Собрание сочинений. Том 4. Красные и белые. Будущее начинали они. Наш колхоз стоит на горке. Красные и белые. Рассказы о Гражданской войне, о Красной Армии и ее бесстрашных бойцах, о наших победах над иностранными интервентами и белыми генералами ...

Бежал

25 октября 1917 года. Петроград. Победная ночь. Революционные рабочие, солдаты и матросы штурмом взяли Зимний дворец, ворвались в комнату, в которой заседали министры Временного правительства.

– Вы арестованы!

И вдруг:

– Бежал! Бежал!

– Кто бежал?

– Керенский!

Керенский был председателем буржуазного Временного правительства. Среди арестованных министров Керенского не оказалось.

Ищут Керенского, объясняют:

– Такой довольно высокий, в военном френче, на ногах ботинки с крагами.

– Нет, не видели.

– Ну, такой приметный – щека чуть дергается, с ежиком на голове.

Скрылся куда-то Керенский.

А в это время по Петрограду, по всей России:

– Революция! Революция! Революция!

– Скинута власть богатеев!

– Рабоче-крестьянская новая власть!

Поражался Гринька Затворов: вчера еще власть была у буржуев, сегодня – рабоче-крестьянская стала власть.

Объясняют Гриньке Затворову:

– Переворот. Революция. Конец старому. Несправедливому. Кто пашет, кто сеет, кто у станков, у машин стоит, кто страны создает богатства, тот отныне и государством правит.

Дотошлив Гринька:

– Значит, заводы – рабочим?

– Верно, Гринька!

– Землю – крестьянам?

– Верно, Гринька!

– Мир всем народам?

– Так точно, Гринька!

Счастлив Гринька.

Счастливы люди.

Солнце на небе для всех сияет.

Однако не смирились капиталисты и помещики с потерей земли и заводов, с потерей своих прав и своих богатств. Пошли они войной против трудового народа.

Бежал Керенский из Зимнего дворца. Не задержали его. Проскочил незаметно. Тайно пробрался Керенский в город Псков. Собрал здесь верные Временному правительству войска, двинул войска на революционный Петроград.

27 октября 1917 года солдаты Керенского вступили в Гатчину. На следующий день захватили Царское Село (теперь это город Пушкин). Враги подошли к Петрограду.

Вечером на минутку забежал домой Алексей Затворов – старший брат Гриньки Затворова. Был он с винтовкой. У пояса – две гранаты.

Посмотрел отец на старшего сына:

– Выходит, опять война.

– Война, – ответил Алексей Затворов. – Война, да особая. Сила, батя, сойдется с силой. Правда с неправдой встретятся.

Солнце назад не катится. Реки назад не движутся. Люди к новому, к лучшему тянутся. О легендарном, героическом времени, о тяжелых годах испытаний, о Гражданской войне в России начинается наш рассказ.

«Желает знать»

Всколыхнулся трудовой Петроград. Загудели тревожно гудки на заводах и фабриках.

– Враг у ворот Петрограда!

– Бой предстоит с Керенским!

Создаются красногвардейские отряды. Рождаются новые. Пополняются старые. Идут рабочие с Путиловского, с Балтийского, с Адмиралтейского, с других заводов.

– Принимай, революция, пополнение!

Присоединяются к рабочим отряды солдат Петроградского гарнизона. Красные ленточки на шинелях.

– Принимай, революция, пополнение!

Спешат матросы из Кронштадта, из балтийских фортов и баз.

Вечер. Революционный военный штаб. Склонились Антонов-Овсеенко и Подвойский над картой. Изучают, где и как расположены революционные войска, где, в каких местах находятся войска Керенского.

Владимир Александрович Антонов-Овсеенко и Николай Ильич Подвойский – испытанные большевики. Они в числе тех, кому поручено руководить обороной Петрограда.

Изучают Антонов-Овсеенко и Подвойский карту. Вдруг стук. Открывается дверь. Оторвались Антонов-Овсеенко и Подвойский от карты, подняли глаза. Видят: в комнату входит Ленин.

– Владимир Ильич!

– Здравствуйте, – поздоровался Ленин.

– Здравствуйте, Владимир Ильич!

Смутились Антонов-Овсеенко и Подвойский. Не ожидали прихода Ленина.

– Как у путиловцев? – сразу же с вопросом обратился товарищ Ленин.

Объясняют Антонов-Овсеенко и Подвойский, как дела обстоят на Путиловском заводе.

– Создают, Владимир Ильич, путиловские рабочие боевые красногвардейские отряды, – доложил Антонов-Овсеенко.

– Готовят для защитников Петрограда вооружение, – доложил Подвойский.

– Монтируют пушки, – внес уточнение Антонов-Овсеенко.

– Изготовляют гранаты, – добавил Подвойский.

Доволен ответами Ленин.

– А как с кораблями Балтийского флота?

Докладывают Антонов-Овсеенко и Подвойский и про сухопутные матросские отряды, и про то, что приведены в боевую готовность военные корабли.

Перечисляют названия кораблей: крейсер «Олег», миноносцы «Меткий» и «Деятельный», эсминцы «Победитель» и «Забияка».

– И «Забияка»? – усмехнулся Владимир Ильич забавному названию корабля.

– И «Забияка», – усмехнулись Подвойский и Антонов-Овсеенко.

Все новые и новые вопросы у Владимира Ильича. Требует Ленин точных и ясных на все ответов. Какова общая готовность к борьбе с врагом? Как дела с транспортом, как с оружием? Где сейчас Керенский? Где и как расположились войска революционные?

Помрачнел чуть Подвойский. Заметил это Владимир Ильич:

– Вас что-то тревожит?

Признался Подвойский: мол, как понять Владимира Ильича, не означает ли приход товарища Ленина сюда, в штаб, как недоверие к нему, к Подвойскому, или к Антонову-Овсеенко.

– Недоверие? – удивился Ленин. – Недоверие?! – И вдруг расхохотался. – Нет. Не недоверие, – сказал Владимир Ильич, – а просто правительство рабочих и крестьян желает знать, как действуют его военные власти. Вы что, возражаете? – неожиданно спросил Ленин.

– Нет-нет, – поспешно ответил Подвойский. Смутился. Искоса глянул на Антонова-Овсеенко; оба теперь посмотрели на Ленина.

– Правительство рабочих и крестьян желает знать, – повторил Владимир Ильич, – обязано знать, как действуют его военные власти.

Снова пошли вопросы. Снова пошли ответы. Доволен остался Владимир Ильич ответами. Вернулся к себе из штаба:

– Ну что же, прекрасно действуют наши военные власти.

С первого и до последнего дня вооруженной борьбы за Советскую власть Владимир Ильич Ленин внимательно следил за тем, что происходит на фронтах Гражданской войны, был организатором и вдохновителем наших побед над врагами.

«Седлаем лошадей»

Плохо у Керенского со сторонниками. Немногие солдаты согласились выступить против революционного Петрограда. Пехотинцев Керенский требовал. Отказались. Артиллеристов требовал. Отказались. К самокатчикам обращался. Не пошли за Керенским самокатчики. Находят солдаты причины разные. Не выполняют приказы своих начальников.

– К казакам обратиться надо, к казакам, – шепчут Керенскому советчики.

Большая надежда у Керенского на казаков. Удалой народ и отважный. Не раз использовали в прежние времена казаков для борьбы с трудовым народом. Однако и казаки не очень торопятся к Керенскому. Некоторые присоединились. Однако другие медлят.

Вот как рассуждали в большинстве казачьих полков:

– Пехота не двинулась.

– Артиллерия не помогает.

– Самокатчики в бой не рвутся.

– Стоит ли нам торопиться.

Поступает от Керенского приказ:

– Прислать казаков.

Приходит ответ:

– Будет исполнено.

Ответ приходит, однако самих казаков что-то не видно.

– Что там такое? – возмущается Керенский.

Приходит ответ:

– Кони не кованы. Подковываем лошадей.

Передают помощники Керенскому:

– Кони у них не кованы. Подковывают казаки лошадей.

Проходит какое-то время. Не появляется что-то помощь. Снова в казацкие части летит запрос.

– Готовы, готовы, – приходит ответ. – Седлаем уже лошадей.

Сообщают помощники Керенскому:

– Готовы казацкие сотни. Седлают уже лошадей.

Проходит снова какое-то время. Однако, как и прежде, что-то не слышится стук копыт.

– В чем дело?! – начинает нервничать Керенский.

Приходит ответ:

– Кони не поены. Поим перед выездом лошадей.

Передают помощники Керенскому:

– Кони у них не поены. Поят перед выездом лошадей.

Так и не прибыла помощь к Керенскому. Мало того – многие из тех, кто раньше пошел за Керенским, отказались теперь сражаться против Советской власти.

Конечно, не все тут просто. Не все само по себе решилось. Большевиков было много в армии. Страстных бойцов-агитаторов. Разъясняли они солдатам, зачем, с какой целью примчался к солдатам Керенский, против кого открыть огонь предстоит солдатам.

Немного солдат собралось у Керенского. И все же по тем временам грозная, опасная сила подошла к Петрограду.

Повис над Петроградом, как ворон, Керенский.

Автомобиль

Случайно он был задержан. Мчал автомобиль по одной из петроградских улиц. Вдруг – красногвардейский патруль.

– Стой!

– Кто такие?

– Куда?

– Откуда?

Показались красногвардейцам люди, сидящие в автомобиле, подозрительными. Остановили они автомобиль. Стали у пассажиров проверять документы.

В числе патрульных был пожилой красногвардеец – рабочий с Путиловского завода. Глазаст, как ястреб, старик с Путиловского. Заметил он, как один из задержанных поспешно вытащил что-то из кармана и быстро отбросил в сторону.

Подошел красногвардеец к тому месту, наклонился. Смотрит – бумаги. Поднял старик бумаги. Развернул. И что же?

Очень важными оказались бумаги. Неспокойно было в те дни в Петрограде. Зашевелились, задвигались все недовольные новой властью. Стали они в Петрограде готовить военный мятеж. Хотели помочь Керенскому. Мятеж должны были поднять бывшие царские офицеры и юнкера военных училищ. В бумагах, которые пытался выбросить один из пассажиров задержанного автомобиля, как раз и находился план офицерского контрреволюционного мятежа. «Контр» означает «против». Контрреволюционер – это тот, кто выступает против революции.

Узнали контрреволюционеры, что их планы раскрыты, что их бумаги попали в руки красногвардейцев. Дали команду немедленно выступить против Советской власти.

Многие к выступлению были тогда готовы. Юнкера Владимирского военного училища, юнкера Павловского училища, Николаевского, Константиновского, Инженерного. Даже в Петрограде находились специально присланные сюда офицерские отряды. Во многих богатых домах Петрограда хранилось оружие, тайно враги скрывались.

Вспыхнул мятеж. Захватили мятежники центральную телефонную станцию, ряд других важных зданий.

На борьбу с контрреволюционными офицерами и юнкерами были брошены красногвардейские отряды.

Решительно действовали красногвардейцы. Штурмом взяли они юнкерские училища. Освободили от мятежников центральную телефонную станцию. Даже пушку привезли сюда на трамвае, прицепили ее к вагону. Впервые так пушка ехала.

Видят мятежники: пушка. Видят: несут снаряды. Не пришлось красногвардейцам из пушки выстрелить. Сдались. Руки подняли юнкера.

Пытались мятежники помочь своим выступлением Керенскому. Не получилось. Провалился офицерский контрреволюционный мятеж в Петрограде.

Обсуждали красногвардейцы свою победу:

– Хорошо, что вовремя узнали о мятеже!

– Хорошо, что случайно задержали автомобиль!

– Хорошо, что нашли бумаги!

Слушал, слушал старик с Путиловского.

– Случайно… – ворчал. – Случайно. Случайно задержали автомобиль. Случайно нашли бумаги. Да не случайно врагов разбили. – Сжал свою руку в огромный кулак: – Сила с нами! Вера за нами! Вот и победа наша.

Отлетел

Рвется Керенский к Петрограду. Загрохотали под Пулковом пушки. Пулково, Красное Село, Царское Село, деревня Новые Сузы – здесь основные идут бои.

Особенно сильную атаку сторонники Керенского предприняли у левого склона Пулковских высот. Стараются найти слабое место в обороне защитников Петрограда. На помощь войскам Керенского пришел офицерский бронепоезд. Начал он ураганный огонь по красногвардейским отрядам. Слышат солдаты выстрелы своего бронепоезда, еще сильнее ведут атаку.

Самого бронепоезда не видно. Укрылся, спрятался за железнодорожной насыпью. Бьет через насыпь перекатным огнем. Летят из-за насыпи снаряды. Несут потери защитники Петрограда.

Нашлись находчивые среди красногвардейцев. Решили проучить вражеский бронепоезд. Собрались семь человек. Поползли осторожно к насыпи, затем так же осторожно стали подниматься по насыпи. Добрались до самого верха. Вот он – виден, открылся враг.

Поднялся первый красногвардеец, занес гранату. Полетела граната в неприятельский бронепоезд.

Поднялся второй. Занес гранату. Летит граната.

Поднялся третий, связка гранат в руках. Полетела снарядом связка.

Заметила команда бронепоезда смельчаков на насыпи. Открыла пулеметный огонь. Да только помогает отважным все та же насыпь. Прилягут за насыпью, переждут пулеметный огонь. Поднимутся, снова летят гранаты.

Наносят гранаты удар врагу. Все опаснее бронепоезду находиться в своем укрытии. Подорвут паровоз гранаты, испортят рельсы. Как в мышеловке окажется бронепоезд.

Не выдержал бронепоезд. «Сдали нервы». Дал задний ход.

– Отходит, отходит! – кричат герои.

А вскоре и вовсе разбит был под Пулковом Керенский.

Снова Керенскому бегством пришлось спасаться. Натянул бескозырку, надел бушлат. Под видом рядового матроса скрылся. Навсегда бежал теперь Керенский. Добрался до Белого моря, до города Архангельска. Оттуда на английском корабле перебрался в Англию, затем во Францию. А из Франции бежал еще дальше, по ту сторону земного шара – в Соединенные Штаты Америки. Шутили потом в России:

– Тряхнула его Россия. За десять морей отлетел.

Духонин

Первым декретом Советской власти был знаменитый Декрет о мире.

– Мир! Мир! Всем народам и странам мир!

Тяжелое было время. Шла мировая война. Многие страны: Англия, Франция, Германия, Австро-Венгрия, другие государства, в том числе и Россия – принимали участие в этой войне. Четвертый год продолжались кровопролитные сражения. Тысячи и тысячи людей каждый день погибали на фронте. В войне были заинтересованы капиталисты.

Войну надо было остановить.

Советское правительство отдало верховному главнокомандующему русскими войсками приказ немедленно обратиться ко всем воюющим странам с предложением срочно прекратить военные действия и заключить перемирие.

Верховным главнокомандующим в это время был бывший царский генерал Духонин. Ставка верховного главнокомандующего в городе Могилеве.

– Перемирие? Приказ?! От Советского правительства? – возмутился Духонин.

Не признал генерал Духонин Советскую власть. Отказался выполнить распоряжение Советского правительства. Не пожелал говорить о мире.

Владимир Ильич Ленин из Петрограда, из Смольного, по прямому проводу специально в Могилев позвонил Духонину. Потребовал Ленин, чтобы генерал Духонин немедленно выполнил указание Советского правительства.

Отказался Духонин признать приказ революционного Петрограда.

Тогда Советское правительство сместило Духонина с поста верховного главнокомандующего.

Не признал Духонин и этот приказ. Поднял генеральский мятеж в Могилеве. Восстала ставка против Советской власти.

– Солдат подниму! До Петрограда дойду! – грозился Духонин.

Ошибся Духонин. Не поддержали его солдаты. Ясно солдатам, за что Духонин, – за войну, за порядки старые. Пошли солдаты против генерала Духонина. В схватке его убили.

Провалился и в ставке мятеж против Советской власти.

Много говорили солдаты в те дни о генерале Духонине:

– Не хотел мира.

– Хотел войны.

– Война есть война. На войне убивают. Вот и убит Духонин.

Новый верховный главнокомандующий был назначен. Стал им большевик, бывший прапорщик Николай Васильевич Крыленко.

Не стало старой, контрреволюционной, враждебной трудовому народу ставки. Летит, как набат, призыв:

– Мир! Мир! Всем народам и странам мир!

Каледин

Не утихают мятежи генеральские. Каледин, как и Духонин, тоже бывший царский генерал. Как и Духонин, он злейший враг новой революционной России. На Дону, на юге России, поднял Каледин мятеж против Советской власти.

Генерал Каледин – донской атаман. Столица Каледина – город Новочеркасск. Сюда, на Дон и в Новочеркасск, и бежали в первые же дни после победы Великой Октябрьской революции многие бывшие царские генералы и офицеры. Составляют на Дону генералы генеральские планы:

– Силы здесь соберем.

– Весь Дон на борьбу поднимем.

– Отсюда с Дона пойдем на Москву.

Прибывают к Каледину все новые и новые пополнения.

– Смерть Советам!

– Ура Каледину!

Быстро действовали мятежники на Дону. Вышли к Донбассу. Захватили Ростов. Заняли Таганрог.

Быстро действовали и защитники Советской власти. На борьбу с Калединым двинулись красногвардейские соединения. Трудовые казаки поднялись против Каледина. Из Петрограда, из Москвы, из других городов спешили на юг отряды. Прибыли на помощь красногвардейским соединениям и черноморские моряки.

Завязались бои с Калединым.

Трудно тягаться донскому атаману с народными силами. Полно у него генералов. Полно у него офицеров. Мало солдат у Каледина. Где бы их взять? Где бы достать? Не по пути с генералом простым солдатам. Пути и дороги разные.

Разбили красногвардейские части в Донбассе войска Каледина. Разбили Каледина под Таганрогом. Погнали к Новочеркасску. Погнали к Ростову.

Всё хуже и хуже дела у Каледина.

Каждое утро является к нему адъютант. О положении войск докладывает. Печально звучат доклады. Даже сам генерал Каледин об этих докладах как-то сказал:

– Погребальный звон.

Вот снова спешит адъютант с докладом. Постучал в кабинет Каледина:

– Ваше превосходительство!

Не отвечает Каледин. Вновь постучал адъютант:

– Ваше превосходительство!

Не отвечает Каледин.

Приоткрыл адъютант кабинетную дверь. Голову сунул, глянул и ахнул.

Мертвым в кабинете лежал Каледин. Понял Каледин – силы не равные. Не тягаться ему с трудовым народом. Застрелился. Пулю пустил в генеральский лоб.

«Романтическая фигура»

Не везло контрреволюционным генералам. Генерала Духонина убили восставшие против него солдаты. Генерал Каледин застрелился сам. А вот и еще один генерал – Корнилов.

Все, кто ненавидел Советскую власть, восторгались в те дни Корниловым:

– Ох, ох, романтическая он фигура!

Был генерал Корнилов, так же как и Духонин, когда-то верховным главнокомандующим русской армией. Летом 1917 года, боясь пролетарской революции, двинул генерал Корнилов с фронта на Петроград войска. Решил взять власть в свои руки. Установить военную диктатуру.

Однако провалился поход Корнилова. Не пустили его к Петрограду. Задержали. Посадили Корнилова под арест. Содержался генерал Корнилов под стражей недалеко от военной ставки, от города Могилева, в небольшом городке Быхове.

Покровительствовал новый верховный главнокомандующий генерал Духонин прежнему верховному главнокомандующему генералу Корнилову. Сделал все для того, чтобы Корнилов бежал из-под стражи.

Довольны все недовольные новой властью:

– Бежал! Бежал! Из-под стражи бежал Корнилов!

Узнали поклонники генерала, что бежал он верхом на коне. Что убили во время бегства под ним коня:

– Ах, ах, верхом на коне!

– Ах, ах, убили под ним коня!

– Ох, ох, романтическая он фигура!

Бежал генерал Корнилов, как и многие другие враги Советской власти, на Дон, к генералу Каледину. Добирался с большим трудом. В крестьянском простом зипуне. С паспортом на чужое имя.

Снова вздыхают приверженцы генерала:

– Ах, ах, в крестьянском простом зипуне!

– Ах, ах, и паспорт при нем на чужое имя!

– Ох, ох, романтическая он фигура!

Пробрался на Дон генерал Корнилов. Сражался вместе с Калединым против советских войск. Неважно сложились дела у Каледина. Разбили его красногвардейские полки. Застрелился Каледин. Корнилов же с Дона бежал на Кубань.

Довольны все недовольные новой властью:

– Ах, ах, на Кубань ушел генерал Корнилов!

– Ах, ах, верит в успех Корнилов!

– Ох, ох, романтическая он фигура!

Однако не повезло на Кубани Корнилову. В одном из боев разорвался шальной снаряд. И надо же, словно искал Корнилова! Убит Корнилов.

Конец фигуре!

Помимо Керенского, Духонина, Каледина и Корнилова, нашлись и другие, кто попытался в те дни пойти с оружием в руках против Советской власти. Неудачей закончились и их выступления. Не поддержку, а народный гнев встречали повсюду бывшие царские генералы. Не долго бы терзали они страну. Но тут вмешались новые силы. На помощь богатеям России пришли иностранные капиталисты. Начали они военный поход против молодой Советской России.

Разгорелась борьба, разрасталась война. Поднялись над Россией крутые волны.

В кольце врагов

– Айн! Цвай! Раз! Два!

– Айн! Цвай! Раз! Два!

Первыми свои войска против Советской России двинули немецкие капиталисты.

– Айн! Цвай!

– Айн! Цвай!

Шагают, зловещим маршем идут войска. Широким фронтом от Балтийского до Черного моря движутся.

– Фаустшлаг! Фаустшлаг! Удар кулаком! – выкрикивают немецкие солдаты.

«Удар кулаком» – назвали немецкие захватчики свой поход против революционной России.

Движут, движут, идут войска.

– Айн! Цвай!

– Айн! Цвай!

Двинули свои войска и английские капиталисты.

– Уан! Ту! Уан! Ту! Раз! Два! Раз! Два! – звучат команды на английском языке.

Пришли английские войска на Советский Север, захватили города Мурманск, Архангельск. Военным министром Англии в те годы был Уинстон Черчилль. «Души ребенка, пока в колыбели», – шипит из далекого Лондона Черчилль.

– Уан! Ту! Уан! Ту! – оглушают команды Советский Север.

Раздаются команды на французском языке. Это на территорию нашей Родины пришли войска французских капиталистов.

