Вы здесь

Современная психология мотивации (сборник). Подходы к мотивации в современной психологии ( Коллектив авторов, 2002)

Подходы к мотивации в современной психологии

Самоактуализация как движущая сила личностного развития: историко-критический анализ

Д.А. Леонтьев

Судьба понятия самоактуализации в какой-то степени повторяет судьбу таких понятий как «либидо» или «архетип» – будучи введено как объяснительное понятие в конкретно-научном контексте, оно «пошло в народ» и влилось в повседневную речь, оказывая мощное влияние на обыденное сознание людей. Популярность идей Карла Роджерса и Абрахама Маслоу давно перешагнуло границы психологической науки. В научном же плане начиная с семидесятых годов прошлого века эти идеи не получили нового развития. В результате подавляющее большинство психологов, не говоря уже о непсихологах, используют это понятие не в его конкретно-научном значении, а в патетическом эмоциональном ореоле его обыденного употребления, не отличающего самоактуализацию от самореализации, самовыражения, самоутверждения, личностного роста и развития вообще. Популярность этого понятия сыграла с ним злую шутку, рикошетом ударив по психологам-профессионалам.

Данная работа направлена на подробное рассмотрение идеи самоактуализации как теоретического принципа и включает в себя историческую реконструкцию внутренней логики развития этой идеи в работах представителей «гуманистической психологии», систематизацию и разбор критики в адрес существующих теорий самоактуализации и выявление их методологических изъянов под углом зрения решавшихся ими задач. Большая часть анализа будет закономерно посвящена развитию идей Абрахама Маслоу, с именем которого это понятие в первую очередь связывается. Маслоу не был первым, кто ввел это понятие в психологию, но он разработал его самым детальным образом и постоянно (в отличие, скажем, от К. Роджерса), вплоть до своей смерти в 1970 году развивал и пересматривал свои взгляды, пройдя огромный путь от справедливо критиковавшихся преформистских по своей сути воззрений на процесс личностного развития – до чисто экзистенциалистских положений.

Достаточно часто понятия самоактуализации и самореализации используются как взаимозаменяемые синонимы, что сильно дезориентирует читателей, поскольку значение этих двух понятий не совпадает.Понятие самореализации гораздо шире, оно не привязано к определенной теоретической парадигме и обозначает процессы личностного развития и трансляции личностью своего содержания другим людям и культуре через созидательные и коммуникативные процессы. Это отражено в работах самых разных авторов – от К.Г. Юнга и К. Хорни до Р. Ассаджиоли, Ж. Нюттена и марксистски ориентированных философов и психологов (см. Леонтьев, 1997 а; 2000). Понятие самоактуализации, напротив, представляет собой конкретную теоретическую трактовку развития и самореализации личности, сложившуюся в определенной научной парадигме – личностно-ориентированном или «потенциалистском» (Франкл, 1990) варианте гуманистической психологии, предполагающем наличие врожденного потенциала специфически человеческих свойств и характеристик, который должен при благоприятных условиях развития разворачиваться, переходя из потенциальной в актуальную форму.

Необходимо отметить еще один принципиальный момент в определении понятий самоактуализации и самореализации, ускользающий из внимания при их употреблении на русском языке. В отличие от русского префикса «само-», английское «self-», как и немецкое «Selbst-» означает не просто направленность действия на себя, а указывает на то, чтґо именно актуализируется: самость, Я или личность (как по-разному может быть переведено на русский язык понятие «the self»). Хорошей иллюстрацией может служить теория самореализации К. Хорни, согласно которой у человека наличествуют как реальное Я, так и идеальное Я, и процессы реализации могут быть обращены на любое из них. Реализация реального Я ведет личность по здоровому пути развития, а направленность на реализацию идеального Я вместо реального приводит к всевозможным видам невротических нарушений (см. Хорни, 1997). Поэтому перевод «self-actualization» как «актуализация Я» был бы более точным и адекватным. Тем не менее, приходится считаться со сложившейся терминологической традицией.

Истоки теорий самоактуализации

«Понятие самореализации, – пишет Ш. Бюлер, – берет начало у Ницше и Юнга и выступает в различных вариантах у Карен Хорни, Эриха Фромма, Курта Гольдштейна, Фриды Фромм-Райхман, Абрахама Маслоу и других авторов, пытающихся создать всеохватывающие теории конечных жизненных целей» (Buhler, 1959, p. 561). Л. Геллер включает в аналогичный список еще Мартина Хайдеггера, Габриэля Марселя, Гордона Олпорта и Ролло Мэя (Geller, 1982, p. 57); Дж. Стейн не без оснований приписывает приоритет в постулировании самоактуализации как первичного мотива Альфреду Адлеру (Stein, 1972, p. 107). Однако идею реализации человеком заложенных в него потенций в той или иной форме можно найти во многих философских системах, начиная еще с Аристотеля. Концептуальное же оформление на психологическом уровне, которое и легло в основу современных теорий самоактуализации, эта идея впервые получила в работах выдающегося физиолога и психолога Курта Гольдштейна (Goldstein, 1939, 1940).

Гольдштейн выступал, с одной стороны, против господствовавшего в современной ему биологии и психологии принципа гомеостаза, редукции напряжения как основной движущей силы поведения, а с другой стороны, против элементаристского подхода к целостному живому организму. «Куда влекут влечения?» – спрашивает он, и дает ответ: «В состоянии изоляции, как, например, у больных людей <…> преобладает тенденция снять любое возникающее напряжение. Однако у здоровых результатом нормального процесса стабилизации является формирование определенного уровня напряжения, который обеспечивает возможность дальнейшей упорядоченной активности» (Goldstein, 1939, p. 195 – 196). Организмом, по Гольдштейну, движет тенденция максимально полно актуализировать заложенные в него возможности, способности, свою «природу». Гольдштейн противопоставляет идею самоактуализации как единственной потребности живого организма постулированию многих частных «так называемых потребностей». В последнем он просто не видит необходимости. «Организм обладает определенными потенциями, и поэтому у него имеется потребность актуализировать, или реализовать их. Удовлетворение этой потребности представляет собой самоактуализацию организма» (Там же, p. 204). В определенных условиях, однако, тенденция к актуализации какой-нибудь одной из этих потенций может доминировать настолько, что организмом будет двигать преимущественно она одна (Там же, p. 203). Так создается иллюзия существования отдельных изолированных потребностей.

Гольдштейн первоначально считал, что осуществление заложенной в индивида тенденции к актуализации вызывает неизбежный конфликт с силами внешнего окружения. Актуализация никогда не совершается без борьбы. Нормальный и здоровый организм, актуализируясь, преодолевает препятствия, порождаемые столкновением с миром (Там же, p. 305). Конфликты и препятствия для индивидуальной самоактуализации коренятся и в социальных взаимоотношениях. «Самоактуализация одного индивида может быть достигнута лишь за счет определенной уступки со стороны другого, и каждый вынужден требовать от других этой уступки. Поэтому между людьми нет предустановленной гармонии» (Goldstein, 1940, p. 203 – 204). Возможность одновременного развития себя и другого содержится лишь в любви – высшей форме самоактуализации, а также в некоторых других «мы-феноменах» (Там же, p. 207 – 211).

В более поздних работах Гольдштейн перемещает акценты с биологической актуализации на сущностную реализацию человека. Существование индивида отождествляется с реализацией его сущности (intrinsic nature). «Тенденция актуализировать свою сущность порой так детерминирует поведение человека, что он уходит из жизни, когда чувствует невозможность дальнейшей самореализации» (Goldstein, 1959, p. 179). Невозможность самореализации предстает одновременно как причина и как главное следствие душевных недугов. «Болезнь выступает как утрата или ослабление <…> ценности самореализации» (Там же, p. 183).

Основное изменение во взглядах Гольдштейна состоит в том, что окружающий мир перестает рассматриваться им лишь как источник препятствий для самореализации, а напротив, входит в ее позитивное определение, когда индивид находится в «отношении адекватности» к миру: «Самореализация <…> налицо, когда индивид способен выполнить то, что требует от него мир» (Там же, p. 181). Анализируя психотерапевтические взаимоотношения, Гольдштейн приходит также к рассмотрению других людей не в качестве препятствий, а в качестве необходимого условия самореализации индивида. Индивид способен реализовать себя лишь в единстве с другими. «Самореализация возможна лишь в том случае, если гарантирована самореализация другого» (Там же, p. 185).

Много общего с идеями Гольдштейна содержится в концепции «стремления к актуализации», сформулированной Карлом Роджерсом в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов прошлого века. Хотя, как мы увидим, Роджерс недалеко ушел от Гольдштейна в разработке идеи самоактуализации. Его, наряду с Маслоу, принято считать автором полноправной психологической теории самоактуализации. У Роджерса, однако, идея самоактуализации не выступает, как у Маслоу, краеугольным камнем его построений: он рассматривает вопросы мотивации (и в том числе самоактуализацию) в контексте общей теории личности и психотерапии, тогда как Маслоу, напротив, рассматривает личность в контексте теории мотивации (см. Arkes, Garske, 1982, p. 122). Мы рассмотрим здесь лишь мотивационный аспект теории Роджерса.

«Стремление к актуализации» в теории личности К. Роджерса

Под стремлением к актуализации Роджерс понимает свойственную всем живым организмам направленность, «… стремление к росту, развитию, созреванию, тенденцию проявлять и активизировать все способности организма в той мере, в какой эта активизация способствует развитию организма или личности (self)» (Rogers, 1970, p. 140). Понятие стремления к актуализации охватывает широкий круг явлений. Помимо потребностей в пище, воде и др., проявлением этого стремления выступает «… дифференциация органов и функций, развитие в форме роста, повышение эффективности усилий за счет использования орудий. Оно включает стремление к новым впечатлениям ради них самих, которое явственно видно уже у младенца. Оно включает экспансию (enhancement) и дифференциацию организма путем размножения. Это стремление к автономии, к усилению контроля над событиями» (Rogers, 1965, p. 22). Стремление к актуализации присуще каждому индивиду и готово проявиться при наступлении благоприятных условий. В работах Роджерса прямо не говорится, но подразумевается, что стремление к актуализации – это «… инстинкт, либо инстинктоподобное стремление; оно врождено и является частью биологической природы человека» (Arkes, Garske, 1982, p. 114).

Первое, что роднит представления Гольдштейна и Роджерса о самоактуализации, – атрибутирование ее организму как биологической целостности. Собственно психологические аспекты самоактуализации являются вторичными проявлениями этой врожденной общебиологической тенденции. Вторая их общая черта – воплощенный в идее актуализации принцип повышения напряжения как оппозиция гомеостатической парадигме в психологии мотивации. (Тенденция сохранения наличного состояния организма входит при этом у Роджерса в само понятие актуализации как необходимая ее предпосылка). И третье – это рассмотрение самоактуализации как единственной мотивационной тенденции организма. «Это субстрат всего, что можно назвать словом “мотивация”» (Rogers, 1963, p. 22). Как и Гольдштейн, Роджерс отрицает наличие отдельных частных «мотивов».

Вместе с тем Роджерс вводит одно важное различение, отсутствующее у Гольдштейна. Согласно Роджерсу, по мере того, как формируется и развивается личность (self), она также стремится актуализировать себя, и нередко направления актуализации организма и актуализации личности оказываются различными или даже противоположными (неконгруэнтными), что становится обычно причиной конфликта и, в конечном счете, невроза (Rogers, 1959; 1965). И здесь Роджерс не ставит под сомнение адекватность направленности актуализации организма. Причину неконгруэнтности он видит в неадекватном социальном научении, формирующем личность, в развитии универсальной способности человека к символизации в отрыве от врожденного стремления к актуализации организма. В этом случае нарушается «витальная гармония» и целостность индивидуума (Rogers, 1963). Представления Роджерса о взаимоотношении организма, несущего в себе «истинную» сущность человека, и вторичной по отношению к нему личности являются, пожалуй, наиболее уязвимым местом в его теоретических представлениях (Geller, 1982).

Теория самоактуализации А. Маслоу

Понятия самоактуализации (К. Гольдштейн) и стремления к актуализации (К. Роджерс) занимают важное место в системах теоретических взглядов этих авторов. Вместе с тем, как уже упоминалось, разработка и теоретическое осмысление этих понятий остаются у них на довольно абстрактном уровне, так что ни в том, ни в другом случае нет достаточных оснований говорить о теории самоактуализации. То же относится и к некоторым другим авторам, также учитывавшим в своих работах факт наличия у человека стремления к самореализации.

Фундаментальную психологическую теорию самоактуализации мы встречаем в работах одного из крупнейших психологов современности, основателя и лидера гуманистического течения в западной психологии Абрахама Маслоу (1908 – 1970). Разрабатывая идею самоактуализации на протяжении трех десятилетий, Маслоу сделал ее краеугольным камнем не только теории личности, но и, пожалуй, целой философско-мировоззренческой системы.

Один из критиков Маслоу выделяет три основных контекста, в которых Маслоу разрабатывал идею самоактуализации: (1) самоактуализирующиеся личности; (2) пиковые переживания (peak-experiences) трансцендентных ценностей; (3) самоактуализация как процесс развития (Smith, 1974, p. 168). Мы считаем необходимым выделить даже не три, а пять переходящих друг в друга аспектов, в которых Маслоу вел изучение самоактуализации: (а) исследование самоактуализирующихся личностей; (б) первая теория человеческой мотивации; (в) самоактуализация как процесс развития личности (вторая теория мотивации); (г) пиковые переживания как мгновения самоактуализации; (д) по ту сторону самоактуализации: теория метамотивации и ценностей бытия (третья теория мотивации). По мере перехода отодних аспектов к другим изменялся и обогащался смысл, вкладываемый Маслоу в само понятие самоактуализации. Этот процесс мы и попытаемся показать.

Исследование самоактуализирующихся личностей

По свидетельству самого Маслоу, толчком, приведшим его к ставшему классическим исследованию самоактуализирующихся личностей, послужили его учителя – Рут Бенедикт и Макс Вертхаймер. Они резко отличались от подавляющего большинства людей и казались «больше, чем просто людьми». Поворотным стал тот момент, когда Маслоу обнаружил ряд характерных черт, присущих им обоим. «Я был потрясен, – пишет он. – Я попытался найти где-либо еще это сочетание, и я находил его то в одном, то в другом человеке» (Maslow, 1976, p. 41).

Так складывалось представление о существовании особого типа людей – самоактуализирующихся личностей. По прикидкам Маслоу, они составляют ничтожное меньшинство (около одного процента) населения и представляют собой образец психологически здоровых и максимально выражающих человеческую сущность людей. Поэтому они разительно отличаются от большинства. «Прав был тот биолог, который заявил, что он обнаружил недостающее эволюционное звено между человекообразными обезьянами и цивилизованным человеком: это мы!» (Maslow, 1965 a, p. 45). Маслоу предпринял обширное исследование самоактуализирующихся людей с целью выявить характерный комплекс их психологических особенностей. В результате были выделены следующие 15 основных черт, присущих самоактуализирующимся людям (Maslow, 1970 a; Маслоу, 1999 a):

1) Более адекватное восприятие действительности, свободное от влияния актуальных потребностей, стереотипов и предрассудков, интерес к неизведанному.

2) Принятие себя и других такими, какие они есть, отсутствие искусственных, защитных форм поведения и неприятие такого поведения со стороны других.

3) Спонтанность проявлений, простота и естественность. Такие люди соблюдают установившиеся ритуалы, традиции и церемонии, но относятся к ним с должным юмором. Это не автоматический, а сознательный конформизм лишь на уровне внешнего поведения.

4) Деловая направленность. Такие люди заняты обычно не собой, а своей жизненной задачей или миссией. Обычно они соотносят свою деятельность с универсальными ценностями и склонны рассматривать ее под углом зрения вечности, а не текущего момента. Поэтому все они в какой-то степени философы.

5) Они нередко склонны к одиночеству и для них характерна позиция отстраненности по отношению ко многим событиям, в том числе событиям собственной жизни. Это помогает им относительно спокойно переносить неприятности и быть менее подверженным воздействиям извне.

6) Автономия и независимость от окружения; устойчивость под воздействием фрустрирующих факторов.

7) Свежесть восприятия; нахождение каждый раз нового в уже известном.

8) Пиковые переживания, характеризующиеся ощущением исчезновения собственного Я.

9) Чувство общности с человечеством в целом.

10) Дружба с другими самоактуализирующимися людьми; узкий круг людей, отношения с которыми весьма глубокие. Отсутствие проявлений враждебности в межличностных отношениях.

11) Демократичность в отношениях. Готовность учиться у других.

12) Устойчивые внутренние моральные нормы. Самоактуализирующиеся люди ведут себя нравственно, они остро чувствуют добро и зло; они ориентированы на цели, а средства всегда подчиняют этим целям.

13) «Философское» чувство юмора. Они относятся с юмором к жизни в целом и к самим себе, но никогда не считают смешной чью-либо ущербность или невзгоды.

14) Креативность, не зависящая от того, чем человек занимается и проявляющаяся во всех действиях самоактуализирующейся личности.

15) Они не принимают безоговорочно ту культуру, к которой принадлежат. Они не конформны, но и не склонны к бездумному бунтарству. Они достаточно критично относятся к своей культуре, выбирая из нее хорошее и отвергая плохое. Они не идентифицируются со своей культурой, ощущая себя в большей степени представителями человечества в целом, чем представителями своей страны. Поэтому они нередко оказываются в изоляции в той культурной среде, которую они не желают принять.

Помимо этих 15 общих характеристик, Маслоу опубликовал специальные исследования любви (Maslow, 1970 a, p. 181 – 202) и креативности (Maslow, 1968, p. 135 – 148) у самоактуализирующихся людей. Э. Шострому принадлежит интересное исследование психологического времени у самоактуализирующихся людей. По его данным, самоактуализирующиеся люди в большей степени, чем другие, ориентированы на настоящее, на здесь-и-теперь. С этим связана их бґольшая опора на себя, а также склонность к самовыражению. Вместе с тем, прошлое и будущее интегрированы у таких людей с настоящим, присутствуют в нем, образуя его фон и придавая ему смысл (Shostrom, 1968).

Маслоу отмечает, что более выраженная социальность и сопричастность человечеству сочетается у самоактуализирующихся людей с более ярко выраженной индивидуальностью. Для них теряют свой смысл и другие противопоставления: чувств и разума, созерцания и действия, самости и альтруизма, духовности и чувственности, обязанности и наслаждения, зрелости и непосредственности и многие другие, в том числе Оно, Я и Сверх-Я (Maslow, 1970 a, p. 178 – 179).

Интересно, что ни у одного из своих респондентов Маслоу не обнаружил полного набора из всех 15 характеристик. Он отмечает, что понятие «самоактуализирующиеся люди» описывает не конкретных людей, а идеальный предел, к которому они приближаются (Maslow, 1969 a, p. 58). Совершенных людей нет и быть не может. Самоактуализирующиеся люди тоже имеют свои недостатки. Они могут быть надоедливыми, раздражающими, им не чужды суетность, тщеславие, пристрастия, раздражительность, иногда неожиданные проявления жестокости и бессердечия, игнорирование других людей и т.п. Они не свободны от ошибок (Maslow, 1970 a, p. 175 – 176). У них есть свои проблемы, которые могут вызвать конфликт, фрустрацию, обиду, чувство вины, тревоги, хотя их проблемы – это реальные проблемы бытия, качественно отличающиеся от невротических псевдопроблем незрелой личности (Maslow, 1968, p. 210).

«Создается впечатление, – пишет Маслоу, – как будто у человечества есть единственная конечная цель, отдаленная цель, к которой стремятся все люди. Разные авторы называют ее по-разному: самоактуализация, самореализация, интеграция, психическое здоровье, индивидуализация, автономия, креативность, продуктивность, – но все они согласны в том, что все это синонимы реализации потенций индивида, становление человека в полном смысле этого слова, становление тем, чем он может стать» (Там же, p. 153).

