Глава 7
В Ташкенте все было как обычно. Прекрасная погода, улыбающиеся люди, как всегда, довольно уютный и оттого такой знакомый аэропорт. Правда, в отличие от прошлых лет почти не было лозунгов и приветствий на русском языке, обещавших выполнить пятилетку за более короткий срок. Исчезли и торжественно-монументальные портреты членов Политбюро, среди которых всегда особенно красиво смотрелась фотография Шарафа Рашидова, признанного поэта и благодетеля родного края.
Во времена правления «выдающегося борца за мир и генералиссимуса», получившего даже орден «Победа» спустя несколько десятилетий после войны (в таких случаях обычно писали – «награда нашла своего героя через много лет»), в городе все было спокойно и чинно, как и полагается в хорошем восточном государстве. Традиционно почитались старики, уважались женщины, строго соблюдалась существующая иерархическая лестница чиновников. Собственно, ничего не изменилось даже после революции. Это наивные люди в Москве полагали, что если сбросить с женщин паранджу и научить всех затягивать галстуки на шее, можно будет строить социализм. На самом деле государства Средней Азии действительно начали развиваться. Но при строгом соблюдении уже существующих традиций и норм.
Сидевший во главе республики первый секретарь считался настоящим восточным эмиром или падишахом. Соответственно и власть и богатство у него были эмирские. И милости, которыми он одаривал своих подчиненных, тоже были шахскими. Одному мог дать дом, другому квартиру, третьему целую область. Коммунистическая фразеология была всего лишь прикрытием для этих людей. В каждой области соответственно сидел свой сатрап, боявшийся лишь эмира. В свою очередь, в каждом районе сидел свой бек – первый секретарь райкома партии, который и имел соответствующую власть бека или хана. Ни больше и ни меньше. При непременном условии соблюдения правил игры.
Каждый дехканин знал, что в районе есть только один хан – и это первый секретарь райкома партии. Жизнь всех остальных людей зависит от его взгляда или настроения. В области соответственно все знали, что самый главный – первый секретарь области, способный казнить и миловать по своему усмотрению. И наконец, в республике все знали, что падишахом является первый секретарь ЦК Компартии. Правда, у каждого падишаха, как и полагается в доброй восточной сказке, был свой злой визирь – второй секретарь ЦК, присланный из Москвы и наблюдавший за местными аборигенами. Но визиря быстро покупали дорогими подарками и обильными угощениями. И власть падишаха оставалась неизменно величественной и грозной.
Был еще великий султан, который сидел в Москве. И все знали, что султан еще более грозный и сильный, чем сам падишах. Но до этого султана было далеко, и он почти никогда не вмешивался в дела местных правителей, требуя лишь лести в свой адрес, полного подчинения своих вассалов и денег на содержание своей армии. Все это исправно посылалось в Москву, и в сердцах людей была благодарность и умиление за заботу султана об их процветании. Султан понимал, что нельзя ломать существующую систему, и милостиво позволял падишаху и его ханам править по своим законам.
Наивные люди, которые иногда попадались в среде интеллигенции, считали, что строят в республиках Средней Азии социализм. На самом деле, шагнув из феодализма в социализм, там строили свой, уникальный феодальный социализм со всеми атрибутами восточного правления. С учетом менталитета народа и его стоического отношения к богатым и грозным правителям.
В восемьдесят втором в далекой северной столице к власти пришел новый султан. Это был нервный и жестокий правитель. Он начал проверять, как живут его подданные в далеких жарких странах, и прислал для этого целую бригаду следователей, решивших, что они могут изменить менталитет целого народа. Следователи начали ломать устоявшуюся систему. Люди с ужасом следили за их действиями. Тысячелетиями здесь знали, что без подарка судье или правителю никак нельзя. А приехавшие чужие люди стали сажать за это благородное дело в тюрьму. Они даже объявили, что в республике (хорошо, что они не проверили другие республики) все поголовно дают и берут такие подарки. При проверках выяснилось, что действительно дают и берут все. Все без исключения. Да и как можно было отказать уважаемому человеку, пришедшему с подарком для твоих детей или близких. Не важно, что вместо подарка проситель приносит пачку денег. Это все равно «бакшиш» – подарок, и не взять его – значит обидеть уважаемого человека, нарушить традиции, а это делать никак нельзя. Но чужие пришельцы начали ломать устоявшиеся тысячелетиями порядки, навязывая свои новые. Пришельцы были жестокие и глупые, поэтому стали хватать всех подряд, не понимая, что таким образом вообще ничего не добьются.
