Собчак. Часть 2. Народный депутат (Павел Смоляк)

Глава 8. «Давайте поспорим, что я стану депутатом!»

В самые первые демократические выборы за всю историю существования СССР не сразу поверили. До 1989 года – все знали – депутатами «избирались» исключительно самые достойные коммунисты и примкнувшие к ним беспартийные, но сочувствующие граждане.

Видимость демократии существовала. Внешне не придраться, только говорить о настоящем волеизъявлении граждан говорить не приходилось. Поэтому при декларировании новых правил выборов, рефлексирующих граждан не покидало ощущение, что власть традиционно напускает тумана и коварно дурит наивных демократических, и не их только, критиков правящей верхушки, обещая подарить глубоко больному Советскому Союзу оздоровительный плюрализм мнений.

Анатолия Собчака выборы и связанные с ними собрания, проходившие во всех республиках большого СССР, совершенно не волновали. Профессор за пятьдесят один год жизни добился, как ему казалось, всего. Он заведовал кафедрой во втором по значимости университете страны, подрастала младшая дочь, удалось переехать в новую трехкомнатную квартиру, но самое важное – Собчак оставался юристом, прекрасно знал цену советским законам и «весьма скептически оценил громоздкую и не слишком демократическую горбачевскую систему выборов.

Страна, однако же, бурлила. Профессиональные коллективы выдвигали кандидатов в народные депутаты. Неожиданно для Анатолия Собчака о его кандидатуре вдруг заговорили на собрании профсоюза юридического факультета Ленинградского университета.

Доцент Александр Сергеев, выслушав пространную речь председателя профессионального бюро, предупреждавшего, что все последние пятьдесят лет Васильевский остров в Верховном Совете представлял передовой рабочий Балтийского завода, наперекор общему мнению выдвинул кандидатом в депутаты Собчака.

«Сделал я это совершенно самостоятельно, никто меня об этом не просил, просто тогда я верил в то, что можно изменить нашу жизнь, а Собчак как раз тот человек, который способен что-то сделать для страны», – объяснил через несколько лет уже профессор Сергеев.

Помимо Собчака, на собрании выдвинули еще пять кандидатур. «Ничего, кроме удовлетворения, я не испытал: назвали – значит, я не последний профессор на факультете», – вспоминал Анатолий Александрович.

Ведущий собрания настаивал, что со всех точек зрения выгодней поддержать кандидата от рабочего класса, намекая, что все давно решено. Но его впервые не послушали. Исход голосования решила блестящая речь Анатолия Собчака. Он говорил о правовом государстве, правах человека, реформировании экономики, хозрасчете и самостоятельности республик – проще говоря, обо всем наболевшем. После этих слов большинство участников собрания склонились на сторону Анатолия Александровича.

С легкостью профессор прошел Конференцию трудового коллектива университета. Получив три четверти голосов, Собчак обогнал десятерых претендентов в кандидаты и один вышел на окружное собрание. Но победа в двух университетских этапах все равно оставила Анатолия Александровича равнодушным к предвыборной борьбе.

«Всерьез думать о том, что я действительно стану народным депутатом, я не мог. И так было до того момента, пока в университетском коридоре я не столкнулся с одним из городских партийных функционеров5. Мы давно знакомы, и он доверительно сказал мне:

– Зачем вам это нужно? Вы же умный человек и должны понимать, что никаких шансов на избрание у вас нет. Депутатом будет передовой рабочий с Балтийского завода. И не нужно напрасно терять время и силы.

И тут я понял, что во мне живо мальчишеское чувство лидерства:

– Давайте поспорим, что я стану депутатом!..

При свидетеле, вернее, при свидетельнице нашей беседы мы ударили по рукам. А поскольку рядом была женщина, то и спорили «по-мужски», на бутылку коньяка».

Отговаривали, не веря в успех, приятели. «Слушай, – говорили они, – ну неужели ты всерьез веришь в весь этот выборный бред? Никаких реальных выборов у нас в стране быть не может. Неужели ты не понимаешь, зачем введены окружные собрания? Тебя же вычистят за милую душу!»

Совершенно по другим соображениям «снять» Анатолия Собчака попытались некоторые преподаватели юридического факультета во главе с тем самым профессором Юрием Толстым. Эти «доброхоты» составили в Окружную избирательную комиссию по выборам кандидатов в депутаты письмо, в котором честно сообщили, что Собчак «нетерпим к критике, заносчив, в его выступлениях и предложениях много такого, что не основано на знании дела, а преследует лишь одну цель – выпятить самого себя, сработать на публику». Поэтому, резюмировали несогласные, Анатолий Александрович «не может и не должен представлять трудящихся Василеостровского района города Ленинграда на Съезде народных депутатов».

Перед отправкой заявления в избирком бумагу решили показать местному партийному комитету. В парткоме попросили не выносить ссор из избы, успокоив, что ставка сделана на рабочих Балтийского завода, а Собчака провалят на окружном собрании.

Заявление преподавателей ЛГУ, действительно, могло сыграть роковую роль в будущем Анатолия Александровича, но это лишь предположения. Не обращая внимания на козни профессора Толстого, он соображал, как пройти окружное собрание – дело на первый взгляд казалось безнадежным.

По действующим тогда правилам, на собрание от каждой выдвинувшей или поддержавшей кандидата организации приходят три человека, вне зависимости от численности организации. «Я знал, что у моих основных конкурентов по шестьдесят пять, шестьдесят девять таких организаций. Арифметика была не в мою пользу», – вспоминал Собчак.

По факту выходило, что за рабочего Балтийского завода намеривались проголосовать двести человек, а за профессора ЛГУ – трое. И тут Собчак нашел лазейку. Он знал, «что лишь половина участников окружного собрания – представители организаций, которые выдвинули или поддержали того или иного кандидата. Другая половина – допущенная в зал общественность, представители трудовых коллективов, люди, ответственные за свой выбор только перед своей совестью». «К ним я и решился апеллировать», – решил Анатолий Александрович.

Собрание проводилось в клубе (или Дворце культуры) Балтийского завода. Местные постарались на славу. Их кандидат был представлен на нескольких стендах, в руках рабочие держали лозунги поддержки балтийца, восхваляла простого работягу и местная многотиражка. «Избирателей» другого кандидата подвозили к заводу на специальных автобусах, тут же кормили вкусностями, разложенными на листах ленинградских газет, которые в этот день превозносили мудрого руководителя «из рабочих».

Новичок в политике, Собчак довольствовался одним стендом, на котором разместилась вырезка его интервью из вузовской газеты «Ленинградский университет» и от руки написанная студентом листовка.

Анатолию Александровичу выпал жребий выступать десятым. Всего претендентов одиннадцать. Каждому отведено десять минут на выступление и столько же на ответы на вопросы из зала. Впереди – несколько часов ожидания, которые Собчак использовал для подготовки предвыборного выступления. Вместе с этим Анатолий Александрович внимательно следил за конкурентами, оценивая преимущество и недостатки каждого, составлял в уме собственный рейтинг кандидатов.

Ближе к ночи подошла очередь Собчака.

Выйдя к микрофону, Анатолий Александрович полез в карман пиджака за тезисами, набросанными на листочке бумаги, но, подумав, не стал читать перед полусонным залом лекцию. На помощь к профессору пришел дух нобелевского лауреата Мартина Лютера Кинга.

«Призвав на помощь тень великого американского правозащитника, я сказал, что я тоже мечтаю, – вспоминал Анатолий Собчак. – Мечтаю о времени, когда не будет никаких окружных собраний и предварительных отборов кандидатов; о времени, в котором избиратели, придя на встречу, смогут сами определить кандидата и не будут толпиться у закрытых перед ними дверей, охраняемых дружинниками и нарядами милиции; о времени, когда продажные и некомпетентные министры вкупе с другими такими же руководителями перестанут доводить нашу жизнь до абсурда; о времени, когда министр мелиорации и водного хозяйства, закопавший в землю миллиарды, и министр финансов, скрывавший от народа громадный дефицит госбюджета, и председатель Верховного суда, сделавший карьеру, написав донос на своих коллег, – все они перестанут занимать свои кресла».

«Все это, – вспоминал будущий помощник и хулитель Собчака Юрий Шутов, – он говорил с академической неспешной искренностью». Спустя двадцать лет Валентина Матвиенко, губернатор Санкт-Петербурга в 2003—2011 годах, внезапно призналась: «Я была зампредом горисполкома Ленинграда, меня послали в Василеостровский район, чтобы поддержать рабочего с Балтийского завода. Но когда я услышала речь Анатолия Собчака, я была потрясена. Я тогда не стала выполнять поручение и поддержала Собчака».

