Современное международное уголовное право. Глава I. Международное уголовное право как отрасль международного права (А. Г. Кибальник, 2003)

§ 1. Понятие международного уголовного права

Мысль о необходимости существования международного уголовного права отнюдь не нова. Еще в конце XIX в. российский юрист H. М. Коркунов обосновывал необходимость создания международного уголовного права тем, что нормы последнего призваны служить защитой принципов межгосударственного сотрудничества.[3]

В отечественной науке концептуальные основы международного уголовного права были заложены профессором Ф. Ф. Мартенсом, отметившим, что международное уголовное право «заключает в себе совокупность юридических норм, определяющих условия международной судебной помощи государств друг другу при осуществлении ими своей карательной деятельности в области международного общения».[4]

Исторический опыт XX в. заставил по-новому подойти к проблеме теоретического понимания международного уголовного права. При этом спорным стал вопрос о признании самого факта существования последнего. Так, по замечанию И. И. Карпеца, «дискуссионен вопрос не только о понятии международного уголовного права, но и том, необходима ли вообще такая отрасль права, имеет ли она право на существование».[5]

Наличие уголовно-правовых норм в международном праве не вызывает в настоящее время сколько-нибудь серьезных возражений. Об этом свидетельствует большое количество самых разных международно-правовых документов, принятых с середины XX в. Мы не ставим своей задачей проанализировать исторические предпосылки появления тех или иных международных актов. Тем не менее необходимо отметить, что их принятие, как правило, обусловливалось задачей межгосударственного сотрудничества в поддержании мирового порядка. В последний обычно включались и задачи борьбы с международной преступностью, а также предотвращения и наказания преступлений международного характера.

Такой подход в понимании необходимости международно-правовой регламентации борьбы с преступлениями на межгосударственном уровне сохраняют и новейшие документы международного права. Так, например, ст. 2 Декларации Организации Объединенных Наций о преступности и общественной безопасности 12 декабря 1996 года прямо указывает на обязанность государств-членов способствовать «расширению сотрудничества и помощи в правоохранительной области на двусторонней, региональной, многосторонней и глобальной основе, в том числе заключению в соответствующих случаях соглашений о взаимной юридической помощи, в целях содействия выявлению, задержанию и преследованию лиц, которые совершают опасные транснациональные преступления или каким-либо иным образом несут за них ответственность, и в целях обеспечения эффективного международного сотрудничества правоохранительных и других компетентных органов».[6]

В отечественной и мировой теории понимание международного уголовного права преимущественно развивалось в ключе его определения как отрасли международного публичного права. При этом на настоящий момент существует несколько основных доктрин, определяющих сущность данной юридической отрасли.

Сторонники преобладающего направления российской теории международного права подчеркивали, что международное уголовное право – «находящаяся в стадии становления специфичная отрасль международного права».[7] Таким образом, международному уголовному праву фактически отказывалось в «праве» на самостоятельное существование.

Однако в последнее время интерес к проблеме существования международного уголовного права существенно возрос. Тем не менее в концептуальной своей основе подход к определению международного уголовного права как отрасли международного публичного права остался прежним.

Всего тридцать лет назад в науке одной из господствующих была позиция, согласно которой международное уголовное право как отрасль международного права отсутствует.[8]

Однако в дальнейшем положение вещей серьезно изменилось.

Так, например, И. И. Лукашук и А. В. Наумов определили международное уголовное право как отрасль международного публичного права, принципы и нормы которой регулируют сотрудничество государств и международных организаций в борьбе с преступностью.[9]

В. П. Панов предложил под международным правом понимать систему принципов и норм, регулирующих сотрудничество государств в борьбе с преступлениями, предусмотренными международными договорами.[10]

Существует иная концепция, согласно которой международное уголовное право – это комплексная отрасль, включающая в себя материальные и процессуальные нормы, которые, в свою очередь, могут относиться как к международному публичному, так и к международному частному, а также к национальному уголовному праву (Ю. А. Решетов).[11]

Практически на этих же позициях стоит ряд других авторов – общим для них является то, что при определении международного уголовного права сохраняются тенденции к определению его несамостоятельности как правовой отрасли, либо идет речь о комплексных предметах правового регулирования и Источниковой базы.

Так, о комплексном характере международного уголовного права говорили такие международники, как Д. Дж. Бешаров (D. J. Веsharov), Я. Динштейн (Y. Dinstein), М. Ш. Бассиони (М. Ch. Bassiouni).[12]

В одном из новейших исследований международное уголовное право определялось как система международно-правовых принципов и норм, определяющих составы международных преступлений и преступлений международного характера, регулирующих деятельность органов международной юстиции, а также вопросы оказания межгосударственной помощи по уголовным делам.[13]

Н. И. Костенко, говоря о международном уголовном праве как о «комплексной, самостоятельной отрасли международного публичного права», указывает, что оно представляет собой систему общепризнанных международно-правовых принципов и норм, регулирующих сотрудничество между субъектами международного права по предупреждению и привлечению виновных лиц за совершение международных преступлений и преступлений международного характера, а также «оказанию судебной помощи, проведению расследования, уголовного преследования и судебного разбирательства, применению и исполнению меры наказания, обжалованию и пересмотру судебных решений, оказанию правовой помощи по уголовным делам…».[14]

Нетрудно заметить, что в данных определениях также смешаны материально-правовые, процессуальные и судоустройственные начала.

В литературе высказана заслуживающая внимания позиция о том, что, «только основываясь на концепции многоуровневой международной правосубъектности», можно создать единую концепцию международного уголовного права.[15]

Попытаемся проанализировать основные доктринальные подходы в понимании юридической природы международного уголовного права на основе рассмотрения действующих международно-правовых норм, а также сформулировать наше понимание современного международного уголовного права, его предмета, методов и системы в целом.

Тенденция обособления международного уголовного права как самостоятельной отрасли.

Как уже говорилось, большинство авторов отмечают комплексный характер международного уголовного права – т. е. тот факт, что оно объединяет в единую отрасль нормы материального и процессуального характера (а в некоторых случаях и нормы, посвященные регламентации процедуры исполнения наказания), а также нормы, относящиеся к судоустройству.

Да, действительно, многие (если не большинство) международно-правовые акты уголовно-правового характера содержат как материально-правовые, так и уголовно-процессуальные нормы. Это замечание справедливо, например, относительно уставов международных трибуналов (Нюрнбергского, Токийского, по бывшей Югославии, по Руанде). Более того, по замечанию В. Э. Грабаря, само по себе международное уголовное право изначально и главным образом было правом процессуальным.[16]

Однако в настоящее время наблюдается тенденция более четкого разграничения норм материального уголовного права и норм процедурного характера. Особенно явно такая тенденция проявилась в предложенном Комиссией международного права ООН Проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1991 года,[17] а также в принятом Римском Статуте Международного уголовного суда от 17 июля 1998 года.[18] Названные документы впервые четко разграничивают нормы материального уголовного права и нормы процедурного характера. При этом, например в Римском Статуте Международного уголовного суда практически впервые речь идет именно о самостоятельности международного уголовного права как отрасли права.

Наметившееся формальное разделение международных уголовно-правовых норм материального характера и соответствующих им процедурных норм, а также положений о международном судоустройстве представляется закономерным этапом в становлении и развитии международного права в целом. Смешанность, «комплексность» норм международного уголовного права, отмеченная многими авторами, затрудняла (и до сих пор затрудняет) осознание места и роли международного уголовного права как такового, определение предмета и метода.

Тенденция к «возрастанию самостоятельности» материального международного уголовного права носит принципиально важный характер – именно она позволяет говорить о том, что международное уголовное право приобретает характеристики самостоятельной отрасли права.

Конечно, пока речь идет только о тенденции. Но сам факт того, что международное сообщество стремится к созданию универсального международного уголовного законодательства (а, как известно, первый проект Международного Уголовного кодекса был предложен еще в 1954 г.), сопровождается еще одной параллельной тенденцией – созданием международного уголовного процесса также как самостоятельной отрасли права.

Надо отметить, что в теории положительно оценивается становление самостоятельного международного уголовного процесса («международного уголовного судопроизводства»).[19]

Тенденция к самостоятельности такой отрасли, как международное уголовное право в собственном смысле этого слова – т. е. правовой отрасли материального характера, – позволяет более четко разграничить предмет и метод правового регулирования между международно-правовыми установлениями материального, процессуального и судоустройственного характера.

Нельзя не согласиться с Е. Т. Усенко в том, что «каждой материальной отрасли национального права, как известно, соответствует процессуальное право, в принципе обособленное, а в науке международного права почему-то считается допустимым смешивать все воедино… Смешение в международном праве материальных и процессуальных норм порождает немалые затруднения».[20]

Представляется, что данная мысль весьма подходит к идее разъединения в международном праве материальных и процессуальных норм. Об этом говорит и само развитие международного уголовного права – подтверждением этому служат попытки кодификации норм и принципов международного права, имеющих уголовно-правовое и уголовно-процессуальное значение. Такая направленность в эволюции норм международного права логически все-таки завершится принятием Международного Уголовного кодекса.

