История создания эвенкийского письменного языка, словарей, учебников, учебных пособий
Создание эвенкийского письменного языка – явление в целом ряду сходных процессов, инициированных в СССР в связи с проведением решений государственной языковой политики и имеющих историю в как минимум два периода. И если с 1990-х годов работа по созданию письменности языков коренных народов направлена в первую очередь на сохранение ранее утраченного языкового звена, то во время создания эвенкийской письменности, в первой половине ХХ века, перед учеными стояла другая задача – задача расширения функционирования коренных языков. Современные исследования, посвященные языковой политике, сосредотачиваются на том, какие функции языка поддерживают те или иные решения. Западные исследователи отмечают такую функцию создания языков, именно конструирования их и внедрения в повседневность представителей народов, как нациестроительство2. Языковым строительством как основой культурной революции данный процесс был назван еще советскими исследователями3. Один из ведущих социолингвистов России Владимир Михайлович Алпатов утверждает, что языковая политика тесно связана с учетом и удовлетворением коренных потребностей, удовлетворяемых в речи. По его мнению, в своем ядерном значении язык служит для удовлетворения сразу двух ключевых потребностей людей, реализующихся в их речи: потребности взаимопонимания – достижения полноценного контакта с другими, и потребности идентичности – определением себя в контакте с другими. При этом «обе потребности не противоречат друг другу и автоматически удовлетворяются лишь в полностью одноязычном обществе»4. Поскольку единство языковой среды не только в государствах, но и в компактных территориях является сегодня скорее исключением из правил, то первая потребность – достижение взаимопонимания, наиболее часто выражается в такой разнородной среде в стремлении к двуязычию, при этом потребность идентичности ярко выражается стремлением говорить на родном (материнском) языке, одноязычием. Стратегий общения носителей разных материнских языков выделяют шесть, основных из них три: выработка общего контактного языка (пиджина), общение на третьем языке и общение на материнском языке одного из собеседников. При этом стратегии в разной мере работают на удовлетворение ключевых потребностей. Так, общение на пиджине удовлетворяет потребность идентичности, а потребность взаимопонимания лишь частично, общение на третьем языке удовлетворяет лишь потребность взаимопонимания, игнорируя потребность идентичности, а при общении на материнском языке одного из собеседников возникает несимметричность, поскольку удовлетворяется потребность идентичности только одного из собеседников. При второй стратегии сами собеседники равны, но общий для них язык более влиятелен, чем материнские языки собеседников, в большинстве таких случаев речь можно вести о государственных языках по отношению к языкам малых народов: «В колониях это язык колонизаторов, в бывших колониях обычно язык бывших колонизаторов, внутри многоязычных государств чаще всего господствующий (государственный) язык»5. При переходе к индустриальному обществу внутри государства неизбежно главной становится потребность взаимопонимания. Средством удовлетворения потребности взаимопонимания, становящейся центральной в условиях объединения государством территорий разных этносов и переходе к индустриальному обществу, выступает единый государственный язык.
Также В. М. Алпатов выделяет возникающую в многонациональных государствах языковую иерархию, представляя ее в виде перевернутой трехуровневой пирамиды. Верхний ее слой – одноязычные носители государственного языка (например, русскоязычные в СССР и современной России, средний слой – двуязычные граждане, нижний – одноязычные носители языков меньшинств (или двуязычные, не владеющие государственным языком). Исследователь отмечает, что данная иерархия сходна с социальной в одном: «нижний слой языковой иерархии имеет и низкий социальный статус. Это либо те, кто заняты в сельском или домашнем хозяйстве, либо неассимилированные иммигранты»6.