В результате лидер выборной гонки занял лишь третье место (316 голосов). Вторым стал Анатолий Собчак (327 голосов), четвертым (289 голосов) – кочегар пансионата «Заря» Сергей Подобед. Большинство поддержало начальника участка Кронштадтского морского завода Владимира Рачина (427 голосов). Окружное собрание зарегистрировало четверых кандидатов.

Когда Собчак получил удостоверение народного депутата СССР, к нему в гости пришел тот самый «партийный работник», который отговаривал участвовать в выборах, и принес, как вспоминала Людмила Нарусова, «замечательный французский коньяк», который распили на троих.

В избирательной кампании Анатолий Собчак мог рассчитывать только на свои силы. Университет, по закону, выделил профессору 500 рублей, которые он должен израсходовать на агитацию. Государство предоставило на время бесплатный проезд в общественном транспорте в границах округа – и все.

Помощь сразу предложили журналисты из университетской многотиражки. Приходили ребята с Балтийского завода, другие, не имеющие отношения к ЛГУ. Но доверить кампанию Собчак мог только самым близким, своим ученикам, в чьей квалификации не сомневался. После просьбы помочь на выборах студены с радостью согласились и создали костяк штаба.

Среди самых активных молодых людей выделялся аспирант Дима Медведев. Будущий третий президент России стал негласным лидером команды помощников Анатолия Александровича.

«Мы занимались агитацией, – вспоминал Дмитрий Медведев, – ходили по улицам, афиши расклеивали, я там был, по-моему, одним из активных агитаторов. Во всяком случае, помню, как выступал на каком-то предвыборном митинге в качестве одного из главных представителей штаба».

К слову сказать, преуспели и два других аспиранта, помогавших Собчаку: Антон Иванов в 2005—2014 годах возглавлял Высший арбитражный суд, пока его не объединили с Верховным судом; Илья Елисеев занимает должность зампреда Газпромбанка.

Пока помощники обклеивали портретами Собчака весь Васильевский остров, Анатолий Александрович первым из советских политиков пошел прямо в народ. Собчак встал на ступеньки станции «Василеостровская» с мегафоном и агитировал за себя. Прохожие, десятки тысяч человек, останавливались и часами слушали яркого профессора. Оставались даже после ухода кандидата в депутаты и между собой обсуждали слова Собчака, услышанные несколько минут назад.

Иногда Анатолий Александрович приходил к Василеостровской, чтобы просто послушать, что о нем говорят обычные петербуржцы. «Немало узнал я интересного и о самом себе, – вспоминал Собчак. – Нетрудно было заметить, что кампания против меня ведется весьма целенаправленно. А с разоблачениями выступают одни и те же люди. Это или не в меру ревнивые команды соперников, или хмурые райкомовские работники».

Подслушивая, Собчак узнал, что ни одна студентка не сдает ему зачет, не переспав с ненасытным профессором. Не побрезговал даже собственной племянницей, которая хотела поступить на юридический факультет. Похотливый юрист сказал: отдайся, тогда поступишь. Листовки, распространяемые здесь же, обвиняли Собчака в участии в «теневой экономике», мол, обирает профессор-кооператор трудовой народ.

Однажды свидетельницей очередных баек об Анатолии Александровича стала Людмила Нарусова. В толпе, которая обычно томилась возле стенда кандидата в депутаты Собчака, внезапно закричала женщина: «Зачем вы верите Собчаку?! Он бессердечный! У него жена в больнице умирает, а он ей даже яблочка не принесет». Для достоверности дамы добавила: «В одной палате с моей дочерью лежит». Людмила Борисовна не выдержала, достала паспорт и всем показала: «Смотрите, я жена Собчака. Почему вы такое рассказываете? Пойдемте-ка в милицию, выясним, кто вы и почему…» Обличительница под общий хохот немедленно скрылась.

На многочисленных встречах Собчаку приходилось отвечать на тысячи вопросов. Ленинградцы спрашивали о наболевшем, а иногда сразу били словом в лоб:

– Скажите, а вы еврей?

– Нет, я не еврей. Скорее – жидомасон, – отшучивался Анатолий Александрович.

Помимо обыкновенных петербуржцев интерес к яркому профессору Собчаку возник у журналистов. Одни спрашивали о кооперации, которая входила в сферу его научных интересов, и тут Анатолий Александрович тоже был первым в стране. Другие, начиная издалека, заканчивали прозаическими вопросами: суть вашей программы?

«Мои предложения, – говорил Собчак в интервью газете „Ленинградский рабочий“ в марте 1989 года, – направлены на экономическое, правовое и социальное оздоровление общества. Хочу остро поставить вопрос об ответственности за нарушения законов. Буду бороться с опустошительными проектами вроде нашей дамбы, со всяческими привилегиями, за сокращение рабочего дня для женщин».

Еще красноречивей говорили за Собчака его листовки. В них он обещал «накормить людей» и «двигать вперед перестройку, не залезая в карман народа».

В первом туре, 26 марта 1989 года, Анатолий Собчак набрал большинство голосов (86 440, или 41,9%), но победить сразу не удалось. Впереди профессора и его команду ждал второй тур. Но Ленинград ликовал. Свершилось невозможное. Все функционеры КПСС, среди них – первый секретарь обкома Юрий Соловьев, проиграли выборы, даже на безальтернативной основе.

Народными депутатами СССР от Ленинграда в первом туре были выбраны рабочие Александр Мельников и Геннадий Быков, инженер Юрий Болдырев (победивший 1-го секретаря горкома), генеральный директор Института прикладной химии Борис Гидаспов и ректор Ленинградского инженерно-экономического института Анатолий Фатеев.

Перед вторым туром Анатолию Собчаку удалось настоять на непредусмотренных законом телевизионных дебатах. Владимир Рачин, прошедший с Собчаком во второй тур, на поединок согласился. Кандидаты дебатировали три с половиной часа. Невероятный подарок по нынешним временам.

В день очередных выборов Анатолий Александрович вместе с женой уехали за город. «И целый день не думали ни об этих проклятых выборах, ни о завтрашнем их результате», – вспоминал Собчак. Поздно ночью раздался телефонный звонок: победа! Анатолий Собчак победил, за него проголосовало 76,5% избирателей.

В этот же день ленинградцы избрали народными депутатами Валерия Петропавловского, Александра Демидова, профессора Политеха Анатолия Денисова, преподавателя военного училища Юрия Сычева и главного редактора журнала «Нева» Бориса Никольского.

Через месяц, после дополнительных выборов 19 мая 1989 года и последующего второго тура, к «ленинградской группе» присоединились молодой и популярный следователь Генпрокуратуры СССР Николай Иванов, капитан первого ранга в отставке Александр Щелканов, 24-летний выпускник экономического факультета ЛГУ Алексей Левашев и заместитель директора института имени Бехтерева Юрий Попов.

Еще несколько депутатов, среди которых, например, писатель Даниил Гранин, были избраны общественными объединениями. Позже, анализируя итоги выборов, Анатолий Александрович пришел к необычному выводу. Недемократичная избирательная система, когда депутатов от общественных организаций и Академии наук выбирает не народ, а сотрудники, стала, как не парадоксально, единственной дверью для многих известных в стране и критически настроенных к власти гражданских авторитетов, чтобы попасть на Съезд народных депутатов СССР. Иначе вряд ли мы когда-нибудь увидели на депутатской трибуне академика Андрея Сахарова и не услышали его слова, взбодрившие миллионы.

12 июля 1989 года главный коммунист Ленинграда Юрий Соловьев уйдет на пенсию, станет пенсионером союзного значения. Его кресло в Смольном займет народный депутат СССР Борис Гидаспов, впрочем, ненадолго.

Поражение на выборах, впрочем, не поубивало у городской коммунистической верхушки города командного гонора. Считая, что депутаты, среди которых были члены КПСС: Анатолий Собчак – один из них, должны на будущем Съезде народных депутатов не нести отсебятину, а продолжать исполнять линию партии, пригласили новоявленных парламентариев в Смольный для вводной беседы.

Юрий Соловьев назидательно, с высоты своих седин, прочел новичкам в политической жизни лекцию и, закончив, предложил, точно требовал, запомнить написанный в Смольном сценарий поведения на большом собрании в Москве и не отклоняться. Но, заметил Анатолий Александрович, «иных уже давно перегнало время, а они все еще сидят на руководящих постах». «Пришлось, – вспоминал он, – не слишком вежливо перебить первого секретаря: сценарий съезда будем писать мы, депутаты».