Однако с этим трудно совместить то обстоятельство, что число самоактуализирующихся людей, для которых, по мнению Маслоу, необходимо разработать новую психологию мотивации, очень невелико. Большинство же людей мотивировано в своем поведении не самоактуализацией, а мотивами более низкого уровня, описываемыми в рамках традиционных подходов. Это противоречие Маслоу разрешает в своей иерархической теории мотивации, опубликованной в 1943 году – раньше, чем исследование самоактуализирующихся личностей (1950 г.), однако уже после получения основных результатов этого исследования.

Первая теория человеческой мотивации

Исходным пунктом теории мотивации Маслоу выступает анализ понятия инстинкта, приводящий к заключению о необходимости его пересмотра (Maslow, 1970 a, p. 77 – 78). Вместе с тем Маслоу отмечает ряд достоинств теории инстинктов, которые оставались незамеченными на фоне ее недостатков. «Теория инстинктов признавала тот факт, что побуждения человека исходят из него самого, что в выборе поведения он руководствуется собственной природой, равно как и внешними обстоятельствами, что его природа задает готовую основу системы целей и ценностей, что обычно, в благоприятных условиях, то, чего человек желает, и есть то, в чем он испытывает потребность…» (Там же, p. 79). Пересматривая понятие инстинкта, Маслоу заменяет его понятием базовых потребностей (basic needs), которые имеют инстинктоидную природу в том смысле, что они являются выражением природы и видовой специфики человека. В отличие от инстинктов базовые потребности могут остаться неразвитыми, поскольку их врожденный инстинктивный компонент слаб и легко перевешивается другими факторами, связанными с внешними средовыми (культурными) влияниями. Маслоу выделяет пять групп базовых потребностей: 1) физиологические потребности (голод, жажда, сексуальное влечение, сон и др.); 2) потребности в безопасности (уверенность, защищенность, порядок и др.); 3) потребности в контактах и любви; 4) потребности в признании, оценке, уважении (в том числе самоуважении) и 5) потребность в самоактуализации (Maslow, 1970 a).

Эти группы потребностей образуют иерархию. Низшие потребности – начиная с физиологических – являются одновременно и более насущными. Если эти потребности не удовлетворены, вся активность направляется на их удовлетворение, остальные же потребности просто не существуют для индивида в данный момент. Когда потребности физиологического уровня удовлетворены, они перестают определять поведение; наступает очередь потребностей в безопасности и т.д. Вообще потребности более высокого уровня могут мотивировать поведение лишь при условии удовлетворения потребностей более низких уровней.

Иерархическая модель системы базовых потребностей позволяет Маслоу объяснить, почему самоактуализация, выражающая сущность человека, далеко не всегда выступает как реальный мотив. Дело в том, что у подавляющего большинства людей оказываются не удовлетворены потребности низших уровней, более насущные, чем самоактуализация, и поэтому активность человека на протяжении всей жизни направляется на удовлетворение именно этих потребностей. Маслоу, впрочем, описывает и ряд нарушений выстроенного им иерархического порядка, а также признает возможность детерминации поведения высшими потребностями при неудовлетворенных низших, однако такие случаи – скорее исключения, чем правило. Правилом же является то, что «абсолютно здоровый, нормальный, счастливый человек не имеет сексуальных потребностей или потребностей в пище или в безопасности, или в любви, или в престиже, или в самоуважении, за исключением редких эпизодов быстро проходящей опасности» (Maslow, 1970 a, p. 57). Их место у такого человека полностью занимает стремление к самоактуализации, «определяемой как непрерывная актуализация потенций, способностей и талантов, как осуществление миссии (или призвания, судьбы, предначертания, предназначения), как более полное знание и принятие собственной сокровенной сущности, как непрестанное стремление к единству, интеграции или синергии личности» (Maslow, 1968, p. 25).

Самоактуализация как механизм и процесс развития личности

Маслоу хорошо понимал статичность изложенных выше определений самоактуализации как высшего уровня личностного развития и высшего мотива. Поскольку объектами исследования Маслоу были преимущественно люди немолодого возраста, неудивительно, что самоактуализация представала в итоге как некое конечное состояние, отдаленная цель, а сформулированным Маслоу критериям могли соответствовать только люди, имеющие за плечами немалый жизненный путь. Этот недостаток отмечался и критиками. Поэтому уже в своей статье о мотивации развития, впервые опубликованной в 1955 году (см. Maslow, 1968, p. 21 – 43), Маслоу отказывается от своих утверждений о фиксированной последовательности удовлетворения потребностей в соответствии с их положением в иерархии. Он определяет развитие через разнообразные процессы, в конечном счете ведущие личность к самоактуализации, и обосновывает новую точку зрения: эти процессы имеют место на протяжении всей жизни человека и обусловлены специфической «мотивацией развития» (growth motivation), возможности проявления которой уже не находятся в прямой зависимости от степени удовлетворения базовых нужд (deficiency needs). Связывая самоактуализацию, рассматриваемую как процесс, с мотивацией развития, Маслоу утверждает: «Самоактуализация является в какой-то степени свершившимся фактом лишь у немногих людей. Тем не менее у большинства она присутствует в виде надежды, стремления, влечения, чего-то смутно желаемого, но еще не достигнутого. <……> Ценности самоактуализации существуют в виде реальных целей, даже еще не будучи актуализированными. Человек является одновременно тем, что он есть, и тем, чем он стремится быть» (Maslow, 1968, p. 160).

Фактически Маслоу, хоть и не отказывается здесь от выстроенной им пирамиды базовых потребностей, отбрасывает принцип жесткой иерархической последовательности их удовлетворения. Деление потребностей на две большие группы, параллельно сосуществующие в структуре личности, положило начало серии работ, в которых сравнивались «дефицитарные» и «бытийные» формы одних и тех же психологических процессов, таких как познание, любовь, управление организациями и др. Признание параллельности процессов, побуждающих человека к восполнению дефицита, с одной стороны, и к развитию и самоактуализации – с другой, можно рассматривать как вторую теорию мотивации Маслоу.

Подробный анализ этой второй теории Маслоу и ее соотношение с подходами других авторов дает Дж. Роуэн (Rowan, 1999), обозначая две соответствующие группы мотивов как реактивные ценности дефицита и проактивные ценности изобилия. Как отмечает Дж. Роуэн, и на уровне самоактуализации мы находим не только мотивацию изобилия, но и мотивацию дефицита, как и на низших уровнях развития мотивация изобилия тоже присутствует. Движение возможно в обе стороны, оно может быть как восходящим, так и нисходящим. Достижение уровня самоактуализации и реальности Бытия не означает утраты низших мотивов – они просто становятся фоновыми, менее насущными.

Большую роль в изменении позиции Маслоу сыграли данные изучения личности и ее изменений в процессе психотерапии. Исходя из этих данных, Маслоу признает наличие у большинства людей (возможно, у всех) стремления к самоактуализации и, более того, наличие у большинства людей способности самоактуализироваться, по меньшей мере, в принципе (Maslow, 1968, p. 158), причем самоактуализация каждого отдельного человека уникальна и неповторима. Но осуществлению самоактуализации во многих случаях мешают присутствующие также у каждого человека регрессивные тенденции, в основе которых лежит страх, враждебность или праздность. В частности, Маслоу описывает «комплекс Ионы» – синдром страха перед собственными возможностями, перед собственной самоактуализацией, который ограничивает возможности нашего собственного развития. «Мы боимся как худшего в нас, так и лучшего, хотя и по-разному. <……> Часто мы бежим от ответственности, которую диктует (или, скорее, предлагает нам) наша природа, судьба, порой даже случай, подобно тому, как Иона пытался – тщетно! – бежать от собственной судьбы» (Maslow, 1976, p. 34). Возобладание подобных регрессивных тенденций является признаком личностной патологии и частой причиной невроза. «Часто у творчески одаренного человека полжизни уходит на то, чтобы найти общий язык со своим талантом, полностью принять его, раскрепоститься, то есть преодолеть амбивалентность по отношению к своему таланту» (Maslow, 1996, p. 48).

Пиковые переживания как эпизоды самоактуализации

Мы уже рассмотрели взгляды Маслоу на самоактуализацию как на уровень развития, мотив и сам процесс развития. Еще одно понимание самоактуализации – как кратких эпизодов в жизни человека – мы находим в работах Маслоу, посвященных проблеме переживаний (Maslow, 1965 a; 1968; 1970 b). Понятие пикового переживания Маслоу в инструкции своим респондентам операционализировал в виде просьбы описать «… самое чудесное переживание или переживания Вашей жизни; самые счастливые мгновения, мгновения восторга, экстаза, быть может, в любви, или при слушании музыки, или при внезапном потрясении от книги или картины, или в великие мгновения творческого вдохновения» (Maslow, 1968, p. 71).

В статье «Сознавание бытия в пиковых переживаниях» Маслоу дает подробное описание пиковых переживаний в 19 пунктах (Там же, p. 71 – 102). Сначала он рассматривал их как одну из общих характеристик самоактуализирующихся личностей (см. выше). Позже, однако, он убедился в том, что пиковые переживания встречаются практически у всех людей. Единственное различие заключается в том, что одни люди принимают и ценят такие переживания, другие же стараются их вытеснить или рационализировать (Maslow, 1965 a). Пиковые переживания оказались удобной моделью для изучения самоактуализации. «Каждый человек, – пишет Маслоу, – в каждом пиковом переживании временно приобретает многие из тех характеристик, которые я обнаружил у самоактуализирующихся личностей, другими словами, он на какое-то время становится самоактуализирующимся» (Maslow, 1968, p. 97). Исходя из этого, Маслоу определяет самоактуализацию как эпизод, в котором природные способности индивида проявляются особенно эффективно, в котором он более эффективно актуализирует свои потенции, становится самим собой и вместе с тем человеком в более полном смысле слова. «Нам уже больше не нужно искать тех редких людей, – пишет Маслоу, – которых можно назвать самореализующимися большую часть времени. В любой жизни мы можем, по меньшей мере теоретически, отыскать эпизоды самоактуализации» (Там же).

Маслоу придает большое значение пиковым переживаниям в жизни несамоактуализирующихся людей. По его мнению, пиковые переживания могут придавать жизни смысл и ценность, могут ликвидировать состояние «экзистенциальной бессмысленности» и выступать фактором, предотвращающим самоубийства (Maslow, 1970 b). Вместе с тем он решительно выступает против попыток сверхъестественного, мистического объяснения пиковых переживаний, отстаивая их естественное происхождение и природу. В своей концепции возникновения религии он утверждает, что символический язык теологии возник как система метафор для описания (с целью трансляции другим) экстатических пиковых переживаний, имеющих вполне земную природу. Впоследствии же эта система символов приобрела в глазах людей самостоятельное значение и создалось убеждение, что за ней стоит некая сверхъестественная действительность (Там же).

По ту сторону самоактуализации: теория метамотивации и ценностей бытия

В 1960-е годы интерес Маслоу смещается от проблем становления человека к проблемам его Бытия как полноценной, развитой личности. Книга Маслоу «К психологии Бытия» (Maslow, 1968), первое издание которой вышло в 1962 году, является в этом отношении переходной. В частности, исследование пиковых переживаний как мгновений Бытия позволило изучить ряд характеристик сознания на уровне Бытия или Б-сознания. В книге содержится постановка проблемы психологии Бытия, которая «имеет дело с целями, а не со средствами, то есть с переживаниями-целями, с ценностями-целями, со знанием-целью, с людьми как с целями. Современная же психология пока занималась больше отсутствием, чем обладанием, стремлением, чем осуществлением, фрустрацией, чем удовлетворением, поисками радости, чем обретением радости, стремлением достичь, чем стремлением быть» (Maslow, 1968, p.73). В этом контексте Маслоу определяет самоактуализацию как развитие личности, связанное с переходом от невротических или инфантильных «неистинных» жизненных проблем к «истинным», экзистенциальным, неизбежным, сущностным проблемам человека (Там же, p. 115). Самоактуализация, таким образом, выступает как предпосылка жизнедеятельности человека на уровне Бытия, что связано с коренными изменениями, происходящими в его личности. «Более полноценный, здоровый человек <…> будет обнаруживать <…> десятки, сотни и миллионы отличий в поведении, переживании, восприятии, общении, учении, труде. <……> Он будет просто человеком другого типа, который будет вести себя иначе во всех отношениях» (Maslow, 1976, p. 71).

Маслоу приходит к необходимости различать обычную мотивацию людей, не достигших самоактуализации (речь здесь идет о базовых потребностях), и мотивацию людей, живущих «по ту сторону» самоактуализации, на уровне Бытия. Для ее характеристики он вводит понятия «метапотребности» и «метамотивация» (Maslow, 1969 b). На уровне Бытия человек всегда имеет какое-то призвание, миссию, и труд по ее осуществлению является достаточным мотивом и вознаграждением сам по себе. Такие люди прочно идентифицируются со своим призванием и описывают его в терминах высших ценностей: достижения совершенства, раскрытия истины, совершения справедливости и т.п. Другими словами, метамотивами таких людей выступают ценности Бытия или Б-ценности. Маслоу выделяет 14 таких ценностей: 1. Истина. 2. Добро. 3. Красота. 4. Целостность. 4 а. Единство противоположностей. 5. Жизненность (процесс, движение). 6. Уникальность. 7. Совершенство. 7 а. Необходимость. 8. Завершенность. 9. Справедливость. 9 а. Порядок. 10. Простота. 11. Богатство. 12. Легкость. 13. Игра. 14. Самодостаточность (Maslow, 1969 a, p. 59). Эти ценности входят в само определение человеческой сущности. Для самоактуализирующихся людей они, однако, выступают не только как объективные ценности Бытия, но и как их личное достояние, часть их личности. Маслоу, впрочем, допускает, что все люди могут быть в какой-то степени метамотивированы и границу между самоактуализирующимися и остальными людьми в этом отношении провести трудно.

Считая Б-ценности частью человеческой природы, Маслоу решительно отмежевывается от всяких попыток их сверхъестественного истолкования. Однако он видит лишь одну альтернативу этому – признание их «аспектами биологии человека», имеющими инстинктоидную природу и транскультурный характер. «Эти конечные истины, – пишет Маслоу, – остаются истинами в рамках определенной системы. По-видимому, они истины для вида “человек”, в том смысле, в каком теоремы Евклида абсолютно верны в рамках Евклидовой системы» (Maslow, 1970 b, p. 95). В рамках человечества Б-ценности оказываются универсальными. Культуре же отводится роль лишь фактора, влияющего на их актуализацию, которая может и не произойти. Маслоу предполагает, что стремление к духовным Б-ценностям в зародыше содержится в каждом новорожденном младенце, но большинство людей оказываются неспособными реализовать его по причинам, имеющим социальную природу: нищета, эксплуатация, предрассудки (Maslow, 1969 b, p. 181).

Исследования психологии Бытия привели Маслоу к обнаружению еще одного Б-феномена: плато-переживаний (см. Maslow, 1970 b; Krippner, 1976). В плато-переживаниях, так же, как и в пиковых переживаниях, человеку открывается реальность Бытия и ценности Бытия, однако плато-переживания являются произвольными, более длительными и менее яркими состояниями, характеризующими скорее медитацию и просветление, чем экстатический инсайт. Маслоу характеризует эти переживания как «…своего рода интегративное сознание, которое имеет некоторые преимущества и некоторые минусы по сравнению с пиковыми переживаниями. Я могу довольно просто определить для себя это интегративное сознание как одновременное восприятие сакрального и обыденного, чудесного и обыкновенного или чудесного и довольно постоянного или протекающего легко, без усилий. Я теперь воспринимаю под углом зрения вечности обычные вещи и вижу в них мифическое, поэтическое и символическое. Это, как вы знаете, дзенское переживание. Нет ничего исключительного и ничего особенного, просто вы все время живете в волшебном мире» (Krippner, 1976, p. 657). Маслоу, который незадолго до этого перенес первый инфаркт, связывает плато-переживания с опытом конфронтации со смертью, который меняет сознание. «Плато-переживание парадоксально по причине смешения в нем постоянства и смертности. Вам жалко себя и вас печалит, что все проходит, однако в то же время вы более остро наслаждаетесь тем, что другие игнорируют <……>. Если вы прошли через этот опыт, вы можете больше быть здесь-и-теперь, чем после всех видов духовных упражнений <……>. Соперничество и планирование жизни исчезают. Иерархия доминирования, состязание, соперничество и слава внезапно становятся глупостями. Определенно происходит сдвиг ценностей, понимания что важно, а что неважно, что главное, а что нет» (Там же,p. 663).

Маслоу тесно связывает плато-переживания с трансценденцией, вводящей человека в реальность Бытия. Психологическая теория трансценденции, в частности, «теория Z» – концепция трансценденции самоактуализации – оказалась последним вкладом Маслоу в развитие теории самоактуализации. В ней Маслоу вводит различение двух типов самоактуализирующихся людей: «просто здоровые самоактуализирующиеся личности» и «трансценденты». Первые «… живут в мире, чтобы осуществить себя в нем. Они овладевают им, управляют им, используют его в целях добра, как (зрелые) политики и практики. Другими словами, эти люди являются больше деятелями, чем созерцателями, прагматиками, чем эстетами.<…>

Люди другого типа (трансценденты) часто гораздо более сведущи в реальности Бытия (Б-реальность и Б-сознание), больше живут на уровне Бытия <…>, более очевидно метамотивированы, имеют целостное сознание и более или менее частые “плато-переживания”…» (Maslow, 1976, p. 271). И тех и других объединяют общие признаки самоактуализирующихся людей; вместе с тем Маслоу описывает 24 особенности трансцендентов, которыми «просто самоактуализирующиеся люди» не обладают или же обладают в гораздо меньшей степени. Назовем лишь некоторые из них: для трансцендентов пиковые переживания и плато-переживания являются самым главным в жизни; они воспринимают все под углом зрения вечности; они более чувствительны к красоте; они выглядят более таинственными, «неземными» и т.д.

Внезапная смерть прервала исследование Маслоу «новых рубежей человеческой природы» (так называется его последняя книга – Maslow, 1976; Маслоу, 1999 б). Однако созданная им теоретическая система, которую мы обрисовали в самых общих чертах, бесспорно привела к существенному изменению облика психологической науки в пятидесятые-шестидесятые годы XX века.

Критика гуманистических концепций самоактуализации

Прогресс в развитии идей Маслоу после его смерти был относительно невелик, несмотря на то, что изучение самоактуализации его последователями продолжалось. Возникло мнение, что само движение гуманистической психологии должно угаснуть с уходом его лидеров (Giorgi, 1981). Одновременно активизировалась критика в адрес различных аспектов гуманистического подхода, в том числе в адрес концепций самоактуализации. Уязвимость концепций Маслоу и Роджерса по ряду пунктов стала предметом пристального внимания (см. Smith, 1984), хотя критика в их адрес возникла одновременно с появлением этих концепций и значительная доля ее исходила и исходит от авторов, причисляющих себя или тесно примыкающих к гуманистическому направлению (Ш. Бюлер, В. Франкл, М.Б. Смит).