В конце концов так и получилось. Пришельцев отозвали, а все уважаемые люди, обвиненные непонятно в каких грехах, остались по-прежнему уважаемыми людьми и вернулись к своим обязанностям.
В конце восьмидесятых в Москве начались волнения. В Средней Азии искренне не понимали, чего недостает этим смутьянам. Живут, как все, соблюдают законы, есть хлеб, нет войны, что еще нужно? Когда в августе было объявлено о создании ГКЧП, во многих республиках Средней Азии (и в Закавказье) к этому отнеслись с полным пониманием и даже одобрением. В некоторых городах люди поздравляли друг друга с наведением должного порядка. Но смутьяны опять все спутали. Они прогнали уважаемых людей и вообще закрыли Коммунистическую партию. Наивные люди, они не понимали, что в Средней Азии почти нет коммунистов. Это просто чиновники, называемые таким образом, чтобы их как-то выделять из общей безликой массы трудящихся.
А однажды жители этих стран с ужасом узнали, что в Беловежской Пуще их страну просто упразднили. И они могут теперь существовать как хотят, отдельно, по своим собственным законам и порядкам. Грубо говоря, у них просто отняли их общий дом, вытолкав в шею на улицу. Теперь нужно было жить самостоятельно.
Первыми поняли колоссальную выгоду нового положения сами падишахи. Теперь над ними не было грозного султана, больше не будет никаких проверок, никаких отчетов. Теперь они настоящие падишахи, по всем законам восточного мира. И вот уже проводятся фарсовые выборы, и падишахов объявляют не первыми секретарями, как их называли раньше, а президентами. И если раньше, раз в пять лет, проводились показные «курултаи» – съезды, на которых все всегда знали, кого изберут, и избирали единогласно, то теперь отпала необходимость и в этом. И вообще не нужны больше никакие выборы. Президенты один за другим проводят «общенародные референдумы» и под ликующие крики своих сатрапов и ханов объявляют себя пожизненными президентами. Все довольны, особенно сами падишахи.
Многие из них начинают «откровенно сознаваться», что всегда верили в Аллаха или Христа. Что никогда не верили в порочную коммунистическую систему. Сами жрецы и проповедники, наставники и пастыри, они становятся вдруг ярыми противниками того, о чем еще вчера говорили с трибун. Под радостный визг президентских придворных принимаются новые законы и навсегда запрещаются партии коммунистов – партии антихриста.
И тысячи, миллионы людей, еще вчера видевшие своих Падишахов в роли Жрецов коммунизма, ныне видят этих же людей в роли Жрецов демократии. Воистину нет пределов человеческому бесстыдству. Все президенты-падишахи объясняют это внезапным прозрением. Какое поразительное историческое совпадение! Лидеры сразу полутора десятков стран вдруг «прозревают». В один момент. Все сразу. Оказывается, до этого они ничего не знали и не понимали. А теперь все знают и понимают. Все вместе, все разом. Словно небесная благодать осенила всех сразу – скопом. И тогда начинаешь думать – что есть совесть человеческая?
Дронго думал об этом, когда аэропортовский автобус вез его по направлению к городу. Он знал эту сторону жизни. Знал и презирал людей, отказавшихся от своих идеалов, легко предавших и перечеркнувших всю свою жизнь, зачастую предававших своих отцов и дедов во имя получения сиюминутной выгоды, не понимая, что сами будут преданы своими собственными детьми, усвоившими, что главный итог жизни может быть уроком предательства. Измены собственной судьбы.
Но он хорошо знал и другое. В некоторых странах не оказалось сильного падишаха, или его не было в нужный момент, в нужном месте. И тогда наступал хаос гражданской войны. В Таджикистане погибло сто тысяч человек, пока наконец новый падишах не навел порядок. В Грузии страна раскололась на ряд враждебных лагерей, и великая нация героев и князей, любовников и хвастунов оказалась вдруг вынужденной убивать друг друга, пока наконец не прилетел старый новый царь Грузии и не начал наводить порядок на многострадальной земле своей. И снова, и снова задавал себе вопрос Дронго: что лучше? Сильный падишах, при котором демократия задирает свою юбку и отдается первому встречному, разумеется насилующему ее с согласия главного сутенера – самого падишаха, или хаос неустроенного общества, трагедия гражданской войны, боль и кровь сотен тысяч людей? И он не знал ответа на этот вопрос. Ибо любой из ответов был порочен по своей сути, а третьего варианта просто не существовало.
