Десять
Прикрыв глаза, Вианна мысленно произнесла: «Возвращайся скорей, Антуан».
И это все, что она себе позволяла, – коротенькую молитву. Разве она сможет справиться со всем сразу – с войной, с капитаном Беком, с Изабель – в одиночку?
Хотелось помечтать, что мир вовсе не перевернулся вверх тормашками; что закрытая дверь гостевой комнаты не означает ничего особенного; что Софи сегодня спала рядом с Вианной просто потому, что они зачитались накануне; что Антуан этим росистым утром ушел колоть дрова на зиму, до которой уже недолго. А скоро он вернется со словами: «Ну что ж, я пошел разносить почту». И может, расскажет о таинственном штемпеле на письме из Африки или Америки, придумает целую романтическую историю.
Она уложила вязанье в корзинку около дивана, сунула ноги в башмаки и пошла во двор колоть дрова. Скоро и в самом деле наступит осень, а затем и зима, и разоренный беженцами сад напоминал, насколько хрупко их благополучие. Топор поднимался и опускался, удар за ударом.
Взять полено. Поднять. Поставить. Удар.
Каждый взмах топора дрожью отзывался в руках, мышцы болели, плечи ныли. Пот каплями выступал на лице, даже волосы взмокли.
– Позвольте мне, пожалуйста, сделать это для вас.
Топор на полпути застыл в воздухе.
Капитан Бек, в бриджах, ботинках, без рубахи, в одной тонкой белой майке. Щеки порозовели после бритья, светлые волосы еще влажные. Несколько капель на майке.
Вианна вдруг почувствовала себя неловко в домашнем платье, рабочих башмаках, с небрежно заколотыми волосами. Она опустила топор.
– Есть работа, которую должен делать мужчина. Вы слишком хрупкая, чтобы колоть дрова.
– Я справляюсь.
– Конечно, справляетесь, но зачем? Ступайте, мадам. Присмотрите за дочерью. Я вполне могу сделать для вас такой пустяк. Иначе матушка выпорет меня ремнем.
Надо бы продолжать, но она отчего-то не могла. Вианна инстинктивно попыталась удержать рукоять, но он осторожно вынул топор из ее руки.
Глаза их встретились.
Она отпустила топор и отшатнулась так стремительно, что споткнулась. Он удержал ее, подхватив за талию. Пробормотав благодарность, она удалилась, гордо выпрямив спину. Потребовалось все самообладание, чтобы не броситься бегом. Но, взявшись за дверную ручку, она чувствовала себя так, словно мчалась от самого Парижа. Сбросила тяжелые башмаки, которые пролетели по коридору и грохнулись с глухим стуком на пол. Последнее, что ей нужно, так это любезность со стороны человека, вторгшегося в ее дом.
Шваркнув дверью, она ушла в кухню, разожгла плиту и поставила кастрюлю с водой на огонь. Подойдя к лестнице, крикнула Софи, чтоб та поскорее спускалась завтракать.
Пришлось звать дважды, а потом еще и пригрозить, прежде чем Софи соизволила сползти вниз. Волосы растрепаны, лицо мрачное и недовольное, и опять надела платье-матроску. За десять месяцев, что Антуана нет дома, она успела из него вырасти, но упорно продолжала носить.
– Я готова, – пробурчала она.
Шаркая ногами, подошла к столу.
Вианна поставила перед дочерью тарелку с кукурузной кашей. Сегодня утром хотелось пошиковать, и она добавила ложку консервированных персиков.
– Мам, ты что, не слышишь? Кто-то стучится.
Вианна растерянно мотнула головой (она сейчас слышала только стук топора) и метнулась к двери.
На пороге стояла Рашель с малышом на руках, с другой стороны к матери прижалась Сара.
– Ты собираешься вести урок в бигуди?
– О! – Вианна совсем растерялась. Да что с ней такое? Сегодня же последний учебный день перед каникулами. – Софи, пойдем скорее, мы опаздываем.
Метнулась обратно, прибрала со стола. Софи дочиста вылизала тарелку, так что Вианна просто положила ее в раковину – можно помыть и позже. Накрыла крышкой кастрюлю с остатками каши, убрала персики и помчалась наверх переодеться. В мгновение ока сняла бигуди, расчесала волосы, схватила шляпку, перчатки, сумочку и поспешила к Рашель и детям, которые дожидались ее в саду.
