Вы здесь

Соперница интриганки. Глава 5. Ее имя «Расставание» (Кайя Асмодей, 2017)

Глава 5

Ее имя «Расставание»

Я вылетела из класса кулинарии, едва сдерживая ярость. У меня перед глазами стояло исказившееся от отвращения лицо преподавательницы, когда она попробовала мое мороженое. Я ей заявила, что мои продукты кто-то испортил, а она вздохнула и сочувственно проворковала: «Неудачи случаются у всех, к этому нужно относиться проще, Лия».

Я умела готовить пять сортов мороженого. Относиться проще? Да что бы она понимала!

Чтобы хоть как-то успокоиться, я позвонила Денису.

О своем провале на курсах я ему, конечно, не рассказала. Призналась, что жду не дождусь нашей встречи, на что он заявил:

– Слушай, я не особо хочу идти на выставку…

– Почему? – воскликнула я.

– А что, нужны причины? – вспыхнул он.

– Нет, просто мы обсуждали это… Ты сказал, что хотел бы пойти. Я достала билеты…

– Хочешь, верну тебе за них деньги? – предложил он.

– Денис… – Я медленно выдохнула, стараясь, чтобы голос звучал ровно и не слишком эмоционально. – Не нужно мне ничего возвращать.

Повисла пауза.

– Ну… сходи тогда без меня.

– Ты это делаешь, потому что я не пошла с тобой в кино? – подозрительно уточнила я.

– Что? Нет, Лия! Я просто не хочу идти на выставку.

– Ладно. Чем займемся?

Он помолчал.

– Я думаю, тебе стоит сходить, правда. Не нужно из-за меня отказывать себе в удовольствии. Мы с тобой можем увидеться завтра. Тогда и придумаем.

Когда я швырнула телефон в сумку, внутри все дрожало, а глаза горели от непролитых слез.

Дома я отдохнула после школы, потом надела бежевое ретро-платье миди в белый горошек с прилегающим верхом и пышной юбкой и поехала к Денису. Я решила, что зайду к нему перед выставкой и, возможно, сумею уговорить поехать со мной. А если нет, в конце концов, останемся дома и проведем тихий вечер вместе.

Но дверь мне открыла Ольга Константиновна и сказала, что с Денисом я разминулась, он только что ушел к Стефе, они договорились смотреть какое-то кино у нее.

– А, уже ушел, – кивнула я, точно это не было для меня новостью, и изобразила улыбку.

А на лестнице, уже не сдерживаясь, я расплакалась.

Но уединиться тут было невозможно, постоянно кто-то туда-сюда ходил. И я поскорее вышла из дома.

На улице, проходя мимо любимого ресторанчика Дениса, я услышала:

– Это уже становится нехорошей традицией.

Я огляделась и увидела Андрея. Он сидел за ноутбуком в ресторане у открытого окна и пил вино.

Мужчина насмешливо улыбнулся и приподнял бокал.

Я же отвернулась и молча прошла мимо.

Но успела услышать, как он крикнул мне вслед:

– Не стоит он твоих слез!

Но я знала, что стоит. Денис стоил куда больше, чем глупые слезы. И я была готова сражаться за него до последнего вздоха. Может, сегодня девочка из Харабали победила, но завтра будет новый день.

Я посидела на остановке и привела себя в порядок, подкрасила глаза, подправила пудрой тон лица и отправилась на выставку. Глупо отказываться от оплаченного развлечения, раз уже все равно ничего не изменить.

Я, конечно, могла заявиться к Стефе домой на правах подруги, она же не сказала Денису, что мы больше не дружим. Но я не знала, какова причина, почему Денис отказался провести вечер со мной. Потому что хотел провести его со Стефой или же совместные планы с подругой появились после того, как он сказал мне, что не пойдет на выставку?

Его поведение вызывало у меня бесконечные вопросы. И с приездом Стефании их появилось еще больше. Одно радовало – дневника больше нет. Вряд ли она сделала ксерокопию.

Выставка проходила в парадной одного дома на канале Грибоедова. Посетителям предлагалось прогуливаться по лестнице вверх и вниз, рассматривая стены, украшенные картинами. Эта идея показалась мне интересной, поэтому я так стремилась попасть на мероприятие. И в основном тут все были парами или же целыми семьями, компаниями.

Возможно, Денис плохо себя чувствовал, и подъемы по лестнице на выставке напугали его. Однако же он спустился без лифта со своего последнего этажа и поднялся до третьего этажа в доме Стефы.

