Соль. Рассказы. Сиши (Игорь Шерстнёв)

Итиро Кудо отложил в сторону обед, вытер губы о бумажную салфетку и взглянул на свои часы. Они показывали 13:41. Самое время. Итиро заблокировал компьютер, уперся в край своего офисного стола, на котором царил идеальный порядок, и встал. Обеденный перерыв в муниципалитете города Кавагучи заканчивался через девятнадцать минут, а опоздание на свое место признавалось недостойным государственного служащего. Так что ему следовало поторопиться.

Итиро вышел из своего загончика и пошел по узкому коридору, по обеим сторонам которого сидели в плексигласовых коробках его коллеги, а в конце стоял кофейный автомат. Чашка кофе в нем стоила 240 йен и несмотря на общемировое падение курса доллара снижаться не собиралась. Но сейчас Итиро это совершенно не заботило. Он направлялся в туалет, чтобы как следует вздрочнуть перед второй половиной рабочего дня.

Специалист департамента по связям с общественностью Итиро Кудо не спеша прошел по коридору, насвистывая про себя мелодию песни Not Gonna Get Us. Эти девчонки, кажется русские, уже несколько недель возбуждали воображение Итиро. Премьера очередной серии порноклипа с их участием должна была состояться в кабинке мужского сортира через пару минут.

В самом благостном расположении духа Итиро зашел в туалет. Его член уже рвался в бой. Посмеиваясь, Итиро тщательно вымыл руки и вытер их насухо вафельным полотенцем. В это время сортир обычно был пуст: клерки предпочитали проводить остаток обеденного перерыва за играми со своим мобильным, нежели предаваться радостям испражнения. Это давало Итиро простор для действий. Он аккуратно снял пиджак и повесил его на крючок для полотенец. Затем стащил рубашку, оставшись в одной майке. Некоторое время он разглядывал себя в зеркало, любуясь результатами ежедневных утренних тренировок. Он был действительно хорош.

Итиро достал из внутреннего кармана пиджака iPod и направился в среднюю кабинку. Однако там воняло так, что хоть святых выноси. Пришлось идти в крайнюю. Запершись изнутри, он накрыл стульчак крышкой и положил на нее плеер. Композиция Not Gonna Get Us стояла самой первой в списке двадцати пяти самых проигрываемых. Итиро вставил наушники, спустил до щиколоток штаны и принялся было за дело, когда его взгляд упал на сливной бачок. Из-под его крышки торчал уголок какой-то бумаги. Итиро потянул за него и вытащил на свет божий конверт из дорогущей бумаги васи. Тушью на нем было написано: «Вознаграждение».

В конверте лежало 10 тысяч йен, как раз на сорок с небольшим чашек кофе. Одна купюра в 5 тысяч и пять достоинством в одну тысячу. Итиро охватило неприятное чувство беспокойства. Машинально он огляделся. Никого не было. Мелькнула мысль о том, что стоит заявить в полицию. Итиро открыл конверт, чтобы положить деньги обратно и засунуть его туда, откуда он взялся. Однако в конверте была записка, не замеченная им ранее.

«Я награждаю тебя, Итиро-блудник. Совершенствуйся. Пожалуйста, будь счастлив».

Дзиро Такахаси заказывал уже шестую большую порцию подряд. Он сидел в ресторанчике на одной из боковых улочек Кавагучи и был настроен очень решительно. Ему безумно хотелось есть, есть несмотря на то, что он уже уплел пять больших порций. Дзиро был сумотори. Однако он не выступал уже два года, так что, пожалуй, к нему можно было применить определение бывший. Хотя бывают ли борцы сумо бывшими? Ему было двадцать семь лет, и он уже достиг категории макусита, третьей по значимости в сумо, когда травма паховых колец оборвала его блистательную карьеру. Ему прочили большое будущее, пожалуй, он мог бы даже войти в пантеон великих и стать вровень с ними. Но теперь у него осталось только его тело. Великолепное раздобревшее тело сумотори весом двести восемьдесят килограмм. И это тело требовало шестую большую порцию жареного цыпленка и картошки-фри.

Дожидаясь пока ему принесут заказ, Дзиро проглядывал спортивную газету, размышляя о тех временах, когда он составит свой идеальный рецепт чанко-набе. Чанко-набе, блюдо из свинины, говядины, рыбы, риса, овощей и морепродуктов, было основой питания борцов сумо. Но Дзиро придумал кое-что новое. Курица. В ней была вся суть. Курица крепко стоит на своих двух ногах. А чего еще желать сумотори, кроме как устоять? Над этим следовало поразмыслить хорошенько. Что-то было в этой идее.