Как отмечает российский лингвист В. М. Алпатов, доминирующей в истории государственной языковой политики является удовлетворение именно потребности взаимопонимания и игнорирования потребности идентичности, что поддерживается путем утверждения и распространения государственного языка7. Утверждение государственного языка включает в себя два процесса: распространение языка через административные меры и школу (а сегодня и через СМИ) и кодификация языка, создание общих для всего государства языковых норм. Масштабным примером такой языковой политики ученый называет политику власти в СССР в 1920—1930-е годы, в начале которой центральной была идея о равенстве языков. В первые годы после революции данная политика проводилась Народным комиссариатом национальностей во главе с И. В. Сталиным. В статье «Языковая политика в современном мире: „одноязычная“ и „двуязычная“ практики и проблема языковой ассимиляции» В. М. Алпатов приводит слова И. В. Сталина, написанные им в 1918 году: «Никакого обязательного „государственного“ языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях». А также ссылается на доклад «Национальные моменты в партийном и советском строительстве» 1923 года, в котором содержится призыв добровольно отказаться от русского языка русским коммунистам, работающим в национальных районах8. Такая политика выступила реакцией на царскую политику языковой ассимиляции, следствием ее стали попытки перевода делопроизводства на языки меньшинств и распространение национальных школ. Единственным фактором, создававшим трудности для проведения данной политики, исследователи называют недостаточное развитие многих языков, зачастую не имевших не только кодификации, т.е. признания норм языка за счет фиксации в словарях, грамматиках, правилах, но и письменности. В. М. Алпатов отмечает, что именно это положило начало языкового строительства – активной деятельности по созданию языков, а именно – по формированию письменности и лингвистической кодификации. В это время крупнейшие советские лингвисты создают более 70 новых алфавитов, основой для которых выступила латиница. Данная работа органически влилась в общую политику ликвидации безграмотности, способствующую росту образования, теперь и на национальных языках. Как отмечает западный советолог Саймон Крисп, даже самый крайний противник советского строя не может не признать эти достижения9. В то же время данная политика, выступив противоположностью прежней, отставила в сторону вопрос потребности взаимопонимания, которая наряду с потребностью идентичности представляет собой ядро потребностей, обеспечиваемых языком. Именно поэтому успех ее исследователи называют частичным, признавая, что потребность взаимопонимания в этих условиях реализовывалась стихийно. Евгений Дмитриевич Поливанов, известный лингвист того времени, отмечал раздвоенность языковой ситуации в жизни студентов из национальных республик, говорящей о строгом определении зон «влияния» родного и государственного языка. Обучение проходило на русском языке, а национальным языком молодежь пользовалась только на бытовом уровне, а потому больше не стремилась читать, например, классическую литературу в переводе на национальные языки10. Таким образом, материнский язык вытеснялся в сферу бытового общения, теряя все другие функции, возможности применения. В то же время В. М. Алпатов отмечает и эффективность по отношению к крупным языкам проводимой тогда политики, приводя пример языка национальной республики. Если в начале 1920-х годов, по замечаниям Е. Д. Поливанова, идентичность оседлых узбеков строилась лишь на факте места рождения и общей религии, при этом грамотные люди писали и читали на старо-тюркском, арабском или русском11, то к 1980-м годам каждый узбек осознавал и называл себя узбеком, в чем сыграла свою роль и языковая политика, и большинство представителей народа владели грамотой на узбекском языке.
Исследователи отмечают поворот языковой политики СССР второй половины 1930-х годов, когда был выбран путь, противоположный переводу множества функций языка языкам национальных меньшинств. В. М. Алпатов называет это «курсом на ускоренную русификацию». В это время латинские алфавиты малых языков народов Советского Союза, разработанные буквально в предыдущем десятилетии, были заменены алфавитами на кириллице. А ряд языков даже лишился своей письменности, чего не произошло с эвенкийским языком. Пиковой точки, по мнению исследователей, политика русификации достигла в конце 1950-х – начале 1960-х годов, когда утвердилась идея преодоления различий, в результате чего отмечается практическое отсутствие образование на языках национальных меньшинств. Исключение составили языки союзных республик, но языки коренных народов Севера и Сибири, к которым принадлежит эвенкийский, в это время потеряли функционирование в образовании и снова стали вытесняться лишь в бытовую сферу, уступая доминирующему государственному языку.
Таким образом, в формировании эвенкийской письменности стоит выделить два этапа: послереволюционный (1920-е—1930-е годы) и период со второй половины 1930-х годов.
Послереволюционный период языковой политики в СССР
Цель политики Советской России определяется как общедоступность всех сфер жизни при использовании материнского языка: «чтобы каждый независимо от национальной принадлежности мог пользоваться во всех сферах жизни материнским языком и овладеть на нем высотами мировой культуры»12. В этот период страна стала первой в мире, обеспечивающей права языков национальных меньшинств. Таким образом, основным ориентиром после революции в языковой политике стало равенство языков всех народностей государства, и письменность создавалась как средство вывода так называемых малых языков на новый уровень функционирования. Государство в противопоставление ситуации в царской России позиционируется как принципиально разноязыкое, поддерживающее развитие и использование материнских языков своих граждан.
