Глава 10
Отцы города
В обеденное время ресторан и кафе отеля «Радужный мост» – того самого, что поразил Катю изяществом архитектурных форм, яркими красками и обилием стекла, – пустовали. Впрочем, как и во все иные времена в последние годы.
На открытой веранде кафе, все еще щеголявшего по случаю погожих осенних дней удобной плетеной мебелью, полосатыми тентами и яркими цветами в терракотовых горшках, за столиком расположились двое.
Катя их узнала: сосед космонавта Иван Водопьянов и тот парень, которого она видела в музее, – Дмитрий Ларионов, муж и будущий отец.
Веранда выходила в гостиничный садик, примыкающий к парковой аллее, которая вела к набережной. На клумбе все еще цвели махровые астры и хризантемы. В глубине ресторана тихо звучал рояль – Вагнер, «Вход богов в Валгаллу».
Оба – и Ларионов, и Водопьянов – приехали в отель на велосипедах в свой обеденный перерыв, который, впрочем, оба могли продлить как угодно долго из-за своего весьма и весьма свободного графика. Перед Дмитрием Ларионовым на столике стоял большой прозрачный бокал с ручкой – в нем травяной горячий чай с лимоном и мятой. Иван Водопьянов пил латте и ел морковный торт.
За гостями наблюдали двое официантов, готовые ринуться к столику – обслуживать по первому разряду молодых скромников в серых толстовках.
И неудивительно, ведь «Радужный мост» теперь принадлежал Дмитрию Ларионову, а построил отель его отец.
– Весь город словно с ума сошел, – хмуро сказал Ларионов. – Сижу в лаборатории – врываются ко мне Жуковский из второй химии и лаборантки. Только и разговоров – женщину нашли на остановке убитую. Опять. Еще одна… Сказали – остановка, что у Новых домов. Там полиции полно было.
– И мне наши в офисе сообщили. Я до базы даже не добрался сегодня, – Иван Водопьянов вертел в руках стакан с кофе-латте. – Они в офисе работу бросили, рванули туда. Смотреть. Сказали – жуть. Опять в том же виде… Полиция там все огородила – остановку, место, но все равно ведь такое не спрячешь. В общем-то я чего-то в этом роде ждал, когда узнал, что эта женщина пропала – ну, из булочной… Все дни только и разговоров в городе. Стыдно признаться, наши в офисе ставки делали, тотализатор – сбежала ли она от мужа или же… Ну, это самое… А ее убили. Я десятки раз в эту пекарню заезжал по дороге домой. У них всегда хлеб хороший, свежий.
– И я заезжал, – Дмитрий Ларионов отпил глоток горячего чая. – Василиса там сладости покупала, улитки с корицей. Они у них лучше, чем здесь, у нас в отеле, хотя здесь повар хороший и кондитер. Знаешь, Ваня, я, когда все это началось, ну, когда первую нашли на остановке, подумал – это что-то вроде одной из твоих компьютерных игр. Типа – беги, или умри, или прячься.
– Какая, к черту, компьютерная игра! Город словно шизанутый. Все словно шизанутые. Мы же здесь не дураки, мы все всё отлично понимаем. Когда такое начинает происходить и длится, не заканчивается никак… И полиция ни черта не делает.
– Они делают что могут. Наверное. Мне хочется так думать. А то уж если совсем без всякой защиты… Я Василисе позвонил, как узнал – предложил как в прошлый раз.
– А что ты ей предлагал?
– Уехать отсюда. Можно в нашем отеле в Дубне жить. Это же мой гостиничный комплекс. Там я могу любой люкс занять. Все равно сейчас дела не ахти идут в гостиничном бизнесе. На базу в свою лабораторию я бы на тачке ездил – чего тут ехать-то? Так Васька не хочет. Уперлась. Как это мы из своего дома уедем, такого красивого нашего дома… Что это за жизнь в отеле! И что, мол, еще неизвестно, может маньяк из Дубны, а к нам в городок только наведывается от случая к случаю. Отказалась уезжать наотрез.
– В ее положении, Дима… Привыкай. Капризы беременных, и все такое.
– Она и в марте отказалась от переезда. Я тогда предложил в Москве квартиру снять, хоть на Патриарших, хоть где хочет – тоже отказалась. Она любит наш дом. Она столько переделала там, и стало лучше. У Василисы отличный вкус. Я думал, когда мы поженились, – как она впишется? Ну, во все это – наш дом, там ведь столько всего от мамы осталось, от отца. Я боялся контрастов и менять ничего не хотел. Но она вписалась – все оставила и вместе с тем многое поменяла. И теперь это наш с ней дом. Но я как подумаю, что по улицам безнаказанно бродит тот, кто оставляет эту чертовщину на остановках… А Васька там одна в огромном доме, пока я в лаборатории сижу за компом, – меня озноб бьет.
– Что, если нам на паях нанять охрану? – спросил Иван Водопьянов.
– Я ревнивый до невозможности, – Дмитрий Ларионов снова отпил глоток чая с мятой. – Это еще хуже – сидеть на базе и знать, что она дома наедине в каким-то мускулистым Рембо.
– Я шучу насчет охраны, – усмехнулся Иван. – Не поможет секьюрити в городке шизанутых. Но делать что-то нужно.
– В смысле? Что мы можем?
– Многое мы можем, но… Если хорошенько мозгами пораскинуть, мы – ты и я – можем купить весь этот городок с потрохами. Без базы, конечно, – это нам не потянуть. Но инфраструктуру купим легко, и еще бабки останутся. Мы – ты и я – в общем и целом – отцы этого города. Столпы общества.
