3
Наташа была не единственным ребенком в заурядной провинциальной семье, к тому же не полной: отец ее, после появления второго ребенка, брата Наташи, ударился в бега, уклоняясь от алиментов.
Мать, работая учительницей младших классов, отличалась довольно высокими амбициями, не позволяющими ей выставлять свою бедность на показ. Амбиции эти находили свое выражение в том, что в доме была собрана довольно приличная библиотечка и стояло пианино – на зависть соседям. Инструмент не был лишь мещанским предметом гордости – дети учились в музыкальной школе.
Будь Серафима Степановна, мать Наташи, даже совсем скромной в своих запросах, и то вряд ли потянула бы семью на свой скудный заработок. Будучи «верткой и двужильной», как отзывались о ней соседки, она подрабатывала шитьём на высокопоставленных – местного значения – особ, обшивая их, не скупившихся и на оплату своих заказов и на дефицитные товары – в то дореформенное время магазины являли покупателю пустые полки, – так что холодильник в доме не пустовал. Неплохим подспорьем был и огород, находившийся в личной собственности семьи неподалеку от двухэтажного, на два подъезда, деревянного дома, в котором жили Калистратовы.
Сама будучи «трудоголиком», Серафима Степановна не хотела такой участи для дочери. «Твой талант, – говорила она, – позволит тебе вырваться из нашей наследственной узды рабочих лошадок. Ты будешь жить красиво. Ты сможешь побывать в Париже!» Она делала ударение на слове «сможешь», вкладывая в него страсть собственного неосуществленного желания.
Париж был заветной мечтой Серафимы Степановны. В далеком школьном детстве она попала с родителями в зал импрессионистов Пушкинского музея в Москве. И с тех пор заболела любовью к импрессионистам и их родине. В школе преподавали французский язык, и школьница Серафима, вслушиваясь в приятную картавость «француженки», представляла, своих любимых художников, ей слышался голос Парижа. Переживая за каждую четверку по французскому, она усиленно занималась самообразованием. В то время еще не было ни в магазинах, ни на рынке никаких вспомогательных средств, которые могли бы помочь в освоении языка на слух. В распоряжении Серафимы были только словари, книги, тоже с трудом добываемые. Старшая сестра Варвара тяги к языкам не испытывала, родители – тоже: оба связаны были только с железом – работали на заводе. И Серафима, мечтая о профессии переводчика, варилась в собственном соку: «Только с такой профессией, – думала она, – можно побывать в Париже».
Но жизнь распорядилась иначе: профессия Серафимы была далека от юношеской мечты, но по-прежнему, все, что касалось Франции, волновало её душу и тешило надеждой, что когда-нибудь…
Один случай подорвал её веру в это «когда-нибудь». Она поняла: мечты для неё так и останутся мечтами.
Случай этот произошёл, когда Наташа перешла во второй класс, а сына, казалось, ещё не было в проекте.
Ангел на крыльях принёс в учительскую весть: школе выделено две путёвки во Францию. Сердце Серафимы Степановны радостно взволновалось в ожидании. В школе все – от директора до уборщицы – знали об её «парижской болезни». Профком, учитывая это обстоятельство, разумно распределил путёвки: одну, разумеется, – директору школы, другую – Калистратовой.
У Серафимы Степановны на глазах у всех выросли крылья. Обычно сдержанная и серьёзная, она поражала безудержной говорливостью, вдохновенно выкладывая свои познания об удивительной стране с именем Франция. Она собрала все нужные справки и, счастливая, считала дни до божественного отпуска.
И вдруг… Как гром среди ясного неба! Обухом по голове – новая, убийственная, весть! Городские – а может, какие-то другие – власти путёвку Серафимы Степановны отдали директору одного из продуктовых магазинов.
Серафима Степановна, не выдержав такого удара, с сердечной болезнью слегла в больницу.
После того она стала тешить себя надеждой на то, что, может быть, красавице доченьке доведётся испытать такое счастье – побывать в Париже.
Наташа перешла в четвёртый класс, когда на семью черной тенью лег уход отца. Наташа не сразу поняла, что он бросил их. Серафима Степановна говорила: отец уехал в длительную командировку, неизвестно, когда вернётся. Но иногда, просыпаясь ночами, Наташа слышала, как мама судорожно всхлипывала. В доме поселилась неприкрытая бедность, стало пахнуть валериановыми и сердечными каплями. Димка постоянно болел и много плакал.
Наташа училась уже в шестом, когда Димке исполнилось три года. Решили отпраздновать его день рождения. Ждали в гости Варвару Степановну. На столе были винегрет, колбаса и манник. В кухне шкворчала-жарилась картошка.
Имениннику был сшит новый костюм из старого маминого платья. На красивом блюдце для него лежало большое, красивое яблоко. Димка, встав на цыпочки, тянулся к яблоку, трогал его и облизывал палец. Наташа, увидев это, присела перед братом на корточки и нежно гладя его по голове, сказала: «Димочка, это тебе подарок на день рождения. Кушай». Вдруг её осенило: «А ещё знаешь, что я тебе дарю? – она кинулась к ящику своего стола и достала тетрадь и цветные карандаши, – вот, это тоже тебе». И, не плаксивая, вдруг часто заморгала и зашмыгала носом.
– Что случилось, Натуничка? – взволновалась Серафима Степановна.
– Мам, ему игрушку надо. Он машинки любит.
– Знаю, доченька. Обязательно купим, как только денежка появится.
– Может, колбасу не стоило покупать?
– Но ведь праздник. Угощение на столе должно быть. Гостья приедет.
С приездом тёти Вари, на столе появилось много разных кушаний, а Димке был вручён огромный красный Камаз, уместившись в его кузов и отталкиваясь ногами, он мог кататься.
Варвара Степановна, давно похоронив мужа, так и осталась жить одна в большом городе в однокомнатной квартире старой облезлой «хрущёвки». Детей у неё не было. Потому весь интерес её был сосредоточен на семье младшей сестры. Отработав на вредном производстве, она раньше времени вышла на пенсию, но снова стала работать, устроившись ночным сторожем на склад стройматериалов. И когда в доме Калистратовых появлялась тётя Варя, каждый получал по какой-нибудь обновке, появлялась вкусная еда. Однажды Серафима Степановна, благодарно обнимая сестру, с печальной улыбкой произнесла:
– Варюша, милая, не знаю, будет ли от меня когда-нибудь отдача. Не светит мне ничего. И заказчики на шитье улетучились, с тех пор, как Димочка родился. С ним много не наработаешь. Может подрастёт немного, так…
– Ну, Сима! Чего это ты вздумала ничем-то голову забивать? Я же понимаю, учителя сейчас в загоне, трудно тебе. А я пока ещё в силе. А неизвестно, что с нами дальше будет. Может, тебе за мной дохаживать придется, ты вон, на сколько моложе меня. Так что не горюй, сестричка, живы будем – не помрём. Радуйся, что у тебя хоть небольшой да огородишко есть, не будь его, так совсем бы худо было. Так ведь?
Огород действительно спасал: когда семья оставалась без копейки, голод не сводил животы. Серафима Степановна умудрялась готовить из картошки самые неожиданные блюда.
Со временем вновь стали появляться заказы на шитье, холодильник стал полниться вкусными продуктами, жизнь понемногу налаживалась.
Наташа, узнав правду об отце, морально уже была подготовлена к этому известию и горько не переживала, но испытывая внутренний стыд брошенного человека, разговоров с подружками на эту тему избегала.