Наркомат по делам национальностей, созданный в первом советском правительстве, просуществовал до 1923 года, были приложены все усилия по расширению функций языков разных национальностей. Так, в феврале 1918 года была введена норма использования всех местных языков в судах, а в октябре 1918 года вышло постановление «О школах национальных меньшинств» и было положено начало централизованному изданию литературы на языках коренных народов. Х съезд партии в 1921 году принял резолюцию о национальной политике, определившую задачу перевода на языки меньшинств администрации, суда, театра и т.д.13. Эта политика не имела прямого сопротивления, тем не менее, существовали факторы, тормозящие ее проведение в жизнь, один из них был ясно осознаваемым – недостаточная развитость некоторых языков (отсутствие письменности и кодификации – установленных норм), на преодоление этой проблемы и была нацелена основная деятельность ученых. К работе по созданию алфавитов, записи звучания языков, составлению грамматик и словарей были привлечены крупные лингвисты: Е. Д. Поливанов, Н. Ф. Яковлев и другие; формировалось новое поколение лингвистов-исследователей. Была инициирована работа по созданию алфавитов для языков, не имевших письменности и имевших письменность, не соответствующую политической ситуации (арабский, старомонгольский алфавиты).
Основой для создания алфавитов в этот период стала латиница, предпочтение было отдано ей как наиболее распространенной в мире, а также, как утверждают исследователи, не имеющей устойчивой ассоциации с царским временем, как кириллица. По этой причине отмежевания новой страны от опыта царской власти в 1929—1930 годы группой ученых во главе с Н. Ф. Яковлевым также был предложен проект латинизации русского языка, который, тем не менее, не был одобрен руководством партии. Работа этого времени была предельно плодотворной: к середине 1930-х годов благодаря усилиям ученых письменность получили более чем 70 языков национальных меньшинств, как тогда называли коренные народы территорий.
Работы по созданию новых алфавитов народов Советской России велись при предельном учете специалистами своеобразия звукового состава языков, но в то же время с соблюдением необходимого единства алфавитов народов. Одной из задач стало приближение письменного языка к статусу литературного. С целью сохранения языковой специфики классический латинский алфавит разработчики дополнили 200 специальными знаками, фиксировавшими специфические звуки, например, кавказских и тюркских языков14.
В результате работ по исследованию эвенкийского языка у него также появляется латинизированная письменность. Первое описание звукового строя эвенкийского языка создал российско-финский филолог Матиас Александр Кастрен еще в середине XIX века (труд опубликован академиком А. Шефнером в 1840 году), строилось оно на изучении двух диалектов забайкальских эвенков. Также известны два дореволюционных издания на, как в них указано, тунгусском языке: «Тунгусский букварь» и «Краткий словарь», составленные протоиереем походной Николаевской церкви Стефаном Поповым. Книги представляют собой миссионерское учебное издание, включают церковные склады и основные молитвы на русском и эвенкийском языках, были изданы в 1858 году Московской Синодальной типографией и отправлены в Якутск15. Как отмечает лингвист Тамара Егоровна Андреева, несмотря на имеющиеся записи звукового строя, началом систематического изучения эвенкийского языка можно назвать лишь советский период16. Целый ряд мощных ученых проводил эту работу, среди них Г. М. Василевич, Ю. Д. Дешериев, В.А., В. И. Цинциус, Горцевская, О. А. Константинова, А. В. Романова, А. Н. Мыреева17.
Центральной задачей стала разработка письменности и алфавита18. В 1930 году в Ленинграде для подготовки кадров для районов Крайнего Севера создан Институт народов Севера имени П. Г. Смидовича (ИНС), а при нем открыта Научно-исследовательская ассоциация. Известно, что уже к концу 1930 года Научно-исследовательская ассоциация ИНС, состоявшая из преподавателей – высококлассных этнографов и лингвистов, а также студентов Института и работавшая над формированием алфавита бесписьменных языков, представила проект единого северного алфавита на основе латинского написания в активно действующем тогда Всесоюзном Центральном Комитете национальных алфавитов (ВЦКНА)19. По итогам рассмотрений ВЦКНА и внесения правок проект единого северного алфавита был утвержден 23 февраля 1931 года20. Опубликованный в 1930 году «Проект алфавита эвенкийского (тунгусского) языка» был разработан сибиреведом (лингвистом и этнографом) и специалистом по тунгусо-манчжурским языкам Я. П. Алькором (Кошкиным). Кроме вопросов по классификации тунгусо-маньчжурских языков и сведениях об имеющихся материалах в текст проекта также входил крупный раздел, посвященный характеристике звукового состава языка эвенков. А приложение содержало также впервые изданные два оригинальных эвенкийских текста с переводом на русский, записанных автором в 1926 году от одних из первых эвенков-студентов в Ленинграде. Более поздний латинизированный эвенкийский алфавит был разработан на базе сформированного к 1931 году общесеверного алфавита, составленного в соответствии с созданным и принятым «Новым тюркским алфавитом» (НТА). По утверждению исследователей, принятый алфавит от первого проекта отличался исключительно передачей русскими буквами фонем «ч» и «ш». В создании этого первого официально принятого алфавита эвенкийского языка значительная роль принадлежит этнографу и лингвисту Глафире Макарьевне Василевич.
