Солнечная. Смертельный номер (Юлия Орехова)

– Ну, наконец-то ты пришел, Дмитрий Алексеич! – Марина вскакивает со своего места и бежит навстречу крупному молодому мужчине в белом халате, который идет по больничному коридору с двумя пластиковыми стаканчиками кофе в руках. Волосы у Марины легкомысленно выбились из-под белой шапочки, сильно подведенные глаза сияют, острые коготки выкрашены в ярко-красный. Она вся как на шарнирах, даже чуть подпрыгивает от нетерпения.

– А я уж думала – все, пропало свидание. В субботу, кто ж тут вместо меня торчать захочет…

– Я бы не сказал, что внеплановая ночная смена – предел моих мечтаний, – поравнявшись с ней, мужчина дружески чмокает ее в щеку. – Но когда меня о чем-то просит красивая женщина, я не могу сопротивляться. Так что у тебя там за свидание? Кто счастливчик?

Марина слегка краснеет и начинает объяснять. Одновременно с этим она снимает белый халат, подкрашивает губы, роется в своей сумочке и пытается привести в порядок прическу:

– Мы по интернету познакомились. Переписывались почти месяц, и знаешь, он такой чуткий, такой… Кроме того – блондин, улыбка приятная, часы дорогие.

– Я понял, понял, можешь не продолжать. Часы – это серьезный аргумент, – ухмыляется он.

Марина чувствует в его голосе сарказм, чуть хмурится, но деваться ей все равно некуда, и она не обижается.

– Ладно, смотри, – весело тараторит она. – К утреннему обходу я уже вернусь, так что никто моего отсутствия заметить не должен. Если будут звонить или, не дай бог, придут с проверкой, скажи, что я на часик отлучилась, а ты меня подменяешь… Хотя, я думаю, до этого не дойдет. Чтобы не скучал, я тебе бренди и бутерброды оставила, все, как ты любишь. Там, в столе, в третьем ящике… Что еще? Бабуля из 15-ой вчера умерла, мотоциклиста перевели в хирургию, беспокойных вообще нет. Не дежурство – мечта!

– А в четвертой палате сейчас кто? Там дверь приоткрыта, я видел.

– Ах, да, – Марина смотрит на часы. – В четвертой новенький. Кома третьей степени. Поступил сегодня в первой половине дня. Самоубийца. Но он в себя в ближайшее время точно не придет, так что… Слушай, там в журнале все записано, ты посмотри, если интересно. Ну, я пошла…

– Марин, ну что ты как неродная, ей-богу? Ничего с твоим принцем не случится – подождет 10 минут. Выпьешь со мной кофе и дуй на свое свидание. Вот держи, – он лезет в карман и извлекает оттуда шоколадку.

Медсестра что-то соображает, снова смотрит на часы, потом на шоколадку. В конце концов машет рукой и смеется:

– Давай сюда свою отраву, искуситель. Только Колесниковой не проболтайся, а то мы с ней на диете, – она хищно впивается в шоколад и мычит от удовольствия.

– Могила, – уверяет ее искуситель и откидывается на спинку крутящегося кресла. – Так что там с парнем из четвертой палаты?

– Да ничего особенного, – Марина делает глоток кофе и продолжает. – Нажрался таблеток, хотел откинуться, да тут соседка пришла. То ли ключ у нее был, то ли дверь он закрыть забыл – я не поняла толком. Приходит, а этот красавец лежит на полу и пену изо рта пускает. Скорая приехала, стали откачивать, а он уже в коме…

– Может, просто передозировка?

– Нет. Тут не наркотики… Мммм… Господи, какая вкусная шоколадка! – она отламывает еще один кусочек и отправляет его в рот. – Там темная какая-то история… Вроде как записку он даже оставил. Ну как они все пишут – простите, моя жизнь сплошное недоразумение и никакого смысла с вами тут оставаться я не вижу… Прошу никого не винить и все такое.

– Нормальный повод для 14 лет.

– Согласна. Но этому, из четвертой, под тридцатник уже… И, знаешь, я вот на него сегодня все смотрела, думала… Добро бы какой-нибудь лузер, да? Так нет – одет хорошо, сложен, как бог, симпатичный…

– В семье, может, чего не так, – делает предположение Алексеевич. – Или на работе. Да мало ли что.

