Глава 4. В должности командира полка во время вторжения в Россию
Подготовка
Я хочу в нескольких словах напомнить, что весной 1941 года наша дивизия была передислоцирована из Бельгии в район Магдебурга. Вскоре после этого мой полк получил приказ выступать. Это была одна из самых великолепных транспортных операций, которую я когда-либо видел в своей жизни. Весь полк с лошадьми, техникой и снаряжением погрузили на грузовики и отправили через Чехословакию на аэродром Асперн, возле Вены. Оттуда мы должны следовать дальше по воздуху, но тяжелое вооружение пришлось оставить в тылу.
Благодаря превосходной организации транспортная авиационная группа Морджика перенесла нас над Венгрией и Карпатами в Румынию. Словно по мановению волшебной палочки, все вокруг нас переменилось. Когда мы вышли из самолетов у южного склона гор, нас окружал не свежий, прохладный воздух северной весны, а тяжелая, душная атмосфера, наполненная пылью и незнакомыми ароматами. Однако все это лишь ненадолго отвлекло наше внимание. Наше задание было каким-то неопределенным. Пока полк размещался во временных казармах вокруг аэродрома, ежесекундно ожидая приказа продолжать движение, я вылетел в Софию за разъяснениями. Предполагалось наше участие в воздушно-десантной операции в районе Скопье. Однако ничего из этого не вышло, отчасти потому, что зарядил дождь, ливший целыми днями, отчасти потому, что ситуация в Югославии поменялась так быстро, что участие авиадесантного полка не потребовалось. В глубине души я этому радовался, поскольку из разговоров понял, что задание было сложным и даже невыполнимым; действительно, судя по разведданным, полученным позднее, нам предстояло садиться на ограниченной площадке, в центре расположения крупных сил противника, находившегося в состоянии боевой готовности. Солдаты не скрывали своего разочарования. На протяжении нескольких месяцев мы гостили у румын возле центра нефтедобычи – города Плоешти. Прибывшие остальные полки дивизии были размещены дальше. В принципе, задача нашего прибытия в нефтедобывающий район сохранялась. Хотя изначально мы предназначались для атаки с воздуха, нам приходилось действовать в качестве его защитников. Ожидалась высадка советских парашютистов. Потом опасались того, что Россия вступит в югославский конфликт, но скоро стало ясно, что наша задача изменилась, и нам предстоит участие в наступлении на Россию. Румыния проводила мобилизацию медленно, что было связано как с особенностями организации ее вооруженных сил, так и с распоряжениями ее руководства. С румынскими боевыми товарищами у нас установились очень теплые отношения после того, как мы сумели адаптироваться к темпераменту, языку и мышлению этой нации, так сильно отличающейся от нашей. Мы не должны были выглядеть надоедливыми и высокомерными оккупантами, хотя в целом на нас смотрели именно так. Я всегда обращал внимание молодых офицеров на необходимость понимать совершенно другой народ и признавать его достоинства. Мы присутствовали на совещаниях и совершали длинные инспекционные поездки. Эта страна оставалась для нас чужой, хотя солдаты неплохо ладили с местным населением. Также нам приходилось привыкать к расхлябанности в организации румынской армии, имевшей дело с гораздо более примитивным и менее зависимым от техники человеческим материалом, чем наша; армии, в которой в отношениях между офицерами и солдатами было много черт деспотизма. Тем не менее у нас сложилось впечатление, что к нам относятся хорошо.
Политическая ситуация была напряженной. О походе на Россию не было никаких разговоров. Гитлеровская пропаганда не говорила об этом вплоть до самого последнего момента. В результате всего этого в войсках не верили в возможность войны с Россией. Среди рядовых и офицеров об этом велись оживленные дискуссии: война на Западе не была закончена, и, пока Англия не побеждена, вероятность любого развития событий там, на Западе, сохранялась. Победа в Югославии и Греции, дерзкая Критская десантная операция, без сомнения, укрепили уверенность армии в своих силах, но Россия была совершенно другим противником. Атаковать ее означало снова начать войну на два фронта, что однажды уже привело нас к катастрофе. Эта историческая аналогия сразу приходила нам на память. Многие из нас знали, что отношения с Россией, хотя и не дружеские, были вполне нормальными, что между нами велась крупная торговля и ничто не предвещало изменений. В общем, настроение перед началом наступления было далеко не радостным. Следует отметить, насколько точка зрения узкого круга, в котором мы вращались, которая была и нашей тоже, совпадало с настроениями командования вермахта. Впоследствии мы узнали, как энергично фельдмаршалы и генералы сопротивлялись воле Гитлера; их мнение, основывавшееся на знании наших собственных возможностей и возможностей противника, полностью совпадали с мнением рядовых солдат – выходцев из простого народа. Лозунги, требовавшие «завоевания жизненного пространства для германской нации», не оказывали абсолютно никакого воздействия при сравнении их с реальными угрозами будущей войны.
