Глава 57. Пенза
Мы едем на преддипломную практику на Украину. Огромные цеха Дебальцевского машиностроительного завода производят неизгладимое впечатление. Мы то раньше и не знали, что есть такой городок, а здесь завод-гигант! В городе в то время насчитывалось 30—40 тыс. человек. Завод выпускал затворы для доменных печей, сталеразливочные ковши, чугуновозы и шлаковозы. Живём в общежитии, работаем иногда на рабочих местах, а в основном свободный график посещения собираем материалы для диплома. В заводских столовых готовят великолепные шницеля – только мясо! Ничего подобного не было в Липецких столовых. Мы с Лёшкой и Сашкой старательно работаем, стараемся не пропускать ни одной смены.
Но не все студенты так делают. Многие прогуливают, ходят на танцы, знакомятся с местными красивыми дивчинами. Вечерами собираемся в общежитии. В комнате стоят штук пятнадцать коек. Был у нас в группе один красавчик – Самохин. Один раз приходим – он лежит на своей койке под одеялом, укрытый с головой, и с ним какая-то девушка. Мы поразились! Начали перешёптываться, переговариваться, а ей хоть бы что! Лежит молча в обнимку с ним – только угадываются под одеялом контуры тела. После одиннадцати вечера тихонько ушла. Мы так и не заметили её лица. Утром подсмеиваемся над ним. А он стал ходить на завод через день. Приходим вечером в общагу, а девка опять с ним под одеялом! Целый день без нас так и лежат. Утром умываемся. Сашке говорю:
– Слушай, какая бессовестная! Что за девка? Ты хоть видел её лицо?
– Нет, и видеть не хочу! Проститутка она! Разве нормальная девушка придёт в мужское общежитие? Отмороженная шлюха!
– Саша! А может у них любовь! И лежат они под одеялом тихо, даже не шевелятся. Может, между ними ничего и не было?
– Наивный ты! Пролежать весь день в постели с голой женщиной и ничего нет? Это только ты можешь ходить впустую по полгода и даже не поцеловать девушку.
Так весь месяц нашу комнату в общежитии посещала эта таинственная незнакомка. Самохин от всех вопросов просто отмахивался. Да и мы не особенно досаждали ему этим.
Второй месяц преддипломной практики проводим в Енакиево. Этот город гораздо больше – население тысяч сто. От Дебальцево находится в пятидесяти километрах. Да и Енакиевский металлургический завод гораздо больше Дебальцевского. Четыре огромные доменные печи,
коксохимический завод, прокатный стан: огромнейшее предприятие, не уступающее Ново-Липецкому комбинату! Здесь уже не было свободного посещения, и мы находились в цехах целую смену. Всем выдали временные пропуска. Особенно я любил смотреть за работой огромного прокатного стана – метров пятьсот его длина! Раскалённый металл гоняют, режут, прессуют, вальцуют, обрабатывают, как хорошая хозяйка раскатывает и нарезает тесто на пирожки, пельмени и вареники. Прокатный стан выпускает как заготовки, так и сортовые профиля – швеллера, балки, уголки, арматуру и проволоку. В общежитии не открываем даже форточку – в городе ужасный воздух. Доменные печи коптят круглые сутки, но особенно донимает коксохимический завод. От его гари першит в горле, все кашляют.
Лёшка как-то говорит:
– У нас в Липецке заводов побольше, а воздух чище! Почему? Сашка Камынин (тот всё знает!) отвечает:
– А потому что везде надо варить башкой! Когда эти заводы строили, не учли розу ветров!
– Это что такое?
– Направление господствующих ветров! Вот теперь потомки и отдуваются.
Вечерами практически все сидим в общежитии. Только чернявый, небольшого роста, симпатичный Семёнов успел познакомиться с девушкой и пропадает вечерами на свиданиях. У них романтическая любовь и он, захлёбываясь от восторга, рассказывает, как они любят друг друга. Ещё один любитель девушек – Щептев каждый вечер «на свободной охоте» – таскается по танцам. Он брезгливо говорит:
– Мне романтика «до шапки»! Важен результат! Что там сюсюкать! Вали их, и всё!
Я искренне ненавижу его и абсолютно стараюсь не общаться с ним. Противный и тщеславный парень! Маленький, щуплый и некрасивый. И всё-таки однажды вечером, уже перед отъездом, он заходит в общежитие и радостно орёт:
– Есть жертва! Завалил одну хохлушку! Прямо в подъезде её дома обработал!