Тем не менее, на наш взгляд, уже сейчас можно говорить о все большей самостоятельности международного материального уголовного права. Так, например, своеобразная кодификация составов преступлений, подсудных Международному уголовному суду, проведена во второй части Римского Статута Международного уголовного суда («Юрисдикция, приемлемость и применимое право»). Более того, часть третья этого же документа посвящена регламентации общих принципов материального уголовного права. Что же касается вопросов процедуры и судоустройства, то она в названном Статуте регламентирована раздельно.

Кроме того, и ранее принятые международные договоры, имеющие уголовно-правовой характер, довольно четко разграничивают вопросы материального права и процедуры. С другой стороны, это свидетельствует, о том, что данные документы являются одновременно источниками как уголовно-материальных, так и процессуальных норм. Но, как справедливо отмечает подавляющее большинство авторов, такая отрасль права, как международное уголовное право, находится в стадии становления.[21] И результатом такой эволюции видится окончательное оформление международного уголовного права в самостоятельную правовую отрасль[22]. Причем наряду с данной отраслью в качестве самостоятельной будет выступать международный уголовный процесс.

И хотя это довольно смелый вывод, но все же, на наш взгляд, уже можно говорить о том, что международное уголовное право практически приобрело черты самостоятельной отрасли. Данный вывод основан на том факте, что международное уголовное право регулирует целый участок однородных правовых отношений и интересов, а также на том, что у международного уголовного права все в большей мере оформляется специфический режим юридического регулирования.

При этом, конечно, международное уголовное право по своему определению является составной частью системы международного права в целом. В этом суждении, на наш взгляд, нет кардинального противоречия, ведь система международного права в целом представляет собой совокупность различных отраслей международного права.

По поводу определения международного уголовного права один из наиболее авторитетных специалистов-международников И. П. Блищенко справедливо указал, что выработка понятия международного уголовного права должна начинаться с определения таких явлений, которые оно призвано регулировать и охранять, а также таких, с которыми оно призвано вести борьбу.[23]

Думается, что ключевым «явлением», позволяющим сформулировать понятие международного уголовного права, является событие преступления, как таковое определенное в нормах международного права. Соответственно производным «явлением» можно считать пределы ответственности субъекта по международному уголовному праву.

При этом вопросы ответственности необходимо понимать шире, нежели классическую наказуемость деяния. Во-первых (и мы не раз будем оговариваться на сей счет), в актах международного уголовного права определение наказания является скорее исключением, нежели правилом. Во-вторых, международное право нередко регламентирует не столько вопрос о виде или размере наказания, сколько иные вопросы наступления ответственности за совершенное деяние (например, вопросы экстрадиции, преодоления уголовно-правовых иммунитетов и проч.)

В связи с этим можно утверждать, что международное уголовное право регулирует другие материально-правовые вопросы наступления уголовной ответственности.

Практически все авторы указывают, что задачей (целью) международного уголовного права является борьба с международной преступностью, преступлениями международного характера, защита мира и т. п.

Соглашаясь в принципе со всеми приведенными утверждениями, можно резюмировать: определение преступности деяния и пределов ответственности за его совершение в конечном итоге ставит своей целью обеспечение мирового правопорядка. Реализацией данной цели пропитаны «буква и дух» актов международного уголовного права, а ее достижение возможно путем применения международного уголовного права как в международной, так и в национальной уголовной юрисдикции (данный вопрос будет рассмотрен подробно).

Сейчас же представляется возможным определить концептуальные моменты для выработки понятия международного уголовного права.

1. Новейшие документы международного уголовного права дают основания полагать, что важным критерием выделения международного уголовного права (в материально-правовом смысле) является определение преступности деяния по международному праву. Преступность деяния означает прямую его запрещенность в международно-правовом акте. В международном уголовном праве должен определяться субъект ответственности.

2. Международное уголовное право регламентирует пределы ответственности за совершение такого деяния в материально-правовом смысле (наступление ответственности, течение сроков давности и проч.) Процедурные вопросы реализации ответственности и осуществления уголовного преследования являются предметом международного уголовно-процессуального права.

3. Субъект применения международного уголовного права, регламентация деятельности последнего также не должны быть предметом материально-правового регулирования в международном уголовном праве – тем более, что субъектом правоприменения может быть не только международный, но и национальный правоприменительный орган.

4. Международное уголовное право, являясь составной частью международного права, оказывает определенное влияние на формирование национального уголовного права. Более того, через национальное уголовное право происходит реализация задач международного уголовного права. Однако, обладая приоритетом над национальным уголовным правом (в силу конституционных предписаний большинства государств) и отличаясь по субъекту принятия, международное уголовное право не может отождествляться с национальным уголовным правом либо включать в себя последнее.

5. Международное уголовное право как самостоятельная отрасль международного права должно иметь собственные предмет и методы правового регулирования. Соответственно вполне справедливо говорить о самостоятельной Источниковой базе данной отрасли.

Нельзя не согласиться с И. П. Блищенко и И. В. Фисенко в том, что включение в международное уголовное право норм национального права необоснованно: в этом случае любую отрасль международного права можно отнести к комплексной отрасли, так как «ее принципы и нормы осуществляются на территории государства, с помощью норм национального законодательства».[24]

Тем не менее в дальнейшем мы постараемся обосновать позицию, согласно которой реализация задач международного уголовного права возможна и через национальное уголовное право.

Все это позволяет определить международное уголовное право как самостоятельную отрасль, входящую в единую систему международного права, состоящую из международно-правовых норм и решений международных организаций, определяющих преступность деяния и пределы ответственности за его совершение, а также регламентирующих иные уголовно-правовые вопросы в целях охраны мирового правопорядка.

И, наконец, необходимо определить взаимосвязь международного уголовного права с другими отраслями права.

Наиболее тесную связь исследуемая отрасль имеет с национальным уголовным правом. Взять хотя бы тот факт, что национальное уголовное законодательство различных стран в значительной мере формировалось на протяжении второй половины XX в. под непосредственным воздействием международного уголовного права. Исследованию вопроса о взаимодействии международного уголовного и национального уголовного права посвящена гл. IV данной работы.

Реализация международного уголовного права происходит в рамках международного и национального уголовного процессуального права. Уголовное судопроизводство производится посредством деятельности органов международной уголовной юстиции, осуществляющих на международном и национальном уровнях расследование, рассмотрение и разрешение уголовных дел о преступлениях, регламентированных международным уголовным правом.[25]

Международное уголовное право тесно связано с криминологией – в первую очередь это обусловлено задачей поддержания мирового правопорядка, в которую безусловно включается борьба с международной преступностью. По этому поводу в литературе было удачно отмечено, что не случайно основные стандарты, нормы и правила ООН начинаются со слов «предупреждение преступности», а совершенствование международного уголовного права в первую очередь связывается с предупредительной деятельностью государств и международных организаций.[26]

И, конечно, в силу того, что международное уголовное право является составной частью единой системы международного права, оно тесно связано с иными отраслями международного права – международным гуманитарным, международным морским, международным воздушным, международным экономическим и другими отраслями.

Видимо, именно эта тесная взаимосвязь дает основание для высказанного мнения о том, что международное уголовное право призвано бороться с проявлениями преступности в иных отраслях международного права.[27]

§ 2. Предмет и методы международного уголовного права

Как ни странно, но большинство отечественных авторов попросту умалчивают о выделении самостоятельного предмета правового регулирования, присущего международному уголовному праву.

Обратных примеров немного.

В 40-х годах XX в. определение предмета международного уголовного права исходило из задач борьбы за мир, борьбы с преступлениями, которые были сформулированы в Уставе Нюрнбергского трибунала.[28]

Так, П. С. Ромашкин считал, что предметом регулирования международного уголовного права являются те отношения между государствами, которые складываются в процессе координирования их борьбы с международными преступлениями.[29] Такая позиция разделялась большинством авторов.[30]

Вместе с тем И. И. Лукашук и А. В. Наумов полагают, что международное уголовное право регулирует «межгосударственные отношения, т. е. отношения с участием государств и международных организаций».[31]

Большинство же исследователей просто констатируют, что для международного уголовного права характерно сохранение международного правопорядка «в целом с помощью специфических уголовно-правовых методов и средств». При этом международное уголовное право призвано бороться с преступностью в области международного морского права, международного воздушного права, дипломатического права, международного экономического и финансового права и т. д.[32]

Однако факт возрастания «самостоятельности» международного уголовного права заставляет говорить о необходимости определения самостоятельных его предмета и метода (а вернее – предмета и методов).

В общей теории права под предметом правового регулирования обычно понимаются «особый участок общественной жизни, особый вид однородных общественных отношений», регламентируемый той или иной отраслью права.[33]

Попробуем определиться с пониманием предмета международного уголовного права.

Как известно, предмет любой отрасли права носит всегда комплексный характер.

Какой вид общественных отношений регулирует международное уголовное право? На первый взгляд, и это отмечается практически всеми авторами, международное право регламентирует отношения, возникающие по поводу строго определенных юридических фактов – совершения виновным лицом (лицами) деяния, признанного международным преступлением. При этом такое деяние может быть преступлением по общему международному праву либо преступлением международного характера.

Да, действительно, большинство действующих актов международного права содержит непосредственное указание на то, что они применимы в случае совершения строго определенных деяний.

