Свиток второй
О, как удивились бы жители подлунного мира – все равно, приверженцы ли Аллаха всесильного или Будды мудрого, или Христа-мученика – если бы увидели этот город! Еще более сильным стало бы их изумление, если бы они прошлись по его улицам, заглянули в Хранилище знаний или за базарную стену… Даже самый обычный дом, в котором жила самая обычная семья, выглядел бы для любого из них столь необыкновенно, что сей любопытствующий наверняка не поверил бы собственным глазам, назвав все вокруг сказочным сном…
И был бы во многом прав! Ибо город, о котором пойдет далее речь, во всех смыслах отличается от городов, лежащих по обе стороны Узкого океана, Серединного моря или вдоль далеких берегов туманной страны Фузан. Города, подобного Медному, не найти ни на одной карте, сколь бы подробной она ни была.
Медный город куда более древен, чем любая из легенд о нем. Однако он не покоится в развалинах, а гордо возвышается на огромной равнине, окруженной горами. В призрачной вышине теряются его стены; распахнутые настежь ворота в город, сплошь покрытые толстыми медными полосами, смотрят на все восемь сторон света. У самого подножия гор протекает прекрасная река, имя которой каждый из халифов города избирает по собственному разумению.
Мостовые здесь сложены из камня – и потому не знают горожане, что такое потоки нечистот и смрад свалок. Каменные же стены домов толсты и надежно защищают жителей от гнева стихий.
Уже упомянутые жители города веселы и спокойны. Они без страха смотрят в будущее, растят веселых и смелых детей и уважают своего халифа не за то, что тот повелевает, а за то, что он повелевает мудро и справедливо. За то, что силой именно его воображения, силой его духа воскрес Медный город.
Любят горожане и жену своего халифа, подлинную Душу Медного города, прекрасную, как сон, Хаят-повелительницу. Ведь именно она избрала Мераба-халифа, который и вознес к небу дома и дворцы, театры и храмы, хранилища знаний и школы[1].
Сафият, мудрая книгочея, торопилась в это самое Хранилище знаний, обширную и богатую Библиотеку, одной из усердных тружениц которой состояла уже много лет. Торопилась и с удовольствием вспоминала историю своего города от мига воцарения Мераба-правителя.
Ее башмачки без устали мерили дорогу от дома до Площади знаний уже почти полтора десятка лет. Девушка была надеждой своих наставников, полностью оправдывая имя, данное ей родителями, – ибо Сафият на одном из языков подлунного мира есть «мудрость». Хотя, говоря по правде, иногда ей хотелось, чтобы ее называли Хусни, что значит красавица, или Захра – цветок.
Нет, девушка не могла пожаловаться на свою внешность – она была мила и хороша собой. Но ее ум, достойный зависти иного мудреца, отпугивал юношей. И потому вот уже почти полтора десятка лет Сафият с усердием служила знаниям, не мечтая более о семье и детях.
Лишь иногда, глухой полуночной порой, она думала, что жизнь с любимым мужчиной, в окружении малышей, должна быть не менее интересной и куда более осмысленной, чем жизнь в окружении книг и свитков, посвященная обретению знаний и сохранению оных.
Итак, в это солнечное утро поздней весны Сафият торопилась в Библиотеку. Ее башмачки пересчитали ступени вниз, к площади Смелых, затем камни вдоль Улицы Спокойствия, затем ступени вверх, к прекрасному зданию из белого мрамора. Из-под портала с колоннами выпорхнули голуби, вечные спутники человека.
Прохлада высоких залов приняла девушку в свои объятия. Сафият в который уж раз поразилась тому, как приятно прикосновение этой вдохновляющей тени. Впереди был новый день, полный новых открытий и сказок.
О нет, здесь нет ошибки! Именно сказок. Ибо Сафият-хранительница сказки любила, уважала и собирала. Она с самых первых своих дней относилась к мифам и сказаниям как к повести о жизни человеческой, пусть на каждой странице и действовала целая сотня колдунов и колдуний.
Девушка читала между строк истории о любви и предательстве, о ненависти и злобе, которые движут человеком, о смелости противостоять гневу Судьбы и робости, препятствующей делать это. В сказках она находила ответы на вопросы о сути поступков человеческих… Ее приятельницы и коллеги посмеивались, ибо считали, что лишь высоколобые мудрецы могут растолковать, отчего и почему человек поступает так, а не иначе. Но девушка в ответ лишь качала головой и говорила, что даже самый мудрый из мудрецов был когда-то ребенком. И ему наверняка рассказывали сказки, которые заставляли его задуматься о вещах великих и загадочных.