Звучат команды на японском языке. Это на земли Советской России, на Советский Дальний Восток пришли японцы.

Американцы вторглись на наши земли.

По-итальянски звучат команды. По-турецки. Даже звучат по-гречески.

С запада, с севера, с юга, с востока обрушились на нашу страну захватчики.

Недоброе, злое, лихое время. Советская Россия оказалась в кольце врагов.

Почему да почему

Приставал Климка к отцу:

– Почему да почему иностранные капиталисты лезут к нам, почему помогают белым?

Объяснял, как умел, отец:

– Потому что рыбак рыбака видит издалека. Капиталисты помогают капиталистам.

– А еще?

– Потому, что ненавидят капиталисты Советскую рабоче-крестьянскую нашу власть.

– А еще?

– Потому, что богатства русские не дают им, сынок, покоя.

Климке всего пять лет. Старается отец объяснять так, чтобы понятнее было мальчику.

В России в те годы многие заводы, фабрики, шахты и другие богатства страны принадлежали иностранным капиталистам. Было так и в тех местах, в которых жил Климка со своими родителями.

– Гуверку знаешь? – спрашивает отец.

– Так кто же ее не знает, – ответил Климка.

Гуверкой называли проходившую в их местах железную дорогу.

– А почему она Гуверка?

– Гувер – ее хозяин.

– Был, – уточнил отец. – А кто такой Гувер?

Повел Климка плечами. Как-то не думал об этом раньше.

– Американский капиталист, – ответил отец за Климку. И тут же опять с вопросом: – А куда ведет Гуверка?

– На шахты, – ответил Климка.

– А чьи это шахты?

– Наши!

– Наши они теперь. А были?

Задумался Климка.

– Гуверу до революции принадлежали шахты, – сказал отец.

Узнал Климка, что и лесопильные заводы, что стояли недалеко от их мест, принадлежали до революции Гуверу. И пароходы, что ходили недалеко от них по реке, тоже принадлежали Гуверу.

– И баржи? – спросил мальчишка.

– И баржи, – сказал отец.

– А теперь все наше?

– Наше, – сказал отец. – Так ясно, почему иностранные капиталисты идут на Советскую власть походом?

– Ясно, – ответил Климка.

Имя американского капиталиста Гувера было Герберт. В 1929 году Герберт Гувер стал президентом Соединенных Штатов Америки. Вырос к этому времени Климка. Климом из Климки стал. 1929 год. 12 лет уже прошло с того времени, когда в нашей стране произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. А Америка все еще не хотела признать Советскую Россию.

Да где же американским капиталистам было признавать Советскую страну, если сам президент Америки о потерянных шахтах своих и пароходах думал.

День рождения

– Социалистическое Отечество в опасности!

– Социалистическое Отечество в опасности!

Таким было обращение к советскому народу партии большевиков. Владимир Ильич Ленин написал слова этого обращения.

Для защиты завоеваний Великого Октября надо было создать свою, революционную Красную Армию.

Вопрос о создании Красной Армии обсуждался еще до того, как немецкие захватчики напали на нашу Родину.

В середине января 1918 года Советское правительство приняло Декрет о создании Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Один из первых батальонов Красной Армии был создан в Петрограде. Перед отправкой на фронт батальону был устроен торжественный смотр.

Владимир Ильич Ленин тоже приехал на этот смотр.

Узнали красноармейцы:

– Ленин едет! Ленин!

– Выступать будет!

Действительно – Владимир Ильич выступил перед красноармейцами.

– Приветствую в вашем лице, – обратился к красноармейцам Ленин, – тех первых героев-добровольцев социалистической армии, которые создадут славную революционную армию.

Стоят в шеренгах красноармейцы.

Иванов на Петрова голову скосит.

Петров на Сизова глянет.

– И эта армия, – продолжал Ленин, – призывается оберегать завоевания революции, нашу народную власть…

Стоят красные бойцы. Сизов на Козлова глянет. Козлов на Сидорова голову скосит.

Говорит Ленин. Разлетаются ленинские слова над красноармейским строем.

Стоят красные бойцы. Застыли. Слушают Ленина. Небывалая рождается армия – Советская, Красная.

23 февраля 1918 года под городами Псковом и Нарвой молодые полки Красной Армии вступили в бой и нанесли удар по войскам немецких захватчиков.

С тех пор день 23 февраля стал всенародным праздником – днем рождения Красной Армии.

Сто тысяч марок

Далеко в пределы Советской России продвинулись войска немецких захватчиков. Заняли Прибалтику, большую часть Белоруссии. Оккупировали Украину. Захватили Крым. Вышли к Дону, к Ростову. Высадили десанты на Черноморском побережье Кавказа. Дошли до Тифлиса и Кутаиса.

Идут по советской земле захватчики. А следом:

– Сто тысяч марок объявлено!

– Сто тысяч марок!

– За что?

– За кого?

– За Николая Щорса.

Да, действительно, за жизнь Николая Щорса немецкие генералы объявили вознаграждение в сто тысяч немецких марок. Марки – так назывались немецкие деньги. Сто тысяч марок – это телега денег.

За что же ненавидели немецкие захватчики Щорса? Николай Щорс – знаменитый герой украинского народа. С первых же дней Гражданской войны он дал клятву биться за Советскую власть и за счастье родной земли. Когда-то в давней истории прославленным борцом за свободу Украины был отважный полковник Иван Богун. Первый полк, который создал Николай Щорс для борьбы с врагами, был назван именем Богуна. Богунский полк, а затем Таращанский – такое название он носил по имени Таращанского уезда, в котором был создан, – и положил начало прославленной 1-й Украинской дивизии, командиром которой и стал Николай Щорс.

Молод Щорс. Всего двадцать четыре года. Молод Щорс. Однако бойцы называют начдива «батькой».

– Какой же я «батько»! – разводит руками Щорс.

В полках у Щорса есть и такие, что в отцы, чуть ли не в деды ему годятся.

– Какой же я «батько»! – смеется Щорс.

– Батько, батько, – в ответ бойцы.

По уму величают. За справедливость, за строгость ценят. Во всем он «батько». В жизни, в геройстве – «батько». То есть пример для всех.

– Сто тысяч марок объявлено!

– Сто тысяч марок!

– За что?

– За кого?

– За Николая Щорса!

Бился Щорс с немецкими оккупантами до самого их изгнания с Украины. Сражался затем с другими врагами украинского народа. Город Киев освобождал, города Чернигов, Житомир, Винницу, Бар, Проскуров.

Не дожил Щорс до полного дня победы. Погиб в боях за прекрасную Украину.

Прошагали, промчались годы. Ныне в Киеве возвышается памятник Николаю Щорсу. Сидит верхом на коне начдив. Поднял он руку. Застыл навеки. Приветствует нас, нашу землю и наше время.

«Погибаю, но не сдаюсь!»

Новороссийск. 1918 год. Июнь. Разгар лета. На Новороссийском рейде застыли корабли Черноморского флота. Вот эскадренный миноносец «Пронзительный», вот «Калиакрия», вот «Гаджибей». Тут же миноносцы «Капитан-лейтенант Баранов», «Лейтенант Шестаков», «Фидониси», «Сметливый», «Стремительный». А вот и линкор – линейный корабль дредноут «Свободная Россия». Поднялся линкор над морем. Стоит как стена, как глыба. Трубы уперлись в небо. Пушки уперлись в море.

Тихо на рейде. Тихо на кораблях. Не видно матросов. Команд не слышно.

Зато тысячи людей собрались на берегу. Матросы. Солдаты. Женщины. Дети.

– Господи!

– Значит, правда!

– Как же без них, братишки?!

Стоят корабли на рейде. Чуть в стороне от всех – миноносец «Керчь». «Керчь» – единственный из кораблей, на котором видна команда. У торпедных аппаратов стоят матросы. Кукель – командир миноносца – на командирском мостике.

Подал Кукель команду. Сорвалась торпеда. Пошла к «Фидониси». Покатился над морем взрыв. Отозвался в душах матросских плачем. «Фидониси» стал погружаться в воду. Развивается над миноносцем красный флаг. А рядом на мачте виден морской сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь!»

Почему же свои по своим стреляют?

Новые взрывы слышны над морем. Всё меньше на горизонте боевых кораблей. Вот исчез под водой «Гаджибей». Вот – «Пронзительный», вот – «Калиакрия», «Капитан-лейтенант Баранов», «Лейтенант Шестаков», «Сметливый», «Стремительный».

Почему же свои по своим стреляют?

А вот погружаться в Черное море стал линейный корабль «Свободная Россия». Шесть мин направил в линкор миноносец «Керчь», прежде чем качнулся, стал погружаться дредноут в море.

Затопив другие корабли Черноморского флота, «Керчь» и сама последней ушла под воду.

«Погибаю, но не сдаюсь!»

«Погибаю, но не сдаюсь!»

Почему же революционные моряки затопили корабли Черноморского флота?

Украину и Крым захватили немцы. В Черное море вошли немецкие корабли. Враги пытались захватить наш Черноморский флот. Они требовали от Советского правительства передачи им боевых кораблей.

Решений могло быть два. Либо отдать корабли немецким захватчикам, либо их потопить.

Советское правительство приняло решение затопить Черноморский флот. В Новороссийск был послан даже специальный посыльный от товарища Ленина.

Исполнили черноморские моряки приказ Советского правительства. Легли корабли на дно Черного моря.

«Погибаю, но не сдаюсь!» – прозвучала над морем морская клятва.

Кайзер

Видели как-то братья-двойняшки Тимиш и Тараска в каком-то журнале на картинке портрет немецкого императора – кайзера Вильгельма. Запомнилось им лицо. Особенно поразили усы. Торчали они вверх, как две длинные и острые пики.

– Как пики, – сказал Тимиш.

– Как пики, – сказал Тараска.

И вот случилось невероятное. Крутились однажды ребята у реки, у запруды, таскали раков. Смотрят: едет отряд немецких верховых. Мундиры, черные каски на головах. Шишаки на касках. Впереди верхом на буланом коне важно сидит офицер. Всмотрелись ребята – и ахнули. Узнали ребята лицо. Те же глаза. Тот же нос. Как пики, кверху торчат усы.

Схватил Тимиш Тараску за руку, сжал.

– Кайзер, – шепчет, – кайзер…

– Кайзер… – шепчет в ответ Тараска.

Затаились ребята в кустах. Переждали. Рванулись потом домой в родную свою Причеповку. Примчались, бросились к деду.

– Кайзер, – шепчут, – кайзер!..

Дед туговат на ухо.

– Что, какой майзер?

– Кайзер! – кричат ребята.

Растолковали они наконец старому про немецкий отряд и про немецкого императора. Сам император, сам кайзер приехал в Причеповку!

Подивился немало дед. На внуков недоверчиво глянул.

Разместился немецкий отряд в Причеповке на ночевку. Прибыл и к ним постоялец.

Вот же судьба бывает. Глянули Тимиш и Тараска – он, кайзер!

Вновь зашептали деду:

– Он, кайзер…

Разыскали ребята журнал, фотографию. Глянул дед – действительно кайзер.

Расположился кайзер на отдых. Зевнул. Заснул. Не спится ребятам. Не спится деду.

– Дедусь, давай схватим!

– Кляп ему в глотку!

Задумался дед. Трубку достал. Набил табаком. Затянулся раз, и второй, и третий.

– Вот так дела, – произнес старик.

Собрался дед, куда-то ушел.

А среди ночи явились в село партизаны. Незаметно пробрались в хату. Схватили, скрутили немца, кляп ему в рот забили.

Притащили партизаны пленника в лес. Вынули кляп из горла.

– Кайзер? – спрашивают.

Хлопает тот глазами.

– Кайзер?

Не понимает кайзер.

Достали они фотографию.

– Ду ист кайзер? Ты – кайзер?

Показывают пленнику фотографию.

Понял немец, в чем дело.

– Найн! – закричал. – Найн! Их бин официр Курт Шмульц![1]

Переживали Тимиш и Тараска, что вовсе не кайзер схвачен. Разгорелись у них фантазии. Все строили планы, как бы всё же поймать немецкого императора. В Германию даже бежать собрались.

Не пришлось. Не понадобилось. Вскоре сами немецкие рабочие и крестьяне добрались до своего императора. В Германии произошла революция. Сбросил немецкий народ кайзера, как русский царя Николая.

Пришлось немецким генералам убираться с советских земель.

Продали

– Продали нас, продали, – говорил Иржи Ружичка.

– Не может быть! Как так – продали?! – поражался Душан Швестка.

– Как, как! Очень просто. Как продают? Взяли и продали.

Даже сумму Ружичка называл, за которую их продали, – 15 миллионов рублей.

Иржи и Душан – чехословацкие солдаты. Иржи Ружичка – чех, Душан Швестка – словак.

– Продали, продали, – повторяет Ружичка.

Не верит Швестка. Не может быть! Иржи, наверно, шутит.

Тогда достал Иржи Ружичка чехословацкую газету «Прокупник Свободы» («Пионер Свободы»), раскрыл, показал Душану Швестке. Читает Швестка: «Французские миллионы». Так называлась статья. Прочел Швестка статью. Всё ясно. Действительно, и он, и Иржи Ружичка, и другие чехословацкие солдаты за 15 миллионов проданы.

В годы, когда шла Первая мировая война, Чехословакия входила в состав Австро-Венгерской империи. Австро-Венгрия, так же как и Германия, воевала против России. В России оказалось немало пленных австро-венгерских солдат, в том числе много чехов и словаков. Составился целый корпус.

После того как произошла Великая Октябрьская революция, пленным чехословакам разрешили покинуть Россию. Путь чехословацкого корпуса из России лежал через Сибирь и Дальний Восток.

Тронулись в путь солдаты. На сотни километров по Сибири растянулись железнодорожные составы, которые везли чешских и словацких солдат.

Однако зарубежные капиталисты хотели, чтобы чехословаки остались в России. Они рассчитывали поднять чехословаков на борьбу против Советской власти. Чешских и словацких солдат стали пугать тем, что якобы Советское правительство собирается их заключить в Сибири в специальные лагеря, а затем кому-то выдать.

– Выступайте, пока не поздно, против Советской власти. Выступайте! – раздавались голоса наших врагов.

Не все, конечно, чешские и словацкие солдаты поверили в эти выдумки. Иржи Ружичка не поверил. Душан Швестка не поверил. Не поверили и многие другие. Знали они, в чем правда. Руками чешских и словацких солдат иностранные капиталисты надеются задушить Советскую власть. 15 миллионов рублей, о которых говорил Иржи Ружичка, были как раз те деньги, которые передали зарубежные капиталисты на организацию мятежа чехословацкого корпуса.

– Выступайте! Выступайте против Советской власти, – продолжают нашептывать чешским и словацким солдатам. – Выступайте, пока не поздно.

Удалось все же врагам советской России обмануть многих чехословацких солдат. В мае 1918 года восстание чехословацкого корпуса началось.

Однако не все чешские и словацкие солдаты выступили против Советской власти.

Иржи Ружичка не пошел.

Душан Швестка не пошел.

И они, и сотни других вступили бойцами в Красную Армию.

Идет у красных бойцов перекличка:

– Иржи Ружичка!

– Я!

– Душан Швестка!

– Я!

Выдающийся чешский писатель Ярослав Гашек, написавший знаменитую книгу «Похождения бравого солдата Швейка», тоже вступил в Красную Армию. Тоже за Советскую власть сражался.

Помнят советские люди помощь чешских и словацких друзей. Память хранят благодарную.

«Слушай мою команду!»

Вся железная дорога от Урала до Владивостока оказалась в руках у солдат мятежного чехословацкого корпуса. К белочехословакам присоединились и местные белогвардейцы. Вместе они и пошли против Советской власти. Пали сибирские города Ново-Николаевск (ныне это город Новосибирск), Красноярск, Иркутск, Омск. На Урале белые заняли Екатеринбург и Челябинск. Белые двинулись к Волге, шли на Самару, на Симбирск (сейчас это город Ульяновск), на Казань.

Не продвинулись белочехословаки и белые дальше Самары, Симбирска, Казани.

Для борьбы с врагами был срочно создан Восточный фронт. На восток были посланы пополнения.

Особенно упорные бои с белыми и белочехословаками развернулись у города Казани. Здесь, под Казанью, и стал Серафим Лютков командиром роты. Был рядовым, а стал командиром роты. Вот как случилось это. Сражался Лютков под Свияжском. Это недалеко от Казани. Трудные были бои. Упорные. Взвод Серафима Люткова оказался как раз на самом ответственном месте боя. Хорошо сражались бойцы. Отважно.

Командир взвода был к тому же у них надежный, опытный. И вдруг сразила командира взвода белогвардейская пуля. Как раз в это время белые снова пошли в атаку. Собрались наши ответить своей атакой. А тут командир убит.

– Взводный убит!

– Взводный убит!

Замешкались наши. Надо идти в атаку. Однако нет взводного. Нет команды. Пошли голоса:

– Команду подай…

– Кто команду подаст?..

– Команда нужна!..

Нет команды. Вновь голоса:

– Команда нужна!..

– Команда!..

Вот тут-то и поднялся Серафим Лютков:

– Слушай мою команду. В атаку! Ура! Вперед!

Встал и первым пошел вперед. Рванулись за ним другие. Ударили красноармейцы в штыки. Откатились белые.

Пошел в атаку взвод Люткова. А за этим взводом соседний взвод. А за соседним еще соседний. Рота за ротой. Рота за ротой. Устремился весь полк вперед.

Уже после боя командиры стали выяснять, кто же поднял в атаку взвод.

– Лютков! Серафим Лютков!

Назначили Люткова командовать взводом. Справился он со взводом. Командовать ротой его назначили. Наши как раз подошли к Казани. Командиром роты Лютков и вступил в Казань.

Ясно другим: не с небес вожаки спускаются – командиры в бою рождаются.

Симбирск и Самара

Много было врагов у Советской власти. Явных. Неявных. Скрытых. Открытых. Выжидающих. Недобитых.

В числе врагов были и эсеры. «Эсеры» – слово сокращенное. Эсеры – значит социал-революционеры. Существовала в России такая партия. Называли себя эсеры революционерами. Хотя на самом деле стали контрреволюционерами. Повели эсеры открытую борьбу против Советского правительства, против партии большевиков, против товарища Ленина.

30 августа 1918 года эсерка Фани Каплан стреляла во Владимира Ильича.

Ленин выступал на митинге перед рабочими одного из московских заводов. Подходил после митинга к автомобилю. Здесь у автомобиля и притаилась Фани Каплан. Две пули послала в Ленина.

«Всем! Всем! Всем! – разнеслось сообщение. – Всем! Всем! Всем!» Газеты известили о злодейском покушении на жизнь Владимира Ильича Ленина.

Положение Ленина было тяжелым. Пули оказались отравленными.

В эти дни особенно упорные бои шли на Восточном фронте. Разгорелись они и вокруг Симбирска – родного города Владимира Ильича. Отважно сражались красные бойцы. Хотелось им взять Симбирск и доставить приятное известие товарищу Ленину.

Основной удар по Симбирску наносила сводная Симбирская стрелковая дивизия, которой командовал прославленный красный командир Гая Гай.

9 сентября. Ранний рассвет. Красные начали наступление. Весь день шел бой. Продолжался он и 10-го, и 11 сентября. Всё ближе и ближе подходили красные войска к Симбирску. Оставалось всего два километра. Гай дал приказ к решительной атаке. Устремились войска вперед. Шли на штурм полки Московский, Орловский, 1-й Симбирский, 2-й Симбирский. Был под Симбирском и Польский добровольческий кавалерийский дивизион.

Ворвались красные бойцы в Симбирск. Взяли Симбирск. Освободили. Полетела в Москву к Владимиру Ильичу телеграмма.

«Дорогой Владимир Ильич! – писали бойцы. – Взятие Вашего родного города – это ответ на Вашу одну рану, а за вторую – будет Самара!»

Получил телеграмму Ленин. Тут же ответ отправил. «Взятие Симбирска, моего родного города, есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны, – писал Владимир Ильич. – Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы».

Читают бойцы телеграмму:

– От Ленина!

– От Владимира Ильича!

– Поправляется Ленин!

– Да здравствует Ленин!

Прошло немного времени – новая телеграмма с Восточного фронта приходит к Ленину. Сдержали красные бойцы свое слово: Красная Армия освободила город Самару.

Вся Волга свободна. Отброшены белые – красноармейцы доносят Ленину.

Скоропадские

Годы Гражданской войны были очень сложными на Украине. Еще в декабре 1917 года на Украине была провозглашена Советская власть. Однако нашлись и другие силы. Создали они на Украине буржуазную Центральную Раду. Пошла Центральная Рада войной против своего народа, против Советской Украины, против Советской России.

– Войной против своего народа?!

– Войной против Советской Украины и Советской России?!

Ясно всем: не удержится долго такая Рада.

И правда, недолго продержалась на Украине Рада. Пала.

– Скоро скончалась. Скоро пала. Скоропадская, – кто-то сказал про Раду.

Пришли на Украину немецкие оккупанты. Помогли они врагам Советской власти создать новое правительство на Украине. Во главе Украины, как в стародавние времена, был поставлен гетман.

– Гетман! – смеялись на Украине.

Интересуются на Украине, кто же стал гетманом Украины. Узнают – генерал.

– Генерал?

– Генерал.

– Бывший?

– Бывший!

– Царский?

– Царский!

– А фамилия, как фамилия?

Узнают и фамилию – Скоропадский.

– Скоропадский?!

– Вот это да!

– К самому месту, считай, фамилия.

И верно. Не долго продержалось на Украине гетманство. Пал Скоропадский. Под видом раненого немецкого офицера вывезли немцы гетмана с Украины.

Неспокойно по-прежнему на Украине. Силы новые рвутся к власти. Возникла Директория. Стал властвовать на Украине Симон Петлюра. По его фамилии всех, кто выступал против Советской власти, против Советской Украины и Советской России, стали называть петлюровцами. Повели войска Советской Украины борьбу с Директорией и петлюровцами. Отступают петлюровцы. Переезжает Директория в специальном поезде из города в город. Все меньше и меньше украинской земли, над которой властвует Директория.

Шутят на Украине:

– В вагоне Директория, а под вагоном территория.

– Петля по Петлюре плачет.

Сбросил народ Украины Раду, сбросил гетмана, сбросил Петлюру и Директорию.

Вздохнули свободно на Украине:

– Кончились Скоропадские!