Мы не реагируем. Мне кажется, что он просто хвастается. А сердце тревожится за Лидку Зайцеву и Еву. Как бы они не наскочили на такого проходимца.
И вот мы уезжаем из Енакиево. Сидим в зале ожидания на вокзале. Людей не особенно много – человек пятьдесят. Уютный зал, кафельные полы, длинные деревянные скамьи. На дальней скамье в углу целуется Семёнов с провожающей его девушкой. Она и впрямь красивая. Мы немного завидуем ему. Про себя думаю:
– Вот надо же! Здесь, вдалеке от дома он нашёл свою любовь! Молодец! И не стесняется никого, целуются напропалую! Я бы никогда так не смог! Счастливый человек!
Мои мысли прерывает голос подошедшего пьяного мужика:
– Ну чего сидишь? Гитара для чего у тебя? Скучно. Сыграй что-нибудь! Я отнекиваюсь. Он настаивает:
– Для чего тогда таскаешь гитару? Совсем не умеешь?
– Я учусь только.
– Давай, как умеешь. Не стесняйся! Давай, давай!
Я исполняю довольно хорошо «Весенний вальс», затем, похуже «Колокол». Пою с сопровождением «Бессаме мучо». Разыгрался, собралась толпа. Оказывается, гитара чертовски хорошо звучит в высоком здании вокзала! Мужик рядом:
– А «Цыганочку» можешь?
Я с ошибками, но дважды повторяю её. Мужик вовсю выплясывает! Этот случай запомнил на всю жизнь! Больше у меня не было такого успеха никогда.
Подходит поезд – мы уже в вагонах. На наших глазах разыгрывается настоящая трагедия. Семёнов с девушкой, не стесняясь, и не обращая ни на кого внимания, плачут, обнимаются. Поезд трогается. Она не отпускает его, плачет навзрыд. Он запрыгивает в вагон – она кричит не своим голосом! Он опять спрыгивает к ней. Все люди смотрят на них, женщины тоже все плачут. Проводница кричит изо всех сил на Семёнова. Всё! Он отстаёт!
Из последних сил догоняет другой вагон. Его девушка падает на перрон и истерически воет!
Мы все потрясены! Вот это любовь! Долго все успокаиваемся. Приходит весь в слезах Семёнов. Сразу забирается на полку, отворачивается. Мы молчим.
Перед самой защитой диплома, в апреле 1959 года в техникуме состоялся кросс выпускников. Бежали ровно один километр. Всю дистанцию мне было легко. Рядом тяжело пыхтели могучий Герасимов, Огурцов, Панин и все остальные. Но особенно меня поразил Быков – ему также было тяжело. Но ведь он отслужил в армии! А там же, говорили, кроссами замучают! За сто метров до финиша я бежал внутри большой толпы. Все были бледные, потные и еле переставляли ноги. Мне же было необычайно легко, и я мог бы оторваться от всех, но испугался, боясь прослыть выскочкой. Но этот случай впервые показал мне, что бегать мне приятно и я сильнее многих, хотя никогда не тренировался и был далёк от спорта. Я начал задумываться над этим.
Перед защитой диплома страшно волновались. Мы решили с Лёшкой для смелости выпить по стакану портвейна. Купили на двоих бутылку. Сашка Камынин разозлился:
– Вы что, с ума сошли? Да вы же опьянеете, и вас просто не допустят к защите! Тем более в списках на защиту ты, Колька, один из первых! Даже не вздумайте!
Утром, не позавтракав, мы всё-таки хватанули по неполному стакану вина. Когда вызвали для защиты диплома четвёртым меня, то состояние ещё было неважнецкое. Я развесил на досках чертежи термообрубного отделения литейного цеха и невнятно начал докладывать. Директор техникума недоумённо смотрел на меня. Он, видно, догадывался о моём состоянии. Записка и чертежи у меня были на отлично, но всё испортил мой доклад. В итоге мне поставили «хорошо». Я с облегчением вздохнул и через три дня с новеньким дипломом поехал в Кисловодск на две недели отпуска. В дипломе было написано:
– Решением Государственной квалификационной комиссии от 29 марта 1959 года Углову Николаю Владимировичу присвоена квалификация техник-металлург по специальности литейное производство.
А направление на работу нам с Камыниным дали в Пензу на компрессорный завод. Две недели в родном городе пролетели, как один день. Ежедневно встречались с Лидкой Зайцевой. Расставаясь, обещал по приезду в Пензу сообщить ей письмом все подробности. Она обещала меня ждать и отвечать на мои письма.
