Глава 3
Руперт припарковался на гостевой стоянке возле двенадцатиэтажного здания из шлакоблоков в квартале Брентвуд-Глен. Это была средняя школа 171Е округа 118-4. Камеры, закрепленные на ограде из колючей проволоки, повернулись следом за Рупертом, когда он подошел к пуленепробиваемой будке охраны у центрального входа. Охранник, крепкий парень с бритой головой и тяжелыми веками, увлеченно читал спортивный журнал.
– Здравствуйте. Меня зовут Дэниэл Руперт. Я пришел встретить жену, Мэдлин…
Охранник оторвался от журнала, и его глаза широко раскрылись.
– Охренеть! – Его голос донесся из динамика с металлическим эхом. Затем раздался громкий пронзительный скрежет, и парень схватился за уши. Школьная система отслеживания разговоров наказала охранника за недопустимое выражение.
– В смысле «обалдеть», ну да ладно. Вы же из новостей!
– Да. – Руперт продемонстрировал свою фирменную улыбку. – Спасибо, что смотрите. Я приехал забрать жену.
– Ваша жена работает здесь?
– Мэдлин Руперт.
– Мэдлин… – Охранник наклонился вперед и коснулся экрана на стойке. – Точно, я ее видел. Извините, работаю всего неделю. Нам не положено впускать посетителей без записи в учебное время. Идет девятый урок.
– Вы правда хотите, чтобы я простоял тут еще двадцать минут?
– Это не я решаю.
Руперт ждал, пока охранник говорил с начальником через телефонную гарнитуру. Наконец, парень кивнул, снова нажал на экран, из-под окошка выдвинулся ящик. Руперт достал оттуда ламинированный бейдж. На нем была дата, время, имя Руперта и его фотография, видимо, сделанная только что.
– Миссис Руперт на восьмом этаже, в кабинете 82Б, – сказал охранник. – Для взрослых во всех коридорах выделена центральная полоса. На бейдже есть радиомаячок, поэтому не сходите с полосы, иначе включится тревога.
– Спасибо.
Центральная дверь открылась, и Руперт вошел в холл, поделенный на три полосы толстыми черными метками на полу. С потолка за ним следило еще больше камер. На стенах висели плакаты: на многих из них был изображен президент Уинтроп на покрытой флагом трибуне, за его спиной в темноте парил земной шар. На фотографиях Уинтроп представал полным сил, а не дряхлым морщинистым стариком, в которого превратился теперь, на двадцать третьем году президентства. Плакаты сопровождались излюбленными лозунгами партии: «Сильны за границей, сильны дома», «Америка для американцев», «Америка: революция не окончена». И, конечно, там был вездесущий крест в цветах флага, установленный на вершине холма. С креста на траву стекала кровь, а неизменный лозунг гласил: «Бессмертная Америка».
По пути к лифтам Руперт рассматривал другие плакаты, изображавшие врагов родины. На одном был латиноамериканский повстанец свирепого вида, явно левак, с лицом в черных камуфляжных полосах. Он стоял в джунглях при полной луне, наведя пулемет на предполагаемого наблюдателя. Под картинкой была подпись: «Принимаешь наркотики – поддерживаешь террористов». На другом плакате арабы-джихадисты, сгрудившись в пещере, разглядывали карту Соединенных Штатов: «Куда ударят в следующий раз? Будьте бдительны!»
Лифт автоматически привез Руперта на восьмой этаж, потому что на посещение других у него не было разрешения. Руперт направлялся по знакомому коридору к кабинету Мэдлин. Мимо него по левой полосе шаркающей походкой прошел мальчик лет двенадцати-тринадцати. Он смотрел себе под ноги и, не поднимая глаз, показал Руперту разрешение на выход из класса.
Рядом с дверью в класс висел плакат, изображавший девочку-подростка с разбитыми губами в оранжевой тюремной робе. Надпись предупреждала: «Помни: внебрачный СЕКС – это ГРЕХ и ПРЕСТУПЛЕНИЕ».
Дверь открылась, и из кабинета выглянула Мэдлин, улыбаясь и убирая за ухо длинный рыжий локон. Наверное, ее предупредила охрана.