Так, например, Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него от 9 декабря 1948 года (далее – Конвенция о геноциде)[34] прямо перечисляет в ст. II деяния, образующие названное преступление: «В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а) убийство членов такой группы; b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую».

Подобные установления характерны для многих других документов (ст. 2 Конвенции о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов от 14 декабря 1973 года;[35] ст. 1 международной Конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 года[36] и проч.)

Таким образом, в подавляющем большинстве случаев нормы международного уголовного права в первую очередь, регулируют охранительные отношения, возникающие в связи с совершением виновным лицом вполне определенного юридического факта – деяния, преступность которого установлена в международном уголовном праве.

Кроме того, в ряде случаев можно увидеть ситуацию, когда в международно-правовом акте преступное деяние только называется, при этом отсутствует его содержательное определение. Так обстоит дело, например, в ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 года.[37]

Отметим сразу, что подавляющее большинство международно-правовых актов, устанавливающих преступность деяния, содержит указания на обязательность соответствующих изменений в национальных уголовных законах стран-участников. Вопрос о соотношении международного уголовного и национального уголовного права будет рассмотрен в гл. IV настоящей работы.

Полагаем, что следует остановиться на такой важной проблеме: как определить предмет правового регулирования в случае, когда преступность деяния определена одновременно в национальном и международном уголовном праве?

С одной стороны, в силу II принципа международного права, признанного Уставом Нюрнбергского трибунала, то обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказания за какое-либо действие, признаваемое по международному праву преступлением, не освобождает лицо, совершившее это действие, от ответственности по международному праву.[38] Казалось бы, международное уголовное право обладает абсолютным приоритетом в регулировании общественных отношений по поводу совершения преступления, предусмотренного в его установлениях.

С другой стороны, в современном международном уголовном праве отмечается тенденция признания того, что оно всего лишь «дополняет национальные органы уголовной юстиции», а «обязанностью каждого государства» является осуществление его собственной, национальной уголовной юрисдикции в случае совершения преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве (преамбула Римского Статута Международного уголовного суда).

Хотя, справедливости ради, надо отметить, что в теории и практике международного уголовного права имеется и другая тенденция – тенденция признания абсолютного и неоспоримого приоритета применения нормы международного права вне зависимости от национального права. Так, например, в соответствии со ст. 2 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, «квалификация какого-либо действия или бездействия в качестве преступления против мира и безопасности человечества не зависит от внутригосударственного права».[39] Однако данная тенденция не получила законодательного оформления, и этот факт также подтверждает понимание того, что международное уголовное право и национальное уголовное право являются различными отраслями права со своим предметом регулирования.

Кроме того, в силу положений п. «а» ст. 17 принятого Римского Статута Международного уголовного суда одним из оснований невозможности осуществления юрисдикции Международного уголовного суда (и, соответственно, применения нормы международного уголовного права напрямую) является осуществление национальной юрисдикции государства за совершенное международное преступление.

Таким образом, если национальный уголовный закон предусматривает ответственность за международное преступление, то охранительные общественные отношения по поводу данного юридического факта становятся предметом правового регулирования национального уголовного закона. Сказанное еще раз подтверждает мысль о том, что сферы действия международного и национального права различны.

Однако в силу конституционных предписаний большинства стран (ч. 4 ст. 15 Конституции России, ст. 25 Конституции Федеративной Республики Германии,[40] ст. 55 Конституции Франции,[41] разд. 2 ст. 6 Конституции США[42] и др.), международно-правовые акты, вступившие в силу для этих государств, включаются в национальную правовую систему и имеют приоритетное действие.

Вместе с тем может иметь место ситуация, когда в национальном законе отсутствует норма, содержащаяся в международно-правовом акте, либо такая норма не соответствует последнему. В этих случаях изначально юридическое регулирование по поводу совершения преступления, предусмотренного в международном уголовном праве, должно происходить в соответствии с установлениями последнего.

Видимо, именно эти ситуации имелись в виду в уже цитированном п. «а» ст. 17 Римского Статута Международного уголовного суда, указавшего, что Суд считает дело приемлемым и применяет нормы международного права, если государство «не желает или не способно» вести преследование или возбудить уголовное преследование должным образом. Такая «должность» должна означать соответствие нормы национального уголовного закона норме международного уголовного права. Если имеется отсутствие в национальном законодательстве подобной нормы либо ее несоответствие норме международного уголовного права, то юридический факт совершения преступления по международному уголовному праву становится основанием для регулирования возникших общественных отношений непосредственно по международному уголовному праву.

Далее, действующее международное право дает все основания полагать, что и регламентирование иных вопросов, имеющих уголовно-правовой характер, входит в предмет правового регулирования международного уголовного права. При этом преступность самого деяния может быть установлена и не в международном, а в национальном законе.

Подтвердим сказанное на примере регламентирования материально-правовых вопросов наступления уголовной ответственности лиц, пользующихся уголовно-правовым иммунитетом в силу международного права.

В современном международном праве дипломатический иммунитет определяется как совокупность особых прав, характеризующих невосприимчивость к юрисдикции принимающего государства глав и сотрудников органов внешних сношений.[43] Такие права призваны обеспечить особую защиту дипломатического персонала иностранных государств, «более надежную, чем та, которую принимающие государства обязаны предоставлять частным лицам».[44]

Круг лиц, на которых не распространяется уголовная юрисдикция страны пребывания, весьма обширен и определен во многих международно-правовых актах. Из них наибольшее и универсальное значение имеет Венская Конвенция о дипломатических сношениях от 18 апреля 1961 года.[45]

В силу предписаний конституционного и уголовного права большинства стран, положения об уголовно-правовом иммунитете, закрепленные в нормах международного права, действуют на территории государства непосредственно.

Согласно Венской Конвенции 1961 года на дипломатов и иных лиц, пользующихся иммунитетом по международному праву, распространяется ограниченная уголовная юрисдикция принимающего государства, которая «не может быть осуществлена принудительно».[46] С другой стороны, иммунитет в принимающем государстве не освобождает совершившее лицо от уголовной ответственности по законам посылающего государства (ч. 4 ст. 31 Венской Конвенции 1961 года).

Уголовно-правовым иммунитетом обладает, в первую очередь, «дипломатический агент», который «пользуется иммунитетом от уголовной юрисдикции государства пребывания». Этот иммунитет действует в отношении любой деятельности дипломатического агента, а также распространен на членов его семьи, постоянно проживающих вместе с ним (ч. 1 ст. 37 Венской Конвенции о дипломатических сношениях 1961 года). В силу указания ч. 2 ст. 37 этой же Конвенции, аналогичный иммунитет от уголовной юрисдикции распространяется на членов административно-технического персонала посольств (которыми признаются члены персонала представительства, осуществляющие административно-техническое обслуживание последнего – п. «f» ст. 1) и постоянно проживающих с ними членов их семей.

В соответствии с ч. 2 ст. 31 («Дипломатический агент не обязан давать показания в качестве свидетеля») и ч. 1, 2 ст. 37 Венской Конвенции 1961 года (распространяющих этот иммунитет на членов семьи дипломатического агента, членов административно-технического персонала и членов его семьи), в качестве составной части дипломатического иммунитета надо рассматривать свидетельский иммунитет. Свидетельский иммунитет указанных лиц и распространен на любые обстоятельства, о которых эти лица могут быть допрошены. Буквальное прочтение названных положений Конвенции позволяет сделать вывод о возможности отказа от свидетельского иммунитета указанными лицами по своей инициативе. Однако и в случае такого отказа и последующего лжесвидетельства эти лица не могут привлекаться к ответственности за дачу ложных показаний (если с них не снят иммунитет от уголовной юрисдикции в целом).

Кроме того, ст. 40 Венской Конвенции 1961 года требует от властей третьего государства предоставлять иммунитет от уголовной юрисдикции в полном объеме любому лицу, пользующемуся иммунитетом согласно предписаниям Конвенции, следующему транзитом через территорию такого государства.

В Венской Конвенции 1961 года специально оговаривается время действия каждого уголовно-правового иммунитета. В соответствии с ч. 1 ст. 39, ч. 1–3 ст. 40, каждое лицо, имеющее право на привилегии и иммунитеты, начинает пользоваться ими в любом из двух случаев:

1) с момента вступления лица «на территорию государства пребывания при следовании для занятия своего поста»;

2) при нахождении лица на территории государства пребывания – «с того момента, когда о его назначении сообщается министерству иностранных дел или другому министерству, в отношении которого имеется договоренность».

Время прекращения действия иммунитета определяется как момент:

1) оставления лицом страны пребывания;

2) истечения «разумного срока» для оставления страны пребывания.

Кроме того, в Венской Конвенции 1961 года специально оговорено, что «в случае смерти сотрудника представительства члены его семьи продолжают пользоваться привилегиями и иммунитетами, на которые они имеют право, до истечения разумного срока для оставления страны пребывания» (ч. 3 ст. 39).

В относительном характере дипломатического иммунитета от уголовной юрисдикции выражается положение о «непринудительном действии» (И. И. Лукашук) местного уголовного закона в отношении лиц, обладающих таким иммунитетом. В соответствии с ч. 1 ст. 9 Венской Конвенции 1961 года, совершившего преступление члена дипломатического персонала (или члена его семьи) власти страны пребывания могут объявить persona non grata («нежелательной персоной»). Такое лицо должно быть отозвано аккредитующим государством. В противном случае (при отказе в отзыве) последнее должно прекратить функции лица в представительстве. Соответственно лицо, объявленное persona non grata и не отзываемое аккредитующим государством, лишается дипломатического иммунитета. В таком случае оно должно нести уголовную ответственность на общих основаниях.