Пенза встретила нас хорошей погодой и первой зеленью. Был конец апреля. Мне сразу понравился этот русский город, расположившийся по обе стороны реки Суры. Город был больше Кисловодска раза в четыре. Людей там было, думаю, около трёхсот тысяч человек. Компрессорный завод располагался далеко на окраине города. Нас с Сашкой разместили в рабочем общежитии. Выдали пропуска и первые трудовые книжки с надписью:
– Принят на работу в литейный цех Пензенского компрессорного завода, как молодой специалист, с окладом 60 рублей в месяц.
Чугунно-сталелитейный цех был огромен. В цехе трудилось более 400 человек и его площадь составляла около 16000 квадратных метров. Мы еле нашли главного металлурга Будаева. Он бегло ознакомился с направлением и буркнул:
– Скоро придёт с планёрки начальник цеха Попов. Он скажет вам, где практиковаться. Ждите в том кабинете.
И показал на пристроенное к цеху здание управления. Мы полдня прождали Попова, но он не показывался. Какой-то инженер сказал нам:
– Попов носится по цеху, как угорелый. Он здесь может и не показаться. Ищите сами его!
В цехе стоял невообразимый шум. Гремели мостовые краны, четыре мощных вагранки изрыгали чугун в заливочное отделение, конвейеры из смесеприготовительного отделения доставляли землю в формовочное отделение, дробь барабанов раздавалась из отделения выбивки и обрубки литья. Нас всё это просто ошеломило. Я казал Сашке:
– Ну, вот мы и специалисты! А что толку? Как можно разобраться в этом хаосе? Как можно управлять такой громадой? Я лично ничего не понимаю.
Сашка произносит сакраментальную фразу:
– Москва ведь тоже не сразу строилась!
Находим озабоченного Попова. Он вскользь посмотрел на нас, спросил:
– В армии служили? Нет? На хрена мне таких специалистов присылают? В этом году вас забреют, а я должен с вами нянчиться? Ладно. Ходите по цеху – изучайте, смотрите, только не мешайте мне! Для начала ознакомьтесь с модельным отделением. Там руководитель Борис Гец.
Я спросил:
– Владимир Фёдорович! А сколько вы на сегодняшний день выпускаете литья?
Он рассмеялся:
– Ну, даёт! А для чего тебе это надо? Интересуешься? Значит, после армии к нам? Ну, ладно, отвечу. В этом году планируем семь тысяч тонн литья. Ладно, идите!
Недели две мы исправно показывались на работе. Ходили, присматривались, слонялись по цеху. Понравились коксовые вагранки производительностью семь тонн литья в час. В заливочном отделении производились отливки цилиндров, станин и рам для компрессоров среднего класса. Очень неприятно было находиться в отделении очистки литья. Всё производилось вручную, притом всё это было в одном корпусе с формовочными и стержневыми участками. Ужасный шум, пыль, грязь, дым. В цехе впервые робко внедряли кокильное литьё в металлические формы. Нам очень понравилась передовая технология. Литьё получалось тонкостенным и точным по размерам.
За мной начала просто гоняться одна молодая белокурая крановщица. Где бы я ни был в цехе, она подъедет на своём огромном мостовом кране, сигналит и, весело смеясь, высовывается из кабинки, кричит:
– Эй! Кудрявый практикант! Берегись! Рот не разевай, а то из ковша чугуночком плесну!
Я её сторонюсь – боюсь бойких девушек. Но в столовой она «приклеивается» ко мне. Обедаем за одним столиком. Вблизи рассматриваю – очень даже симпатичная девушка. Зовут её Лена, работает крановщицей третий год. Спрашиваю:
– Тяжело управлять такой махиной? Как ты не боишься? Жарко бывает в кабине, когда несёшь десятитонный ковш? А газов, дыма, гари сколько наверху! Ты не угораешь?
Она смеётся и жеманно кривляется:
– Вопросов-то сколько! Ты лучше о любви спроси. Далась тебе эта работа.
Я теряюсь. Она продолжает «играть глазами»:
– Ты ещё ни с кем здесь не встречаешься? Приходи на танцы вечером, девушек уйма! А насчёт работы… Конечно, боюсь. С жидким металлом всегда надо держать «ухо востро». Очень страшно нести полный ковш через весь цех в заливочное. У меня подруга в прошлом году уволилась, не смогла работать после дикого случая. Я вот тоже подумываю, не женская эта специальность.
Конец ознакомительного фрагмента.