В Ташкенте он быстро нашел указанный адрес, который ему передал Родионов. В этом доме жил Юсуф Юсубов, бывший полковник КГБ, работавший в Первом отделе узбекского Комитета и в свое время тесно сотрудничавший с Родионовым во время афганской войны. Последние три года Юсубов был на пенсии. И именно к нему послал Родионов, считая его самым надежным для помощи Дронго.
Подойдя к калитке старого дома, Дронго осторожно постучал. Почти сразу залаяла собака, послышались детские голоса. Дверь открыла миловидная девушка лет пятнадцати.
– Вы к кому? – спросила она по-узбекски. Дронго, знавший турецкий язык, понял ее.
– Мне нужен Юсуф Юсубов, – по-русски сказал он.
– Ах дедушка, – на чистом русском языке произнесла девушка, – проходите, я его сейчас позову.
Дронго вошел во двор. Огляделся. У дерева, где прямо на земле лежало несколько ковров, играли двое маленьких детей. Большая черномордая овчарка настороженно следила за перемещением незнакомца, по пока не подавала признаков враждебности. Недалеко от дверей был расстелен еще один ковер. На нем стояли несколько небольших пиал и чайник. Очевидно, это было место хозяина дома. В традиционном узбекском халате показался высокий мужчина лет шестидесяти. Рукопожатие было крепким. Только седые усы выдавали возраст Юсуфа-ака. Глаза были молодые и очень внимательные.
– Я приехал от Родионова, – просто сказал Дронго.
– Это я понял, только посмотрев на тебя. Тебе сколько лет? – спросил хозяин дома.
– Тридцать семь.
– Значит, я старше почти вдвое. Мне скоро шестьдесят пять будет. Поэтому я могу тебя на «ты» называть. Когда ты приехал?
– Два часа назад.
– Чего же ты стоишь? Садись, – показал на большой ковер Юсуф-ака. – Жена, у нас гость в доме, – крикнул он, повернув голову.
Из дома уже выходила жена с подносом теплых лепешек. Следом две девушки, среди которых была и знакомая Дронго, открывшая дверь, несли новый чайник и пиалы с сахаром.
– Устраивайся поудобнее, – показал на лежавшие вокруг маленькие подушечки-тюфяки хозяин дома, – сейчас нам кушать принесут. Я еще тоже не обедал. Словно тебя ждал.
Дальше все было, как обычно бывает в гостеприимных восточных домах. Гостя кормили до одурения, предлагая попробовать различные блюда, появлявшиеся, словно по волшебству. И лишь когда обед закончился и снова принесли чай, они приступили наконец к деловой беседе. Дронго рассказал о цели своего визита. Ему важно было встретиться с Будаговым и уточнить, почему Чешихин прилетал так срочно в Узбекистан. Конечно, если Будагов захочет разговаривать с ним.
Юсуф-ака в свою очередь рассказал о новом прокуроре города – грозном Камалове, который начал безжалостно наводить порядок, искореняя наркомафию, особенно сильную в этом городе. Вчера на Алайском рынке был убит начальник одного из районных отделов внутренних дел, известный хапуга и вымогатель – Рахимов. Камалов приказал провести в городе облаву, чтобы найти преступников во что бы то ни стало. Правда, злые языки уже говорили, что смерть Рахимова на руку Камалову, ибо Рахимов был человеком министра внутренних дел, а тот, в свою очередь, недолюбливал Камалова. Министр и Рахимов были земляками из Бухары и не любили столичных щеголей, к которым, безусловно, мог быть отнесен очень представительный и импозантный прокурор города.
Выйти на Будагова было не очень просто. Он был достаточно известным и уважаемым человеком в городе. Человек, сумевший протолкнуть на должность прокурора столицы своего юрисконсульта, был, по местным масштабам, фигурой очень значимой. Юсубов понимал, что так просто идти к Будагову нельзя. И он начал обзванивать своих знакомых. У любого живущего в городе за полвека набирается несколько тысяч знакомых, среди которых может оказаться и нужный человек. К вечеру выяснилось, что супруга Будагова – родственница бывшего подполковника КГБ, ранее работавшего с Юсубовым. По просьбе Юсуфа-ака он взялся организовать на следующий день встречу приехавшего гостя с Исой Будаговым.
