Главная резиденция московских чертей
Церковь Всех Святых на Кулишках (площадь Варварские ворота, 2) построена в XVII веке.
Практически во всех путеводителях по городу указано: храм Всех Святых на Кулишках назван в честь победы наших войск на Куликовом поле. Якобы именно здесь в 1380 году войска Дмитрия Донского прощались со своей родной Москвой. Москва же, соответственно, прощалась с ними.
Затем – сражение, возвращение домой, победный пафос и торжественные похороны самых выдающихся героев на том месте, где их провожали. То есть все здесь же, на нынешней Славянской площади.
А после – возведение на месте погребения нового храма – Всех Святых на Кулишках.
Вроде бы все складно. Только непонятно, почему в окрестностях Славянской площади находятся еще три храма с приблизительно такими же названиями – Трех Святителей на Кулишках, Рождества Богородицы на Кулишках и Петра и Павла на Кулишках. А была еще и церковь Кира и Иоанна на Кулишках, только вот в 1933 году ее разрушили.
* * *
Так в чем же дело? Для чего столько Кулишек? Неужели все четыре храма были названы в честь Куликова поля?
Разобраться с этим не так просто. Но попробуем себе представить, что было на самом деле. Итак, хмурое раннее утро (почему-то кажется, что войско отправлялось именно в туман и поутру). Невыспавшиеся, но взбудораженные воины выходят из Московского Кремля. И дальше что? Как зомби маршируют километра полтора, после чего вдруг останавливаются и совершают ритуал прощания и молебен? Просто так, посреди поля, рядышком с посадом? С чего вдруг?
Пытаясь объяснить это явление, отдельные исследователи настолько увлеклись, что стали утверждать – дескать, войско прошло под Варварскими воротами Китайгородской крепости и сразу же за ними приняло напутствие и попрощалось. Да только вот китайгородская стена была построена лишь в 1538 году, то есть спустя почти что полтора столетия после битвы.
Очевидно, что храм существовал здесь и раньше (некоторые отважные историки даже определяют дату его появления – 1367 год). Название же этих храмов – «на Кулишках» – не более чем совпадение. Кулишки, в честь которых назван храм, в действительности располагались не под Тулой, а здесь, в нескольких километрах к востоку от Кремля. И представляли собой довольно неприглядное болото с кочками. Возможно, в темноте оно светилось. Как в книге про собаку Баскервилей.
Место было нехорошее. Именно на таких болотах расселялась всяческая нечисть, и поговорка «у черта на куличиках» не лишена оснований. Недаром именно в одном из храмов «на Кулишках» – Кира и Иоанна в 1666 году (и эта дата кажется вполне естественной) при богадельне поселился настоящий черт. «Вселился демон, выпущенный туда чародеем. Этот демон делал старухам разные пакости, не давал им покоя ни днем, ни ночью, сбрасывал их с постелей и лавок, кричал им вслух разные нелепицы; на печи, на полатях и в углах стучал и гремел».
На борьбу с «демоном» призвали отца Иллариона – монаха из отдаленной Флорищевой пустыни. К счастью, преподобному Иллариону (а он был впоследствии канонизирован) удалось изгнать из богадельни черта. Выяснилось, что черт залез туда не от хорошей жизни – князь по происхождению, он был однажды, в сердцах, послан матерью к дьяволу. И столько чувства она в это вложила, что дьявол послушался и взял к себе младенца, после чего тот и оказался в соответствующем месте – на куличиках.
Впрочем, и в церкви Всех Святых пошаливала нечисть. Здесь, к примеру, как-то раз «иконы все попадали, свечки потухли, батюшка оглох, а молившиеся увидели жуткие сияния под куполом, да тени неведомые, да как всякая неведомая нечисть ржала и кривлялась».
Один из чертей во время этой оргии залез на колокольню, и с тех пор она наклонена на один градус в сторону Кремля (что подтверждается серьезными исследованиями, а впрочем, видится и невооруженным глазом).
Да и знаменитый «Чумной бунт» 1771 года возник благодаря этому храму. По наущению здешнего священника один из прихожан начал повсюду говорить о виденном им чуде. А явилась прихожанину сама Божия Матерь и разъяснила – дескать, чума пришла из-за того, что 30 лет никто не пел молебнов и не ставил свечи перед иконой Богородицы, висящей над Варварскими китайгородскими воротами. Прихожанин примостился у иконы и принялся собирать деньги на какую-то нелепую «всемирную свечу». Завидя жуткое скопление народа (в том числе и зачумленного), власти принялись разгонять толкавшихся перед воротами, а собранные деньги опечатали.
– Богородицу грабят, – закричали в толпе. После чего она сделалась неуправляемой.
Прихожанина на этот «подвиг» надоумил батюшка из церкви Всех Святых. Кто же надоумил самого священника, совсем не сложно догадаться.
* * *
Рядом находится еще одно довольно инфернальное сооружение – так называемый Новый деловой двор. Он построен в 1913 (да, именно тринадцатом) году по проекту архитектора И. Кузнецова по американскому типу – большие окна, коридорная система, предельная функциональность. Первые годы своего существования он олицетворял чужую, чуждую, неодухотворенную сущность американского предпринимательства в отличие от нашего российского – бородатого, волглого, сивого, но такого родного, что прямо хоть плачь.