Естественно, настроения изменились бы, если бы русская армия первой атаковала нас. Стали появляться инструкции со сведениями о состоянии Красной армии. Дававшиеся в них советы были неопределенными и непригодными к использованию. Относительно возможности русского наступления хранилось полное молчание. В основном речь шла о снаряжении и вооружении русских. С того момента, когда русские войска встретились с нашими на демаркационной линии в Польше и с трудом одержали победу над Финляндией, у нас превалировало мнение, распространившееся сверху донизу, что они плохо вооружены, что их командиры, в сравнении с нашими, примитивны, что в их стране непрерывно продолжается большевистский террор, а если он прекратится, режим немедленно рухнет; но, хотя такое мнение доминировало, никто лично не считал, что этими слабостями следует воспользоваться для начала превентивной войны. Напротив, значение русского нейтралитета, который помог нам одержать победу на Западе, было слишком велико, и мало кто думал, что Гитлер решится нарушить его.
Однако события пошли по фатальному пути. Однажды в наше расположение были доставлены лошади и машины; специальное снаряжение для посадочного десанта, розданное по подразделениям, было сдано, и в дальнейшем мы его больше никогда не видели. Наша дивизия опять стала обыкновенной пехотной. Но все это произошло уже на новом месте.
В первой половине июня 1941 года мой полк был направлен на усиление румынской 1-й дивизии в район города Сучава, напротив Буковины[29], на северо-восточной границе. Сотрудничество с румынскими друзьями было доверительным и обычно довольно приятным. Они жадно хотели учиться, и любое наставление, данное им в тактичной форме, вызывало у них интерес. Мы им говорили: «Мы бы сделали это таким или таким образом. Разумеется, можно сделать иначе, но мы по собственному опыту знаем, что так будет лучше». Своими полномочиями при командире румынской дивизии я никогда не пользовался, а предпочитал действовать убеждением и даже просьбами, вследствие чего добился великолепных результатов. Из разговоров нам стало известно, что, хотя румынская армия была отмобилизована много месяцев назад, никто не догадывался о том, что страна находится на грани крайне тяжелой войны. По широко распространенному мнению, Румыния намеревалась прекратить свое участие в войне, едва вернет себе Бессарабию (которую Румыния оккупировала с 1918 по 1940 год). Считалось, что такое половинчатое решение, полностью отвечающее румынским интересам, в тот момент было еще возможно.
Примерно 15 июня меня вызвали к командиру дивизии. Генерал отдал мне устный приказ о наступлении на Россию и даже, если мне не изменяет память, назвал дату начала войны. Фронт на северном направлении оставлялся полностью под ответственность союзных нам румын, а наша дивизия готовилась выдвигаться вперед.
Приказ о скором начале войны против России был доведен до сведения офицеров, собранных в школе Сучавы. Когда нам его зачитали, я спокойно выразил свое глубокое несогласие с этим новым прожектом Гитлера; но, как легко понять, мне, командиру полка, то есть человеку, несущему ответственность за воинскую часть, приходилось подбирать слова, соответствующие ситуации. Я высказался приблизительно так: «Господа, я знаю, что могу полностью рассчитывать на вас, и ожидаю, что вы поможете мне наилучшим образом исполнить наш солдатский долг». Я не стал скрывать свои политические взгляды, а в заключение обратил их внимание на то, что все наши сегодняшние разговоры должны оставаться в полнейшей тайне. Тогда у нас был великолепный офицерский состав, готовый к выполнению самых серьезных задач, так что мои размышления никогда не распространились за пределы круга присутствующих.