Кроме того, целый ряд других уголовно-правовых иммунитетов, связанных с особым правовым статусом лица, определен в международно-правовых актах: консульский, персонала международных организаций, лиц, пользующихся международной защитой, и др.

Все приведенные примеры свидетельствуют о том, что нормы международного права могут регламентировать вопросы материального уголовно-правового характера и в случае, когда в этих актах ничего не говорится о преступности или наказуемости того или иного деяния.

Может ли лицо, пользующееся дипломатическим (и иным) иммунитетом в силу международного права, совершить преступление в стране пребывания? Безусловно, да. Но материально-правовые (впрочем, как и процессуальные) вопросы наступления его уголовной ответственности по закону страны пребывания определены в международно-правовых актах. А последние имеют приоритетную юридическую силу в соответствии с указаниями национального законодательства большинства современных государств (достаточно вспомнить ч. 4 ст. 15 Конституции России).

Таким образом, международное право знает примеры того, что и иные уголовно-правовые установления охранительного характера, не связанные с определением преступности и наказуемости деяния, могут иметь обязательную и приоритетную юридическую силу. Подобным образом, например, обстоит дело с институтом выдачи лиц, совершивших преступления. Сама по себе выдача как процедура регламентируется процессуальными нормами, но основание выдачи всегда имеет материально-правовую основу. При этом возможность или невозможность выдачи лица другому государству также не является вопросом определения преступности или наказуемости деяния.[47]

Все рассуждения о том, какие охранительные общественные отношения подлежат регулированию международным уголовным правом, позволяют прийти к следующим выводам: это общественные отношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом охранительные общественные отношения, регулируемые международным уголовным правом, характеризуются следующей особенностью: приоритет юридического регулирования по международному уголовному праву имеет место, если национальный закон не содержит либо содержит противоречащую международному уголовному праву норму о преступности деяния по международному праву. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят охранительные общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.

Анализ актов международного права позволяет говорить также о том, что в предмет международного уголовного права входят и общественные отношения общепредупредительного характера. Данные отношения связаны с удержанием лиц от совершения преступлений по международному уголовному праву. При этом средством такого удержания является угроза применения строгого и неотвратимого наказания.

Видимо, одной из главных целей общепредупредительного воздействия международного уголовного права и является поддержание мирового правопорядка. «Духом» этой задачи пропитан практически каждый международный документ уголовно-правового характера.[48]

Действительно, «болезнь всегда лучше предупредить, чем лечить». Именно с этим связана прямая и явная угроза применения самых строгих мер ответственности, адресованная потенциальным преступникам и многократно повторяющаяся в самых различных международных актах. При этом неотвратимость наказания, видимо, является главным средством общепредупредительного воздействия международного уголовного права. Оставим без комментариев одно из положений преамбулы Римского Статута Международного уголовного суда: страны-участники приняли этот документ, «будучи преисполненными решимости положить конец безнаказанности лиц, совершающих такие преступления, и тем самым (выделено нами. – А. К.) способствовать предупреждению подобных преступлений».

К тому же сам факт установления преступности деяния в международном уголовном праве налагает на любое лицо обязанность воздержаться от совершения преступления. Подобным образом происходит специальное, присущее только для международного уголовного права регулирование поведения как в мировом сообществе в целом, так и в национальных обществах в частности.

Тот факт, что международное уголовное право устанавливает запрет на совершение преступлений и на национальном уровне, прямо подтверждается многими международными актами. Так, например, геноцид расценивается как международное преступление вне зависимости от того, в военное или мирное время совершен его акт, на территории одного или нескольких государств.[49] Более того, ряд преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве, как раз направлен как на охранительное, так и на общепредупредительное воздействие на общество внутри одного государства. А нарушение этого запрета расценивается как угроза всему мировому правопорядку.

Так, например, ст. 3 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 года[50] устанавливает, что государства-участники особо осуждают расовую сегрегацию и апартеид и обязуются «предупреждать, запрещать и искоренять всякую практику такого характера на территориях, находящихся под их юрисдикцией» (выделено нами. – А. К).

Как это ни цинично звучит, но мы считаем, что именно страх наказания во многом удерживает потенциальных преступников от совершения преступлений. И мы разделяем мысль о том, что общественные отношения по поводу реализации воздержания лиц от совершения преступления из уголовно-правового запрета входят в предмет правового регулирования,[51] в нашем случае – в предмет правового регулирования международного уголовного права. В конечном итоге именно от эффективности общепредупредительного воздействия норм международного уголовного права во многом зависит обеспечение мирового правопорядка во имя реализации основополагающего принципа сотрудничества государств для «поддержания международного мира и безопасности».[52]

Для отечественной теории уголовного права характерно выделение и третьей группы общественных отношений, входящих в предмет национального уголовного права – общественных отношений регулятивного характера.[53]

Подобные нормы наделяют субъектов правом на правомерное причинение вреда и, при соблюдении критериев допустимости, ответственность за причиненный вред исключается («обстоятельства, исключающие преступность деяния»). Существуют ли регулятивные общественные отношения в качестве составляющей предмета международного уголовного права?

Общепризнанно, что регулятивные общественные отношения регулируют правомерное поведение лица, которое в то же время является поведением социально полезным.[54]

Казалось бы, ряд норм международного уголовного права содержит указание на возможность реализации именно таких общественных отношений. В первую очередь к ним относятся отношения, связанные с освобождением от ответственности по международному уголовному праву.

Так, например, в силу положений п. «b», «с», «d» ст. 31 Римского Статута Международного уголовного суда, основаниями освобождения от ответственности являются:

– состояние необходимой обороны – если лицо причинило вред, но действовало «разумно для защиты себя или другого лица»;

– состояние «вынужденной ответной реакции» на угрозу неминуемой смерти либо причинения тяжких телесных повреждений для него самого или другого лица;

– состояние интоксикации, которое лишало лица возможности понимать противоправность или фактический характер своих действий.

Причинитель вреда, совершивший деяние при этих обстоятельствах, вступает в правовые отношения либо с внутренним, либо с международным правоприменителем. Именно правоприменитель в итоге решает, освобождать лицо от ответственности по международному уголовному праву или нет.

Однако обратим особое внимание на следующее: речь в предписаниях подобного рода идет только об освобождении лица от ответственности не только в силу вынужденности либо непонимания тех или иных действий. Несмотря на то, что международное уголовное право ставит своей целью в первую очередь поддержание мира и безопасности всего человечества, причинение вреда иным интересам носит не столь опасный характер. Следствием этого является исключение ответственности причинителя вреда в ситуации обороны и необходимости.

Об этом прямо говорится и в ч. 2 ст. 31 названного Статута, где дается право на применение названных оснований освобождения от ответственности.

Анализ действующих норм международного права позволяет говорить о том, что в них имеется ряд уголовно-правовых предписаний дозволительного характера. Поэтому мы осмелимся сделать вывод, что для предмета международного уголовного права возможно наличие общественных отношений регулятивного характера, которые бы предписывали и считали непреступным причинение вреда тем интересам, которые охраняются рассматриваемой отраслью.

Вышеизложенное позволяет прийти к выводу о том, что предмет международного уголовного права представляет собой комплекс следующих общественных отношений:

1) Охранительные общественные отношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом охранительные общественные отношения обладают особенностью: приоритет юридического регулирования по международному уголовному праву имеет место, если национальный закон не содержит либо содержит противоречащую международному уголовному праву норму о преступности деяния по международному праву. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят также охранительные общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.

2) Общепредупредительные общественные отношения, которые складываются по поводу соблюдения запрета на совершение преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве.

3) Дозволительные (предписывающие) общественные отношения, возникающие по поводу причинения вреда в рамках допустимых обстоятельств освобождения от ответственности, не связанных с отсутствием признаков субъекта ответственности.

Самым непосредственным образом с предметом международного уголовного права связаны его задачи и методы правового регулирования.

Если предмет отрасли права – «особый участок общественной жизни», то метод правового регулирования представляет собой особый юридический режим – т. е. то, как, каким способом осуществляется юридическое регулирование той или иной отраслью.[55]

При этом метод правового регулирования является довольно емким понятием, состоящим из многих компонентов: порядка установления юридических прав и обязанностей; степени определенности прав и автономности действий субъектов; подбора юридических фактов, влекущих правоотношения; характера взаимоотношения сторон в правоотношении; путей и средств обеспечения субъективных прав.[56]

Общепринятым методом международно-правового регулирования в целом является выработка и осуществление правовых норм на основе взаимного согласия и добровольности участников каких-либо правоотношений.

Однако меры в рамках реализации ответственности по международному уголовному праву включают элементы силы, принуждения, что, по мнению многих авторов, не соответствует согласительной природе современного международного права в целом.[57] Некоторые авторы представляют принуждение как находящееся в международном уголовном праве в начальной стадии своего развития.[58]

В общей теории права обычно выделяются три метода (типа) правового регулирования: дозволение, предписание и запрет. При этом подчеркивается, что все три типа правового регулирования можно обнаружить в различных отраслях права, но в одних решающим является дозволение, в других – предписание, в третьих – запрет[59].