Не удивительно, что Михаил Булгаков не удержался и позвал сюда одного из своих самых жалких и трагических героев – служащего «Главной Центральной Базы Спичечных Материалов» Варфоломея Петровича Короткова из повести «Дьяволиада». Он преследовал обидчика – Кальсонера, удравшего на мотоцикле: «Короткову повезло. Трамвай в ту же минуту поравнялся с «Альпийской розой». Удачно прыгнув, Коротков понесся вперед, стукаясь то о тормозное колесо, то о мешки на спинах. Надежда обжигала его сердце. Мотоциклетка почему-то задержалась и теперь тарахтела впереди трамвая, и Коротков то терял из глаз, то вновь обретал квадратную спину в туче синего дыма. Минут пять Короткова колотило и мяло на площадке, наконец у серого здания Центроснаба мотоциклетка стала. Квадратное тело закрылось прохожими и исчезло. Коротков на ходу вырвался из трамвая, повернулся по оси, упал, ушиб колено, поднял кепку и под носом автомобиля поспешил в вестибюль.
Покрывая полы мокрыми пятнами, десятки людей шли навстречу Короткову или обгоняли его. Квадратная спина мелькнула на втором марше лестницы, и, задыхаясь, он поспешил за ней. Кальсонер поднимался со странной, неестественной скоростью, и у Короткова сжималось сердце при мысли, что он упустит его. Так и случилось. На 5-й площадке, когда делопроизводитель совершенно обессилил, спина растворилась в гуще физиономий, шапок и портфелей. Как молния Коротков взлетел на площадку и секунду колебался перед дверью, на которой было две надписи. Одна золотая по зеленому с твердым знаком «Дортуар пепиньерокъ», другая черным по белому без твердого «Начканцуправделснаб». Наудачу Коротков устремился в эти двери и увидал стеклянные огромные клетки и много белокурых женщин, бегавших между ними. Коротков открыл первую стеклянную перегородку и увидел за нею какого-то человека в синем костюме. Он лежал на столе и весело смеялся в телефон. Во втором отделении на столе было полное собрание сочинений Шеллера-Михайлова, а возле собрания неизвестная пожилая женщина в платке взвешивала на весах сушеную и дурно пахнущую рыбу. В третьем царил дробный непрерывный грохот и звоночки – там за шестью машинами писали и смеялись шесть светлых мелкозубых женщин. За последней перегородкой открывалось большое пространство с пухлыми колонами. Невыносимый треск машин стоял в воздухе, и виднелась масса голов – женских и мужских, но Кальсонеровой среди них не было».
Некоторые исследователи, смущенные зелененькой вывеской «Дортуар пепиньерокъ», всерьез полагают, что действие происходило не здесь, а рядом, в бывшем Воспитательном доме. Но это – абсурд. Не могло быть в детском приюте, пусть даже и бывшем, такой чертовщины. Просто там, в Воспитательном доме, Булгаков нередко бывал по делам, видел вывеску, запомнил ее и поставил по случаю в «Дьяволиаду». Еще бы, смешные слова-то какие – дортуар пепиньерок.
Хотя, по размышлении, ничего смешного тут и нет. Дортуар – всего лишь спальня, пепиньерка – выпускница женского учебного учреждения, оставленного при нем для подготовки в наставницы. Спальня аспиранток.
А еще именно здесь заболел брюшным тифом американский писатель Джон Рид. Он прибыл в Москву для участия во Втором конгрессе Исполкома Коминтерна, членом которого, собственно, состоял. И остановился в небольшой гостинице, которая еще до революции была тут предусмотрена. Хотя о пагубности этого решения его предупреждал сам Ленин. Биограф Джона Рида сообщал: «Рид часто бывал у Ленина в его кремлевском кабинете… Ленин решительно рекомендовал Риду поселиться в рабочем районе и говорил ему, что это – лучший способ глубоко изучить русских и понять Россию… Они беседовали на всевозможные темы иногда до рассвета, и Рид все глубже и глубже осознавал гуманизм, как и величие этого человека».
Но не послушался американец гуманиста. И вот вам результат – брюшной тиф, бессилие медиков и почетные похороны у Кремлевской стены.
А ведь еще до революции здесь чувствовалась чертовщинка. Нечистую пытались изгнать из этих стен традиционным способом – иконами. Понимали, что икон для этого потребуется невообразимое количество, потому закамуфлировали акцию под выставку.
Сборник «Русская икона» сообщал в 1914 году: «Прошлогодняя выставка древнерусского искусства в Деловом дворе дала сильный толчок для развития как частных, так и общественных собраний Москвы. Так, известный собиратель С. П. Рябушинский организует музей русской иконописи, в который войдут драгоценные иконы его собрания, известные по выставке в Деловом дворе, а также целый ряд новых икон, недавно им приобретенных».
Но одномоментная акция не дала результатов. И вскоре после выставки здесь, в Деловом дворе, в собственном кабинете был застрелен Николай Александрович Второв, главный виновник и энтузиаст постройки этого сооружения, золотопромышленник и директор правления Товарищества мануфактурной торговли «А. Ф. Второва сыновья».
Поговаривали, что стрелял в него один бедный студент, потребовавший пятьдесят тысяч рублей на обучение и получивший отказ. Говорили также, что студент был незаконным сыном Второва – а иначе, собственно, чем объяснить именно этот выбор жертвователя?
Но те, кто знал историю этого места, прекрасно понимал, что жаждущий образования убийца – лишь орудие в руках иных, непостижимых сил.