На следующий день депутаты собрались в Союзе журналистов – вотчине депутата Анатолия Ежелева (он в 2012 году погибнет под колесами автомобиля на Каменноостровском проспекте). В пристанище журналистов «свеженькие» народные избранники создали депутатский штаб, ведь для всех все было в новинку, приходилось пока держаться друг друга, чтобы не потонуть поодиночке.

Незадолго до открытия съезда в Ленинград нагрянул представитель московских демократов – Михаил Полторанин, бывший редактор главной газеты московского горкома, близкий к Борису Ельцину человек и будущий министр печати России. Столичный гость приехал, чтобы уговорить ленинградских депутатов создать на съезде команду настоящих единомышленников и наметить общую стратегию и тактику.

Полторанин вспоминал: «Выступил, сказал о цели приезда, о замыслах московской группы. Посыпались уточняющие вопросы и встречные предложения. Обстановка была доброжелательной. Тут вдруг поднялся лощеный господин и хорошо поставленным голосом начал меня отчитывать».

Не выдержал и сорвался Анатолий Собчак. В Полторанине он увидел типичного московского авантюриста и популиста, который красивыми словами пытается склонить глупых провинциалов к революции прямо на съезде. Несколько дней назад другими словами, но с той же манерой потерявшие связь с реальностью коммунистические бонзы чуть ли не в приказном порядке диктовали народным депутатам правила поведения на съезде. Теперь гонец из Москвы, о котором лишь можно сказать – менее противный.

Анатолий Александрович не мог согласиться с тезисами Михаила Полторанина по ряду причин. Самое главное – Собчак не считал себя оппозиционером. Полторанин – доверенное лицо Бориса Ельцина, его ближайший идеолог, а значит, жесткий оппонент Михаила Горбачева. Собчак тогда не видел альтернативы Михаилу Сергеевичу и только для поддержки его реформ в 1988 году вступил в КПСС.

За два часа дискуссии позиция Анатолия Собчака стала главенствующей. Полторанину ничего не оставалось, как согласиться с ленинградским профессором и проявить весь журналистский талант, попробовав выйти из воды, если не совсем сухим, то лишь немного обрызгав брюки.

«Каждый депутат должен оставаться сувереном, – констатировал Полторанин. – Но по одиночке мы ни на йоту не продвинемся в выполнении обещаний своим избирателям. Дело не в том, нравится нам или не нравится Горбачев. Он заложник аппарата ЦК. Я был на двух последних съездах КПСС и видел, как там нагло командуют чиновники этого аппарата. Они и Съезд народных депутатов СССР намерены превратить в подобие Съезда КПСС, чтобы мы только одобряли составленные ими в пользу номенклатуры проекты решений. А мы должны сами определять повестку дня работы съезда и предлагать свои решения».

Вскоре Собчак и Полторанин войдут в Координационный совет Межрегиональной депутатской группы, однако независимость Анатолия Александровича до последнего будет раздражать ельцинского министра.

Глава 9. Первый Съезд

Глава 10. Межрегиональная депутатская группа

Межрегиональная депутатская группа образовалась во многом как ответ «агрессивно-послушному большинству», которое на Съезде народных депутатов СССР прокатило многих видных демократов во время выборов в Верховный Совет и отклонило ряд их решений.

«Аппарат, – произнес с трибуны будущий мэр Москвы Гавриил Попов, – одержал, безусловно, свою победу, но, в общем-то, победить было нетрудно… здесь, в этом зале. Нам остается подумать об изменении позиций… Мы предлагаем подумать о формировании независимой депутатской группы и приглашаем всех товарищей депутатов, чтобы они к этой группе присоединились».

Приглашение Попова не побоялись принять многие народные депутаты. Анатолий Собчак был серди тех, кто пришел на организационное собрание МДГ, которое состоялось после съезда, 29—30 июля 1989 года.

В Дом кино пускали строго по спискам, но рядом со зданием на Васильевской улице собрались симпатизирующие депутатам москвичи. Мужчины и женщины стояли без плакатов и только аплодировали знакомым по телевизионным трансляциям съезда лицам.

Толпа, по свидетельству на тот момент будущего народного депутата России Виктора Шейниса, не расходилась все время, пока шло собрание. Одни люди сменяли других, площадь перед Домом кино все два дня была полна.

На конференции, которая, как утверждает биограф Бориса Ельцина, писатель Борис Минаев, сильно разозлила Михаила Горбачева и в которой приняли участие более 200 человек, кроме персональных вопросов – кто возглавит МДГ, планировалось выработать позицию по ключевым вопросам: ситуация в стране, отношения с властью и задачи депутатов от МДГ.

Следует оговориться, что четкого членства в депутатской группе не существовало. По подсчетам Виктора Шейниса, которому довелось присутствовать на первом собрании МДГ в качестве гостя, «твердых» членов группы насчитывалось не более 250 человек, а за ее предложения на съезде голосовали до 830 депутатов.

При голосовании в Координационный совет МДГ Анатолий Собчак набрал 107 голосов. Второе место. Первым (108 голосов) стал депутат Алексей Емельянов. Всего на двадцать мест в совет претендовали шестьдесят членов МГД. Несколькими часами ранее на собрании избрали сопредседателей группы. Ими стали Борис Ельцин, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Виктор Пальм и Андрей Сахаров.

Программные положения МДГ были закреплены уже на втором собрании, оно проходило 23—24 сентября 1989 года. Главные требования «оппозиции» озвучил Юрий Афанасьев: отмена 6-й статьи Конституции СССР, закрепляющей руководящую роль компартии в стране; изменение избирательной системы; закон о свободной прессе и новый Союзный договор.

Заслушав доклад Афанасьева, Анатолий Александрович дружески заметил, что его лично не покидает чувство общей недосказанности, а именно в сообщении Юрия Николаевича не прозвучало никаких идей, что делать с экономикой, которая тянула страну в глубокую яму. Но ответа на реплику не последовало. Продолжились выступления.

Доклады Галины Старовойтовой, Сергея Станкевича, Алексея Яблокова, Николая Травкина и других депутатов не вызывали у Собчака никаких вопросов, лишь сожаление, что все сказанное – обычные декларации о намерениях, в то время как идеи МГД, считал он, должны были стать в первую очередь конкретными законопроектами, вынесенными впоследствии на Съезд народных депутатов СССР.

Судьба межрегиональной группы, как всех объединений лидеров, закономерно печальна. За МДГ стояли миллионы граждан со всего СССР, но беда, группа не сумела выработать единой политико-экономической доктрины, определить свое истинное место в обществе и среди государственных институтов.

Радикальные идеи одних представителей МДГ сталкивались с умеренными предложения Анатолия Собчака, который, как и многие, в том числе Борис Ельцин, оставался членом КПСС и возлагал на Михаила Горбачева надежду на продолжение демократических реформ. Собчак полагал, что СССР может эволюционировать и совсем неправильно из МДГ создавать оппозиционную партию. Он на каждом заседании группы доказывал, что настоящая оппозиция Горбачеву не МДГ, а «агрессивно-послушное большинство» и предостерегал: став в оппозицию генсеку, МДГ лишь подыграет номенклатуре и «аффилированным» с ней депутатам.

На позициях Собчака твердо стоял Андрей Сахаров, что усиливало слова и предложения Анатолия Александровича. Академик раздражал советскую номенклатуру и точно был бы ею сожран, если бы не постоянное заступничество Горбачева, про которого Андрей Дмитриевич сказал: «Похоже, что нашей стране повезло – у нее появился умный руководитель».

Собчак сблизился с Сахаровым именно в МДГ. Полный идеями, академик высказывал одну мысль за другой, а Анатолий Александрович, профессор права, думал, как обернуть соображения Андрея Дмитриевича в юридическую форму.

Другая часть МДГ – яркий представитель – Галина Старовойтова – требовала признать группу оппозицией власти со всеми вытекающими обстоятельствами. Михаил Горбачев в книге «Наедине с собой» писал: «Я полагал, что большинство МДГ – нормальные люди, с которыми можно и нужно работать. Хотя там подвизались и ультрареволюционеры авантюристического склада, встречались и просто политические проститутки».