Одним словом, сказки для Сафият были целым огромным миром, во всем отражающим мир, который она видела вокруг себя.
К счастью, девушка не знала трудных дней так, как это приходится порой переживать девушкам иных стран и городов: она не голодала в заброшенной лачуге, не вспоминала со слезами о почивших родителях, ибо ее родители жили по соседству и были здоровы и бодры, не печалилась о неверном возлюбленном, который предпочел ей подругу, – юноши всегда были с ней вежливы и честны… Однако во многом жизнь Сафият была похожа на жизнь любой другой красавицы, твердо стоящей на собственных ногах и избирающей свою судьбу сообразно собственному вкусу.
– Наконец! – воскликнула Малика, черноволосая и черноглазая подруга Сафият, еще одна хранительница Библиотеки. – Наконец ты появилась! Я уж думала, что ты отправилась в кругосветное странствие!
Сафият улыбнулась.
– Не преувеличивай, крошка! Я не опоздала и на мгновение! Просто ты всегда так торопишься, что, уверена, прибежала сюда еще до рассвета!..
Собеседница с улыбкой кивнула.
– Ты угадала… Едва взошло солнце…
– Скажи мне, красавица, что тебя так тянет сюда? Ведь книги и свитки никуда не денутся… Они и на рассвете, и в полдень, и на закате, и даже в полночь останутся здесь – и ты сможешь насладиться их мудростью, не пытаясь обогнать солнце и всесильное время…
– Ты права!.. – девушка опустила глаза. – Они никуда не денутся, верно… Но я…
– Ты? Ты собираешься обогнать время? Или покинуть нас? Отправиться «в кругосветное странствие»?
– Нет, что ты! – ужас на лице Малики был неподдельным. – Просто я все боюсь, что вот как-то утром проснусь, и окажется, что мне неинтересно читать… Неинтересно жить… Что я более не пытаюсь понять, как устроен мир… Что превращусь в обычную наседку и буду вытирать носы своим крошкам, защищая их даже от несуществующих бед…
Можно не упоминать, что «крошек» у Малики пока еще не было, ибо она была совсем молода и даже не мечтала пока о замужестве.
Сафият погладила подругу по голове – иногда она относилась к Малике как к младшей сестренке.
– Не бойся, милая… Для этого тебе надо проснуться другим человеком. А это, поверь, не под силу даже самому сильному из магов…
Малика улыбнулась в ответ. Должно быть, Сафият права – как права оказывалась всегда.
«Как бы я хотела, чтобы у меня была такая старшая сестра! – подумала девушка. – Спокойная, умная, красивая… Как было бы здорово, если бы Сафир, мой безголовый братец, наконец рассмотрел, какие прекрасные у нее глаза, какая душа… Увидел, как светится умом ее лицо…»
– Ну что ж, крошка, – Сафият уже успела расположиться за своим столом и даже взяла в руки неизменное перо. – Пора приступать. Вскоре появится Галиль-сказитель, и я не успею собраться с мыслями.
Малика кивнула. Галиль действительно должен был прийти с минуты на минуту. И тогда Сафият как собеседница будет потеряна до самого вечера, ибо станет сосредоточенно записывать одну сказку за другой.
Галиль – Малика помнила это – появился в их городе всего пару лет назад. Странствие через пески Черной страны едва не стоило ему жизни. Но войдя в распахнутые ворота Медного города, сказитель понял, что срок его жизни еще не исчислен. Более того, что лишь здесь он обретет смысл своей жизни. Ибо сможет передать свои немалые знания, рассказав все сказки, которых знал, казалось, бесчисленное множество.
День за днем вполголоса он диктовал Сафият притчи и сказания, мифы и басни. Радовался, когда девушка с трудом распрямляла спину после долгого дня. Радовался и тому, что теперь знания его потеряны не будут. Разве что исчезнет в песках сам Медный город, что представить себе было едва ли возможно.
– Да воссияет над сим местом благодать Аллаха всесильного! – послышался голос Галиля из дальнего конца зала.
– И да не иссякнут милости его! – кивнула в ответ Сафият.
Начинался новый день, полный удивительных историй со всего мира.