Группа Якира

Молод совсем Якир. Двадцать два года всего Якиру.

Во время боев с белыми на Украине большая группа красных войск была отрезана от своих. Произошло это на юге Украины. Группа так и стала называться Южной.

Разные были тогда предложения. Одни выступали за то, чтобы регулярные полки Красной Армии превратить в партизанские отряды, другие – за то, чтобы уйти в подполье и мелкими группами продолжать борьбу. Нашлись и такие, которые говорили:

– По домам, хлопцы, расходись. По домам. Песенка наша спета.

Но было и еще одно мнение. Пробиваться через заслоны, через кордоны врагов. Идти на север. На севере, в 400 километрах от этих мест, находились регулярные советские части.

За поход на север был и командующий Южной группой Иона Эммануилович Якир.

Двинулись с боями полки на север.

Умно поступал молодой командующий. Вот одно из его командирских решений.

Была у Южной группы своя радиостанция. Явился к радистам однажды Якир.

– Готовьтесь к работе, – сказал командующий.

– Какая же будет работа? – гадают радисты. – Кругом враги. Тут бы лучше молчать, не дышать, не двигаться.

– Двигаться лучше, двигаться! – рассмеялся Якир.

Присел к аппарату, стал диктовать радистам.

Диву даются радисты. Обращается Якир к командирам разных полков и бригад. Благодарит за победы.

Благодарит. А в Южной группе полков и бригад таких вовсе нет. И побед таких вовсе нет.

Называет Якир трофеи. Мол, взяли столько-то пулеметов. Мол, взяли столько-то пушек. Мол, столько-то пленных в боях захвачено.

Диву даются радисты.

– Какие трофеи?! Откуда?! Какие пулеметы и пушки?! Откуда, скажите, пленные?!

Перехватывают белые передачу Якира:

– Вот так группа Якира! Берегись этой группы. Сторонись этой группы. Грозная очень группа.

Пугают, сбивают белых с толку передачи Якира. Сообразили радисты:

– Это ж военный прием! Это ж военная хитрость!

С боями пробилась на север группа Якира. Сокрушила заслоны, смела кордоны, пришла к своим. Встречают свои отважных бойцов. Идет впереди Якир. Молод совсем Якир. Двадцать два года всего Якиру.

Котовский

В группе Якира была бригада, которой командовал Григорий Котовский.

Многое бывало в жизни и боевых делах комбрига Григория Ивановича Котовского. Из царских тюрем бежал. Из ссылок. Даже военным судом был приговорен к смертной казни через повешение. Но такого… Нет, не случалось такого с ним.

Многое бывало в жизни Котовского. Скрываясь от царских ищеек, выдавал себя за чиновника, за помещика, за священника. Даже одно время с огромной серьгой в левом ухе ходил. Скрывался под видом заморского шкипера. Но такого… Нет, не случалось такого с ним.

– Да разве похож я на белого генерала?! – возмущался Котовский.

А надо сказать, люто ненавидел Котовский белых.

Шла на Житомир тогда бригада. Сложной была обстановка вокруг Житомира. Восточнее Житомира находились войска белых. В самом Житомире и западнее города стояли петлюровцы.

Взяли Житомир красные. Посоветовали командиры Котовскому торжественно вступить в город. Обычно Котовский ездил верхом на коне. А тут уговорили комбрига въехать в Житомир в автомобиле. Был в бригаде автомобиль. Большой. Неуклюжий. С открытым верхом.

Построились котовцы. Впереди автомобиль с Котовским. Тронулись. Вот и входят бойцы в Житомир.

Смотрит Котовский – какая-то делегация спешит навстречу. Человек двадцать. Будет приветствие, понимает Котовский. Приосанился. Саблю перед собой поставил.

Поравнялась делегация с автомобилем. И сразу же в двадцать глоток:

– Ваше превосходительство! Ура вашему превосходительству!

И тут же запели: «Боже, царя храни…»

Опешил Котовский. Да тут же, в чем дело, понял. Была перед ним делегация от богачей города. Ждали они белых. Решили: в Житомир вступают белые. Приняли Котовского за белого генерала.

Разбушевался Котовский:

– Ах вы такие, сякие, разэтакие! Меня, красного командира, и вдруг с беляком, с генералом спутать!

Успокаивают друзья Котовского:

– Так вид солидный!

– Так взгляд орлиный!

– Автомобиль их спутал. Автомобиль.

Долго не мог успокоиться Котовский. Наконец остыл:

– Подать сюда Орлика!

Подвели к Котовскому любимого его коня. Вспрыгнул лихо Котовский на Орлика. Сабля слева. Маузер справа. Гимнастерка. Фуражка. Звезда на фуражке красная. Не спутать теперь комбрига. Ясно: верхом на коне Котовский. Ясно любому: в Житомир вступают красные.

Влетел и вылетел

Идет борьба на Востоке, на Западе, на Украине, идет и на Крайнем Севере.

Иностранными войсками, захватившими Советский Север, командовал английский генерал Пуль.

Любил генерал Пуль переписываться с друзьями. Садился за стол. Брал бумагу. Сообщал друзьям в Англию все до малейших подробностей.

Сразу же написал, что первым в мурманский порт пришел английский крейсер «Глори». Точно указал дату. Было это 6 марта 1918 года. Затем написал про английский крейсер «Кокрен». «Кокрен» прибыл в Мурманск 14 марта. Написал про крейсер «Адмирал Об», который привез французских солдат. Снова число поставил -18 марта. Следующее письмо генерал Пуль отправил в мае. Писал про американцев. Мол, приплыли сюда и американские солдаты. Прибыли на крейсере «Олимпия». Было это 24 мая.

Любил точность во всем английский генерал.

– Для истории, для истории, – повторял Пуль.

Стали захватчики продвигаться на юг от Мурманска.

«Взяли Кемь», – строчит генерал очередное письмо на родину.

Действительно, захватили интервенты Кемь. Весь Кольский полуостров в руках у захватчиков.

«Взяли Сороку», – торопится похвастать друзьям генерал Пуль.

Верно, взяли интервенты Сороку. Еще дальше спустились к югу.

Снова генерал склоняется над бумагой.

«Взяли Онегу», – летит через океан генеральское донесение.

Верно, захватили интервенты город Онегу. Вышли к южной оконечности Белого моря.

Говорят, аппетит во время еды приходит. Вот и у генерала Пуля.

– Петрозаводск возьму, – уверяет Пуль. – До Петрограда, – грозит, – пойду.

Не дошел Пуль до Петрозаводска, до Петрограда. Остановили интервентов советские бойцы.

Продвинулись захватчики до реки Онда. Пуль отправил очередное свое письмо. В конце приписал: «Тороплюсь, идем дальше». Однако дальше не получилось. Застряли захватчики на реке Онда.

Пишет генерал Пуль свои письма, а в них всё Онда да Онда. Всё Онда да Онда. Дальше ни шагу.

Злиться стал генерал. Даже охота писать письма пропала.

Не получилось у генерала Пуля с Петрозаводском и Петроградом. Отозвали его из России.

– Пулей влетел, пулей и вылетел! – смеялись тогда над Пулем.

Пуговица

Смотрел Юшка на пуговицу. И так, и этак разглядывал. Пуговица большая, шинельная. Впервые Юшка такую видит. Львиная морда на пуговице. Уставился лев на Юшку. Морду оскалил.

Вот-вот бросится.

Как же Юшке досталась пуговица?! Жил Юшка Скрябин недалеко от станции Обозёрская. Это километрах в ста пятидесяти на юг от Архангельска. Пришел в Обозёрскую слух, что город Архангельск захватили чьи-то войска.

– Англичане пришли в Архангельск, – говорили тогда одни.

– Да где же англичане, когда – французы, – возражали другие.

– Американцев, американцев в Архангельске видели!

Приехал из Архангельска местный мужик Поликарп Нуда. Полезли к нему крестьяне.

Одни:

– Англичане в Архангельске?

– Ага, англичане, – отвечал Поликарп Нуда.

Вторые:

– Французы в Архангельске?

– Ага, французы.

Третьи:

– Американцы в Архангельске?

– Ага, американцы. И итальянцы, – добавил Поликарп Нуда.

– И итальянцы?!

– И итальянцы, – сказал Поликарп Нуда. – И сербы.

– И сербы?!

– И сербы, – сказал Поликарп Нуда. – И финны.

– И финны?!

– И финны, – подтвердил Поликарп Нуда.

Расширяют свою агрессию иностранные капиталисты. Всё новые и новые войска посылают они в Советскую Россию. Захватив Архангельск, интервенты решили идти из Архангельска на Вологду, на Москву.

Недалеко от станции Обозёрской, в тех местах, где жил Юшка Скрябин, и произошло большое сражение с интервентами.

Самого боя Юшка не видел. Однако знает: жаркой была схватка. Не устояли в бою захватчики. Не пустили их дальше Обозёрской красные бойцы. Разбили. Назад отбросили.

После боя и подобрал Юшка Скрябин необычную пуговицу. От шинели английского солдата она оказалась.

Хвастал Юшка своей находкой. Подружкам, друзьям показывал. Лев на английской пуговице. Морду оскалил. Вот-вот и бросится.

– Потерял английский солдат, – объясняет любому Юшка.

Деду Спиридону Захаровичу тоже пуговицу показал.

– Английский солдат потерял, – начинает Юшка.

Покрутил дед в руках пуговицу. На льва посмотрел внимательно.

– Д-да. Потерял… Потерял… Кабы бы пуговицу, – вдруг произнес старик. – Совесть они потеряли. В чужой дом, как разбойники, Юшка, лезут…

Не знал Юшка – спасся ли, погиб ли солдат. Может, унес из России ноги. Может, оставил в бою здесь не только пуговицу, но и сложил свою голову.

Сохранилась у Юшки пуговица. Смотрит на Юшку державно английский лев. Морду оскалил. Морщится.

Из далекого штата Мэн

Живой американцы народ, общительный.

– Я из Флориды.

– Я из Техаса.

– Я из Канзаса.

– Из Арканзаса.

– Из Каролины.

– Из Колорадо.

– Из Невады.

– Из штата Мэн.

В январе 1919 года на Советском Севере завязались упорные бои за Шенкурск. Хоть и не равняй его по размерам с Архангельском, с Мурманском, однако на важном месте стоял Шенкурск. Рвались здесь интервенты на Котлас, на Вятку (теперь это город Киров). Образовался Шенкурский выступ.

Шенкурск и прилегающие к нему села захватили американцы.

Места – северные, нелюдные. Морозы стояли трескучие. Доходили без малого до сорока градусов.

Разместились американские солдаты в крестьянских избах. Хороши здесь, надежны крестьянские избы. Бревна чуть ли не в три обхвата. Паклей проложены. Просмолены. Проконопачены. Венцы с венцами надежно схвачены.

Идет от избы к избе:

– Как там у вас?

– Тепло.

Конечно, тепло. Приятно с мороза в дом. То ли дело – из дома сейчас на улицу.

Самая близкая к Шенкурску деревня называлась Высокая Гора.

– Как там у вас в Высокой Горе?

– Тепло.

– Как там у вас в Шенкурске?

– Тепло.

Конечно, тепло. Приятно с лихого мороза в дом. То ли дело, если вдруг скажут тебе: на улицу!

Расположились американцы в Шенкурске, в соседних селах. Замело все кругом снегами. Морозы в январской силе. Сидят солдаты в избах, в тепле, в уюте. Пережидают морозы. Спокойны захватчики. Кто же в такие снега, в такие морозы к Шенкурску двинется.

Однако Красная Армия шла к Шенкурску. Пришла, обрушивалась неожиданно на интервентов, выбивала на холод из теплых сёл.

У деревни Высокая Гора разгорелся с интервентами главный бой. Гремели пушки. Взвивалось «ура!» в атаках. Не удержались. Бежали из Высокой Горы захватчики. Вступили наши войска в Шенкурск.

Бежали американцы назад к Архангельску. Однако не все. Меньше ушло, чем прибыло.

Полегли на советской земле захватчики. Спят вечным сном солдаты.

Кто из Флориды.

Кто из Техаса.

Из Канзаса.

Из Арканзаса.

Из Каролины.

Из Колорадо.

Из Невады.

Из далекого штата Мэн.

Спят вечным сном солдаты. В далекой стране России их кости в снегах лежат.

«Жду скорого ответа»

Одним из красных командиров, возглавлявших советские войска на Севере, был бывший царский генерал Самойло.

Узнал красноармеец Степан Бессонов, что старший над ними – бывший царский генерал, ушам своим не поверил.

– Генерал?

– Генерал, – отвечают Бессонову.

– За Советскую власть?

– За Советскую власть.

– Против буржуев?

– Выходит, против.

– Не может быть, не может быть, – твердил Бессонов. – Царский генерал – и за Советскую власть!

Решил поначалу Бессонов, что шутят над ним товарищи. А когда понял, что это вовсе не шутка, стал возмущаться и бушевать:

– Генерал – и над нами командует! Над красными бойцами! К стенке его! К стенке! Расстрелять!

Потом чуть поостыл.

– Как же так… Как же так… – повторял Бессонов. – Не знает об этом товарищ Ленин.

Владел он немного грамотой. Решил написать письмо в Москву Владимиру Ильичу Ленину.

Достал бумагу, перо. Вывел: «Дорогой товарищ Ульянов-Ленин!» И далее стал писать о том, что вот, мол, у них здесь, на Северном фронте, пробрался на командную должность классовый враг – бывший царский генерал. «Его бы поставить к стенке, – писал Бессонов, – а он командует целой советской армией». И все от него, от Ульянова-Ленина, про это, видать, скрывают. А он, красноармеец Степан Бессонов, решил открыть товарищу Ульянову-Ленину глаза, потому и пишет. «Жду скорого ответа», – закончил письмо Бессонов.

Перечитал Бессонов письмо. Остался доволен. Хотел отправлять, да заминка случилась с конвертом. А пока мастерил конверт, произошло очень важное событие. В Москве состоялся партийный съезд. На съезде обсуждался вопрос о Красной Армии. Выступал Ленин. И вот тут – долго затем над этим Бессонов думал – Ленин стал говорить о том, что для того, чтобы побить сильных врагов, нам нужна армия дисциплинированная, хорошо обученная. Что должны мы привлекать в Красную Армию людей, знающих военное дело. Говорил о бывших царских офицерах и генералах. Не спорил Ленин – многие из них оказались среди врагов Советской власти. Но есть и такие, которые готовы служить трудовому народу. Служить искренно, честно. Красная Армия должна привлекать таких людей. Ленин назвал несколько фамилий. В том числе и фамилию генерала Самойло.

Потрясен был Бессонов:

– Выходит, про Самойло известно Ленину…

Думал, думал в ту ночь боец. Потом встал. Вынул свое письмо. Еще раз пробежал глазами. Незаметно от всех порвал.

Честно служил Советской власти генерал Александр Александрович Самойло. Даже орденом Красного Знамени был награжден. Это под его командованием под Шенкурском одержали наши войска победу.

– Вот видишь, – говорили друзья Бессонову. – А ты его к стенке, Степан, хотел.

Смущался, краснел Бессонов:

– Было. Так ведь царский, так ведь бывший… Что было, то было. Было, да с талой водой ушло.

Подарок Ленину

Не любил Владимир Ильич Ленин подарков. Отказывался. А тут принял. Принял и даже благодарил.

Продолжают иностранные захватчики терзать Советскую Россию. Особенно страдали земли у берегов Черного моря. Раньше здесь бесчинствовали немецкие оккупанты. Теперь в порты Черного моря вошли английские и французские корабли. Французские войска захватили Одессу и стали продвигаться на север. Навстречу интервентам выступили красные полки.

Французские солдаты были хорошо вооружены. Пулеметы в войсках, орудия. Танки. Танки новенькие. Марки «Рено».

Ходили красные бойцы в разведку. Вернулись, докладывают:

– Пулеметы у французов, орудия. Танки. Танки новенькие, только что с завода. Марки «Рено».

Были уверены французские захватчики, что неприступны их позиции для Красной Армии.

– Пулеметы у нас, орудия. Танки новенькие. Марки «Рено». Только что с завода. Прибыли для испытаний.

В марте 1919 года севернее Одессы, недалеко от станции Березовка, между частями Красной Армии и французскими войсками произошел бой.

Упорным был бой под Березовкой. От станции остались одни развалины.

Собрали красные свои силы в мощный кулак. Ударили, прорвали оборону захватчиков. Взяли Березовку, пошли вперед.

Много трофеев красным в бою досталось. Попали и французские танки. Считают красноармейцы:

– Раз.

– Два.

– Три.

– Четыре.

– Пять.

Раздаются веселые голоса:

– Новенькие.

– Только что с завода.

– Исправные.

– Марки «Рено».

– Были французские. Теперь наши.

Решили бойцы один из танков послать в подарок Владимиру Ильичу Ленину. Долго не раздумывали. Пригнали танк на станцию. Погрузили на платформу. Загудел паровоз. Поехал трофей в Москву.

Принял подарок Ленин. Благодарил. Письмо специальное даже бойцам направил. Писал в письме о геройстве красных полков, о растущей силе Красной Армии.

Многие из москвичей видели этот танк. В день 1 мая 1919 года его показывали в Москве на Красной площади.

Смотрят в Москве на танк:

– Новенький.

– Марки «Рено».

– С Южного фронта.

– Подарок Ленину.

Покрасовался «Рено» в Москве. Погрелся стальными боками на майском солнце. Поехал опять на фронт. За Советскую власть сражаться.

Недобрая сила

Крестилась бабка Степанида, крестилась. Била земные поклоны, била. Представьте – чертовщина привиделась бабке. Торопилась утром она к соседке. Понадобилась срочно зачем-то соседка бабке. Только на улицу вышла… Как тут! Шел навстречу ей человек. Вроде солдат. Глянула. Ахнула. Застыла, как суслик на поле, бабка. В женской юбке шагал солдат.

– Привиделось. Сила нечистая! – током прошибло бабку.

Бросилась старая в церковь. Била земные поклоны, била. Свечку Богу поставила. Во всех грехах своих трижды покаялась. И в том, что сварлива. И в том, что скупа. И в том, что Фалалейку, своего непутевого внука, нещадно дерет за ухо.

Вышла бабка на улицу. Чуть успокоилась:

– Отведет от беды Господь.

Жила бабка на юге, у Черного моря, в городе Севастополе. Недоброе время для этих мест. Были немцы. Теперь пришли англичане, пришли французы.

– Эка, как осы на сладость прут, – сокрушалась старая Степанида.

Шагает из церкви бабка. Только свернула к себе в проулок, видит – навстречу двое. Снова солдаты. Глянула бабка. Покатилось сердце к ногам у бабки. Идут солдаты навстречу старой. Лица и руки черны, как смоль.

– Свят, свят… – закрестилась бабка.

Снова несется в церковь. Снова спина в поклонах. Снова ставит Господу Богу свечку.

Вышла из церкви. Идет Степанида. Сняла с души грехи. Чиста перед Богом, как вода родниковая.

Вышла из церкви. И что же – целая колонна марширует солдат. Глянула бабка – во всем белом идут солдаты, словно каждый укутан в саван. Качнулась от дива бабка. Прислонилась к углу дома. Закатились глаза у бабки.

Не знала старая Степанида, что английские и французские захватчики не только сами пришли в Севастополь, но и пригнали солдат из своих колоний.

Крестится, крестится, крестится бабка.

– Сила нечистая… Сила нечистая… – шепчет. Бледна, как стена, как смерть.

Подвернулся здесь Фалалейка.

– Так это ж стрелки заморские, – стал объяснять он бабке. Толкует про Африку, про колонии, про дальние страны, про то, что силой погнали сюда солдат.

Смотрела, смотрела на внука бабка. Схватила за ухо и снова свое:

– Сила нечистая! Сила нечистая!

– Их силой погнали! – кричит мальчишка.

Не отпускает бабка Фалалейкино ухо. Словно бы ухо во всем виновато.

– Буржуи погнали. Буржуи английские, буржуи французские, – тараторит мальчишка.

Собрались около бабки и Фалалейки люди.

– Сила недобрая, сила нечистая, – снова выводит бабка.

Не спорили люди с бабкой. Конечно, недобрая, нечистая сила погнала сюда солдат. Капиталисты английские, капиталисты французские – вот эта сила.

«Ехал Грека…»

Вместе с французами и англичанами пришли на Черное море и греческие войска. Действовали они в низовьях Днепра и Южного Буга, у городов Херсона и Николаева. Десант, высаженный с греческих кораблей, вступил и в город Хорлы.

Недалеко от этих мест действовал партизанский отряд под руководством Прокофия Ивановича Тарана. Был в отряде матрос Алексей Гончаров.

Привязалась к матросу про грека скороговорка. Напевает Алексей Гончаров:

Не все в отряде скороговорку знали.

– Так, так. А что там дальше?

Продолжил Гончаров:

– А дальше?

– А дальше?

Смеются бойцы. Понравилась им скороговорка.

– Сам выдумал?

– Нет, – отвечает Гончаров. – Кто-то другой нашелся.

Собрал командир партизанского отряда Прокофий Таран своих помощников. Решили они в районе Хорл совершить налёт на греческих захватчиков. Закончил Таран совещание. Вышел на улицу. Слышит:

Рассмеялся Прокофий Таран:

– Здорово кто-то выдумал!

Совершили партизаны налёт на греческий десант. Захватили в плен греческих солдат, важного греческого офицера, захватили три быстроходных катера.

Смотрит Прокофий Таран на важного греческого офицера, на три быстроходных катера, смеется:

– Не суй, ваше благородие, руку в чужую реку!

Отпустили партизаны пленных греческих солдат. Однако боевые катера не вернули. Создали свою партизанскую флотилию. Матроса Алексея Гончарова назначили ее командующим. Поднялся Гончаров на капитанский мостик. Посмотрел с высоты на катер:

– Хороша, хороша штуковина! Была – ваша, стала – наша. От буржуинов неплох гостинец.

Сказал – и тут же снова свое, задорное:

Забей-ворота и Мухоперец

Весной 1918 года боевая обстановка на юге сложилась так, что целой армии – называлась она Пятой Украинской – пришлось совершить героический переход с Украины через донские степи к Волге, к городу Царицыну (теперь этот город называется Волгоград).

На Дону в это время бушевал белогвардейский мятеж. Поднял его генерал Краснов.