Принесенную большую порцию Дзиро умял за считанные минуты, после чего, невзирая на протесты своего голодного желудка, расплатился. До дома было не слишком далеко, поэтому он решил пройтись, размяться, да и заскочить в супермаркет, прикупить разной курятины на пробу.

Однако желудок внес некоторую коррективу в такой безупречный, казалось бы, план. Неожиданно его прихватило, да прихватило так, что Дзиро едва не обделался на месте. Может быть, требовалось всего лишь приоткрыть заслонку и сбросить газовое давление, но проверить так ли это Дзиро не решился. Сжимая очко, он заскочил в ближайшее здание. Спросив где тут сортир и едва выслушав ответ, он помчался в указанном направлении.

Еле успев спустить штаны, Дзиро изверг из себя селевой поток. В процессе набора веса с ним случалось всякое. В сущности это та же булимия, только наоборот, когда излишки еды выводятся вот таким вот способом. Отдышавшись и придя в себя, Дзиро подтер зад и повернулся, чтобы смыть это безумие.

Кое-что привлекло его взгляд. Это был кусок бумаги, дорогой бумаги, торчащий из сливного бачка. Дзиро вытянул его целиком. Конверт. На обороте, там, где обычно пишут адрес, стояло: «Вознаграждение».

Внутри было 10 тысяч йен – пятитысячная и мелочь. Воровато оглянувшись, Дзиро переложил их к себе в бумажник. Пошарил в конверте пальцем – не завалялась ли в углу мелочь. Но там была всего-то записка. Ерунда какая-то. Дзиро скомкал ее вместе с конвертом и бросил в унитаз. Смыв воду, он с трудом развернулся в тесной кабинке и вышел. То, что он прочел, гласило:

«Я награждаю тебя. Добрей. Пожалуйста, будь счастлив, Дзиро-обжора».

Настроение у Сабуро Ито было неважное. Его дела висели на волоске. Более семнадцати лет его компания получала право на уничтожение городского мусора, и вот это право оказалось под угрозой. Мэрия приняла новый закон, согласно которому теперь для получения контракта по исполнению муниципальных работ требовалось выиграть тендер.

Это определенно был сигнал. Сигнал о том, что Сабуро перестал устраивать мэра. А если Сабуро перестал устраивать мэра, значит, он лишится доверия и других людей. Людей, которые давали ему деньги, чтобы его компания продолжала прикрывать их денежные потоки.

Тогда Сабуро Ито положил во внутренний карман своего пиджака Zegna пачку, обернутую газетной бумагой, и пошел в мэрию. Мудрость предков гласила, что сильнее тот, кто выигрывает войну до того, как она начнется. Внутренности бюрократической машины требовали смазки. Чуть масла и шестеренки завертятся в нужном направлении.

Вид у господина Куроки, мэра муниципалитета Кавагучи, был неблагосклонный. Когда Сабуро подтолкнул ему плотный газетный сверток и сказал, что мусором будет продолжать заниматься его компания, мэр лишь поморщился.

«Я вижу, что ты, Сабуро, чтишь традиции, – сказал мэр. – Это радует меня. В наше суетливое время, когда многие стали забывать о своих корнях, вассал, выказывающий уважение своему господину – это хорошо. Но недостаточно. Чтить одни традиции, пренебрегая другими – вот, что плохо. Знаешь ли ты формулу истинной преданности, Сабуро Ито?»

Тот покачал головой. Мэр отодвинулся от стола и сделал приглашающий жест. Сабуро поднялся и подошел к нему. Становись на колени, скомандовал мэр. Сабуро встал. Расстегивай, сказал мэр, указывая на свою ширинку. Сабуро побледнел. Разговор о традициях получил свое истолкование.

В душе Сабуро Ито боролись алчность и собственное «я». Неважно, существовала ли именно такая традиция подчинения вассала сюзерену. Сабуро допускал, что вполне могла существовать. А могла и не существовать. Этот метафизический вопрос отступал на задний план перед обстоятельствами. Как бизнесмен, Сабуро хорошо представлял, что он теряет и что приобретает. Нужно было лишь взвесить, достаточна ли цена, которую он получит за свою честь? А с учетом налогообложения? С учетом дисконтирования?

