные, защищаемые как государством, так и представителями общественности. В литературе отмечается, что интересы являются первоосновой, составляющей качественную определенность публичного и диспозитивного начал в уголовном судопроизводстве113. В связи с этим целесообразно выделить еще один принцип, который можно именовать принципом уважения законного интереса. Причем речь здесь идет не только об интересе ущемленном, но и о любом ином интересе, предусмотренном законом. Данный принцип также охватывает аспекты расширения свободы обжалования как формы правовой защиты прав и законных интересов участников уголовного процесса114.

Проблема «общественных помощников сторон» (общественная защита, общественное (народное) обвинение) в теории уголовного судопроизводства решается не однозначно. Их компетенция нуждается в определенных ограничениях. При наделении таких субъектов субсидиарными (замещающими) правами не исключены последствия, подрывающие саму возможность осуществления правосудия. Субсидиарная общественная защита способна действовать помимо воли обвиняемого, к примеру, когда обвиняемый признал свою вину, а общественный защитник, вопреки его решению, продолжает осуществление своих функций, чем фактически принуждает своего подзащитного к активному противостоянию стороне обвинения. Так право на защиту превращается в обязанность, что соответствует розыскному порядку115. А субсидиарное общественное обвинение может стать фактором бесконечного течения процесса и существенно осложнить положение стороны защиты116. Жестким препятствием для этого является принцип недопустимости повторного привлечения к ответственности за одно и то же деяние, находящийся в тесной связи с принципами недопустимости поворота обвинения к худшему при пересмотре судебных решений (ч. 3 ст. 360 и ст. 405 УПК) и авторитетности судебного решения (ст. 90)117.

В отечественной юридической науке уголовная ответственность традиционно понимается как правовое последствие совершения преступления, заключающееся в применении к виновному государственного принуждения в форме наказания118. При этом господствующей является точка зрения, согласно которой институт привлечения к уголовной ответственности отождествляется с привлечением лица в качестве обвиняемого119. А некоторые авторы даже полагают элементом (или «необязательным этапом») уголовной ответственности институт подозрения120. Это не удивительно, поскольку аналогичная позиция часто закреплялась в законодательстве. Так, законодатель в ст. 2, 58¹ УПК РСФСР и ст. 1070 ГК РФ, употребляя два термина («привлечение к уголовной ответственности» и «осуждение»), разделил их, как бы предполагая, что сначала наступает ответственность, а затем – осуждение. Более того, в ст. 299 и 300 УК РФ привлечение к уголовной ответственности напрямую связывается с подозрением и обвинением лица в совершении преступления. В аналогичном смысле употреблен термин «привлечение к уголовной ответственности» в ст. 16 Закона о статусе судей121. Глава двадцатая УПК РСФСР среди прочих полномочий судьи до судебного разбирательства предусматривала следующие: возможность прекращения уголовного дела и необходимость вручения копии соответствующего постановления «лицу, привлекавшемуся к уголовной ответственности» (ст. 234). Кроме того, уголовное дело направлялось для дополнительного расследования в случае «наличия оснований для привлечения к уголовной ответственности» (п. 4 ст. 232 УПК РСФСР). А ст. 27¹ УПК РСФСР говорила о возможности «привлечения к уголовной ответственности по заявлению коммерческой или иной организации». Идентичного содержания нормы были включены в проект УПК (ст. 6, 28, 275 и др.). Во вновь принятом УПК РФ законодатель постарался подобных курьезов избежать, заменив в соответствующих нормах термин «уголовная ответственность» на более удачный в данном контексте «уголовное преследование». Тем не менее в ряде норм такие замены не были произведены (например: п. 2 ч. 1 ст. 154, п. 3 ч. 1 ст. 225 и др.).

Следует полагать недопустимой саму возможность привлечения к ответственности без установления факта вины. Только факт вины может стать основанием для привлечения к уголовной ответственности. Законодатель поступил верно, закрепив в уголовном законе принцип вины (ч. 1 ст. 5 УК РФ). Момент привлечения к уголовной ответственности, таким образом, соответствует моменту вступления в законную силу решения по уголовному делу, констатирующего факт установления вины лица, привлеченного к производству, в совершении преступления. К таким решениям относятся и обвинительный приговор, и неотмененное постановление о прекращении дела, но лишь по нереабилитирующим основаниям.

Спорным является и вопрос о необходимости привлечения к уголовной ответственности в каждом случае установления обстоятельств, изобличающих лицо в совершении преступления. Это прежде всего проблема выбора между принципами неотвратимости ответственности и целесообразности.

Представляется справедливым разделять понятия уголовной ответственности и наказания. Ответственность, безусловно, шире по содержанию. Прекращение уголовного дела по нереабилитирующим основаниям является формой освобождения лица от наказания, но не от уголовной ответственности122. Это обусловлено тем, что решение о прекращении уголовного дела по нереабилитирующим основаниям, как, впрочем, и все решения о ходе процесса в состязательном судопроизводстве, должны быть судебными. Таким решением официально, от имени государства, объявляется и фиксируется тот факт, что обвиняемый не является невиновным (является виновным), поскольку при прекращении уголовного дела по нереабилитирующим основаниям констатируется факт совершения преступления конкретным лицом123. Уголовная ответственность, таким образом, понимается как юридические последствия определения судом правовой оценки конкретного деяния как преступления, а лица, обвиняемого в его совершении, как виновного. И в этом смысле уголовное наказание, в свою очередь, есть форма уголовной ответственности. Суд, рассмотрев позиции и доводы сторон, оценив доказательства по своему внутреннему убеждению, принимает решение по уголовному делу, чем и оценивает деятельность стороны уголовного преследования с точки зрения того, было ли обоснованным это преследование. При решении вопроса об уголовной ответственности решается вопрос о целесообразности наказания.

