Глава 5
Очутившись в лодье, с зажатым ртом и веревкой на руках, Лютава быстро сообразила, к кому попала. Леших от людей она отличала мгновенно, своим не было надобности ее похищать, а чужие в округе имелись только одни – вятичи. Судя по неясному шуму, приглушенному шепоту и плеску весел, здесь собрались все два десятка. И едва ли княжичу Доброславу вздумалось вывести своих людей на ночную рыбалку – скорее всего, они покидают Ратиславль совсем, причем без согласия хозяев. Как это вышло, Лютава знать не могла и надеялась только, что обошлось без кровопролития. Впрочем, тогда за вятичами уже гнались бы и даже до Ярилиной плеши они не добрались бы так скрытно.
Она полулежала, свернувшись, на корме, прямо на грязном дне лодьи, среди поклажи. Лодьи быстро скользили вниз по течению Угры. Вятичи рисковали, плывя во тьме по чужой реке, но до летних засух было еще далеко, а река была им не совсем незнакомой. Лютава лежала с закрытыми глазами, слушая шум ветра в вершинах деревьев по берегам, крики ночных птиц, плеск воды у бортов. Тьма и Вода – стихии Темной Матери, и Лютава, очутившись внезапно на ночной реке, стремительно несущей ее неведомо куда, чувствовала себя так, будто мчится куда-то в ладонях самой своей покровительницы. И вот уже через саму ее душу течет черная вода, а над головой разворачивается дорога из сияющих, совсем зимних ясных звезд. Черная вода омывает каждую косточку, пронизывая само тело, как тень, наполняя силой и покоем, унося тревогу, слабость и неуверенность.
Лютава почти не помнила, где она сейчас, не чувствовала ни прежнего страха и негодования, не ощущала даже жестких досок, в которые упиралась спиной и боком. Из-под пелены обыденного проступили иные образы, вокруг зазвучали иные голоса.
– Ты звала меня, сестра? – шепнул бесплотный голос.
Это не была обычная человеческая речь, но Лютава легко понимала голос из Нави. Совсем рядом находилась вила Угрянка, дух и хозяйка родной реки племени угрян.
У всякого волхва имеются в Нави собственные друзья и помощники. Как без проводника из местных жителей чужой не найдет дороги, так и в Нави волхву нет пути без помощи дружественного духа. Чем больше таких помощников раздобудет себе волхв и чем сильнее они, тем сильнее он сам и тем шире его возможности. У Лютавы их было пока только двое: Радомир и Угрянка.
С берегиней Угрянкой Лютава встретилась на следующее лето после того, как переселилась в Остров. Весной, на русальной неделе, она однажды водила хоровод с другими девушками на берегу Угры. Это место так и называлось – Русалица. Именно здесь каждый год девушки чествовали вил песнями, хороводами, оставляли им свои дары – новые белые рубашки, рушники, угощения. На прибрежной поляне росло несколько старых ив, на которых так любят сидеть и качаться вилы. Огромные, со множеством переплетенных стволов, часть из которых лежала на земле, оставаясь живыми, с ветками, свесившими узкие листья в воду и на песок, ивы напоминали старых бабок-простоволосок, собравшихся тут на тайную ворожбу.
Лютава не заметила, откуда взялась в их кругу эта странная, незнакомая девушка. Просто она вдруг появилась, и Лютава обнаружила, что ее руку сжимает прохладная, влажная, легкая рука. Сорочка на незнакомке была в мокрых пятнах и сидела неловко, будто чужая, и подпоясалась та жгутом из осоки. Длинные, спутанные, тоже влажные волосы окутывали ее до колен, а лица было почти не видно из-под пышного венка.
Да это же вила, дочь леса и воды! В этот срок им разрешено выходить на землю и даже встречаться с людьми. А надета на ней одна из тех новых сорочек без вышивки, которые весной именно для этого развешивают на деревьях у воды.
Никто, кроме Лютавы, ее не замечал, а вила кружилась вместе со всеми, пела звонким красивым голосом, нежным и протяжным, как летняя чистая речка, прогретая солнцем. Ведь весной, когда все сущее расцветает и тянется к солнцу, бессмертным и вечно юным вилам тоже хочется веселья!