За рассматриванием картин я отвлеклась. Художник писал в стиле гиперреализма, картины столь детализированные, точно фотографии. У Елагина была очень интересная серия картин под названием «Любовь», где он изобразил чувства, эмоции и события, связанные с отношениями, в виде людей.

Например, «Ревность» была маленькой рыжей косматой девочкой, в одной маминой туфле и с перекошенной от злости мордашкой. Она держала в одной руке общую фотографию группы детского сада, а в другой – иголку, которой она выколола глаза девочке на снимке, держащей за руку симпатичного мальчика. «Влюбленность» была юной босоногой девушкой с развевающимися волосами, которая со всех ног неслась с горы, расставив руки в стороны, точно хотела объять весь мир. «Разлука» же – печальная женщина, сидящая у запотевшего от дождя окна, что пальцем выводит на стекле «197 км». «Потеря» являла собой сморщенную старуху, стоящую перед могилой.

Я остановилась напротив картины, где была изображена бледная черноволосая девушка в белом платье. На груди у нее была кровавая прореха, а ее взгляд, полный растерянности и страха, был устремлен на ладонь, в которой она держала половину сердца. А позади нее, в тумане, едва различался силуэт уходящего мужчины. И звали девушку, чье сердце было поделено, «Расставание».

– Нравится? – спросил кто-то.

Я обернулась.

Позади стоял молодой парень лет двадцати, в белой майке, открывающей рельефные руки, в голубом джинсовом комбинезоне, с подкатанными низами и в черных кожаных сандалиях. Но все это не имело никакого значения, его образ приковывал внимание кое-чем поинтереснее! У него было красивое лицо с правильными чертами, пухлые губы, глубокие прозрачно-голубые глаза, ямочки на щеках… и розовые волосы. Его естественный цвет, видимо, светлый, судя по бровям, потому нежно-розовая краска легла так ровно и естественно у корней, точно это был его натуральный цвет.

Я сама не знала, нравится мне или нет, но что-то было в этой картине до дрожи близкое мне и знакомое. Я уже однажды пережила расставание, я была той самой девушкой с картины. И сейчас я испытывала смущение, как если бы, глядя на эту картину, кто-то мог увидеть в девушке меня. В то же время я испытывала мучительное удовольствие от того, что художник столь талантливо сумел передать этот миг, когда осознаешь расставание.

– Нравится, – промолвила я и внезапно решила: – Я ее даже, пожалуй, куплю!

– А она не продается, – улыбнулся парень.

– Правда? – изумилась я. – А как же надпись при входе, что после выставки посетители смогут купить себе любую понравившуюся картину?

– Да, посетители могут. Но эта картина не продается. Тебе ее не продадут.

Я вскинула брови.

– И почему же?

– Потому что она будет напоминать тебе о прошлом. Я наблюдал за тобой. Глядя на нее, ты загрустила.

– Пожалуй, – согласилась я, – какая наблюдательность.

– Таким девушкам, как ты, не стоит грустить о тех, кто уходит в туман.

– Хорошая попытка, у тебя такой тонкий метод съема, – усмехнулась я, – так значит, ты и есть художник?

Он протянул мне руку, но мою не пожал, а коснулся губами.

– Никита.

– Лия.

– Я бы хотел тебя нарисовать.

– У меня есть парень. И вряд ли ему это понравится.

Никита пожал плечами.

– А у меня есть девушка. Могу рисовать тебя в присутствии наших пассий. Согласна?

Я улыбнулась. Он был забавным. И ответа моего ждать не стал, положил руку мне на пояс и предложил:

– Давай я покажу тебе другие картины?

Он водил меня по всей выставке, рассказывал о своих работах, когда и где он их писал, что его вдохновляло.

Ему было двадцать, после девятого ушел из школы и уехал с матерью во Францию, где в дальнейшем и получил диплом художника. Полгода назад вернулся в Питер и поселился в квартире бабушки, которая переехала к дочери во Францию, поближе к младшим внукам. Как раз в парадной дома его бабушки и была организована выставка.

Картину «Расставание» мне так и не продали. Я даже хотела разыграть обиду, но Никита шепнул мне: «Она тебе не нужна!» – и пригласил к себе, где, по его словам, была еще сотня картин.

Никита обладал непосредственностью и очарованием ребенка, сексуальностью мачо и незаурядным умом. С ним было легко и приятно общаться. Зайти к нему я отказалась. Тогда он предложил меня подвезти. Он водил белый «Купер»-кабриолет.

Когда мы выехали на набережную, Никита вставил в магнитолу флешку, заиграла мелодия «Романтическое столкновение».

– Франсис Гойя? Любишь инструментальную музыку? – спросила я.