Со временем споры в МДГ превратились в ругань. Нервозная обстановка внутри способствовала массовому выходу депутатов из группы. Борис Ельцин, по словам Гавриила Попова, став не полноправным лидером, а одним из пять сопредседателей, обиделся и особо не проявлял к группе интереса, сосредоточившись в 1990 году на работе в Верховном Совете РСФРС, где стал, в отличие от МДГ, единственным председателем. Вдобавок ко всем проблемам МДГ в декабре 1989 года умер Андрей Сахаров – нравственный камертон демократов.

Академик сильно сдал сразу после заседания I Съезда народных депутатов СССР, где коммунистическое большинство организовало травлю. Его обвинили в клевете на Советскую армию. А после обличительных слов депутата Сергея Червонопиского, потерявшего на войне в Афганистане ноги, депутаты-коммунисты поднялись с насиженных мест и закричали: «Позор Сахарову!». Но половина депутатов съезда осталась на своих местах. Не посмел подняться Анатолий Собчак, его примеру последовали академик Игорь Спасский и митрополит Алексий. «Втроем мы сумели усидеть, сумели не поддаться стадному инстинкту ярости и агрессии», – вспоминал Анатолий Александрович.

В последний день I Съезда Андрей Дмитриевич вновь с боем пробился к трибуне. Сахаров подвел итоги съезда, не самые утешительные и обнадеживающие. Напомнил, что Михаил Горбачев был избран председателем Верховного Совета без «широкой дискуссии и хотя бы символической альтернативности». Сахаров заметил, что многие депутаты не готовы к законодательной деятельности, нарастает недоверие народа к советскому руководству.

Последние слова Андрей Дмитриевич произнес в выключенный микрофон. Сахаров возвращался на свое место под еле слышные аплодисменты сторонников. Когда зазвучал советский гимн, Андрей Сахаров, единственный из всех, не поднялся.

Известие о смерти Сахарова Анатолий Собчак встретил слезами. «Само присутствие Сахарова в политической жизни оказывало сдерживающее, урезонивающее влияние на всех, кто в ней подвизался, – писал он потом в парижском изгнании. – И, конечно же, раздражало и вызывало ненависть его номенклатурных оппонентов, бывших тогда еще в полной власти. Думаю, что поэтому его и убили. Я не верю в естественность смерти Сахарова – слишком она была неожиданной и очень кстати для его политических противников».

Межрегиональная депутатская группа прекратила свое фактическое существование после августовского путча 1991 года. На последнем, V Съезде, который прошел 2—5 сентября 1991 года, МДГ не собиралось.

Глава 11. «Тбилисский излом»

Как и большинство жителей СССР, Анатолий Собчак толком ничего не знал о драматических событиях в Тбилиси 9 апреля 1989 года. В «Правде» он прочел официальную версию произошедшего – о «столкновении советских войск с экстремистами» и вплоть до начала Съезда народных депутатов СССР о трагедии в грузинской столице более не думал.

«Правда» 10 апреля 1989 года сообщала: «В Тбилиси, у здания Дома правительства, в течение последних дней проходили митинги, которые были использованы группами экстремистов для нагнетания нездоровых настроений в городе и республике. В ночь на 9 апреля, после 21 часа, несмотря на принимаемые партийными, советскими и правоохранительными органами меры, обстановка на митинге стала резко осложняться и выходить из-под контроля. Митингующие призывали население республики к проведению забастовки, гражданскому неповиновению. Выдвигались лозунги националистического, антисоветского характера, разжигающие межнациональную рознь, содержащие призывы к ликвидации Советской власти в Грузии, созданию временного правительства республики и выходу ее из Союза СССР.

Лидеры так называемого «национально-освободительного движения Грузии» начали оглашать планы захвата власти, в толпе прозвучали угрозы расправиться с коммунистами и представителями власти.

На неоднократное обращение руководителей республики, видных деятелей науки и культуры, представителей общественности проявить благоразумие и разойтись митингующие не отреагировали, а организаторы митинга продолжали накалять страсти. Не вняли они и призыву выступившего перед собравшимися католикоса Грузии Илии Второго, проявив к нему грубость и бесцеремонность.

В этой ситуации с целью обеспечения общественной безопасности и предотвращения непредсказуемых последствий руководство республики приняло решение – прервать антисоветское, антиобщественное сборище, очистить площадь у Дома правительства.

Подразделения МВД и войск строго выполняли инструкции о неприменении оружия, о мерах предосторожности, особенно к женщинам и подросткам. Однако отдельные группы экстремистов, вооруженных камнями, палками, металлическими предметами, оказали яростное сопротивление. Их действия вызвали в толпе давку, в результате которой погибло 16 человек. Несколько десятков получили травмы различной степени. Пострадали и 75 военнослужащих и сотрудников милиции. Раненым оказана срочная медицинская помощь.

Для расследования причин трагических последствий указанных событий образована правительственная комиссия во главе с Председателем Совета Министров Грузинской ССР З. А. Чхеидзе».

Разгон демонстрации в столице Грузии, как и сама демонстрация, для советской власти не стало событием, выходящим за рамки обычной политической жизни национальных республик после провозглашения перестройки.

Волнения в республике начались в конце 1988 года, но местные власти уверяли центр, что держат ситуацию под полным контролем. Отчасти все было так: демонстрация в центре Тбилиси то начиналась, то заканчивалась, но численность протестующих постоянно росла.

7 апреля 1989 года грузинские власти сообщили в Москву, что обстановка в республике обострилась и практически выходит из-под контроля местных властей. Вечером этого же дня в Тбилиси было направлено подразделение внутренних войск, ранее переброшенное в Армению из того же Тбилиси. «Положение контролируется. В вашем приезде необходимости нет», – сообщили грузинские власти в ответ на звонок Эдуарда Шеварднадзе.

За шесть часов до трагедии из Тбилиси сообщали: «Обстановка продолжает оставаться напряженной», однако «в целом ЦК КП Грузии, правительство, местные партийные и советские органы владеют ситуацией, принимаются меры по стабилизации обстановки».

В ночь на 9 апреля ситуация, как позже докладывали грузинские власти, «стала накаляться экстремистами до предела». В этих условиях местное руководство вынуждено было применить силу и разогнать 15-тысячный митинг у Дома правительства.

Впрочем, до начала агрессии власть, в том числе духовенство, ставшее на сторону номенклатуры, попросила толпу разойтись, но собравшиеся остались на площади. «В их генах уже не было страха, посеянного репрессиями, – рассуждал позже Эдуард Шеварднадзе. – Не было страха – ярость оказалась сильнее, потому что поверившие в перестройку люди убедились: в 1989 году против них действуют теми же методами, что и против их отцов в 1956-м».

В итоге «подразделениями МВД и войск ЗВО огнестрельное и холодное оружие не применялось. Строго выполнялись инструкции о бережном отношении к женщинам и подросткам». Митингующие, в свою очередь, «применяли палки и камни», «более того, в толпе было немало провокаторов, которое применяли холодное оружие».

16 апреля, через неделю после драмы в Грузии, на специальном заседании Политбюро ЦК КПСС Эдуард Шеварднадзе доложил о предварительных выводах грузинской комиссии. Главный предварительный итог: к применению силы для разгона мирной демонстрации в Тбилиси не было никаких оснований. Но информация, как и другая, касающаяся событий 9 апреля 1989 года, осталась под грифом «совершенно секретно» и всеми способами продолжалась замалчиваться.

Советское руководство никак не могло допустить, чтобы тбилисская история стала поводом для обсуждения на Съезде народных депутатов СССР. 23 апреля шестеро народных депутатов опубликовали в «Московских новостях» письмо, в котором утверждалось, что жертвы демонстрации в Тбилиси – результат применения «саперных лопаток» и «газа».

Еще до начала работы съезда, во время встречи глав региональных делегаций с членами правительства, один из новоизбранных депутатов предложил почтить минутой молчания погибших в Тбилиси 9 апреля. Ведущий встречи, сославшись на то, что за последние месяцы в стране произошло много соразмерных, а и то более драматичных человеческих ужасов, при помощи большинства быстро забаллотировал предложение о минуте молчания.

Казалось, тема закрыта, но в день съезда к трибуне прорвался 60-летний латышский врач Вилен Толпежников и в микрофон прокричал: «Прежде, чем мы начнем заседание, я прошу почтить память погибших в Тбилиси». Депутаты, в том числе из КПСС, были вынуждены подняться. Затем латыш строго произнес: «Требую назвать тех, кто отдал приказ об избиении мирных демонстрантов в Тбилиси 9 апреля!». «С такого символического эпизода начался съезд», – написал потом Анатолий Собчак.