Изредка поглядывая на нее, Лютава не могла разобрать лица: под зеленью венка лишь что-то поблескивало и переливалось, будто солнечная рябь на поверхности воды. И все же ей казалось, что вила отвечает ей улыбкой и даже подмигивает. Когда пришла пора обмениваться подарками, Лютава подарила Угрянке гребень, а та подала ей мокрый венок. Так Лютава приобрела второго духа-покровителя. Раз в год она приносила Угрянке сорочку, ленты, бусы, гребни, угощала ее пирогами, яйцами и кашей, плясала с ней в хороводе, и вила веселилась в теплом человеческом кругу, где никто ее не видел. Это веселье, правда, продолжалось недолго – дней двадцать, от Ярилы Сильного до Купалы. Зимой, когда реку сковывал лед, Угрянка спала, но в остальное время ее можно было позвать, и она быстро оказывалась рядом.
– Что с тобой, сестра? – шептал нежный и мягкий, как теплые струи летней реки, голос, не слышный никому, кроме Лютавы. – Везут тебя чужие люди, а ты молчишь, не зовешь, помощи не просишь. Хочешь, помогу тебе? Хочешь, лодьи опрокину, всех перетоплю, тебя только вынесу, на крутой бережок, на зеленую траву-мураву положу?
– Со мной сестра моя, – мысленно ответила Лютава. – Ты, сестра милая, ступай-ка лучше к моему брату Лютомеру, расскажи ему, где я. А попросит он – помоги его лодьям, понеси их побыстрее.
– Хорошо, сестра. Все исполню.
И только Лютава услышала, как слегка колыхнулась тихая вода под самым берегом. Хозяйке реки не надо и плыть – как пожелает, так и выйдет из воды в любом месте на всем протяжении реки, от истока до устья, где сливается она с Окой, своей матерью.
Немного успокоившись, Лютава задремала. А на рассвете ее вдруг словно толкнуло изнутри – Лютомер стал искать ее. И к ней вернулась уверенность: брат уже шел к ней, а значит, был все равно что уже здесь.
Утром над рекой висел туман, от воды веяло холодом. Кто-то, пока она спала, набросил на нее теплый шерстяной сукман. В этой же лодье она обнаружила Доброслава. Молинки не было – видимо, ее везли на другой.
Часть утра тоже прошла в дороге. Иногда Лютава ворочалась, отлежав бока, и тогда чей-нибудь сердитый голос приказывал:
– Не дергайся, краса ненаглядная! Пошевельнешься – зарежу!
Надо думать, до вятичей дошла ее слава волхвы, и они опасались ворожбы. Но Лютава шевелилась: авось не зарежут.
– Да ладно, что ты! – возразил однажды кто-то. – Не будет же она из лодьи в воду прыгать со связанными руками!
– А чего ей не прыгнуть? – отозвался сердитый голос. – Она же ведьма – не утонет!
Лютава и правда знала, что Угрянка не даст ей утонуть даже со связанными руками. Но тогда им пришлось бы расстаться с Молинкой.
Ближе к полудню вятичи пристали и выбрались на берег – размяться и приготовить поесть. Припасов у них с собой почти не имелось, но по пути, уже на рассвете, они не постеснялись вынуть чью-то чужую сеть, поставленную с вечера. Улова хватило на уху, и вскоре огонь уже облизывал днище большого черного котла.
Девушек тоже вынесли из лодей и положили на траву. К ним подошел Доброслав и остановился, рассматривая сверху свою добычу, будто увидел впервые.
– Хоть бы поздоровался, Святомерович! – заметила Лютава.
– Здравствуй, коли не шутишь! – приветливо ответил Доброслав. – Как спалось?
– Хуже некуда. Все бока отлежала, да еще дрянь такая снилась, не поверишь. Будто украл нас с сестрой из отчего дома гость, которого мы со всей лаской принимали. Ни богов не побоялся, ни чуров, ни совести. Приснится же такое!
– Мне тоже не сон виделся, а одно огорчение. Будто хозяин ласковый, к которому я с открытым сердцем приехал, меня погубить задумал, корнями обвести. И пришлось будто мне ночью из чужого дома бежать.
– Это ты съел на ночь что-нибудь не то! – язвительно ответила на это Молинка.
– Пирожок нашептанный? – Доброслав выразительно посмотрел на Лютаву.
А она удивилась: ему-то откуда знать про нашептанные пироги?
– Кто же тебя угощал – ты ведь не красна девица!
– Да видно, и моя любовь понадобилась кому.