Капитан Бек стоял у сарая, майка взмокла и прилипла к телу, сквозь влажную ткань стали заметны волосы на груди. Топор он небрежно забросил на плечо.
– А, привет, – радостно улыбнулся он гостям.
Рашель внимательно изучала немца.
Бек растерянно опустил топор.
– Это ваша подруга, мадам?
– Рашель, – сдержанно представила Вианна. – Моя соседка. Капитан Бек. Он… он остановился у нас.
– Привет, – повторил Бек, вежливо кивая.
Вианна тихонько подтолкнула Софи в спину, и они все вместе выбрались на дорогу через заросли высокой травы.
– А он симпатичный, – заметила Рашель, когда они проходили мимо аэродрома. За оградой из колючей проволоки царила суета. – Ты мне об этом не сказала.
– Что, правда?
– Уверена, ты не можешь этого не замечать, даже странно, что переспрашиваешь. А как он вообще?
– Немец.
– Солдаты, которые квартируют у Клер Моро, похожи на сардельки с ногами. Пьют как лошади и храпят как свиньи. Думаю, тебе повезло.
– Это тебе повезло, Рашель. К тебе в дом никто не вломился.
– Хоть какое-то воздаяние за нищету. – Она подхватила Вианну под руку: – Не убивайся ты так. Я слышала, у них приказ вести себя «корректно».
– На прошлой неделе, – Вианна печально посмотрела на подругу, – Изабель отрезала себе волосы на глазах у капитана и заявила, что красота для французов должна быть verboten.
– Ух ты. – Рашель не смогла скрыть улыбку.
– Не смешно. Нас всех расстреляют из-за ее характера.
Улыбка Рашель погасла.
– Ты не могла бы с ней поговорить?
– Поговорить-то я могу. Да только когда она кого-нибудь слушала?
– Вы делаете мне больно, – возмутилась Изабель.
Мужчина оторвал ее от стены и стремительно поволок по улице, она едва поспевала за ним. Когда, споткнувшись, она едва не упала, он резко дернул ее вверх и ухватил еще крепче.
Думай, Изабель. Он не в форме, значит, из гестапо. Плохо дело. И он видел, как она испортила плакат. Это считается саботажем или шпионажем? Или, может, сопротивлением немецкой оккупации?
Но это же не подрыв моста и не передача военных секретов англичанам.
Я просто художница… хотела подрисовать вазу с цветами… Никакая не V а просто вазочка. И не сопротивление вовсе, а всего лишь маленькая дурочка рисует на единственной бумаге, которую сумела разыскать. Я никогда в жизни не слышала о генерале де Голле.
А если они не поверят?
Мужчина остановился перед дубовой дверью с металлическим молотком в форме львиной головы. Стукнул четыре раза.
– К-куда вы меня ведете? Это что, черный ход в штаб-квартиру гестапо?
О допросах в гестапо ходили жуткие слухи. Говорили о пытках и издевательствах, но наверняка никто ничего не знал.
Дверь медленно отворилась, в проеме показался пожилой мужчина в берете. В толстых губах торчала самокрутка. Увидев Изабель, он нахмурился.
– Открывай! – прорычал тот, что притащил Изабель, и старик отступил с дороги.
Изабель втолкнули в прокуренную комнату. Дым стоял такой, что у нее глаза заслезились. Она узнала лавку, где торговали всякими мелочами, пуговицами, нитками, – ее недавно закрыли. Сквозь клубы сигаретного дыма Изабель разглядела пустые прилавки, сдвинутые к стенам; в углу приткнулась металлическая вешалка для шляп. Большое окно заколочено досками, а дверь, выходящая на рю Ла Гранд, изнутри забаррикадирована.
В комнате их ждали еще трое: высокий седеющий мужчина, одетый в какие-то лохмотья, стоял в углу; тут же сидел парнишка, а за кофейным столиком устроился симпатичный парень в рваном свитере, поношенных штанах и стертых башмаках.
– Кто это, Дидье? – спросил старик, открывший им дверь.
Изабель наконец-то посмотрела на своего похитителя. Высокий здоровяк, похожий на циркового силача, с мощным тяжелым подбородком.