Создаваемый в это время литературный, а значит единый, эвенкийский язык основывался на непском говоре южного диалекта, который в то время был изучен лучше других. Хотя говоров на тот момент было известно достаточно много, такое разнообразие внутри языка одного народа объяснялось учеными несколькими причинами: неоднократными передвижениями и широким расселением, а также контактами с разноязыкими соседними народами21. Интересно, что проекты по смене базового диалекта литературного языка появлялись и позднее, это обсуловлено сохраняющимся разнообразием эвенкийского в разных территориях расселения народа. Российский лингвист Александр Михайлович Певнов, главный научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН, в интервью группе ученых Сибирского федерального университета рассказал о его предложении ввести два варианта эвенкийского литературного языка, чтобы в основе их лежали два наиболее распространенных диалекта – западный и восточный, тем не менее, данный проект не был поддержан в 1970-е годы.
Первые учебники на эвенкийском языке для начальной школы были составлены в 1929 и 1930 годах. В этот же период на эвенкийский язык переведены для чтения некоторые произведения русской классической и детской литературы. Продолжается и изучение звукового строя различных диалектов эвенкийского языка. В результате в 1934 году опубликован эвенкийско-русский диалектологический словарь Г. М. Василевич, во введении к которому автор дает характеристику енисейских говоров22.
Эвенкийский язык также стал первым языком коренных народов, который начали преподавать у студентов из северных округов. Согласно материалам государственных архивов, преподавание национальных языков в 1925—1926 году введено по инициативе крупнейших этнографов-североведов ЛЯ. Штернберга и В. Г. Богораза-Тана. Обучали им студентов северного факультета Ленинградского института востоковедения23, и к 1930 году на факультете стали обучать и другим северным языкам, помимо эвенкийского. Создание учебной литературы в помощь изучающим языки было поручено специалистам – этнографам и лингвистам, а также учителям. В частности известный этнограф и лингвист Г. М. Василевич активно занимается написанием учебников по эвенкийскому языку и уже в 1928 году выпускает первое пособие для изучения эвенкийского языка – 30-страничный букварь «Памятка тунгусам-отпускникам»24.
Научно-исследовательская ассоциация, созданная при Институте народов Севера в 1930 году, стала основным органом, ведущим работы по полевому изучению языков народов, составлению и коррекции письменности, появлению кодификации как установленных норм и созданию учебных изданий. К этому времени опыт полевых исследований коренных языков северных народов имелся у преподавателей и студентов географического факультета Ленинградского университета, которые и до 1930 года регулярно отправлялись в северные районы с целью изучения языка, работая на местах учителями и секретарями сельсоветов25. Известно, например, что Г. М. Василевич летом 1925 года, только окончившая этнографический факультет Географического института, также была направлена Ленинградским отделением Комитета Севера в командировку с целью исследовательских работ по этнографии и лингвистике, как тогда именовали, тунгусского населения Сибири – эвенков26. До этого, еще в статусе студентки, Г. М. Василевич также принимала участие в экспедициях: на Печору в 1923 году и в Вятскую губернию в 1924 году.
В 1932 году вопросы создания литературных языков северных народов были вынесены из стен кабинетов исследователей и комитетов на широкое обсуждение. В январе состоялась I Всероссийская конференция по развитию языков и письменности народов Севера при участии делегатов Наркомпроса РСФСР, Комитета Севера, ВЦКНА, Академии наук СССР, ЦК ВЛКСМ, студентов ИНС, представителей местных отделов народного образования, в том числе Эвенкийского. Именно на ней был окончательно утвержден единый северный алфавит, ставший основой для алфавитов языков народов Севера, принят проект создания литературных языков 14 из народов, в том числе эвенкийского, а также обсуждены программы для национальных школ. По итогам в мае 1932 года организован специальный Комитет нового алфавита народов Севера, а позднее также открыты комитеты на местах – в округах и районах27. В результате принятых решений активизируется издательская деятельность: до 1936 года на латинизированном эвенкийском алфавите издается научная, художественная и переводная литература, в том числе в 1936 году выходит первый эвенкийско-русский словарь.