Казалось бы, сама сущность международного уголовного права заставляет говорить о том, что для него характерен запретительный (принудительный) метод воздействия. Действительно, это наиболее очевидно, ведь большинство международных актов устанавливают преступность деяния и обязанность подвергаться ответственности в случае его совершения.

Мы полагаем, что, исходя из общетеоретического определения метода правового регулирования, определение последних в международном уголовном праве должно быть связано с фигурами субъекта ответственности по международному уголовному праву и субъекта применения международного уголовного права.

Общепринята позиция, согласно которой те или иные правоотношения, входящие в предмет отрасли права, характеризуются определенными методами.

Так, охранительные общественные отношения в международном уголовном праве регламентируются:

– методами реализации ответственности в виде назначения наказания за совершение преступлений по международному уголовному праву;

– методами освобождения от ответственности при наличии обстоятельств, указанных в нормах международного уголовного права.

При этом такой метод, как реализация ответственности в виде назначения наказания, не означает применения санкции международной уголовно-правовой нормы в силу того, что названные нормы не содержат санкций как таковых. Поэтому при реализации наказания могут быть применены санкции национального закона и использованы виды и размеры наказаний, определенных в ранее имевших место решениях международных организаций. Об этом, в частности, свидетельствуют положения ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда, в которых указывается, что он (суд) может применить:

– национальные законы государств, которые «при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления»;

– принципы и нормы права в соответствии с тем, «как они были использованы в его предыдущих решениях».

Однако характерной чертой запретительного метода в международном уголовном праве является фактически «произвольная» возможность определения вида и размера наказания лицу, признанному виновным в совершении преступления, хотя, конечно, и при таком подходе правоприменитель обязан назначать наказание в соответствии с нормами международного права, в частности – с Конвенцией против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 г.[60]

Далее, применение принципов и норм международного права, «как они были ранее использованы», означает не что иное, как возможность назначения наказания в соответствии с ранее имевшим место судебным прецедентом.

С самим юридическим фактом – совершением преступления по международному уголовному праву – связывается возникновение охранительных отношений в международном уголовном праве. Установление этого юридического факта, реализация прав и обязанностей субъектов охранительного правоотношения осуществляется в строго определенных процессуальных рамках.

Таким образом, правом на принуждение в международном уголовном праве обладают как отдельные государства (в лице уполномоченных органов) в качестве субъектов международного публичного права, так и международные организации. В литературе справедливо отмечалось, что принуждение как метод международного уголовного права нуждается в проработанном механизме процессуального обеспечения.[61]

Ранее мы попытались (на основе международного уголовно-правового иммунитета) показать, что сами охранительные общественные отношения в международном уголовном праве имеют свою специфику. В силу этого также специфичен и метод воздействия на охранительные общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.

Попробуем определить такой метод на основе анализа преодоления уголовно-правового иммунитета, определенного в международном праве. Лишение лица иммунитета от уголовной ответственности (например, при лишении неприкосновенности аккредитующим государством) само по себе является основанием для привлечения его к ответственности в государстве аккредитования. Таким образом, этот частный метод международного уголовного права может проявляться в преодолении материально-правовых препятствий, установленных в международном уголовном праве, для наступления уголовной ответственности по закону страны пребывания.

Для общепредупредительных правоотношений, входящих в предмет международного уголовного права, характерен метод предписания. Именно стремление к недопущению преступлений по международному уголовному праву обусловливает то, что любому лицу предписывается воздержаться от их совершения.

Содержательный смысл предписывающего метода в международном уголовном праве можно попытаться раскрыть с помощью философии права. Так, столпом идеи права, по Гегелю, является свобода: «Идея права есть свобода, и истинное ее понимание достигается лишь тогда, когда она познается в ее понятии и наличном бытие этого понятия».[62] Такое определение права соответствует признанию приоритета общечеловеческих ценностей, к которым можно отнести мир и безопасность всего человечества. Действительно, хотя сам запрет в международном уголовном праве ориентирован на ограничение свободы преступника, высший смысл предписывающего метода состоит в том, что человек, совершивший преступление, сам определяет рамки своей свободы. Именно свободный выбор человека (совершать или не совершать что-либо) положен в основу общепредупредительного свойства международного уголовного права (впрочем, по нашему убеждению, и любого другого права). И суть предписания права как его метода состоит в оказании определенного воздействия на любого человека, который в силу свободы воли может стать, а может и не стать преступником.

Наконец, мы уже говорили о том, что современное международное уголовное право практически не знает такой составной части своего предмета, как регулятивные (т. е. дозволительные в общепринятом понимании) правоотношения. Поэтому приходится констатировать если не отсутствие в международном уголовном праве, то весьма слабое развитие и такого метода правового регулирования, как дозволение.

Хорошо это или нет – вопрос другой. На наш взгляд, не совсем, так как международное уголовное право не исключает возможности наступления ответственности за совершение (при определенных обстоятельствах) деяния, которое, например, по внутреннему Закону вообще могло бы считаться непреступным и даже «рекомендуемым» со стороны законодателя.

Однако и этому факту есть объяснение. Преступления, предусмотренные международным уголовным правом (и об этом будет сказано), как раз и специфичны тем, что причиняют вред абсолютным благам – интересам обеспечения мира и безопасности человечества в целом. Видимо, по этой причине сам факт умышленного причинения вреда этим благам как бы «презюмированно» расценивается как преступный. Возможно, этим и объясняется тот факт, что международное уголовное право не знает в принципе института обстоятельств, исключающих преступность содеянного – речь может идти только лишь о возможности освобождения лица от уголовной ответственности по международному уголовному праву.

Показательно, что такое (и несколько необычное) суждение подтверждается одним из положений Римского Статута Международного уголовного суда – положением о том, что сам факт отдачи и исполнения приказа о совершении преступления геноцида или преступления против человечности всегда должен расцениваться как явно незаконный (ч. 2 ст. 33). То есть любой человек в силу бесчеловечности совершения любого из этих деяний (если можно так сказать) должен понимать, что совершает именно преступление.

Таким образом, исходя из специфики предмета международного уголовного права, можно говорить о том, что этой отрасли присущи два основных метода юридического регулирования – запрет (принуждение) и предписание. Дозволение как метод правового регулирования в международном уголовном праве находится на начальном этапе своего развития.

§ 3. Источники и система международного уголовного права

Для исследования вопроса о том, что является источниками международного уголовного права, необходимо определиться с пониманием самого термина «источник права».

В общей теории права советского периода изучение данной категории велось в целом с позиции противоборства двух мировых систем, а закономерности развития источников права выводились из тезиса о диаметральной противоположности классовой сущности буржуазного и социалистического права.[63] Само исследование проблем источников права обычно проводилось лишь в рамках проблематики советского права. При этом единственным источником права признавался, по существу, только нормативный акт. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что применительно к остальному миру определялась множественность источников права (обычай, судебный прецедент и проч.)

Одна из причин недостаточной разработки понимания термина «источник права» – многозначность и нечеткость самого этого понятия. Мысль о том, что «источник права – это не более как образ, который скорее должен помочь пониманию, чем дать понимание того, что обозначается этим выражением», актуальна и сейчас.[64] В самом деле, под источником права понимают и материальные условия жизни общества (источник права в материальном смысле), и причины юридической обязательности нормы (источник права в формальном смысле), и материалы, посредством которых мы познаем право (источники познания права), и исторические источники права (вклад международного, внутреннего и иностранного права в создание какой-либо правовой системы).[65]

Надо признать, что в отечественной науке отсутствует общепринятое понятие «источника права». Еще в 60-е годы ряд исследователей предлагали заменить понятие «источник права» понятием «форма права», которое, по их мнению, позволяло исследовать право с позиций материализма более глубоко и всесторонне.[66] У большинства авторов такая идея не нашла поддержки, и при употреблении термина «источник права» они обычно понимают юридический источник права (т. е. источник права в формальном смысле).

В литературе высказывались позиции, согласно которым под юридическим источником права понималась форма, в которой выражено правило, сообщающее ему качество правовой нормы;[67] форму установления и выражения правовых норм;[68] деятельность государства по установлению правовых норм либо административные и судебные прецеденты[69] и т. д.

Однако различия между указанными подходами не столь принципиальны. Во всех случаях вопрос рассматривается с позиции и формирования права, и форм существования последнего. То, что одни авторы определяют как формы установления правовых норм, другие называют деятельностью государства по их установлению. Таким образом, под источником права понимается лишь формально объективированная деятельность, т. е. правотворческий акт, ведь норма права не может существовать вне источника права.

Подобное понимание «источника права» характерно и для многих зарубежных авторов. Так, К. Эллен (С. Allen) определяет источник права как «деятельность, посредством которой нормы поведения приобретают характер права, становясь объективно определенными, постоянными и прежде всего обязательными».[70]

Итак, при всех различиях в подходе к проблеме источника права под ним понимается деятельность либо результат деятельности по созданию правовых норм. Поэтому понятие «источник права» как бы предполагает правотворческий процесс. Однако последний не является предметом настоящего исследования.

