Глава 7
После того, как перепуганный Салли явился к Руперту в субботу, они почти не разговаривали и перестали обедать вместе. Руперт старался восстановить свою репутацию среди прихожан церкви. Он не только посетил обсуждение Апокалипсиса во вторник вечером, но и договорился пообедать на следующий день с несколькими мужчинами. Среди них был О’Ши, который принял приглашение с обычной широченной улыбкой. Большую часть обеда Руперт ковырял сухие безвкусные ломтики жареного цыпленка на вялом листе салата и изображал заинтересованность, пока О’Ши разглагольствовал и брызгал слюной.
– Мы должны сохранять бдительность, – рассуждал он, а с его нижней губы капал соус ранч. – Вы не представляете, сколько семей до сих пор прививают детям неправильные убеждения и антиобщественные ценности.
– И твоя работа – бороться с этим? – спросил Руперт. О’Ши оказался аналитиком Центра социальной работы Северного Лос-Анджелеса, он участвовал в федеральной программе, порученной пастору Джону и церкви Святого Духа. Руперт не ошибся: О’Ши был бюрократом.
– Мы оцениваем моральный облик родителей по стобалльной шкале, – объяснил О’Ши. – Это строго научный метод. Оценка от шестидесяти баллов и ниже указывает на кризис, и мы немедленно отправляем детей из таких семей в Центр спасения. Важно забрать детей как можно раньше, пока родители не испортили их до такой степени, что они не поддаются перевоспитанию.
– А что происходит с родителями? – спросил Руперт. Двое других мужчин за столиком бросили на него резкие взгляды.
– Мы докладываем о них в Департамент террора, – О’Ши пожал плечами, макнул гамбургер в предусмотрительно заказанный соус ранч и откусил огромный кусок. Он и не подумал замолчать, чтобы прожевать: О’Ши не любил терять время. – Мы занимаемся защитой детей, а не преследованием террористов. Мы каждый год спасаем тысячи юных душ в Калифорнии, но этого все равно мало. Невозможно спокойно думать обо всех детях, брошенных на произвол судьбы, когда Судный день совсем близко. Мне хочется спасти их всех.
Руперт с чувством кивнул и жестом попросил у официанта счет.
Салли не появился на работе во вторник утром, и продюсеры с трудом смогли заменить его спортивным обозревателем, который работал по выходным. Никто не обмолвился, почему Салли отсутствовал, и никто не задавал вопросов. Руперт сомневался, что Стоун просто взял больничный.
Он дважды пытался позвонить Салли с экрана в офисе, но получил сообщение, что такой человек не значится в системе. Явный сигнал: перестань искать его, ты пытаешься связаться с человеком, которого вычеркнули из официальной картины мира.
Главный сюжет Руперта был посвящен новому духовному лидеру Египта Мухаммеду аль-Таба и полчищам его предполагаемых последователей в Северной Африке. Шейха наконец представили нации во всей красе: как нового врага и мишень для ненависти, и Руперт вносил в создание этого образа свою лепту. Военные новости часто сначала сообщали религиозные власти, а несколько дней или недель спустя информацию подтверждали по телевизору. Это укрепляло веру в мудрость и непогрешимость проповедников церкви Святого Духа. Вот только Руперт не понимал, как пасторы первыми получали такие важные засекреченные сведения.
После работы Руперт хотел съездить на склад в Южном Лос-Анджелесе и включить китайский передатчик, он заслужил это после двух дней в компании О’Ши и ему подобных. Но вместо этого Руперт принял еще более опрометчивое решение и поехал на восток, в Сильверлейк.
Салли жил в квартале, состоящем из больших ветхих домов, сады вокруг которых были засыпаны песком и покрыты сорняками. От некоторых построек остались только выгоревшие полые остовы. Сильверлейк не был огорожен, и любой мог вплотную подойти к двери или окну Салли. После четырех лет, которые они с Мэдлин прожили в Бель-Эйр, Сильверлейк казался Руперту опасным местом.
Салли жил на вершине холма в старом викторианском доме с узкими окнами и крутой заостренной крышей. По калифорнийским меркам, дом был древним. На газоне виднелись проплешины, как будто Салли не хотел, чтобы его сад, огороженный железным забором, выделялся на фоне остальных. Правда, вместо сорняков, заполонивших участки по соседству, под окнами Салли росли полевые цветы и пышные пальмы.
Руперт припарковался перед домом и подошел к забору. Он не заметил ничего, похожего на домофон, поэтому откинул щеколду, открыл ворота и направился к крыльцу.