Следом за Толпежниковым на трибуну стали подниматься другие депутаты, но говорили только о Тбилиси и задавали один и тот же вопрос: кто отдал приказ на подавление митинга. Конец спорам положил Эльдар Шенгелая, известный режиссер и один из лидеров грузинского оппозиционного «Народного фронта», предложивший создать комиссию по расследованию событий в Тбилиси. Демонстративно за решение выступил Михаил Горбачев.

Специальная комиссия Верховного Совета СССР должна была расставить все точки над i. Безмерное доверие к народным депутатам располагало к тщательному расследованию событий 9 апреля 1989 года. Анатолий Собчак, успевший «засветиться» на съезде, в первоначальный (привычно согласованный лишь с верхушкой КПСС) состав комиссии, составленный Рафиком Нишановым, первым секретарем ЦК Компартии Узбекской ССР6, не попал.

Предполагалось, комиссию возглавит первый секретарь правления Союза писателей СССР Владимир Карпов. Против кандидатуры выступил соавтор «Блокадной книги» Алесь Адамович: «Надо, чтобы комиссия была абсолютно незаинтересованная, абсолютно объективная. Карпов не может быть такой объективной фигурой, и вот по каким причинам. Во-первых, он член ЦК, а значит, напрямую будет подвержен давлению со стороны тех партийных деятелей, которые так или иначе повязаны. Он человек в прошлом военный7, человек с особым любовным отношением к военным, поэтому он не может быть объективным здесь».

Съезд согласился.

На место председателя сразу предложили председателя Совета Министров Казахской ССР Нурсултана Назарбаева, который, по словам Анатолия Собчака, «запомнился депутатам своим независимым и резким по содержанию выступлением, направленным против произвола центральных органов власти – министерств, ведомств и центрального правительства в отношении республик».

Назарбаев, однако, взял самоотвод, пояснив, что избран первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, и поэтому не сможет уделить должного внимания работе в комиссии.

Тупиковую ситуацию разрешил журналист из Вильнюса Витас Томкус, предложивший аннулировать весь состав комиссии и выбрать новую. Томкуса поддержал Эльдар Шенгелая, заявивший, что комиссии нужны юристы, а не «рабочий, колхозник и интеллигент». Тут-то впервые и прозвучало имя профессора права Анатолия Собчака и его коллеги Александра Максимовича Яковлева.

В результате голосования в состав комиссии попали, среди прочих, академик Наталья Бехтерева, известный публицист и писатель Генрих Боровик, замминистра обороны СССР генерал армии Владимир Говоров, академик Дмитрий Лихачев, полковник Вилен Мартиросян, председатель КГБ Казахской ССР Виктор Мирошник, митрополит Питирим (Константин Нечаев), один из лидеров московских демократов Сергей Станкевич, Вилен Толпежников. Всего 24 депутата, включая Собчака.

Выбрать председателя надлежало членам комиссии. На предварительном заседании комиссии Анатолий Александрович предложил свое видение парламентского расследования. Когда дело дошло до голосования по кандидатуре председателя, ни у кого не было сомнений. За Собчака проголосовали единогласно. В заместители ленинградскому профессору определили отставного генерала Александра Голякова, эстонского инженера Хардо Аасмяэ и Витаса Томкуса.

Через полторы недели после заседания I Съезда народных депутатов СССР «комиссия Собчака» в усеченном составе отправилась в Тбилиси. Примечательно, все депутаты летели обычным рейсом «Аэрофлота», а генерал Говоров воспользовался служебным самолетом Министерства обороны СССР.

Идея посетить сначала грузинскую столицу, а после продолжить опросы и сбор свидетельств и документов в Москве, принадлежала Собчаку. Некоторые депутаты заартачились и предложили обратный вариант, казалось, так оно логичней. Анатолий Александрович настоял на своем и доказал, что начать следует именно с Тбилиси, чтобы члены комиссии не смотрели на трагедию «московскими» глазами, иначе, полагал Собчак, «расследование невольно зашло бы в тупик».

В Грузии Собчак в первую очередь по документам и по свидетельствам участников и очевидцев событий восстановить в мельчайших подробностях реальную картину происшедшего. «К этому времени в средствах массовых информации, как в нашей стране, так и за рубежом, появилось множество леденящих душу подробностей и сюжетов по тбилисским событиям: о том, как солдаты саперными лопатками добивали женщин, о том, как парашютисты были сброшены прямо на площадь, о том, что натуру грузовиками вывозили трупы и т. д. и т. п. Необходимо было очистить реальный ход событий от мифических и фантастических, в том числе умышленно распространяемых и нагнетаемых, наслоений», – размышлял Анатолий Александрович в самолете.

Из тбилисского аэропорта картеж из правительственных «Волг» доставил народных депутатов в столичный пригород, прямиком на территорию государственных дач, где членам комиссии предстояло жить и работать весь период расследования.

Анатолий Собчак сразу определил регламент работы комиссии. По его настоянию депутаты сосредоточились исключительно на расследовании, игнорировали приглашения знакомых и не покидали пределы дачи, а при необходимости – не в одиночку.

Анатолия Александровича усердно зазывал в гости ректор Тбилисского университета, но Собчак оставался верен своим словам. «Какое-либо общение на частной почве должно быть нам заказано. Чтобы это не было расценено как влияние на нас. И чтобы не было попыток оказать на комиссию какое-либо влияние», – объяснил он коллегам.

Несмотря на регалии и статусы, депутаты ответственно подошли к расследованию событий 9 апреля. Работа комиссии начиналась в десять утра в зале Президиума Верховного Совета Грузии, куда народные избранники добирались на неприметных микроавтобусах.

Единственный перерыв – полтора часа на обед, далее – продолжение работы до самого вечера. На дачу депутаты прибывали к семи-восьми часам вечера и «уже без посторонних обсуждали полученную информацию, анализировали показания очевидцев, планировали завтрашний день, просматривали видео и кинозаписи».

В первый день работы члены союзной комиссии встретились с коллегами из грузинской комиссии по расследованию апрельской драмы. Собчак вспоминал, что грузины отнеслись к гостям сначала настороженно и даже неприязненно. Не могли никак понять, зачем еще такая же комиссия из центра – от недоверия или со специальным заданием.

Злые сомнения грузинских парламентариев быстро развеялись в ходе совместной работы двух комиссий. Отношения потеплели, когда грузинским депутатам разрешили участвовать во всех собраниях комиссии «из Москвы», стали использовать информацию и наработки, добытые в ходе республиканского расследования. Тесное сотрудничество, с одной стороны, позволило быстро разрешить спорные моменты, с другой стороны, констатировал Анатолий Александрович, «по ряду вопросов различия в оценках сохранились».

Несколько дней по вечерам комиссия пересматривала запись оператора КГБ. Выбрав отличную точку для съемки, неизвестный чекист зафиксировал на пленку все мельчайшие подробности событий у Дома правительства Грузии с девяти вечера 8 апреля до пяти ночи 9 апреля, когда площадь полностью опустела. Для сравнения депутаты пересмотрели записи, сделанные любителями и кинематографистами.

Внимательнее всех изучал пленки Анатолий Собчак и, наедине, закрыв глаза, полностью погружался в те страшные события, словно сам был участником демонстрации. «Кажется, – вспоминал он, – людей на площади от тебя отличает только одно: они еще не знают, чем все это закончится. Они возбуждены, на их лицах вся палитра чувств – от радости до тревоги. А потом – ужас, ужас…»

Исключительно для Собчака и генерала Сергея Голякова были открыты для просмотра и изучения секретные шифрограммы и донесения, бумаги КГБ, Совета Министров, военные, ЦК Компартии Грузии.

Вместе с остальным членами комиссии Анатолий Александрович опросил руководителей республики, партии и всех остальных, кто непосредственно был причастен к принятию решений и воплощению их в жизнь. Удалось поговорить с простыми жителями Тбилиси, фельдшерами скорой и врачами больниц, солдатами и офицерами, их женами, милиционерами, православными клириками, политиками самой разной идеологической принадлежности.

После рассказа на местном телевидении о работе «комиссии Собчака» горожане требовали встречи с «москвичами» и просили их выслушать. «Нас поразило, – удивлялся Анатолий Собчак, – ни один из десятков и сотен людей, с которыми мы встречались в Тбилиси, не сказал доброго слова о руководителях республики. Зато немало было сказано о взяточничестве, коррупции, мафиозной организации власти».