Но Галиль начал рассказ не привычным «В некотором царстве…» или «Рассказывают, жил в далекой китайской столице…», а более чем неожиданным:
– Слыхали новость, красавицы?
– Что случилось, уважаемый? – из-за своей конторки выглянула Малика. – Беда пришла в наш город?
Галиль пожал плечами.
– Не думаю. Однако определенно что-то в привычном ходе событий изменилось. Во-первых, я видел сегодня на горизонте черную тучу с молниями – верный признак скорого урагана…
Да, Галиль – это знал целый город – обошел едва ли не весь мир. А потому мог запросто рассуждать об ураганах и торнадо, штормах, селях и цунами. Иногда девушке казалось, что сказитель с трудом сдерживается, чтобы не наслать на город какое-нибудь стихийное бедствие – уж слишком спокойной и размеренной казалась Галилю его нынешняя жизнь.
– …Более того, слышал я и грохот обвала… Пусть ваши горы более чем далеки от города, однако шум камней, скатывающихся в ущелье, был вполне отчетлив.
Малика робко подала голос.
– За полуночными воротами есть тропа, которая ведет к заброшенным сотни лет назад каменоломням…
– Значит, это был обвал в старых выработках. – Галиль пожал плечами.
Удивительно, но он, повидавший весь мир, больше всего обращал внимание именно на стихийные бедствия и человеческие неприятности.
«А сказки его, – подумала Сафият, – всегда такие добрые, светлые. Должно быть, так проявляются обе стороны человеческой сущности – подмечать беды, а запоминать радости…»
– Но отчего тебя так встревожил обвал в старых выработках, уважаемый? – спросила Сафият.
– Оттого, моя красавица, что раньше я не знал о том, что каменоломни существуют. Не подозревал, что несчастье может быть так близко. Уж слишком спокойна и размеренна жизнь вашего городка… Так и о бедах можно позабыть. А к неприятностям всегда надо быть готовым! Не расхолаживаться!
– Так, значит, это все новости?
– Все, – буркнул Галиль, весьма недовольный тем, что девушки не восприняли всерьез его слова.
– Тогда, думаю, нам стоить начать наш день… Морально, однако, подготовившись к тому, что он может закончиться совершенно неожиданно, – улыбнулась Сафият.
Галиль улыбнулся в ответ. Умница Сафият всегда его понимала. Жаль только, что она столь юна… Иначе бы он, Галиль-сказитель, беседовал с ней о совсем иных предметах.
Он откинулся на подушки и начал новую сказку. Сафият через миг усердно скрипела пером.
– То ли было это, то ли не было. У Аллаха рабов много… Рассказывают, что в давние времена жил падишах. И не было на земле места, где он не побывал бы, города, которого он не видел бы, короля, которого он не победил бы. И вот однажды падишах заболел и ослеп. Со всех сторон света к нему приезжали доктора, но никто не мог найти лекарство, чтобы вылечить падишаха и вернуть ему зрение. Наконец появился странный дервиш и сказал:
– О мой повелитель, лекарство для твоих глаз – это земля, на которую не ступала нога твоего коня.
Выслушал падишах эти слова, покачал головой и печально произнес:
– Трудно найти такую землю.
Слова, сказанные дервишем, сначала стали известны всем во дворце, а потом и всем в городе. Приходит к падишаху старший из трех его сыновей.
– Батюшка, – говорит он. – Я отыщу землю, которая станет твоим лекарством.
– …твоим лекарством. – Сафият подняла голову. – Правильно ли я записала, что это были слова старшего сына?
– Да, мудрая книгочея, правильно. Итак, падишах попрощался с сыном, и юноша пустился в путь, погоняя коня. Прошли дни, и вот старший шахзаде вместе со своими людьми возвратился. Он подал отцу землю, которую привез, и падишах его спросил:
– Сынок, где ты взял эту землю?
– С вершины Твердого Холма, что за Семью Горами, – ответил с поклоном старший шахзаде.
– В молодости, сынок, я охотился там на куропаток, – проговорил падишах. – Ты хотел помочь мне, но не смог…
Опечалился старший шахзаде, как опечалился и его отец. Спустя несколько дней приходит к падишаху его средний сын и говорит:
– Батюшка, я поищу лекарство для твоих глаз, простимся же.
Средний шахзаде отправился в путь. Прошел день, три дня, пять. Наконец средний сын падишаха возвратился.