Передвигалась наша армия по железной дороге. Двигалась армия, а вместе с ней две еще такие же армии – это женщины, старики и дети, которые уходили вместе с красными, не хотели оставаться под властью белых. Восемьдесят железнодорожных составов двигалось с запада на восток.

Тяжелым был путь Пятой Украинской армии. Шли семьдесят дней. Шли с боями, с потерями. Белые взрывали железнодорожное полотно, мосты, водокачки. Пройдет армия несколько верст – остановка. Бои с врагами. Пройдет несколько верст – опять остановка. Опять бои.

Командовал Пятой Украинской армией бывший луганский слесарь большевик Климент Ефремович Ворошилов.

Один из жарких боев с белыми провели бойцы Пятой Украинской армии под станицей Милютинская.

Был среди красных молодой командир Иван Ульянович Забей-Ворота. Это фамилия у него такая необычная. Рвется на белых Забей-Ворота.

Узнали красные разведчики, что под Милютинской собралась большая группировка белоказаков. По приказу Ворошилова двинулись сюда несколько красных отрядов.

Собрались командиры отрядов, стали разрабатывать план наступления. Договорились к Милютинской подходить осторожно, скрытно. Один из отрядов подойдет к Милютинской с востока – глубоким оврагом, балкой, другой с запада – берегом протекавшей здесь речки Березовой. Третий зайдет и ударит с севера.

Цель у красных командиров – уничтожить находившихся в этих местах белоказаков. Для этого надо было противника полностью окружить.

Решают командиры, кто же устремится в атаку с юга, закроет кольцо окружения.

Здесь же в числе других находился Забей-Ворота.

Посмотрели все на Забей-Ворота:

– Так вот кто ударит с юга.

Поручили ему и его отряду захлопнуть кольцо окружения.

Приняли командиры решение, смеются:

– Забей ворота, Забей-Ворота!

Отлично молодой командир с заданием справился. И верно – «забил ворота». Разгромили красные белоказаков.

Во многих боях на юге сражался Забей-Ворота. Уже потом, когда войска Ворошилова благополучно дошли до Царицына и начались тяжелые бои за Царицын, стал Забей-Ворота начальником полевого штаба Морозовско-Донецкой дивизии.

Начальником же дивизии был красный командир по фамилии Мухоперец.

Посмеивался Ворошилов:

– Подобрались же фамилии… Подобрались!

Прогремела слава Морозовско-Донецкой дивизии в борьбе за Царицын. И красные и белые хорошо о дивизии знали.

– Это та, где начальником Мухоперец?

– Это та, где начштаба Забей-Ворота?

Сторонились дивизии белые:

– Не к добру, не к добру фамилии.

Командарм Десятой

Совершили войска Ворошилова героический переход. Пришли в Царицын. Обороняла Царицын Десятая армия. Стал Ворошилов командовать этой армией.

Кровопролитные развернулись бои за Царицын. Важно генералу Краснову быстрее ворваться в город. Стоит Царицын на Волге, на перекрестке больших дорог. На юг, на север, на запад бегут пути. Хлеб с Северного Кавказа, нефть из Баку, хлопок из Средней Азии идут через Царицын в центральные районы России. Возьмешь Царицын – считай, за горло схватил Россию.

– За горло возьмем Советы, – твердил генерал Краснов.

Понимают и красные всю важность города.

Клянутся красные устоять в Царицыне.

Клянутся белые взять Царицын.

Нелегко приходилось Десятой армии. Нелегко командарму. Бойцы из разных областей входили в Десятую армию. Были в ее рядах луганские металлисты, харьковские рабочие, донецкие шахтеры, донские красные казаки. Отряды из Киева, из Нежина, из Полтавы. Сражался под Царицыном даже отряд, который состоял из одесских грузчиков.

Всюду, у всех побывал Ворошилов. Все знали в лицо своего командарма. Все глазами своими видели.

На одном из участков царицынской обороны, у станции Воропоново, неожиданно прорвалась белоказацкая конница. Момент был критический. Силы неравные. Летит, как лавина, конница. Казалось, не быть спасению. Многие от неожиданности дрогнули. Начали отступать.

– Стойте! Стойте! – раздался повелительный голос.

Схватил кричащий смельчак кем-то оставленный пулемет. Развернул, припал к прицелу. Открыл огонь по атакующим.

Остановились другие. Вернулись. Отбили удар врага.

– Молодец, пулеметчик. Молодец! – хвалили бойцы пулеметчика.

Подошли, смотрят, а это сам командарм Десятой.

И на другом участке, уже у самой границы города, тоже, казалось, вот-вот и прорвутся белые. Стеной поднимались враги в атаку. Казалось, минута – и дрогнет красная оборона. И вдруг:

– Товарищи, за мной, вперед! Ура!

Непонятно, откуда появился здесь командарм. Бросился в атаку. Устремились за ним другие. Решительной атакой отбили белых.

– Молодец, молодец! – хвалили после боя бойцы командарма. – Вовремя здесь оказался, вовремя поднял народ в атаку.

Умело, самоотверженно руководил Ворошилов обороной Царицына. То он на поле боя. То он над картой в штабе. То отдает приказы. То обсуждает планы. «Вот тебе и бывший слесарь!» – поражались белые генералы. «Ясный ум» – даже враги в белогвардейских газетах о нем писали.

До последнего дня Гражданской войны на разных фронтах бился Ворошилов с врагами Советской власти. Вскоре после окончания войны он стал заместителем, а затем и народным комиссаром по военным и морским делам. Ворошилов был в числе пяти первых советских военачальников, которым Советское правительство присвоило высокое воинское звание – Маршал Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны маршал Ворошилов занимал высокие командные посты в Красной Армии, являлся членом Ставки Верховного Главнокомандования.

Долгие годы Климент Ефремович Ворошилов был Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Он скончался в 1969 году и похоронен в Москве на Красной площади.

Добыча

Белый казак Федька Зудов читал бумагу:

«Казаки! Станичники! При взятии Царицына даю вам полную волю и свободу на три дня. Все, что будет захвачено в городе, – ваше. Можете забирать и направлять к себе домой, родным. Всем близлежащим станицам, хуторам даю свободу действий в разделе добра, отбитого у большевиков в Царицыне, и отправке его по домам. Да поможет вам Бог в победе над красными супостатами!

Атаман Всевеликого войска Донского Краснов»

Бумагу показал Зудову Гришка Хлудов.

– Где взял? – спрашивает Федька Зудов.

– У Мишки Блудова, – отвечает Хлудов.

Казаки Зудов, Хлудов и Блудов – все из одной станицы. Как раз недалеко от Царицына расположена их станица.

Бумагу, которая побывала у них в руках, действительно подписал генерал Краснов. Стремится он взять побыстрей Царицын. Подзадоривает казаков. Пообещал им отдать город на три дня на разграбление.

Довольны белые казаки. Царицын город большой, небедный. Будет добыча, будет пожива. То-то добра привалит!

Слетали Зудов, Хлудов и Блудов к себе в станицу. Коней запрягли в возы. Пригнали возы к Царицыну. Укрыли в балках поближе к городу.

Размечтались мародеры станичники.

Мечтает Федька Зудов:

– Перину возьму пуховую. – Подумал. – Нет, две. Подушек возьму штук пять. – Подумал. – Нет, десять. Два сундука разным добром набью. – Подумал. – Нет, три. – Еще раз подумал. – Пожалуй, возьму четыре. Э-эх, не один бы, два бы воза сюда пригнать!..

Мечтает о поживе и Гришка Хлудов. Палец за пальцем на руках загибает:

– Шуба на медвежьем меху – это раз. Тулупчик на заячьем – это два. Шапка бобровая – это, выходит, три. – Далее было четыре и пять. С одной руки перешел на другую: – Самовар тульский с медалями – шесть, платок оренбургский с узором – семь. – Далее было и восемь, и девять, и десять.

Не хватает на руках у Хлудова пальцев. Хоть разувайся, снимай сапоги и на ногах считай.

Размечтался и Мишка Блудов.

Часы с боем – его желание. А кроме часов:

– Вот бы попалось чудо: граммофон – инструмент играющий.

Ждут в станице Федьку Зудова, Гришку Хлудова, Мишку Блудова. Ждут других казаков.

– Скоро, скоро приедут станичники. Чтоб казакам да не взять Царицына!

Мальчишки бегают к косогору. Вдаль ястребами смотрят. И вот:

– Едут! Едут!

Действительно, едут, идут возы.

– Что ж за богатства везут добытчики?

Подъехал к родному дому первый воз. Глянули люди. Где же добыча? Федька Зудов лежит в возу. Федька Зудов лежит в гробу.

Подъехал к родному дому второй воз. Глянули люди. Где же добыча? Гришка Хлудов лежит в возу. Гришка Хлудов лежит в гробу.

Подъехал к родному дому третий воз. Глянули люди. Мишка Блудов в возу лежит. Мишка Блудов сном непробудным спит.

А как же Царицын?

Царицын все так же в руках у красных.

История с продолжением

Генерал Краснов – старый противник Советской власти. Это он командовал теми войсками, которые в октябре 1917 года бросил Керенский на Петроград. Это он сражался с красногвардейскими отрядами под Царским Селом, под Пулковом.

Разбиты были Керенский и Краснов. Керенский бежал. Краснов же попал к красногвардейцам в плен. Привезли генерала Краснова в Петроград, в Смольный. Долго беседовали.

Стал генерал просить, чтобы его простили. Честное генеральское слово дал, что никогда не поднимет больше оружия против Советской власти.

Поверила Советская власть Краснову. Отпустили его на свободу.

Однако не сдержал генерал Краснов генеральского слова. Обманул он Советскую власть. Бежал из Петрограда на Дон к донскому атаману генералу Каледину. А вскоре, после того как застрелился Каледин, Краснов и сам был избран донским атаманом.

– Ура атаману Краснову!

– Ура! – гремело тогда на Дону.

В чине донского атамана и повел генерал Краснов войну против Советской власти. Летом и осенью 1918 года бои с генералом Красновым были одними из самых важных в борьбе за молодую Советскую Республику.

Трудно было Советскому государству. На западе хозяйничали немцы. На востоке восстали белочехословаки. Советский Север захватили англичане и американцы. И вот с юга стал наступать генерал Краснов.

В сентябре 1918 года для борьбы с генералом Красновым был образован Южный фронт.

Неудачно сложилось для нас начало. Красная Армия на юге была малочисленной. Оружия не хватало. В штаб Южного фронта даже пробрались изменники.

– Наша берёт! Наша берёт! – торжествовал генерал Краснов.

Однако рано радовались белые. Нашлись у Красной Армии нужные силы.

Собирался генерал Краснов захватить Царицын. Трижды походом ходил на Царицын. Не получилось. Не взят Царицын.

Воронеж надеялся взять Краснов. Не по зубам оказался ему Воронеж.

Даже идти на Москву донской атаман грозился. Не получилось ничего у него с Москвой.

Разбила Красная Армия белую армию генерала Краснова. Бежал Краснов за границу. Правда, не так далеко, как Керенский. Не во Францию, не в Соединенные Штаты Америки. Ближе – в Германию.

Не кончилась на этом история генерала Краснова. Когда в 1941 году на нашу страну напали немецкие фашисты, оказалось, жив и здоров генерал Краснов. Жив и здоров и заодно с фашистами. Даже фашистскую форму надел. Даже на Дон приезжал. Всё надеялся вместе с фашистами уничтожить Советскую власть.

Разбила фашистов Советская Армия. Снова, как тогда под Петроградом в октябре 1917 года, попал в плен генерал Краснов.

Однако не брали на этот раз советские люди с него генеральского слова. Не вели разговоров долгих. Судили Краснова советским судом. Судили. Вспомнили всё. Повесили.

Бакинские комиссары

Слева и справа лежат пески. Слева и справа простор пустыни. Бежит паровоз по рельсам. Вагоны стучат на стыках. Гудки разрывают небо.

Стража сидит в вагонах. Километр, километр… Километр, километр… Все ближе минута страшная.

Продолжают иностранные интервенты терзать Россию. Юг. Советское Закавказье. Советская Средняя Азия. И сюда пришли оккупанты. Именно в те дни, когда в Советском Закавказье и Советской Средней Азии хозяйничали английские войска, произошла одна из самых тяжелых трагедий Гражданской войны – были расстреляны 26 бакинских комиссаров.

Советская власть в Баку установилась 31 октября 1917 года. Вскоре был создан Бакинский Совнарком – Совет Народных Комиссаров во главе со Степаном Шаумяном. Круто стала меняться жизнь Советского Азербайджана. В районе Баку – богатейшие залежи нефти. Бакинский Совнарком национализировал нефтяную промышленность, отнял ее у богачей, передал государству.

Город Баку стоит на берегу Каспийского моря. Баку – порт, в порту – пароходы и корабли. И они принадлежали богачам бакинским.

Бакинский Совнарком национализировал морской флот и передал его в руки народа.

Труженики Азербайджана стали получать землю. На заводах и фабриках был введен 8-часовой рабочий день.

Местным капиталистам, конечно, не понравились такие порядки. Они ждали момента, чтобы уничтожить Советскую власть. И такой момент наступил. 4 августа 1918 года Баку захватили английские войска. Советская власть в Баку была свергнута. Степан Шаумян и другие бакинские комиссары были схвачены и брошены в тюрьму.

Вскоре к Баку стали подходить новые захватчики – турецкие интервенты. Бакинским большевикам в последний момент удалось освободить из тюрем 26 бакинских комиссаров. Они сели на пароход «Туркмен» и отплыли из Баку. Все были уверены, что бакинские комиссары на свободе. Но получилось иначе. На пароходе «Туркмен» оказались враги. Они привели пароход на противоположный берег Каспийского моря, в город Красноводск. Красноводск находился во власти английских интервентов. По приказу английского коменданта Красноводска полковника Баттина бакинские комиссары были вновь заключены в тюрьму. Другой английский офицер – капитан Реджинальд Тиг-Джонс вместе с местными белогвардейцами и предрешил судьбу бакинских комиссаров.

Ночью их тайно посадили в поезд. Вывезли на 207-ю версту от Красноводска. Вытолкали из вагонов. Увели в пески.

Солдаты подняли ружья. Прозвучала команда. Бакинские комиссары были расстреляны.

«Мы умираем за коммунизм! Да здравствует коммунизм!» – были последние слова отважных борцов за народное счастье.

Джентльмен

«Джентльмен» – слово английское. Означает оно «воспитанный, благородный человек».

– Я – джентльмен. Я – джентльмен, – любил говорить английский генерал Маллесон.

Генералу сэру Вильхоридому Маллесону были подчинены английские войска, которые вторглись на территорию Советской Средней Азии.

Это с ведома генерала Маллесона была произведена расправа над 26 бакинскими комиссарами.

Это генерал Маллесон всё время подталкивал местных белогвардейцев к выступлению против Советской власти.

Это он, генерал Маллесон, организовал настоящий грабеж в Средней Азии. Хлопок и другие богатства потекли из Средней Азии к английским капиталистам.

Прославился генерал Маллесон и еще одним. Для расчетов с местным населением выпустил генерал Маллесон специальные денежные обязательства. Были они напечатаны на английском и русском языках. Вот одно из таких обязательств:

«Именем великобританского правительства я обязуюсь заплатить через три месяца предъявителю сего пятьсот рублей». Далее шла подпись: «Генерал-майор Маллесон. Великобританская военная миссия».

Бойко пошли дела у генерала Маллесона.

Понравился конь арабский. Вынимает свои расписки.

Приглянулся ковер персидский. Вынимает свои расписки.

Залюбовался серебряным кувшином. Тянет свои расписки.

– Я – джентльмен. Я – джентльмен, – повторял генерал Маллесон и всовывал вместо денег листки-загадки.

Немногие верили бумажкам английского генерала. Обижался Маллесон:

– Я же джентльмен. Человек воспитанный. Верну по-джентльменски через три месяца.

Прошло три месяца. Затем и еще три. Затем и вовсе прогнала Красная Армия Маллесона из Средней Азии.

Бежал Маллесон. Остались в память о нем денежные расписки. Смотрят жители на эти расписки. Вспоминают английского генерала.

– Надул!

– Обманул!

– Ну и ну!

– Джентльмен английский!

И тут же:

– Ладно с ними, с расписками. Не жалко денег. Бежали захватчики – это главное.

«Олсо белив!»

Нелегко иностранным войскам в России. Трудно солдатам. Трудно матросам. Все чаще у солдат возникают вопросы:

– Зачем мы тут?

– Против кого воюем?

Деревня Кадыши маленькая-маленькая. Затерялась она на Севере, в заонежских дальних лесных просторах. Сто разных карт переберешь, перетряхнешь, пока Кадыши найдешь.

В декабре 1918 года стояли здесь друг против друга две роты 339-го американского полка и красноармейские роты.

Едва заметный, занесенный снегом овраг между ними.

Идут среди наших бойцов разговоры:

– Американцы на той стороне.

– Интересно поближе глянуть.

– Что ж там за люди?

– Люди как люди, – кто-то сказал в ответ.

И у американцев о наших речь:

– Русские там за оврагом.

– Посмотреть бы поближе.

– Из мира иного люди.

– Люди как люди, – кто-то сказал в ответ.

Любопытно американцам. Любопытно, конечно, и нашим. Высунулся было из-за укрытия один из красных бойцов. «Стрельнут, не стрельнут?» Сдержались американцы. Не раздался из-за оврага выстрел.

Высунулся кто-то и с той стороны. «Стрельнут, не стрельнут?» – гадают американцы. Не открыли огонь наши. Не грянул раскат над полем.

За первым новые нашлись смельчаки. И с нашей, и с той стороны. Кто-то поднялся в полный рост. И там, за оврагом, и тут, у наших.

Вскоре поднялись целыми группами. Постояли. Посмотрели через овраг. Шагнули навстречу друг другу. Шагнули американцы. Шагнули наши. Вначале робко. Затем смелее.

Смотрят американцы на русских – люди как люди. Смелее пошли вперед.

Смотрят русские на американцев – люди как люди. Шире у наших шаг.

– Хеллоу! – еще издали крикнули американцы.

– Здравствуйте! – ответили издали наши.

И вот уже рядом стоят солдаты. В декабре 1918 года у деревни Кадыши произошло братание американских солдат с красноармейцами.

Забеспокоились американские офицеры. Постарались побыстрей увести из-под Кадышей свои роты.

Когда уводили американских солдат, сказал кто-то из красноармейцев:

– Верим – будет такое время, когда не врагами, когда друзьями сойдутся народы наши.

– Йес! Олсо белив! Да! Тоже верим! – отозвались американцы. – Олсо белив!

– Олсо белив! – подхватили наши.

– Олсо белив! – разнеслось над полем.

– Олсо белив! – полетело в небо.

Красные флаги

Было это на юге. На Черном море.

Ходил Никанор Дерюгин, красный боец, в разведку. Вышел к морю. Стоят корабли на рейде. Всмотрелся. Флаги красные на кораблях.

Бросился Дерюгин быстрей к своим:

– Наши на Черном море!

– Как – наши?!

– Откуда наши?

– Корабли интервентов на Черном море!

– Наши, наши! – твердит Дерюгин. – Красные флаги! Красные флаги на кораблях!

Группой пошли в разведку.

Стоят корабли на рейде. Действительно, красные флаги на кораблях.

Старший над группой достал бинокль. Навел на море, на корабли. Флаги красные. Корабли иностранные. Ясно видны названия.

Откуда же красные флаги появились на кораблях интервентов?

Недовольны иностранные матросы, недовольны солдаты. Не хотят они воевать против русских рабочих, против русских крестьян. Сами рабочие, сами крестьяне.

Вот и подняли красные флаги. Пусть адмиралы видят!

Мало того, в городе Севастополе спустились матросы на берег. Вместе с русскими рабочими в революционных прошли колоннах.

Не только в Севастополе, не только на Крайнем Севере, но и в других местах всё чаще и чаще звучат призывы:

– Долой войну!

– Хватит войны!

Рвутся домой солдаты. Ясно иностранным генералам, ясно иностранным капиталистам: пора уходить из России.

Приняли они решение отвести из Советской России свои войска.

Радость на Севере. Радость на Юге. Загудели, задымили корабли интервентов.

Вздохнули свободно советские берега.

Увели иностранные капиталисты из России своих солдат. Но не оставили в покое Страну Советов. Новые зреют планы:

– Белым поможем! Белым! Руками белых генералов задушим Советскую власть.

Ушли из России войска иностранные. С новой силой пошли на Советскую власть войска генералов белых.

Новые шторма над Красной Россией. О новых штормах и наш рассказ.

Шел адмирал Колчак

Стояла весна 1919 года. С востока, из Сибири, с Урала, на молодую Советскую Республику шел адмирал Колчак. Покатилось страшным, пронзительным звоном:

– Белые!

– Колчак!

– Адмирал Колчак!

Запылали села и рабочие поселки, как от боли, вскрикнули города.

Не верил дед Семибратов тревожным слухам. Собрался он как-то за хомутами в лавку купца Кукуева верст за тридцать, на Юрюзаньский завод. Сосед Семибратова, Илья Кособоков, напросился к нему в попутчики. Запрягли лошаденок. В тулупы укутались.

– А ну поспешай, родимые…

Хороша их родная Акимовка! Выйдешь на горку – лежит, красавица. Трубы как свечи. Резные окна. Крылечки что под дугой бубенчики.

Тракт пересек деревню. Побежала стрелой дорога. Столбы телеграфные лентой тянутся.

Едут старик Семибратов и Кособоков. Скользят по весеннему снегу сани. Пересел Кособоков к деду. Скучно без слов, без дела.

Наклонился к Семибратову, шепчет:

– Говорят, кругом жгут беляки деревни.

– Брехня, – отозвался старик Семибратов.

Глянул на Кособокова: щупл, мелкота мужичонка. Вот и голос что писк мышиный.

Снова шепчет Илья Кособоков:

– Людей на столбах телеграфных вешают.

Усмехнулся старик Семибратов:

– Так это ж кто-то со страха выдумал.

Помолчали они, посидели. Кособоков в зубах ковырнул соломиной. Семибратов погладил бороду. Вновь Кособоков к деду:

– Заводских-то прямо в воду под лед спускают.

Отозвался старик с неохотой:

– Пуглив, пуглив нынче пошел народ. Эка страсти какие скажет! Тебе бы, Илька, поменьше слушать.

Заночевали они в пути, в придорожной избе. С рассветом снова тронулись в путь.