Первым шагом на пути ослабления розыскных начал в данной части правовой теории было именно размежевание понятий наказания и ответственности. Следствием этого и стало преобразование сформулированного еще Ч. Бекариа правила о «неизбежности наказания»124 в межотраслевой принцип неотвратимости ответственности125, который можно понимать и как целесообразность наказания. Таким образом, начало целесообразности не является чем-то принципиально новым даже для российского построзыскного уголовного процесса. Это означает, что целесообразность как принцип уголовного процесса не должна пониматься исключительно в рамках целесообразности уголовного преследования. Так, следует признать целесообразность судопроизводства в качестве нового принципа уголовного процесса, более широкого по содержанию. Именно целесообразность должна заменить в системе правовых принципов принцип неотвратимости ответственности126. Как представляется, введение принципа целесообразности к тому же позволит решить проблему недостижимости обратной силы уголовно-процессуального закона127.

Уголовная ответственность, как и наказание, не должно напрямую вытекать из уголовного преследования, поскольку в этом случае сторона обвинения получит власть над стороной защиты в виде возможности самой решать вопрос об ответственности в одностороннем порядке, разрешая, по существу, и само уголовное дело. При таком положении можно было бы говорить о смешении процессуальных функций уголовного преследования и юстиции, что недопустимо в состязательном уголовном судопроизводстве, на построение которого ориентирует Конституция РФ (ст. 123) и которое продекларировано уже в ст. 15 УПК. Взгляд на уголовную ответственность как на юридическое последствие привлечения лица в качестве обвиняемого противоречит презумпции невиновности и является отражением розыскных начал, господствовавших в советской уголовно-процессуальной доктрине128. Связь уголовного преследования и уголовной ответственности должна быть опосредована институтом юстиции. Вопрос о целесообразности производства, равно как и об уголовной ответственности, должен решать суд в условиях состязательной процедуры, принимая в расчет мнения участников процесса. Такой порядок вполне соответствует арбитральному методу правового регулирования. Этот вопрос рассматривается и в период решения вопроса о возбуждении уголовного дела, и в ходе самого производства.

Решение о необходимости уголовного преследования принимается заинтересованными в этом лицами с учетом совокупности всех обстоятельств, установленных на определенный момент. Лишь затем суд рассматривает его обоснованность и решает вопрос об открытии производства по уголовному делу. Вместе с тем указанные обстоятельства могут свидетельствовать о том, что деяние либо лицо, его совершившее, не является общественно опасным. Допустимо ли в таком случае считать целесообразным уголовное преследование? Ответ представляется очевидным. Современное общество не может себе позволить оплачивать сомнительные амбиции государства, заключающиеся в борьбе с социально не опасными явлениями, поскольку, как мы уже отмечали, это общество частных собственников и к тому же налогоплательщиков.

Можно привести множество примеров из практики, свидетельствующих в пользу принципа целесообразности. Один из таких примеров стал известен автору.

Сотрудниками милиции были задержаны супруги К. и Л. после совершения кражи 28 кг капусты с поля. В ходе следствия оба дали признательные показания. Было установлено, что они в течение долгого времени являются безработными, перебиваются случайными заработками, при этом имеют на содержании малолетних детей и престарелых родителей, испытывают крайнюю нужду. А через несколько дней после их задержания ударил мороз, выпал снег, и значительную часть урожая капусты, оставшуюся на полях, перепахали тракторами. Уголовное дело было прекращено по формальным основаниям. Следователь «вынужден был усмотреть» недоказанность их вины129.

В данном случае следователь действовал скорее как защитник и судья в одном лице, нежели «уголовный преследователь». Но это лишь частный случай. Уголовных дел подобного рода немало, они тщательно расследуются, направляются в суд, а тот уже «штампует» по ним обвинительные приговоры. Такие уголовные дела стали позором для нашего правосудия. Нередко в кабинетах руководителей следственных подразделений и прокуроров, отчитывающих следователя за «излишний либерализм», приходится слышать фразу: «Ты что, адвокат?!» и ставшие хрестоматийными, ужасающими своей жестокостью слова: «Всех в суд!» Постепенный отход от подобной практики станет возможен лишь в случае признания законодателем принципа целесообразности.

Принцип целесообразности есть проявление гуманизма, он несет в себе черты милостивого отношения. К сожалению, принцип целесообразности не нашел своего прямого закрепления в новом УПК. Однако в нем предусматриваются некоторые дискреционные полномочия участников, а в некоторых случаях даже расширена сфера применения дискреционных полномочий по сравнению с прежним законодательством.