Специальная для опроса военных, которые разгоняли демонстрацию, комиссия выбралась в парашютно-десантный полк. «Тут же выясняем: да, саперные лопатки были применены. Десантники убеждают нас, что другого способа выполнить приказ у них не было. А начальство (генералы Игорь Родионов и Виктор Самсонов. – П. С.), этот приказ отдавшее, наличие лопаток отрицает», – подытоживал Собчак.

Через неделю расследования в Тбилиси Собчак подвел первые итоги работы комиссии. «С большим облегчением мы смогли сделать вывод о том, что не было ни грузовиков с трупами, ни женщин, зарубленных лопатками или с разрубленной саперной лопаткой грудью. Не было и солдат, которые гнались за жертвами вплоть до гостиницы „Иверия“ и там уже их добивали», – вспоминал Анатолий Александрович.

До окончательных выводов было еще далеко. В расследовании пришлось сделать паузу.

Работу начал Верховный Совет СССР, в состав которого входили многие члены комиссии, в том числе Анатолий Собчак.

Первое заседание комиссии после перерыва произошло только в конце июля 1989 года, до этого депутаты были заняты утверждением нового состава правительства. У комиссии в Москве появился свой штаб. Власти выделили помещение в Манежном переулке. «Это было удобно, – вспоминал Собчак, – если выдавалась пауза в Верховном Совете, через пять минут я мог уже заниматься делами комиссии».

В Москве члены комиссии начали работу с изучения документов КГБ, ЦК КПСС, МВД и Министерства обороны. Никаких препятствий. Чиновники, сотрудники МВД и Минобороны исправно посещали слушания комиссии, чего нельзя было сказать о первых лицах государства. Непосредственные столичные «авторы» расправы 9 апреля – Егор Лигачев и Виктор Чебриков – от встречи с депутатами всячески уклонялись.

После нескольких неудачных звонков в приемные членов Политбюро Собчак, не желая прерывать расследование, написал записку Михаилу Горбачеву, в которой весьма в ультимативной форме потребовал немедленной явки уклонистов на слушания комиссии.

«В случае, – говорилось в записке, – если в ближайшие два дня указанные лица (Лигачев и Чебриков. – П. С.) не предстанут перед комиссией, мы вынуждены будем прекратить свою работу, завершить ее и записать в своем заключении, что эти лица от явки для дачи объяснений комиссии уклонились, и на них будет возложена вся связанная с этим политическая ответственность».

Из приемной секретаря ЦК КПСС Виктора Чебрикова позвонили на следующее утро. Сначала формальный разговор с помощником, затем трубку взял сам экс-председатель КГБ8. Чебриков быстро согласился на встречу, которую Анатолий Александрович назначил на одиннадцать часов.

Вторым, буквально через пятнадцать минут, Собчаку позвонил Егор Лигачев. Обменявшись любезностями, мужчины договорились на встречу в половину третьего.

Разговор с каждым высокопоставленным партийцем длился более трех часов. «Оба то давали не вполне четкие ответы, то много и подробно рассуждали на общеполитические темы и предпочитали уходить от острых вопросов», – описывал «допрос» Собчак.

Обычно эмоциональный Егор Кузьмич, фактически второй человек в стране, на вопросы депутатов отвечал спокойно, дозировано, будто находился не в кругу коллег, а на допросе фашистских карателей.

Ему с неохотой пришлось признать, что 7 апреля 1989 года он действительно собрал в ЦК совещание по поводу не стихающего митинга в Тбилиси. Протокол встречи не велся; собравшиеся, среди них министр обороны СССР Дмитрий Язов и председатель КГБ Владимир Крючков, «просто обменялись мнениями» и решили перебросить войска в Тбилиси. «Мы дали определенную силу, с тем чтобы она могла на месте решить, что делать», – пояснил коллективное решение уже Чебриков.

Депутаты выяснили, что 8 апреля в ЦК прошло еще одно заседание, протокол собрания опять не велся, как полагал Собчак, специально, ибо «круговая порука безответственности гарантирует бюрократической системе успех при любом развитии событий». После всех сомнительных совещаний Егор Лигачев внезапно ушел в отпуск.

«Итак, – подытожил Собчак, – решение никак не зафиксировано, а двое участников того совещания (1-й замминистра внутренних дел Василий Трушин и Дмитрий Язов) немедленно отправляются это решение выполнять. И действуют весьма энергично». Кроме этого, в известность о принятом решении не были поставлены ни Михаил Горбачев, отсутствующий в СССР (был в Англии), ни председатель правительства Николай Рыжков, так как, следовало из объяснений Лигачева, по правилам Политбюро подобные вопросы в ведение премьер-министра не входят, хотя Рыжков входил в состав Политбюро.

Позже к Анатолию Александровичу придет мысль, что трагедия в Тбилиси – «результат бессознательного инстинкта самосохранения Системы». Развязав бойню военных с мирными гражданами, выдав их за экстремистов, рассуждал Собчак, консервативная часть Политбюро попыталась спровоцировать «такое обострение событий, которое могло бы привести к сворачиванию перестройки» и «к смене лидера или, по крайней мере, к отрыву его от народных масс». «Горбачев сумел усидеть в седле, но атмосфера недоверия между ним и широким фронтом демократии все же возникла», – подытожил он.

Эдуард Шеварднадзе, больше всех из министров переживающий за произошедшее в Тбилиси, рассказал депутатам, что 9 апреля прибыл в грузинскую столицу и сразу стал выяснять подробности применения военными отравляющих веществ. Военные долго твердили, что они не применялись, и только когда врачи доказали, что у людей, бывших на площади, явные признаки отравления сильнодействующими химическими веществами, военные признали применение сначала различных модификаций «Черемухи», а потом и газа «Сирень».

Встреча с Лукьяновым ничего нового не дала.

Последним перед членами комиссии выступил Михаил Горбачев. С ним депутаты беседовали около часа. Генсек сказал, что Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось, и не смог вспомнить, кто ему доложил о положении дел в Грузии. Только спустя двадцать лет Михаил Сергеевич нашел необходимые слова, исключив свою вину: «В апреле 1989 года грузинское партийное руководство предпочло диалогу и практической работе с людьми разгон массового митинга силой военных, который был за спиной высшего руководства страны тайно санкционирован местными властями и некими „соответствующими инстанциями в Москве“».

Расследование подошло к концу. Анатолию Собчаку предстояло написать заключение и готовить доклад на Съезде народных депутатов. После обобщения всех выводов, которые ни у кого из членов комиссии не вызывали сомнения, была сформирована редакционная группа: Борис Васильев, Олег Газенко, Александр Голяков и Александр Яковлев, а также Витас Томкус из Литвы и Хардо Аасмяэ из Эстонии.

В подмосковном пансионате «Красная Пахра» группа в течение десяти дней «спорила над каждым словом». «Было это так, – вспоминал Собчак. – Мы поделили между собой разделы заключения, и каждый написал свой. Потом обсуждение каждой фразы, каждого слова. И – новая редакция. И вновь обсуждение. Здесь, выверяя каждый оттенок мысли, мы, как прачка воду из белья, выжимали эмоции и двусмысленности, вымеряли логику и шлифовали стиль».

Итоговое заключение подписали все члены комиссии.

Отчет Анатолий Собчак планировал зачитать на Съезде народных депутатов, который открылся 12 декабря 1989 года. Но сразу возникли непредвиденные сложности.

С самого утра в вестибюле и зале Дворца съездов депутаты в военной форме распространяли листовки, в которых подчеркивалось, что «по данным экспертов ООН, а также множества комиссии НИ НА ОДНОМ ТЕЛЕ погибших в Тбилиси 9 апреля 1989 года КОЛОТЫХ, РУБЛЕНЫХ, РАЗМОЖЕННЫХ РАН НЕТ! Ужасы с окровавленными лопатками – вымышлены».

Затем ведущий собрания Анатолий Лукьянов предложил перенести доклад на следующий съезд, скорее всего, чтобы дать партийным работникам и военным подготовить аргументы против независимого расследования, чтобы полностью снять с себя вину за гибель двадцати человек. Но члены комиссии и Собчак, в частности, настояли на включении «своего» вопроса в повестку дня.

Лукьянов не отступал и предложил тогда дать слово главному военному прокурору. «Я ответил, – вспоминал Анатолий Александрович, – что не вижу в том смысла, поскольку съезд поручал провести расследование своей комиссии, а не прокуратуре, и есть разница между парламентским расследованием и обычным следствием».