– Может, и в семье. Мать к нему, кстати, приходила – такая вся фифа из себя. С главным часа полтора общалась, отдельную палату выбила для сынули… – Марина задумалась. – Толку, правда, ему с этой палаты, ну да разве им объяснишь? Раньше надо было суетить. Ведь не просто так парень решил вдруг умереть, правильно?

Ее собеседник пожимает плечами.

– Не знаю. Поди их разбери, суицидников…

– Вот и я не знаю. Жизнь – она вообще сложная… – Марина смотрит на часы. – Ну вот, теперь я уже точно опоздала! Все, Дмитрий Алексеич, новостей у меня больше нет, так что – до утра! Я убежала.

Марина звонко чмокает его в лоб, хватает сумочку и цокает в сторону запасного выхода.

Медбрат допивает кофе, смотрит ей вслед. Когда дверь закрывается, он включает настольную лампу и начинает листать журнал.

Черная кошка молнией пронеслась под ногами. Ким выругался сквозь зубы, сплюнул в сторону и пошел дальше. Единственная вещь, за которую стоит уважать кошек – они никогда не умирают там, где живут. Это очень правильно, да.

Ким Зорин тоже не собирался уходить из жизни на глазах у своих близких. «На миру и смерть красна» – что за бред? Родители не должны хоронить своих детей. Да и друзьям эта тягомотина с поминками совершенно ни к чему. И Лисичка… Уж чего-чего, а расстраивать эту милую и сердобольную девочку, которая непонятно за что полюбила его, дурака, он точно не хотел. Пусть лучше думает, что он бросил ее. Поплачет денек и забудет. Встретит потом нормального парня, нарожает детей… Самоубийство – вещь очень интимная. Не нужно тут никакой публики. В конце-концов, никто не виноват в том, что все сложилось не совсем так, как он ожидал. Резкий порыв ветра чуть не сорвал с его головы старую потрепанную шляпу. Ким машинально придержал ее рукой. Хотя, на кой ляд она ему сдалась, если скоро его самого не станет? Смешно. Действительно, смешно…

Когда Ким был маленький, он часто представлял, как умирает от какого-то благородного недуга или, например, в бою, а родители и друзья рыдают вокруг его гроба, вспоминая, какой он был хороший, и как они были к нему несправедливы. Сейчас он вырос, и все совсем по-другому.

Из-за домов показался купол железнодорожного вокзала. Он прибавил шагу.

Репродуктор гнусаво прохрипел про «5 минут до отхода поезда». Куда поезд отходил, Ким не расслышал, но в этом не было необходимости.

Он огляделся. Круглые вокзальные часы показывали полпервого ночи. На платформе курили припозднившиеся пассажиры и провожающие. Симпатичная девушка стучала кому-то невидимому в вагонное окно, смеялась и рисовала в воздухе сердце пронзенное стрелой… Около последнего вагона стоял проводник – молодой веснушчатый парень – он зевал и со скучающим видом глазел по сторонам. «Этот,» – решил про себя Ким и направился прямиком к конопатому.

– Билетики, – встрепенулся проводник, чуть подавшись вперед.

Вместо «билетика» Ким достал сигарету и закурил. Проводник как будто отвернулся, однако вся его поза выразила заинтересованность и готовность к диалогу. Ким понял, что не ошибся.

– Сколько этот поезд по времени идет? – задал он странный вопрос, протягивая проводнику открытую пачку «Парламента». Тот скосил глаза на Кима, пристально оглядел его с ног до головы, вытащил две сигареты и запихал себе за ухо:

– Сутки почти. А чо?

– Мне бы туда, – Ким глазами показал внутрь вагона, зачем-то многозначительно поиграв бровями.

– Билет давай и проходи, – криво усмехнулся проводник. – А так – мест нет.

Ким полез в карман и достал деньги. Это была его зарплата за месяц. Оставив себе пару тысяч на «непредвиденные расходы», он протянул все конопатому. Тот присвистнул. Быстро спрятал купюры во внутренний карман и оглянулся по сторонам:

– Проходи. Только быстро. В свое купе тебя положу. Сам уйду. У меня там даже курить можно. Форточку только откроешь и дыми… Устроит?