Немалую роль здесь играет и наличие практического смысла осуществления уголовного преследования. Западная культура выработала общеправовой принцип запрета бессмысленного применения нормы, который стал основой взаимоотношений личности и государства. Примечательно, что в русской дореволюционной уголовнопроцессуальной науке институт целесообразности именовался началом практического удобства и увязывался с судебным усмотрением130. М. А. Чельцов-Бебутов замечал: «… по поводу прошлого (преступления) надо глядеть в будущее… в принципе социальной целесообразности – все основание карательных мер. В материальном праве идея индивидуализации отражается институтом условного осуждения, досрочного освобождения… в сфере уголовнопроцессуальной расшатывается принцип легальности обвинения… Целесообразность становится на место справедливости»131. Справедливость, понимаемая прежде всего как соответствие жесткому требованию закона, уступает место справедливости индивидуальной132, т. е. целесообразности, или общественной целесообразности. Так, согласно А. В. Смирнову, публичный орган в силу принципа целесообразности не обязан возбуждать преследование правонарушителя, если считает, что это противоречит общественным интересам, благодаря чему проявляется публичная природа этого принципа133. Как представляется, суд присяжных также является воплощением индивидуальной справедливости. И. Л. Петрухин, оценивая данную форму судопроизводства, отмечает следующее: «Присяжные несут в суд народную мудрость, жизненный опыт, чувство права и справедливости… Присяжные не руководствуются стандартами…»134 Таким образом, целесообразность в уголовном судопроизводстве не исчерпывается целесообразностью уголовного преследования, а должна пониматься шире. Целесообразность – это еще и процессуальная экономия, гуманность, справедливость. Пункт 5.1 Токийских правил ООН прямо указывает на необходимость расширения действия принципа целесообразности при осуществлении производства по уголовным делам135.

Анкетированием практических работников установлено, что необходимость усвоения системой судопроизводства начал целесообразности поддерживается подавляющим большинством. К примеру, эту идею одобрили более 87 % опрошенных судей, 92 % адвокатов, 74 % работников прокуратуры и 88 % следователей, что свидетельствует о широком понимании респондентами огромного значения данного вопроса и о практически единодушном отношении к нему.

Необходимость введения в уголовный процесс принципа целесообразности основывается на диспозитивных началах состязательного судопроизводства. Это усматривалось еще советской юридической наукой, принципиально отрицавшей целесообразность и даже противопоставлявшей ее законности. В этом плане справедливо утверждение А. А. Мишина, которое, будучи очищенным от идеологического налета, звучит так: теория дискреционной власти в судебном праве основана на концепции целесообразности136. Потерпевший, являясь полноправным участником уголовного преследования, вправе самостоятельно решить этот вопрос по определенному кругу дел (дела частного обвинения) по своему усмотрению. Вряд ли здесь будет справедливым поставить государство в неравное с ним положение. Предвидя вполне обоснованные опасения, предположим, что правоохранительные органы не станут злоупотреблять этим правом. У них есть для этого серьезные основания, заключающиеся в системе оценки их работы, где главным показателем является количество уголовных дел, направленных в суд137. Обязать сторону уголовного преследования осуществлять само преследование, невзирая на целесообразность, означает заставить ее заниматься поиском только обвинительных доказательств, игнорируя оправдательные. Требовать достоверного установления фактической стороны дела в таких условиях от стороны уголовного преследования бессмысленно.

§ 4. Проблемы истины, права на защиту, дифференциации и законности в публичносостязательном уголовном процессе

Стремление к истине не юридической, но материальной (объективной) характерно именно для публичного процесса. Не исключение здесь и розыскные разновидности, где стремление к истине также декларировалось, хотя фактически не выдерживалось и было лишь предлогом для осуществления тотального вмешательства в общественную и частную сферы, оправданием нарушений прав участников процесса. Девиз инквизиции «Цель оправдывает средства» можно считать визитной карточкой розыскного процесса во всех его разновидностях. Чего только стоит знаменитый тезис А. Я. Вышинского: «Признание обвиняемым своей вины – царица доказательств»?! Здесь мы фактически имеем дело с презумпцией истинности признания, что роднит розыск с частно-исковым процессом138. И только публичная состязательность заявляет объективную истину не целью, а средством осуществления судопроизводства.

Стремление к объективной истине традиционно признавалось в российской и советской теории уголовного процесса. Однако в последние годы проблема истины в литературе обсуждается особенно активно, что напрямую связано с постановкой проблем состязательности139. Как правило, спор ведется между сторонниками двух основных точек зрения. Первая заключается в том, что состязательному процессу претит стремление к объективной истине, свойственной розыскному процессу. Сторонники второй позиции утверждают, что стремление к объективной истине, обеспечивающее справедливое разрешение дела, является характерной чертой российской системы уголовного судопроизводства. Указанные разногласия подпитываются старым теоретическим штампом, выражаемым фразой, кочующей в разных вариациях из одного учебного пособия в другое: «Англо-американский уголовный процесс является чисто состязательным»140. Так данный морфологический тип судопроизводства, отрицающий объективную истину, полностью отождествляется с состязательным идеальным типом и автоматически воспринимается как готовая модель для построения состязательного процесса. Ущербность такого подхода отчетливо просматривается с позиции теории типов процесса. Во-первых, искусственное смешение идеальной и морфологической типологий принципиально недопустимо, а во-вторых, здесь не учитываются исторические особенности формирования морфологических англо-американского и французского типов процесса141. Французский тип сформировался на основе следственной разновидности розыскного публичного процесса, а англоамериканский – на частно-исковой основе. В розыскной период развития процесса необходимость поиска объективной истины признается, но она труднодостижима. Это обусловлено отсутствием должного инструментария, процедуры исследования решения вопросов с различных позиций. В таких условиях судопроизводство осуществляется однобоко. «…Следственный процесс, как и всякий другой, допускает условность судебной истины, зная правила о сроках и т. п.»142. Частно-исковому процессу истина вообще не нужна, поскольку главная его цель – установление общественного спокойствия, а поэтому спор, как правило, разрешается формально.