– Никто об этом даже не думает. Всем плевать. Можем пыжиться сколько угодно – дальше этой веранды, дальше моего отеля наши амбиции, Ваня, увы…
– Конечно, такого влияния, какое было у твоей матери, нам не достичь, – согласился Иван Водопьянов. – Но городской администрации мы можем заявить… Они жопу должны оторвать от стульев наконец-то и задуматься о том, что в городе творится. Спросить с полиции.
– С городской администрацией это у тебя связи, – улыбнулся Ларионов. – Я туда не вхож. Но, по крайней мере, я знаю одну жопу-симпампончик, которая по одному щелчку твоих пальцев, Ваня, от стула оторвется и полетит на крыльях…
– В морду получишь сейчас.
– Дам сдачи.
– Если серьезно…
– Да я серьезно, Ваня. Извини за стеб. Просто так скверно на душе. Никто ничего пока не может сделать. Потому что точно пока никто ничего не знает. Ни мы – никому не нужные отцы города, ни администрация, ни полиция. Одно я вижу отчетливо: город медленно, потихоньку сходит с ума, и это состояние, оно… лишь усугубляется.
– Одичание, – кивнул Иван Водопьянов. – Какая-то первобытная дикость, что воскресла и лезет из всех щелей в последние годы. Ты не замечаешь? Я еще радовался, что наш городок от этого избавлен. Что дух просвещения все еще теплится здесь, как сальный огарок. А в других местах… Вон, Касперский в парке гик-фестиваль устроил научно-технический как способ глянуть, сколько еще нас осталось… Где мы ютимся – по каким сусекам и закромам. И почему это возвращение к славным традициям прошлого отдает все больше и больше такой архаикой… такой сермяжно-лапотной дикостью, которой и при совке-то не встречалось. Прошлым летом в Ростове-на-Дону хотели провернуть что-то типа фестиваля для косплейщиков, казачков позабавить. Технологии, инновации… А там вырядились все в штаны с лампасами и дремучие папахи. Бабы какие-то пляшут в полушалках, визжат, мужики шашки над головой вертят, удаль показывают. И мух тучи над всей этой тусовкой – мухи с дворов летят, где скотина испражняется. Навоз бы сначала убрали, а потом плясали, шашки вертели. Я на улицу Тверскую давно не ходок – говорят, там лавку открыли какие-то не пойми кто, хвалятся что «хлебушок» то ли «камушками мелят» то ли жопами своими каменными. И объявление с орфографическими ошибками на витрине – типа, мол, «пидарасов в лавку не пущаем». Это на Тверской-то, в центре столицы – эпатаж или угроза? Если они теперь опираются вот на это? На орфографию с ошибками и угрозы? Что делать нам, появившимся на свет в ЭРЕБе – закрытом храме науки, трепетно взращенным нашими просвещенными папами и мамами в мечтах о дальнем космосе и прогрессе науки? Как нам жить дальше в царстве одичалых, бородатых, архаичных жоп?
– Как и жили до нас. – Дмитрий Ларионов смотрел на садик отеля. – Мама обожала фильм «Воспоминания о будущем». В семидесятых вся страна от него балдела, говорят. Я в интернете глянул – так, ничего, забавно. Вроде как для детей про пришельцев. Сказка. Или это мы стали старыми циниками, хоть и молодые снаружи? Сказок уже не сечем? Там, в фильме, одна из идей печальна: никакие инновации, никакой прогресс, даже опередивший нас на многие тысячелетия инопланетный разум, ничего… ничего, ничего не может поделать с архаикой, с мракобесием, с этой нашей первобытной дикостью, которая внутри нас и сочится из всех пор, едва открываются какие-то – не знаю, шлюзы провластные, или небесные врата, или наши сердца – тайна за семью печатями. Ты не переживай по этому поводу, Ваня. Все это так пафосно… А пафос по нынешним временам убогий стал, как новости науки и культуры Яндекса. Реальность же состоит в том, что в нашем городе убивают людей. И нам всем страшно от этого. Потому что мы не понимаем и…
– Потому что вздрагивать стали при каждом ночном шорохе, как чокнутые параноики. – Иван Водопьянов на середине вагнеровского «Входа богов в Валгаллу» кинул крошки морковного торта подскочившим на веранду воробьям. – Когда мне домработница позвонила и сказала, мол, у Чеглакова окно высадили, я по ее тону заполошному понял, что старуха себе вообразила. Что маньяк там, в доме. Что уже в дома начали к нам врываться.
– Вот поэтому я и хочу, чтобы Василиса уехала из города. Она теперь не только за себя в ответе, но и за нашего ребенка. Но она отказалась наотрез. Как мне быть с ней?
– Настаивай на своем как муж, как мужик.
– Она такая самостоятельная.
– Что нам делать с упрямой бабой? – заулыбался теперь Водопьянов, до этого пребывавший в весьма мрачном настроении. – Я тебя предупреждал как другана: не женись.
– Я ее люблю, – сказал Дмитрий Ларионов. – Она все, что у меня есть в жизни. После смерти родителей, считай, она меня спасла.
– Может, все закончится? Сколько же можно… сколько уже женщин, жертв… Хотя вряд ли все это закончится само собой. Не то это дело.
– Ты насчет мастеров спрашивал, стекольщиков – я позвонил в Дубну, в гостиничный комплекс. Завтра приедут – передай Константину, что вся бригада в его распоряжении.
– Ты сам ему позвони и скажи, – ответил Иван. – Он будет рад.
– Я хочу, чтобы он думал, что это твой ему подарок.
Иван Водопьянов глянул на приятеля. Странная улыбка появилась на его красивом лице – немножко кривая, слегка растерянная и полная затаенной надежды.
Он допил свой остывший латте.
Воробьи, чирикая, увлеченно склевывали с пола веранды крошки морковного торта.