Первым объектом критики стало само исследование самоактуализирующихся людей, осуществленное Маслоу. По мнению многих, это исследование не отвечало критериям научности, – в частности, критерию повторяемости, – и поэтому его нельзя назвать иначе, как спекулятивным (см., например, Smith, 1974, p. 168). Особенно резкую критику вызвала субъективность критериев выбора самоактуализирующихся людей. Д. Мак-Клелланд, Ш. Бюлер, М. Б. Смит указывают на то, что эти критерии не могут не находиться в прямой связи с системой ценностей самого автора исследования или, по меньшей мере, культуры, к которой он принадлежит. «Кто вправе выбирать наиболее самоактуализирующихся людей – Маслоу, Святой Павел или Мао Цзедун?» (McClelland, 1955,p. 33). Ш. Бюлер убедительно показывает, что осуществление себя у разных людей, и в особенности у представителей разных культур, часто происходит не путем «самоактуализации», а иными путями (Buhler, 1960, S. 488 – 489). Исходя из этого, она обвиняет концепцию Маслоу в односторонности. Выделяя четыре фундаментальных тенденции человеческой жизни: удовлетворение потребностей, адаптивное самоограничение, творческую экспансию и поддержание внутренней гармонии, Ш. Бюлер утверждает, что самоосуществление как конечная жизненная цель может в разные моменты времени реализоваться в любой из этих четырех тенденций.

Э. Шостром обращает внимание на то, что многие из людей выбраны Маслоу как образцы самоактуализирующихся личностей лишь на основании их достижений на общественном поприще. В личной же жизни у них все обстояло не так блестяще: Линкольн отличался женоненавистничеством и склонностью к депрессиям, у Томаса Джефферсона было гипертрофированное самолюбие и жажда власти и т.п. (Shostrom, Knapp, 1976, p. XV – XVI). Поэтому неотъемлемой частью системы психотерапии через актуализацию, разработанной Э. Шостромом с соавторами, является формирование у клиентов, наряду со стремлением к актуализации, способности смириться со своими слабостями, ограниченностью и недоразвитостью в отдельных сферах жизнедеятельности (Там же, p. XVI).

Переходя к теоретически уязвимым аспектам, которые критики находят в самом понятии самоактуализации, в первую очередь укажем на присущую теориям самоактуализации эгоцентричную модель личности и ее развития, которая подвергается критике с самых разных позиций. Так, последователь А. Адлера Х. Ансбахер утверждает, что истинная самоактуализация необходимо должна включать в свое определение содействие самоактуализации других (Ansbacher, 1971). Напомним, что к этой мысли пришел в своих поздних работах К. Гольдштейн, однако Роджерс и Маслоу не придали ей значения.

Специально анализирующие проблему эгоцентризма в различных теориях личности М. и Л. Уоллах называют романтической иллюзией представления Маслоу и Роджерса о том, что все будет хорошо, если только каждый получит возможность свободно актуализировать себя (Wallach M., Wallach L., 1983, p. 161, 170). М. и Л. Уоллах указывают на опасность того, что стремление индивида к самоактуализации может вступить в конфликт с интересами других и с соображениями общей пользы. Само по себе это стремление не является залогом всеобщего благополучия. Теории самоактуализации по сути закрывают глаза на все, происходящее вне индивида, не учитывая возможности столкновения его интересов с интересами других людей и социальных общностей (Там же, p. 170).

Эгоцентричность модели самоактуализирующейся личности отмечает и В. Франкл, противопоставляющий идее актуализации собственного Я концепцию реализации человеком трансцендентных ценностей и смысла жизни. Самотрансценденцию человеческого бытия Франкл рассматривает как общечеловеческий феномен, а самоактуализацию – как ее побочное следствие. «Человек, – пишет он, – всегда направлен вовне себя на что-то, что не является им самим, – на что-то или на кого-то: на смысл, который человек реализует, или на со-человека, с которым он вступает в контакт. И лишь постольку, поскольку человек таким образом трансцендирует самого себя, он и осуществляет себя – в служении делу или в любви к другому» (Frankl, 1979, S. 92). Маслоу наделяет этой особенностью лишь человека, уже достигшего уровня Бытия.

В приведенной цитате содержится одновременно критика и второго уязвимого аспекта теории самоактуализации, а именно – рассмотрения самоактуализации как единственной конечной цели. «Cамоактуализация, – пишет В. Франкл, – подобно могуществу и наслаждению, относится к классу тех вещей, которые могут быть достигнуты лишь в качестве побочного эффекта и уплывают от нас в той мере, в какой мы делаем их объектом прямой направленности <…>. Самоактуализация происходит спонтанно, она нарушается, когда ее превращают в конечную цель» (Frankl, 1967, p. 8). Конечной же целью, по Франклу, выступает реализация смысла, который, будучи надличностным, имеет при этом «посюстороннюю» природу.

В этой связи Л. Геллер видит основную слабость теорий самоактуализации в признании вообше существования определенных конечных целей или ценностей, к реализации которых должен стремиться человек (Geller, 1984, p. 103). Он отмечает, что развитие человека многомерно – индивид не обязан стремиться к какому-то определенному типу совершенства (Там же, p. 106). Поэтому неудачу в обосновании Маслоу и Роджерсом самоактуализации как конечной цели он объясняет не слабостью теории, а неадекватностью самого замысла.

Третьим уязвимым аспектом концепций самоактуализации является отождествление позитивного развития человека с максимальным развитием заложенных в него потенций. Как указывает М.Б. Смит, «пороки и зло точно так же входят в число человеческих потенций, как и добродетель, специализация – точно так же, как всестороннее развитие. Этику нельзя привязать к биологии, как это пытался сделать Маслоу» (Smith, 1974, p. 172). В. Франкл, также критикуя эту доктрину, названную им «потенциализмом», приводит в качестве примера Сократа, который считал, что он имел все задатки для того, чтобы стать талантливым преступником. Хорошо или плохо, что он не реализовал эти потенции? Франкл говорит о необходимости постоянного принятия решения о том, какие из возможностей, потенций заслуживают реализации, о бремени выбора, лежащем на человеке по этой причине, о примате должного (Gesollte) над возможным (Gekonnte) (Frankl, 1979, S. 77 – 99). «Всесторонняя самоактуализация не является ни возможной, ни желательной, – замечает в этой же связи еще один автор. – Некоторые из потенций всегда приносятся в жертву, когда человек выбирает определенный путь в жизни <…>. В течение своей жизни человеку приходится отказываться от многих возможностей, которые несовместимы с его актуальным образом жизни» (Weisskopf, 1969, p. 140).

C потенциализмом неразрывно связано положение о предзаданности развития человека, о том, что сущность человека предшествует его существованию. Представители экзистенциально-феноменологической психологии характеризуют такой подход как аристотелевский, где человек наделен от рождения энтелехией, или потенцией реализовать свою человеческую сущность. Этому подходу противопоставляется рассмотрение самоактуализации как акта (точнее, серии актов) самотрансценденции индивида, в котором (которых) он творит себя; существование предшествует сущности (Weckowicz, 1981; подробнее об этом см. van Kaam, 1966).

Л. Геллер подвергает представления Роджерса и Маслоу о природе и сущности человека, о развитии его потенций, детальному разбору с точки зрения их внутренней логической непротиворечивости и приходит к неутешительным выводам. Взгляды Роджерса, охарактеризованные им как «наивные и некритичные», описывают «необъяснимую и парадоксальную реальность» (Geller, 1982, p. 62, 60). В ней наша глубинная сущность, которой мы должны хранить верность, оказывается не заслуживающей доверия. В гораздо более серьезной, по его мнению, теории Маслоу он также обнаруживает принципиальную внутреннюю рассогласованность, затрагивающую представления о природе человека и о «метапатологиях» – нарушениях самоактуализации. Если природа человека внутренне гармонична, бесконфликтна – тогда метапатологии необъяснимы. Чтобы сохранить неприкосновенным постулат об истинности и бесконфликтности человеческой природы – краеугольный камень его теории, – Маслоу должен отказаться от идеи, что все развитие детерминировано «изнутри». Это позволяет объяснить возникновение метапатологий социальными факторами среды, но приводит, однако, к новому противоречию: в этом случае потребности человека уже не могут рассматриваться как трансисторические и транскультурные; теория самоактуализации теряет свою универсальность (Там же, p. 66).

Логический анализ теорий Маслоу и Роджерса, осуществленный Л. Геллером (Geller, 1982), выявляет четвертый уязвимый аспект теорий самоактуализации – присутствующий в них отрыв личности от общества, утверждение о независимости развития личности от факторов социокультурного окружения (см. также Smith, 1974; Marks, 1979). В частности, С. Маркс отмечает, что социокультурные силы не обязательно воздействуют на личность в направлении, препятствующем ее самоактуализации, как считал Маслоу. Часто бывает наоборот – культура способствует самоактуализации, а сопротивление влиянию культуры будет противоречить самоактуализации. С. Маркс считает, что гуманистические психологи не в ладах с социальным детерминизмом потому, что они видят, что арсенал социальных поощрений и наказаний в современной Америке направлен скорее на подавление развития личности, чем на самоактуализацию (Marks, 1979, p. 29 – 30). М. и Л. Уоллах указывают на мнимый характер противоречия между детерминацией поведения внешними целями и следованием своим внутренним чувствам и желаниям; на самом деле одно невозможно без другого (Wallach M., Wallach L., 1983, p. 171).

О слепоте теорий самоактуализации к фактам социальной обусловленности личностного развития говорят У. Норд (Nord, 1977) и Д. Летбридж (Lethbridge, 1986). По мнению У. Норда, «гуманистическая психология во многом слишком психологична для того, чтобы быть действительно гуманистической» (Nord, 1977, p. 82). Норд видит основной барьер на пути развития «гуманистической психологии» в недооценке влияния макросоциальных сил. «Гуманистической психологии» присущ «латентный консерватизм» – представление о природе человека как вечной и неизменной (Там же, p. 81 – 82). Напротив, в представлениях КарлаМаркса, в которых Норд видит много общего с «гуманистической психологией», человеческая природа рассматривается не как заданная, а как становящаяся. Исходя их этого, Норд считает работы К. Маркса той основой, на которой возможен прогресс в достижении гуманистических целей и которая в состоянии помочь «гуманистической психологии» расширить свой подход и пересмотреть некоторые из ее неявных допущений (Там же).

Из тех же позиций исходит и Д. Летбридж, утверждающий, что подлежащие актуализации «…смыслы и ценности сегодня – не те же, что были вчера, а завтра вновь станут другими» (Lethbridge, 1986, p. 99). Разделяя критические положения У. Норда, Д. Летбридж развивает и дополняет их: «Латентный консерватизм позиции Маслоу становится очевиден, если задуматься над тем, какие реальные индивиды, живущие в каком реальном обществе, делающие какую реальную работу и обладающие каким реальным доходом имеют какие-либо шансы стать самоактуализирующимися личностями» (Там же, p. 90). В капиталистическом обществе самоактуализация – удел немногих. Лишь в обществе, где не господствует отчуждение, самоактуализация может стать обычным явлением. Самоактуализация, однако, согласно Д. Летбриджу, имеет иную природу и иные механизмы, чем те, которые описывались Роджерсом и Маслоу. Летбридж не только ставит в своей статье задачу построения диалектико-материалистической теории самоактуализации, но и формирует основные положения этой теории, опираясь преимущественно на идеи советской психологической школы Выготского – Леонтьева. Основная проблема, относящаяся к самоактуализации, формулируется Д. Летбриджем так: «Каким образом максимизировать интернализацию ценностей и смыслов и как затем способствовать их экстернализации» (Там же, p. 99).

Как отмечают Р. Шоу и К. Колимор, признавая наличие потенциала самоактуализации у каждого, Маслоу во многом связывал большее или меньшее развитие этого потенциала с биологическими причинами и считал, что люди, у которых этот потенциал развит в большей степени, заслуживают наибольшего уважения. В своих дневниках (опубликованных посмертно) Маслоу писал: «Я полагаю, что существуют люди от рождения более и менее развитые. Как же может быть иначе? Ведь все варьирует от большого к малому. <…> Мы должны сделать мир безопасным для высокоразвитых людей. Чем ниже уровень культуры и уровень развития людей, тем вероятнее они будут ненавидеть людей высокоразвитых, уничтожая их или принуждая их прятаться и маскироваться. Чем выше будет уровень образования основной массы населения, тем лучше будет для элиты – меньше опасности, больше аудитория, больше последователей, защиты, финансовой поддержки и т.д.» (Maslow, 1979, p. 262 – цит. по: Shaw, Colimore, 1988, p. 54).

А. Эрон усматривает в работах Маслоу воплощение одновременно двух противоречащих друг другу взглядов на природу человека (Aron, 1977). Демократическая позиция заключается в признании автономии и свободы личности, уникальности системы ценностей каждого человека, в подчеркивании терпимости к иным взглядам как ценности самоактуализирующихся людей. Аристократическая же позиция выражается в стремлении Маслоу к иерархизации всего – идей, ценностей, людей, организаций и обществ. А. Эрон подчеркивает несовместимость демократической и аристократической ориентации в одном и том же человеке и тем самым логическую противоречивость концепции Маслоу под этим углом зрения (Там же).

Обсуждение этого вопроса было подхвачено другими авторами. В частности, К. Хэмпден-Тёрнер в комментарии к статье Эрон относит противопоставление демократизма и элитаризма к числу тех ложных дихотомий, которые Маслоу в своей теории личности удалось преодолеть (Hampden-Turner, 1977). Большинство авторов, однако, скорее разделяют точку зрения А. Эрон. Так, А. Басс считает, что это противоречие во взглядах Маслоу действительно существует, и что оно отражает фундаментальное противоречие, имеющее место в американском обществе, где идеал демократии сочетается на деле с властью элиты. Эту двойственность, проявляющуюся и на уровне сознания отдельного человека, Маслоу ошибочно отнес за счет его биологической природы (Buss, 1979).

Социально-политический анализ А. Басса был углублен и дополнен социально-экономическим анализом в работе Р. Шоу и К. Колимор (Shaw, Colimore, 1988). Шоу и Колимор показывают, что демократизм и элитаризм в общественном сознании и общественной идеологии США выступают закономерным следствием и порождением одного явления – рыночной экономики. С этой точки зрения авторы рассматривают теорию Маслоу как идею капитализма, доведенную до логического завершения. Маслоу-демократ, по их мнению, выражает психологический вариант экономического индивидуализма в условиях общества свободного предпринимательства (Там же, p. 68). Личностные ресурсы в концепции Маслоу предстают как аналог материальных ресурсов в экономике, которые должны развиваться, то есть, в данном случае, актуализироваться (Там же, p. 59). Маслоу-аристократ, с другой стороны, защищает существование сильной экономической и политической элиты в иерархически стратифицированном обществе (Там же, p. 68). Приведем еще одну цитату из дневников Маслоу, служащую серьезным основанием для последнего вывода: «Взрослый человек, фиксированный на уровне потребности в безопасности или в любви – это неполный или усеченный (diminished) человек и с ним нужно соответственно обращаться и соответственно говорить; он может понять и прочувствовать лишь обращение на языке соответствующего уровня <…>. Нелепо давать “низшим” людям те же законы, что и “высшим”. Верховный суд в своих решениях к каждому человеку относится так, как если бы он был Томасом Джефферсоном. Я бы сказал, что неполный человек обладает меньшими правами, чем самоактуализирующийся человек» (Maslow, 1979, p. 687 – цит. по: Shaw, Colimore, 1988, p. 65). Противоречие между демократизмом и аристократизмом разрешалось для Маслоу или в утопической идее создания синергичного окружения, или в компромиссной модели «…иерархически структурированного общества, предоставляющего индивидам равные возможности для реализации их неравных потенциалов» (Shaw, Colimore, 1988, p. 71).

Таким образом, теория самоактуализации Маслоу, при рассмотрении под углом зрения ее мировоззренческого содержания, также обнаруживает определенную внутреннюю противоречивость. Следует, правда, отметить, что эта противоречивость не вытекает из самой идеи самоактуализации как движущей силы развития личности, а характеризует конкретную форму реализации этой идеи в иерархической теории Маслоу; вытекает же она из объективных противоречий жизни американского общества 1950 – 60-х годов.

Разрыв между личностью и обществом в теориях самоактуализации тесно связан с пятым теоретически уязвимым их аспектом – с биологизацией природы человека в теориях Маслоу и Роджерса. В критических работах (Smith, 1974; Geller, 1982) убедительно показывается невозможность рассмотрения личности как некоей субстанции, первичной по отношению к каким бы то ни было социальным взаимодействиям. Теория Маслоу, как и Роджерса, оказывается «… принципиально ущербной, поскольку она основывается на редукционистской логике» – логике сведения человеческого к набору биологических особенностей, логике, которая «предполагает возможность перевода осмысленного в бессмысленное, символического в несимволическое, социального в несоциальное, нефизического в физическое, негенетического в генетическое» (Geller, 1982, p. 67, 69). Такая логика кажется на первый взгляд плохо согласующейся с направленностью Маслоу на изучение высот человеческого духа, самого человеческого в человеке. Остановимся на этом моменте несколько подробнее.

«Оглядываясь назад, – писал Маслоу, – мы отчетливо видим, что любая доктрина врожденной греховности человека или любое принижение его животной природы очень легко ведет к некоей сверхчеловеческой интерпретации добра, праведности, нравственности, самопожертвования, альтруизма и т.п. Если их нельзя объяснить из самой человеческой природы, – а объяснить их необходимо, – тогда объяснение приходится искать вне природы человека» (Maslow, 1970 b, p. 36 – 37).

В приведенной цитате четко прослеживается методологическая направленность Маслоу. Сделав предметом своего изучения высшие сущностные проявления человека, он пытается понять их не как проявление чего-то высшего по отношению к человеку, дар Творца или воплощение Абсолютного духа, идеи, а как неотъемлемый и естественный атрибут самой природы человека. Однако природа человека для Маслоу (как и для Роджерса) исчерпывается его биологической природой. Поэтому единственная научная альтернатива сврхъестественным истолкованиям человеческих ценностей, которую видит Маслоу, – это связывание всех сущностных стремлений человека, в том числе и стремления к самоактуализации, с его наследственным «багажом», с которым он вступает в мир. Маслоу говорит об истинктоидной природе не только базовой потребности, но и метапотребностей – высших ценностей Бытия, которые, по Маслоу, независимы от культурного контекста, хотя культурные условия играют роль как фактор актуализации этих потребностей. Маслоу употребляет даже термин «высшая животность» для характеристики духовной жизни человека (Maslow, 1969 b, p. 182).

Пытаясь все же провести границу между человеком и животными, Маслоу делает шаг назад, утверждая, что инстинктоидные потребности человека слабы по сравнению с настоящими инстинктами у животных, и что культурные влияния могут легко пересилить их. Это заставляет вспомнить ироническую реплику Л.С. Выготского: «Одно из двух: или бог есть, или его нет <…>. Ответы вроде того, что бог есть, но очень маленький <…> анекдотичны» (Выготский, 1982, с. 410). Очевидно, что «очень маленький» инстинкт Маслоу только запутывает дело. Более последовательна биологизаторская позиция Роджерса, который пишет, что стремление к самоактуализации на уровне личности (self) может только нарушить гармоническое развитие, если оно будет противоречить единственно истинной актуализации на уровне организма.

Можно понять ту фундаментальную методологическую ошибку, которая толкнула Маслоу, стремившегося к материалистическому объяснению духовной жизни человека, от одной крайности к другой. Сущность человека Маслоу сводит к его природе, а природу – к биологической природе. Поскольку самоактуализирующиеся личности, которых он изучал, были самодостаточными и не склонными поддаваться влиянию культурного окружения, для Маслоу осталось незамеченным, что именно социокультурный мир человека выступает как средоточие сущностных характеристик человека, которые следует искать вне комплекса свойств, характеризующих его биологическую природу.

Ответы на критику, самокритика и эволюция воззрений Маслоу

Оценить истинный масштаб Маслоу и как личности, и как мыслителя позволяет взгляд на эволюцию его воззрений за три десятилетия. В отличие от многих авторов, вполне сопоставимых с ним по степени влияния (в частности, К. Роджерса и В. Франкла), Маслоу постоянно критически пересматривал свои взгляды, обновлял их и продвигал дальше. Он внимательно относился к критике, анализировал ее причины и, не всегда соглашаясь c ней, тем не менее конструктивно использовал ее для дальнейшего развития собственных взглядов. Так, он последовательно разработал три достаточно разных теории человеческой мотивации: теорию иерархии базовых потребностей (начало 1940-х годов), теорию мотивации дефицита и мотивации роста (середина 1950-х годов) и теорию метамотивации и бытийных ценностей (конец 1960-х годов).