И. Я. Фойницкий в свое время писал: «…стремление к материальной истине имеет место и в процессе состязательном и даже исковом, и всякий суд властен стремиться к разъяснению себе дела в его настоящем виде»143. В. А. Рязановский, разделяя подобную точку зрения, сделал более точное утверждение: «Интересы публичные, интересы правильного отправления правосудия требуют достижения материальной истины, которая является целью процесса»144. Действительно, принцип истины не является принадлежностью какого бы то ни было морфологического типа судопроизводства, это элемент публичности в правосудии.

При этом стремление к объективной истине есть не требование законодателя к каждому участнику процесса, а, скорее, непреодолимое условие их деятельности. Будучи уверенной в своей правоте, каждая из сторон, не боясь разоблачения в суде, заявляет и исследует доказательства в ходе гласной процедуры, ведет уголовноправовой спор, стараясь обосновать свою позицию. А суд создает необходимые процессуальные условия для всестороннего и полного исследования доказательств сторонами процесса. «Установить истину в уголовном процессе, – утверждает П. А. Лупинская, – означает познать прошедшее событие и все обстоятельства, подлежащие установлению по уголовному делу в соответствии с тем, как они имели место в действительности»145. Именно на достижение объективной истины направлена деятельность по установлению фактических обстоятельств дела146.

Безусловно, потребовать стремления к объективной истине законодатель вправе далеко не от всех участников судопроизводства, а лишь от органов уголовного преследования, поскольку именно их деятельность зачастую является главным источником движения процесса, только они обладают всеми возможностями государственной власти. В силу этого требования они обязаны осуществлять поиск как обвинительных, так и оправдательных доказательств. Противоположная сторона и иные участники вправе этого и не делать, что не лишает их возможности воспользоваться этим правом. Очевидно, что такой порядок предоставляет стороне защиты дополнительное преимущество. И только суд в состязательном процессе не только не обязан, но и не вправе осуществлять поиск новых доказательств. Принцип истины в его деятельности находит свое выражение в том, что суд оценивает исследованные доказательства в совокупности по своему внутреннему убеждению и определяет, насколько они соответствуют истине, решая, какие из них заслуживают доверия с точки зрения их относимости, допустимости, достоверности и достаточности. «…То, что признается судьей, должно быть согласно с действительностью, должно быть истиною»147. Данное положение закрепляется принципом свободы оценки доказательств, или оценки доказательств по внутреннему убеждению (ст. 17 УПК)148. Только такой способ оценки доказательств может быть свойствен независимому суду как неотъемлемому элементу состязательности. В новом УПК принцип истины прямо не закреплен. По-видимому, сказалось влияние дискуссии последних лет. Однако законодателю не удалось избежать ориентации на всесторонность, полноту и объективность (во всяком случае, при производстве расследования), что констатируется в ч. 4 ст. 152 и ч. 2 ст. 154 УПК.

На упрочение функционального равенства сторон в современном уголовном процессе нацелен принцип преимуществ защиты. Его реализация способствует удовлетворению обоснованных материально-правовых претензий, что наиболее вероятно при условии установления истины149. Преимущества защиты своим содержанием охватывают следующие узкие направления уголовно-процессуальной деятельности: наделение защиты исключительными правами, обеспечение права обвиняемого на защиту и дополнительное гарантирование этих преимуществ «принципами-регуляторами» (толкованием сомнений в пользу обвиняемого и презумпцией невиновности)150. При этом исключительность прав обвиняемого и обеспечение права обвиняемого на защиту приобретают значение специфических принципов публичной состязательности.

Утверждения о том, что установлению истины не только не противодействует, но и способствует разделение процессуальных функций субъектов процесса, не лишены оснований151. Действительно, системообразующий принцип закрепляет структуру уголовно-процессуальной деятельности, свойственную только состязательной модели. При этом размежевание основных функций является главным условием протекания уголовно-правового спора, а тот, в свою очередь, выступает условием установления истины по уголовному делу, поскольку предостерегает познание от возможного субъективизма и односторонности152. «В споре рождается истина».

Очевидно, что достижение объективной истины по каждому уголовному делу невозможно. И в целом ряде случаев суд все же бывает вынужден довольствоваться истиной формальной (процессуальной, юридической). Идеальным результатом производства по уголовному делу признается совпадение объективной и процессуальной истин153. А критерием соответствия формальной истины истине материальной по праву может считаться как раз внутреннее убеждение. Иначе говоря, сформировалась ли у судьи уверенность по поводу предмета конкретного уголовно-правового спора154? Формальная истина, понимаемая как соответствие процесса требованиям процессуального права, в последнее время рассматривается некоторыми авторами в качестве единственно приемлемой в уголовном процессе155. Согласиться же с такой позицией – значит признать, что итоговое решение по уголовному делу должно основываться не на истине, а на вероятности. Другими словами, привлечение к уголовной ответственности возможно на основе неполной уверенности суда в виновности лица в совершении преступления. Нетрудно представить, к каким последствиям может привести установление подобного порядка. В связи с этим А. Ларин пишет: «…единственное, чему может служить отрицание принципа объективной истины, это оправдание следственных и судебных ошибок»156. Эта мысль разделяется и другими нашими современниками157.