Ночевал Дронго в доме Юсубова. Несмотря на все его просьбы, его так и не отпустили в гостиницу. Утром следующего дня он уже сидел в монументальном офисе банка Будагова, ожидая, когда тот его примет. Строго говоря, это был не филиал банка Караухина, а самостоятельный крупный банк со своими филиалами и счетами. Но для успешного ведения дел, уклонения от налогов и других маленьких хитростей Будагову выгодно было зарегистрировать свой банк как филиал банка Караухина. Местные власти не смогли бы при желании конфисковать имущество банка, так как оно принадлежало чужому государству. Будагов учитывал любые обстоятельства, которые могли случиться в неспокойное время суверенного существования Узбекистана.
Иса Будагов принял гостя, сидя в огромном кожаном кресле за роскошным столом, привезенным сюда из Италии, в светлом костюме, с неизменно благожелательной улыбкой на лице. Кабинет был огромный – метров двести. Дронго пришлось сделать шагов пятьдесят, прежде чем он оказался перед главой банка. Тот энергично пожал ему руку и пригласил садиться. Очень красивая и миловидная девушка-секретарь внесла столик с отлично заваренным кофе. Бизнесмены Востока наивно считали чай пережитком прошлого, предпочитая пить кофе, который они не любили, но демонстрировали при этом свою приверженность западным стандартам жизни. После взаимного обмена любезностями Будагов поинтересовался, откуда приехал гость и какое у него важное дело к главе банка.
– Я приехал по поручению Аркадия, – сказал Дронго.
– Какого Аркадия? – не сразу понял Будагов. Или сделал вид, что не понял.
– Чешихина. Он был у вас несколько недель назад.
– А-а-а, – равнодушно произнес Будагов, – действительно был. Так я слушаю вас.
– Вы знаете, что случилось у нас в Москве?
– Конечно, знаю. Убили моего друга и приятеля, главу нашего центрального офиса Сергея Караухина. Я, к сожалению, не смог поехать на похороны, у меня почки не совсем нормально работают. Но от нас полетела большая делегация. Мир его праху, хороший был человек.
Странно, что он сам не полетел на похороны, подумал Дронго. Если он был такой больной, то как, бросив все свои дела, встречался с Чешихиным прямо во время похорон. Интересно, какие у них могли быть важные дела, что оба самых близких к Караухину человека даже не смогли присутствовать на его похоронах.
– Вы знаете, что случилось потом? – спросил Дронго.
– Конечно, знаю. Дела у нас сейчас идут неважно, в Москве проверяют центральный офис банка, непонятно кого ищут. А убийц Караухина до сих пор не нашли. Как, вы сказали, вас зовут?
Дронго назвал фамилию, на которую у него были документы, выданные Родионовым. Паспорт, правда, был заграничный, но фотография была его, и годен он был еще на два года.
– Странно, что Аркадий мне не позвонил насчет вас, – заметил Будагов.
Ничего не знает или делает вид, что ничего не знает, насторожился Дронго.
– Он не мог вам позвонить, – терпеливо произнес Дронго, – его убили.
Банкир воспринял эту весть более спокойно, чем это можно было ожидать. Он только покачал головой.
– Хороших людей убивают. Какое время сейчас ужасное. Никому нельзя доверять.
Последняя фраза относилась явно к самому Дронго.
– Да, возможно, – согласился гость, – поэтому я прилетел лично, а не послал вместо себя кого-нибудь. Аркадий говорил мне, что вы самый надежный человек. И в случае его смерти советовал обратиться к вам.
– Конечно, конечно, дорогой. Пейте кофе, – непривычно засуетился вдруг банкир, – я сейчас вернусь. Извините меня.
Он поднялся со своего кресла и прошел в заднюю дверь, плотно затворив ее за собой. Во второй, внутренней, комнате его ждал светловолосый блондин лет сорока. Увидев вошедшего банкира, он кивнул головой.
– Это Дронго, – сказал блондин, – тот самый. Он не должен уйти отсюда живым.