Именно в этот период в центре внимания руководства страны оказывается издательство книг на национальных языках, и это касается не только учебных комплектов. В 1930 году треть (по названиям) изданий, выходивших в СССР, составляла литература на национальных языках, тогда как в столь же многонациональной царской России в 1913 году 90% изданий были русскоязычными28. Работа по издательству печатной продукции на языках народов СССР до 1924 года выполнялась Западным и Восточным издательствами Наркомата по делам национальностей (г. Москва), на базе которых в 1924 году было основано Центральное издательство народов СССР29. В 1930 году к этой работе присоединяется созданное Учебно-педагогическое издательство (Учпедгиз). Известно, что в 1935—1936 годах в «Учпедгиззе» вышло 525 книг на национальных языках, в последующие годы такие издания составляли треть всех выходящих в свет в издательстве30. В то же время Ленинград занимает лидирующие позиции по работе над национальными языками, в том числе именно в Ленинградском Институте народов Севера с 1930-х годов начинают подготовку литераторов. А с появлением письменности языков народов Севера в Ленинграде начинает зарождаться национальная литература – издаются первые литературные произведения31.
Второй период – со второй половины 1930-х годов
Цель политики СССР со второй половины 1930-х годов – объединение государства за счет языкового единства, введение общегосударственного русского языка. Основным ориентиром деятельности государства и групп ученых в этот период становится выведение языков национальных меньшинств на уровень возможности получения не только образования, но и освоения русского языка, т.е. продвижение государственного языка, идеи единоязычия государства. План перевода письменности народов СССР на кириллический алфавит был выдвинут в 1936 году32.
Первым сигналом об изменении курса языковой политики, по мнению исследователей, стал запрет латинизации русского языка И. В. Сталиным в 1930 году33.
Вопрос о письменности народов Севера обсуждается в отчете Восточно-Сибирского обкома ВКП (б) о работе за 1936 год перед ЦК партии как проблемный: «единый северный алфавит (ЕСА), выработанный Ленинградским институтом народов Севера на основе латинизированного алфавита для всех 26 народностей Советского Севера, и единый литературный язык (эвенкийский) – плод явно формалистического творчества»34. Также отчет указывал на то, что эвенки не могут пользоваться печатными изданиями на латинице из-за их «искусственного словотворчества». А также что народ расселен на крупной территории, и хотя его представители его говорят на различных диалектах, но при этом почти во всех районах владеют русским языком. Введение кириллической графики для письменности эвенкийского языка обосновывается в отчете как целесообразное решение, облегчающее северянам овладение как родной, так и русской письменностью. В результате постановлением Совета Национальностей ЦИК СССР от 11 февраля 1937 года письменность народов Севера была переведена на кириллицу. Подобные замечания к разработанным на латинице алфавитам не были редкостью, эта же проблема была зафиксирована и в ходе Лингвистической конференции, прошедшей в г. Улан-Удэ в июле 1936 года с участием писателей, журналистов и учителей35. Таким образом, со времени выхода постановления Совета Национальностей ЦИК практически все созданные латинские алфавиты подлежали замене на кириллические, соответствующая работа велась вплоть до 1941 года, когда переход на кириллицу в основном был завершен, оставив в послевоенное время латинский алфавит лишь в языках Прибалтики. Также перевод на кириллицу не коснулся армянского и грузинского алфавитов36. Решение о необходимости всеобщего владения русским языком также активно проводилось в жизнь, значимая роль в этом процессе отведена постановлению ЦК партии и Совета Народных Комиссаров (правительства) «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей», принятому в 1938 году. Результатом исполнения постановления стало также закрытие значительного количества школ, ведущих обучение на материнских языках коренных народов37. А также то, что с переходом на кириллицу, по утверждению В. М. Алпатова, не менее 12 народов потеряли письменность на своем языке, введенную совсем недавно. В 1939 году вышло особое постановление об обязательном обучении русскому языку солдат армии, не владеющих русским.
Эвенкийский язык, как и все, письменность которых была разработана в предыдущий период, в 1936—1937 годах переведен на кириллицу. Новые учебники и книги для чтения издаются в этом варианте языка, а в конце 1930-х годов изданы первые произведения оригинальной эвенкийской литературы (малые лирические формы, автобиографические рассказы). При этом литературный эвенкийский язык ждало еще одно коренное изменение: в результате перевода кочевого населения Севера в оседлое к концу 1940-х годов наблюдалось значительное сокращение носителей непского говора среи эвенков, а также нарушение компактности их проживания, в связи с чем Совещанием по языкам народов Севера в 1952 году было принято решение о смене базового диалекта литературного эвенкийского языка. Основой нового литературного языка стал полигусовский (подкаменно-тунгусский) говор южного диалекта (Константинова О. А. Эвенкийский язык // Языки народов СССР. – Т. V. Монгольский, тунгусо-манчжурские и палеоазиатские языки. – Л., 1968. – С. 68.). В интервью группе ученых Сибирского федерального университета Надежда Яковлевна Булатова, ведущий сотрудник ИЛИ РАН, указывает на то, что на смену диалектной основы языка повлиял процесс формирования титульной территории эвенкийского этноса – Эвенкийского автономного округа, после чего и был выбран в качестве ориентира диалект района Подкаменной Тунгуски. При этом специалисты утверждают, что непский и полигусовский говоры не имеют значительных различий – оба входят в состав южной группы диалектов. Тем не менее, даже незначительные изменения требуют появления новой образовательной литературы, с этой целью, по словам Н. Я. Булатовой, был принят ряд решений Орфографической комиссии, и в 1950-е годы отмечается новый всплеск изданий, ориентированных на новую языковую норму.