В данной работе особо выделена эволюция его взглядов на самоактуализацию. В теории Маслоу мы выделили пять последовательно переходящих друг в друга трактовок самоактуализации: (1) самоактуализация как высший уровень и цель развития; (2) самоактуализация как высший мотив; (3) самоактуализация как процесс развития; (4) самоактуализация как эпизод (пиковые переживания) и (5) самоактуализация как предпосылка, отправная точка Бытия. Важно отметить, что между этими пониманиями нет противоречий, движение от первой трактовки к пятой отражает лишь обогащение идеи самоактуализации, более глубокое раскрытие сущности этого явления.

Однако наиболее ярко творческая неуспокоенность Маслоу раскрывается в работах последних лет жизни, многие из которых были впервые опубликованы лишь совсем недавно, в вышедшем несколько лет назад сборнике ранее не публиковавшихся статей из его научного архива (Maslow, 1996).

Достаточно развернутая статья, датированная октябрем 1966 года, посвящена ответу на критику теории самоактуализации. Задачу этой статьи сам Маслоу видит в том, чтобы эксплицировать те неявные допущения, которые лежат в основе гуманистической психологии (Маслоу практически ставит между гуманистической психологией и теорией самоактуализации знак равенства). Первой предпосылкой Маслоу считает аксиому, что человек хочет жить. Гуманистическая психология бесполезна в случаях, когда жизнь предстает бессмысленной. «Она говорит что-то только тем людям, которые хотят жить и развиваться, становиться более счастливыми и более эффективными, осуществлять себя, больше нравиться самим себе, вообще становиться лучше и двигаться в направлении идеала совершенства, пусть даже без надежды достичь его» (Maslow, 1996, p. 26 – 27). Вторая аксиома – существование, по меньшей мере отчасти, некоторой фиксированной человеческой природы или сущности, проявляющейся в потребностях и способностях, – вопреки позиции Ж.-П. Сартра, абсолютизирующего неопределенность и пластичность человеческой природы. Третье допущение – множественность индивидуальных различий, которые воспринимаются Маслоу как позитивный фактор, заслуживающий всяческой поддержки и культивирования. Четвертая аксиома – кросс-культурный и кросс-исторический характер самоактуализации, постулируя которую, Маслоу, в частности, опирается на свой опыт взаимодействия с такими культурами как японская, а также североамериканских индейцев (племени черноногих). Пятая аксиома – невроз не относится к природе человека, это защита против аутентичного Я, глубинных слоев личности, против роста и развития. Шестая аксиома – люди, обладающие полноценными возможностями выбора, предпочтут бытийные ценности невротическим ценностям. Седьмое допущение говорит о пиковых переживаниях, однако Маслоу честно признается, что нет объективных критериев, позволяющих отличить здоровые пиковые переживания от маниакальных приступов – только ретроспективный анализ делает это возможным. Восьмое допущение касается влияния личных воззрений и критериев на научную теорию. Маслоу считает влияние личных интуитивных субъективных суждений на научную теорию неизбежным на стадии ее первоначального формулирования, однако далее теория подвергается проверке объективными методами, что позволяет валидизировать эти элементы субъективизма. Девятая аксиома говорит о повышенной чувствительности самоактуализирующихся людей к добру и злу, к ценностям в целом. Десятая аксиома сформулирована Маслоу с наибольшими колебаниями. «Я чувствую, – говорит Маслоу, – хотя у меня и нет уверенности, что теория самоактуализации должна поставить вопрос о высокоразвитом человеке и его ответственности по отношению к тем, кто менее развит в душевном или физическом отношении» (Там же, p.31). Одиннадцатая аксиома говорит о том, что представления о «хорошем» видоспецифичны: то, что хорошо для человека, хорошо только для человека. И наконец, заключает Маслоу, «самоактуализация – это еще не все. Личное спасение и благо для отдельной личности нельзя понять в изоляции. Необходима, следовательно, социальная психология. Благо других людей должно учитываться так же, как и собственное благо, хотя необходимо показать, насколько они (могут быть) синергичны» (Там же).

В другом тексте (написанном в марте 1970 года, за несколько недель до смерти), посвященном сущности человека, Маслоу смещает акценты. Каждый человек обладает высшей природой, говорит Маслоу, и это значит, что при благоприятных условиях люди будут обнаруживать такие черты как альтруизм, привязанность, дружелюбие, честность, доброту и доверие. Другими словами, при хороших условиях среды люди будут «хорошими» – нравственными и добродетельными. Маслоу однако подчеркивает, что верны и теории, считающие, что человек может быть не только добрым, но и злым. «Моя позиция не утверждает, что люди в своей основе добры, потому что это фактически неверно. Моя точка зрения утверждает, что природа человека может быть доброй при определенных условиях, и остается уточнить эти условия» (Maslow, 1996, p. 84). Эта мягкая формулировка отражает принципиальный в теоретическом плане вывод, к которому он пришел незадолго до смерти, о том, что благоприятные условия и удовлетворение всех базовых потребностей не приводят автоматически к доминированию высшей мотивации и безграничному личностному развитию, как он считал ранее. В интервью, данном им в конце 1968 года Уилларду Фрику, Маслоу высказывается более резко, говоря, что при обеспечении таких благоприятных условий некоторые движутся на следующую стадию развития, а некоторые, наоборот, впадают в депрессию или обнаруживают целый веер метапатологий, таких как цинизм, нигилизм, анархизм и др. (Frick, 2000, p. 139).

Это изменение представлений о механизмах личностного роста сопровождается отчетливым движением Маслоу от его изначальной позиции «все заложено в биологии» в направлении экзистенциалистской ориентации, с которой он недвусмысленно идентифицируется в очерке «Наука, психология и экзистенциальные воззрения», датированном 1966 годом. Многие экзистенциалистские идеи можно найти в его книгах «Эвпсихическое управление» (Maslow, 1965 b) и «Новые рубежи человеческой природы» (Maslow, 1976). Для Маслоу, впрочем, потенциалистская и экзистенциалистская позиции не выступали как противоположные – их противоположность проявилась уже после его смерти, в дискуссиях между Р. Мэем и К. Роджерсом (см. Леонтьев, 1997 б). В очерке «Психология счастья», написанном в конце 1964 года, Маслоу практически дословно воспроизводит известную позицию В. Франкла, говоря о том, что счастье не может быть целью, а выступает как побочный продукт или эпифеномен осмысленной активности (Maslow, 1996, p. 23 – 24). В статье «Биологическая несправедливость и свобода воли», датированной 1969 годом, Маслоу констатирует, что будучи от рождения неравны по своему генетическому потенциалу, люди с момента рождения обладают свободой и вместе с тем ответственностью в отношении к нему. «То, что я делаю с моим генетическим наследием и с моим телом, определенно важнее, чем просто данность моей биологической наследственности» (Там же, p. 65). Такие эмоции как гордость, смирение, вина, стыд и т.п. также относятся к тому, что я сам делаю с этим, а не к тому, чем я располагаю изначально. В этой же работе Маслоу подробно анализирует понятие ответственности, подчеркивая, что первейшая ответственность личности – быть собой. Ответственность за другого человека допустима, если другой слаб и нуждается в помощи, но она не должна препятствовать ему в присвоении и осуществлении его собственной ответственности за себя.

Одним из наиболее отчетливых признаков эволюции воззрений Маслоу от потенциализма к экзистенциализму в последние годы его жизни выступает выдвижение на передний план понятия призвания или миссии (Maslow, 1965 b; 1996; Frick, 2000). Если раньше наличие дела или призвания выступало у Маслоу лишь как один из многих признаков самоактуализирующейся личности, то теперь оно становится все более центральным. Уже в книге «Эвпсихическое управление» Маслоу констатирует, что единственный работающий путь к спасению души – это посвящение себя какому-то значимому и стоящему делу, к которому человек ощущает призвание. Люди, которые добились не только спасения, но и заслужили уважение и любовь всех, кто их знал – это труженики и ответственные люди. Вдобавок все они были счастливы – настолько, насколько это было возможно в их обстоятельствах. Возможно, в других культурах существуют и другие пути, но в западной культуре этот путь единственный. «Все счастливые люди, которых я знал, были люди, хорошо работавшие над чем-то, что они считали важным» (Maslow, 1965 b, p. 6). В датированной 1966 годом статье «Высшая мотивация и новая психология» Маслоу констатирует, что чувство призвания или миссии – главная и универсальная характеристика самоактуализирующихся людей, присущая им всем без исключений. «Они реально включены в работу, которую они любят; слово “труд” здесь даже не подходит» (Maslow, 1996, p. 90). Деятельность самоактуализирующихся людей служит для них средством выражения вечных, высших ценностей (таких, как истина, добро, красота или справедливость) в повседневной жизни – этим они отличаются от остальных людей.

Таким образом, можно выделить еще одно – шестое – понимание самоактуализации у Маслоу. Это понимание связывает ее с призванием, миссией и фактически ставит знак равенства между самоактуализацией и такими ключевыми понятиями экзистенциальной психологии как самотрансценденция (Франкл, 1990) и интенциональность (Мэй, 1997). Самоактуализация в этом шестом понимании предстает как воплощение высших ценностей в индивидуальной активности, направленной на что-то значимое в мире. Это позволяет сделать вывод о том, что эволюция взглядов Маслоу в направлении экзистенциализма в последние годы его жизни привела к существенному переосмыслению центральных понятий его теории.

Подведем итоги. Принцип самоактуализации как мотивации к развертыванию генетически заданного потенциала, заложенного в биологической природе человека, был впервые сформулирован К. Гольдштейном. К. Роджерс превратил этот принцип в этическую и мировоззренческую идею, а А. Маслоу в своих ранних работах построил на его основе развернутую теорию мотивации и личности. Принцип самоактуализации в его раннем, биологизаторском варианте встретил серьезную критику. Однако взгляды А. Маслоу не стояли на месте. В отличие от К. Роджерса, догматически отстаивавшего до конца жизни свою веру в биологическую природу добра, Маслоу прошел сложный путь трансформации теоретических воззрений, приведший его к концу жизни на позиции, близкие экзистенциальной психологии. Опровергая свои более ранние взгляды, Маслоу признал, что благоприятные условия не гарантируют личностного развития автоматически, и что самоактуализация, счастье и спасение души невозможны без осмысленного призвания в мире и направленности на высшие ценности. Категории призвания и ответственности личности стали для него центральными.

Интересно, что в последние годы разные авторы стали использовать понятие самоактуализации вне исходного теоретического контекста, переосмысляя его в экзистенциальном ключе. Так, Р.Х. де Карвальо (DeCarvalho, 1990) предложил новую трактовку самоактуализации на основе идеи интенциональности Я, определив самоактуализацию как «бытие в процессе аутентичного становления». Т. Бреннан и М. Пеховски (Brennan, Piechowski, 1991) соотнесли идею самоактуализации Маслоу с теорией развития личности Казимежа Домбровского и получили эмпирические данные, позволившие отождествить уровень самоактуализации с четвертым из пяти уровней по Домбровскому. Интересно, что описание пятого, высшего уровня по Домбровскому хорошо согласуется с приведенным выше шестым, экзистенциально ориентированным пониманием самоактуализации у Маслоу. И. Сент-Арно (St.-Arnaud, 1996) развернул интегрированную теорию самоактуализации в контексте самодетерминации и личностного выбора.

Таким образом, теория Маслоу с учетом ее эволюции оказывается весьма адекватной новой психологии и задачам нового столетия; более того, психологической науке на новом витке своего развития еще предстоит открыть для себя нового Маслоу, уже не в первый раз опередившего свое время. Можно вполне согласиться с мнением Э. Хофмана (Hoffmann, 1996, p. IX), что истинное значение работ Маслоу раскроется только в ХХI столетии.

Литература

Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1.

Леонтьев Д.А. Самореализация и сущностные силы человека // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997 а. С. 156 – 176.

Леонтьев Д.А. Что такое экзистенциальная психология? // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997 б. С. 40 – 54.

Леонтьев Д.А. Самореализация // Человек: философско-энциклопедический словарь / Под ред. И.Т. Фролова. М.: Наука, 2000. С. 322 – 324.

Маслоу А. Мотивация и личность. СПб.: Евразия, 1999 а.

Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл, 1999 б.

Мэй Р. Любовь и воля. М.: Рефл-Бук, 1997.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

Хорни К. Невроз и развитие личности // Собр. соч.: В 3 т. М.: Смысл, 1997. Т. 3. С. 236 – 684.


Ansbacher N.L. Alfred Adler and Humanistic Psychology // Journal of Humanistic Psychology. 1971. № 1. P. 53 – 56.

Arkes H.R., Garske J.P. Psychological Theories of Motivation. 2nd ed. Monterey (Cal.): Brooks/Cole, 1982.

Aron A. Maslow’s other child // Journal of Humanistic Psychology. 1977. Vol. 17, № 2. P. 9 – 24.

Brennan T.P., Piechowski M.M. A developmental framework for self-actualization: evidence from case studies // Journal of Humanistic Psychology. 1991. Vol. 31, № 3. P. 43 – 64.

Buhler Ch. Theoretical Observations about life’s basic tendencies // American Journal of Psychotherapy. 1959. Vol. 13, № 3. P. 561 – 581.

Buhler Ch. Basic tendencies of human life: theoretical and clinical considerations // Sinn und Sein / R. Wisser (Hg.). Tubingen: Max Niemeyer Verlag, 1960. S. 475 – 494.

Buss A. Humanistic psychology as liberal ideology: the socio-historical roots of Maslow’s theory of self-actualization // Journal of Humanistic psychology. 1979. Vol. 19, № 3. P. 43 – 55.

DeCarvalho R.J. The growth hypothesis and self-actualization: an existential alternative // The Humanistic Psychologist. 1990. Vol. 18, № 3. P. 252 – 258.

Frankl V.E. Psychotherapy and Existentialism. New York: Simon and Schuster, 1967.

Frankl V.E. Der Mensch vor der Frage nach dem Sinn. Mьnchen: Piper, 1979.

Frick W. Remembering Maslow: Reflections on a 1968 interview // Journal of Humanistic Psychology. 2000. Vol. 40, № 2. P. 128 – 147.

Geller L. The failure of self-actualization theory: A critique of Carl Rogers and Abraham Maslow // Journal of Humanistic Psychology. 1982. Vol. 22, № 2. P. 56 – 73.

Geller L. Another look at self-actualization // Journal of Humanistic Psychology. 1984. Vol. 24, № 2. P. 93 – 106.

Giorgi A.P. Humanistic Psychology and metapsychology // Humanistic Psychology: Concepts and Criticisms / J.R. Royce, L.P. Mos (Eds.). New York; London: Plenum Press, 1981. P. 19 – 47.

Goldstein K. The organism. New York: American book company, 1939.

Goldstein K. Human nature in the light of psychopathology. Cambridge: Harvard University Press, 1940.

Goldstein K. Health as value // New knowledge in human values / A.H. Maslow (Ed.). New York: Harper and Brothers, 1959. P. 178 – 188.

Hampden-Turner C. Comment on «Maslow’s other child» // Journal of Humanistic Psychology. 1977. Vol. 17, № 2. P. 25 – 31.

Hoffman E. Foreword // Maslow A.H. Future Visions: The unpublished papers of Abraham Maslow / E. Hoffman (Ed.). Thousand Oaks (Ca): Sage, 1996. P. IX – XVI.

Krippner S. (Ed.) The plateau experience: A.H. Maslow and others // Advances in altered states of consciousness and human potentialities. Vol. 1 / T.X. Barber (Ed.). New York: Psychological Dimensions, Inc., 1976. P. 651 – 664.

Lethbridge D. A marxist theory of self-actualization // Journal of Humanistic Psychology. 1986. Vol. 26, № 2. P. 84 – 103.

McClelland D.C. Comments on professor Maslow’s paper // Nebraska symposium on motivation. Vol.3 / M.R. Jones (Ed.). Lincoln (Nb): University of Nebraska Press, 1955. P. 31 – 37.

Marks S. Culture, human energy, and self-actualization: a sociological offering to Humanistic psychology // Journal of Humanistic Psychology. 1979. Vol. 19, № 3. P. 27 – 42.

Maslow A.H. Lessons from the peak experiences // Science and human affairs / R.E. Farson (Ed.) Palo Alto (Cal.): Science and Behavior Books, 1965 a. P. 45 – 54.

Maslow A.H. Eupsychian Management: A Journal. Homewood (Ill.): Richard D. Irwin; Dorcey Press, 1965 b.

Maslow A.H. Toward a psychology of Being. 2nd ed. New York: Van Nostrand, 1968.

Maslow A.H. Notes on Being-psychology // Readings in Humanistic Psychology / A.J. Sutich, M.A. Vich (Eds.). New York: Free Press, 1969 a. P. 51 – 80.

Maslow A.H. A theory of metamotivation: The biological rooting of the value-life // Readings in Humanistic Psychology / A.J. Sutich, M.A. Vich (Eds.). New York: Free Press, 1969 b. P. 153 – 199.

Maslow A.H. Motivation and Personality. 2nd ed. New York: Harper and Row, 1970 a.

Maslow A.H. Religions, values and peak-experiences. New York: Viking, 1970 b.

Maslow A.H. The Farther reaches of human nature. Harmondsworth: Penguin, 1976.

Maslow A.H. The journals of A.H. Maslow / R. Lowri (Ed.). Monterey: Brooks/Cole, 1979 (Vol. 1 and 2).

Maslow A.H. Future Visions: The unpublished papers of Abraham Maslow / E. Hoffman (Ed.). Thousand Oaks (Ca): Sage, 1996.

Nord W. A Marxist critique of Humanistic psychology // Journal of Humanistic Psychology. 1977. Vol. 17, № 1. P. 75 – 83.

Rogers C.R. A theory of therapy, personality, and interpersonal relationships, as developed in the client-centered framework // Psychology: A study of a science. Vol. 3 / S. Koch (Ed.). New York: McGraw-Hill, 1959.

Rogers C.R. The actualizing tendency in relation to «motives» and to consciousness // Nebraska symposium on motivation. Vol. 11 / M.R. Jones (Ed.). Lincoln (Nb): University of Nebraska Press, 1963. P. 1 – 24.

Rogers C.R. A humanistic conception of man // Science and human affairs / R.E. Farson (Ed.). Palo Alto (Cal.): Science and Behavior Books, 1965. P. 18 – 31.

Rogers C.R. Towards a theory of creativity // Creativity / P.E. Vernon (Ed.). Harmondsworth: Penguin, 1970. P. 137 – 151.

Rowan J. Ascent and Descent in Maslow’s theory // Journal of Humanistic Psychology. 1999. Vol. 39, № 3. P. 125 – 133.

Shaw R., Colimore K. Humanistic psychology as ideology: an analysis of Maslow’s contradictions // Journal of Humanistic Psychology. 1988. Vol. 28, № 3. P. 51 – 74.

Shostrom E.L. Time as integrating factor // The course of human life / Ch. Buhler, F. Massarik (Eds.). New York: Springer, 1968. P. 351 – 359.

Shostrom E.L., Knapp R.R. Actualizing therapy: foundations for a scientific ethics. San Diego: Educational and Industrial Testing Service, 1976.

Smith M.B. Humanizing Social psychology. San Francisco: Josey-Bass, 1974.

Smith M.B. Humanistic Psychology // Encyclopedia of Psychology /J. Corsini (Ed.). N.Y.: Wiley, 1984. Vol. 2. P. 155 – 159.