Так, в дальнейшем, употребляя понятие «источник права» применительно к международному уголовному праву, мы будем понимать под ним только юридический источник права. Такой источник в формальном смысле является итогом нормотворческой, а ряде случаев и правоприменительной деятельности. Последняя может относиться к компетенции нескольких государств непосредственно (например, при заключении двухстороннего или многостороннего договора) или опосредованно (например, когда государство делегирует полномочия международной организации – ООН, Совету Европы и проч.)

Применительно к принципам и нормам международного права как источникам международного уголовного права можно вести речь, если международно-правовой акт устанавливает, изменяет или устраняет преступность деяния либо иным образом регламентирует материально-правовые вопросы уголовной ответственности. При этом такое международно-правовое положение должно иметь не рекомендательный, а обязательный характер. В противном случае потеряет смысл международное уголовное право как таковое, ибо представить себе исключительно «рекомендательное» уголовно-правовое установление вряд ли возможно.

В связи с этим положением вряд ли можно признать источниками международного уголовного права те акты международного права, которые относятся к категории «мягкого права», юридически не обязательного для государств (например, многочисленные рекомендации ООН по международному сотрудничеству в области предупреждения преступности и уголовного правосудия в условиях развития).

Итак, основным качеством источника международного уголовного права является его обязательность для правоприменителя.

Под источниками международного уголовного права принято считать международный договор, международный обычай и решения международных организаций.[71] В ряде работ, например, И. П. Блищенко, также указывается на то, что в качестве дополнительных («вспомогательных») источников надо признавать как нормы национального уголовного права, так и решения внутригосударственных судов, «в той или иной степени направленные на преследование и наказание за совершение международных преступлений или преступлений международного характера».[72]

Обратимся к положениям ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда («Применимое право»). В силу этой нормы, Международный уголовный суд применяет следующие правовые источники материального характера:

– положения настоящего Статута (в частности, элементы преступлений);

– применимые международные договоры, принципы и нормы международного права, включая общепризнанные принципы международного права вооруженных конфликтов;

– принципы и нормы права в соответствии с тем, как они были истолкованы в предыдущих решениях Суда;

– в исключительных случаях – национальные принципы и нормы права тех стран, которые при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления (при условии отсутствия противоречия этих принципов и норм международному праву.

А вот какой перечень применимого права содержится в ст. 38 Статута Международного Суда ООН:[73]

a) международные конвенции, как общие, так и специальные, устанавливающие правила, определенно признанные спорящими государствами;

b) международный обычай как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы;

c) общие принципы права, признанные цивилизованными нациями;

d) с оговоркой, указанной в ст. 59,[74] судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм.

Как видно из самих норм международного права, при решении уголовно-правовых вопросов в принципе возможно использование следующих формальных источников: «общие» принципы права; «принципы и нормы международного права» (в них в первую очередь включены международные договоры), международный обычай; решения международных организаций (в том числе и «судебные решения»); юридические доктрины.

На первый взгляд источниковая база международного уголовного права чрезвычайно разнообразна и эклектична. Поэтому попробуем определиться с пониманием и сущностью каждого из названных источников.

Сложнее всего обстоит дело с пониманием и юридическим значением «принципа международного права». Как известно, сам термин «принцип» происходит от латинского «principium», что означает «начало, основа».[75]

В науке общей теории права отмечается, что первоначально вырабатывается какая-либо всеобъемлющая руководящая научная идея – принцип права. Такая идея выражается в качестве «исходного руководящего начала» права.[76]

В теории подчеркивалось, что правовые принципы, с точки зрения их закрепления, разграничиваются на правовые принципы, закрепленные в праве, и правовые принципы, не закрепленные в нем. Правовые принципы, не закрепленные в нормах права, входят в правосознание, а правовые принципы, закрепленные в правовых нормах, – в право. Эти вторые становятся принципами права. Следовательно, «всякий принцип права есть правовой принцип, но не всякий правовой принцип есть принцип права».[77] Причем, фундаментальное значение, согласно наиболее распространенной позиции, имеют именно те принципы права, которые не столько отражены в отраслевых нормах, сколько воздействуют на правосознание в качестве идеи.[78] Но в данном случае речь должна идти, на наш взгляд, не столько о международном уголовном праве, сколько о международной уголовной политике в целом и способах ее реализации.

Такой дуализм в понимании существа правового принципа характерен и для отечественной науки международного права. Традиционна позиция, согласно которой разделение на принципы-идеи и принципы-нормы наиболее обосновано и юридически правильно. Причем приоритет должны иметь «основные принципы» высшей юридической, политической и моральной силы (jus cogens), на основании того, что они закрепляют основы современной системы международных отношений и международного права, являясь наиболее «обобщенными нормами».[79]

Нетрудно заметить, что в такой позиции кроется и некоторое формальное противоречие. Действительно, принцип-идея любой отрасли права вряд ли может иметь правоприменительное значение, не будучи закрепленным в норме. В этом случае он превращается лишь в «благое пожелание», а его несоблюдение не может повлечь никаких неблагоприятных последствий для нарушителя. А суть любой ответственности (в ретроспективном плане) за совершенное правонарушение состоит как раз в возложении на субъект негативных для него последствий. К тому же была бы абсурдна сама возможность юридической ответственности за нарушение идеи, пусть даже самой фундаментальной.

Примечательно, что германская доктрина международного права нередко указывает на то, что принципы в целом являются «только абстракциями (abstractions only), вытекающими из норм международного права, поскольку они сами по себе не обязательны, если не были включены в международное право».[80] Еще более жесткую позицию занимают английские авторы, считающие, что не отраженный в норме принцип права «в действительности никого не обязывает и ни для кого не создает прав».[81]

Такую же позицию, по сути, занимает Декларация о принципах международного права 1970 года, призывая все государства в своей деятельности всего лишь «руководствоваться этими принципами».[82]

А ст. X Заключительного Акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года требует, чтобы государства при осуществлении своих суверенных прав, включая право устанавливать свои законы, сообразовывались «со своими юридическими обязательствами по международному праву».[83] Причем такие обязательства всегда имеют нормативное оформление (конвенции, двухсторонние и многосторонние договоры и т. д.).

Следовательно, основополагающие документы международного права предполагают юридическое закрепление принципов в правовых нормах как международного, так и внутригосударственного характера. При этом сам «основополагающий принцип» становится нормой, предписанным правилом поведения, неисполнение или нарушение которого влечет то или иное неблагоприятное последствие.

Именно это значение может иметь принцип международного права как источник уголовного права. Попытаемся доказать это положение на основе анализа фундаментального института юридической ответственности.

Уже в 60-х годах в философии понятие ответственности начинает рассматриваться не только в ретроспективном (негативном), но и в активном (позитивном) аспекте. Под ответственностью в ретроспективном плане понимается ответственность за прошлое деяние, нарушившее правовое нормативное предписание. Ответственность в позитивном плане – это осознание личностью своего долга перед другими людьми, обществом, государством, осознание смысла и значения своих поступков.[84]

Взаимосвязь позитивной и ретроспективной ответственности проявляется в оценке поведения индивида. При правомерном поведении лица по сути дела реализуются правовые предписания в настоящем; такое поведение поощряется и санкционируется государством. Неправомерное поведение подлежит пресечению и получает негативную оценку со стороны общества и государства.[85]

Несмотря на возражения сторонников теории «позитивной» или «единой» ответственности, при рассмотрении вопроса о значении принципов и норм международного права при наступлении уголовной ответственности по международному уголовному праву предпочтение должно быть отдано позиции ответственности за уже совершенное деяние. Тем более что «есть отрасли, которые в объективно-правовом плане имеют исключительно ретроспективную ответственность… И наоборот, есть отрасли преимущественно регулятивного содержания и опирающиеся преимущественно на позитивную юридическую ответственность».[86] Международное уголовное право преимущественно относится к отраслям первого порядка.

В науке не выработано единого понятия ретроспективной юридической ответственности. Из имеющихся концепций следует выделить две наиболее распространенные.

Во-первых, ответственность рассматривается как реакция правоприменителя (в нашем случае – государства или международной организации) на деяние, являющееся преступлением по международному уголовному праву. При этом главной характеристикой такой ответственности является наказание, кара.[87] Согласно другой точке зрения, уголовная ответственность определяется как наличие у преступника юридической обязанности подвергнуться принуждению[88] (в международном уголовном праве – опять-таки со стороны государства-правоприменителя или международной организации).

Однако определение ответственности как юридической обязанности субъекта в конечном итоге переводится в практическую плоскость и рассматривается как реализация уголовной ответственности по международному уголовному праву. А суть такой реализации как раз и состоит в применении принудительных мер международного уголовно-правового характера с правоприменяющей стороны. При этом обязанность лица претерпевать ответственность должна возникать в момент совершения преступления по международному уголовному праву – а международное уголовное правоотношение само по себе уже существует потому, что свершился юридический факт – произошло преступление.

Вместе с тем преступление может быть совершено деянием, которое всегда нарушает конкретную норму права, а не какую-нибудь «руководящую» или «основополагающую» идею. Иными словами, уголовная ответственность невозможна при нарушении юридической доктрины, каковым является принцип-идея. Следовательно, основополагающий принцип любого права, в том числе и международного, имеет уголовно-правовое значение, будучи закрепленным в конкретной норме права.