Деятельность Г. М. Василевич и ее историческое значение
Вклад ленинградского этнографа и лингвиста Глафиры Макарьевны Василевич (1895—1971 гг.) в создание и развитие эвенкийского языка и обучения на нем переоценить трудно. Именно ей была проделана работа по формированию литературного эвенкийского языка, который мог бы выступить принятым и осваиваемым носителями разных его диалектов, при масштабном описании этого диалектного богатства языка. Ей же принадлежат первые печатные издания на эвенкийском – книги для чтения, учебные пособия, а также вспомогательные материалы и системные труды по эвенкийскому языку – методические издания для учителей, контрпереводы учебных пособий на русский, словари. Многогранность исследовательского таланта Г. М. Василевич поражает, ведь лингвистические исследования велись ей в теснейшей связи с этнографическим изучением культуры эвенков (ей опубликованы научные труды о культуре народа, собраны масштабные этнографические коллекции, переданные в Музей антропологии и этнографии РАН (Кунсткамера)), сегодня можно назвать это исключительно комплексным подходом. В то же время Г. М. Василевич известна как выдающийся педагог, и выступила учителем и научным руководителем целого ряда ученых, продолживших эту работу в более поздние годы.
Глафира Макарьевна Василевич – ученый с непростой судьбой. Она пережила первый год блокады в осажденном Ленинграде, была награждена двумя правительственными наградами – медали «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», которых лишилась, когда по необоснованным обвинениям была арестована и приговорена к лишению свободы на 10 лет. В исправительно-трудовых лагерях Василевич пребывала с 1952 по 1955 год, и в 1990 году была официально названа среди безвинно репрессированных ученых, когда журнал «Народы Азии и Африки» опубликовал около 400 имен пострадавших от репрессий востоковедов. При этом заключение не сломило ученого, и после лагерей Г. М. Василевич вернулась к исследовательской, в том числе экспедиционной, работе, которую вела практически до самой кончины в 1971 году в возрасте 76 лет. Результаты ее работы были справедливо оценены научным сообществом современников еще при жизни: в 1935 году по итогам работ Г. М. Василевич без защиты диссертации присуждена ученая степень кандидата лингвистических наук (по эвенкийскому языку), а в 1969 году по совокупности выполненных и опубликованных работ (сыграл роль и выход монографии «Эвенки») ей присвоена ученая степень доктора исторических наук38.
Свою специализацию – посвящение всей своей деятельности изучению эвенков и всех граней культуры этого народа, она избрала практически в самом начале профессионального пути. Поступив на этнографический факультет Географического института, открытый в 1921 году по инициативе и под руководством крупнейшего этнографа Л. Я. Штернберга, и окончив его в 1925 году, Г. М. Василевич впервые отправилась в самостоятельное исследование по направлению Ленинградского отделения Комитета содействия народностям северных окраин (Комитета Севера). Этот правительственный орган, созданный в 1925 году, ставил задачи помощи национальным районам и развитию уровня культуры и быта населения Севера. Выпускники этнографического факультета стали участниками этой работы в первый же год. Задачами Г. М. Василевич в ходе командировки были определены этнографические наблюдения и лингвистическое исследование языка эвенков в Иркутской и Енисейской губерниях. Тем не менее, эта командировка была скорее разведкой, ведь таких работ еще не велось и контактов ни у специалистов этнографического факультета, ни в Комитете Севера не имелось. Известно, что на тот момент также отсутствовали и конкретные данные по расселению эвенков и другим статистическим вопросам, что серьезно осложняло подготовку поездки в Ленинграде. Экспедиция продлилась почти четыре месяца, три из них Г. М. Василевич провела в кочевках, заведя тесные контакты с представителями эвенкийского народа. Результаты поездки опубликованы в 1926—1930 годах.