St.-Arnaud Y. S’actualiser: par des choix йclairйs et une action efficace. Montreal: Gaёtan Morin, 1996.

Stein J. Effective personality: A humanistic approach. Belmont (Cal.): Brooks/Cole, 1972.

van Kaam A. Human potentialities from the viewpoint of existential psychology // Explorations in human potentialities / H.A. Otto (Ed.). Springfield (Ill.): C.C.Thomas, 1966. P. 335 – 346.

Wallach M.A., Wallach L. Psychology’s sanction for selfishness: the error of egoism in theory and therapy. San Francisco: Freeman, 1983.

Weckowicz T.E. The impact of phenomenological and existential philosophies on psychiatry and psychotherapy // Humanistic psychology: Concerts and Criticisms / J.R. Royce, L.P. Mos (Eds.). New York; London: Plenum Press, 1981. P. 49 – 74.

Weisskopf W.A. Existential Crisis and the Unconscious // Readings in Humanistic Psychology / A.J. Sutich, M.A. Vich (Eds.). New York: Free Press, 1969. P. 134 – 144.

Мотивация достижения: теории, исследования, проблемы

Т.О. Гордеева

В последнее время исследованиям мотивации деятельности, ориентированной на достижения (учебные, профессиональные, спортивные и т.п.), придается все большее значение. И практикам, и теоретикам становится очевидна недостаточность (а порой и неадекватность) использования традиционных тестов интеллекта для определения будущей успешности в учебной деятельности, определения готовности к школе, отбора в специальные классы и при приеме на работу. Мотивация достижения является надежным предиктором достижений в школе и вузе, а также успешности в бизнесе и других профессиях (см. Хекхаузен, 2001; Хеллер, 1997; Helmreich et al.,1978; 1980). По свидетельству А. Анастази и С. Урбины, в свою очередь ссылающихся на внушительный список англоязычных работ, «имеет место растущее признание роли мотивации учащихся в школьном обучении» (цит. по: Анастази, Урбина, 2001, с. 331). Исследуются интересы и установки, эмоциональные реакции на неудачу, разного рода атрибуции и представления индивида о себе как показатели существенно связанные и определяющие достижения в учебе (см.: Baron, 1982).

Р. Стернберг, долгое время изучавший возможности предсказания успеха в разного рода деятельностях (учебной, профессиональной), с помощью тестов интеллекта приходит к выводу, что уровень мотивации является лучшим предиктором успеха, чем интеллект. Он пишет: «…Причина, почему мотивация столь важна, заключается в том, что люди в рамках данной среды – например, класса – обычно проявляют достаточно малый диапазон способностей по сравнению с диапазоном мотивации. Таким образом, мотивация становится ключевым источником различий в достижении успеха между отдельными людьми, живущими в данной среде» (Sternberg, 1996, p. 251 – 252).

Возросший интерес к мотивационным факторам способствовал изучению их роли в развитии младенцев. Полученные исследователями данные свидетельствуют о том, что «ранние признаки мотивации овладения средой, возможно, являются лучшим предиктором последующей интеллектуальной компетентности, чем ранние замеры самой компетентности» (Анастази, Урбина, 2001, c. 333).

Успешное выполнение продуктивной деятельности требует не только развитых способностей, но и таких важных мотивационных характеристик как интерес к выполняемому делу и вера в свои способности достичь определенного результата. Простое владение знаниями не обеспечивает их автоматическое использование в различных жизненных ситуациях. Люди с одним и тем же уровнем интеллектуальных способностей могут существенно различаться по тому, насколько способными они сами себя считают перед лицом преодоления встающих перед ними задач, и это находит отражение в результатах их деятельности.

Мотивация есть объяснительный конструкт, используемый для объяснения причин поведения людей (того, почему они ведут себя так, а не иначе), его направленности и механизмов осуществления. Под мотивацией достижения мы понимаем мотивацию, направленную на возможно лучшее выполнение любого вида деятельности, ориентированной на достижение некоторого результата, к которому может быть применен критерий успешности (то есть он может быть сопоставлен с другими результатами, используя некоторые стандарты оценки). (В этом смысле, не относящейся к мотивации достижения будет деятельность по построению межличностных отношений с соответствующими ей потребностями в любви, принятии, понимании, уважении и т.п.) Мотивация достижения проявляется в стремлении субъекта прилагать усилия и добиваться возможно лучших результатов в области, которую он считает важной (значимой). В качестве деятельности достижения могут выступать интеллектуальная, спортивная, трудовая деятельность, а также деятельность, направленная на воспитание ребенка, помощь другим или приобретение каких-либо социальных умений. Однако наиболее исследованной остается мотивация достижения в области решения интеллектуальных задач.

Хотя Генри Мюррей в 1938 году выделил мотивацию достижения всего лишь как одну из двадцати потребностей, в дальнейших исследованиях (наряду с двумя социальными мотивациями – аффилиации и власти) ей было уделено очень много внимания. Уже этот особый интерес к проблематике мотивации достижения показал, что она является одной из фундаментальных мотиваций человека, без которой невозможно его полноценное развитие. Поскольку в современном индустриальном обществе ключевыми ценностями человеческого бытия являются профессиональный успех и реализация себя как человека любящего, то потребности в достижении, а также в любви и принятии могут признаны фундаментальными, содержание которых не может быть сведено к другим потребностям (которых может быть выделено великое множество). Мотивация достижения имеет наибольшее значение при изучении успешности человека в таких сферах жизни, где преобладают ситуации, связанные с деятельностью, ориентированной на определенный результат, который может быть оценен в соответствии с предметными, индивидуальными или социальными нормами. В современном индустриальном обществе сферами жизни, в которых преобладают ситуации, связанные с деятельностью достижения, являются учебная и профессиональная деятельности.

Деятельность должна удовлетворять ряду условий, при одновременном присутствии которых действия воспринимаются самим субъектом или наблюдающими за ним лицами как составляющие деятельности достижения (Heckhausen, 1974 – см. Хекхаузен, 1986). Согласно Х. Хекхаузену, эта деятельность должна (1) оставлять после себя осязаемый результат, который (2) должен оцениваться качественно или количественно, причем (3) требования к оцениваемой деятельности не должны быть ни слишком низкими, ни слишком высокими, то есть чтобы деятельность могла увенчаться, а могла и не увенчаться успехом и, по меньшей мере, не могла осуществиться без определенных затрат времени и сил. Для оценки результатов деятельности (4) должна иметься определенная сравнительная шкала и в рамках этой шкалы некий нормативный уровень, считающийся обязательным. Наконец, деятельность (5) должна быть желанной для субъекта и ее результат должен быть получен им самим. Если присутствует одно или больше условий и нет признаков отсутствия остальных, наблюдатель воспринимает поступки другого как деятельность достижения.

Хекхаузен подчеркивает, что деятельность достижения направлена на решение задач. «Если постановка задачи не позволяет увидеть объективированно результат, находится ниже или выше возможностей субъекта, если он не считает эталоны и нормы оценки деятельности обязательными для себя, если задача ему навязана или ее решение происходит без его участия, то о деятельности достижения речь может идти только в ограниченном смысле» (Хекхаузен, 1986, с. 120).

Интересно, что субъект может рассматривать в качестве достиженческой деятельность, которая большинством людей таковой не воспринимается. Например, мужчина может стремиться «завоевать» как можно большее количество женщин, «коллекционируя» их. Или женщина может «с настойчивостью, достойной лучшего применения», стремиться изменить своего мужа. Однако, как показывает психотерапевтическая практика, такого рода направленности редко приводят к благополучию и комфорту, являясь скорее показателем психологического неблагополучия, поскольку данная область (относящаяся к взаимоотношениям людей друг с другом) в силу своей межличностной природы значительно меньше поддается собственному контролю субъекта. Другая ситуация, когда индивид однозначно нуждается в помощи психотерапевта, – видение жизни как процесса постоянной постановки достиженческих целей вместо просто бытия, наслаждения жизнью и общения с другими людьми. (Такого рода состояния очень часто приводят индивида к депрессии).

В своей работе «Исследования личности» Г. Мюррей определил потребность достижения следующим образом: «Достигать чего-то трудного. Овладевать, манипулировать или организовывать физические объекты, людей или идеи. Делать это как можно быстрее и/или лучше. Преодолевать препятствия и достигать высоких стандартов. Превосходить себя (в своих достижениях). Соревноваться с другими и превосходить их. Поднимать свое самоуважение благодаря успешному упражнению своего таланта (способностей)» (Murray, 1938, р. 164). Разработка Мюрреем совместно с Кристиной Морган Теста Тематической Апперцепции в 1935 году способствовала тому, что исследования мотивации значительно продвинулись вперед. Начало исследований мотивации достижения относится к концу 1940-х – началу 1950-х годов, когда группа ученых под руководством Джона Аткинсона и Дэвида Мак-Клелланда взялась за экспериментальное изучение потребности в достижении, а также за создание практических разработок, направленных на повышение эффективности деятельности менеджеров. Благодаря созданной Д. Мак-Клелландом на основе ТАТа методике диагностики мотивации достижения (McClelland, 1958), удалось обнаружить, что индивидуальные различия в выраженности мотива могут быть весьма большими и могут затрагивать как содержание мотивации достижения (ее предметную направленность), так и силу мотива и его устойчивость.

Когнитивный подход к мотивации достижения

Известный специалист в области когнитивной психологии Р. Стернберг, описывая причины, мешающие людям с высоким уровнем интеллекта достигать высоких результатов и добиваться успеха, в качестве основной причины указывает на недостаток мотивации: «Практически в любой окружающей обстановке <……> мотивация имеет не меньшую роль в достижении успеха, чем умственные способности» (Sternberg, 1996, p. 251).

В работах когнитивного направления,выросшего из гуманистической психологии, проблематика мотивации получила свое дальнейшее теоретическое и экспериментальное развитие. В различных экспериментах было показано, что представления о способностях, усилиях и в более широком контексте – о возможности контролировать результат, к которому стремится субъект, оказывают влияние на результат деятельности больше и сверх его актуальных способностей. Например, Б. Коллинс (Collins, 1982 – цит. по: Bandura, 1997) показала, что вера в свои способности (самоэффективность) является лучшим предиктором положительного отношения к математике, чем реальные способности индивида, и напрямую влияет на результат деятельности, значительно повышая ее эффективность. Она разделила детей на группы с высокими и низкими представлениями о своей эффективности внутри каждого их трех уровней математических способностей. Учащиеся, которые верили в свою эффективность, быстрее отказывались от ошибочных стратегий решения задач, больше работали над задачами, вызывающими трудности, и достигали лучших результатов, чем дети, имевшие равные с ними способности, но сомневавшиеся в себе.

В зарубежной психологии в последние тридцать лет было предложено множество теорий, описывающих когнитивные предикторы мотивации достижения. В различных теориях мотивации достижения, предложенных в рамках когнитивного подхода (теория каузальной атрибуции Б. Вайнера, теория самоэффективности А. Бандуры, теории ожидаемой ценности (Дж. Аткинсон, Дж. Экклс), социокогнитивная теория К. Двек, теория самоценности М. Кавингтона, теория воспринимаемого контроля Э. Скиннера), подчеркивается ведущая роль представлений индивида о своих способностях. Нам представляется необходимым проанализировать предложенные объяснительные конструкты и соответствующие им теории. К связанным между собой когнитивным конструктам, рассматривающимся в качестве предикторов мотивации достижения, относятся такие понятия как локус контроля, каузальные атрибуции, выученная беспомощность, самоэффективность, тип представлений о способностях. Ограниченность бихевиористского анализа, когда описывались лишь внешние условия стимуляции поведенческих проявлений мотивации – таких как настойчивость и готовность преодолевать трудности, – стала очевидной довольно скоро.

Разные теории объясняют различные показатели мотивации достижения, а также ее предикторы – когнитивные и эмоциональные. В работах бихевиористов о мотивации достижения не говорилось, поскольку сознание как предмет психологического изучения отрицалось, однако реальный вклад в ее изучение все-таки был осуществлен. В частности, необихевиористы (Б.Ф. Скиннер) внесли большой вклад в изучение процессов стимулирования внешней мотивации достижения. Ими были разработаны многочисленные методики модификации поведения, чрезвычайно популярные и у современных психологов-практиков. Эти методики опираются на ценные идеи Скиннера о позитивном и негативном подкреплении и наказании, их влиянии на мотивационные характеристики деятельности и соответственно на ее эффективность.

Первые исследования небихевиористкого типа были посвящены пониманию мотивации через ее внутренние составляющие, такие как желание работать (стремление сделать что-то как можно лучше и/или быстрее) и ожидания успеха. Дж. Аткинсоном была предложена концепция мотивации достижения как ожидаемой ценности (expectancy-value theory), в которой мотивация определяется действием двух сил – во-первых, важностью для субъекта данного результата и, во-вторых, его субъективной достижимостью. Скрупулезному изучению этого второго показателя мотивации – ожиданию результата – были посвящены многочисленные исследования представителей когнитивного подхода в психологии. Их интересовало, чем определяются ожидания субъектом того или иного результата. Они предложили целый ряд объяснений этого состояния, сфокусировав свое внимание прежде всего на вере субъекта в свои способности. Значению первого показателя, понимаемого как субъективная привлекательность задачи, посвящены работы Дж. Экклс и ее коллег. В многочисленных исследованиях было показано, что субъективная ценность задачи является важным предиктором мотивации, а именно выбора субъектом задачи и его активности.

Мы рассмотрим пять современных теорий мотивации достижения, авторы которых поднимают различные вопросы, связанные с ее источниками и функционированием[1]:

1. Как субъект интерпретирует причины успехов и неудач, с ним происходящих (Б. Вайнер).

2. Чем отличаются индивиды с пессимистичным и оптимистичным стилями каузальных атрибуций, и как сказывается выученная беспомощность на успешности деятельности (М. Селигман).

3. Чем отличаются имплицитные концепции такого фактора успешности в продуктивной деятельности как способности и как они связаны с адаптивными и дезадаптивными мотивационными паттернами (К. Двек).

4. Как влияет на мотивацию достижения уверенность субъекта в достижении определенных продуктивных целей (А. Бандура).

5. Каковы уровни экстринсивной (внешней) мотивации и от каких внутренних и внешних условий зависит успешное функционирование внутренней мотивации достижения (Э. Деси и Р. Райан).

Атрибутивный подход к мотивации достижения

Они могут, потому что они думают, что могут.

Вергилий. Энеида

Атрибутивная теория мотивации Б. Вайнера

Представители атрибутивного подхода к мотивации сосредоточивают свое внимание на том, как люди осмысливают происходящее с ними, а именно, как они объясняют вещи, которые они наблюдают и переживают. Существует множество атрибутивных теорий; мы остановимся на подробном рассмотрении теории Б. Вайнера, представляющей один из наиболее значительных вкладов в изучение проблематики мотивации достижения на новой когнитивной основе, а также покажем источники этой теории. Работы Вайнера способствовали новому возрождению данной области, позволив исследовать глубокие и важные мотивационные процессы строгим и точным образом. Начались систематические исследования того, как представления и убеждения людей определяют их мотивацию.

В середине 1960-х годов Дж. Роттером была предложена концепция внутреннего и внешнего контроля подкрепления, согласно которой индивиды различаются по некоторым обобщенным ожиданиям, касающимся собственной деятельности и того, насколько человек собственными усилиями может добиться желаемого (Rotter, 1966). Эксперименты, проводимые Роттером, и наблюдения, сделанные им во время клинической практики, дали ему возможность предположить, что «некоторым людям присуще постоянное чувство, что все, что происходит с ними, определяется внешними силами того или иного рода, в то время как другие считают происходящее с ними в значительной степени результатом их собственных усилий и способностей» (цит. по: Майерс, 1997, с. 74). Роттер назвал эту установку локусом контроля. Однако, поскольку содержание заданий его теста (I-E Control Scale) охватывало широкие области жизни (успехи в учебе, социальный престиж, любовь, взаимоотношения с коллегами по работе, социально-политические убеждения и общие мировоззренческие установки), предсказание с его помощью конкретных критериев успешности в различных типах деятельностей оказалось невозможным, хотя он с достаточной надежностью предсказывал такие характеристики личности как политические взгляды, «деятельность по улучшению собственной жизни», конформность и т.п. (см. Phares, 1978). Связь между показателями локуса контроля и мотивацией достижения (а также самими достижениями, например, в учебной деятельности) также не была подтверждена. Было показано, в частности, что и индивиды с высокими показателями по внутреннему контролю, и индивиды с высокой мотивацией достижения предпочитают задачи средней сложности, но первые, в отличие от вторых, с готовностью выбирают и легкие задачи (Liverant, Scodel, 1960).


Теоретики атрибутивного подхода (Nicholls, 1978; Weiner, 1985) опираясь на работы Ф. Хайдера и Дж. Роттера, развили теорию мотивации достижения как ожидаемой ценности, предложенную Дж. Аткинсоном. Они предположили, что ожидания будущих результатов определяются тем, что индивид думает (то есть его представлениями) о причинах успехов и неудач: атрибуция (приписывание) неудачи недостаточным усилиям будет способствовать усилению мотивации достижения, а атрибуция недостатку способностей будет ее уменьшать.

Бернард Вайнер задался вопросом, почему одним людям удается добиться многого, а другим нет. Он обратил внимание на результаты экспериментов бихевиористов с крысами и голубями, которые в случае прекращения подкрепления (речь шла о режиме частичного подкрепления) продолжали до ста раз нажимать на педаль, в то время как на людях этот феномен не воспроизводился. Вайнер предположил, что большое значение имеет то, как люди истолковывают прекращение подкрепления. Те, кто считает, что причина прекращения стимулирования носит характер временный (например, сломалось оборудование) продолжают стараться, а те, кто считает его постоянным (например, «экспериментатор решил больше не вознаграждать меня»), прекращают попытки. В экспериментальном исследовании Вайнер и Кукла (Weiner, Kukla, 1970) обнаружили, что люди с высокой (результирующей) мотивацией достижения воспринимают успех как связанный со способностями и усилиями, а неудачу как вызванную недостатком усилий. Индивиды с низкой мотивацией достижения полагают, что причиной их успеха является мера трудности задачи (ее легкость) или удача, а причиной неуспеха – недостаток способностей. Эти результаты становятся понятными, если принять во внимание тот факт, что люди с высокой мотивацией достижения склонны оценивать свои способности высоко, а люди с низкой мотивацией достижения, напротив, низко (Weiner, Potepan, 1970). Очевидно, что объяснение неудач в терминах изменчивых факторов, таких как случайность, будет способствовать более оптимистичному взгляду на будущее, чем объяснение в терминах более стабильных факторов – например, трудности задачи или способностей.


Таблица 1

Примеры атрибуций относительно оценок за экзамен по математике

Опираясь на работы Ф. Хайдера (Heider, 1958) и Дж. Роттера (Rotter, 1966), Б. Вайнер (Weiner et al., 1971) разработал модель каузальных атрибуций, согласно которой причины поведения описываются по двум основаниям: (1) внутренняя или внешняя по отношению к индивидууму и (2) относительно стабильная или нестабильная во времени. Способности являются внутренним и относительно стабильным фактором. Усилия – внутренним, но нестабильным. Трудность задачи – внешняя и относительно стабильная причина, поскольку условия задачи не сильно изменяются во времени, а удача является внешней и нестабильной – можно быть «везучим» в одной ситуации и «невезучим» в другой. Предполагалось, что эти факторы равноправны и что для любого заданного результата один или два фактора будут восприниматься как основная причина. Например, ученик, получивший высший балл по тесту по истории, может приписать его главным образом своим способностям («Мне хорошо дается история») и усилиям («Я очень старался, хорошо подготовился к тесту»), частично – трудности задачи («Тест был не слишком трудным») и совсем немного – везению («Пару вопросов я просто угадал»). Везению обычно придается относительно меньшее значение.