– Мне она понадобится, когда мерин мерина родит! – Лютава рассердилась. – Вели развязать. Нам отойти надо.
Доброслав кивнул одному отроку и глазами показал на Лютаву:
– Развяжи вот эту. А вторую погоди пока. Пусть идет, и провожать не надо, нечего девицу смущать. Только если ты, красавица, из-за кустика не вернешься, я сам твоей сестре горло перережу. А если она не вернется – тебе. Ясно?
Ничего не ответив, Лютава с трудом села и стала растирать затекшие руки. Встать пока не получалось, все тело ломило, как у бабки Темяны перед ненастьем. Будило помог ей подняться и повел к опушке близкого леса.
Отослав его назад, Лютава обняла толстую березу, прижалась к ней всем телом и попыталась расслабиться, слиться с деревом, чтобы позаимствовать его сил. Помогло, стало легче. Ломота в теле постепенно уходила, перетекая в землю через корни березы, темными каплями падая в царство Марены. В голове яснело.
– Ты там что? – с тревогой позвал из-за куста Будило.
– Здесь я, здесь! – откликнулась Лютава. – Погоди, отдыхаю.
Мельком она подумала, что, в общем, могла бы уговорить березу отвечать ее, Лютавы, голосом. Сейчас, в русалий месяц, это совсем легко. Но это средство могло бы помочь, если бы ей требовалось просто уйти. Но так заморочить вятичей, чтобы увести и сестру, она пока неспособна. Сложные мороки на многих людей сразу умеют наводить только старшие волхвы – бабка Темяна, Росомана. А что Доброслав зарежет одну, если убежит вторая, она вполне верила. Они уже достаточно далеко от Ратиславля, чтобы беглецы не боялись потерять заложниц. Кто же его в Ратиславле так напугал-то?
– Чего ты хочешь? – спросила она у Доброслава, когда все уже расположились вокруг котла и хлебали уху.
Кормили пленниц по очереди – пока Лютава ела, Молинка сидела со связанными руками. Когда Лютава передала сестре ложку, руки связали ей, и теперь у нее появилась возможность поговорить.
– Чего я хочу? – Доброслав, налегая на уху, бросил на нее вопросительный взгляд поверх ложки.
– Зачем нас увез?
– В Гостилов доставлю, к отцу.
– А там?
– А как за вами приедут, велю сперва войско собрать и с нами на хазар идти.
– Велю! – повторила Лютава. – Не рано ли ты угренским князьям приказывать начал?
– В самый раз! – решительно ответил Доброслав, но Лютава видела, что он как раз в этом сомневается. – Твоя мать была из вятичей, а родне помочь не хотите! Да теперь, как смолянский князь помер, вам по старому ряду не жить.
– У вашего стремени нам теперь ездить! – издевательски пробормотала Молинка, дуя на горячую уху в ложке. Даже в таком невеселом положении она была не прочь поесть. – Сейчас, только онучи перемотаем!
– Да! – сердито подтвердил княжич. – И у стремени! Не хотите по-доброму – мы с вами по-иному поговорим.
Лютава молчала: ей надоела пустая перепалка. Сейчас, когда смолянский князь умер, а новая княгиня не дает о себе знать и старые уставы нарушены, Доброслав решил попробовать перетянуть угрян на свою сторону силой.
После еды, когда отроки спешно обмыли котел, а кострище прикрыли дерном, дружина Доброслава снова погрузилась в лодьи и продолжила путь. На этот раз пленницам связали ноги, оставив руки свободными, но что они могли сделать посреди реки? Сидя на корме, Лютава постоянно видела в локте от себя двух угрюмых отроков-гребцов. Вздумаешь шалить – так и огреют веслом по голове.
Как-то один ей подмигнул. Она отвернулась.
Плыли весь день. Миновали несколько весей, но на берег не выходили: Доброслав не рисковал общаться с данниками Вершины, хотя здесь жили в основном вятичские роды, пришедшие с Оки, да и едва ли в такой отдаленности от Ратиславля княжеских дочерей кто-то знал в лицо. Тем не менее, когда впереди опять показывались серые крыши на высоком берегу, девушек накрывали суконными свитами, так что их не только узнать, но и увидеть было нельзя.
Еще до сумерек приблизились к устью Угры. Миновали старый голядский городец Ильган: его разорил дед Братомер, воюя с непокорной голядью. Городец так и пустовал, площадка и оплывшие валы со сгоревшим частоколом зарастали кустами, хотя угрян вокруг жило немало и в ближнем же селище у бабы Темяны имелась родня.