Она выпрямилась, расправила плечи, чтобы казаться повыше, вскинула голову. Изабель понимала, что выглядит не слишком воинственно в своем простеньком ситцевом платье, но не собиралась доставлять им удовольствие, показывая свой страх.
– Застукал ее, когда мелом малевала V на немецких плакатах, – сообщил здоровяк Дидье.
Изабель стиснула кулак, пытаясь стереть следы мела, пока никто не заметил.
– Что скажете? – поинтересовался мужчина из угла. Главный, наверное.
– Нет у меня мела.
– Я видел.
– Вы не немцы! – Изабель решила использовать шанс, обращаясь к силачу. – Вы же французы, держу пари. А вы, – обернулась она к старику, – вы же мясник. – Мальчишку она решила игнорировать, но с жаром заговорила с парнем в поношенном тряпье: – Вы кажетесь изможденным и голодным, на вас одежда старшего брата или чья-то еще, уже выброшенная. Вы коммунист.
Он улыбнулся и сразу преобразился.
Но больше всего ее тревожил мужчина в углу. Главный.
Изабель решительно шагнула к нему:
– Вы похожи на арийца. Наверное, силой привели сюда остальных.
– Я знаю его всю свою жизнь, мадемуазель, – сказал мясник. – Воевал вместе с его отцом – и вашим – на Сомме. Вы ведь Изабель Россиньоль, да?
Изабель молчала. Это что, какая-то ловушка?
– Молчит, – усмехнулся коммунист. Поднявшись, он подошел к Изабель: – Молодец. Зачем вы нарисовали V на плакате?
Изабель вновь не нашлась что ответить.
– Я Анри Наварра. – Он остановился на расстоянии вытянутой руки. – Мы не немцы и не сотрудничаем с ними, мадемуазель. – Многозначительный взгляд. – Не все французы покорны и беспомощны. Итак, зачем вы портили немецкие плакаты?
– Ничего больше не могла придумать, – пролепетала она.
– В смысле?
– Я услышала речь де Голля по радио.
Анри коротко глянул на старика. Изабель заметила этот безмолвный стремительный диалог и окончательно убедилась, что главный здесь симпатичный коммунист Анри.
Тот снова повернулся к Изабель:
– Если бы вы могли сделать что-то еще… более существенное, вы бы решились?
– Что вы имеете в виду?
– В Париже есть человек…
– Точнее, группа людей, из Музея Человека… – поправил здоровяк.
– Мы не говорим больше, чем нужно, Дидье, – предупреждающе вскинул руку Анри. – Итак, этот человек, рискуя жизнью, издает памфлеты, которые мы можем распространить. Надо растормошить французов, тогда у страны появится шанс.
Анри достал из кожаной сумки, висевшей на спинке стула, пачку бумаг. В глаза бросался заголовок: «Да здравствует генерал де Голль!» Сам памфлет – это открытое письмо маршалу Петену с критикой капитуляции. И финальная фраза: «Мы поддерживаем генерала де Голля».
– Ну как? – тихо спросил Анри, и в его вопросе Изабель услышала тот самый призыв к оружию, которого так долго ждала. – Возьметесь распространять листовки?
– Я?
– Мы все коммунисты и радикалы, – пояснил Анри. – Нас они уже знают. А вы обычная девушка. И очаровательная. Вас никто не заподозрит.
Изабель не колебалась ни секунды:
– Да, я согласна.
Мужчины наперебой принялись ее благодарить, но Анри заставил всех замолчать.
– Этот парень, издатель, рискует жизнью, сочиняя и набирая текст, кто-то еще рискует жизнью, печатая листовки. Мы рискуем, привозя их сюда. Но вас, Изабель, могут схватить, когда вы будете их расклеивать. Не ошибитесь. Это вам не рисовать мелом на плакате. Это карается смертью.
– Меня не поймают, – заверила Изабель.
– Сколько вам лет? – улыбнулся Анри.
– Почти девятнадцать.
– А. И как это такое юное создание сумеет спрятать листовки от родных?
– Семья – не проблема. Они не обращают на меня внимания. Но… в нашем доме остановился на постой немецкий офицер. А мне придется нарушать комендантский час.
– Это будет нелегко. Пойму, если вам страшно. – Анри уже сомневался.
Конец ознакомительного фрагмента.