Постулировав существование четырех каузальных атрибуций, Вайнер не полагал, что способности, усилия, трудность задачи и случай являются единственными причинами, которые используют учащиеся для объяснения своих успехов и неудач, а исходил из того, что они наиболее характерны для деятельности, направленной на достижение. Метаанализ исследований, проведенных Вайнером впоследствии на материале самых разных задач и жизненных ситуаций, подтвердил, что выделенные причины действительно являются наиболее характерными при объяснении людьми своих успехов и неудач (Weiner, 1985).

Однако в ряде исследований было показано, что люди, оценивая результаты своей деятельности, используют значительно большее количество источников информации, чем четыре причинных фактора (усилия, способности, трудность задачи и случай). Так, в частности, помимо восприятия трудности задачи и количества затраченных усилий, они учитывают, насколько благоприятна была ситуация, какое количество внешней помощи они получили, каково было их физическое и психическое состояние, а также каков был общий паттерн их успехов и неудач.

С целью интеграции этих данных в свою модель, Вайнером (Weiner, 1979) был добавлен третий параметр – контролируемость–неконтролируемость причины субъектом, что таким образом привело к выделению восьми типов причин в его атрибутивной модели (см. табл. 2). Эта новая модель позволила дифференцировать стабильные контролируемые причины от стабильных неконтролируемых, а также два вида внутренних причин – контролируемых и неконтролируемых. Из модели следует, что внешние причины могут быть и контролируемыми, что во многом объясняет, почему конструкт интернальности, предложенный Роттером, оказался плохим предиктором веры субъекта в контролируемость событий. Помимо обычного усилия, рассматриваемого как внутренний и нестабильный фактор (непосредственное усилие), модель позволяет выделить еще фактор общего усилия (типичного усилия, характерного для субъекта): так, люди могут быть охарактеризованы как ленивые или работоспособные (трудоголики). Оба типа усилий рассматриваются как контролируемые, в то время как обнаруживаются другие внутренние факторы (например, настроение, усталость, болезнь), таковыми не являющиеся.


Таблица 2

Модель каузальной атрибуции Б. Вайнера

(Weiner, 1985)

Последующие исследования подтвердили, что параметр контролируемости действительно чрезвычайно важен для оценки субъектом вероятности будущих успехов и предсказания его поведения в ситуации достижения. Данная классификация послужила хорошей основой для исследований и атрибутивных программ, направленных на формирование адаптивных каузальных атрибуций.

Поскольку эмоциональные компоненты являются важными составляющими процесса мотивации, Вайнер предпринял попытку интегрировать в своем подходе когнитивные предикторы мотивации в виде разного рода каузальных атрибуций с эмоциональными реакциями, имеющими последствия для самооценки и мотивации.

Атрибутивный подход к эмоциям предполагает анализ временнґой последовательности, в связи с которой более сложные эмоции возникают постепенно с целью более тонкого определения и дифференциации аффективного опыта (Weiner, 1986). Вайнер приводит следующие примеры, описывающие последовательность «когниция – эмоция», которая замечательно схватывает всю сложность эмоциональных переживаний: «Я только что получил двойку за экзамен. Это очень низкая оценка» (это рассуждение вызывает относительно легкие чувства фрустрации и расстройства). «Я получил эту оценку, потому что не постарался как следует» (это размышление сопровождается чувством вины). «Очевидно, со мной что-то не так (мне чего-то не хватает)» (это рассуждение приводит к сомнениям в своей ценности, низкой самооценке). «Того, чего мне не хватает, мне, по-видимому, всегда будет не хватать…» (это заключение продуцирует беспомощность).

Альтернативная ситуация: «Я только что получил на экзамене “отлично”. Это очень высокая оценка» (это когнитивное представление продуцирует счастливое состояние). «Я получил эту оценку, потому что я очень хорошо работал в течение учебного года» (эта когниция запускает чувства удовлетворения и расслабления). «У меня действительно есть положительные качества, которые мне помогут в будущем» (это рассуждение сопровождается высокой самооценкой, чувствами собственной значимости и оптимизма).


Как показывают приведенные выше сценарии, можно выделить три типа эмоциональных реакций на успех или неудачу (результат, сопровождающий деятельность достижения). Сначала следуют общие позитивные или негативные эмоциональные реакции, такие как радость или грусть, которые просто отражают факт произошедшего успеха или неудачи. Это так называемые эмоции, не зависящие от атрибуций (attribution independent) – относительно несложные эмоциональные состояния, возникающие относительно рано во временной последовательности, еще не нагруженные приписываниями личностной ответственности.

За первыми эмоциональными реакциями следует поиск каузальных факторов, ответственных за результат. Осуществление такого рода поиска особенно вероятно тогда, когда результат был неожиданным, негативным или важным для индивида. За идентификацией определенных причин следуют более детальные эмоции. Например, человек может чувствовать себя довольным или расслабленным после успеха, который он связывает с затраченными усилиями, или же испытывать чувства благодарности, если тот же самый результат расценивается им как произошедший благодаря помощи других людей. Эти зависимые от атрибуций эмоции являются более сложными и разнообразными, чем эмоции первого типа.

Наконец, третий тип эмоциональных состояний непосредственно связан с основными параметрами каузальных атрибуций, их базовыми свойствами. Это наиболее когнитивно сложные эмоциональные состояния. Согласно теоретическим взглядам Б. Вайнера (Weiner, 1979, 1985), каузальные атрибуции оказывают влияние на ожидания будущих успехов, настойчивость и уровень усилий, а также эмоциональные реакции.

Вайнер (см. Weiner, 1982, 1986) показал, что характер эмоциональных переживаний определяется вызвавшими их атрибуциями. Параметр стабильности связан с эмоциями, отражающими представления о будущих результатах. Например, стабильные причины неудач (недостаточные способности, сложность задачи) порождают чувства безнадежности, апатии, покорности судьбе, то есть негативные переживания, связанные с убеждением в том, что будущее не сулит улучшений. (Отметим, что в рассматриваемой ниже теории выученной беспомощности также было показано, что когниции, связанные с тем, что нет связи между усилиями субъекта и последующими результатами, ведут к депрессивным переживаниям – см. Abramson, Metalsky, Alloy, 1989.) Напротив, атрибутирование неудачи за счет нестабильных причин (случайность, недостаточные старания, плохое настроение) должно приводить к более высоким ожиданиям успеха в будущем, чем атрибутирование за счет стабильных причин (непосредственное усилие, удача).

Параметр локуса прежде всего связан с гордостью и другими самооценочными эмоциями. Когда человек считает, что причиной успеха являются его способности, усилия или какие-то другие личностные характеристики (а не помощь учителя или легкость задачи), он склонен испытывать гордость за результат деятельности. Наоборот, в случае неудачи, атрибутируемой внутренними факторами, наблюдается снижение самооценки. Есть по крайней мере одно хорошо документированное (хотя и непрямое) подтверждение связи параметра локуса с самооценкой. В социально-психологических исследованиях, посвященных ошибкам атрибуций, было показано, что люди имеют тенденцию считать себя ответственными за позитивные результаты своей деятельности (т.е. приписывать успех внутренним факторам) и обвинять других в произошедших с ними неудачах (т.е. приписывать неудачи внешним факторам), что способствует сохранению их самооценки – см. Weary, 1978.

Наконец, параметр контролируемости,согласно гипотезе Вайнера,связан с различными эмоциями, направленными как на себя (вина, стыд), так и на других (гнев и жалость). Человек испытывает чувство вины, если он потерпел неудачу, причиной которой считает вполне контролируемые факторы. Последние включают в себя не только недостаток усилий, но и любые другие причины, которыми субъект способен сам управлять. Напротив, появление чувства стыда более вероятно тогда, когда неудача, по мнению субъекта действия, произошла из-за каких-то причин, не поддающихся его контролю, например низких способностей. Чувства контроля связаны со стремлением субъекта продолжать заниматься данной деятельностью, проявлять усилия и настойчивость при решении трудных задач, а также с достижениями. Согласно данным исследований, те, кто убежден в невозможности контролировать свои учебные достижения, обладают низкими ожиданиями успеха и проявляют низкую мотивацию достижения (см. Graham, 1991).


В своей не так давно вышедшей книге Б. Вайнер (см. Weiner, 1995) модифицировал предложенную им в середине 1980-х годов схему процесса атрибуции, включив в нее суждение субъекта об ответственности, возникающее у него на основе информации о контролируемости результата деятельности, намерениях и различных смягчающих обстоятельствах.

Таким образом, атрибуция не только влияет на понимание субъектом ситуации и ведет к различным эмоциональным состояниям, но и определяет будущее поведение, направленное на достижение поставленных им целей.

Рисунок 1. Упрощенная схема детерминант поведения, ориентированного на достижение (по Weiner, 1995)


Эмоциональные реакции не только отражают атрибуции субъектом причин тех или иных результатов, но также являются основанием для его будущих действий (см. Graham, 1991; Weiner, Graham, 1989). Например, гордость, вызванная успехом, приписываемым внутренним факторам, является ключом к запуску поведения, направленного на достижения, возможно, чтобы вновь испытать приятные эмоциональные состояния. Напротив, стыд, испытываемый в случае неудачи, запускает желание убежать от неприятной ситуации. Поскольку вина вызывается эмоциями, связанными с личной контролируемостью фактора, она должна мотивировать к действиям. В поддержку данной гипотезы М. Кавингтон и С. Омелих (Covington, Omelich, 1984) обнаружили, что студенты, которые сообщали, что испытывали вину после плохо сданного в середине семестра теста, показали лучшие результаты на экзамене в конце семестра по сравнению со своими однокурсниками, не испытывавшими чувства вины.

Атрибутивная теория мотивации имеет свои слабые стороны. Например, было показано, что на эмпирическом уровне три параметра, по которым анализируются причины, взаимосвязаны (Anderson, 1983). Также под вопросом остается надежность предлагаемой классификации, ее приложимость для разных людей в разных обстоятельствах. Несмотря на то, что согласно работам Вайнера и его коллег люди действительно имеют тенденцию приписывать успехи и неудачи выделенным причинам, они иногда по-разному понимают их сущность. Например, С. Кранц и С. Руд просили респондентов определить четыре причины (усилия, способности, трудность задачи и удачу) в терминах концепции Вайнера. Обнаружилось, что более половины испытуемых рассматривают способности как нестабильный фактор (Krantz, Rude, 1984).

С другой стороны, как способности не всегда являются фиксированными и не поддающимися личному контролю, так и усилие не всегда поддается легкому контролю. Люди, напряженно работающие и при этом не добивающиеся успеха, перестают верить в то, что они могут прилагать усилия еще более высокого уровня (Bandura, Cervone, 1986).


Кроме того, помимо указанных Вайнером измерений, люди используют и другие измерения (см. Хекхаузен, 1986). Последующие исследования многочисленных последователей атрибутивного подхода к мотивации достижения позволили обнаружить такие атрибуции как действия и отношение других людей (учителей, других учеников), свое настроение, усталость, болезнь, личность, внешний вид. Было показано, что их характер определяется как индивидуальностью субъекта, так и особенностями ситуации: например, экзамены чаще связываются с усилиями, а результаты художественных проектов рассматриваются как зависящие от способностей и усилий. Везение считается наиболее важным в играх, где элемент случайности высок. Это ставит под сомнение необходимость диагностики выделенных Вайнером причинных факторов как предикторов мотивации продуктивной деятельности.

Стабильность некоторых каузальных атрибуций подвергалась сомнению. Так, согласно атрибутивной теории, такие причины как способности рассматриваются как стабильные, а, например, удача – как нестабильные. Однако оказалось, что способности могут восприниматься человеком как нестабильные, сродни усилиям (Dweck, 1986), а удача, напротив, как нечто стабильное (Zhao et al., 1998 – цит. по: Dweck, 1999). В последнем случае люди склонны воспринимать удачу как неизменную долю или судьбу, что соответственно сказывается на их мотивации: когда что-то случается с ними и они приписывают это случаю (неудаче), то они воспринимают это событие не как временное, которое они смогут в будущем преодолеть, а как нечто стабильное, с чем придется смириться.

Таким образом, исследования каузальных атрибуций внесли ценный вклад в изучение мотивации достижения, но результаты были во многом неоднозначны. Связь между каузальными атрибуциями и такими показателями мотивации как настойчивость, уровень усилий, выбор задач и постановка целей остается неясной. Кроме того, под вопросом характерность самого феномена каузальной атрибуции (Diener, Dweck, 1978). Результаты анализа связи каузальных атрибуций с успешностью деятельности также весьма противоречивы.

Теория выученной беспомощности

Значение чувства контролируемости событий подвергалось изучению в многочисленных исследованиях, проводимых с позиций самых разных подходов и концепций. Было показано, что люди действительно ценят сильное чувство внутреннего контроля и пытаются избежать ситуаций, которые они не могут контролировать. При этом диапазон возможных реакций весьма широк: от сильной эмоциональной реакции типа злости (см. Brehm, Brehm, 1981) до отказа от действий (см. Glass, Singer, 1972), апатии и безнадежности (см. Abramson, Seligman, Teasdale, 1978). Однако основным способом реагирования является попытка восстановления контроля (см. Taylor, 1986 ).

Почему одни люди активны в ситуациях неудач, а другие быстро отказываются от борьбы и предаются отчаянию? Мартин Селигман (Seligman, 1975; Seligman, Reivich, Jaycox, 1995) подверг детальному изучению такой важнейший показатель мотивации достижения как адаптивная реакция на неудачи – во всех ее проявлениях, на поведенческом, когнитивном и эмоциональном уровне. Кроме того, если Вайнеру удалось показать роль каузальных атрибуций результата деятельности как важных внутренних предикторов ожидания успеха, то Селигман показал, что опыт длительных неуспехов, встреча с негативными жизненными событиями может выступить надежным внешним предиктором снижения ожидания субъекта относительно его будущей успешности.

Теория Селигмана пытается объяснить поведение, направленное на достижения, а точнее его отсутствие, используя конструкт выученной беспомощности. Выученная беспомощность – это психологическое состояние, которое включает нарушения непосредственно в мотивации, а также в когнитивных и эмоциональных процессах, возникающее вследствие пережитой субъектом неподконтрольности. Выученная беспомощность была впервые выделена в лабораторных экспериментах с собаками и описана как результат воспринимаемой животным независимости между его усилиями и последующими успехами/неудачами. В экспериментах Селигмана и его коллег собаки подвергавшиеся вначале слабым ударам тока, которых они не могли избежать, помещались затем в клетки, где их активность могла помочь им избежать неприятных воздействий. Однако собаки, пережившие опыт неизбежного стресса, проявляли удивительно мало попыток справиться с ним в последующем, демонстрируя пассивное поведение. Напротив, собаки, которые могли контролировать ситуацию (избегая болевого воздействия) в первой серии эксперимента, легко учились избегать тока и во второй серии, будучи помещенными в другую клетку и столкнувшись с другой ситуацией. Впоследствии феномен выученной беспомощности разными исследователями был продемонстрирован на кошках, рыбах, мышах и обезьянах-приматах. Но предметом основного интереса к выученной беспомощности был, конечно, человек.

Были проведены многочисленные исследования, подтвердившие феномен выученной беспомощности у людей. В одном из них, проведенном Дональдом Хирото (Hiroto, 1974) на людях, были практически в точности воспроизведены результаты, полученные Селигманом и его коллегами. Испытуемым в группе с сохранением контроля предъявлялся громкий звук, который они могли остановить, нажав на кнопку. Другая группа, лишенная возможности контроля, слышала тот же громкий неприятный звук, но не могла его контролировать. Затем в основном эксперименте обеим экспериментальным группам, а также контрольной, не участвовавшей в предварительном эксперименте, предлагалось так же научиться простым движением руки устранить неприятный шум. Также как и в эксперименте с собаками, группа, не участвовавшая в предварительном эксперименте, и группа, имевшая возможность контролировать ситуацию, быстро научились управлять шумом, в то время как группе, лишенной контроля над ситуацией в первом эксперименте, этого сделать не удавалось. Большинство испытуемых пассивно сидели и терпели неприятный шум.

Исследование Хирото включало еще две дополнительные переменные, показывающие, что ответы испытуемых зависели от того, как они оценивали свою способность контролировать события. Перед тестовым опытом вводилась дополнительная инструкция, сообщавшая о зависимости контроля над звуком либо от случая, либо от способностей испытуемых. Половине испытуемых в каждой их трех групп говорилось, что они имеют дело со случаем, а половине – что тестируются их умения. При навязывании экспериментатором атрибуции первого рода латентное время выключения звука оказывалось больше (во всех трех группах), чем при атрибуции второго рода. Исследование личностных характеристик, таких как локус контроля (измеренный по шкале Роттера), также показало важные значимые связи с беспомощностью. Экстерналы обучались медленнее. Таким образом, результаты исследования Хирото не только подтвердили, что люди реагируют на невозможность контроля над ситуацией сходным с животными образом, но и акцентировали когнитивную природу беспомощности у людей. Это согласуется с положениями Селигмана о том, что беспомощность отражает веру субъекта в степень эффективности его ответов. Беспомощные не верят, что их ответы могут повлиять на неприятные события, в то время как люди, которых не обучали быть беспомощными, верят, что их ответы будут оказывать влияние на прекращение этих событий.

Из этих и других исследований Селигман заключил, что выученная беспомощность характеризуется проявлением трех видов дефицита: (1) неспособность действовать (инициировать ответы), (2) неспособность обучаться и (3) эмоциональные расстройства.

В отличие от Вайнера, Селигман обратил внимание на то, что интерпретация индивидом своих успехов и неудач может быть различной. Более того, эта несимметричность является желательной и крайне адаптивной, и именно она имеет место у индивидов с высокой мотивацией достижения. Так, атрибутирование за счет постоянных факторов, например способностей, в случае успеха хорошо сочетается у них с атрибутированием за счет временных факторов, например недостатка усилий, в случае неудачи («Я не постарался» или «Я устал»). Также атрибутирование за счет широких (универсальных) факторов в случае удачи может сочетаться с атрибутированием за счет конкретных факторов в случае неудачи (например, провала на экзамене – «Преподаватель Х нечестный»). И наконец, использование внутренних причин для объяснения собственных успехов («Я умный») может сочетаться с использованием внешних – при неудаче («Ты глупый»). Как видно, Селигман попытался интегрировать представления Вайнера об успехе и неудаче в более широкий контекст, объясняющий более широкий круг событий, в том числе и не зависящих от воли индивида.

Следующее отличие теории Селигмана от модели Вайнера касается используемых им каузальных параметров. В работах М. Селигмана и его аспирантки Л. Абрамсон были выделены следующие параметры объяснения: стабильный – изменчивый (постоянство); универсальный – конкретный (широта); внутренний – внешний (персонализация) (Abramson, Seligman, Teasdale, 1978). В отличие от Вайнера Селигман отказался от параметра контролируемости и добавил параметр обобщенности или широты, ключевой для возникновения депрессии.

Селигман ввел понятие стиля объяснения, который описывается с помощью трех параметров – постоянство, широта (универсальность) и персонализация. Первая характеристика временная, она имеет отношение к объяснению причин происходящих с индивидом событий постоянными или временными факторами. Вторая характеристика – пространственная, она имеет отношение к степени универсальности оценки индивидом происходящих с ним событий: склонен ли он к чрезмерному обобщению или, наоборот, к специфическому, конкретному рассмотрению отдельно взятых ситуаций. Персонализация – параметр, выделенный еще предшественниками Селигмана, – предлагает ответ на классический вопрос «Кто виноват?»: когда происходят неприятности, индивид может обвинять либо себя, либо других людей и обстоятельства.