Впереди лежала Ока, владения вятичей. Про Оку с ее многочисленными притоками и загадка есть: у каких семи матерей одна дочь и та своих матерей старше? Когда лодья выходила из Угры, Лютава быстро приподнялась, перевесилась через борт и опустила руку в воду. Кто-то из гребцов выронил весло, вскочил, схватил ее за плечи, дернул назад, бросил на дно – но она успела ощутить на ладони скольжение прохладных струй. Словно руку подала на прощание.
Но вот лодьи вышли в Оку, которая в этих краях поворачивала с полудня на восток. Путь лежал в верховья, приходилось двигаться против течения, и продвижение замедлилось. Лютава прислушивалась: в Оке правила другая хозяйка, с иным нравом. Несмотря на опыт хождения в Навь, Лютаве было тревожно, неуютно, даже страшновато. Впервые в жизни она покинула пределы угренских земель. И хотя она, дочь князя, в доме которого гостили купцы и воины, побывавшие в далеких странах, не думала, как жители глухих весей, будто за нашей рекой весь белый свет кончается, все же и для нее на чужой реке начинался несколько иной белый свет.
На этот раз в сумерках пристали к берегу и начали устраиваться на ночлег. Для девушек даже наломали лапника, накрыли его травой, отроки одолжили им теплые шерстяные сукманы, но руки обеим после ужина снова связали. В течение всей ночи отроки сторожили их, сменяя друг друга.
Сон не шел. Думая о своем положении, Лютава чувствовала гнев и негодование. Она тоже понимала, что означает для племени угрян их с Молинкой похищение. Или Ратиславичи попытаются вернуть их и отомстить – тогда ее близкие родичи, отец, братья и прочие, пойдут в бой, из которого многие не вернутся. А если князь предпочтет переговоры – ей придется навсегда остаться среди вятичей и назвать своим мужем кого-то из рода князя Святомера. И что тогда станет с ее зароком? К тому же угряне будут обязаны дать-таки дружину для хазарской войны. Короче, все было плохо, и Лютава не шутя раздумывала, как бы побыстрее вырваться из рук вятичей. Но и те понимали, как много дает им обладание Вершиниными дочерями, поэтому не спускали с них глаз.
К следующему вечеру миновали устье Жиздры. Хоть одно в этом подневольном путешествии было хорошо: впервые в жизни Лютава увидела край, из которого была родом ее мать, и теперь озиралась с живым и даже трепетным любопытством, будто надеялась обнаружить здесь какой-то ее след.
Она не видела свою мать уже шесть лет. Но княгиня Велезора не умерла – по крайней мере, об этом никто не знал. Однажды осенью, как раз после того как Лютава водворилась на Волчьем острове, она просто исчезла из Ратиславля. Князь Вершина искал ее и выждал год, преже чем склонился на уговоры родичей посватать другую жену. Ему хватило бы и Замили, но без княгини нельзя.
А они с Лютомером все эти годы, подрастая и обучаясь, снова и снова исследовали незримые тропы Нави, отыскивая след своей матери. И не могли найти ее: ни среди живых, ни среди мертвых.
Ночевали на этот раз под крышей – Доброслав выбрал большую весь, дворов из десяти, и велел пристать к берегу. В верхнем течении Оки вятичи обитали уже несколько веков, расселившись по верхним ее притокам: Жиздре, Зуше, Упе, Осетру. Пытались двигаться понемногу на северные притоки, Нару и Протву, но там голядь крепко держала свои земли и вытесняла чужаков. Но здесь, между верховьями Оки и Дона, вятичи во множестве разбросали свои селища: укреплений не строили, свободно располагали дворы над пологими склонами речных долин, заселяли мелкие лесные речки, а на старых, от голяди оставшихся городищах собирались на вече и священные празднества. Жили в срубных полуземлянках, где в северном углу сидела выложенная из камня и подмазанная глиной печь.
Еще не темнело, но Доброславовы отроки устали, весь день налегая на весла. Здешние жители принимали гостиловского княжича с уважением и некоторой тревогой. Все знали, что он ездил к смолянскому князю просить войска, и то, что он возвращался в сопровождении только собственной дружины, не слишком обнадеживало.