Бодро бегут лошаденки. Солнце по-весеннему ласково с неба глянуло. Верста за верстой… Верста за верстой… Все ближе лавка купца Кукуева. С горки на горку. Вот и Юрюзаньский завод.

Повстречали старуху. Как раз при въезде. Замахала руками старая:

– Вертайте, вертайте, милые!

Насторожился Илья Кособоков.

– С чего бы, любезная? – спросил Семибратов.

– О горе, горе!.. – запричитала старуха. – В наших местах Колчакия. Заводских-то на заводском пруду прямо под лед спускали. Камень на шею… Триста безвинных душ.

Онемел Семибратов. Побелел Кособоков. Перекрестились оба. Развернули быстрее сани. Бог с ними, с хомутами, с купцом Кукуевым. От беды подальше.

Добрались к вечеру до придорожной избы. Ждали ночлега, тепла, уюта. Нет придорожной избы. Головешки на этом месте.

Сокрушенно качнул головой Семибратов. Белее снега стоит Кособоков. Ясно обоим: и тут прошагал Колчак. Тронулись дальше крестьяне. Гонят к своей Акимовке. Всю ночь поспешали лошади. К рассвету к месту родному как раз и прибыли.

Поднялись они на взгорок. Свят! Свят! Где же родная Акимовка? Печи торчат да трубы. Дотла сожжена Акимовка.

Через Акимовку тянется тракт. Столбы телеграфные к небу дыбятся. Посмотрели Семибратов и Кособоков туда, на тракт. Свят! Свят! На столбах люди висят казненные…

Не сдержался старик Семибратов. Запричитал он, заплакал. По щекам побежали слезы.

– Да как же?! За что же?!

Тянутся, тянутся вдаль столбы. Тянется смерть-дорога. Стояла весна 1919 года. На Советскую Россию шел адмирал Колчак.

Обновы

Поражались в тот день в селе. Санька явился. Санька Кукуй. Служил Кукуй в армии Колчака. Забежал он в Зябловку на часок. Показаться отцу и матери.

Ботинками Санька хвастал. Полсела у избы собралось. Ботинки нерусские. Подошва в три пальца. Носок что бульдожья морда.

– Английские, – объяснял Санька.

– Ясно, не наши, – бросали крестьяне.

– Англицкие, – переговаривались бабы.

– Это еще не всё, – говорил Санька.

Расстегнул солдатский ремень, приподнял рубаху, вытянул нательное белье.

– Французское, – уточнил Кукуй.

– Ясно, не наше, – бросали крестьяне.

– Хранцузское исподнее, – перешептывались бабы.

Достал Санька коробку папирос. Важно закурил. Дым к небу пустил колечками.

– Японские.

– Ясно, не наши, – всё больше и больше мрачнели крестьяне.

Колчак – вот кто уничтожит Советскую власть, рассуждали иностранные капиталисты. Богатеи Англии, Франции, Японии и других стран стали помогать белому адмиралу.

Расхвастался Санька. От белья и папирос перешел к винтовкам.

– Винтовок у нас – завались!

И верно. Только одни англичане передали Колчаку 220 тысяч новых винтовок.

– Пуль у нас! – продолжал Санька. – Куры не клюют.

И это верно. Около 300 миллионов патронов предоставили капиталистические государства армии Колчака.

– А пушек, – распалялся Санька, – не сосчитать!

Правда, сколько пушек получил Колчак, Санька Кукуй не знал.

Одни только французские капиталисты передали Колчаку 400 самых совершенных орудий.

Про пулеметы, про гранаты рассказывал Санька. Потом перешел на шепот. Сообщил, как великую тайну:

– Самолеты для армии нашей прибыли…

Не врал колчаковец Кукуй.

И самолеты, и бронемашины, и много другого вооружения поставили капиталистические государства армии Колчака.

Не зря про Колчака в Сибири такую частушку сложили:

Омский – это потому, что в сибирском городе Омске враги Советской власти провозгласили адмирала Колчака верховным правителем России. Здесь он возглавил белую армию.

Торопился Санька Кукуй в свою часть. Не смог задержаться надолго в родном селе.

Смотрят крестьяне вслед уходящему Саньке. Кто про Колчака, кто про Саньку думает: «Продал Россию, продал».

Даже родитель Санькин и тот Саньке вдогон прокричал проклятье и тут же с досады на сына сплюнул.

Школа

Дом этот лучший во всей округе. Светлый. Высокий. При входе колонны. Стоит на взгорке. Окнами к солнцу.

Что в этом доме?

Школа.

Бегают в школу дети. Среди многих – Манька, Сидорка, Хабибула.

Утро. Манька спешит за Сидоркой.

– Сидорка! Сидорка!

Выходит Сидорка.

Манька и Сидорка бегут за Хабибулой.

– Хабибула! Хабибула!

Выходит Хабибула.

Вместе торопятся дети в школу. Нравится очень школа. Сутки сидели бы в этой чудесной школе.

Знают ребята, откуда дом. Советская власть дала для школы. Знают ребята и кто раньше владел этим светлым домом.

Спросите Маньку.

– Помещик Воронов, – ответит Манька.

Спросите Сидорку.

– Генерал Воронов, – ответит Сидорка.

Спросите Хабибулу.

– Граф Воронов, – ответит Хабибула.

Все они правы. Верные все ответы. Воронов, владелец чудесного дома, был и помещиком, и графом, и генералом. Свергли теперь помещиков. Нет больше графов. Испарился куда-то Воронов.

В бывшем помещичьем доме школа.

Ходят ребята в школу.

И вдруг ворвались сюда колчаковцы. Все ждали беды. Не ошиблись. Пришла беда.

Явился бывший владелец дома. Правда, не сам генерал, не граф. Явились пока сыновья – молодые колчаковские офицеры.

Один офицер драгунский, то есть кавалерийский, второй офицер пехотный. Вместе с ними отряд солдат.

Запомнили дети тот страшный день. Устроили белые детям порку.

Хватали, тащили к лавкам.

Притащили Маньку. Привязали Сидорку. Лежит на лавке Хабибула.

Взлетают, как крылья, розги.

Прохаживается офицер драгунский.

– Хлеще, хлеще! – дает команды.

Прохаживается офицер пехотный.

– Так им, так им! – кричит пехотный. – Вбивай соплякам науку!

Усвоили дети науку эту. Школа – это Советская власть, порка – это адмирал Колчак. Как дважды два, на всю жизнь запомнили.

Личная ответственность

Армия Колчака продвигалась вперед. Белые взяли Уфу, Ижевск, Сарапул. Пали Бирск, Белебей, Бугульма, Бугуруслан. Враги окружили Уральск. Захватили на юге Актюбинск.

Колчак приближался к Волге. Под угрозой была Казань. Под угрозой была Самара.

Вернулся как-то отец Лёньки Березкина домой. Отец у Лёньки большевик. Рабочий. Глянул на жену, на сына:

– Прощайте, мои родные. Отправляюсь завтра против Колчака на Восточный фронт.

Достал из кармана газету. Положил на стол. Развернулась газета. Прочитал Лёнька – крупно в газете напечатано: «ВСЕ ПРОТИВ КОЛЧАКА!» И дальше про то, что разгром Колчака – это личная ответственность каждого.

Не маленький Лёнька. Слыхал про Колчака. Знает и то, что у них в Тамбове создаются полки для отправки на фронт. Смотрит на газету, опять читает: «ВСЕ ПРОТИВ КОЛЧАКА!»

«Вот здорово! – подумал Лёнька. – Все – значит, и я».

Схватил он газету. Помчался к дружку своему, Кузьке Кускову.

– Кузька, Кузька! – манит дружка на улицу.

Вышел Кузька:

– Ну что?

– Личная ответственность!

– Что?!

Показывает Лёнька Кузьке газету. Читает Кузька: «Все против Колчака!»

– Ясно? – спрашивает Лёнька.

Нет, не ясно пока ничего Кузьме.

– Э-эх! – вздохнул Лёнька.

Растолковал он другу, в чем дело:

– Все! Значит, и мы.

Просиял Кузька.

– Личная ответственность, – повторил Лёнька.

Оказалось, что и отец Кузьмы уезжал на колчаковский фронт.

– Вот видишь – все! – заявил Лёнька.

Стали собираться ребята в дорогу. Долго не мешкали. Тут же собрались. В тот же день, на целые сутки раньше отцов, и двинулись.

Залезли они в вагон.

– Куда вы?

– На колчаковский фронт.

Рассмеялись взрослые – шутят, видать, ребята.

Поехали они на восток. Едут, а на полустанках, разъездах, станциях обгоняют ребят другие поезда. Люди в поездах в военной форме.

Остановился один состав.

– Откуда?

– Из Ярославля.

Остановился второй.

– Откуда?

– Из Смоленска.

Остановился третий.

– Откуда?

– Калужские мы.

Идут, идут составы. Из разных мест России едут красные бойцы на Восточный фронт.

Едут бойцы, и тут же рядом другие идут составы. Винтовки, пулеметы, патроны в этих составах. Пушки, снаряды, гранаты.

Добрались ребята до самой Волги. Там, за Волгой, – Восточный фронт. Малость до фронта совсем осталось.

Да тут задержал вдруг мальчишек военный патруль.

– Кто такие?

– Лёнька.

– Кузька.

– Леонид и Кузьма, выходит.

Доставили их патрульные к военному комиссару.

Объясняют ребята, в чем дело. Лёнька сунул за пазуху руку. Тащит газету. Раскрыл, показал комиссару. Читает комиссар: «ВСЕ ПРОТИВ КОЛЧАКА!»

Улыбнулся комиссар. Понял, в чем дело. Сказал:

– Так точно – все. Все, непременно.

– Личная ответственность! – выкрикнул Лёнька.

– Верно, – сказал комиссар. Подумал. Посмотрел на ребят: – Только вам полагается временный отпуск. Вызовем, если без вас не справимся.

Едут домой ребята. Вспоминают составы с красными бойцами, вспоминают вагоны с военными грузами.

– Обойдутся они без нас, – бросил задумчиво Лёнька.

– Обойдутся. Это точно, – сказал не колеблясь Кузька.

Профессорское выражение

Не пустили красные бойцы колчаковцев к Волге. Завязались тяжелые, кровопролитные бои. Упорными были бои на реке Каме возле города Чистополя.

Действовала здесь Вторая армия.

Под страшным напором белых армия отходила. Чистополь оказался в руках у колчаковцев.

В эти дни в штаб армии прибыл молодой командир Александр Кириллов. Из интеллигентов, из недавних студентов. Знакомят Кириллова новые товарищи по штабу с боевой обстановкой, с боевыми картами. Рассказывают о соседях по фронту, называют имена своих командиров.

Командующий Второй армией – Василий Иванович Шорин.

– Он бывший полковник царской армии, – доверительно сказали Кириллову. – Он орденом Святого Георгия награжден.

– И георгиевским оружием, – кто-то добавил.

– Знающий он командир. Начальник штаба – Афанасьев.

– Федор Михайлович.

– Тоже человек храбрый и очень опытный.

Продолжают товарищи свой рассказ:

– А членом Реввоенсовета у нас профессор.

– Профессор по астрономии.

– Штернберг.

– Павел Карлович.

Подумал Кириллов: «полковник», «профессор» – неплохо у большевиков. Профессор – и вдруг на фронте.

В это время Штернберг и вошел в штаб.

Глянул Кириллов: точно, профессор. Роста небольшого. Глаза умные. Профессорская бородка.

Штернберг был чем-то возбужден. Он нервно прошел по комнате, остановился. Глянул на штабных командиров. Посмотрел на штабную карту.

– Пора им начесать. Пора, пора, – сказал Штернберг. – Пора начесать по физиономии.

Сказал и вышел.

Поразился Кириллов: профессор – и вдруг «начесать». Слово какое-то не профессорское. «Начесать по физиономии» – это уже и вовсе.

– Профессор? – переспросил у штабных офицеров.

– Так точно, по астрономии, – ответили Кириллову.

Начались у Кириллова фронтовые будни. Вслед за Чистополем белые взяли Елабугу. Этот город тоже стоит на Каме. Положение становилось всё более трудным. Враги упорно стремились к Волге.

Командующий армией Шорин и начальник штаба армии Афанасьев разработали дерзкий план. Шорин решил освободить Чистополь. Удар белым по этому плану наносился комбинированный. Комбинированный удар – это значит ударить по противнику сразу с нескольких направлений, привлечь разные войска. Подтянул Шорин под Чистополь красные полки. Полки красноармейские усилил полками чистопольских рабочих. Напротив Чистополя, на противоположном берегу Камы, установил артиллерию. В помощь пехотинцам и артиллеристам вызвал отряд моряков. Прибыли они по Каме на кораблях, со своей артиллерией, с группами для десанта.

Когда всё было готово, Шорин дал команду к атаке. Заработала красная артиллерия. Пошли в наступление армейские и рабочие полки. Ударили морские отряды.

Не ожидали белые комбинированного удара. Бежали из Чистополя. Сорвался стремительный выход к Волге.

Возбуждение царило в эти дни в шоринской армии. Возбуждение было и в самом штабе. Возбужден и Александр Кириллов.

– Начесали! – кричит. – Начесали белым!

Кричит, вдруг видит: в помещение штаба входит Павел Карлович Штернберг.

Смутился Кириллов: понял – услышал Штернберг его крики.

– Начесали? – спросил Штернберг.

Покраснел Кириллов.

– Так точно, – тихо проговорил.

– По физиономии?

Еще больше смутился Кириллов. Однако, смотрит, Штернберг улыбается. Улыбнулся и Кириллов:

– Так точно, по физиономии, товарищ член Революционного военного совета.

Три удара

Бугуруслан, Бугульма, Белебей. Все эти города лежат на восток от Волги. Между Самарой и Уфой.

В конце апреля 1919 года красные начали здесь наступление. Колчак отдал строжайший приказ удержать заволжские города.

– Удержим, удержим! – клянутся Колчаку белые генералы.

Апрель – время в этих местах нелегкое. Весна. Развезло, размыло кругом дороги. Поля разлились морями. Ручьи Амазонками стали. В оврагах вода океанских глубин.

– Удержим, – повторяют белые генералы. – В такую-то пору сам леший вперед не двинется.

И всё же двинулись красные в наступление. Не удержались белые. Оставили Бугуруслан.

В гневе Колчак. Получают разнос генералы.

Оправдываются белые генералы. Кто знал, кто предвидел. Законы красным, видать, не писаны.

Успокаивают генералы Колчака:

– Уступили Бугуруслан. Так ведь есть еще у нас Бугульма и Белебей.

Вызвал из далекой Сибири Колчак подмогу. Корпус под командованием генерала Каппеля.

Клянутся белые генералы Колчаку, что удержат они Бугульму и Белебей.

– Удержим, удержим! Пусть только попробуют красные сунуться!

Снова ударили красные. Стремительный рейд предприняли. Пока двигалась из Сибири подмога, потеряли белые Бугульму.

Колчак в еще большем гневе. Получают разнос генералы.

Оправдываются белые генералы. Кто знал, кто предвидел. Кто ожидал, что красные снегом на голову свалятся. Кто гадал, что Каппель в пути задержится.

Успокаивают Колчака белые генералы:

– Нет Бугуруслана и Бугульмы. Так ведь есть же у нас еще Белебей. Вот где красные дух испустят.

Клянутся белые генералы, что удержат они Белебей.

– Удержим, удержим! Могилу найдут здесь красные.

Не побоялись могилы красные. Начали наступление на Белебей.

Пять дней громыхали пушки. Пять дней сходились войска в штыковых атаках. Пять дней врезалась друг в друга конница. Подоспела подмога к белым. Явился Каппель. Досталось подмоге. Редеют ряды у Каппеля.

Шутят бойцы:

– Весна. Капель. Закапал Каппель.

Взяли красные Белебей.

Колчак в неистовстве. Колчак в истерике. Все три удара – как три пощечины. Сильна, сильнее, еще сильней:

Бугуруслан!

Бугульма!

Белебей!

Храбрость или умение

В сражениях против Колчака участвовала знаменитая 25-я дивизия, которой командовал Василий Иванович Чапаев.

Заспорили как-то чапаевцы: что в их командире Василии Ивановиче Чапаеве главное – храбрость или умение?

– Храбрость, храбрость! – кричат одни.

– Братцы, считай, умение.

Спорят бойцы. Не уступают друг другу.

Чапаевская дивизия громила белых в заволжских степях. Места здесь безлесные, ровные. Степь да степь на все четыре стороны. Видно на 10–15 верст. Не подойдешь незамеченным.

Преградили белые путь Чапаеву. Стена на пути чапаевцев.

Не терпится отважным бойцам ударить по врагу.

– Рано, не время, – охлаждает смельчаков Чапаев.

Пожимают бойцы плечами.

– Геройство наше, что ли, пропало?

– Не верит в нас командир?!

– Чего только время напрасно тратим! Чего только ждем?!

– Дара небесного, – шутит Чапаев.

Дождались «небесного дара» – пал на землю туман. Построил Чапаев спешно полки, провел их ночью в тумане к самым позициям белых. Расставил: одних – налево, других – направо. Конных – в засаду. Пулеметы на слабый фланг. Сам занял место в центре, против главных вражеских сил.

Расступился с рассветом туман. Глянули белые – Чапаев под самым носом. Сидит на коне, привстал в стременах, к пешим бойцам:

– За мной!

Ринулся командир вперед. Грозной лавиной за ним чапаевцы.

Ударили навстречу красным бойцам пулеметы. В ста метрах всего враги, в метре – верная смерть. Рухнул конь под Чапаевым. Спрыгнул начдив на землю. Поднялся он в полный рост. Первым бежит в атаку.

Ударила пуля в прославленную чапаевскую бурку. Скинул бурку Чапаев:

– Так оно легче! За мной! Вперед!

Сбила пуля знаменитую чапаевскую папаху.

– В залог оставляю! – кричит Чапаев.

И снова – вперед!

Врезались красные в ряды белых. Заметались в панике белые. Побежали налево – встречают их пулеметы красных. Не зря их поставил сюда Чапаев. Рванулись направо – мчит из засады полк красных конников. И это учел Чапаев.

Добивают врагов чапаевцы.

Кончился бой. Расположились бойцы на отдых. Снова начали спор.

– Говорили мы, что храбрость в Чапаеве главное, – уверяют одни. – Видали, как шел под пули?

– Нет, все же на первом месте идет умение, – стоят на своем другие. – Военным искусством Чапай владеет. Вот как все при атаке учел. Как время выбрал. Как всех по местам расставил. Умение, братцы, в начдиве главное.

Спорят чапаевцы. Не получается общего мнения. Кто же тут прав? Кто же не прав?

Не завершили чапаевцы спор.

Новые ждали дела чапаевцев.

Колюшка

На сотни километров растянулся колчаковский фронт. Болота, дебри, густые леса на севере. На юге солнце даже в начале лета палит, как печь.

Жажда мучит бойцов. Жажда терзает коней. Пересохли редкие в этих местах ручьи. Капля с небес не капнет.

И самое страшное: отступая, белые травят колодцы. Есть вода – стерегись воды. Смерть притаилась в колодезной глубине.

Трудно людям. Трудно лошадям. Трудно раненым в госпиталях.

– Санитар!

– Санитар!

– Колюшка!

Подходит Колюшка.

– Пить!

– Пи-ить!

Смотрит на людские страдания санитар. Жалко Колюшке раненых.

– Пить!

– Пи-ить!

Нет воды. Понимает Колюшка: сейчас вода для раненых нужнее любых лекарств.

Только нет воды. Ручьи пересохли. Роса не ложится. Капля с неба не капнет.

Исчез однажды куда-то Колюшка. Полдня пропадал. Вернулся. Снова его дежурство.

– Санитар!

– Колюшка!

Подходит Колюшка.

– Пи-и-ить!

Достает из кармана Колюшка пузырек. Вода в пузырьке. Отливает, словно лекарство, в ложку.

Потянул один из раненых, сделал глоток. Просияло лицо бойца, словно к жизни вторично вызван.

– Водица! – веря, не веря, воскликнул.

Откуда ж вода у Колюшки?

Не таил санитар откуда. В тот же день с другими отправился за водой.

Пришел Колюшка к пересохшему ручью.

– Здесь, – говорит, – вода.

Смотрят бойцы – где же вода?! Даже земля на месте ручья растрескалась.

– Здесь, – повторил Колюшка.

Наклонился к земле. Отковырнул ком затвердевшего ила. Под верхним, засохшим, – влажный слой.

Впился парень руками в чуть мокроватую вязкую массу. Вытащил ком наружу. Спрессовал, надавил, отжал. Набежала слезинкой капля.

За каплей капля – десяток капель. Изрыл он гору речного ила. Гора пузырек воды родила.

Вновь на дежурстве Колюшка. Вновь раздаются призывные голоса:

– Санитар!

– Ко-олю-шка!

Достает пузырек из кармана Колюшка. Лекарство волшебное прибыло.

Далеко и близко

Против Колчака воевали несколько наших армий. Южной группой армий командовал опытный красный командир, бывший революционер-подпольщик, большевик Михаил Васильевич Фрунзе.

Разбирало красноармейца Ивана Дронова любопытство. Видел он как-то Фрунзе. Было это в городе Иваново-Вознесенске.

Выступал большевик Фрунзе перед рабочими. Так вот гадал теперь Дронов: его командир – тот ли Фрунзе или его однофамилец?

– Тот, тот, – уверяют Дронова. – Из Иваново-Вознесенска он.

И объясняют, как выглядит Фрунзе:

– Ростом чуть выше среднего. В плечах широк. Лицо круглое. Глаза ясные. Волосы ежиком на голове.

– Вроде бы сходится, – говорит Дронов. – Но всё же глазами своими его бы увидеть.

Был у Ивана Дронова дружок Лука Макаёнок.

– Да где ж ты его увидишь, – заявил Макаёнок. – Чай, не сосед по окопу, по солдатскому котелку. Командующий! – И приводил солдатскую поговорку: – «Командир далеко, генерал высоко. Дым кругом, ничего не видно».

Войска Фрунзе наступали на Уфу.

Здесь снова развернулись упорные бои с белыми. Держались белые за Уфу. Стоит Уфа на реке Белой. Берега у Белой высокие, обрывистые. Особенно тяжелыми были бои за переправы. Уфа – на правом берегу Белой. Красные наступали с левого берега.

Переправились два красных полка через реку Белую. В это время налетели колчаковские самолеты. Стали бомбить переправу. Задержалось движение наших войск. Остались без подмоги два красных полка. На них и обрушились белые.