То есть, с точки зрения наступления уголовной ответственности по международному уголовному праву, граница между «нормой международного права» и «принципом международного права» стирается, а принцип международного права для признания его источником международного уголовного права должен иметь нормативное оформление.

В дальнейшем, говоря об основных («основополагающих») принципах международного права как источниках международного уголовного права, мы будем подразумевать только те основные принципы, которые получили нормативное оформление. К таким принципам, имеющим уголовно-правовое значение, относятся:

– принцип всеобщего уважения прав и свобод человека;

– принцип равноправия народов и права народов распоряжаться своей судьбой;

– принципы мирного сосуществования и суверенного равенства государств и связанный с ними принцип неприменения силы или угрозы силой в международных отношениях;

– принцип нерушимости государственных границ и территориальной целостности государств;

– принцип сотрудничества государств.

Еще раз подчеркнем, что речь идет о тех основных принципах международного права, которые имеют непосредственное уголовно-правовое значение и нормативное оформление. Мы привели только примеры закрепления принципов в нормах международного права. Представляется, что исчерпывающий перечень таких норм невозможен (хотя бы в силу того, что не ограничено число двухсторонних договоров), да и вряд ли необходим. Причина последнего кроется в том, что принципы-нормы носят декларативный характер и нуждаются в уточнении договорными нормами международного права в собственном смысле этого слова.

Тем не менее ряд авторов говорят о принципах-нормах международного права как об обязательной норме, отклонение от которой недопустимо, называя их нормами jus cogens[89] (т. е. императивными нормами общего международного права). Представляется, что все остальные нормы международного права должны соответствовать таким принципам-нормам, однако вопрос такого соответствия остается за рамками исследования.

Количество исследований о понимании и значении норм международного права в собственном смысле этого слова настолько велико, что его невозможно перечислить в рамках настоящего исследования.[90] Однако в науке традиционно под нормой международного права понимается правило поведения, которое признается субъектами международного права (государствами и иными субъектами) в качестве юридически обязательного. По своей сути такое правовое предписание представляет из себя «согласованную волю государств», имеющую диспозитивный или императивный характер.[91]

Норма международного права не означает идентичности воли государств – достаточно, чтобы они были согласованы в том, что касается правила поведения и признания его в качестве юридически обязательного. Поскольку воля государств согласована в отношении содержания правила поведения и признания его в качестве правовой нормы, здесь они едины. Норма международного права – это продукт не «общей» воли государств, а согласования волеизъявлений.[92]

В том, что нормы международного права – это результат согласования и взаимообусловленности волеизъявлений государств, и состоит их отличие от норм внутригосударственного права.

В отечественной науке обычно считается, что только договорные нормы международного права могут иметь обязательный характер. Разделяя эту позицию, заметим, что именно обязательность договорных норм международного права делает их источниками международного уголовного права. На настоящий момент действует около трехсот договорных норм международного права, так или иначе регламентирующих вопросы уголовного права. Именно это обстоятельство дает основание для вполне справедливого утверждения о том, что договорная норма международного права является в настоящее время основным источником международного уголовного права.[93]

Весьма актуальным представляется проведение классификации норм международного права как источников международного уголовного права.

По способу принятия норма международного права может быть:

– двухсторонней – содержится в двухстороннем договоре между государствами и имеет юридическую силу только для них (примерами такой нормы могут являться договоры о правовой помощи, регламентирующие в том числе вопросы выдачи лиц, совершивших преступления; консульские конвенции между государствами, определяющие пределы консульского иммунитета от уголовной ответственности);

– многосторонней – содержится в трехстороннем (и более) договоре, не являющимся по своему определению универсальным актом международного права; большинство таких договоров заключается государствами – членами региональных международных организаций, и действие этой нормы обычно ограничено только участниками (например, Конвенция СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 22 января 1993 г.);[94]

– универсальной – обычно содержится в конвенционном договоре, при этом особенностью универсальной нормы является ее открытость для подписания другими государствами (самые яркие примеры – Конвенции Организации Объединенных Наций).

По способу правового регулирования нормы международного права подразделяются на:

– диспозитивные – в рамках такой нормы субъекты международного права могут сами определять свое поведение, взаимные права и обязанности в зависимости от обстоятельств;

– императивные – такие нормы устанавливают конкретные пределы определенного поведения.

Нетрудно заметить, что источником международного уголовного права могут быть только международно-правовые нормы императивного характера. Именно в силу повелительного характера государства и международные организации как субъекты международного права в целом обязаны исполнять такие нормы как непосредственно, так и внося определенные изменения в национальное законодательство (в том числе, конечно, и в уголовное).

По характеру своего действия в международном уголовном праве императивные договорные нормы международного права можно разделить на:

– имеющие непосредственное действие – такие нормы могут не включаться во внутреннее законодательство государства;

– имеющие опосредованное действие – эти нормы подлежат обязательному включению во внутригосударственное законодательство либо в оригинальном виде, либо национальный закон приводится в соответствии с ними.

Итак, в качестве основного источника современного международного права следует признать договорную норму международного права, имеющую императивный характер.

Данное положение нашло свое последовательное подтверждение в позиции Международного трибунала по бывшей Югославии по вопросу о применимости норм международного права: «Международный трибунал вправе применять…любой договор, который: 1) был несомненно обязателен (выделено нами. – А. К.) во время совершения инкриминируемого деяния и 2) не противоречил или не отступал от императивных норм международного права…»[95].

Своеобразной разновидностью императивных норм международного права являются уставы международных организаций (ООН, Международного Суда, Международного уголовного суда) и международных трибуналов – Нюрнбергского, Токийского, по бывшей Югославии и по Руанде. В литературе отмечалось, что создание Советом Безопасности ООН двух последних из названных трибуналов явилось уникальным для современности случаем прямого создания норм и институтов международного уголовного права – и особенность такого учреждения трибуналов заключалась не в договорном характере, а в «молчаливом признании их государствами».[96]

Мы разделяем подобную точку зрения. Отметим, что подобное исключение, на наш взгляд, подтверждает общее правило – для признания нормы международного права источником международного уголовного права требуется, чтобы она имела обязательный характер в силу договорного механизма ее принятия.

И надо еще раз отметить закономерность и положительный характер стремления к кодификации норм международного уголовного права. Особая заслуга в его реализации принадлежит Комиссии международного права ООН, что отмечается практически всеми авторами.[97] Остается только надеяться, что Международный уголовный кодекс все же станет реальностью.

Как известно, межгосударственные отношения во многом строятся в соответствии с международным обычаем – исторически сложившейся традицией. Вопрос об отнесении обычая к источникам международного уголовного права довольно спорен.

Вместе с тем международный обычай – неписаное правило поведения, которым регулируются те или иные отношения при «молчаливом согласии» субъектов международного права. Однако как оценить ситуацию, если какой-либо субъект международного права выступит против соблюдения такого обычая? В этом случае он (обычай) потеряет качество обязательности соблюдения. Представляется, что «неписаный» обычай в международном уголовном праве вряд ли может рассматриваться в качестве императивного («жесткого») источника, а, следовательно являться источником международного уголовного права в формальном смысле.

Иначе обстоит дело, когда обычай официально признается двумя и более государствами в качестве правила поведения. В этом случае «официальность» такого обычая означает его документальное, договорное закрепление. И тогда такой обычай должен расцениваться как норма международного права, со всеми вытекающими отсюда последствиями.[98]

В связи с этим трудно согласиться с высказанной в науке точкой зрения о том, что в настоящее время в силу различного рода трудностей (связанных в основном с процедурой принятия договорной нормы) обычные нормы международного права играют более важную роль, чем международные договоры.[99]

Высказанная позиция прямо опровергается и положениями основополагающих международно-правовых актов: во многих источниках подчеркивается, что не только договор, но и обычай как международная традиция имеет юридическую силу только в том случае, если он «признан в качестве правовой нормы». Об этом прямо говорится, например, в п. 1 ст. 38 Статута Международного Суда от 26 июня 1945 года.[100]

Таким образом, по своей юридической природе и значимости международно-правовые нормы договорного характера и обычные международно-правовые нормы, получившие договорное закрепление, уравнены.

История знает немало примеров, когда обычные нормы трансформировались в собственно международный договор.

Так, например, Международный трибунал в Нюрнберге заявил, что большинство правил, отраженных в IV Гаагской конвенции 1907 года, были признаны цивилизованными нациями и рассматривались как действующие законы и обычаи войны. В дальнейшем «обычаи ведения войны» нашли договорное закрепление в ст. 35, 37–39 I Дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям о защите жертв войны (1949 г.),[101] а также нормативное подтверждение в Уставе Международного трибунала по бывшей Югославии[102] и Руанде.[103]

Ярким примером придания нормативного характера обычному праву явилось принятие Всеобщей декларации прав и свобод человека от 10 декабря 1948 года,[104] ставшей основополагающей частью Международного стандарта ООН в области защиты прав и свобод личности. Названный документ исторически уходит корнями к первым правовым установлениям буржуазной эпохи, в частности, к Французской декларации прав человека и гражданина 1789 года.