Но дело Сабуро не было бы успешным, если бы он не умел принимать такие решения мгновенно. Расстегнув ширинку брюк мэра, он высвободил его вялый член и принялся сосать. Через полчаса он уже вышел из кабинета, имея во внутреннем кармане своего пиджака Zegna подписанный контракт.

Перед тем как отправиться к себе в офис, Сабуро зашел в муниципальный туалет прополоскать рот. В держателе для бумажных полотенец он заметил конверт из бумаги васи. У него у самого были подобные, для особо важных писем. В конверте, на котором было написано «Вознаграждение», находились деньги, десять тысяч, и записка, повергшая Сабуро в ужас:

«Я награждаю тебя, жадный Сабуро Ито. С пользой потрать полученные деньги. Пожалуйста, будь счастлив».

Сиро Куроки посещал начальную школу уже шестой год, но этот день должен был стать для него самым особенным за все время обучения. С утра мать завернула ему с собой тимаки, а это могло означать только одно – сегодня танго-но сэкку, праздник мальчиков. Сиро шагал по улице, увешанной изображениями карпов, представляя себе, как все будет происходить. На последнем уроке, когда учительница закончит рассказывать им о традициях эпохи Хэйан, девочки встанут со своих мест и начнут дарить им открытки. Сиро имел все основания полагать, что ему достанется больше всех.

Сиро Куроки был сыном мэра и избалованным ребенком. Отец покупал ему все что угодно, стоило Сиро лишь наморщить лоб и начать топать ногами. Так он выпросил себе новую PlayStation 3, комплект настоящих боевых мечей самурая, гоночный карт и еще множество других вещей, которые занимали в доме целую комнату. Однако при всем желании отец не мог купить ему одного – популярности среди сверстников, которая была у Идзимото Нагайно. Как же он ему завидовал!

За прошедший год Сиро проделал большую работу, чтобы устранить этот недостаток. И сейчас, проходя мимо развевающихся разноцветных карпов, в праздник мальчиков, он мог с облегчением сказать себе, что дорога мелких обманов, больших притворств и обыденных унижений, ведущая к верховному положению в классе, завершена. Сегодняшний открыточный триумф должен был стать достойным завершением этого пути.

Весь день Сиро ерзал как на горячих камнях, пытаясь сообразить, может ли Идзимото составить ему конкуренцию. Он с жадностью ловил каждый взгляд, которым одаривались претенденты. Наконец, госпожа Минамото закончила урок и объявила, что можно приступать к поздравлениям. Хихикающие девочки сбились в стайку в углу класса и о чем-то зашушукались. Сердце Сиро замерло в предвкушении.

Он получил семь отрыток. Это было хорошо. В любое другое время Сиро бы только порадовался. Но сейчас – сейчас он люто завидовал одному человеку, завидовал так, что сводило скулы и начинало сосать под ложечкой, завидовал потому, что Идзимото получил одиннадцать посланий. Ровно на четыре больше.

Сиро вскочил с места, подбежал к парте своего заклятого врага, опрокинул пузырек с тушью на стопку его тетрадей и выбежал из класса. Он понесся вверх по улице, туда, где возвышалось величественное здание муниципалитета. Он вбежал в него, взлетел по лестнице к кабинету отца. Кажется, шло какое-то важное совещание, но Сиро не обратил на это никакого внимания.

– Убей их всех, папа! – закричал он. – Они меня не любят.

Сиро вцепился в ногу господина Куроки. Люди, сидящие за столом, вежливо отвернулись. Мэр встал, взял своего сына на руки и понес его в туалет.

– Приведи себя в порядок, – сказал он. – Ты позоришь меня и всю нашу семью.

Когда дверь туалета закрылась, Сиро остался один и сел у стены, снедаемый черной завистью по имени Идзимото. Ид-зи-мо-то. У него было все, у Сиро не было ничего.

Наконец Сиро встал и пошел в кабинку пописать. Когда он потянулся, чтобы слить воду, то увидел торчащий из сливного бачка конверт. В нем было десять тысяч йен – вознаграждение, если верить надписи на конверте.

«Я награждаю тебя Сиро Куроки. Твоя зависть достойна уважения. Направь эти деньги на ее развитие. Пожалуйста, будь счастлив».