Парень взглянул на меня, и его полные губы тронула мягкая улыбка.

– Слова песен все опошляют. Я предпочитаю разговоры с музыкой по душам.

– Ты занимаешься чем-то помимо картин?

Он кивнул.

– Я арт-директор в крупной компании. Ну а ты мне о себе совершенно ничего не рассказала. Откуда же ты, такая красивая?

– Ты уже знаешь мой адрес, – рассмеялась я.

– Где ты учишься?

– В школе.

– Серьезно? – удивился он. И сразу как-то погрустнел.

– В одиннадцатом.

Я не любила оправдываться перед парнями, что мне меньше лет, чем им бы хотелось. Поэтому я умолкла и отвернулась.

Никита покосился на меня и заверил:

– Это не имеет значения. Я всего лишь хочу тебя нарисовать!

– Может быть, – сказала я.

Мы подъехали к моему дому. Никита вытащил смартфон и попросил:

– Дай мне свой номер!

Я продиктовала, он тут же позвонил мне и радостно объявил:

– Теперь мой есть у тебя. Увидимся?

Я кивнула, хотела вылезти из машины, но Никита меня опередил, выскочил и открыл передо мной дверь.

Когда подходила к парадной, я не сразу заметила, что в тени кто-то стоит. А когда увидела, мое сердце резко подскочило. Это был Денис. Он молча смотрел на отъезжающий кабриолет.

– Денис, – выдохнула я и шагнула к нему, но он отступил.

– Хорошо провела время?

– Да. Я познакомилась с хозяином выставки Елагиным, он подвез меня до дома.

Денис хмыкнул.

Ну почему, когда он рядом, я оправдываюсь, точно в чем-то виновата? Вот и Денис так подумал.

Он обогнул меня так, чтобы ненароком не коснуться, точно ему противно, и пошел прочь, бросив:

– Мне пора.

– Денис!

Он даже не обернулся. Тогда я не выдержала и крикнула:

– Ну а ты! Хорошо провел время с подругой?

Денис остановился, я добежала до него и, заглянув в глаза, прошептала:

– Я зашла к тебе перед выставкой, хотела остаться с тобой дома. Но, кажется, тебя не интересовала ни выставка со мной, ни что-то еще… со мной.

Он молчал, и я прибавила:

– Что между нами происходит?

– А что-то происходит? – В его голосе сквозило столько холода, словно в прошлом году не произошло примирения и вообще ничего не было.

И внезапно мне закрались мысли: а что, если Стефа давно показала ему дневник и он все знает, просто не сказал мне?

– Денис, ты хочешь быть со мной? – спросила я.

– А ты?

– Разве тебе это не очевидно?

– Лия, иногда даже самые очевидные чувства могут быть ошибкой.

– Мои чувства не ошибка!

– А я в этом не уверен!

– И что мне делать?

Он опустил глаза.

– Я, может, никогда и не выздоровею. И не смогу так ловко открывать перед тобой двери в машине. Да и машины у меня не будет…

– Так все дело в этом? – недоверчиво воскликнула я. И с облегчением обняла его, прижавшись к нему крепко-крепко. – Я думала, ты больше не любишь меня!

– Я не могу не любить тебя, – тихо сказал он, зарываясь в мои волосы и гладя по голове.

Я осторожно поцеловала его в губы.

– Это самое главное. А со всем остальным мы справимся.

Мы стояли обнявшись под фонарем, и мне казалось, что теперь уж нас ничто на свете не разлучит.

* * *

– Ну как у тебя с Денисом продвигается? – спросила Кира, когда мы шли от гардероба до кабинета, где проходил первый урок. На ней была рваная кислотная футболка, джинсовые черные капри и лакированные босоножки в тон футболке с длинной шнуровкой. На плече небольшая сумочка на серебряной цепочке.

– Продвигается, – не желая вдаваться в подробности, сказала я.

Кира бросила на меня недоверчивый взгляд. И тогда я не удержалась:

– Вчера он прокатил Лию с выставкой и пришел ко мне смотреть кино.

Уважение, с которым посмотрела на меня Кира, дорогого стоило.

Мы и в самом деле провели отличный вечер, но когда он думал, что я не вижу, он смотрел на телефон. То ли следил за временем, то ли проверял, не пришло ли ему СМС от Лии. Если он так хотел ее увидеть, почему не пригласил к себе? Уж я точно знала: никакая выставка не заставила бы Лию отказаться от вечера с Денисом. Я его не понимала, но в любом случае его решение провести время со мной, а не со своей девушкой мне льстило.