Пессимистичный стиль объяснения характеризуется объяснением плохих (неблагоприятных) событий личными (внутренними) характеристиками, являющимися постоянными и общими (глобальными, универсальными), а оптимистический стиль – внешними, временными и конкретными. Напротив, при пессимистическом стиле объяснения хорошие события рассматриваются прямо противоположным образом – как временные, относящиеся к конкретной области и вызванные внешними причинами (например, везением), а при оптимистическом стиле – как постоянные, универсальные и вызванные личностными причинами (например, наличием способностей – что способствует поддержанию высокой самооценки). Показано, что при депрессии индивид имеет тенденцию объяснять неудачи постоянными и общими причинами.

Эти характеристики рассматриваются Селигманом в качестве трех базовых причин, объясняющих, почему некоторые люди не впадают в депрессию, когда они сталкиваются с негативными событиями (Peterson, Seligman, 1984). По сути, стиль объяснения понимается им как личностная черта, присущая индивиду. Более того, исследования Селигмана и его коллег показали, что пессимистический стиль объяснения является достаточно стабильной характеристикой: была обнаружена высокая корреляционная связь между стилем объяснения в юношеском возрасте и спустя 50 лет. В исследованиях 1980 – 90-х годов было показано, что беспомощный, пессимистичный объяснительный стиль является предиктором депрессии, а оптимистический стиль объяснения – психического и физического здоровья (Abramson, Metalsky, Alloy, 1989; Nolen-Hoeksema et al., 1992; Peterson, Seligman, 1984; Seligman, Nolen-Hoeksema, 1987).


Таблица 3

Стили объяснения по Селигману (Seligman, 1990)

Было также показано, что учащиеся с адаптивным (оптимистическим) стилем объяснения и в школе и в университете показывают результаты выше, а с пессимистическим – ниже, чем предсказывают тесты интеллекта. В обзоре литературы, посвященном данной проблематике (см. Peterson, 1990), дается большой перечень исследований, в которых была обнаружена позитивная связь пессимистического стиля объяснения с плохой успеваемостью в школе, дефицитом поиска помощи, более низким уровнем притязаний, неадаптивными (плохо определенными) целями достижения и неэффективным использованием учебных стратегий.

Селигман также исследовал источники стиля объяснения у детей, такие как стиль объяснения матери, критика со стороны взрослых (родителей и учителей) и неблагоприятные события и кризисы в жизни ребенка (см. Зелигман, 1997). Исследования Селигмана подтвердили, что стиль объяснения ребенка совпадает со стилем объяснения его матери, независимо от пола ребенка. Очевидно, это связано с тем, что дети учатся у своих матерей объяснению разного рода причинных зависимостей, которые те им постоянно сообщают, встречаясь с теми или иными проблемами, потому что именно матери обычно проводят с ними больше всего времени (и дети имеют соответственно больше возможностей наблюдать за ними). Следующим источником, благодаря которому ребенок формирует свой стиль объяснения, является характер обратной связи, получаемой ребенком со стороны воспитывающих его взрослых, то есть то, как они объясняют причины успехов и неудач в жизни ребенка. Например, школьный учитель может давать ребенку замечания и комментарии, приписывающие неудачи последнего на уроке временным и конкретным причинам («Ты недостаточно старался»; «Ты была невнимательна»; «Ты хулиганил, когда я объясняла материал»). Напротив, объяснения неудач ребенка, даваемые другим учителем, могут иметь постоянный и широкий характер («Ты слабовата в математике»; «Ты никогда не проверяешь свою работу»; «Ты вечно сдаешь неряшливую работу»). Критика, которую взрослые адресуют ребенку при его неудачах, накладывает отпечаток на то, что он сам о себе думает. Наконец, третьим источником стиля объяснений, формируемого ребенком, согласно предположению Селигмана, являются неблагоприятные события, переживаемые в детском возрасте. Селигман обнаружил, что дети, которые сталкиваются с разводом родителей, родительскими ссорами, а также смертью близкого родственника (например, бабушки или дедушки) или любимого животного чаще обнаруживают пессимистический стиль объяснения.

Несмотря на то, что данные исследований не дают оснований для предположения о кросс-ситуационной общности такой черты как стиль объяснения (и имеются значительные трудности с ее измерением), трудно переоценить вклад Селигмана и его коллег, занимающихся проблематикой выученной беспомощности, в исследование когнитивных предикторов мотивации достижения (Anderson et al., 1988).

Теория имплицитных представлений о способностях: модель К. Двек

Исследования, проведенные с детьми, подтвердили, что некоторые дети также подвержены выученной беспомощности (Dweck, 1991; Seligman et al., 1988), которая, как и у взрослых, связана с проявлениями негативных эмоций и депрессией (Fincham, Diener, Hokoda, 1987). Используя методы самоотчета детей-учащихся начальной школы и оценки учителей в течение двух лет, Ф. Финхам с коллегами (Fincham, Hokoda, Sanders, 1989) обнаружили, что выученная беспомощность является относительно стабильной характеристикой. Это подтверждает более ранние данные М. Селигмана, обнаружившего, что выученная беспомощность формируется у ребенка к восьми годам (см. Зелигман, 1997).

Кэрол Двек показала, что представления субъекта о себе, своих качествах имеют большое значение для его мотивации: в частности, представления субъекта о собственном интеллекте имеют важное значение для мотивации, направленной на достижения. Она также интегрировала конструкт выученной беспомощности и конструкт целей в модель мотивации достижения (Dweck, 1986, 1999). Так же как и М. Селигман, она начала заниматься этой проблематикой в начале 1970-х годов, но – сразу на людях, а именно, школьниках, имеющих проблемы с академической успеваемостью. Следуя идеям теоретиков атрибутивного подхода к мотивации, подчеркивавших роль веры во внутренние факторы для достижения успеха в продуктивной деятельности, Двек предположила, что представления о таком внутреннем факторе как способности могут различаться. Двек удалось показать, что имплицитные теории способностей имеют значительные следствия для таких показателей мотивации как тип целей, которые ставит перед собой субъект (учебные или результативные), а также уровень их сложности и настойчивость, которую он демонстрирует при встрече с трудностями.

К. Двек и А. Бандура (Dweck, Bandura, 1985 – цит. по: Chiu, Hong, Dweck, 1994) обнаружили, что не все люди воспринимают способности сходным образом, понимая под этой атрибуцией результатов деятельности нечто стабильное и неизменное, как это следовало из схемы Б. Вайнера. Они выделили два типа имплицитных теорий интеллекта – теории заданности (entity theories) и теории приращения (incremental theories). Люди с теорией заданности (entity) о сущности и природе интеллекта полагают, что интеллект есть постоянное (фиксированное) и мало изменяемое свойство, и каждый человек обладает некоторым его «количеством». Представители теории приращения (incremental) интеллекта, напротив, считают, что интеллект можно развивать и улучшать.

Данные теории задают противоположные гипотетические полюса, в реальности же люди думают об интеллекте как о результате действия (совокупности) обоих факторов, усилий и способностей, в большей или меньше мере склоняясь к тому или другому полюсу. Это хорошо иллюстрируют данные, полученные в исследовании К. Мюллер и К. Двек (см. Dweck, 1999), в котором студентов университета просили закончить уравнение:

Интеллект = _____ – % усилий + _______% способностей.

Студенты, обладавшие теорией заданности интеллекта, подставили в предлагавшуюся формулу следующие значения: интеллект = 35% усилий + 65% способностей. Напротив, студенты с теорией приращения заполнили ее обратным соотношением (65% и 35%).

Оказалось, что интуитивные теории интеллекта оказывают влияние на постановку жизненных и учебных целей. Те, кто считает, что их способности стабильны и неизменны, склонны к постановке результативных целей (performance goals) и стремятся любой ценой получить позитивную оценку своим умениям со стороны окружающих и избежать негативной оценки своей компетентности. В рамках данной целевой ориентации высокие усилия, демонстрируемые субъектом, негативно связаны с уровнем удовлетворенности (!), поскольку само усилие рассматривается как показатель низких способностей (Dweck, Leggett, 1988). В результате такой установки, направленной на поддержание собственной самооценки, они проявляют беспокойство об уровне своих способностей, поскольку верят, что они есть данность, которую нельзя изменить и, следовательно, можно лишь стараться подать их в возможно более выгодном свете.

Те же, кто полагает, что их способности изменяемы, поддаются улучшению и тренировке, напротив, склонны ставить перед собой учебные и познавательные цели (learning goals), то есть они стремятся увеличить свою компетентность и мастерство. Соответственно, они предпочитают новые, трудные и разнообразные задачи, которые могут им помочь чему-то научиться, продвинуться в своем развитии. Типичная позиция учащихся этого типа – «мне важно чему-то научиться, а не быть первым в классе» (Dweck, 1999).

Двек выделила и исследовала у детей два типа мотивационных паттернов, которые характеризуются разной степенью адаптивности поведенческих, когнитивных и эмоциональных реакций при столкновении с помехами в деятельности и неудачами. Первый паттерн, названный Двек ориентацией на овладение (mastery-oriented pattern), проявляется в увеличении настойчивости и продуцировании эффективных стратегий решения задач при столкновении с трудностями, а также стремлением к трудностям (challenge) и удовольствием (позитивным настроем) от встречи с ними. При этом неудачи приписываются скорее нестабильным внутренним (таким как недостаток усилий) или внешним (неблагоприятные условия проведения теста) факторам, чем отсутствию некоторых стабильных внутренних качеств (способностей). Эмоциональные и когнитивные реакции этих детей на неудачи не ведут к ухудшению решения ими задач, поскольку дети делают вывод, что смогут достичь лучших результатов в будущем, интенсифицируя усилия или избегая неблагоприятных внешних обстоятельств. Таким образом, этот паттерн реакций является адаптивным, поскольку он позволяет индивиду оставаться преданным ценимым им целям и в конечном счете увеличивает вероятность их достижения.

С другой стороны, дети, обнаруживающие выученную беспомощность, демонстрируют существенно иной паттерн реакций на неудачу. Они характеризуются стремлением избежать риска, недостатком настойчивости и ухудшением деятельности после неудачи, а также определенным паттерном когниций (убеждений) и эмоций. «Беспомощные» дети интерпретируют свои неудачи как связанные с внутренними и стабильными причинами, особенно с недостатком способностей. Такого рода атрибуции, делающие акцент на стабильных ограничениях в возможностях деятеля, в свою очередь влекут за собой самообвиняющие эмоции и негативные ожидания. Ожидания неспособности преодолеть трудности запускают «порочный круг», выступая в роли самореализующегося пророчества. Испытывая неудачи в работе и веря в то, что они не в силах достичь успеха, «беспомощные» дети становятся менее мотивированными, сокращают свои усилия и минимизируют цели.

Работы многих исследователей подтверждают эту цепочку. Например, дети, демонстрирующие выученную беспомощность, склонны воспринимать себя как менее способных по сравнению со своими сверстниками даже по отношению к задачам, которые они прежде выполняли так же хорошо или даже лучше, чем эти сверстники (см. Dweck, 1978; Philips, 1984). Если работа в классе осуществляется по группам, то в случае неуспеха их команды «беспомощные» дети обучаются хуже других детей (Abrami, Chambers, D’Apollonia, 1992).

Двек подчеркивает, что реакция индивида на неудачу не связана с его уровнем способностей, а определяется его представлениями о сущности интеллекта, поскольку дети двух групп в ее экспериментах первоначально не отличались друг от друга ни по уровню способностей (IQ), измеренного с помощью традиционных тестов интеллекта, ни по качеству успешно решенных задач (учитывались число задач и время, затраченное на их решение). Более того, их поведенческие и эмоциональные реакции не отличались, пока они имели дело с разрешимыми задачами и успешно справлялись с ними. Единственным показателем различий были когниции (представления), связанные с успехом в деятельности. «Беспомощные» приписывали успех факторам, которые не предполагают, что прошлые успехи являются предиктором будущих успехов (например, внешним факторам), в то время как дети из группы, ориентированной на овладение, приписывали свой успех факторам, предполагающим повторение успеха в будущем (например, способностям). «Беспомощные» дети были также склонны переоценивать свои неудачи (количество нерешенных задач) и недооценивать удачи (количество решенных). Их ожидания будущих успехов даже после серии удачно решенных задач были значительно ниже, чем в группе детей, ориентированных на овладение. Несмотря на объективно равные способности детей обеих групп, дети из группы «беспомощных» были склонны считать себя менее способными, чем «большинство детей» (ожидая от себя худших результатов), в то время как дети из группы с ориентацией на овладение ожидали добиться не меньшего, а иногда и большего по сравнению с большинством других детей.

Сталкиваясь с неудачей, представители «беспомощной» группы начинают говорить: «Я всегда считал себя не слишком способным», «Задачи этого типа мне не даются», «У меня всегда была плохая память» и т.п., то есть они склонны заниматься поиском причин неудачи, упрекать себя в недостатке способностей, расстраиваться (демонстрируя тревогу, скуку или желание побыстрее закончить задание и избежать неприятной ситуации) и пускаться в иррелевантные по отношению к деятельности рассуждения и действия. Казалось, они «забывали» (игнорировали) о своих прошлых успехах, полностью погружаясь в свои текущие неудачи. В результате постепенно их стратегии решения задач ухудшались, становясь менее эффективными.

Напротив, школьники, которые имели адаптивную мотивационную стратегию (ориентацию на овладение), не обвиняли себя, не раздумывали о причинах неудачи, а относились к ней как к очередной проблеме, требующей решения. Они начинали подбадривать себя, высказывать позитивные прогнозы, из которых следовало, что им удастся справиться с задачей; занимались анализом собственной деятельности (самомониторингом), проверкой различных гипотез и самоинструктированием. Они оставались позитивно настроенными по отношению к задаче, а некоторые из них даже радовались встрече с трудностями (Diener, Dweck, 1978). В результате их ожидания будущих успехов не изменялись, самооценка своих способностей не снижалась, а стратегии решения под влиянием неудач не ухудшались, а в некоторых случаях даже становилась более продуманными (Diener, Dweck, 1980).

Впоследствии Двек (Dweck, 1986) сделала попытку совместить представления об имплицитных теориях интеллекта и типах целей, которые с ними связаны, с такой переменной как уверенность субъекта в своих способностях (см. табл. 4). Так, она предположила, что индивид, ориентирующийся на результат и обладающий низкой самооценкой собственных способностей, будет выбирать либо относительно легкие задачи (успех в отношении которых гарантирован), либо очень трудные (при которых неудача не означает низких способностей). При этом, хотя сочетание результативных целей с высокой оценкой своих способностей является более благоприятным, тем не менее и здесь данная целевая ориентация может способствовать тому, что возможности научения станут жертвой желания выглядеть умным. Исследования К. Двек и Э. Леджет (Dweck, Leggett, 1988), а также других авторов (см. Roedel, Schraw, 1995) подтвердили связь выделенных целевых ориентаций с представлениями о способностях, а также с достиженческими поведенческими паттернами. При этом, как показывают данные, полученные в работе Т. Родель и Г. Шроу, представления о способностях не связаны (не коррелируют) с поведенческими показателями мотивации достижения (в частности, с реакциями студентов колледжа на трудности).

Как показали Двек и Хендерсон (Henderson, Dweck, 1990), сочетание «теория заданности + высокая уверенность в своем интеллектуальном потенциале» является достоверным предиктором снижения успеваемости при переходе из начальной школы в среднюю (6/7 классы). Наибольший же прогресс обнаружили те школьники, которые обладали теорией приращения и имели низкую уверенность в своем интеллектуальном потенциале – то есть верили в возможность изменения своих способностей, но при этом оценивали их как низкие на настоящий момент (в шестом классе). В случае теории приращения, когда цель – учение, оценка субъектом своих способностей является незначимым фактором. Даже если ребенок оценивает свои настоящие способности как низкие, он будет стремиться выбирать трудные задачи, способствующие научению (см. Elliott, Dweck, 1988).


Таблица 4

Поведение и цели, связанные с достижением

(по Dweck, 1986; Dweck, Leggett, 1988 и Heyman, Dweck, 1992)

Предложенная К. Двек когнитивная модель поведения, ориентированного на овладение при решении интеллектуальных задач, была приложена ею и к решению субъектом задач социальных. Двек полагает, что и здесь, при построении отношений с другими (например, строя дружеские отношения), люди используют два типа теорий, которые определяют разные стратегии поведения, а также представления человека о самом себе и других людях. Так, одни верят, что личность представляет собой неизменную сущность, в то время как другие полагают, что в процессе развития отношений с другими людьми личность может изменяться, и человек может оказывать существенное влияние на собственные личностные характеристики. Соответственно первые боятся вступать во взаимоотношения при наличии риска быть отвергнутыми, потерпеть неудачу и снизить свою самооценку. А вторые, напротив, склонны «работать над собой», активно включаются в отношения даже с неопределенным исходом и не боятся неудач (Сhiu, Hong, Dweck, 1994; Dweck, 1999).

Теория самоэффективности

Б. Вайнер ввел параметр контроля в контекст исследований мотивации достижения. В теории К. Двек ключевым фактором мотивации является восприятие способностей как поддающихся контролю, изменяемых или некоей данности. М. Селигман показал, что переживания неподконтрольности негативных событий, происходящих с субъектом, оказывают влияние на его мотивацию деятельности, формируя пассивность. Концепция самоэффективности, впервые предложенная Альбертом Бандурой в конце 1970-х годов и активно развиваемая им в течение последних двадцати лет, – еще один вариант теории контроля (Bandura, 1977, 1995, 1997), объединивший в себе исследования, проводившиеся в рамках концепций локуса контроля и выученной беспомощности. Бандура полагает, что привлекательность результата и вера в позитивный результат недостаточны для запуска мотивации субъекта. Необходима также вера в свои способности справиться с данным видом деятельности. Самоэффективность заключается в том, насколько компетентным чувствует себя человек, выполняя то или другое дело. Бандура считает, что самоэффективность – центральная и важная детерминанта человеческого поведения. Согласно данным, полученным Бандурой и его коллегами, люди с высокой самоэффективностью более настойчивы, лучше учатся, а также обладают большим самоуважением, менее тревожны и менее склонны к депрессиям.

Бандура описывает источники, механизмы самоэффективности, ее влияние на мотивационные, когнитивные и эмоциональные процессы, а также на успешность деятельности. Согласно теории Бандуры, существует четыре источника самоэффективности: опыт собственных успехов, наблюдения за чужими достижениями, вербальные убеждения и воспринимаемое эмоциональное состояние. Самым большим влиянием на самоэффективность обладает собственный опыт успехов и неудач в попытке достичь желаемых результатов. Этот успех служит лучшим средством терапии недостаточной самоэффективности. Самоэффективность растет также, когда люди наблюдают, как другие успешно справляются с решением различных задач. Например, студенты, которые боятся задавать вопросы в большой группе, могут изменить прогноз эффективности с «я не могу сделать это» на «возможно, я смогу», если они были свидетелями того, как их товарищи задавали вопросы без катастрофических последствий для себя. В то же время, если человек наблюдает за тем, как другие, столь же компетентные люди, неоднократно терпят неудачу, несмотря на настойчивые попытки, это может привести к худшему прогнозу собственной способности выполнить подобные действия.

Третий способ, с помощью которого может быть достигнуто ощущение эффективности, заключается в том, чтобы убедить человека в том, что он обладает способностями, необходимыми для достижения цели. Однако попытки вербального воздействия чаще всего дают лишь кратковременный эффект в плане изменения самоэффективности. Вербальное воздействие на ребенка, который пытается добиться какого-то результата, прежде всего должно быть в рамках его реальных способностей и возможностей и соответствовать фактическим успехам. Бандура предполагает, что сила вербального убеждения ограничивается также осознаваемым статусом и авторитетом убеждающего.