Однако в публично-состязательном процессе все же возможно использование элементов юридической истины, но лишь как средства приближения к истине материальной. Среди таковых используются юридические фикции и мировые соглашения158. К фикциям относятся презумпции (невиновности, вменяемости и т. д.), условно предполагающие существование какого-либо факта до тех пор, пока не будет установлено обратное159, и правило об исключении доказательств, согласно которому доказательство, добытое незаконным путем, считается не имеющим юридической силы и не учитывается судом при принятии решения по делу, закрепленное в ст. 75 УПК. К категории фикций можно отнести и преюдиции (ст. 90 УПК).

Презумпции невиновности в процессуальной науке по праву придается также значение самостоятельного принципа, поскольку отрицать сквозную роль данного института в состязательном судопроизводстве на всех его стадиях попросту бессмысленно160. «…Непризнание презумпции невиновности обвиняемого неизбежно связано с отрицанием (или сведением на нет) и его права на защиту»161. Более того, как отмечалось выше, она рассматривается также и в качестве важнейшей гарантии установления истины162. Здесь имеет значение и его тесная связь с другими принципами процесса. Принцип презумпции невиновности (ст. 14) предполагает, что лицо, привлеченное к производству, считается невиновным в совершении преступления до момента вступления в законную силу решения суда, которым фиксируется вывод о виновности. К таким решениям могут быть отнесены не только обвинительный приговор суда, как это следует из ст. 49 Конституции РФ, но и иные решения, фиксирующие факт установления вины лица в совершении преступления (прекращение уголовного дела по нереабилитирующим обстоятельствам: в связи с деятельным раскаянием, примирением с потерпевшим и т. д.)163. Таким образом, презумпция невиновности действует до момента наступления уголовной ответственности, а, точнее, уголовная ответственность наступает после того, как будет опровергнута в законном порядке презумпция невиновности, когда она потеряет юридическую силу.

Презумпция невиновности, понимаемая как презумпция добропорядочности лица, привлеченного к производству, его невиновности в совершении не только преступления, но и любого другого правонарушения164, может пониматься и как презумпция добросовестности исполнения лицом своих процессуальных прав и обязанностей. В соответствии с принципом равноправия сторон можно предположить наличие адекватного права (права считаться добросовестным участником процесса) не только у стороны защиты, но и у стороны уголовного преследования. Более того, действие подобной презумпции может быть распространено и на остальных участников процесса. К тому же фактически она в таком виде и действует. Предполагается, что свидетель дает правдивые показания, эксперт – верное заключение, а судья принимает решения по делу, руководствуясь исключительно внутренним убеждением. Таким образом, в системе презумпций публично-состязательного процесса необходимо учитывать и презумпцию добросовестности участников процесса, которая также имеет значение для всего уголовного судопроизводства. Она является самостоятельным принципом и играет роль, отличную от роли презумпции невиновности, поскольку последняя, как отмечалось, все же призвана гарантировать преимущество стороны защиты.

С ней связана другая презумпция: «Суд знает все о праве» (Iura novit curia). Благодаря ей в нашем процессе действует правило, не позволяющее эксперту вмешиваться в решение вопросов правового характера, поскольку предполагается, что суд в процессе является крупнейшим специалистом в этой области. В противном случае участие судебного органа при урегулировании спора потеряло бы всякий смысл, кроме возможности применения государственного принуждения165. Наличие названной презумпции является оправданным, так как государство наделило суды исключительными полномочиями по отправлению юстиции, а общество признало это справедливым, именно руководствуясь такими соображениями. Здесь находит свое выражение межотраслевой принцип авторитетности суда, обеспечивающий обособление функции юстиции, независимость суда и применение арбитрального метода правового регулирования.

Типичным примером юридических фикций являются сделки о признании вины (презумпция истинности признания). Мировые соглашения к числу юридических фикций не относятся, а являются лишь юридической формой окончания уголовно-процессуального спора, при которой стороны признают факт установления материальной истины. Так мы вплотную приблизились к вопросу о том, допустима ли дифференциация производства по уголовным делам с точки зрения публичной состязательности, или ему должно быть свойственно единообразие.

Широкое применение дифференцированного подхода в уголовном судопроизводстве позволяет выделить в системе принципов публично-состязательного процесса принцип дифференциации уголовного судопроизводства, прямо не указанный в уголовнопроцессуальном законодательстве, но действующий de facto. Принцип дифференциации производен от принципа целесообразности и подразумевает наличие, помимо производства в общем порядке, альтернативных ему упрощенных или усложненных форм. В уголовном судопроизводстве России имеются как упрощенные формы производства (дознание, особый порядок судебного разбирательства, производство у мирового судьи), так и усложненные (производство в суде с участием присяжных заседателей, производство по уголовным делам в отношении несовершеннолетних, производство о применении принудительных мер медицинского характера, производство по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц). Смысл альтернативных (упрощенных) форм судопроизводства состоит в экономии средств и времени путем упрощения процедуры производства по уголовным делам в случаях, когда нет необходимости проведения процесса в общем порядке с соблюдением всех процессуальных правил. При этом целью применения усложненных порядков является обеспечение выполнения целей правосудия в экстраординарных случаях путем установления дополнительных процессуальных гарантий.