Тишину квартала нарушал только отдаленный гул машин на шоссе. Руперт увидел, что на ступеньках дома напротив сидит чернокожий мужчина с длинной седой бородой. Он курил самокрутку, читал потрепанную книгу в мягком переплете и не обращал на Руперта внимания. С одного угла крыша дома была разрушена, и из-под обломков виднелись остатки балкона на втором этаже.
Руперт посмотрел в черные объективы камер над дверью Салли.
– Салли, ты тут? Салли?
Тишина. Руперт постучал старинным дверным молотком, и дверь со скрипом приоткрылась. Он толкнул, чтобы распахнуть ее шире. Вдоль дверного косяка шла широкая трещина, а на месте паза для замка была продолблена дыра.
Руперт полностью открыл дверь. Прихожая лежала в руинах, как будто там одновременно случились землетрясение и ураган. Тумбочки перевернуты и сломаны, картины сорваны со стен, а сами стены пробиты во многих местах.
– Салли? – Руперт прошел по коридору, заглянув в гостиную, на кухню, в столовую и маленькую библиотеку на первом этаже. Повсюду были выбиты двери, с мебели содрана обивка, бытовая техника разбита, а книжные полки сломаны. Только экраны Салли остались нетронутыми, даже тот, что стоял в комнате, высотой от пола до потолка. Бледно-голубое свечение означало, что экраны не подключены к сети.
Руперт поднялся по узкой винтовой лестнице в задней части дома и оказался в коридоре на втором этаже. Он заглянул в кабинет Салли, спальню для гостей, ванную. Все было разгромлено, даже ванна на декоративных ножках сдвинута и расколота на крупные куски. Раковина в ванной оказалась полна битого стекла и разноцветных таблеток из аптечки.
Каждым нервом Руперт чувствовал, что ему нужно спасаться, добежать до машины, уехать и навсегда забыть о Салливане Стоуне. Но он этого не сделал. Оставалась еще одна комната.
Дверь в спальню Салли была приоткрыта, но в темном проеме ничего нельзя было разглядеть. Руперт распахнул дверь дрожащими руками.
Деревянные жалюзи на окнах были опущены, но пропускали в комнату лучи послеполуденного солнца. В спальне было темно, напротив кровати с балдахином мерцал синий экран.
Как Руперт и ожидал, комната была изуродована, мебель поломана, ящики вырваны из комода и разбросаны по комнате. Он старался держаться подальше от кровати и сначала заглянул в ванную, где плитка была усеяна осколками душевой кабины, а потом в гардеробную, которая по размерам почти не уступала спальне. По полу были раскиданы десятки туфель и множество стильных плащей и пиджаков.
Он вернулся к кровати, перевел дыхание и отодвинул разрезанную занавеску. Матрас тоже был выпотрошен, а подушки порваны. Руперту представилась семья Хань, о которой он часто вспоминал. Он зажмурился и не открывал глаз, пока не смог снова ясно видеть. Он почти ожидал обнаружить в кровати тело Салли, но его там не оказалось. Руперт заметил темное пятно на внутренней стороне одной из четырех кроватных стоек. Присмотревшись, он понял, что это был большой сгусток запекшейся крови с несколькими светлыми волосами. Больше никаких следов Салли.
Руперт отпустил занавеску и немедленно испытал облегчение от того, что не нашел труп, хотя для Салли лучше было бы умереть. Если он до сих пор жив, его ожидают многочасовые допросы, избиения в темных комнатах, пытки по ночам… его ожидает Департамент террора.
Эта организация незримо тяготела над сознанием американцев. Она была последним надежным оплотом в борьбе с инакомыслием, недостатком патриотизма и отступлением от морали.
Никому не хотелось думать о Департаменте террора, но, к счастью, никому и не приходилось. Нужно всего лишь размахивать флагом воодушевленнее всех, молиться громче всех и каждое утро зачитывать клятву верности отечеству торжественнее, чем коллеги. Приспособиться к безопасному суррогату реальности, который предлагали власти. Выражать бесконечную веру в последнюю версию истины, полностью придерживаться ее и выбросить из головы, как только ее заменят на другую. В школе Мэдлин это называлось «приспособленностью». Ее работа в основном и заключалась в том, чтобы сделать детей приспособленными.
Неприспособленные имели дело с Департаментом террора.
Руперт отошел от кровати и повернулся к экрану. Охранная система дома должна была записать все, что здесь произошло. Еще она должна была позвонить в полицию. Но она этого не сделала, следовательно, случившееся – дело рук властей, а не преступников.
– Перезапустить домашнюю сеть, – сказал Руперт.