Ким кивнул и прошел в вагон. В купе проводника он кинул в угол куртку с рюкзаком и немедленно растянулся на нижней полке. Вскоре он услышал лязг трогающегося с места состава.

Часа через полтора в вагоне все стихло – пассажиры спали, закрывшись в клетушках-купе.

Ким смотрел в окно и спокойно размышлял о том, что ему предстоит сделать в городе, название которого он так и не потрудился узнать. Для начала, нужно будет избавиться от паспорта, по которому впоследствии могли бы установить его личность. Это просто. Потом нужно будет вкусно позавтракать. Заказать, допустим, блинчики с красной икрой и чашку кофе по-восточному. Или что-нибудь из морепродуктов… Он еще не придумал. Как бы то ни было, оставшиеся две тысячи рублей нужно будет спустить относительно красиво. Ну а после завтрака он найдет, какую-нибудь высотку. Возможно, мост. И спрыгнет. И, собственно, все. На крайний случай в рюкзаке у него лежали длинная, прочная веревка, мыло и нож. Вешаться не хотелось из эстетических соображений, но мало ли… Нужно предусмотреть все варианты.

Ким полез в рюкзак и проверил – все ли на месте. Помимо арсенала суицидника-нищеброда там лежали дьютифришная бутылка виски и небольшой кусок сыра. Ким подумал и поставил виски на стол.

Клацнула дверь и в щель просунулась физиономия конопатого проводника.

– Эй, Рокфеллер, кофе хочешь? У меня тут свой, натуральный…

– Кофе можно. А ты это… Поможешь? – Ким показал глазами на пузырь вискаря.

Проводник уважительно кивнул и исчез в полутемном тамбуре. Через пару минут он снова возник в купе с двумя стаканами кофе, шоколадкой и литровой бутылкой колы.

Поставив все на столик, он сел рядом и представился:

– Толик.

– Ким, – вежливо откликнулся Ким.

– Кореец, что ли? Не похож…

– Не. Русский. Это имя вообще-то.

– Понятно.

Толик разлил виски по стаканам и разломал шоколадку.

– Ну что, пассажир? Живы будем – не помрем! – он звонко чокнулся и лихо замахнул полстакана виски.

– Типа того, – усмехнулся Ким и тоже выпил.

Бутылка была уже пуста. Пьяный в хлам Толик, только что рассказавший Киму историю своей трагической любви, после последней стопки совершенно потерял связь с реальностью. В настоящий момент он бил себя веснушчатым кулачком в грудь и почему-то требовал у Кима женское платье и крест для молитвы. Ким икал и угрюмо возражал. Он тоже был сильно пьян, но голова все еще соображала. Внезапно Толик побледнел и издал слабый булькающий звук.

– Что, п-плохо, брат? – насторожился Ким. – Слушай, мне спать тут…

Толик энергично затряс головой и начал лихорадочно шарить по карманам. Выудив откуда-то из недр огромный ключ, он опрометью кинулся в коридор. Шатаясь и тихо матерясь, Ким зачем-то поплелся за ним. Он нагнал проводника в тамбуре, когда тот боролся с замком от двери последнего вагона. В заплеванное окошечко было видно, как двумя стальными змеями в темноту убегают рельсы. У Кима закружилась голова, но он быстро справился с собой.

– Давай помогу, – Ким отобрал у Толика ключ и вставил в скважину. Два поворота против часовой и железная дура со скрипом поддалась. В лицо ударил поток свежего воздуха. За плечо тряс Толик; он мычал и жестами убеждал уступить место. Ким отскочил назад и Толик незамедлительно исполнил «партию риголетто» прямо на прыгающие шпалы. Ким отвернулся и закурил.

Продлевавшись и галантно вытерев подбородок рукавом, проводник прикрыл дверь и пояснил:

– Всегда так делаю… Чтоб не убирать потом…

– Логично, – уважительно кивнул Ким и о чем-то задумался.

Толик виновато улыбнулся.