– Батюшка, – обратился он к падишаху, – радостная весть! Я нашел для тебя лекарство. Это земля со дна пропасти, что за Семью Холмами. Из такого далекого, такого глубокого места, куда до сих пор никто не спускался!
– Сынок, – печально сказал падишах, – когда я был молод, я ездил туда охотиться на уток. Ты хотел помочь мне, но не смог…
Вот так во дворце и потеряли надежду вылечить глаза падишаху… И тут приходит к падишаху его младший сын и говорит:
– Батюшка, я поеду искать лекарство от твоей болезни.
– Оставь это, сынок, – устало закрыл слепые глаза падишах. – В этом мире нет места, которого не касалась нога моего коня.
Как ни уговаривал падишах младшего сына отказаться от своего намерения, тот не послушался. В конце концов, отец с сыном обнялись и простились.
Выйдя от падишаха, юноша направился в дворцовую конюшню. Там он увидел необычного жеребенка. «Это будет мой конь», – подумал юноша и приказал поставить жеребенка отдельно и кормить особо, ячменем и изюмом. Сорок дней жеребенка кормили так, как велел младший шахзаде, и поили теплым молоком.
На сорок первый день шахзаде увидел, что конь стал могучим, как лев, громко ржет. Шахзаде велел также пустить по арыкам воду на специально выделенное поле. Это поле поливали тоже сорок дней. Младший из сыновей падишаха сел на коня и отправился на поле, которое поливали сорок дней. Он погнал коня вскачь так, что конь поднял пыль на этом поле. Тогда шахзаде сказал:
– Конь, который сумел поднять пыль на этом поле, достоин стать моим конем.
– Это более чем правда, – согласно наклонила голову Сафият. – Непросто поднять пыль на поле, которое куда больше походит на болото, чем на пашню…
– Ты права. И не каждому батыру подходит такой конь… Итак, пришпорил шахзаде коня и отправился в путь.
Долго ли ехал шахзаде, коротко ли, прошли ночь за ночью. На третью ночь шахзаде на неведомой равнине увидел нечто странное: вдали сверкнуло что-то необычное, ни на что не похожее – будто среди ночи упал на землю кусочек солнца. «Что это такое?» – подумал шахзаде и направил коня в ту сторону. Подъехал он поближе, смотрит – это светится перо неведомой птицы. Поднял он перо, стал вертеть его и разглядывать, а потом решил: «Возьму с собой, может, на что-нибудь пригодится». Только он это подумал, как послышался ему таинственный голос: «Остерегись, шахзаде, не бери. Это перо принесет тебе несчастье». Но шахзаде не обратил на голос никакого внимания, положил перо в карман, вскочил на коня и двинулся дальше.
Проехал шахзаде путь в несколько дней. В неведомом городе остановился он в караван-сарае, а хозяйкой того караван-сарая была седая старуха.
– Нет у меня мест! – сказала она.
Но шахзаде дал старухе несколько золотых – и она тут же переменилась:
– Милости просим, сынок, милости просим. И твоему коню найдется место, и твоей собаке!
Так шахзаде поселился у старухи.
Сафият мельком улыбнулась.
– Седая старуха?..
– О да, – важно кивнул Галиль. – Какой же еще может быть старуха – хозяйка постоялого двора где-то в неведомых землях?
– Молодой красавицей, например…
Сказитель поджал сухие губы.
– Молодой красавицей может быть хозяйка постоялого двора только в сказках. А я повествую тебе о событиях давних, но произошедших на самом деле…
– Да будет так, – кивнула Сафият. Но глаза ее продолжали смеяться.
Как раз в этот день властитель той страны, вдовый падишах, велел глашатаям объявить, чтобы ночью никто не зажигал огня. Но не слышал глашатаев шахзаде, ибо еще и до города не добрался. Вечером же, войдя в свою комнату, он разделся, умылся, а перо, которое было у него в кармане, положил вместо лампы и лег спать. Падишах ночью вышел погулять и увидел в окне караван-сарая яркий, словно солнечный, свет.
На следующее утро в караван-сарай приходят придворные и спрашивают, кто живет в той комнате, где горел свет. Вышел юный шахзаде. И придворные отвели его к падишаху.
– Отчего ты ослушался моего указа и зажег огонь? – сурово спросил падишах.
А юноша ответил:
– О мой падишах, я чужестранец, устал в пути и рано лег спать. Огня я не зажигал, а свет давало перо, которое я нашел на дороге.