Горо Кобаяси повернулся на бок. Кадзими подошла к окну, чтобы задернуть занавеску. Горо смотрел на ее задницу, обтянутую розовыми трусами в сеточку, и старался не думать о том, что вскоре она ляжет к нему в постель. На его счастье она задержалась у окна, разглядывая что-то в ночной темени.

– Так ты ложишься? – спросил он.

– Да, сейчас.

Она приоткрыла форточку и собралась было задернуть занавеску, когда Горо спросил:

– Зачем ты это сделала?

– Что?

– Открыла форточку.

– А что?

– Ты же знаешь, что мне нельзя спать на сквозняке. Я только выздоровел.

– Мне жарко. Ты не думаешь обо мне?

– О тебе? А ты обо мне думаешь?

– Конечно.

– Тогда зачем открыла эту чертову форточку?

– Я же сказала, мне жарко.

– Спи одна.

После этой перепалки Горо поднялся, схватил свою подушку и отправился в другую комнату. Там было тихо. Он лег на диван, слушая проезжающие по улице машины и пытаясь уснуть. Не удавалось. Чертова сука, подумал он. Какого дьявола я должен ворочаться на этом гребаном диване? Мне вставать в шесть, а она будет валяться до десяти на мягкой кроватке. Я пойду зарабатывать бабло, а она тут же спустит его на ненужное тупое шмотье. Я сдохну тут, а эта сука получит страховку и заведет себе молодого хахаля. Захотелось в сортир. Горо нехотя поднялся, вышел в коридор и прислушался. Из спальной доносилось ровное сопение Кадзими.

Сука, сука, сука!

Горо охватило бешенство. Ему захотелось придушить ее во сне, придушить так, чтобы зенки полезли из орбит. Пальцы судорожно сжались. Нервы совсем ни к черту. Нужно пойти прошвырнуться.

На улице Горо вспомнил, что так и не отлил. Как назло туда-сюда шныряли безмозглые бараны-прохожие. Какого хрена они тут шарятся? Давно пора разбежаться по своим норам и дрыхнуть. Пидары. Даже в подворотню не свернуть. Горо шел по улице, оценивая ситуацию. Проехала полицейская машина. Мозгоебы. Каждую минуту в стране совершается преступление, а они неспешно рассекают тут по главной улице. Горо дошагал уже почти до муниципалитета. Желание отлить достигло прямо таки вселенских масштабов. Горо сжимал мышцы изо всех сил, но моча неостановимо прорывалась так, что хоть рукой зажимай. Все из-за этой чертовой суки Кадзими. Надо ей было открыть свою долбанную форточку. Ненавижу тварь. Горо поднялся по ступеням мэрии и позвонил. Дверь открылась, и на Горо уставился охранник. После недолгих переговоров, этот пидар покачал головой и захотел закрыть свою лавочку обратно. Пришлось сунуть ему тысячу с мелочью – все, что лежало в кармане.

Струя пошла криво, так что половина кабинки оказалась залита мочой. Да и хрен с ним. Уберут. За это я и плачу им налоги. Горо застегнул ширинку и хотел было идти, когда заметил краешек бумаги, выглядывавший из сливного бачка. Это был конверт. Вот же уроды. Нашли почтовый ящик.

Внутри было десять тысяч и записка.

«Я награждаю тебя, Горо. Бережно храни свой гнев. Заботься о нем. Пожалуйста, будь счастлив».

Нанаро Сайто был стар. Его плечи согнулись под тяжестью шестидесяти восьми прожитых годов, двадцать три из которых не имели особого смысла. Двадцать три последних года, что он работал уборщиком в муниципалитете. Двадцать три года прочно пристрастившие его к выпивке.

Жена, когда еще жила с ним, называла его чебурашкой. Опять нажрался, чебурашка старая, говорила она, когда он возвращался домой. Кажется, Нанаро даже не реагировал на это. Управившись с уборкой до обеда, он околачивался в хозяйственном блоке до тех пор, пока не находил мазу выпить. Худой, красный, с сухими жилистыми руками и мохнатой грудью, он сидел в курилке, ожидая пока сложится какая-нибудь тема. При этом он никогда не нажирался в говно. Даже в полговна. У него никогда не было столько денег или маз. Он всегда был всего лишь пьяненький.