– Девятый урок еще не кончился, – прошептала она. – Ты нарушаешь школьные правила.
– Хотел тебя удивить. Получилось?
– Тсс. У нас занятие.
Руперт прошел за ней в темный кабинет, где шестьдесят восьмиклассников смотрели стандартную запись о жизни в Колумбусе, столице Огайо, до ядерного удара: дети играют в бейсбол, семьи идут в церковь, фермер везет тюки сена на грузовике. Каждый раз, когда Руперт смотрел это видео, он спрашивал себя, часто ли фермеры возили сено через центр Колумбуса и зачем они это делали, но, конечно, не задавал таких вопросов вслух.
«Четвертое июля, 2016 года. Колумбус, штат Огайо, был тихим христианским городом в самом сердце Америки, – рассказывал диктор. Глубокий, звонкий голос за кадром принадлежал полузабытой звезде кантри Олрою П. Тумбсу. – В Колумбусе царил традиционный американский уклад. Добропорядочные жители не догадывались о злодеянии, которое террористы запланировали в тот год на четвертое июля». Последовало несколько праздничных кадров с Дня независимости: семьи в красно-сине-белой одежде смотрели салют, ахая от восторга, ели хот-доги и размахивали бенгальскими огнями.
Вместо приятной мелодии пианино зазвучал мрачный тяжелый гобой и басы. Руперт облокотился на стену рядом с Мэдлин и рассматривал детей. Все они были одеты в соответствии со строгим моральным кодексом школы: длинные юбки и рукава у девочек, широкие брюки и рубашки с воротниками у мальчиков.
По правилам мальчикам полагалось иметь волосы не длиннее дюйма, желательно постриженные ежиком, а девочки должны были отращивать волосы хотя бы до плеч. У нескольких детей был скучающий вид, но большинство смотрело видео с таким интересом, будто скоро им покажут, как Христос восстает из гроба.
Тревожные кадры сменяли друг друга. Ядерный гриб над Колумбусом, снятый с разных ракурсов. Квартал, стертый с лица земли. Искореженный черный остов школьного автобуса.
Музыка снова поменялась: армия, полиция и управление по чрезвычайным ситуациям наводняли город техникой под громогласные звуки духового оркестра. На экране появился президент Уинтроп, в пятьдесят лет черты его лица оставались твердыми и острыми. Он стоял на крыльце Белого дома, и ветер взъерошивал его седые волосы.
– Сегодня, в день рождения нации, мы пережили ужасный и несправедливый удар в самое сердце нашей Родины. Вся страна скорбит вместе с невинными жителями Огайо. Сегодня наша страна изменилась навсегда. Слишком долго Америка терпела врагов, притаившихся по всему свету. Мы были великодушны. Мы были справедливы. Мы стремились к миру. Сегодня мы поняли, что были слишком миролюбивы, слишком снисходительны к врагам и мягки с теми, кто угрожает нашим интересам.
Американский народ добр. Но после сегодняшнего страшного удара зарубежных террористов по мирным жителям мы обязаны показать миру новое лицо и продемонстрировать свою мощь.
Американцы любят мир, но еще больше мы любим справедливость.
Из динамиков раздались возгласы и буря аплодисментов – заранее записанное ликование журналистов.
– Сегодня Америка пострадала, но она сильна и станет еще сильнее. Сегодня я провозглашаю начало второй американской революции, которая избавит нашу нацию от растлевающего влияния и снова сделает нас чистыми и честными. Мы потеряли бдительность и не замечали тревожных знаков за границей, а потом и в собственной стране, но теперь все мы видим, что враги среди нас. Они могут оказаться среди наших соседей, в наших школах и даже церквях.
Американцы, мы в опасности. Сейчас мы должны сплотиться, чтобы бороться с врагами во всех уголках Земли. Включая нашу страну. Завтра Конгресс примет, а я подпишу Закон о продолжении борьбы за демократию. Эти чрезвычайные меры дадут исполнительной власти все полномочия, чтобы найти каждого террориста, уличить каждого шпиона, притаившегося среди нас, отыскать в любой точке мира всякого, кто намерен причинить нам вред, и уничтожить их всех. Чтобы защитить нашу свободу, наших детей, бороться за наш образ жизни и за Америку во имя Господа.