– Отдай мне его! – приказал падишах.
– Слушаю и повинуюсь, мой падишах, – ответил юноша, принес птичье перо и отдал его падишаху.
Изумился падишах невиданному птичьему перышку: он и так вертел перо, и этак – забавлялся. А юношу отпустили на свободу. Птичье перо освещало покои дворца так, что глазам было больно. Падишах радовался этому, как ребенок, то и дело спрашивая у своего везира: «Ну, есть ли на свете кто-нибудь счастливее меня?» Так прошел день, затем три, а затем и пять дней. На шестой день падишах вновь спросил:
– Есть ли кто-нибудь счастливее меня?
И коварный везир ответил:
– Конечно нет, мой падишах. Но только… Какова же должна быть сама птица, если ее перо так сияет? Непременно нужно ее отыскать. Не дело моему великому властелину довольствоваться несчастным перышком.
– Как же это сделать? – задумался падишах.
– Прикажите юноше, который дал вам перо, пусть достанет и саму птицу, – ответил везир.
Падишах тут же позвал младшего шахзаде и приказал:
– Найди мне саму птицу, а не то лишишься головы!
Юноша растерялся, не понимает, как же он попал в такую беду. Возвратился он в караван-сарай, стал чистить скребницей коня и задумчиво пробормотал: «Что мне теперь делать?» В этот миг вдруг заговорил его конь:
– О мой шахзаде, говорил ведь я тебе: «Не бери это перо – беда будет», но ты не послушался. Теперь нужно исполнять приказ падишаха. Мы должны добыть птицу. Знай же, она – падишах всех птиц. Сделаем так. Сейчас ты вернешься во дворец и потребуешь у падишаха жирного мула. После этого мы отправимся к горе Мир-Каф. Раз в год у подножия горы Мир-Каф собираются все птицы мира. День этой встречи наступит совсем скоро. Ты достигнешь подножия горы, там зарежешь мула, разрубишь его мясо на куски и разбросаешь под огромным Деревом Совета. На ребрах мула оставишь немного мяса. Залезешь в его скелет, спрячешься между ребер, закроешь глаза и будешь ждать. Соберутся птицы, самой последней прилетит их падишах. Птицы станут переговариваться, совещаться. Потом их падишах подаст знак к пиру, и птицы набросятся на мясо. Сам же он сядет на скелет мула и станет выклевывать мясо на ребрах. Как только он клюнет, ты просунешь руку между ребер мула, схватишь птицу и, не давая ей крикнуть, завернешь голову под крыло. Потом вскочишь на меня, и мы умчимся.
Шахзаде сделал так, как сказал его конь. Он потребовал у падишаха самого жирного мула и отправился в путь. В нужный час он достиг подножия горы Мир-Каф. Сначала шахзаде спрятал в безопасном месте своего коня. Потом, зарезав мула, разрубил мясо на куски, разбросал их вокруг огромного дерева, а сам спрятался между ребер скелета и стал ждать. Прошло всего несколько минут, и птицы начали слетаться. Они хлопали крыльями и щебетали. Вдруг их голоса замолкли, все вокруг наполнилось шелестом.
Шахзаде поднял голову и увидел, что с неба на землю полилось сияние. Вспомнив советы коня, он крепко зажмурился, чтобы не ослепнуть от яркого света. Медленно, с поистине царским достоинством на землю стала опускаться птица-падишах. Все другие птицы ее встречали поклонами, переглядывались, переговаривались. Наконец совет птиц окончился и птица-падишах подала знак к началу пира. Сама же, сев на скелет мула, принялась клевать оставленные шахзаде кусочки мяса. Тут юноша схватил птицу и засунул ее голову под крыло. Потом он вскочил на коня и направился в город.
Падишах увидел птицу и словно обезумел от радости. Теперь уже весь дворец в любое время дня и ночи был ярко освещен. И падишах опять спросил своего везира:
– Есть ли в этом мире кто-нибудь счастливее меня?
– Конечно, нет, мой падишах, – отвечал везир. – Только нужна ли эта птица здесь… Дворец-то старый… Хорошо бы построить новый дворец, из слоновой кости…
– Как же построить такой дворец? Где взять столько слоновой кости? – спросил падишах. – Да и кто сможет сделать это?
– Кто достал птицу, сумеет добыть и слоновую кость, – ответил жестокий везир.