Жена ушла от него за два года до того, как Нанаро перестал отмечать ход времени в памяти и подчинился его естественному ходу. Когда за окном становилось светло – Нанаро поднимался, вытаскивал из-под матраца десятку и шел на работу. С наступлением темноты он возвращался домой, как всегда навеселе и заваливался в постель, иногда даже не снимая ботинок. Зимой Нанаро натягивал на рабочий комбинезон куртку, а с наступлением лета вешал ее в шкаф. Жизнь его была проста, словно течение реки.

Этот день Нанаро ничем не выделялся среди прочих. С утра он уже успел пропустить стаканчик в забегаловке возле дома, и теперь вооружившись тележкой, на которой стояли несколько ведер, чистящие средства и швабра, направлялся драить сортир. Эту унылую работу Нанаро выполнял безо всякого удовольствия, как и все в своей жизни. Кто-то производит говно, а кто-то его убирает, говорил он себе частенько. Но в говне все.

Нанаро открыл дверь туалета и заглянул туда. На полу сидел какой-то малец. Нанаро повесил на ручку табличку «Уборка», но заходить не стал. Спешить ему было некуда. Прислонившись к стене и дожидаясь пока сортир освободится, он разглядывал своими водянистыми глазами ручку швабры. Вскоре малец вышел, хлопнув дверью. Нанаро равнодушно отметил этот факт. Для него он значил не более, чем сигнал приступить к работе.

Служащие муниципалитета не отличались особой чистотой. Кто-то регулярно дрочил в кабинках, бросая измазанные спермой салфетки на пол. Нанаро заглянул в среднюю. Пол возле толчка был залит мочой, а под ободком застыли потеки дерьма. В остальных где хуже, где лучше. Обычное дело. Нанаро сменил рулоны туалетной бумаги, добавил полотенец в держатель возле умывальника, развел моющий порошок в ведре и приступил к уборке.

В одной из кабинок он наткнулся на конверт. Разобрав надпись, Нанаро помял его, убеждаясь, что внутри действительно деньги. Не вскрывая, он сунул конверт себе в карман.

«Я награждаю тебя, унылый Нанаро. Оставайся таким вечно. Пожалуйста, будь счастлив».

Сисиро Хига сидел за письменным столом. Перед ним на гладкой полированной поверхности лежали три стопки: в одной были пятитысячные купюры, в другой – тысячи, а третья стопка состояла из конвертов. Дорогих конвертов, из бумаги ручной работы – васи.

Со стороны могло показаться, что время Сисиро уже близится к концу. Его виски опутала седина, а на шее висели складки морщинистой кожи. Но когда Сисиро отсчитывал десять тысяч йен и клал их в конверт, его рука была тверда, а глаза ясны и пронзительны. На губах Сисиро играла легкая улыбка, когда он брал кисточку и аккуратно выводил на конверте – «Вознаграждение». Сисиро был горд своим трудом. Ему казалось, что он выполняет его вечно.

Однако количество работы не уменьшалось, наоборот – с каждым годом гроссбух, куда Сисиро записывал имена получателей, становился все толще. Нужно бы завести себе одну из этих новомодных электронных штуковин, думал он каждый раз, смачивая кисточку в туши, да все откладывал за недосуг.

Сисиро хорошо понимал, что испытывает каждый, кто находит его деньги. Чувство беспокойства или даже предчувствие некой опасности закрадывалось в их души, скользя по червоточинам. Но Сисиро был спокоен – его деньги всегда попадали к адресату. Заслуги всех этих людей в глазах Сисиро были неоспоримы, хоть и стары как мир. Кое-где они признавались недостойными человека, идеального человека, но кто из нас идеален? Наоборот, эти заслуги требовалось развивать, совершенствовать и поощрять, дабы люди не сворачивали с того пути, который был намечен еще на заре сотворения мира. И он, Сисиро, был наделен властью указать этот путь. Отметить его. Принять к себе и повести за собой.

Некоторых требовалось всего лишь подтолкнуть, поступки же других иногда заставляли изумленно приподнять бровь и самого Сисиро, много повидавшего на своем веку. Люди изобретательны. Нужно лишь подождать пока они наткнутся на дверь, замкнутую вековыми запретами.

И Сисиро ждал, слегка изогнув свои тонкие губы в улыбке, высокомерно приподняв подбородок. Он подстегивал отстающих, направлял сомневающихся и награждал выдающихся. Гордый в своем естестве. Он – Сисиро Хига, дьявол.