Да и дело не только в этом. Рядом с ним я чувствовала себя счастливой. Вот стоило его увидеть, и внутри все приходило в движение и кружилось-кружилось, а еще было просто невозможно утаить улыбку.

– Приятные воспоминания? – заметила Кира.

Я поняла, что иду и бестолково улыбаюсь. В расписании первым стоял русский язык. Учитель – разведенный мужчина сорока лет Павел Дмитриевич, он же вел курс по писательскому мастерству, который так любила Лия.

Мы прошли в класс, учитель куда-то вышел, но на стуле стоял его черный портфель, куда Кира очень ловко и незаметно подкинула письмо, которое я полночи сочиняла. Утром, когда показала его Кире, она долго ухахатывалась, а потом объявила: «Годнота!» Кира купила духи Лии «La Vie Est Belle», что в переводе «Жизнь прекрасна», и не жалея опрыскала конверт и само письмо, дабы доказать, что жизнь может быть не так уж и прекрасна. Повторить почерк госпожи Оболенской, думаю, никому было бы не под силу, поэтому я набрала письмо на компьютере и распечатала его.

Урок прошел спокойно. Павел Дмитриевич пока не обнаружил письмо, но у нас еще четвертым уроком у него же стояла литература. Так что веселье впереди!

Однако я снова испытала досаду, видя, что Лия сияет от счастья. Я не понимала, чему она радуется. Неужели выставка ее так вдохновила? Или же она не усмотрела в нежелании Дениса идти с ней что-то страшное? Нет, Лия не глупа, она должна была заподозрить что-то неладное. Почему же этого не происходило?

Я понимала, что быстро уничтожить такую персону, как Лия, не получится. Но как же мне хотелось видеть Лию не сияющей от счастья и как всегда прекрасной, одетой со вкусом и знающей себе цену, а бледной, раздавленной, в блузке с жирным пятном, которое бы рассказало мне все об отчаянии своей хозяйки.

А пока все было так: Лия явилась с шикарной прической, завитыми локонами, закрепленными на макушке десятком шпилек Swarovski. На девушке была белая блузка, короткие коричневые шорты с черным тонким ремнем, того же цвета плотные колготки, в тон шортикам замшевые ботиночки. Вместо сумочки она пришла сегодня с изящным черным кожаным рюкзачком.

Кире тоже не нравилось, что Лия пребывает в отличном настроении. И тогда она на физике принялась кидать мне записки. А одну из них кинула чуть ли не в учительницу. Та демонстративно развернула записки и прочла всему классу: «Как вчера прошел твой вечер с Деном?»

Я наблюдала за Лией, но та не выглядела удивленной, чем озадачила меня еще больше. Значит, Денис ей все рассказал, значит, они близки куда больше, чем я рассчитывала! И я снова задумалась: не следовало ли мне, сразу как приехала, просто отдать ему дневник? Как я буду выглядеть, если все-таки сделаю это? Лучше поздно, чем никогда? Или…

В столовой, сидя напротив Киры, уплетающей пиццу, я переписывалась с Денисом.

Tef: «Денис, угадай, что идет без ног?»

LI$: «Я – на костылях?»

Tef: «БОЖЕ! Нет!!»

LI$: «Тогда не знаю!»

Похоже, у него очередной приступ меланхолии, связанный с его недееспособностью. С чего бы?

Tef: «Ну как всегда! А ведь я так здорово все придумала! Я загадываю загадку, ты отгадываешь, и я… ☺»

LI$: «Лааадно! Я погуглил. Ответ: «время»!!»

Tef: «Проведем его вместе? У меня есть потрясная идея!!!»

LI$: «Прости, Теф, мы с Лией сегодня уезжаем. Давай в другой раз!»

Tef: «ОК! ☺»

Tef: «Куда вы, если не секрет?»

Денис долго не отвечал, я даже подумала, он вышел из Сети, но в итоге он все-таки написал:

LI$: «Просто вылазка за город. Мне пора!»

Его ответ показался мне уклончивым, но я не почувствовала себя вправе расспрашивать. Если бы хотел, он бы рассказал.

За перепиской я забыла про обед, в итоге йогурт с яблоком отправились в сумку.

Зато на четвертом уроке литературы стало очевидно, что Павел Дмитриевич получил наше письмо. Он встречал учеников у двери и запускал в кабинет, как мне показалось, принюхиваясь к девочкам. И когда мимо него прошла Лия, одарив лучезарной улыбкой, он втянул носом шлейф ее духов и проводил таким потрясенным взглядом, что других доказательств нам с Кирой было не нужно: он вычислил автора письма.