Падишах тотчас же послал гонца с приказом для шахзаде.
– Здравствуй, брат!
– И ты здравствуй… Я видел Знак…
– Его оставил не я.
Городская стена давала достаточно тени, чтобы у ее подножия могли спрятаться не двое или трое, а целая сотня людей. Вот в этой тени в встретились те, кто прочел Знак. Один из них опустился на корточки, опершись спиной о камни – так привыкли отдыхать дервиши, если им выпадала столь редкая возможность.
– Знак оставил я!..
Тот, кто произнес эти слова, тоже шагнул в густую тень.
– Брат!..
Тот, кто заговорил первым, тяжко качнул чалмой.
– Нет, не так я представлял себе этот миг! Не так… Не думал, что зрелище, которое предстанет перед моими глазами, будет столь удручающим… Во что вы превратили себя, глупцы!..
– На себя посмотри, павлин…
С этими словами в тень шагнул еще один путник.
– Не будем ссориться, братья…
– Мы не братья!..
– Пусть будет так. Однако ссориться нам нельзя… Ибо еще не настал Миг.
– Ты прав, павлин. Миг еще не настал, забот более чем много. А мы не додумались даже пристанище найти.
– Это вы не додумались… – В темноту, опираясь на посох, вошел пятый странник. Он был до оторопи похож и в то же время совершенно не похож на тех четверых, что прятались в густой тени. – Постоялый двор почтенного Ас-Саббаха совсем рядом, до него не больше двух сотен шагов.
– Так поспешим же!..
– Есть еще одно дело, которое следует сделать не медля…
– Если ты о грозе, перепуганный братишка, то она начнется после полудня… Я позаботился и об этом.
– Ты мудр, брат…
Тот, что с посохом, хмыкнул, услышав последнее слово, но спорить не стал. Ибо они действительно вовсе не были братьями, хотя и походили друг на друга, как капли из одной чаши.
Услышав новый приказ, юноша отправился чистить скребницей коня. И опять конь заговорил человечьим голосом:
– Не пристало тебе спорить с приказами повелителя. Давай собираться в путь. Пойди к падишаху, потребуй сотню бочек ракии и отряд солдат. Мы отправимся в лес к слонам. Там есть озеро, к нему в полуденную жару слоны приходят на водопой. Ты выльешь в это озеро всю ракию, а сам вместе с солдатами спрячешься. Слоны напьются воды с ракией, опьянеют до бесчувствия и повалятся спать. Тогда вы все вылезете из своего укрытия и отрубите у слонов бивни.
Юноша сделал именно так, как посоветовал ему конь. Он потребовал у падишаха сотню бочек ракии и отряд солдат, вскочил на коня, и все вместе они пустись в путь. Как только они достигли слоновьего озера, юноша вылил ракию и спрятался вместе с солдатами. Наступила полуденная жара. Пришли слоны. Попробовали они воду и отступили назад. Но когда зной усилился, слоны не выдержали жажды, вновь подошли к воде и стали жадно пить. И вскоре упали без чувств. Тогда солдаты выбежали из укрытия и поотрубали у слонов бивни.
Когда весть об этом событии дошла до падишаха, он от радости просто потерял разум. Сразу же начались приготовления к постройке дворца. Как только прибыла слоновая кость, стали спешно возводить стены, отделывать комнаты и обставлять всем необходимым. Для птицы-падишаха соорудили золотую клетку, украшенную алмазами, и повесили ее в почетном углу дворца. Падишах сел на трон, позвал везира и спросил:
– Есть ли на свете падишах счастливее меня?
– Нет, о мой повелитель, – отвечал везир. – Однако в этом дворце из слоновой кости госпожой-повелительницей должна стать Самая-Прекрасная-в-Мире.
– Кто же не мечтает о Самой-Прекрасной-в-Мире? Ты мечтаешь, мой везир… И я тоже мечтаю. Властители всего мира пытались ее заполучить, но доныне это им так и не удалось. Как же мне заполучить ее?
– Кто добыл птицу, построил дворец, тот сумеет заполучить и Самую-Прекрасную-в-Мире, – пожал плечами везир.