Съезд принял решение после доклада Собчака (23 декабря) заслушать главного военного прокурора Александра Катусева9 (24 декабря).

Выступление генерала Катусева прогнозируемо свело к оправданию всех действий партийных органов и военных. Прокурор признавал наличие саперных лопаток и газа, которым травили митингующих, но причиной смерти 18 человек на площади перед Домом советов в Тбилиси «стала только давка».

Не дослушав речь прокурора, зал покинула грузинская делегация, депутаты из МДГ и Прибалтики. Остальные дослушали и наградили Катусева аплодисментами. «Ему аплодировали так горячо, с такой нескрываемой мстительной радостью, с какой еще недавно в том же зале встречали шельмование академика Сахарова», – вспоминал Эдуард Шеварднадзе.

Михаил Горбачев поблагодарил генерала и, когда тот сошел с трибуны, объявил перерыв и встретился с депутатами из Грузии, которые отказывались далее принимать участие в работе съезда. Генсек пообещал грузинским парламентариям, что в основу постановления съезда лягут материалы «комиссии Собчака», а не аргументы главного военного прокурора.

Предложив пряник, не забыл Михаил Сергеевич о кнуте, проигнорировав просьбу Шеварднадзе выступить перед депутатами. Отказ в слове Эдуард Амвросиевич воспринял как наступление диктатуры и уход от демократических реформ. Тем же вечером он написал заявление об отставке, но остался еще на год министром, посчитав, что первое лицо в государстве его услышало.

Михаил Горбачев сдержал обещание, данное грузинской делегации. Народные депутаты без долгих споров приняли постановление на основе доклада Анатолия Собчака. Съезд осудил применение насилия против демонстрантов 9 апреля 1989 года в Тбилиси и поручил Президиуму Верховного Совета СССР направить предложения парламентской комиссии на рассмотрение соответствующих органов. Депутаты проголосовали за показ по первой программе телевидения фильма-хроники тбилисских событий, снятого оператором КГБ.

«К сожалению, – писал Анатолий Собчак, – ни одно из этих решений съезда выполнено не было. Характерна и судьба следствия по тбилисскому делу – оно закончилось ничем. Прокуратуре, в конечном счете, не удалось обнаружить и привлечь к ответственности ни одного вооруженного боевика или экстремиста, о которых говорил в своей речи на съезде военный прокурор, но одновременно ушли от ответственности и те партийные и государственные деятели, а также генералы и офицеры, виновные в убийстве беззащитных людей, которые были поименно названы в заключении парламентской комиссии. Как всегда водилось при коммунистическом режиме – концу в воду».

После съезда заключение «комиссии Собчака» официально не отважилась печатать ни одна газета. Анатолию Александровичу пришлось вновь обращаться к первому лицу страны, чтобы опубликовать в «Известиях» хотя бы небольшое сообщение о выводах комиссии и постановление съезда.

Доклад Собчака был скрыт от широкой общественности, но народные депутаты СССР – все секретари ЦК и члены Политбюро – с заключением комиссии могли ознакомиться полностью. Разумеется, никого из высших партийных бонз не волновали 18 погибших, но роль Лигачева, хоть и косвенная, в их гибели стала хорошим компроматом на всесильного Кузьмича.

Непробиваемый Лигачев пошел в наступление. На февральском пленуме КПСС в 1990 году он вновь вернулся к событиям в Тбилиси 9 апреля 1989 года. Выступая перед товарищами по партии, Егор Кузьмич внезапно стал противоречить собственным словам, сказанным во время слушаний парламентской комиссии.

На «комиссии Собчака» Лигачев, как известно из доклада, утверждал, что никакого официального совещания Политбюро по событиям в Грузии не было, кроме «обмена мнений» 7 апреля, а утром 8 апреля он ушел в отпуск и о трагедии в Тбилиси узнал по телевизору. Однако из новых объяснений следовало, что заседание все-таки было, в нем участвовали Горбачев, Рыжков, Шеварднадзе и Яковлев, вернувшиеся из Лондона.

Изменив показания, Лигачев разделил вину за события в грузинской столице между всеми, став не единственным, а одним из нескольких высокопоставленных лиц СССР, на совести которых гибель мирных жителей. Впрочем, на этом Егор Кузьмич не остановился и написал книжку «Тбилисское дело» (всего 96 страниц), в которой удивленно сообщил читателю, что Собчак пробыл в партии всего три года и этот факт, поразивший его, «вполне вписывается в облик того Собчака, за которым тянется „тбилисский след“».

Анатолий Александрович уже в своей книге «Тбилисский излом» бывшему старшему товарищу ответил: «Что же касается „тбилисского следа“ Собчака – то это прежде всего такой простой, но так и не дошедший до сознания лигачевых вывод: за лозунги, призывы и демонстрации против существующей власти нельзя не применять насилие, не тем более убивать».

Последний откровенный публичный диалог между Собчаком и Лигачевым произошел на XXVIII Съезде КПСС (июль 1990 года). Егор Кузьмич баллотировался на должность заместителя Генерального секретаря партии и Анатолий Александрович воспользовался ситуацией и вновь спросил Лигачева, где он был честен: отвечая на вопросы парламентской комиссии или на февральском пленуме. «Я до сих пор прав, – ответил Лигачев. – Я очень сожалею и извиняюсь перед грузинскими товарищами, что у них произошла такая трагедия… Это я говорю по-человечески и глубоко переживаю… Это даже на всю жизнь останется, но мы, члены Политбюро… не причастны к этому чрезвычайно трагическому событию».

В марте 1991 года прокуратура СССР вновь вспомнила о «тбилисском деле». Генеральный прокурор Николай Трубин направил депутатам Верховного Совета СССР информационное письмо, в котором замысловатым юридическим языком сообщал о результатах расследования уголовного дела в отношении военных и милиционеров, в том числе должностных лиц обоих министерств, виновных, по мнению «комиссии Собчака», в гибели 18 человек 9 апреля 1989 года в Тбилиси. Все уголовные дела, сообщалось в письме, закрыты за отсутствием в действиях расследуемых лиц состава преступления.

Никто из высших должностных лиц СССР свои посты не потерял.

9 апреля 2004 года в центральном тбилисском парке «Имени 9 апреля» президент Грузии Михаил Саакашвили открыл памятник Анатолию Собчаку. Памятник, изготовленный в Санкт-Петербурге, представляет собой бюст по пояс, установленный на высоком постаменте, на котором на русском и грузинском языках начертано «С благодарностью – грузинский народ».

Глава 12. «Плачущий большевик»

Анатолий Собчак никогда специально не искал конфликта с союзным премьером или другим важным чиновником. Просто-напросто профессора раздражал непрофессиональный метод работы Николая Рыжкова, ответственного за судьбы миллионов граждан СССР. «Тот, кто уже причислен к лику номенклатуры, может преспокойно провалить одно дело за другим», – язвительно отмечал Анатолий Александрович.

Николай Рыжков вступил в КПСС после XX Съезда, на котором Никита Хрущев развенчал культ личности Иосифа Сталина, а будущий премьер услышал «голос партии». За тридцать лет Рыжков дослужился до члена Политбюро, причем перепрыгнул «кандидатскую» ступень.

В 1985 году Николай Иванович сменил на посту председателя правительства СССР 80-летнего Николая Тихонова и к первой стычке с Анатолием Собчаком четвертый год без видимых удач оживлял «завод по имени „Совет Министров“».

Николай Рыжков практически не владел даже азами экономики, а непрофессионализм премьера бросался в глаза любому, кому приходилось сталкиваться с работой союзного правительства. Личный врач последних четыре генсеков и министра здравоохранения СССР (1987—1990) Евгений Чазов чертыхался в мемуарах: «С ужасом вспоминаю многочасовые дискуссии на заседаниях Совета Министров в последние годы, когда их вел Рыжков. Вопросы, которые выносили на обсуждение, хотя и готовились месяцами, оказывались в конце концов плохо подготовленными, непродуманными. Находившийся под воздействием своих помощников, Рыжков высказывал вначале одни мнения, которые через шесть месяцев или год представлялись уже в совершенно другом виде».

О непрофессионализме Николая Рыжкова говорили цифры. Академик Леонид Абалкин – его в июле 1989 года в правительство пригласил лично премьер, но к советам известного экономиста так и не прислушался – констатировал: «В декабре 1989 года произошло абсолютное снижение объемов промышленного производства. Оно продолжалось весь 1990 год и еще стремительнее ускорилось в 1991 году. Это по внешним признакам означало вступление страны в экономический кризис».