– У меня желудок слабый, видишь ли. И нервы…. Ты это. Тут пока посиди, а я за водкой в 14-ый вагон сгоняю, у меня там друган, у него всегда шкалик заныкан…

– Тебе же утром народ будить, чаи разносить… – попытался урезонить собутыльника Ким.

– Да пропади они все пропадом, – Толик молодцевато приосанился и нетвердой походкой зашагал в соседний вагон.

Ким проводил его взглядом. Потом посмотрел на дверь. Потом на ключ в своей руке… От дома он отъехал достаточно далеко, места здесь, судя по всему, дикие… Чего тянуть-то?

Паспорт горел долго и безбожно вонял. Чтобы запах гари не разбудил пассажиров, Ким открыл дверь и держал разгоревшуюся книжицу снаружи. Сильно обжог пальцы и окончательно протрезвел. Ночь подходила к концу. Поезд сильно разогнался. С обеих сторон железную дорогу окружал лес. Справа был глубокий овраг, на дне которого в предрассветном сумраке мерещились камни. «Прыгну на «три», – Ким зажмурился и начал считать: «Раз… Два… Три!». Он открыл глаза, распахнул дверь, сильно оттолкнулся правой ногой и, нелепо вскинув руки, полетел вниз в сторону оврага. Бешено колотилось сердце, а в голове отчетливо высветились строчки только что родившегося стихотворения, которое должно было умереть вместе с ним:

Шляпу, шляпу он в купе забыл… Ну и черт с ней, со шляпой…

В этот момент он был почти счастлив.

Удар. Темнота.

Шум в ушах. Тело ноет, а голова просто раскалывается. И холодно. Нужно сделать усилие и открыть глаза. Хотя бы один. Ну же, ну… соберись… В щели полуоткрытых век показался кусочек затянутого тяжелыми тучами неба. Хм, не так уж и страшно. «Интересно, я жив или все-таки… получилось?» – подумал Ким. Он поднялся с земли и огляделся по сторонам.

Тяжелые еловые ветки закрывали солнце. Лес. И больше ничего. Ким внимательно прислушался к собственному телу. Ощупал себя. Никаких серьезных повреждений. Разве что джинсы чуть разорваны на коленке и небольшая ссадина на руке. Потрогал голову – в районе виска появилась аккуратная ранка, на которой уже успела запечься кровь. Хоть что-то. «Это ж надо – спрыгнуть с поезда и даже ногу не сломать!» – подумал Ким с неудовольствием. Он жив – в этом не было никаких сомнений: сушняк, шишка и головная боль были вполне себе натуральными. Часы, которые тоже самым удивительным образом не пострадали, показывали 7 утра. Это значит, что он здесь уже часа два. «Но почему я все-таки в лесу?» – Ким еще раз внимательно огляделся вокруг. Слева высвечивалась еле заметная тропинка. Справа – сильно примятые кусты. Он зажмурился и попытался максимально сосредоточиться. Отчетливо вспомнил, как прыгнул. Свист ветра в ушах, стишок этот пафосный… потом удар и резкая боль в виске. И такое странное ощущение – его тело кубарем катится под откос, а он, словно, наблюдает за ним со стороны. Точно. Так оно и было. А потом? Что потом? С усилием удалось извлечь из подсознания несколько размытых картинок. Заплаканное лицо Лисички, мама, друзья (но это как раз бред, это пустое….) и да, вот. Он вспомнил, как брел куда-то напролом на трясущихся ногах, а потом упал и снова вырубился. Да точно. Скорее всего, сразу после падения его куда-то по инерции понесло… И поэтому он тут, а не рядом с железной дорогой. И кусты примятые, ага. Тут он свалился.

Обиднее всего было то, что он так и не умер. Мудак. Ким выругался. Что теперь прикажите делать?! Сесть на пень и сдохнуть от голода? Ну уж нет. Очень долго придется ждать. Да и вообще – тупо. Лес идеально подходил разве что для повешения, но рюкзак с веревкой он благополучно оставил в купе (кретин!). Если только… Ким задумчиво уставился на кожаный ремень, который верой и правдой служил ему уже лет пять. Потом окинул оценивающим взглядом крепкие ветвистые деревья… Что ж, пусть будет так. Не совсем то, что он планировал, но не останавливаться же на полпути?

Конец ознакомительного фрагмента.