Сказанное позволяет сделать вывод о том, что международный обычай может расцениваться в качестве источника международного уголовного права, но при условии его нормативного закрепления в международных договорах.

Одним из самых спорных вопросов, касающихся источников международного уголовного права, является вопрос о признании в качестве таковых решений международных организаций. Казалось бы, приведенные выше положения Устава Международного Суда ООН и Римского Статута Международного уголовного суда вполне позволяют применять ранее вынесенные решения этих организаций при рассмотрении последующих дел.

Но у этих правовых актов есть существенное различие. Устав Международного Суда ООН (ст. 38) специально оговаривает, что его решения могут быть применены с оговоркой о том, что решение Суда обязательно лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу. Следовательно, применение ранее вынесенного судебного решения по другому делу становится невозможным, если против этого возражают участники процесса.

В более позднем документе – Римском Статуте Международного уголовного суда – подобной оговорки нет: Суд может применять принципы и нормы международного права так, как они были истолкованы в его предыдущих решениях (ст. 21).

Как видно, сам факт подобного эволюционирования в понимании места и значимости решений международных организаций позволяет говорить о том, что последние становятся «полноправными» источниками международного уголовного права.

Однако ряд договорных норм международного права берет свое начало как раз из решений соответствующих организаций. Яркий тому пример – принятие в 1948 г. Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него: основные уголовно-правовые положения этой конвенции (в том числе и определение преступления геноцида) генетически связаны с принятыми в 1950 г. Комиссией Международного права ООН «Принципами международного права, признанными статутом Нюрнбергского трибунала и нашедших выражение в решениях этого трибунала».

Таким образом, в международном уголовном праве допустимо (весьма осторожно) говорить о том, что решение международной организации может иметь не только правоприменительное, но и правоустанавливающее значение. В любом случае решение международной организации должно иметь обязательную силу для государств-y частников. Если же решение носит рекомендательный характер, то с точки зрения международного уголовного права оно не может быть его прямым источником. Так, на основе анализа рекомендательных резолюций Совета Безопасности ООН И. И. Лукашук сделал вполне справедливый вывод о том, что они сами по себе «не могут служить основанием для привлечения к уголовной ответственности».[105]

В связи с этим надо особо остановиться на такой разновидности решения международной организации, как прецедентное решение по делу, вынесенное международным судом (трибуналом). В науке довольно прочно устоялось мнение, что судебный прецедент – это решение суда по конкретному делу, обязательное при решении аналогичных дел в последующем этим же судом, либо судами, равными или нижестоящими по отношению к нему.[106]

Представляется, что в случае прямо установленной обязательности судебного прецедента он как разновидность решения международной организации является источником международного уголовного права.

Так, например, в силу ст. 57 Европейской Конвенции о международной действительности судебных решений по уголовным делам от 28 мая 1970 г.,[107] каждое договаривающееся государство обязано принять законодательные меры для того, чтобы «принимать во внимание любое решение Европейского суда по уголовным делам».

Еще большую юридическую силу имеют прецеденты Европейского суда по правам человека (правда, только для стран – членов Совета Европы). В соответствии с положениями Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года (с последующими протоколами),[108] решения Европейского Суда по правам человека являются единственным официальным толкованием текста названной Конвенции и имеют равную с ней юридическую силу.

Признание за прецедентами Европейского Суда по правам человека явилось своеобразной «революцией в праве» не только для государств-участников,[109] но и, как представляется, стало резким поворотом в понимании Источниковой базы международного уголовного права: отдельное решение международного суда по конкретному делу стало приравниваться к норме международного права. Важнейший характер прецедентного права Совета Европы отмечался в новейшей литературе.[110]

Для нас же наиболее важен тот факт, что прецедентные решения международных судов нередко имеют материально-правовое значение для последующих решений по уголовным делам. Так, например, в развитие положений ст. 8 Европейской Конвенции о правах человека было вынесено несколько решений Европейского Суда по правам человека о том, что в содержание тайны личной жизни (нарушение которой расценивается как преступление) должны входить, например:

– сведения медицинского характера – особенно в отношении защиты тайны сведений о ВИЧ-инфицированных; государство обязано в силу исключительной деликатности таких сведений всякий раз исследовать вопрос о распространении в какой бы то ни было форме таких сведений;[111]

– сведения о сексуальной ориентации и психосоциальном типе личности, а также сведения о смене пола и имени.[112]

Таким образом, необходимо считать в качестве источников международного уголовного права имеющие обязательную юридическую силу решения международных организаций. Разновидностью последних являются прецеденты, сформулированные международными судами. При этом подобные решения могут быть правоприменительными (толковательными).

Наконец, необходимо остановиться на вопросе о том, могут ли национальное уголовное право и решение внутригосударственного уголовного суда расцениваться в качестве источников международного уголовного права. Как уже говорилось, ряд авторов склонны к такому мнению, отводя при этом названным актам роль «вспомогательных» или «второстепенных» источников.

При этом приводятся соответствующие примеры: так, национальный уголовный запрет преступления наемничества, содержащийся в законодательстве некоторых стран, позволил сформироваться обычной норме о недопущении наемничества, что впоследствии оказало влияние на разработку международно-правовых норм, квалифицирующих наемничество как международное преступление.[113]

Далее, приводится пример, как решение ангольского суда в процессе над наемниками (1976 г.) также оказал своеобразное влияние на появление международно-правовых норм, запрещающих наемничество как международное преступление: Международная комиссия, созданная для расследования преступлений наемников в Анголе, проанализировав результаты своей деятельности, приговор ангольского суда, международную практику борьбы с наемничеством, резолюции Генеральной Ассамблеи ООН и региональные конвенции, разработала проект Конвенции о предотвращении и запрещении наемничества.[114]

Действительно, нельзя не согласиться с тем, что данные примеры свидетельствуют о влиянии национального закона или национального правоприменения на формирование международно-правового акта. Но речь идет только об абстрактном «влиянии», причем остается не совсем ясной суть и степень такого влияния. Понятно, что об обязательности названных актов речь не идет, что признают и сами авторы. По этим причинам – в силу отсутствия императивного характера и формально определенной юридической силы – национальное законодательство и решения внутригосударственных судов вряд ли можно отнести к источникам международного уголовного права в строго юридическом понимании последних.

Вместе с тем следует также остановиться на проблеме, может ли юридическая доктрина быть источником международного уголовного права. Действительно, ст. 38 Устава Международного Суда ООН допускает использование доктрин наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву – но исключительно в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм. Приоритет остается за текстом самой нормы. «Мягкость» юридического характера доктрины ученого делает ее попросту рекомендацией, которую можно принять во внимание, а можно и не принять. Исходя из нашего понимания источника международного уголовного права, доктрину также нельзя считать разновидностью последнего.

Итак, под источником международного уголовного права надо понимать юридический источник права, являющийся в формальном смысле итогом нормотворческой или правоприменительной деятельности. Основным признаком любого источника международного уголовного права является его императивный, а не рекомендательный характер для правоприменителя. Систему источников международного уголовного права образуют: принципы международного права, договорные нормы международного права, обычные международные нормы, решения международных организаций (включая прецеденты международных судов и трибуналов). При этом принципы международного права и международный обычай должны иметь обязательное нормативное оформление.

Что такое система международного уголовного права?

Представляется, что систему международного уголовного права можно определить посредством совокупного анализа предмета и методов юридического регулирования, а также задач, присущих данной отрасли права.

Для этого подведем некоторые «промежуточные» итоги нашего исследования:

1. В настоящее время можно считать de facto состоявшимся обособление норм материального уголовного права в системе международного права в целом.

2. Предметом международного уголовного права являются общественные отношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом пределы наказуемости деяния по международному уголовному праву могут определяться также решениями международных организаций. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят также общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности.

3. Для международного уголовного права характерны два основных метода юридического регулирования – запрет и предписание.

4. Международное уголовное право имеет две основные задачи – обеспечение мирового правопорядка (общая превенция) и наказание виновного в совершении преступления лица (репрессия).

Указанные положения позволяют говорить о том, что систему международного уголовного права образуют все международно-правовые нормы и решения международных организаций, определяющие взаимосвязанные предмет, метод и задачи юридического регулирования и, в конечном итоге – отраслевую самостоятельность международного уголовного права. При этом данная отрасль сама по себе продолжает оставаться неотъемлемой частью системы международного права в целом.

В теории предлагалось разделить систему международного уголовного права на Общую и Особенную части. Так, И. И. Лукашук и А. В. Наумов к Общей части международного уголовного права отнесли совокупность норм, определяющих принципы международного уголовного права, его действие во времени и пространстве, вопросы уголовной юрисдикции и ответственности, а к Особенной части – совокупность норм, определяющих преступность конкретных деяний по «общему международному праву» и конвенционные преступления.[115] Сходную позицию занимают и другие авторы.[116]

Не претендуя на оригинальность, мы полагаем, что к Общей части международного уголовного права надо относить совокупность международно-правовых норм и решений международных организаций, определяющих принципы международного уголовного права, понятие и признаки преступного деяния, регламентирующих вопросы действия международных актов уголовно-правового характера, а также наступление ответственности и освобождение от нее.

Особенную часть международного уголовного права составляет совокупность международно-правовых норм и решений международных организаций, в которых определены признаки конкретных преступлений по международному уголовному праву.