Как указывает в биографии Г. М. Василевич этнограф Надежда Всеволодовна Ермолова, вероятнее всего точное место этой первой командировки Комитетом определено не было. В командировочном удостоверении были указаны оба этих пункта назначения, а письма о содействии были отправлены также и в Иркутский, и в Красноярский комитеты Севера. План командировки, таким образом, готовила сама исследователь. Первым пунктом был выбран Усть-Кут в верховьях реки Лены в Иркутской губернии, но результатами длительной поездки туда стали сведения, по ее словам, «чисто расспросного характера», в Иркутске и Усть-Кутском волостном исполкоме данных по расселению эвенков, как и в Ленинграде, найти не удалось. Вот как об этом свидетельствует Н. В. Ермолова: «По ним оказалось, что эвенки, кочевавшие здесь по притокам Лены еще лет 20 тому назад, теперь оттеснены на Нижнюю Тунгуску и предположительно должны находиться там в районе ее левого притока реки Непы. Тогда Г. М. Василевич меняет маршрут и, чтобы попасть в нужный район, нанимает сначала лодку, на которой поднимается вверх по Лене до села Маркова, и оттуда с проводниками верхом на лошадях уходит в тайгу на северо-запад, где через неделю встречает эвенкийские стойбища»39.
По возвращении из командировки в 1925 году Г. М. Василевич получила предложение вести занятия по этнографии тунгусских народов. В это время Географический институт был включен в состав Ленинградского университета как Географический факультет, и его факультеты преобразованы в отделения – общегеографическое и этнографическое. Система образовательного процесса на этнографическом отделении также была серьезно изменена: студенту необходимо было выбрать один из восьми циклов обучения, сформированных по группам лингвистически родственных народов. Именно в контексте цикла велась подготовка этнографов, в нее было включено и изучение языка изучаемого этноса. Одним из циклов был цикл по изучению эвенков (тунгусский). Г. М. Василевич была приглашена ассистентом на этнографическое отделение вести занятия по этнографии тунгусских народов, а курс эвенкийского языка вел составитель первого проекта эвенкийской письменности Я. П. Алькор (Кошкин). Преподавание языков коренных народов было абсолютным новшеством, по свидетельству биографа Василевич, изучать его начали «на основе грамматики М. А. Кастрена с привлечением носителя языка – прибайкальского эвенка Полтеева, от которого велась запись текста на эвенкийском языке с последующим подробным морфологическим анализом»40. Василевич также присоединилась к слушателям на языковой курс. Известно, что уже к 1929 году этнограф знала язык в совершенстве: в экспедиции в район бассейна Олекмы и Витима не только выступала в роли переводчика, но и на районном съезде советов представила доклад о деятельности Комитета Севера на эвенкийском языке41.
Вторая экспедиция Г. М. Василевич к эвенкам по заданию Комитета Севера продлилась практически полгода: с сентября 1926 по апрель 1927 года этнограф находилась в районе средней части бассейна Подкаменной Тунгуски, в Богучанском и Таимбском районах Красноярского округа. Результатом этой поездки стала и первая эвенкийская коллекция Василевич, переданная в Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера), а также статья «Игры тунгусов» на основе материалов коллекции42. Перерыв в полевых выездах будет сделан ей в 1928 году, в это время ученый готовит к изданию первую книгу для чтения на эвенкийском. Но уже в 1929 году состоялась поездка к эвенкам Якутии, а в 1931, а в 1931 году – первая исключительно лингвистическая экспедиция к эвенкам Нижней Тунгуски43. В 1935—1936 годах Г. М. Василевич полгода проводит в экспедиции в Эвенкийском национальном округе, задачи, которые ставит перед ней Министерство просвещения, касаются проверки применяемости и правильности составленных для северных школ учебных пособий, а также помощь учителям. Известно, что в экспедиционные выезды Г. М. Василевич совершает до последних лет жизни. С целью изучения современной ситуации летом 1959 года Г. М. Василевич с двумя московскими коллегами посетила Катангский район Иркутской области, а летом 1960 года – Эвенкийский национальный округ. Последнюю экспедицию этнограф предпринимает в возрасте 74 лет, еще раз побывав на юге Якутии и в Амурской области. В эту поездку в 1969 году Г. М. Василевич вновь посетила эвенкийские поселки Якутии: Первомайский, Тынду и Золотинку (Иенгру), в которых была с исследованием в 1947 году44.