В том, что касается боевого духа, подготовки и настроения офицеров, полк находился в самой лучшей форме, какую только можно себе представить. У нас за спиной после описанных боевых действий было время напряженной боевой учебы в Бельгии, затем в районе Магдебурга и, наконец, в Румынии. Мы прошли подготовку в качестве авиадесантной части, научились тактике ведения боя без связи с соседями, автономно, в условиях, требующих свободы маневра и быстроты принятия решений; благодаря этому весь полк, до последнего человека, приобрел уверенность в себе и чувство превосходства над противником. Пропаганда, которая тогда постоянно вещала о плохом состоянии русской армии, в нашем полку была излишней, поскольку мы были убеждены в том, что в любом случае сможем выполнить поставленную перед нами задачу. В ходе Русской кампании, которая для нас продолжалась почти год, в полку были первоклассные командиры батальонов, рот и взводов, унтер-офицеры и рядовые, которые действовали выше всяких похвал, и, несмотря на тяжелые потери, дух боевого товарищества сохранялся во всех подразделениях с такой силой, что сплоченность полка нисколько не уменьшилась, более того, первоначальный боевой дух, живший в нем, сохранялся в течение всего этого времени и среди тех, кто пришел в него в качестве пополнения. Разумеется, были кризисные ситуации, например, в вечер, когда мы форсировали Днепр, или в период крайне тяжелых боев на Крымском полуострове, или во время двух штурмов Севастополя, но эти трудности всегда преодолевались. Расставаясь с полком в восточной части Крыма, после прощальной речи я пожимал руки всем солдатам, и был искренне убежден, что мой преемник получит инструмент, равноценный по своей надежности и по тому духу товарищества, который сопутствовал нам в начале войны, когда я пересекал Прут. Никогда в дальнейшем я не испытывал уверенности в столь полном единении с солдатами, которыми командовал.
С самого начала я задумал создать сильный кадровый резерв, но в осуществлении этой вполне разумной меры столкнулся с некоторыми трудностями. Офицеры и унтер-офицеры, которых я определял в кадровый резерв, чувствовали себя чуть ли не разжалованными, и организовать этот самый резерв было делом крайне трудным. Вскоре после начала кампании я устроил в тылу школу младших командиров, которая постепенно достигла численности роты; она следовала за полком. Данное новшество оказалось удачным. Вплоть до взятия Севастополя полк не страдал от нехватки компетентных командиров отделений и взводов. Солдаты и унтер-офицеры, нуждавшиеся в отдыхе, могли, благодаря этой системе, меняться, при этом оставаясь рядом с полком; так удавалось справляться с усталостью бойцов. Я был прав, когда не закрыл данный центр подготовки даже в кризисной ситуации. Когда потери увеличились и, вследствие этого, возросли заботы и ответственность младших командиров, я еще больше развил свой проект. В каждом отделении выбирались двое лучших солдат, передававшиеся безупречным офицерам, которые готовили их к исполнению командирских обязанностей. В случае гибели командира отделения они могли немедленно заменить его. Мы всегда старались следить за тем, чтобы боевой дух и привычка к пребыванию в боевой обстановке не пострадали. Учебный центр должен был постоянно поддерживать связь с боевыми подразделениями. Для этого полк обзавелся своей собственной группой грузовиков, поскольку учебный центр не должен был терять время на совершение маршей, а следовать за полком и иметь с ним постоянную и быструю связь.
Пополнения, получаемые полком вначале, были великолепны. Полк поддерживал хорошие служебные отношения с начальником сборного центра, куда направлялось пополнение перед его распределением по различным воинским частям. Кроме того, он старался возвращать своих раненых, которые, после лечения в госпиталях, оказывались в ротах для выздоравливающих на сборных пунктах. Инспекцией по резервам было установлено, что к нам на пополнение идут главным образом уроженцы Северо-Западной Германии, что способствовало однородности личного состава. Даже после летнего штурма Севастополя более 60 % в полку составляли уроженцы северо-запада, и к концу войны он сохранил исключительную однородность. Во время Русской кампании она была столь значительной, что можно без особых преувеличений сказать, это был фризско-ольденбургский полк. Конечно, в этом были и свои неудобства, которые не следовало сбрасывать со счетов. Когда воинская часть, набранная из земляков, несет большие потери, это вызывает на их малой родине сильную тревогу, распространяются слухи, а новости от приехавших на побывку раненых показывают ситуацию в части хуже, чем она есть в действительности. По этой причине пришлось отказаться от комплектования частей уроженцами одной местности.
Конец ознакомительного фрагмента.