В числе переправившихся войск была рота, в которой служили Дронов и Макаёнок. Дрогнули было наши полки. Попятились к реке. В это время и вырос перед отступающими командир:

– Стойте! Куда? Вперед!

Всмотрелся Дронов. Так это же Фрунзе!

– Фрунзе! Сам Фрунзе на этом берегу! – прошло по рядам.

Взмахнул Фрунзе солдатской винтовкой, устремился в атаку:

– За мной!

Восстановился порядок в красноармейских рядах. Сомкнули бойцы шеренги.

– Фрунзе! – толкает Дронов в плечо Макаёнка. – Фрунзе!

– Кажись, он, – отвечает Макаёнок.

– Не кажись. А он самый. Настоящий. Доподлинный. И роста повыше среднего. И глаза ясные. И волосы на голове ежиком. Он! Наш командующий Фрунзе Михаил Васильевич.

Уже после, когда красные освободили Уфу, у Дронова и Макаёнка снова был разговор о Фрунзе.

– Так как же – «Командир далеко, генерал высоко? – спрашивал Дронов. – Все в дыму, ничего не видно»?

– Видно, видно, – отзывается виновато Макаёнок. – Видно, что наших кровей командующий.

При штурме Уфы Михаила Васильевича Фрунзе в бою контузило. Однако Фрунзе вскоре поправился. До самого конца Гражданской войны Фрунзе сражался с белыми. Командовал армиями и фронтами.

Ужин

В сентябре 1918 года была установлена высшая награда Советской Республики – первый советский орден, орден Красного Знамени.

Первым орденом Красного Знамени был награжден красный командир Василий Константинович Блюхер.

– Блюхер? Что за фамилия такая? – интересовались бойцы.

– Немец?

– Швед?

Не был Блюхер ни немцем, ни шведом. Русский он человек. Родился в Ярославской губернии. Происходил из крестьянской семьи. Настоящая фамилия его – Медведев. Когда-то давным-давно помещик дал своему крепостному Медведеву – деду Василия Константиновича – кличку Блюхер. Кличка оказалась звонкой, привязчивой. Закрепилась она за дедом и стала затем фамилией его потомков.

Узнали об этом бойцы отряда, которым командовал Блюхер.

– Значит, вовсе не Блюхер – Медведев у нас командир.

– То-то по белым удар пудовый!

Слава Блюхера началась осенью 1918 года. Красные до похода адмирала Колчака сражались с белыми на Урале и в Заволжье. Осенью 1918 года здесь развернулись особенно тяжелые бои. В них и отличился Василий Константинович Блюхер.

Под Оренбургом белые отрезали группу наших войск. Блюхер был назначен старшим над этой группой.

Начался героический поход красных отрядов Блюхера по белым тылам.

Шли на соединение со своими. Трудно пришлось красным бойцам. Шли все время с боями. Выходили из боя и снова в бой. Шли в непогоду. Ветры, дожди трепали. Шли порой без воды, без хлеба. Несли раненых на руках.

Пробивались два месяца. Прошли 1500 километров.

Успешно закончили небывалый рейд. Вывел Блюхер отряды к своим.

Весной 1919 года, во время боев с Колчаком, Блюхер был назначен членом Реввоенсовета Вятского укрепленного района. (Впереди предстояли бои за Пермь.) В Вятку и прислали боевую награду Блюхеру.

Здесь ему и вручали орден Красного Знамени за номером один.

Знают бойцы, что на этом ордене стоит номер первый.

– Первый – это тебе не сотый!

– Это даже тебе не пятый. Первый есть первый!

Гордятся они своим командиром.

После вручения ордена боевые товарищи Блюхера решили организовать для своего командира товарищеский ужин.

– Ужин? – переспросил Блюхер.

– Так точно, товарищеский.

– Отлично, – сказал Блюхер. Затем призадумался: – Нет, отменяется ужин.

– Как?

– Почему?

Обиделись боевые товарищи: отказывается от дружеского ужина Блюхер.

– Нет, не отказываюсь, – говорит Блюхер. – Переношу ужин… – Блюхер сделал паузу, – в город Пермь.

Ужин состоялся 1 июля 1919 года. В этот день Красная Армия освободила Пермь.

Пути-дороги

Красная Армия теснила Колчака и на Южном Урале. Здесь действовала армия, которой командовал Михаил Николаевич Тухачевский.

Разгромить Колчака на Южном Урале, взять города Златоуст, Челябинск, открыть дорогу красным войскам в Сибирь – такова задача Тухачевского.

Разгромить. Открыть дорогу. Непростая это была задача. На пути у красных Уральские горы. Две дороги, два пути ведут через Южный Урал в Сибирь. Железная дорога вьется между горными уступами, ныряет в тоннели, бежит под навесом скал. И вторая дорога – знаменитый старинный Бирский тракт. Сходятся обе эти дороги недалеко от города Златоуста.

Здесь, на этих дорогах, и укрепились белые.

Нет других путей для наступающей Красной Армии.

Вызывают колчаковцы коренных уральцев, стариков, старожилов:

– Есть ли другие дороги?

– Нет, – отвечают старики и старожилы.

Перепроверяют слова колчаковцы. Верно, нет здесь других путей. Ясно им: Урал неприступен для красных войск. Горы не сдвинешь с места.

Укрепляют белые свои позиции вдоль железной дороги, вдоль Бирского тракта. Укрепились. Сидят, дожидаются красных. Неприступны пути-дороги. Придется сложить красным здесь свои головы!

И вдруг:

– Красные!

– Где, в каком месте красные?!

Далеко в тылу у белых вдруг оказались красные.

Тухачевский решил обойти укрепления белых. Через Уральские горы, по горным тропам, уступам, над обрывами – по-суворовски провел он своих бойцов. Провел бойцов, пронес оружие.

Обрушились красные на тылы колчаковцев. Смяли. Разбили белых.

Бежали. Отступали белые за реку, которая называлась Ай.

Шутили красные бойцы:

– «Ай!» – закричал Колчак.

Ворвались войска Тухачевского в Златоуст. Открылись для Красной Армии пути за Урал, в Сибирь.

Михаил Николаевич Тухачевский был одним из прославленных полководцев Гражданской войны. В 1935 году в числе первых он получил высокое звание – Маршал Советского Союза.

Уральский сувенир

На Урале много заводов. В Екатеринбурге, в Челябинске, в Златоусте, в Нижнем Тагиле. Еще со времен царя Петра Первого здесь основаны заводы.

Отходят белые с Урала, теряют заводы. Жалко им заводов, станков. Всё, что можно, пытаются белые увезти.

Набивают колчаковцы добром вагоны. Тянут всё, что тянется. Грузят всё, что грузится.

Идет отправка грузов и на Карабашском заводе. Руководит здесь работами штабс-капитан Метелкин. Ходит как ворон. Смотрит как ястреб. На горбатом носу пенсне.

Старается штабс-капитан. Ходит с огромной книгой. Делает в книге записи. Строгий всему учет.

Вот грузят станки. Забивают огромные ящики.

Открывает Метелкин книгу. Пишет: «Станки». Затем то же слово «станки» на ящиках краской пишет.

– Живее, живее! – кричит рабочим.

Дальше двинулся штабс-капитан Метелкин. Инструмент собирают рабочие. Грузят и это в ящики.

Открывает Метелкин книгу. «Инструмент» – появляется запись в книге. То же слово на ящиках краской пишет.

– Живее, живее! – кричит рабочим.

Дальше спешит Метелкин. Здесь упаковывают ценные приборы.

– Живее, живее! – торопит Метелкин. Снова за кистью тянется.

Обошел весь завод Метелкин. Всё перечислил в книге. На каждом ящике собственноручно надписи сделал.

Загудел паровоз. Побежали вагоны. Покатило добро с Урала.

Развалился в купе Метелкин. Ладонью провел по щекам, по лбу.

– Эка же устал… Однако все увожу до крошки.

Бегут вагоны. Стучат вагоны:

«Всё у-во-жу до кро-шки! Всё у-во-жу до кро-шки!»

Привез Метелкин грузы по назначению. Выгружают добро. За ящиком выносят ящик.

Поясняет штабс-капитан начальству:

– Станки.

Верно, на ящиках надпись: «Станки».

– Вот приборы.

Верно, «Приборы» стоит на ящиках.

Сдал штабс-капитан Метелкин груз. Вздохнул наконец свободно. А утром гремит начальство:

– Что привез?!

– Инструмент, станки, приборы, – чеканит штабс-капитан Метелкин.

– Балбес!

Метнулся Метелкин к ящикам.

Обхитрили его рабочие. Не отдали богатство народное. Камнями набиты ящики. Не песок, не битый кирпич, не глина. Камни лежат уральские.

Камни уральские. Всё же не так обидно. Вроде бы сувенир.

Ответ Ленину

Отгремели бои за Челябинск. Снова Урал советский. Снова Урал свободен.

Владимир Ильич Ленин с большим вниманием следил за событиями на Восточном фронте.

Еще в мае 1919 года, когда наступление Красной Армии только начиналось, Ленин прислал телефонограмму Реввоенсовету Восточного фронта. Владимир Ильич писал: «Если мы до зимы не завоюем Урал, то я считаю гибель революции неизбежной».

Глубоко в душу запали бойцам слова Владимира Ильича Ленина.

Торопились они. Рвались быстрей к Уралу.

В июне развернулись бои за Уфу. Самоотверженно бились бойцы, знали: возьмут Уфу – как бы стену пробьют на пути к Уралу.

Потом завязались бои за Пермь.

Знали бойцы: отвоюют Пермь – как бы мост возведут к Уралу.

Освобождали Уральск. Очищали от белых другие земли.

Нет для бойцов усталости. Вспоминали телефонограмму Владимира Ильича. Как приказ звучали для них ленинские слова.

И вот Красная Армия на Урале. Взят Златоуст, другие уральские города, уральские рудники, заводы. Освободила Красная Армия Екатеринбург. Взяли войска Челябинск, и тут же среди бойцов:

– Ленину, Ленину пиши!

– Владимиру Ильичу!

– Не тяни! Немедля!

Собрались бойцы, написали письмо Владимиру Ильичу.

«Дорогой товарищ и испытанный, верный наш вождь! – писали красноармейцы Восточного фронта. – Ты приказал взять Урал к зиме. Мы исполнили твой боевой приказ. Урал наш. Мы идем теперь в Сибирь… Больше Урал не перейдет в руки врагов Советской Республики. Мы заявляем это во всеуслышание. Урал с крестьянскими хлебородными местами и с заводами, на которых работают рабочие, должен быть рабоче-крестьянским».

Получил Владимир Ильич письмо. Читал, улыбался.

– Верно рассуждают бойцы. Верно, – говорил Владимир Ильич. – И Урал, и Сибирь, и вся Россия должны быть и непременно будут рабоче-крестьянскими.

Могильное

Бескрайним простором легла Сибирь. Побежала к востоку, на юг, на север. Взметнулась горами. Легла низинами. Океаном лесов раскинулась. Всё здесь могуче. Могучи земли. Могучи реки. В глубинах богатства лежат несметные.

Здесь, на просторах Сибири, продолжались бои с Колчаком. Отступал Колчак. Отползал. Раненым зверем в бои бросался.

Особенно жаркие схватки разгорелись при подходе красных к городу Тобольску.

Тобольск – один из старейших сибирских городов. Памятны эти места истории. Здесь, под Тобольском, погиб в Иртыше Ермак. В Тобольске после долголетнего заключения в каторжных тюрьмах на вечном поселении находились многие декабристы.

Сопротивлялись белые. Пытались задержать, не пустить красные полки к Иртышу, к Тоболу.

Колчаковский солдат Мавродий Нагорный имел привычку: вступает в село, проходит и обязательно у жителей спросит название села.

Вот и сейчас. Отходят с боями белые к Тобольску. Вошли в село. Нагорный к крестьянам:

– Как величать село?

Отвечают крестьяне:

– Приветное.

Улыбнулся солдат:

– Хорошо, хорошо название.

Снова село проходят.

– Как величать село?

– Привольное.

Качнул головой солдат:

– Э-эх, моей бы деревеньке такое название.

Еще село. Снова вопрос Нагорного:

– Как величать село?

Отвечают крестьяне:

– Могильное.

– Свят, свят… – вырвалось у Нагорного. – Кто же жуткость такую выдумал? Скорее бы село пройти!

Только пришлось задержаться белым у села Могильного, а многим и навеки здесь остаться.

У Могильного разгорелся упорный бой. Восемь раз переходило село из рук в руки.

После боя кто-то из красных бойцов задумчиво произнес:

– И вправду для белых село могильное.

– Не только одно село, – добавил другой боец. – Время пришло для врагов могильное.

«Сафо» и «Ада»

Началось все с того, что как-то на Восточный фронт, еще в те дни, когда красные бились с белыми под Уфой, из Петрограда прибыл специальный вагон.

Открылись двери. Полон вагон папирос. Папиросы не простые – «Сафо» и «Ада». Ящик стоит на ящике.

Перехватило у красноармейцев дух.

– Папиросы!

– «Сафо»!

– И «Ада»!

– Ящик стоит на ящике!

Плохо было в те дни с табаком. Щепотка махорки – что россыпь золота. А тут сразу: «Сафо» и «Ада». Целый вагон. Ящик стоит на ящике.

То-то радость была у красных.

Папиросы прислали петроградские рабочие. Как свой петроградский рабочий привет. Как коллективный бойцам подарок.

Делили папиросы по ротам, по взводам, по эскадронам. Долго вспоминали красноармейцы питерцев. Чем бы ответить на рабочую щедрость, не раз прикидывали.

Вышли красные на равнины Сибири. Места богаты. Поля плодородные. Многие районы хлебопашные, урожайные. К осени колос тройным поклоном к земле сгибается.

Решили бойцы собрать деньги. Купить на деньги сибирский хлеб. Отправить хлеб в Петроград рабочим. Голодно было тогда в Петрограде. Цены нет такому подарку.

Приступили красноармейцы к делу. Пошли по взводам, по ротам, по эскадронам «шапки по кругу».

– Шапку по кругу!

– Шапку по кругу!

Узнали другие:

– Рабочим – хлеб?

Тоже вносят на подарок для петроградских рабочих деньги. Многие присоединились. Кто курил и кто не курил. Были даже такие, кто и вовсе не знал, что присылались когда-то «Сафо» и «Ада».

Загрузили бойцы состав сибирским хлебом.

Катят, катят, бегут в Петроград вагоны. В вагонах красноармейский хлеб – благодарность к людям спешит людская.

Михаэл Годони

В числе красных войск, сражавшихся против Колчака, был и Карельский полк.

Земли Карелии – земли не южные. Суровый озерный край. На севере Карелия подходит к самому Полярному кругу.

И вдруг в Карельском полку появился боец Михаэл Годони. Итальянец.

Поражались бойцы:

– Из Италии!

У теплого Средиземного моря лежит Италия. Рассматривали красноармейцы карту.

– Смотри, как сапог, Италия.

Действительно, своими очертаниями Италия напоминает сапог. Вот голенище, каблук, носок. С севера на юг протянулась Италия. С трех сторон ее омывает море. На самом юге Италии, там, где у сапога носок, находится область Калабрия. Михаэл Годони родом как раз из Калабрии.

– Из Калабрии в полк Карельский! – посмеивались красноармейцы.

Как же оказался итальянец Годони в красноармейском полку?

Михаэл Годони был солдатом итальянской армии. Шла Первая мировая война. Сражался Годони против австрийцев. Был схвачен австрийцами в плен. А вскоре случилось так, что сами австрийцы, пленившие Годони, а вместе с ними и сам Годони попали в плен к русским. Вскоре в России произошла революция. Годони был итальянским рабочим. Радовался он, что власть в России перешла в руки рабочих и крестьян.

– Наша революция, пролетарская, – говорил Годони.

Вступил он добровольцем в Красную Армию, чтобы защищать народную Советскую власть.

Любили в полку Годони. Характер у итальянца веселый, легкий. И дружить с ним было приятно. И в бою Годони всегда в числе первых.

Вспоминал он свою Италию.

– Небо – синее-синее, – говорил Годони.

– Море – теплое-теплое.

– Солнце – весь год смеется.

Приглашал он друзей в Италию.

– Калабрия, Лацио, Умбрия, Тоскана, Пьемонт, Ломбардия, – сыпал названия звучные. – Рим, Неаполь, Милан, Венеция, – называл города далекие.

Не пришлось собираться друзьям в Италию. Погиб в боях у Тобола красноармеец Годони. Склонили бойцы знамена.

– Прощай, Михаэл Годони!

Дали клятву добить Колчака. Помнить бойца и друга.

Не только один Михаэл Годони. Были в Красной Армии чехи, итальянцы, словаки, немцы, поляки, венгры. Вместе за Советскую власть сражались. В общем строю стояли.

Слава по всей Сибири

Страшился Колчак Сибири. Больше всего – партизан сибирских.

Всюду они: в сопках сибирских, в лесах, в горах, в селах и деревнях, рядом с фронтом, в глубоком тылу и даже в штабы проникают к белым.

Объединены партизаны в отряды, в полки. Есть целые партизанские армии. Нападают партизанские отряды на солдат Колчака, вступают в бои с войсками, взрывают мосты, разрушают железнодорожное полотно, поезда под откос пускают.

Много партизанских отрядов в лесах Сибири. Много отважных, лихих командиров. Один из них – Нестор Александрович Каландаришвили.

Бывало, в Сибири впервые услышат фамилию партизанского командира:

– Не наших кровей мужчина.

– Не наших краев фамилия.

И верно. Не сибиряк – южанин Нестор Каландаришвили. Родился в селе Квирикета, в далекой Грузии.

С детских лет возненавидел Каландаришвили царские порядки. Не раз хватали его жандармы. Судили. Гноили в тюрьмах. Когда произошла Великая Октябрьская революция, когда и здесь, в Сибири, люди разбились на красных, на белых, взял в руки винтовку Каландаришвили. Пошел защищать Советскую власть.

И вот гремит уже слава по всей Сибири:

– Каландаришвили!

– Каландаришвили!

Наводит фамилия страх на белых. Установили они большую награду тому, кто живым или мертвым доставит к ним партизанского командира.

Не получилось у них с наградой.

Подыскали убийцу белые. Наказ убийце: вступить в партизанский отряд. В одном из боев выстрелить в Каландаришвили. Пробрался в отряд убийца. Встретился с партизанами. Не поднялась у него рука. Сам явился к Каландаришвили, чистосердечно во всем признался.

Не получилось с убийством у белых. Решили поймать партизанского вожака. Снарядили специальный отряд. Как-то партизанским разведчикам удалось подключиться к телефонной линии белых. Взял Каландаришвили трубку.

– Ну как, напали на след Каландаришвили? – слышит он чей-то голос.

– Напали, – отвечает Каландаришвили. – Напали. Мало того, тут он, у нас в руках. Ждите, сейчас выезжаем.

Ждут белые офицеры. И верно – явился к ним Каландаришвили. Вошел в дом:

– Руки вверх! Сдавайтесь! Я – Каландаришвили.

Отважен, решителен Каландаришвили. Гремит о нем слава по всей Сибири:

– Наших кровей мужчина!

– Наших краёв фамилия!

Не ошибся

Все громче в войсках у белых:

– Не страшны нам морозы.

– Не страшны нам просторы.

Кто же страшен?

– Партизаны!

В крестьянской семье Сизовых родился сын. По обычаю отцовскому, дедову, решили его крестить. Церковь и священник далеко. Ехать без малого двадцать верст.

Дорога то лесом идет, то полем, то влезет петлей на взгорок, то снова глухоманью, низиной тянется.

Зима. На санях двинулись в путь крестьяне. Едут и кум, и кума, и сватья, и сват, и сестра, и брат, и бабка, и дед, и теща, и тесть, и еще человек пятнадцать. Четверо саней – полно в них народу. Кто помоложе, рядом бегут на лыжах.

Растянулся торжественный поезд.

Прибыли в церковь. Окрестил новорожденного батюшка. Взял, опустил в купель. Вот и все – младенец теперь под защитой Бога считается.

Повернули домой крестьяне. Бегут лошаденки. Едут и кум, и кума, и сватья, и сват, и сестра, и брат, и бабка, и дед, и теща, и тесть, и еще человек пятнадцать. Кто помоложе – бегут на лыжах.

В это же время той же дорогой отступала колонна белых.

Среди белых солдат Филимон Косой. Знают солдаты: кругом партизаны. Неуютно солдатам в лесных просторах. Косит глазами Косой направо, косит глазами налево. Кусты, сугробы пронзает взглядом.

Смотрел он, смотрел и высмотрел:

– Партизаны!

Смотрят белые. Из-за сосен и кедров – сани. Людей в санях много. А рядом – еще на лыжах.

Дорога лесная, узкая. Слева и справа снега, сугробы. Впереди партизаны, рассуждают белые, и сзади, видать, партизаны, рассуждают белые. Глаза велики у страха. Ясно белым: попали в засаду.

– Братцы, спасайся! Бросай оружие! – завопил Косой.

Белые словно только команды ждали. Побросали винтовки на снег. Подняли руки.

То-то поражались и кум, и кума, и сватья, и сват, и сестра, и брат, и бабка, и дед, и теща, и тесть, и все остальные гости.

Подобрали они винтовки. Как дрова, уложили в сани.

А здесь подоспел и настоящий партизанский отряд.

Взяли в плен партизаны белых.

Вместе с другими в плену Косой.

– Вот так ошибся! Как обознался?!

– Не ошибся, не ошибся, – ему в ответ. – Вся Сибирь стала одним партизанским краем.

«Эй, старый! Эй, леший!»

Затерялось в сибирских просторах село Рассказовка. А недалеко от Рассказовки второе село – Бобровка.

Действовал в этих местах партизанский отряд.

Напали как-то на Рассказовку колчаковцы. Хотели расправиться с партизанами. Никого не застали. Подпалили Рассказовку.

Из Рассказовки двинулись в Бобровку. Идут, идут. Не появляется что-то Бобровка. Прошло еще какое-то время. По-прежнему нет Бобровки.

Ясно колчаковцам: сбились где-то они с пути, заблудились.

Повезло колчаковцам. Вышли колчаковские солдаты к лесной сторожке, к дому лесника Федора Степановича Гуляева.

– Эй, старый, далеко до Бобровки?

Посмотрел на солдат лесник. Ясно: белые.

– Так ведь дорогой какой идти. Болота кругом, трясины.