Ведя масштабную исследовательскую работу Г. М. Василевич также с самого начала пути принимает активное участие в обучении студентов из числа народов Севера. С 1927 г., продолжая преподавать на этнографическом отделении университета, она поступает на работу на Северный факультет созданного в это время Ленинградского Восточного института. Уже через три года – в 1930-м, Северный факультет выделен в автономное учебное заведение – Институт народов Севера. Именно на базе Института стала вестись работа по созданию письменности для языков северных народов, и в нее активно включена Г. М. Василевич, занимается подготовкой учебников эвенкийского языка. Первым пособием стал подготовленный ей 30-страничный эвенкийский букварь «Памятка тунгусам-отпускникам», вышедший в 1928 году45. Студенты Северного факультета, уезжавшие на каникулы, получали ее на руки, чтобы заниматься обучением своих родных грамоте. Букварь содержал тексты на латинизированном эвенкийском, а издан был стеклографическим способом, то есть, по сути, написан от руки, поскольку типографских шрифтов для такой письменности еще не существовало. Н. В. Ермолова приводит воспоминания Г. М. Василевич о том, как в 1927 году ей «самой пришлось „отпечатать“ (написать печатными буквами) первую азбуку и размножить на стеклографе. … эвенки, уезжая в отпуск, развезли эту азбуку по всем районам, и там, в чумах, сами учили читать и писать на родном языке (на латинизированном алфавите) детей и взрослых эвенков»46. Через два года так же с помощью стеклографа вышла в свет «Первая книга для чтения на тунгусском языке», включившая 28 небольших эвенкийских текстов47. В 1931 году выходит первая книга на эвенкийском языке, отпечатанная типографским способом (после утверждения алфавита), – «Начальная тунгусская книга»48. Помимо текстов для чтения на эвенкийском в нее вошла и составленная ученым краткая характеристика своеобразия нескольких диалектов (сымский, подкаменно-тунгусский, токминский, ербогаченский, олекминский и амурский). Г. М. Василевич не только выступала автором и составителем литературы на эвенкийском, но и активно принимала участие в консультировании и редактировании текстов других ученых. В 1930-х годах особенно активно велась работа по изданию, как оригинальной, так и переводной художественной и политической литературы. Глафирой Макарьевной собственноручно переведено на эвенкийский и отредактировано 14 изданий политико-просветительской актуальной для того времени литературы, среди которой не только идеологические тексты, но и жизненно важные просветительские издания, например, «Как лечить больного человека» Свердлова В. С. и «Почему надо охотиться в срок» Рахманина Н. Г.49. По словам из автобиографии Г. М. Василевич, приведенным Н. В. Ермоловой, лингвист имела отношение практически ко всей выпущенной на эвенкийском языке до 1940 года литературе: «90% переводной литературы с 1934 по 1940 г. проведено при моем ближайшем участии как учителе переводчиков и редакторе. Вся оригинальная литература, выпущенная под моей редакцией, – результат моей работы с наиболее талантливыми эвенками»50.
Тогда же, в 1930-е годы, начинают издаваться переводы русской классической литературы на национальные языки. И не только в качестве пособий для изучения языка, но и как средства приобщения населения национальных районов к высокой культуре. Первыми книгами, подготовленными Г. М. Василевич и вышедшими в 1935 году, стали переводы четырех басен И. А. Крылова, двух сказок А. С. Пушкина, рассказов о животных Л. Н. Толстого и «Люди Севера» Л. Якобсона51. Первые восемь книг 1935 и 1936 годов вышли на латинизированном эвенкийском, а в 1938 году выходят два первых эвенкийских перевода русской литературы на кириллице52. В целом до последнего издания в 1951 году Г. М. Василевич было подготовлено к публикации 16 изданий художественных переводов. Помимо переводов на эвенкийский издаются и оригинальные эвенкийские тексты, как современные, составленные для книг для чтения, так и исторические. До 1960 года Г. М. Василевич подготовлено и отправлено в печать 14 изданий оригинальных произведений эвенкийских авторов и отдельных образцов эвенкийского фольклора в книгах для чтения. В 1934 году был опубликован первый сборник эвенкийских сказок, записанных в ученым полевых выездах53. В 1936 году благодаря тщательной обработке собранного полевого материала вышел из печати составленный Г. М. Василевич первый в истории фундаментальный труд по эвенкийскому фольклору, который помимо текстов, записанных самой исследовательницей, включил также основные имеющиеся с XVIII века тексты, а также материалы коллег по Институту народов Севера. Тексты представлены в работе на исконных языковых диалектах и в переводе на русский54. Эта работа будет также продолжена ученым, и в 1966 году будет опубликован труд «Исторический фольклор эвенков: Сказания и предания»55. А практика перевода найдет свое отражение в публикации «Переводческая работа на языках народов Севера за годы Советской власти» 1958 года56.
Конец ознакомительного фрагмента.