Дифференциация в виде наличия упрощенных форм свойственна и построзыскному процессу России, и предсостязательному процессу США (сделки о признании вины, суммарное производство). Можно вспомнить германский судебный приказ, французское производство в полицейских трибуналах и коррекционализацию, суммарное производство Великобритании, испанский конформидад и итальянское паттеджаменто166. Актуальность данной проблемы для российского процесса обусловлена низкой эффективностью применяемой у нас системы дифференциации судопроизводства. Об этом же свидетельствуют и данные проведенных нами социологических исследований. Так, за дальнейшее расширение дифференциации форм производства по уголовным делам высказались 85 % опрошенных судей, 72 % адвокатов, 70 % работников прокуратуры и 89 % следователей МВД. В литературе в целом необходимость дифференциации также не отрицается167. Идея необходимости развития упрощенных форм судопроизводства наряду с реализацией состязательности разделяется и представителями судейского сообщества168.

Как показывает мировая практика, сокращение производства возможно как на досудебных, так и на судебных стадиях судопроизводства. Однако в отечественном уголовном процессе до недавнего времени (по УПК РСФСР) широко применялось лишь досудебное упрощенное производство в виде протокольной формы подготовки материалов и производство предварительного расследования в форме дознания. В судебных же стадиях упрощенная форма применялась только в виде сокращенного судебного следствия при производстве у мирового судьи в порядке ст. 475 УПК РСФСР, что было явно недостаточно. В соответствии с новым уголовнопроцессуальным законодательством была устранена протокольная форма подготовки материалов и расширена сфера применения упрощенных процедур в суде. Теперь применение упрощенного порядка судебного разбирательства не ограничивается лишь сокращенным судебным следствием при производстве у мирового судьи, а существенно расширено.

С учетом того, что упрощенное производство осуществляется в ярко выраженной розыскной форме в виде полицейского дознания, применение розыскных процедур вовсе не противоречит сути публично-состязательного порядка, если они производятся только с согласия лица, привлеченного к производству169. Принцип дифференциации обусловлен сочетанием принципов целесообразности, диспозитивности и процессуальной экономии. Это предполагает, что толчком к применению упрощенного производства станет лишь обоюдное волеизъявление сторон.

При этом необходимо учитывать, что применение упрощенных процедур остается воплощением принципа дифференциации производства тогда, когда в уголовно-процессуальном законе будут сформулированы критерии этой дифференциации, что напрямую связано с уголовно-правовой классификацией преступлений170. Так, согласно классификации преступлений, существующей в действующем уголовном законодательстве (ст. 15 УК РФ), представляется допустимым производство в упрощенном порядке по следующим критериям: 1) по преступлениям небольшой и средней тяжести с сокращением как досудебного, так и судебного производства; 2) по тяжким преступлениям лишь с сокращением досудебного производства. По делам же о преступлениях особо тяжких применение упрощенных процедур недопустимо совсем в силу повышенной общественной опасности этой категории преступлений.

Дифференцированный подход необходим в публичном процессе при производстве в отношении различных категорий лиц. Например, по делам о преступлениях несовершеннолетних необходимо привлечение педагогов, представителей органов опеки и попечительства, иных лиц171, что не устраняет принципиальной возможности применения упрощенных процедур. По делам о применении принудительных мер медицинского характера также существует своя специфика. Важно учесть, что дифференциация производства по различным категориям уголовных дел предполагает наличие целого ряда дополнительных презумпций: частичной (ограниченной) уголовно-процессуальной дееспособности несовершеннолетнего, недееспособности лица, в отношении которого имеются основания полагать наличие у него психического расстройства здоровья, и иных172.

Реализация принципа дифференциации процесса напрямую связана с проблемой специализации в системе уголовной юстиции. Специализированный подход необходим как по вышеуказанным категориям дел, так и по видам преступлений (экономические, экологические, воинские и т. п.). Это обусловлено тем, что судопроизводство по делам об отдельных видах преступлений имеет свою специфику. По такому пути давно идет практика. Деятельность судей и следователей, специализирующихся на производстве по уголовным делам определенных категорий, давно уже стала объективной реальностью и доказала эффективность такой специализации органов юстиции. Данная форма организации юстиционной деятельности позволяет судьям и следователям сосредоточиться исключительно на определенных уголовных делах, глубже постичь нюансы такого производства, а значит и продуктивнее его осуществлять. «Принцип специализации судей… отвечает потребностям общества в обеспечении компетентного разбирательства любого дела при соблюдении равенства прав сторон»173. Специализация юстиции не должна стать основой для дробления судебной системы, дабы не нарушать ее единства и соответственно единства судебной практики. Специализация допустима в форме специализации отдельных судей и создания специализированных составов суда174. Полностью разделяя данную точку зрения, мы придерживаемся мнения о необходимости соблюдения принципиального единства судопроизводства.