– Короткой дорогой, короткой! – кричат белые. – Собирайся, веди!

Собрался лесник. Палку свою неразлучную взял. Седьмой десяток идет Гуляеву.

Идут они лесом, пробираются сквозь чащобы. Тут обойдут болото, там обогнут трясину. Гуськом, еле заметными тропками движутся.

– Скоро? – кричат колчаковцы.

– Скоро, – отвечает Гуляев.

Прошло какое-то время.

– Скоро?

– Совсем уже скоро. Вот тут еще с горки, потом на горку. Потом влево, потом направо.

Шагают, идут колчаковцы. И вдруг:

– Эй, стойте! А где же старик?

Остановились. Нет старика. Не видно.

– Эй, старый!

– Эй, леший!

Не отзывается провожатый.

Оказывается, поступил Гуляев так же, как когда-то знаменитый Иван Сусанин. Завел он врагов в болото, в дремучий-дремучий лес.

Пришел после этого старик в село Бобровку. Встретил здесь партизан. Обо всем рассказал. Собрались партизаны. Окружили в лесу колчаковцев. Уничтожили весь отряд.

За свой подвиг Гуляев был награжден орденом Красного Знамени.

Вскоре после разгрома Колчака Федор Степанович Гуляев попал в Москву. Прибыл сюда ходоком от крестьян Сибири. О Гуляеве, сибирском Сусанине, знал Владимир Ильич Ленин. Принял Гуляева Ленин.

Долго они беседовали. О сибирских людях, делах, лесах. Заговорили и о Колчаке.

– Приказал долго жить Колчак, – сказал Гуляев.

– Приказал, приказал, – улыбался Ленин. – Значит, наша взяла. Значит, сила наша.

Прощаясь, Владимир Ильич подарил Гуляеву боевую шашку в серебряных ножнах.

Вернулся старик в Сибирь, в родную Бобровку. Послушать Гуляева собирались люди за много верст. Рассказывал Гуляев про встречу с Владимиром Ильичом. Боевую шашку из ножен вытаскивал.

Не расставался Гуляев с шашкой. Всюду носил с собой.

– Ношу при себе, – говорил старик. – Вдруг как новый Колчак объявится!

Генеральская шуба

Разбили красные белых у рек Тобол и Ишим. Взяли города Тобольск, Ишим. Пошли к городу Омску.

Не было у колчаковских генералов больших побед. А вот генерал Римский-Корсаков отличился. Выиграл он сражение.

Дело было так. К Омску красные подошли стремительно. Не ожидали так скоро их колчаковцы, хотя и не верили, что удержат Омск. Стали отводить из Омска свои части. Увозить военное снаряжение.

Так было и в тот день. Генерал Римский-Корсаков ехал в санках в присутствие. Был он генералом по хозяйственной части. Быстро бежит рысак. Шуба богатая на генерале. Папаха на голове.

– Эй, сторонись, эй, берегись, его высокоблагородие едет!

Мчит генерал. Видит: стоит группа военных. Ясно: солдаты.

Поравнялись санки с солдатской группой. Не заметили солдаты генерала. Не вытянулись в струнку. Не отдали честь.

– Разболтались! – вскипел генерал.

Остановил он санки.

– Ах вы такие, сякие, этакие! – гневается генерал на солдат.

Распекает генерал Римский-Корсаков солдат, а те улыбаются.

«Что такое?! Бунт?!» – хотел крикнуть генерал. Присмотрелся – да это же красные.

Да, это были красные. Брянский полк. Преодолели брянцы за сутки 100 километров. И вот уже в Омске.

Вытряхнули бойцы генерала из санок. Вытряхнули из шубы. Сняли с головы генеральскую папаху. Папаху и шубу отправили в дар караульным. Самого генерала – в штаб.

Не так обидно генералу Римскому-Корсакову, что в плен его взяли, как жаль, что лишился папахи своей и шубы. В штабе у красных первым делом твердит:

– Шуба! Папаха! Отняли! Без права!..

Был напористым генерал. Не зря по хозяйственной части. Такого наделал шума.

Смешно красным командирам смотреть на белого генерала. Белые Омск оставили. Не сегодня завтра вообще конец белым. А этот твердит о шубе. Однако сказали красные командиры:

– Верните шубу.

– И папаху, – не отступается генерал.

– И папаху, – распорядились в штабе.

Стали искать генеральскую шубу. Выяснилось: ушли уже дальше брянцы из Омска.

– Не по-советски со мной поступили, – твердит генерал. – Не по-советски.

Вот же шельмец!

Посмеялись красные командиры. Однако распорядились оплатить ему и папаху и шубу.

Победил генерал. Выиграл он сражение.

Продезинфицировал

Строг командарм Тухачевский. Порядок любит. Знает: рядом с порядком идут победы.

Столицу Колчака – город Омск – освободили дивизии, входившие в армию Тухачевского. Много здесь разных трофеев красным войскам досталось. Богатые склады. Сотни вагонов со снаряжением, с боеприпасами. Тысячи пленных. Тысячи раненых.

В отступающей армии Колчака еще с Урала начал свирепствовать тиф. Болезнь эта тяжелая, изнуряющая, заразная. Тиф стал грозить и армии Тухачевского.

Энергичен Тухачевский, сразу принял срочные меры. Заработали на полную мощность бани. Были созданы специальные отряды по стирке белья. Появились дезинфекционные камеры. Дивились красноармейцы чудному слову – «дезинфекция»!

– Поголовная, – требовал командарм.

Заулыбались те, кто знал Тухачевского:

– Продезинфицирует нас Тухачевский, продезинфицирует.

И верно.

Явился как-то Тухачевский в какую-то нестроевую команду. Обратился к начальнику:

– Бойцы помыты?

Оказалось, давно не мыты.

– Белье свежее?

Оказалось, десятой свежести.

– Одежда продезинфицирована?

Оказалось, что пока еще тоже нет.

Вызвал Тухачевский к себе начальника. Двери были закрыты. О чем он с ним говорил, как говорил – никто не услышал. Только вышел от командарма начальник краснее рака.

Кто-то бросил:

– Продезинфицировал!

С этого и пошло.

Провел Тухачевский проверку складов. Выяснил: то не учтено, то не записано, что-то и вовсе пропало со складов. Вызвал Тухачевский складских работников. Двери были закрыты. О чем говорил, как говорил – неизвестно. Только вышли те, как помидоры, красные. Смеются другие:

– Продезинфицировал их Тухачевский!

Быстро взяли красные дивизии Омск. Проявили командиры и бойцы воинский пыл и дерзость. Однако нашлись и такие, кто зазнался теперь от победы. Грудь с излишним проворством выпятил.

Вызвал Тухачевский к себе командиров. Двери были закрыты. О чем говорил с командирами, как говорил – неизвестно. Однако вышли от Тухачевского командиры, как кумач первомайский, красные.

Расходятся командиры.

– Ну как?

Насупились командиры. Молчат. Ясно и так по лицам. Продезинфицировал Тухачевский.

Строг Тухачевский. Порядок любит. Знает: рядом с порядком идут победы.

Эсминец

Попал матрос в кавалерию. Неуютно ему без моря. Назвал скакуна «Эсминец».

Вот что из этого получилось. Сражались наши в те дни как раз с Колчаком на Каме. Пробрался от белых к красным однажды лазутчик. Потерся среди бойцов. Вдруг слышит, кто-то сказал: «Эсминец».

Вернулся к своим солдат. Доложил: мол, к красным на Каме пришел эсминец.

– Как – эсминец? Откуда эсминец? На Каме – эсминец!

Клянется, божится лазутчик:

– Своими ушами слышал.

Для пущего веса даже приврал, что видел. Доложили белые по команде от младшего к старшему, что на Каме появился у красных эсминец.

– Эсминец?! – поражался каждый из старших.

– Эсминец, так точно, – докладывал каждый из младших.

Пошло среди белых гулять про эсминец. Даже до Колчака дошло.

– Эсминец? – спросил Колчак.

– Эсминец!

Усомнился Колчак. Не зря моряк. Не зря адмирал. Эсминец – большой военный корабль. Предназначен для океана, для моря. Как же – эсминец и вдруг на Каме?!

– Перепроверить! – грозно сказал Колчак.

Однако оттеснили наши белых уже от Камы. Так и осталось для всех неясным, был ли на Каме тогда эсминец.

И вдруг… Было это уже на Иртыше, на Ишиме. Снова к красным пробрался лазутчик белых. Покрутился, потерся среди бойцов. Слышит, кто-то сказал: «Эсминец».

Помчался к своим лазутчик:

– Эсминец у красных! Эсминец у красных!

– Как – эсминец?! Здесь – на Иртыше?! Здесь – на Ишиме?!

– Эсминец! Эсминец! – твердит лазутчик.

Вновь полетела весть об эсминце от солдата к солдату, от роты к роте. Вновь к самому Колчаку добралась.

– Эсминец?

Задумался Колчак. Неужели северными морями прибыл сюда эсминец?

– Перепроверить! Доложить! – приказал Колчак.

Не успели, однако, белые перепроверить. Отступил поспешно Колчак с Иртыша, с Ишима.

И в третий раз про эсминец Колчак услышал. Пытались удержаться белые на Оби. И вдруг:

– Эсминец! Эсминец!

– Здесь, на Оби, эсминец?!

– Эсминец! Эсминец! – твердят солдаты.

Вот какая история с лошадиным именем получилась.

Сокрушался потом матрос:

– Эх, если б знал… Эх, если б знал, назвал бы коня «Дредноут».

Этикет

Всё хуже дела в колчаковской армии. Всё ниже и ниже солдатский дух.

Решили офицеры поднять у солдат настроение. В это время при колчаковской армии находился английский генерал Альфред Нокс. Вот и решили офицеры пригласить английского генерала к солдатам. Пусть выступит перед ними заморский гость. Пусть слова одобрения скажет.

Объясняют офицеры солдатам про этикет, то есть про то, что нужно вести себя при встрече с гостем культурно и вежливо. Говорят солдатам: мол, любят в Англии этикет. Напоминают, чтобы солдаты громко кричали «ура!» генералу.

Выступил генерал Нокс перед солдатами. Говорит по-английски. Переводят солдатам его слова.

– Вы слава России!.. Вы гордость России!.. Не забудем! Поможем! – летят слова.

Распалился генерал Нокс. Гудит, как набатный колокол. За пятерых старается.

Стоят солдаты, слушают. Не повышается что-то солдатский дух.

Вновь генерал слова, как шары, бросает:

– Весь мир на вас смотрит. Орлы! Герои!

Стоят солдаты, слушают. Не повышается что-то солдатский дух.

Закончил Нокс свое выступление.

– Ура! – закричали офицеры.

Повернулись к солдатам: мол, помните про этикет.

– Ура! – прокричали солдаты.

Вновь взмахнули рукой офицеры.

– Ур-ак! – прокричали опять солдаты.

– Ур-ак!

Что такое? Прислушались офицеры повнимательней.

– Дур-ак! – голосят солдаты.

Прислушался и сам генерал Нокс. Повернулся к колчаковским офицерам:

– Что такое?

Покраснели белые офицеры:

– Приветствие, ваше превосходительство. По русскому обычаю. Знаменитое русское «ура!».

Хоть и англичанин генерал Нокс, хоть и русский язык для него нелегок, однако всё же слово «ура» со словом «дурак» различить сумел. Не спутал.

Различил. Не спутал.

Однако не подал вида. Промолчал. Не взорвался. Выдержал этикет.

Развязка кометой близится

Красная Армия стремительно шла вперед. К концу 1919 года были освобождены Ново-Николаевск (ныне Новосибирск), Томск, на Алтае – Бийск.

Сотни и сотни километров сибирской земли завоеваны красными.

Красные полки подходили к Енисею, к городу Красноярску.

Под Красноярском и произошла последняя крупная битва.

Красные бойцы и сибирские партизаны нанесли здесь сокрушительный удар Колчаку.

Одних только белых солдат было взято в плен около 60 тысяч.

– Шестьдесят тысяч! – поражались бойцы.

– Это не рота тебе, не взвод.

– Это тебе ого-го, если в ряд эти тысячи станут.

200 орудий взято красными. И снова бойцы поражались:

– Это не два, не три.

– Это если все двести стрельнут!

Среди плененных белых солдат был и Кирьян Кудимов. Добровольно он сдался в плен.

Из местных сибирских крестьян Кудимов. Немолод уже. В годах. Заговорили с ним наши бойцы.

– Что же ты, борода, на своих же пошел?

– Так ведь Колчак, – говорил Кудимов. – Так ведь приказ.

Короче, запуган белыми был Кудимов. Снова с вопросом к нему бойцы:

– За что ж ты сражался, скажи нам, Кирьян Кудимов?

Задумался Кудимов. Почесал пятерней за ухом.

– За Расею!

Рассмеялись бойцы. Ясно: не только не очень храбр, к тому же не очень разобрался во всем Кудимов. Снова к нему с вопросом:

– Почему же ты сдался в плен?

Снова солдат задумался. Думал, думал, сказал, что думал:

– Так ведь в плену надежнее.

Ясно без слов: не боец Кудимов. Ветром задуло его к Колчаку. Ветром теперь и выдуло.

Немало таких, как Кудимов, оказалось в войсках Колчака. Всё хуже, хуже дела Колчака. Развязка кометой близится.

Скурился, сносился

Перед сном адмирал Колчак любил раскладывать пасьянс.

Возьмет две карточные колоды, потрет руки, отодвинет все со стола, уставится в двойки, пятерки, в тузов, королей и дам.

Переживал Колчак, если карты вдруг не сходились. Мрачнел, начинал сердиться. Хотя и считался человеком не нервным, выдержанным.

Верил он в карты, не верил – трудно сейчас сказать. Карты есть карты. Сбывалось порой у него по картам. Однако чаще бывало мимо.

Когда разгорелись бои под Уфой, к удаче ложились карты. А кончилось чем? Был бит под Уфой Колчак. Подшутили, выходит, карты. Пришлось бежать Колчаку к Уралу.

Когда сражались войска за Челябинск, снова карты успех сулили. А кончилось чем? Бит под Челябинском был Колчак. Покатился в Сибирь с Урала.

Когда сражался Колчак за Омск, за город Омск, как за спасательный круг во время бури морской, хватался, снова надежду внушали карты. А кончилось чем? Красные ветром ворвались в Омск. Как лист осенний, покатился «верховный» дальше.

Разбиты войска Колчака. Всё в прошлом. Всё в прошлом.

Бросил «верховный» остатки армии. Едет в штабном вагоне. В дальнем углу – икона.

Вот и сейчас он сидит за картами. Уставился в двойки, пятерки, десятки, в тузов, королей и дам.

Ожидает, что карты скажут…

Мучает мысль Колчака: что недодумал, в чем просчитался?

– Мало казнил народу.

Удирает Колчак, а следом летит частушка, та самая, про правителя омского, мундир английский, про табак японский. Мотив все тот же. Слова другие:

Не уехал Колчак далеко. Задержали его в пути. Привезли в Иркутск. Приговорили к расстрелу. Вывезли в поле. Прозвучала команда. Поднялись винтовки. Грянули выстрелы. Кончил жизнь и разбой адмирал Колчак.

Золотой запас

Вместе с адмиралом Колчаком на восток двигалось два эшелона. Эшелоны большие, груженые.

На каждой остановке Колчак интересовался:

– Как эшелоны?

– В полной сохранности, ваше высокопревосходительство.

Эшелоны находились под надежной охраной. Двери у вагонов были запломбированы. Даже паровозные команды не знали, что везут они в эшелонах. Даже солдаты, охранявшие эшелоны, не знали, что находится в вагонах. Не давали эшелоны Колчаку покоя:

– Как эшелоны?

– Где эшелоны?

Перепроверял Колчак. На каждой остановке в окно выглядывал. Верно, не отстают от Колчака эшелоны.

Много километров прошли эшелоны. Омск, Красноярск. Станция Зима. Станция Тайга. Прибыли эшелоны и на станцию Нижнеудинск. Здесь и закончился путь вагонов.

Именно на станции Нижнеудинск схватили адмирала Колчака революционные отряды. Вместе с Колчаком были задержаны и загадочные эшелоны.

Вскрыли первый вагон. В глазах от богатств рябит. В вагонах находилось золото.

Вскрыли второй вагон. И в этом вагоне золото. И в третьем, и в пятом, в десятом. И во втором эшелоне тоже.

В вагонах находился золотой запас. Золотое богатство России, ставшее достоянием Советской Республики.

Более года тому назад, когда враги наступали, золотой запас рабоче-крестьянского государства был захвачен белыми генералами. Теперь Колчак пытался увезти его за границу. Не увез. Не получилось. Схвачен Колчак. Задержаны эшелоны.

О том, что золотой запас возвращен Советскому государству, тут же сообщили в Москву товарищу Ленину.

В сообщении говорилось: в надежных руках запас, в наших, в рабочих руках, в крестьянских.

Известие важности чрезвычайной. Доволен товарищ Ленин телеграммами с востока: и Колчак разбит, и золотой запас возвращен народу.

– Золотой, золотой, – проговорил Владимир Ильич. О чем-то задумался.

– Так точно – золотой, – не удержался кто-то из помощников, находившихся в кабинете Владимира Ильича.

– Золотой, – повторил Ленин. Повернулся к помощникам: – Революционные рабочие, революционные крестьяне, бесстрашные бойцы Красной Армии – вот он, наш золотой запас. Золотой, бесценный запас Советской Республики.

Знакомый

Весной 1919 года, в те дни, когда с востока на Советскую Россию шел адмирал Колчак, с запада против рабоче-крестьянской власти бросил свои войска генерал Юденич.

На запад от Петрограда находились два боевых участка: Нарвский и Псковский. Нарвский – севернее, Псковский – южнее.

Между Нарвой и Псковом – два больших озера: Псковское и Чудское. На берегу Чудского озера – город Гдов.

В этих местах и закипели бои с Юденичем. Отсюда и повел генерал Юденич белую армию на Петроград.

Первый удар белые нанесли на Нарвском участке. Мало здесь было наших войск. Небольшие части стояли заставами.

Одна из таких застав расположилась в деревне Гавриловской. Квартировали бойцы по сельским избам.

Служил на заставе красноармеец Антиох Попонов. Доволен такой жизнью Попонов:

– Тихо у нас. Далеко Колчак. Весна. Благодать. Словно зеркало речка Плюса.

Вот и в тот день.

Бежит Попонов на речку Плюсу. Встретил бойца у Плюсы. Поразился. Боец – незнакомый. Потом подумал: с соседней, видать, заставы.

Спрашивает:

– Из Нивы? (В селе Нива стояла соседняя застава.)

– Так точно, – боец ответил.

Даже имя свое назвал, даже назвал фамилию – Гавриил Уваров.

Разговорились они с Уваровым.

– Тихо у нас, – начинает Попонов. – Весна. Благодать. Словно зеркало речка Плюса.

Посмотрели оба на речку Плюсу.

– Благодать, – произнес Уваров.

Расстались они с бойцом. А ночью, было это в ночь с 12 на 13 мая 1919 года, снова встретились.

В мае тут ночи короткие-короткие. Почти не бывает ночи. Так и в эту майскую весеннюю ночь. Последней оказалась она для Попонова.

Стоял Антиох Попонов в карауле. Смотрит, по мосту через Плюсу переходит отряд бойцов.

– Чего это вдруг ночью? – рассуждает Попонов. – Может, не наши?

Хотел было дать тревогу. Нет, смотрит, наши. Одежда красноармейская.

Вновь на какой-то момент заколебался:

– А может, всё же не наши?!

Тут и увидел Гавриила Уварова.

– Наши, наши! – доволен Попонов. – Мой знакомец из Нивы… Гавря! – кричит. – Гавря! Уваров!

И вдруг развернулся Уваров, поднял винтовку и всадил пулю в Попонова. Не знал Попонов, что Уваров был белогвардейским разведчиком, что привел он с собой переодевшихся в красноармейскую одежду белых солдат.

Поднялись красные бойцы по боевой тревоге. Вступили с белыми в бой. Однако сила не у красных была – у белых.

Пришлось отступить из Гавриловской красноармейцам. И из Нивы они отступили. Прорвали белые оборону на речке Плюсе, прорвали в других местах.

Пошел на восток Юденич.

Параша и Павла

Южный берег Финского залива. В Финском заливе есть свой залив – Нарвский. 14 мая 1919 года в Нарвский залив вошли корабли белых.

Крутились девчонки Параша и Павла на берегу залива. Вдруг – корабли.

– Корабли! – кричит Павла.

– Корабли! – кричит Параша и от радости бьет в ладоши.

Прыгают девчонки:

– Корабли!

– Корабли!

Раньше подходили уже корабли. Повезло тогда Парашке и Павле. Покатали на лодке по заливу их красные моряки. До кораблей и обратно.

– Корабли! Корабли! – радуются девчонки. – Может, будет опять катание.

Смотрят подружки: спускают с кораблей лодки.

– Лодки! Лодки! – кричат девчонки.

Ясно подружкам: готовься к катанию.

Приближаются к берегу лодки. Много почему-то лодок. В каждой сидят военные.

Тихо кругом. И вдруг загремели на кораблях орудия. Полетели снаряды. Ударили в берег. Разбили снаряды красноармейский пост Сан-Галли.

Бегут Параша и Павла. От разрывов спасаются. Задыхается от быстрого бега Параша. Она меньше Павлы.

– Быстрей, быстрей! – подгоняет подружку Павла.

– Ой, не могу, ой, не могу! Ой, страшно!..

– Быстрей, быстрей! Нам лишь бы в дом – там крыша.

Примчались подружки в родную деревню. Бросились к Павле в дом.

И вдруг ударили орудия по их деревеньке. Один из снарядов попал в Павлин дом.

Качнулись стены. Рухнула крыша.

Спасла девчонок от смерти удачно осевшая балка. Разобрали люди бревна. Смотрят: под балкой Параша сидит и Павла.

Случайно, конечно, они уцелели.

– Долго жить вам, – сказали люди.

Ко многим в их деревеньке ворвалось горе. Не пощадили других снаряды.

Здесь, в Нарвском заливе, белогвардейцы высадили десант. И в других местах сошли на берег войска Юденича. И в других местах вели корабли огонь.

Не одной деревни беда коснулась. Много было в тот день смертей.

Паровоз

Войска Юденича ворвались в Ямбург. Ямбург стоит на реке Луге. Этот город теперь называется Кингисепп.