Экран не отреагировал, даже не засветился.
– Эй? Дом, ответь мне!
Ничего.
Он вдруг подумал, как будет выглядеть, если агенты Департамента террора решат проверить дом Салли или пересмотреть записи позже. Возможно, камеры не работали, хотя Руперт сомневался в этом. Скорее всего, они стерли память домашней сети, но сохранили возможность следить за людьми, которые приходили в дом последней жертвы. Салли был в чем-то замешан, иначе с чего бы им настолько тщательно обыскивать дом. Так исчезали люди, уличенные в более серьезных проступках, чем антиобщественное поведение.
В каком бы преступлении ни подозревали Салли, Департамент неизбежно обратит внимание на Руперта. Может быть, его не станут арестовывать, потому что он был коллегой Салли и мог за него волноваться. Руперт собирался использовать это оправдание, если за ним все-таки придут. Руперт был богобоязненным прихожанином новой церкви Святого Духа, членом партии, постоянным донором и известным человеком. Он оградился от Департамента террора всеми возможными способами, стараясь защитить себя и свою жену от их власти. Он надеялся, что теперь это сослужит ему хорошую службу. Но все-таки не стоило пытаться найти пропавшего друга.
Руперт вышел из спальни и поспешил вниз по лестнице.
– Ни с места! – крикнул мужчина позади него. По спине Руперта пробежал холодок. Он поднял обе руки, растопырив пальцы.
– Повернитесь!
Руперт подчинился. Он едва сдержал вздох облегчения, когда увидел перед собой двух полицейских в черной форме. У них на плечах была эмблема полиции «Хартвел» – буква Х с сердцем посередине, а под ней буква З меньшего размера. Так же, как и в большинстве городов Западного побережья, в Лос-Анджелесе работу полиции по контракту выполняла компания «Хартвел Сивил Дефенс Инк». Значит, это местные полицейские. Конечно, они тоже опасны, и Руперт не хотел задеть их своим радостным видом, но он ожидал увидеть людей в черных пиджаках из Департамента террора.
– Это ваш дом? – спросил один из полицейских, невысокий и полный, с щетинистыми усами. Он взглянул на тонкий экран у себя в руке. – Прибор говорит, что это не так.
– Нет. Здесь живет мой… коллега. Жил раньше.
– Похоже, он переехал, – сказал второй полицейский.
– Да, – ответил Дэниэл. – Я подумал, он на больничном. Кажется, я увидел то, чего мне не полагалось видеть.
– Да уж, – сказал полный полицейский.
– По-моему, он переехал, – Руперт говорил немного быстрее, чем обычно. – Может, он просто переехал в другой город и никому не сказал. Он… знаете, ну, такой типичный телевизионщик… в любом случае, нам без него, наверное, будет лучше. По-моему, он мог оказаться инакомыслящим или преступником, никогда не угадаешь. Я имею в виду, что нужно сохранять бдительность.
– Да, нужно сохранять бдительность, – согласился второй полицейский.
– После Колумбуса нельзя доверять никому, кроме Бога и президента.
Полицейские торжественно кивнули. Потом полный заулыбался. Руперт понимал, что это значит, и расслабился еще больше.
– Эй! А вы тот ведущий, да? Моя жена смотрит вашу передачу каждый день после ток-шоу с тремя злыми толстухами.
– Спасибо, – ответил Руперт. – Передайте жене спасибо за то, что смотрит.
– Ого, парень из телевизора, – продолжил полный полицейский. – Так какие новости сегодня?
– В Египте опять идет война. Чем я могу еще помочь?
– Мы получили сообщение о подозрительном человеке. Видели кого-нибудь подозрительного?
– Это неспокойный район, – сказал Руперт. – Я думал, в этом доме жил мой знакомый, но, наверное, он переехал. Из такого района любой захотел бы уехать.
– Это точно, – заметил второй полицейский.
– Ну, что ж, – добавил Руперт, – спасибо вам обоим за отличную службу на благо общества в это непростое время.
– Мы проводим вас до машины, сэр, – сказал второй полицейский. – Это опасный район.
– Буду очень благодарен.
Они оба шли вплотную за Рупертом до самой дороги. Ему казалось, что, если бы он остановился, полицейские силой усадили бы его в машину.
Он опустился в водительское кресло, и дверь машины закрылась. Все это время полицейские стояли рядом и наблюдали. Руперт еще раз поблагодарил их обоих и поехал на запад, его била дрожь, и он едва мог сосредоточиться на дороге. Весь путь до дома Руперт заглядывал в зеркало заднего вида, но его никто не преследовал.