Дифференциация всей системы уголовной юстиции представляется допустимой лишь по формам судебной деятельности (судебный контроль, правосудие в виде мировой юстиция и судов общей юрисдикции). В рамках этих направлений возможна специализация самих судей и составов суда, поскольку значение опыта нельзя недооценивать. Создание же специальных судов таит в себе потенциальную опасность ущемления прав и законных интересов участников, что для состязательности вредно. Формой такой специализации является чрезвычайная юстиция, свойственная розыскному процессу. Оправдание ее соображениями «крайней необходимости» абсолютно недопустимо в демократической среде. В качестве таких оправданий для военно-полевого суда, например, являются критические военные условия, а для уголовно-административной расправы (особые совещания НКВД, суд ВЧК, «судебные двойки», «тройки» и т. п.) условия также критические, но уже политического характера175. Это связано с тем, что в ведомственном порядке будет несложно реализовывать целенаправленную политику при осуществлении судопроизводства (политический заказ).

Особый резонанс в отечественной процессуальной науке вызвала идея введения сделок о признании вины176. Главным аргументом против этого выдвигается противоречие принципу объективной истины177, что верно лишь отчасти. Объективная истина может быть поколеблена тогда, когда в обмен на признание вины сторона уголовного преследования сокращает объем обвинения, изменяет квалификацию. Однако если «предметом торга» становится лишь вопрос о мере наказания, истина не пострадает, будут достигнуты цели правосудия и сэкономлены средства налогоплательщиков. Действительно, вряд ли можно утверждать, что принципам публичной состязательности противоречит следующая ситуация. Сторона уголовного преследования заявляет о том, что ею установлены обстоятельства совершения преступления в непроцессуальном порядке, а лицо, привлеченное к производству, признало правомерность применяемого в отношении него преследования и согласилось с предложенной ему мерой уголовной ответственности. В этом случае «в наличии нет правового спора (конфликта сторон) по определенному кругу вопросов»178. При этом право окончательного решения по делу остается за судом. Таким образом, применение сделок не поколеблет ни начал состязательности, ни публичности.

Справедливости ради следует признать, что условность достигнутой истины имеет место, так как сделка на самом деле является презумпцией истинности признания. Однако данная условность допускается с той целью, чтобы не нарушить иные принципы состязательности, такие, как целесообразность, диспозитивность, процессуальная экономия, а также право быть судимым без неоправданной задержки и право на защиту, которое не должно становиться обязанностью обвиняемого. Поэтому в качестве дополнительной гарантии необходимо предусмотреть возможность проверки судом по собственной инициативе или по ходатайству кого-либо из заинтересованных в исходе дела лиц фактической стороны дела выборочно, т. е. не в полном объеме. Если истинность признания не получит своего подтверждения в ходе такой проверки, процесс должен быть продолжен в общем порядке с соблюдением всех установленных законом процедур. Подобный порядок нельзя считать проявлением розыскных рудиментов, поскольку он вполне вписывается в пределы активности суда, допустимые для публично-состязательного процесса. Мы не разделяем отрицательного отношения А. В. Смирнова к сделкам о признании вины как противоречащим природе публично-состязательного процесса. Выдвигается тезис о том, что сделки есть проявление частно-искового правосознания, главная их цель утилитарна – это целерантность, т. е. быстрейшее «снятие» конфликта ради процессуальной экономии179. Возможно, разрешенный конфликт ценнее конфликта неразрешенного. Пословица гласит: «Плохой мир лучше доброй ссоры». К тому же прообразы сделок о признании вины давно имеются в системе отечественной уголовной юстиции. Таковыми можно считать примирение сторон, деятельное раскаяние, а также освобождение от уголовной ответственности в порядке ч. 4 ст. 18 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» от 12 августа 1995 г.

Следует оговориться, что особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением, представляя собой сокращенную процедуру (гл. 40 УПК), не может рассматриваться в качестве российского аналога сделок о признании вины, поскольку в данном случае нет нормативной регламентации процедуры переговоров сторон о признании вины, а для суда их солидарное решение не является обязательным. Примечательно, что возможность применения данной упрощенной процедуры не устраняется даже применением усложненного порядка производства по уголовному делу в соответствии с действующим законодательством (при производстве по уголовным делам в отношении несовершеннолетних, производстве о применении принудительных мер медицинского характера и производстве по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц). Частью 2 ст. 420, ч. 3 ст. 433 и ч. 2 ст. 447 УПК РФ это в принципе допускается.

