Глава 8. Тихие радости
С Лидой Федор жил хорошо. Мать они сперва оставили в вагончике, а сами перебрались на частную квартиру, а потом и мать забрали к себе. Через год у них родился крепыш Васька, и дом наполнился тряпками, колготой, и в нем совсем не осталось места свободному времени.
Заработки у Федора были приличные, и Лида какое-то время могла не работать. Она поправилась, росту, правда, в ней не прибавилось, но носик вздернулся кверху еще сильнее и больше она не сквернословила. Да и Федор этого очень не любил.
– Женщине мерзость пачкать рот матерщиной и блевотиной, – грубо, но просто сказал он ей в первый же вечер в вагончике, когда Лида от радости стала пить водку из горлышка бутылки и через слово материться. Лида поняла, что это приказ, а не рассуждения, и покорилась.
– Федя, это меня война такой сделала, – оправдывалась она.
– Нет, Лида, это мы войну сделали! Мы!
Стихи Федор больше не читал. Стихи! Лишь иногда в тяжкие минуты, когда было больно, для наполнения души светом и для придания жизни призрачного смысла, про себя «проговаривал» их и даже напевал на какой-нибудь мотив. «Я помню нежность ваших плеч – они застенчивы и чутки…»
В брак с Лидией Федор вступил ровно через год после того, как был оформлен его развод с Катей. С Катей они поговорили по-хорошему, и та заботливо (в последний раз) спросила, не болит ли у него нога.
– Нога не болит, – ответил Федор.
– Славский просит моей руки, – сказала Катя. – А на той неделе он, представляешь, подрался с Тумановым!
Федор пожал плечами. Ему это было уже почти что все равно. Время драк и дуэлей для него закончилось. А в драке режиссера с дирижером было что-то жалкое и смешное. Трудно было кого-то из них представить даже Раулем. Не спектакль и не симфония, а так, толкучка на выгоне. И он чуть не сказал, едва сдержав себя: «Хорошо еще, Катя, не просит твоей ноги!»
Лида первое время, дурея от счастья, все заглядывала в глаза Федору и допытывалась у него, отчего он так изменился, не смеется, бежит шумной компании, не приглашает друзей, сам не ходит никуда. Не выпивает? Не заболел ли?
– Тебе хочется, чтобы я пропал у какой-нибудь бабы в подоле?
– Нет, Феденька, что ты! Разве я этого хочу? Не заскучал бы ты дома один.
– Я дома не один, – ответил Федор. – Нас трое, а с мамой твоей четверо. Где ж я один?
Года два у него сжималось сердце, когда он слышал обращенное к нему ласковое «Феденька», но ни разу не сорвался и не охладил искренний порыв жены грубым словом или жестом. Он решил, что в семье обязательно хоть один человек, но должен быть счастлив. А другой обязан этот огонек поддерживать всю оставшуюся жизнь. Тогда еще есть вероятность того, что и дети их и внуки не потеряют с пеленок интереса к жизни и не станут ненужными ей, как аппендикс…
Когда он шагал с работы домой, делая крюк, первое время нет-нет, да и спрашивал себя, зачем он так поступил, ведь ему, по большому счету, в тот момент никто не был нужен, а меньше всех Лида… Вообще, кто бы мог подумать, что он женится на Лидке, одной из случайных знакомых, которых у него было пруд пруди. Но когда он пробовал вспоминать, других девушек, вроде как, и не было вовсе. Все-таки у меня началось все с пиратов, думал Дрейк.