Падишах тотчас же отдал приказ, и шахзаде известили о новом желании повелителя. Бедный юноша, узнав о приказе падишаха, заплакал. В печали отправился он к своему коню, а тот ему сказал:
– О мой шахзаде, была не была… Давай привезем падишаху Самую-Прекрасную-в-Мире и вернемся в родные края. Между прочим, место, которого не коснулся ногой конь твоего отца, – это земля под ногами Самой-Прекрасной-в-Мире. Так мы и приказ злого падишаха выполним, и лекарство для глаз твоего отца добудем.
Сел юноша на коня и отправился в путь. Много дней скакал он во весь опор. Наконец однажды достиг он сада около дворца Самой-Прекрасной-в-Мире. Как только рассвело, конь ему и говорит:
– Теперь, мой шахзаде, ты должен войти в сад и срезать семь ветвей розы, поросших шипами. Самая-Прекрасная-в-Мире до восхода солнца вышивает на пяльцах в розовом саду. Ты должен тихонько, чтобы она не услыхала, подкрасться к ней сзади, схватить ее за волосы и начать бить розовыми прутьями, пока она не скажет «Довольно!». Тогда ты заберешь ее и мы двинемся в путь.
Шахзаде сделал так, как сказал конь. Он вошел в сад и срезал розовые прутья. Тут он увидел, что Самая-Прекрасная-в-Мире красива, как Луна в ясную ночь. Ее золотые волосы укрывают половину сада, а на пяльцы была натянута кисея из лунных лучей. Шахзаде подкрался к ней сзади и, ухватив за волосы, стал хлестать колючими прутьями розы. Наконец Самая-Прекрасная-в-Мире взмолилась:
– Довольно, юноша! Моя жизнь принадлежит тебе. Ведь я и ждала такого молодца, как ты.
Они сели вдвоем верхом на коня и отправились ко дворцу падишаха. Вернувшись, шахзаде передал Самую-Прекрасную-в-Мире падишаху. А землю, которую он взял из-под ее башмачков, крепко завязал в узелок и спрятал у себя на груди.
Самую-Прекрасную-в-Мире отвели в гарем дворца из слоновой кости. Наступила ночь, и старый падишах, предвкушая сладостную негу, подошел к дверям покоев девушки.
– Самая-Прекрасная-в-Мире, открой дверь, я хочу войти к тебе, – сказал падишах.
Но девушка со смехом ответила:
– Ступай прочь, старый дурак… Такого я не впущу тебя к себе. Ты стар!
– Увы, – кивнул падишах. – Это правда, я немолод. Но что же делать?
– За Семью Морями, – отвечала Самая-Прекрасная-в-Мире, – на зеленом острове, пасутся мои кобылицы. Прикажи доставить их сюда. Как только ты искупаешься в молоке кобылиц, сразу помолодеешь. Тогда и приходи ко мне.
– Кто же сможет доставить сюда этих кобылиц? – спросил падишах.
– Тот молодец, что нашел меня, – ответила девушка.
Снова послали за юношей, сообщили ему приказ падишаха. Опять шахзаде идет к своему коню и думает: «Что теперь скажет мой конь?» И конь вновь отвечает ему человечьим голосом:
– Когда доберешься до берега моря, зарежешь сорок буйволов. Их шкуры одну на другую наденешь мне на спину. Сам спрячешься за кустами. Я заржу, и Морской жеребец, раздвинув волны, выйдет из моря на берег. Мы начнем с ним биться. Он начнет рвать шкуры в клочья, но на сороковой шкуре выбьется из сил. Ты тотчас принесешь седло, набросишь его жеребцу на спину и сядешь верхом. Жеребец бросится в море и отвезет тебя на остров кобылиц. Ты поймаешь на острове Рыже-гнедую кобылицу и Темно-гнедую кобылицу и с ними вернешься сюда.
– Жаль, что столь мудрые советчики обитают лишь в сказках…
Сафият потянулась и, конечно, тут же капнула чернилами на платье.
– Какая же я неловкая!..
– Ты просто устала, мудрая книгочея. Слушай же, что было дальше. Шахзаде еще раз послушался своего коня. Добрались они до берега моря. Шахзаде содрал шкуры с сорока буйволов и надел на коня. Сам спрятался за кустами. Конь заржал. Море расступилось, из глубины вышел Морской жеребец и стал биться с конем. Как только он обессилел, юноша тотчас же надел на него седло. Жеребец бросился в море и вместе с юношей доплыл до острова кобылиц. Там шахзаде поймал Рыже-гнедую кобылицу и Темно-гнедую кобылицу и доставил их падишаху.