И наконец, воспринимаемые индивидом собственные эмоциональные и физиологические состояния также могут оказывать влияние на самоэффективность как позитивным (если воспринимается подъем и жажда деятельности, а также спокойствие), так и негативным (если воспринимается тревога, скованность, страх и заторможенность) образом. Люди с большей вероятностью добиваются успеха, если они не напряжены и эмоционально спокойны. Поскольку люди судят о своей эффективности также по уровню эмоционального напряжения, испытываемого ими перед лицом стрессовых или угрожающих ситуаций, то любой способ, понижающий это напряжение, повысит прогноз эффективности.

Бандура предположил, что представления о самоэффективности содержат в себе нечто большее, чем просто веру в то, что усилия определяют успех. Самоэффективность понимается как вера индивида в способность справиться с деятельностью, ведущей к достижению некоторого результата. На формирование представлений о самоэффективности оказывают влияние также самооценка субъектом своих знаний, умений, стратегий преодоления стресса. Выделяют уровень, обобщенность и силу самоэффективности. Уровень самоэффективности отражает вариации задач различных степеней трудности, например все более и более сложных математических задач. Под обобщенностью понимается перенос представлений о собственной эффективности на другие виды задач, например другие школьные предметы. Сила сознаваемой субъектом эффективости измеряется через степень его уверенности в том, что он сможет выполнить данные задачи.

Самоэффективность как личностный конструкт имеет следующие особенности. Во-первых, она представляет собой суждения относительно способностей субъекта выполнить некоторую деятельность (справиться с определенными задачами), а не личностную черту. Субъект судит о своих способностях соответствовать определенным требованиям задачи, а не о том, что он собой представляет вообще или думает о себе в целом. Например, школьника спрашивают «Ты можешь решить этот тип математических задач?».

Во-вторых, представления о самоэффективности – это частная, специфическая, а не глобальная характеристика индивида. У человека существует множество самоэффективностей, которые связаны с различными содержательными областями. Например, представления о самоэффективности по математике могут отличаться от представлений о самоэффективности для сочинения или художественного творчества. (В рамках математики также могут различаться представления школьника о самоэффективности по геометрии от самоэффективности по алгебре.)

Методики измерения самоэффективности учитывают контекст деятельности. Это связано с тем, что многие факторы могут позитивно или, наоборот, негативно сказываться на деятельности субъекта (проявлении им определенных умений). Например, школьники могут продемонстрировать более низкое чувство эффективности при обучении в соревновательной среде по сравнению со средой, поддерживающей сотрудничество и кооперацию.

Особенность методик, измеряющих самоэффективность, относится к параметру ее силы и состоит в том, что используются критерии мастерства и компетентности, а не нормативные или другие сравнительные критерии. Например, ученик оценивает уровень своей уверенности в том, что он может решить математические задачи различной степени трудности, а не в том, насколько хорошо он ожидает их решить по сравнению с другими ребятами (как это происходит при оценке Я-концепции).

Наконец, в отличие от каузальных атрибуций, являющихся объяснением прошлых событий, представления о самоэффективности являются ожиданиями личного мастерства в решении будущих продуктивных задач. Поэтому самоэффективность измеряется до того, как человек начнет выполнять соответствующую деятельность.

Первые исследования самоэффективности были посвящены неудачам в поведенческой саморегуляции, но затем многочисленные исследования были проведены на материале учебной, профессиональной, спортивной деятельности, а также в области социальных (межличностных) отношений. В контексте учебной деятельности исследовались влияния самоэффективности на учебную мотивацию. Бандура (Bandura, 1977) предположил, что представления о самоэффективности влияют на такие мотивационные показатели как уровень усилий, настойчивость и выбор задач. Учащиеся с высоким чувством собственной эффективности относительно достижения учебных результатов будут больше и напряженнее работать, более активно участвовать в учебной деятельности и проявлять большую настойчивость при встрече с трудностями, чем те, кто сомневается в своих способностях.

Бандура полагает, что те, кто считает себя «неспособными добиться успеха, более склонны к мысленному представлению неудачного сценария и сосредоточиваются на том, что все будет плохо» (Bandura, 1989, р. 729). Напротив, люди, верящие в свою способность решить проблему, вероятно, будут настойчивы в достижении целей, несмотря на препятствия, и не будут склонны поддаваться самокритике. Бандура считает, что «те, кто обладает сознанием высокой самоэффективности, мысленно представляют себе удачный сценарий, обеспечивающий позитивные ориентиры для выстраивания поведения, и осознанно репетируют успешные решения потенциальных проблем» (Там же).

В последние два десятилетия эти гипотезы были проверены в целом ряде исследований на материале самых разных деятельностей, ориентированных на достижения. Мотивация измерялась с помощью таких показателей как объем проделанной работы, уровень настойчивости при столкновении с трудностями, уровень затраченных усилий (уровень активности) и выбор деятельности. В психолого-педагогических работах по обучению математике было обнаружено, что сознаваемая учеником эффективность позитивно коррелирует с числом решенных математических задач (см. Schunk, 1991; Schunk, Hanson, Cox, 1987).

Также значительное число исследований было посвящено изучению влияния представлений о самоэффективности на настойчивость. Например, Д. Шанк (Scunk, 1981) обнаружил, что использование моделирования и прямого обучения решению математических задач способствовало росту представлений о самоэффективности, настойчивости во время последующей проверки (теста) и приобретению арифметических умений у учеников, плохо успевавших по математике. Путевой анализ показал, что обучение оказывало влияние на формирование математических умений как напрямую, так и косвенно, через представления о самоэффективности. В свою очередь, представления о самоэффективности оказывали влияние на приобретение новых умений непосредственно и косвенно, влияя на настойчивость (см. рис. 2).

Рисунок 2. Путевая модель, показывающая влияние специального обучения самоэффективности и настойчивости на последующие достижения (Schunk, 1984 – цит. по: Bandura, 1995)


Еще одним показателем мотивации выступал выбор деятельностей. Бандура (Bandura, 1977) предположил, что люди с высоким чувством самоэффективности будут с большей готовностью браться за сложные (сhallenging) задачи, в то время как люди, сомневающиеся в своих способностях, будут стремиться их избежать. Эта гипотеза проверялась в целом ряде исследований, где предлагался выбор задач различной степени трудности и оценивался внутренний интерес. В исследовании Бандуры и Шанка (Bandura, Scunk, 1981) изучалось влияние постановки дистальных (дальних) и проксимальных (ближних) целей на усвоение детьми математических знаний в процессе самообучения. Оказалось, что обучение в ситуации постановки ближних целей способствовало росту самоэффективности, а также сказывалось на числе решенных задач и результативности. Впоследствии ученикам была предоставлена возможность продолжить решать задачи на вычитание или же приступить к выполнению другой работы. Оказалось, что чем выше у ребенка чувство самоэффективности, тем больше наблюдался внутренний интерес к деятельности, то есть с тем большей вероятностью школьники продолжали заниматься решением математических задач.

Бандура и его коллеги (см. Bandura, 1997) также показывают, что самоэффективность способствует возникновению и усилению интереса к деятельности. Так, например, в одном исследовании, проведенном Бандурой и Шанком (Bandura, Schunk, 1981), школьники занимались самостоятельным решением математических задач, ставя перед собой ближние подцели, далекие цели или не ставя никаких целей. Оказалось, что постановка достаточно (в меру) трудных проксимальных подцелей способствует построению стойкого чувства собственной эффективности и развитию интринсивного (внутреннего) интереса к решению математических задач. Напротив, слишком трудные и далекие цели, уменьшающие значимость скромных поступательных шагов, не способствуют формированию ни чувства воспринимаемой эффективности, ни внутреннего интереса к деятельности.

В заключение отметим, что в литературе в основном делается акцент на разрушительных последствиях низкой самоэффективности, однако в настоящее время ее слишком высокие значения были признаны в равной мере неблагоприятными. Например, люди с алкогольной и наркотической зависимостью ошибочно верят в то, что могут контролировать свои злоупотребления («Еще пара глотков – и я смогу с этим покончить»), психически больные люди также уверены в том, что способны управлять галлюцинациями при помощи одной только силы воли (см. Мак-Маллин, 2001). Очевидно, это подтверждает исследования о пользе «умеренного оптимизма» по сравнению с оптимизмом «слепым»: самоуверенные студенты склонны плохо готовиться к экзаменам, а их не менее способные, но более тревожные сверстники, опасающиеся провалиться на экзаменах, усердно готовятся и получают высокие оценки (Goоdhart, 1986; Norem, Cantor, 1986; Showers, Ruben, 1987 – см. Майерс, 1997).

Теория интринсивной (внутренней) мотивации Деси – Райана

В теории внутренней мотивации, разработанной Эдвардом Деси и его коллегой Ричардом Райаном (Deci, 1975; Deci, Ryan, 1985), ставится вопрос о том, каковы внутренние источники мотивации достижения. Основное внимание уделяется изучению влияния на мотивацию таких факторов, как награды, внешние оценки, ограничения и стили межличностного взаимодействия. Данная теория состоит из трех подтеорий, первая из которых носит название теории самодетерминации. Опираясь на идеи гуманистических психологов (прежде всего на иерархию потребностей А. Маслоу) и работы, посвященные важности такой потребности как стремление к контролю и управлению (White, 1959), Деси постулировал существование трех базовых потребностей – в самодетерминации, компетентности и отношениях с другими людьми. Согласно Деси, эти психологические потребности являются врожденными, базовыми. Потребность в самодетерминации, также называемая потребностью в автономии, включает стремление самостоятельно контролировать собственные действия и поведение, быть их инициатором. Потребность в компетентности включает понимание того, как достичь различных внешних и внутренних результатов и быть эффективным. Наконец, потребность в связанности (relatedness) включает установление надежной и удовлетворяющей индивида связи с другими людьми.

Согласно Деси, первая потребность – в самодетерминации – самая важная, она составляет основу внутренней мотивации. Потребность в компетентности также важна, но недостаточна для поддержания внутренней мотивации. Третья потребность – в близких отношениях с другими людьми – является условием для успешного становления и функционирования первой. Последнее положение было подтверждено в исследованиях Р. Райана: автономия развивается наиболее эффективно в ситуациях, когда дети и подростки чувствуют свою связанность и близость со значимыми для них взрослыми. Пафос придания данным потребностям статуса врожденных и базовых связан с противопоставлением когнитивного взгляда на мотивацию бихевиористскому пониманию, по сути отрицавшему наличие у человека внутренней мотивации деятельности.

Вторая подтеория носит название теории когнитивной оценки. Рассмотрим три основных ее положения.

Первое положение касается переживания автономии, которое является наиболее важным, определяющим для внутренней мотивации. В нем рассматриваются условия влияния внешних факторов на внутреннюю мотивацию с точки зрения локуса каузальности (Де Чармс) и удовлетворения потребности субъекта в автономии.

Второе положение касается влияния внешних факторов на внутреннюю мотивацию и удовлетворение потребности в компетентности. То, какая из потребностей выступит на первый план, зависит, во-первых, от индивида, а во-вторых, от ситуации. Например, похвала учителя может быть воспринята учеником и как положительная обратная связь, удовлетворяющая потребность в компетентности, и как форма контроля, противоречащая его потребности в автономии.

Третье положение касается динамических влияний на мотивацию, конкурентности двух вышеуказанных потребностей. Событие внешней среды может различаться по тому, насколько оно является или воспринимается как контролирующее, информирующее или амотивирующее. То есть, говоря словами Деси, событие внешней среды, с которым сталкивается индивид при выполнении деятельности, может иметь различное функциональное значение. Именно этот смысл, приписываемый индивидом событию, оказывает существенное влияние на внутреннюю мотивацию, а не сами события. Контролирующими являются события, которые воспринимаются субъектом как принуждение думать, чувствовать или вести себя строго определенным образом. Информирующими являются события, которые воспринимаются субъектом как предоставляющие свободу выбора и снабжающие информацией относительно степени эффективности деятельности. Наконец, амотивирующими являются события, которые воспринимаются как не содержащие информации о степени успешности выполнения деятельности, так что не могут быть удовлетворены ни потребность в компетентности, ни потребность в контроле или личностной причинности.

Проведенные эксперименты с присуждением денежного вознаграждения за решение головоломок и анаграмм позволили Деси показать, что награда может восприниматься как контроль, не действовать как положительная обратная связь и вести к снижению внутренней мотивации и, соответственно, к ухудшению результатов деятельности. (Следует отметить, что в его экспериментах награда была мала и подавалась в контролирующей манере.) Однако это не противоречит (как полагали ортодоксальные приверженцы бихевиоризма в начале 1970-х годов), а лишь дополняет то, что писали о позитивном подкреплении Б. Скиннер и другие бихевиористы. Дополняет, потому что удалось показать, что подкрепление деятельности не обязательно должно быть внешним, оно может исходить от самого субъекта (понятие самоподкрепления было впоследствии детально разработано А. Бандурой в его социально-когнитивной теории), поскольку у последнего есть собственная внутренняя мотивация, на которую и нужно в первую очередь опираться в процессе обучения и воспитания. Кроме того, возможно подкрепление, активизирующее внутреннюю мотивацию. Деси и Райану удалось также показать, что внешнее подкрепление представляет собой нечто весьма сложное и противоречивое, и его невозможно спланировать без учета потребностей субъекта в автономии и компетентности, признания наличия у него внутренней мотивации к деятельности.

На внутреннюю мотивацию отрицательно влияют внешние факторы, которые не способствуют удовлетворению потребностей субъекта в автономии (самодетерминации), компетентности, а также связанности с другими людьми, и призванные его контролировать – такие как награды, денежные оплаты, призы, премии, разного рода оценки деятельности (например в форме отметок). В качестве факторов, подрывающих внутреннюю мотивацию, также могут выступать соревновательная ситуация, сроки окончания деятельности, навязанные цели, контролирующий стиль обучения и воспитания, отрицательная обратная связь, а также полное отсутствие обратной связи. К стимулирующим внутреннюю мотивацию факторам Деси и Райан относят факторы, способствующие удовлетворению потребностей субъекта в автономии, компетентности и связанности, призванные информировать его о ходе выполнения деятельности и степени ее успешности. В частности, к ним относятся возможность выбора (например, типа задачи, уровня ее трудности, времени решения), положительная обратная связь, основанная на результате деятельности, а также характеристики самой деятельности (оптимальный уровень ее сложности) и ситуации ее реализации (информирующий стиль обучения) (Deci, Ryan, 1985).

Третья подтеория – теория интринсивной мотивации – посвящена процессу интернализации внешней (экстринсивной, в терминах Деси, то есть «посторонней» по отношению к субъекту действия) мотивации, ее спонтанности и стилям саморегуляции. Известно, что внутренняя мотивация имеет место тогда, когда человек что-то делает просто потому, что эта деятельность доставляет ему удовольствие. Также очевидно, что в ситуациях учебной и профессиональной деятельности редко бывают ситуации, когда субъект что-то делает, стимулируемый лишь внутренней мотивацией. Деси полагает, что внутренняя и внешняя мотивация не существуют отдельно друг от друга, как два противостоящих друг другу полюса, между ними существуют взаимопереходы. Эти трансформации регулируются с помощью процесса интернализации, которая является механизмом, реализующим переход от регуляции с помощью внешних факторов к саморегуляции, и представляет собой некоторый континуум. Деси выделяет четыре типа внешней мотивации, три из которых описывают мотивацию, идущую от самого субъекта.

Уровни экстринсивной (внешней) мотивации. На самой нижней ступени интернализации – уровне экстринсивной регуляции – поведение регулируется обещанными наградами и угрозой наказания. Например, ученик делает домашние задания, чтобы избежать проблем (наказания со стороны родителей), если он его не сделает, чтобы получить похвалы и награды от учителя в случае, если сделает. Экстринсивная регуляция создает нестабильную для ребенка ситуацию, когда он должен действовать в ожидании поощрений и наказаний, которые контролируют его извне, и должен фокусироваться на них. Согласно данным, этот тип регуляции в области учебной деятельности связан с выраженной тревожностью относительно когнитивных достижений, а также с неэффективными способами реагирования на неудачу (coping), при которых преобладают либо самоуничижение (самоупреки) и тревога, либо обвинение других, когда учитель или тест объявляются виновными за негативный результат (Tero, Connell, 1983 – цит. по: Ryan, Connel, Desi, 1985). У некоторых детей, особенно учащихся начальных классов, экстринсивная регуляция также связана с такой копинг-стратегией как отрицание, когда ученик отрицает важность для себя результатов плохо выполненного задания. Для индивидов, у которых превалирует данный стиль регуляции деятельности, характерно также атрибутирование успехов и неудач либо неизвестным факторам, либо могущественным другим (влиятельным другим людям). Данные корреляционных исследований, проведенных Деси и его коллегами, показывают, что экстринсивная регуляция негативно связана с достижениями, измеряемыми как с помощью стандартизированных тестов, так и оценками учителей (Там же). Таким образом, чем больше в учебной мотивации преобладает экстринсивная регуляция деятельности, тем хуже результаты обучения.

На следующем уровне, названном Деси интроецированной регуляцией,поведение субъекта регулируется частично присвоенными правилами или требованиями, которые побуждают его действовать так, а не иначе. Он выполняет деятельность теперь уже под влиянием внутренних причин, которые тем не менее имеют контролирующую межличностную природу. В связи с этим этот уровень ассоциируется с чувствами вины, тревоги, когда индивид терпит неудачу и, наоборот, гордости за свои действия, если ему удается выполнить намеченное. (Поэтому нельзя ожидать простых линейных корреляций между интроекцией и высокой или низкой самооценкой.) Например, ученик может вести себя дисциплинированно и приходить вовремя в класс, чтобы избежать чувства вины или других негативных эмоций. Интроецированный стиль регуляции деятельности непосредственно не отражается на ее успешности (результатах) ни негативным, ни позитивным образом. Однако он связан (средний и высокий уровень корреляций) со школьной тревожностью (Buhrmeister, 1980 – цит. по: Ryan, Connel, Deci, 1985) и негативными эмоциональными реакциями на неудачу (Tero, Connell, 1983 – цит. по: Ryan, Connel, Deci, 1985). Была также обнаружена (невысокая) корреляция между этим стилем регуляции (измеренным с помощью специального вопросника) и воспринимаемой самоценностью. В то же время, у учащихся, находящихся на этой стадии, был обнаружен внутренний контроль над результатами и низкие показатели восприятия внешнего контроля. Это, очевидно, свидетельствует о том, что они уже в значительной степени интернализировали ответственность за результаты своей деятельности.

Еще более прогрессивный третий уровень интернализации – идентифицированная регуляция – имеет место тогда, когда субъект испытывает ощущение собственного выбора данной деятельности и принятие ранее внешних целей и ценностей, регулирующих ее осуществление. Человек начинает сам считать важным поведение, которое он прежде совершал под влиянием внешней регуляции. Например, ученик начинает выполнять домашнее задание потому, что сам хочет понять предмет. Поскольку идентифицированная регуляция имеет менее выраженные внешние причины (давление извне), можно предположить, что она способствует функционированию внутренней мотивации, если это позволяет ситуация. Обнаружена связь (среднего уровня) между идентификацией и мотивацией, направленной на овладение мастерством (в противоположность беспомощности). Идентификация также позитивно и значимо коррелирует с воспринимаемой когнитивной (академической) компетентностью и самоценностью, а также с более эффективным и активным совладанием, хотя с другой стороны, нет связи с проецированием вины, отрицанием и усилением тревожности. В отличие от экстринсивного и интроецированного регуляторных стилей, при идентификации наблюдается отсутствие корреляции или негативная корреляция со школьной тревожностью, обнаруженные на самых разных выборках (см. Ryan, Connel, Deci, 1985). Однако способствуя лучшему приспособлению ребенка, идентификация, тем не менее, не обязательно способствует достижениям (успехам), измеренным посредством стандартизированных тестов достижений.

Конец ознакомительного фрагмента.