В качестве особого направления развития начал публичной (дискурсивной) состязательности в уголовном судопроизводстве выделяется институт медиации, успешно развивающийся в последние годы в развитых индустриальных странах (ФРГ, США)180. Медиационные процедуры здесь представляют собой мировое урегулирование уголовно-правового спора, понимаемое уже не как компромисс путем взаимных уступок (сделка о признании вины), а как примирение лица, привлеченного к производству, с потерпевшей стороной. Для достижения медиационного мирового соглашения необходимо полное прощение потерпевшим своего «обидчика», т. е. должен наступить момент, когда общественная опасность деяния уничтожается одним лишь актом извинения. Это, в свою очередь, предполагает, что такие процедуры возможны лишь по узкому кругу дел, по преступлениям, «объект которых лежит в сугубо личной, порой даже в эмоциональной сфере»181: оскорбление, клевета, некоторые половые преступления, нарушение неприкосновенности жилища, тайны переписки и т. п. Медиационная процедура может начаться только в случае обоюдного добровольного волеизъявления сторон о желании исчерпать конфликт и наличии указанных условий, необходимых для альтернативных порядков судопроизводства. Она может протекать по желанию сторон в конфиденциальной (негласной) форме, в виде тайных переговоров. При этом посредникоммедиатором может быть не только судья, но и любое избранное сторонами третье лицо, облеченное доверием обеих сторон (своеобразный уголовно-процессуальный аналог третейских судов)182. Однако начало и результаты медиационных переговоров должны фиксироваться судом183. Кроме того, в целях уничтожения самой потенциальной возможности повторения конфликта могут быть применены по решению суда с согласия сторон дополнительные превентивные меры. К примеру, по уголовным делам о семейном насилии в качестве непременного условия прекращения производства суд может обязать обвиняемого пройти за свой счет курс психологической адаптации, а также оплатить аналогичный курс для потерпевшего либо поездку на курорт. Отказ обвиняемого выполнить эти обязательства влечет возобновление производства по уголовному делу (порядок, напоминающий процедуру применения условных мер уголовной ответственности по российскому законодательству – ст. 73– 74, 79 УК РФ). Зарубежная правоприменительная практика показала высокую эффективность таких мер, что послужило основой для постановки проблемы построения «терапевтического правосудия»184.

В ст. 7 УПК законность рассматривается в качестве отдельного принципа судопроизводства, что вполне традиционно для отечественной правовой системы. Однако мы склонны присоединиться к тем авторам, которые полагают ее правовым режимом, а не принципом185. И даже авторы, признающие законность принципом процесса, делают сложную оговорку, как бы признавая неоднозначность своего утверждения: «Законность – принцип принципов уголовного процесса. Собственно процессуальные (специализированные) принципы – это принципы реализации законности в уголовном процессе»186. Она имеет место в условиях любого типа судопроизводства и не может быть свойственна только какому-то одному из них. Содержание законности в условиях того или иного типа процесса как раз и составляют его специфические принципы и особый метод правового регулирования. Таким образом, законность в уголовном процессе понимается как правовой режим производства по уголовным делам, заключающийся в соблюдении уголовно-процессуальных норм всеми участниками судопроизводства, который отражен через общественное правосознание в системе уголовно-процессуальных принципов187. В условиях публично-состязательного уголовного процесса законность составят арбитральный метод регулирования и обеспеченные им принципы состязательности. Иначе говоря, в состязательном судопроизводстве законной считается процедура, при которой не страдают независимость суда и равноправие сторон188.

Безусловно, перечень основных начал уголовного судопроизводства публично-состязательного типа можно расширять, и, по всей вероятности, процесс этот будет бесконечен. Однако мы попытались осветить лишь те из них, что, по нашему мнению, представляют наибольший интерес именно в контексте настоящего исследования. Затронутые вопросы до последнего времени активно обсуждались, что указывает на их актуальность для решения проблем реформирования уголовного судопроизводства России.

Как мы убедились, система принципов процесса по УПК РФ 2001 г. ориентирована именно на состязательность. Отрадно заметить, что законодателем разделяется мнение о преимуществах этой модели.

Подавляющее большинство исследованных начал уголовного процесса применимы и в состязательном гражданском процессе, что, по нашему мнению, является дополнительным аргументом в пользу концепции судебного права. Ею признается принципиальное единство имманентной общности главных, органических признаков судопроизводства по гражданским и уголовным делам189. Как утверждал В. А. Рязановский, наука процесса едина, а отдельные процессы есть лишь отдельные отрасли единой науки процессуального (или судебного) права190. Опыт, накопленный наукой и практикой гражданского процесса, неоценим для развития уголовно-процессуальной состязательности, поскольку является образцом структурного построения состязательного процесса, хотя бы и частноискового191. Однако, признавая такую общность, мы отнюдь не стираем грань между этими отраслями права. Различия между ними, как отмечал К. Стефановский, определяются разницей их предметов, т. е. состоят «в порядке охраны прав публичных и частных»192.

Рассмотренные принципы могут дать желаемую публичносостязательную форму только при их безусловной последовательной реализации в судопроизводстве. Оправданием отступления от данного жесткого правила не могут служить даже соображения опасности «впасть в “состязательную” крайность»193. Разумеется, велик соблазн отказаться от некоторых принципов состязательности, мотивируя это «творческим подходом к решению вопроса о процессуальных функциях»194 или даже необходимостью выполнения судом «функции сдерживания преступности»195. При таком подходе вести речь о какой бы то ни было реформе уголовного процесса невозможно.

Рассмотрение начал публично-состязательного процесса как целостной системы позволяет сделать следующие выводы.

Размежевание трех основных процессуальных функций в уголовном судопроизводстве формирует структуру процессуальной деятельности, образуя состязательную модель. Публичный характер этой деятельности формирует соответствующую систему принципов и придает состязательному процессу конкретно-исторический облик. В связи с этим уголовный процесс приобретает публичносостязательной характер современного идеального типа уголовного судопроизводства.

«…Итак, принцип суда по совести и стремление к истине материальной, не довольствуясь истиной формальной, совместимы как с публичным, так и с частным началами процесса; равным образом с тем и другим началами – как состязательное, так и сыскное производство, смешение же процессуальных функций в одинаковой степени противоречит и частному, и публичному началам»196.