В тот же вечер падишах пришел к дверям покоев Самой-Прекрасной-в-Мире и спросил:
– Моя султанша, прибыли кобылицы. Кто будет их доить?
– Тот молодец, что привез меня сюда. Пусть покроет голову моим покрывалом, умастится моими благовониями и подоит кобылиц, – сказала девушка.
Снова зовут шахзаде, передают ему новое приказание. Юноша поступил как было велено и выдоил молоко Рыже-гнедой кобылицы в золотое ведро, а молоко Темно-гнедой кобылицы в серебряное ведро и отослал все Самой-Прекрасной-в-Мире.
После этого девушка раздела падишаха и принялась его мыть молоком Темно-гнедой кобылицы. И как только она стала мыть падишаха этим молоком, его тело начало таять. Таяло оно, таяло и истаяло совсем. Остался один скелет. Тогда девушка приказала:
– Возьмите и похороните эту гадость.
Потом девушка омыла шахзаде молоком Рыже-гнедой кобылицы. И шахзаде получил вечную молодость, какая была и у Самой-Прекрасной-в-Мире.
После этого шахзаде стал падишахом той страны. Он устроил свадьбу на сорок дней и сорок ночей и женился на Самой-Прекрасной-в-Мире. Они достигли цели своих желаний…
Вот живут они в веселье и забавах, но в один из дней шахзаде печально вздохнул. Самая-Прекрасная-в-Мире его спросила:
– Почему ты грустишь, мой прекрасный муж? Ты стал падишахом огромной страны. У тебя в женах Самая-Прекрасная-в-Мире…
– Это все так, любимая, – отвечал шахзаде. – Но ведь я сын падишаха. Прошло почти семь лет, как я уехал искать лекарство от болезни моего отца. Мне не дают покоя мысли о нем… О нем и о его неизлечимой болезни.
– Так давай отправимся к нему, – ответила госпожа султанша.
Тотчас же они двинулись в дорогу. Спустя много дней прибыли они в страну шахзаде и послали вперед гонцов с радостной вестью для падишаха. Падишах не мог поверить, что его сын жив. Наконец появился и сам шахзаде.
– Отец, я привез тебе лекарство для глаз, – сказал он.
– Где ты его нашел, сынок? – спросил падишах.
– Это земля из-под башмачков твоей невестки, – отвечал, – отвечал юноша.
– А кто моя невестка?
– Самая-Прекрасная-в-Мире, отец, – сказал шахзаде.
Падишах несказанно обрадовался. Когда же он приложил землю из заветного узелка к глазам, сразу прозрел и стал чувствовать себя так, словно только что родился на свет.
Умолк Галиль. Перестало скрипеть перо в усердных пальцах Сафият.
– Непростая история…
Сказочник молча пожал плечами. Да, история была более чем непростой – мудрой и в то же время донельзя наивной. Но сказки обычно иными не бывают: в памяти человеческой обычно остается миг обретения награды, а не годы глупых поступков. Хотя, если бы на глупых поступках хоть кто-то учился, именно их следовало бы собирать, записывать и учить наизусть.
– Удивляет меня, почтенный Галиль, что все истории, которые ты мне рассказал и которые я записала, сколь бы разными они ни были, заканчиваются одинаково. Добро торжествует, зло наказано.
– Воистину это так, уважаемая! Я и сам много думал об этом, много раз этому удивлялся. Должно быть, это оттого происходит, что человеку хочется надеяться на лучшее, хочется как можно быстрее забыть плохое, иногда и вовсе стереть его из памяти.
– Но человек же учится на ошибках…
– Лишь мгновение назад я и сам вспомнил эти слова. Но заметь, разумная Сафият, что он учится лишь на собственных ошибках. Чужие для него будто не существуют. Или ошибками не являются. Будь это иначе, именно глупости, ошибки, заблуждения стоило бы собирать, записывать и учить наизусть…
– Воистину ты прав, достойный сказитель… Хотя мне иногда так хочется услышать сказку, которая рассказывает о совсем ином… В которой добро побеждено злом… Или смерть настигла главного героя за миг до торжества справедливости… Или…
– Бойся желаний, уважаемая… Они имеют обыкновение сбываться, причем в самый неподходящий момент.
Сафият пожала плечами. Отчего она должна этого бояться? И что плохого в том, что ей захотелось услышать сказку, не похожую на все остальные…