В этой веси Доброслав выменял для пленниц по резному гребешку, по полотенцу, чтобы хоть было чем вытереть лицо после умывания, по ложке – хлебать уху на привалах, и по теплой шерстяной свите, хоть и поношенной. Все эти приношения обе девушки приняли с удовлетворением: до Гостилова путь еще лежал неблизкий, а им, судя по всему, придется проделать его до конца. Если их не догнали и не отбили на Угре, то на подготовку войны в чужой земле Ратиславичам потребуется время.
Доброслав, видимо, угадал, что о побеге его заложницы не думают, поэтому сам немного успокоился и после второго ночлега уже не приказывал связывать их ни днем во время пути, ни даже ночью.
До Гостилова на Упе, где жил старший вятичский князь Святомер, оставалось два перехода. Селище для ночлега попалось несчастливое: две зимы назад сюда заходила неведомая хворь, и теперь две избы из пяти стояли пустыми. Местный старейшина предложил княжичу устраиваться в которой пожелают, и Доброслав занял обе. Чтобы не дымить в избе, отроки разложили во дворе костер, варили похлебку в большом котле: в него пошла и рыба, выловленная по пути, и две утки, подстреленные в камышах на мелководье Селяшкой и Чичерой – младшими братьями Доброслава, и горсть ранних грибов, которыми угостили гостеприимные хозяева. Ничего больше они дать не могли, поскольку и сами исхудали, на грибах, рыбе и травах дотягивая до нового урожая.
Лютава и Молинка, пока похлебка варилась, обсуждали с зашедшей большухой возможность истопить баню – после долгой дороги под солнцем им хотелось и помыться, и прополоскать сорочки. Вдруг откуда-то сверху долетел протяжный крик; приземистый круглолицый Чичера, мешавший в котле, от неожиданности выронил ложку. Все замолчали и подняли головы.
А Доброслав переменился в лице, вскочил и бросился к реке.
Над Окой и оврагом, вдоль которого вытянулось селище, кружил лебедь – крупный, белый. Завидев людей, он не умчался прочь, а снизился, описал еще один круг над крышами и снова закричал.
– Ой! – отчетливо услышала Лютава за спиной голос Селяши. Это был родной брат Доброслава, отрок моложе его лет на десять, но очень похожий лицом.
Доброслав, придерживая шапку, не отрываясь следил за лебедем. Белая птица Лады описала над головами еще один круг и скрылась за рощей. Княжич проводил ее глазами, и на его лице отражались самые разнообразные чувства: волнение, тревога и тайная радость.
Лютава тоже не отводила от птицы глаз. Не оставляло ощущение, что перед ней не просто живое, а разумное существо. Или посланец богов, или…
На опушке мелькнуло что-то белое, и сразу подумалось, что лебедь, улетевший за лес, возвращается, только почему-то по земле. К тому же он заметно прибавил в росте…
Из-за деревьев вышла молодая женщина – высокая, стройная. Ее волосы прятались под простым повоем без рогатой кички – значит, у нее пока нет детей, – а рукава рубахи спускались до травы. Она была так хороша собой, что впору было усомниться, не звезда ли сошла с неба: белая кожа, правильные черты, яркие голубые глаза, тонко выписанные золотые брови. Лютава мельком подумала: не из солнцевых ли дев, сотворенных из искр Сварогова горна для службы Дажьбогу? Уж верно, и солнце не отказалось бы от такой прислужницы: лицо ее сияло победным внутренним светом, выражая гордую уверенность и силу, ум, дружелюбие и даже нежность. Неудивительно, что у отроков, выбежавших из землянки на крик лебедя, при виде нее сделался ошарашенный вид.
Княжич Доброслав шагнул ей навстречу и поклонился.
– Здравствуй, матушка, – хрипло сказал он.
И потрясенная Лютава наконец сообразила, кто это может быть. Это Семислава, жена оковского князя Святомера. Лютава даже вспомнила, как женщины в Ратиславле судачили о второй Святкиной женитьбе: дескать, поехал он к Будогостю, князю воронежских поборичей, сватать дочь того за своего старшего сына Доброслава, однако, увидев невесту, решил жениться на ней сам. Это было где-то за год до того, как Лютава ушла на Остров, но говорили об этом еще долго. Теперь стало ясно, отчего Святомер так потерял голову, что обидел родного сына. Если бы к этой деве, как в сказании, спустился свататься сам Дажьбог, никто бы не удивился.
Конец ознакомительного фрагмента.