Еще немного цифр: фактический дефицит бюджета СССР в 1989 году составил 91,8 млрд рублей – 10% валового национального продукта. Государственный внутренний долг с 141,6 млрд рублей в 1985 году вырос до 398,2 в 1989 году. «Рубль, – писал Абалкин, – стал резко обесцениваться и постепенно престал выполнять присущую ему функцию средства обращения. Он оказался неспособным нормально обслуживать процесс развития рынка».

Несмотря на все неудачи, Николай Рыжков оставался на своем месте и пользовался устойчивой популярностью в народе. И если бы не скандал вокруг кооператива «АНТ», о котором раструбил на весь Советский Союз Анатолий Собчак, Рыжков не просто сохранил пост премьера, а мог стать самым реальным преемником Михаила Горбачева, теряющего поддержку населения.

11 января 1990 года на подъездных путях железнодорожного вокзала Новороссийска была задержана партия товаров на двенадцати платформах. Товар, предназначенный для вывоза за рубеж, был задекларирован как тягачи. При осмотре платформ обнаружилось, что под хорошо накрытым брезентом находится партия (двенадцать) танков «Т-72».

Николай Рыжков узнал о наличии танков в порту Новороссийска в конце декабря 1989 года из телеграммы первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС Ивана Полозкова. В этой же телеграмме Полозков уточнял, что по документам танки отправляет за рубеж государственно-кооперативный концерн АНТ.

«В нашей стране до сих пор не только танк или самолет – ни один патрон не мог быть переправлен через границу без соответствующего разрешения правительства и, более того, моего лично. А тут – целых двенадцать современных танков и почти что контрабандно!» – сокрушался Рыжков, однако по каким-то своим причинам ничего не предпринял и дожидался, пока о наличии «контрабанды» танков узнает весь мир.

О кооперативе «АНТ» (Автоматика/Авиация. Наука. Технология/Техника) Николай Рыжков, если ему верить, узнал в январе 1989 года от своего ушлого заместителя Владимира Каменцева. (Важным будет сказать, Анатолий Собчак добьется его увольнения, доказав, что вице-премьер, отвечающий за экономику, щедро раздавал государственные должности многочисленной родне.) «Я не увидел ничего плохого в том, чтобы поддержать деловую и оборотистую государственно-кооперативную структуру», – вспоминал Рыжков.

К этому времени АНТ работал второй год и первый – по заданиям ЦК КПСС. Во главе кооператива стоял бывший сержант 9 ГУ КГБ (обеспечивало охрану первых лиц государства) Владимир Ряшенцев. Из объяснений Каменцева: АНТ выглядел предприятием, «которое было готово взять на себя продажу за границу промышленных отходов или сверхплановой продукции, а на вырученные суммы закупать там товары народного потребления».

В марте 1989 года Каменцев доложил Рыжкову, что АНТ прошел тщательную проверку Шестого сектора Экономического отдела Управления делами Совета Министров СССР – говоря сегодняшним языком, экономической службы безопасности страны, состоящей из бывших сотрудников КГБ.

С этих пор Николай Рыжков давал своему заму конкретные задания, которые он реализовывал через АНТ. «Ну, например, поручал купить технологические линии для производства одноразовых шприцев и партии самых шприцев», – пояснял премьер.

Анатолий Собчак занялся вплотную «делом АНТа» после скандальных публикаций в советской прессе в январе 1990 года. Собчака меньше всего заботила «контрабанда» танков, как волновали возможные атаки на кооперативы, на дискредитацию которых бросил свои силы Иван Полозков, будущий первый секретарь компартии России и главный соперник Бориса Ельцина на выборах председателя Верховного Совета РСФСР. «Ведь АНТ, – рассуждал Собчак, – подавался не как государственный концерн, а как кооператив. Следовательно, можно приструнить и демократов, выступающих за развитие кооперации».

Неожиданно, увидев заинтересованность Собчака в деле АНТа, один из народных депутатов, его имя, к сожалению, осталось неизвестным, предложил Анатолию Александровичу встретиться с крупным чиновником союзного правительства. Встреча состоялась: где и когда – Собчак скрыл. Чиновник передал народному депутату объемную папку.

«С первых же страниц стало ясно, что АНТ организован с грубейшими нарушениями закона, – вспоминал Анатолий Собчак. – К тому же концерну предоставлены беспрецедентные льготы: он освобожден не только от таможенных пошлин, но и от таможенного досмотра».

«Запомнились документы, – продолжил Собчак, – свидетельствовавшие о ведении переговоров относительно продажи крупной партии новых советских истребителей (600 штук!) в одну из стран Ближнего Востока, а также о возможных поставках обогащенного урана. Далее шли документы о спекуляции крупными партиями золота и необработанных алмазов. Сделки еще не состоялись, но переговоры велись на весьма и весьма солидном уровне».

Ознакомившись с остальными бумагами, Собчак пришел к выводу, что делом АНТа должна заняться парламентская комиссия. Не дожидаясь съезда, Анатолий Александрович, опираясь на увиденные документы, самостоятельно начал расследование. Уверенности в правильном выборе добавило письмо, написанное одним из советских профессоров, чье имя Собчак предпочел скрыть.

В письме профессор – специалист по внешнеэкономическим связям достаточно подробно разжевал для профессора права Анатолия Собчака схемы, которыми, очевидно, не брезговали пользоваться смышленые государственные кооператоры.

«Одна тонна металла стоит на внешнем рынке от 100 до 200 долларов, а на внутреннем что-то около 90—150 рублей, – рассказывал автор письма об одной из схем. – Приобретя у предприятия металлолом по вышеприведенной цене, предприятие (в данном случае АНТ) продает товар в Западную Европу.

В случае если мы имеем обычную сделку продажи, то АНТ или любая другая организация получит около 40% контрактной цены (остальное заберет государство в виде налогов), каковые еще должны быть выкуплены за счет дополнительно внесенных рублевых сумм (так называемое «рублевое покрытие»).

Ситуация, однако, кардинально меняется в том случае, если речь пойдет о бартерной сделке. В этом случае деньги на счета предприятия не поступают, но организация в обменном порядке закупает на внешнем рынке товары на эту же сумму.

Теперь произведем элементарный расчет цен (цифры даны приблизительные): одна тонна металлолома стоит 150 долларов. Немного устаревший, но вполне современный компьютер IBM PC ХГ при цене на внешнем рынке, равной 800 американских долларов, может быть продан на внутреннем рынке за 20—25 тысяч рублей. Можно этот компьютер усовершенствовать, добавить заранее заготовленную программу (взятую или купленную за минимальную цену где-либо). Тогда это будет уже «переработанный» товар и его цена повысится до 40 тысяч рублей.

Другими словами, от четырех до шести тонн металлолома стоимостью на внутреннем рынке от 500 до 1000 рублей дают возможность получить около 40 тысяч рублей. Один рублей приносит от 50 до 100 рублей дохода. Ни одному капиталисту такое и не снилось.

Обязательным условием этой операции является получение разрешения на бартер или лицензии на экспорт сырья, которые в принципе должны выдаваться государственным внешнеторговым организациям типа Всесоюзного объединения «Промсырьеимпорт». Почему именно государственным?

Работники государственных организаций или объединений как служащие сидят на фиксированных ставках и особых льгот от осуществления сделок не имеют. Вся прибыль идет в государственный карман.

Другое дело – государственно-кооперативная организация типа АНТ. Ее особенностью является право свободного распределения прибыли (а она здесь достигает десятков тысяч процентов) между всеми сотрудниками в зависимости от вклада каждого в эту товарообменную операцию.

Сколько может стоить лицензия на экспорт или предоставление права на бартерную операцию, приносящие десятки или сотни миллионов рублей, которые затем в виде заработной платы уплывают в карманы теневой экономики? И АНТ такое разрешение получил! АНТ имел практически неограниченные возможности бартерных сделок и безлицензионного экспорта сырья».

Вывод, который сделал неизвестный профессор, заставил Собчака иначе взглянуть на дело АНТа: «История о танках, продаваемых за границу, есть дымовая завеса, отвлекающая население от истинной природы финансовых махинаций. То очень напоминает действия мафиози в телесериале „Спрут“, где скандал с убийством в кровати священника и жены банкира был нужен для того, чтобы отвлечь внимание от действительно финансовых афер».

Конец ознакомительного фрагмента.