После новой волны аплодисментов президент продолжил:
– Даже самая горькая трагедия открывает новые возможности. Мы вернем Америку американцам и восстановим нацию. Граждане Америки, началась вторая революция! Вместе мы построим Америку, которая будет существовать тысячи лет, бессмертную Америку.
На этот раз даже дети в классе присоединились к оглушительным аплодисментам. Их к этому приучили.
Мэдлин коснулась черной панели на стене, и в классе зажглись флуоресцентные лампы. Огромная фигура президента Уинтропа исчезла, и на доске появилась черная надпись почерком Мэдлин:
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ
Пересмотреть сегодняшний урок. Записать на видео отчет о своих чувствах. Завтра мы оценим вас в классе.
…Прозвенел звонок, и шестьдесят детей вскочили с мест. Мэдлин прикрикивала на учеников, пока они выходили из кабинета.
– Марк, не толкайся! Опусти глаза! Сара, подтяни носок, противно смотреть на твою грязную ногу!
Когда последний ребенок вышел, Мэдлин повернулась к Руперту, и ее строгое лицо растаяло в улыбке.
– Кто это у нас тут?
– Иди сюда, – Дэниэл потянулся поцеловать жену, но она отстранилась.
– Вот только не в тюрьме, – сказала она.
Он отступил на шаг от Мэдлин, и она взяла сумочку со стола.
– У тебя, наверное, самая легкая работа на свете.
– Попробовал бы ты каждый день нянчиться с девятью классами из шестидесяти мелких монстров.
– Я думал, ты преподаешь историю.
– А это, по-твоему, что? – Они шли к двери, и Мэдлин указала на доску.
– Кино.
– Только так эти варвары и способны чему-то научиться. Их невозможно заставить читать книги. Половина из них только и ждет, чтобы рвануть домой – отстреливать мусульман в компьютерной игре.
– Половина из них этим и будет заниматься всю жизнь.
– Конечно. – Они вышли в коридор, где было полно людей, и быстро перешли на центральную полосу, по которой не ходили дети. – Но я надеюсь, что они будут сражаться, уважая историю. Они должны знать, ради чего жертвуют собой. Ты забрал печенье?
– Какое печенье?
Мэдлин застыла на месте, и Дэниэл чуть не врезался в нее.
– Я тебе три раза говорила. Мне нужно принести печенье на сбор пожертвований для Дамского общества древностей. Печенье с карамелью. Дэниэл, я просила тебя три раза! – Ее голос зазвучал на октаву выше. – У вас в мужском клубе сегодня есть собрание?
– Ну, конечно, сегодня же среда.
– Тогда мы должны быть в церкви к пяти! Дэниэл, мне нужно купить печенье в той же пекарне, «У тетушки Фриззи». Ты знаешь, где это, – она поспешила к учительскому лифту. Руперт старался не отставать.
– Ты же вроде должна печь его сама, – заметил он.
– Замолчи, Дэниэл. Теперь все подумают, что мне плевать на общее дело.
На парковке они пошли к машине Дэниэла, двери которой заранее открылись. Было решено вернуться за автомобилем Мэдлин позже.
– Поверить не могу, что ты так со мной поступил, Дэниэл, – голос Мэдлин звенел от ярости.
– В каком смысле? Эй, смотри, что это на кресле!
Мэдлин распахнула дверь, и ее лицо расплылось в улыбке. На пассажирском сиденье красовался пухлый белый пакет с портретом синеволосой тетушки Фриззи. Рядом лежала пустая коробка из-под печенья, оставшаяся с прошлого Рождества.
– Дэниэл! – Мэдлин взяла пакет и коробку и протиснулась на сиденье. Руперт сел рядом. Двери машины автоматически закрылись без единого звука.
– Так что же это? – спросил Дэниэл.
– Ты невыносим. Вот теперь поцелуй меня.
Пока Руперт выезжал с парковки, Мэдлин перекладывала печенье в коробку.