Ворвались белые в Ямбург, ворвались на железнодорожную станцию. Недалеко от станции стоял красный бронепоезд. Прикрывал отход наших бойцов. Увидели белые – бронепоезд. Вот удача:

– Возьмем бронепоезд!

Но как его взять? Это броня. Это металл. Пушки, пулеметы на бронепоезде. За броней укрылись стрелки.

Просто так не возьмешь бронепоезд. И родился у белых план.

Бьются красные бойцы, отходят от Ямбурга. Прикрывает отход бронепоезд. Бьют с бронепоезда по врагам орудия.

Комиссар на бронепоезде – петроградец, путиловский рабочий Иван Иванович Газа.

Смелый он человек, решительный. Знают об этом все на бронепоезде. Голос у Газы твердый. Любит комиссара команда бронепоезда. Любит и слушается.

Ведет по белым огонь бронепоезд. И вдруг… Что такое?! Навстречу бронепоезду по тому же пути мчит паровоз.

Еще минута – и врежется он в бронепоезд, и грянет взрыв.

Направить паровоз на бронепоезд красных – вот что придумали белые. Нагнали пару в паровозных котлах. Разогнали махину. Спрыгнули. Мчит паровоз, как таран.

Кто-то крикнул:

– Братва, спасайся!

– Спа-са-ай-ся!

Видит Газа, что многие с бронепоезда прыгают.

– Назад! – кричит Газа. – Назад! – И к артиллеристам: – Братцы, по паровозу прямой наводкой!

Слышали артиллеристы уверенный голос Газы. Припали они к орудиям.

Ударила первая пушка. Мимо.

– Точнее, точнее. Бери чуть ниже, – подсказывает комиссар. Снова раздался выстрел.

Точнее раздался взрыв. Снес он трубу с паровоза.

Всё ближе, всё ближе махина.

– Не торопитесь, не торопитесь. Сейчас получится, – успокаивает артиллеристов Газа.

Снова ахнул, как молот, выстрел. Белым облаком окутался паровоз. Снаряд попал в паровой котел. Лишилась силы махина.

Замедлил ход паровоз. Как конь заарканенный, остановился.

Звонкое многоголосое «ура!» словно мехами качнуло воздух.

Вытерли артиллеристы взмокшие лбы. Заулыбались смущенно те, кто кричал: «Спасайся!»

Смотрят бойцы на комиссара. Достал спички, кисет комиссар. Свернул цигарку. Затянулся. Дымок с наслаждением выпустил. Улыбнулся друзьям комиссар – петроградский рабочий товарищ Газа.

Генерал

– Казнят генерала!

– Казнят генерала!

Весть, поражая, неслась по Ямбургу.

– Генералы – и вдруг генерала?!

– Как?!

– За что же его казнят?

Все дальше, дальше летит по Ямбургу:

– Казнят генерала!

– Казнят генерала!

– Да где же его казнят?

– Там, на Базарной площади, где штаб у белых, где дом с балконом.

Собрался народ на Базарной площади. Многих силой прийти заставили. Даже из ближних сел, деревень пригнали.

Видят люди: на площади приготовлена виселица. Веревка змеей свисает. Под виселицей – табурет.

Привели генерала. Пожилой, лет шестьдесят. С бородой.

Стоит генерал на площади. С балкона штабного дома прочитали ему приговор. Ударили барабаны. Над головой генерала сломали шпагу. Был у военных такой обычай. Снова ударили барабаны.

Повели генерала к виселице. Хотели помочь подняться на табурет.

– Я сам, – сказал генерал.

Расстегнул воротник тужурки. Схватили петлю палачи.

– Я сам, – произнес генерал. Взял петлю, надел себе на шею.

Выпрямился генерал, посмотрел на судивших его генералов, на палачей, сказал:

– Вы отнимаете у меня жизнь, но вы не отнимете у меня веру в грядущее счастье людей. Верю: оно наступит.

Вот так слова!

Вот он каков – генерал!

Выбили палачи из-под генерала табурет. Самое страшное совершилось.

Фамилия казненного была Николаев. Александр Панфомирович Николаев.

Да, он был генералом. Только служил не у белых.

Не все бывшие царские генералы и офицеры стали врагами Советской власти. Были среди них и те, кто видел, как измучен угнетателями народ, кто понимал, что только Советская власть несет настоящую свободу трудовым людям. В числе таких генералов был генерал Бонч-Бруевич, был генерал Брусилов, был генерал Самойло, тот, что громил интервентов под Шенкурском и в других местах на Советском Севере, был генерал Николаев. Он сразу же признал Советскую власть и стал честно служить командиром Красной Армии.

В боях против Юденича генерал Николаев командовал стрелковой бригадой. Эта бригада одной из первых приняла бой с белыми. Смело держалась бригада. Но силы оказались неравными. Генерал Николаев был захвачен в плен.

Склоняли белые генералы Николаева изменить красным. Обещали чины, награды.

Отказался от наград и чинов генерал Николаев. Не изменил Красной Армии, своей клятве и трудовому народу.

Вспоминали бойцы Николаева. «Наш генерал» – называли.

Когда разбили Юденича и Ямбург снова стал красным, тело генерала Николаева перевезли в Петроград и похоронили с военными почестями. Генерал Николаев был награжден орденом Красного Знамени посмертно.

Удар кинжалом

Войска генерала Юденича продолжали наступать на Петроград. Тревожное было время.

И вдруг как удар кинжалом: изменил морской форт Красная Горка. Форт – это сильное военное укрепление. Красная Горка охраняла южное побережье Финского залива. И вместе с морской крепостью Кронштадт стояла заслоном на путях к Петрограду.

Красной была Красная Горка. И вдруг призывы к измене на Красной Горке.

Заметался солдат из новеньких, Северьян Игумнов. Как быть?

Бросился он к пехотинцам:

– Как быть?

Пожимают плечами пехотинцы. Как поступить, сами пока не знают.

Бросился Игумнов к пулеметчикам:

– Как быть?

Пожимают плечами пулеметчики. Как поступить, сами пока решают.

Бросился Игумнов к артиллеристам. Но и эти в ответ лишь развели руками.

В форту оказались бывшие царские офицеры. Они-то и подняли мятеж. Главным организатором мятежа был комендант форта поручик Неклюдов.

Увлекли офицеры за собой солдат. Наговорили. Наобещали. Себя лучшими друзьями солдат представили. Пригрозили генералом Юденичем. Вот, мол, придет Юденич!

Поколебались, поколебались солдаты. Многие из них, как и Северьян Игумнов, только недавно были призваны в Красную Армию.

Кто их враг, кто настоящий друг, как следует не разобрались. Пошли солдаты за царскими офицерами. Измена на Красной Горке.

Ликуют офицеры-изменники:

– Мы неприступны!

– Мы – крепость морская!

– Никто нам не страшен!

Поджидают они Юденича. Крепость сдадут Юденичу.

Правда, кто-то сказал:

– А вдруг подойдут корабли из Кронштадта?!

– Не подойдут, – говорят офицеры. – Силы неравные.

Однако пошли красные корабли на восставший форт. Подошли линкоры «Петропавловск», «Андрей Первозванный», крейсер «Олег», другие корабли из Кронштадта. Ударили тяжелые корабельные орудия. Точно ложились на форт снаряды. Своим многопудьем ухали.

Попал под обстрел Игумнов. Надрожался. Намаялся. Осколок прошел в волоске от Игумнова. Распорол как ножом шинель. Глянул солдат:

– Предупреждение!

Не только корабли штурмовали восставший форт. Подошли сухопутные красные части. Подошел бронепоезд красных. Да и с самих кораблей высадился морской десант. Не удержался мятежный форт.

Бежал Неклюдов. Бежали восставшие офицеры. Солдаты, пошедшие за офицерами, разводили в сердцах руками:

– И как получилось? И чего взбунтовались?

– По глупости, неразумению.

Красная Горка осталась красной. Не получился удар кинжалом.

Серая лошадь

Узнал Назарка случайно из разговоров взрослых, что покаялась серая лошадь, что принесла повинную.

– Покаялась серая лошадь?! Вот чудеса какие!

Задумался Назарка. Лошадь – и вдруг кается.

– Почему она каялась? В чем виновата лошадь? Как принесла повинную?

Побежал он к соседу Агрипке:

– Покаялась серая лошадь!

Поразился Агрипка. Вот чудеса какие! И у Агрипки вопрос Назаркин:

– Почему она каялась? Как она каялась? В чем виновата лошадь?

Побежали они на конюшню. Не первый день знают мальчишки серую лошадь. Старая лошадь, престарая. Чаще стоит в конюшне.

Живет Назарка при сельской больнице. Отец у Назарки фельдшер. Тут же живет и Агрипка. Санитар у Агрипки папка.

При больнице живет и серая лошадь. Знают отлично ее мальчишки.

И серая лошадь Назарку и Агрипку знает. Когда прибегают мальчишки в конюшню, улыбается им лошадь.

Бегут мальчишки к конюшне, о серой лошади рассуждают.

Назарка:

– Не захотела небось работать. А потом покаялась.

Агрипка:

– Съела чужого небось овса.

Назарка:

– Может, подковы менять не хотела.

Агрипка:

– Может, копытом приезжего доктора дернула.

Бегут, гадают, что бы могло случиться еще такое.

Назарка:

– Может, телегу в канаву скинула.

Агрипка:

– Может, шлею порвала. Может, узду потеряла в поле.

Прибежали мальчишки в конюшню. Стоит на месте серая лошадь. Сено жует. Увидев ребят, и на этот раз улыбнулась им. Ребята – к лошади.

– В чем виновата? – спросил Назарка.

– В чем повинилась? – спросил Агрипка.

Махнула лошадь хвостом. Что-то в ответ проржала. Не разобрали мальчишки. Вечером Назарка спросил отца:

– В чем повинилась серая лошадь?

Как-то странно отец ответил, лишь новую задал загадку Назарке:

– Изменила, брат, Серая Лошадь народной власти. Вот и пришлось покаяться.

Лишь после узнал Назарка, что Серая Лошадь – это совсем не лошадь. Так назывался второй форт на берегу Финского залива, который вместе с Красной Горкой пытался изменить красным.

Однако проще здесь все обошлось. Опомнились вскоре на Серой Лошади. Покаялась Серая Лошадь. Советской власти принесла повинную.

Шутили бойцы:

– Хоть и лошадь, хоть и серая, а сообразила – не надо тягаться с Советской властью.

«Гавриил» и «Азард»

«Гавриил» и «Азард» – два эсминца Балтийского красного флота. Эсминец – означает эскадренный миноносец. Это тип военного корабля. Эсминцы – корабли быстроходные. 35 узлов, то есть 65 километров в час, – скорость на «Гаврииле», 35 узлов – скорость на «Азарде».

Как близнецы-братья, похожи друг на друга «Азард» и «Гавриил». На палубе «Азарда» стоят четыре мощных орудия. Четыре орудия стоят на палубе «Гавриила».

На «Гаврииле» имеется трехтрубный торпедный аппарат. Такой же аппарат имеется и на «Азарде».

На «Азарде» 150 человек команда. И на «Гаврииле» 150 человек команда.

Даже боцманы на кораблях имеют одинаковые имена. Оба они Семены. На «Гаврииле» – Семен Ванюта. На «Азарде» – Семен Минута.

Встретят матросы друг друга:

– Как там Ванюта?

– Как там Минута?

– Цел, невредим Минута.

– Как богатырь, Ванюта.

И «Азард» и «Гавриил» построены в 1916 году. Молодые они корабли. Совсем юные да умелые.

Было это 18 мая 1919 года. Шел «Гавриил» по Финскому заливу. Вдруг впереди четыре корабля противника. Это были английские военные корабли. Помогали англичане белым. Держали свой флот на самых подступах к Петрограду.

Не испугался «Гавриил», что он один, а врагов четверо. Смело пошел вперед, тут же открыл огонь. Растерялись враги. Не ожидали такой отваги. Меткими оказались артиллеристы на «Гаврииле». Подбили они один из неприятельских кораблей. Задымил он. Появилось пламя.

– Стенд бэк! (то есть «назад!») – скомандовали английские капитаны.

Развернулись английские корабли, ушли подобру-поздорову.

Опасаются англичане вступать с красными моряками в открытый бой. Решили ударить исподтишка. Послали они против советских кораблей подводные лодки. Одна из них, номер ее был L-55, встретилась с эсминцами «Гавриил» и «Азард».

– К бою! – прошла команда на «Гаврииле».

– К бою! – гремит команда на «Азарде».

Бросились матросы к орудиям, к торпедным аппаратам.

Выстрел.

Выстрел.

Еще один выстрел.

– Ура!

– Попали!

Клюнула носом лодка, скрылась под водой.

Обсуждают матросы свою удачу:

– Под воду ушла. Навечно, – обрадовался боцман Семен Минута.

– На то и подводная. Туда и дорога, – отозвался боцман Семен Ванюта.

«Здравствуйте» и «прощайте»

Матрос Пересветов знал по-английски слова «доброе утро» и «до свиданья». Звучат по-английски они так: «гуд монинг» и «гуд бай».

Проснется утром матрос Пересветов, к соседу слева:

– Гуд монинг!

К соседу справа:

– Гуд монинг!

– Гуд монинг! Гуд монинг! – несется по матросскому кубрику.

Отправляется Пересветов вечером спать. К соседу справа:

– Гуд бай!

К соседу слева:

– Гуд бай!

– Гуд бай, гуд бай!

Затихло. Уснул Пересветов.

Матрос Пересветов служил на «Гаврииле». В ту ночь эскадренный миноносец «Гавриил» нес дежурство по охране Кронштадтской базы. Вновь отличился в ту ночь «Гавриил». Опять был бой с англичанами.

Ночью решили англичане совершить налет на Кронштадтскую гавань. Ночь летняя. Короткая.

Неожиданно появились в небе самолеты. Сбросили бомбы. Из пулеметов ударили по кораблям.

Смело моряки отражают воздушный налет.

– На море гляди. На море! – басит боцман Ванюта. – С моря жди «англичанку».

И верно. В атаку на советские корабли пошли английские торпедные катера.

На пути этой атаки и стоял «Гавриил».

Встретили матросы английские торпедные катера.

Вот первый несется катер. Пустил он торпеду по «Гавриилу». Мимо прошла торпеда. Но не мимо снаряд с «Гавриила». Точно вложился в катер.

Среди орудийной прислуги на «Гаврииле» был и матрос Пересветов.

Увидел он первый английский катер, кричит:

– Гуд монинг!

Увидел, как снаряд с «Гавриила» ударил в катер, как споткнулся, как захлебнулся катер и пошел ко дну.

– Гуд бай! – кричит Пересветов.

Новый несется катер.

– Гуд монинг! – кричит Пересветов.

И этот катер встречен огнем балтийцев, точен глаз у артиллеристов. В мелкие щепы разнесли катер.

– Гуд бай! – кричит Пересветов.

Три английских торпедных катера были подбиты огнем с «Гавриила». Другие развернулись, подальше ушли от Кронштадта.

Не принесла удачи англичанам ночная атака. На страже стоят балтийцы.

Не раз приходилось Пересветову рассказывать про бой с английскими катерами.

– Только появится катер, – говорит Пересветов, – мы ему «гуд монинг». И тут же снарядом прямо в него – «гуд бай».

Знал Пересветов по-английски слова «доброе утро» и «прощайте». Выходит, больше ему и не понадобилось.

Курицу яйца учат

Красноармеец Тихон Свиридов был послан в разведку. Трое их послано: Тихон Свиридов, Трифон Вавилов и юный совсем боец по имени Вася Зайчик.

Задача разведчикам: схватить беляка, то есть кого-то из белых. Доставить пленного в штаб. Для получения о противнике сведений штабу срочно нужен был пленный.

Дождались разведчики ночи. Вышли в опасный поиск. Направляются в сторону белых. В трех верстах деревенька Лысая. Ночуют там белые. Ясно, у белых стоят дозоры. Кого-то из дозорных они и схватят.

– Лишь бы не пикнул!

– Лишь бы не крикнул!

– Мы его нежненько – по голове, – предлагает Василий Зайчик и на приклад винтовки глазами косит.

Идут бойцы к деревеньке Лысой. Молчат по дороге, каждый задумался о чем-то своем.

Тихон Свиридов – о своей деревеньке Коровий Брод.

Мать вспоминает. Как она там – Матрена Свиридова?

Отца вспоминает. Как он там – Дормидонт Свиридов?

Как братья? Как сестры? В руках у белых сейчас деревенька.

Дормидонт Свиридов – мужик из бедных. Гнула его судьба, ломала. Вот Сидор Талызин, вот Пимен Загривок, эти – другое дело. Сидор Талызин – кулак известный. Пимен Загривок владеет мельницей. Вот они, сельские богатеи. Как там у них дела?

Размечтался боец дорогой. Вдруг выпадет так, представляет Тихон Свиридов, что именно их полку суждено будет пройти по родным местам. Войдет он в Коровий Брод.

«Здравствуй, маманя!»

«Здравствуй, папаня!»

«Сестры и братья – здрасте!»

Приблизились красные разведчики к деревне Лысой. Остановились. Замерли в темноте, в тишине. Наблюдают за деревенской околицей. Вот тут и должна быть охрана белых. И верно: видят бойцы – трое дозорных ходят.

– Ходят!

– Не спят!

– Шагают!

Трое. Лучше, конечно, если бы был один. А что, если схватить троих?

Заметили бойцы, что трое шагают рядом. Значит, главное – выждать момент удачи. Когда повернутся спиной беляки – это и есть момент.

Подкрались разведчики ближе к белым. Как повернулись спиной дозорные, набросились на них разведчики. По совету Васи Зайчика прикладами их пристукнули и тут же каждому в рот по кляпу.

Оттащили пленных от околицы. Пришли в себя белые.

Вот первый из них. Глянул Тихон и тут же ахнул: вот ведь судьба какая – Пимен Загривок у них в руках!

Вот пленный второй. Глянул Тихон и снова ахнул: вот ведь как в жизни порой бывает – Сидор Талызин у них в руках!

Третий очнулся пленный. Глянул Тихон Свиридов да и застыл, как мрамор, – Дормидонт Свиридов, его родитель, у них в руках…

И отец на сына, словно на чудо, смотрит.

– Свят, свят… – закрестился старик Свиридов.

Ведут разведчики пленных в штаб. Тихон Свиридов, как и быть-то ему, не знает. Наклоняется он к отцу:

– Как же это ты, папаня?!

Молчит старик.

– Что же ты с белыми, батя, спутался?

– Цыц! – закричал старик. – «Яйца курицу не учат!»

Потом слегка отошел старик. Шагает, думает: «И чего я вправду подался к белым, что я – Талызин, что – Загривок? Видно, черт попутал».

Чем ближе к штабу красных они подходят, тем больше светлеют мозги у старого.

– Ясно, что бес попутал.

А тут еще Тихон шепчет:

– Покайся в штабе, отец, покайся.

Разобрались, конечно, в штабе у красных, кто есть кто. Ясно: не враг Советской власти старик Свиридов. Отпустили его на все четыре стороны.

Да только он при сыне решил остаться. Сам записался в Красную Армию. В обозном хозяйстве стал служить.

Доволен судьбой старик. Вот только нет-нет да и вспомнит сыну:

– Ну и паршивец: родителю в горло – кляп.

И еще об одном:

– Ну и время: курицу яйца учат.

Речка Черная

– Речка Черная, речка Черная, – бубнил солдат Фрол Твердохлеб. – Не к добру такое название.

Как в воду смотрел солдат. Запомнилась белым Черная.

Вбил себе Фрол Твердохлеб в голову всякую всячину, верил в приметы. В попа: если, скажем, поп перейдет дорогу – это к плохому; в пустые ведра: если встретишь кого-то с пустым ведром или ведрами, тоже не жди хорошего; верил Фрол Твердохлеб и в зайца. Если вдруг заяц перебежит дорогу, значит, караулит где-то тебя беда.

Так вот случилось вдруг, что в один и тот же день встретил Фрол Твердохлеб сразу и попа, и тетку с пустыми ведрами, и заяц метнулся ему под ноги.

Неудачи пошли прямо с утра.

Только белые солдаты проснулись, только построились, только двинулись в дальнейший поход, как тут и перешел им дорогу поп.

– Тьфу ты! – сплюнул с досады Фрол Твердохлеб. И посмотрел на попа, словно удав на кролика.

Только помянул он недобрым словом святого отца, как смотрит: тетка шагает навстречу с пустыми ведрами.

– Вот ведьма! – ругнулся Фрол Твердохлеб. – Чтоб тебе было пусто!

А когда подходили к селению Усть-Рудица, что стоит на речке Черной, и когда Фрол Твердохлеб и без того был чернее тучи, вдруг перебежал заяц ему дорогу. Метнулся у самых ног. Фрол от неожиданности даже вскрикнул. Отбежал заяц. На секунду остановился. Привстал на задних лапах. Глянул на Фрола и, представляете, улыбнулся.

– Ах, чтоб тебя!.. Да чтоб из тебя!.. Ах ты, душа нечистая! – ругается Твердохлеб.

Поглядел на солдата заяц, запрыгал по полю к лесу.

Дошли белые до речки Черной, остановились. Глянул Фрол на речку, на воду, на правый берег – действительно речка черная. Торфяники здесь, болота. Места топкие, неуютные.

Кошки скребут на душе у солдата. Встретил Фрол Твердохлеб и попа, и тетку, и наглого зайца. Ясно солдату: быть тут из бед беде.

Так и случилось.

К этому времени оправились красные от недавнего неожиданного удара белогвардейских войск. Стянули к фронту свежие силы. Один из главных боев и разгорелся на берегах Черной речки.

Упорными были здесь бои. Держались белые. И все же не удержались. Отступили они от Усть-Рудицы, отступили и в других местах.

Долго вспоминал Твердохлеб, как бежал от речки Черной.

– А всё из-за зайца, – твердил Фрол.

Погнали красные на запад войска Юденича. Вернули Ямбург. Вернули Псков.

Не удался поход Юденича. Запомнили белые речку Черную. Запомнили белые Армию Красную.

«Собственная» территория

Отогнала Красная Армия летом 1919 года войска генерала Юденича от Петрограда. Освободила города Ямбург и Псков. Только небольшой кусок советской земли оставался в руках у Юденича.

Территория небольшая, скорее, клочок земли – город Гдов и земли, прилегающие к восточному берегу Чудского озера. Называли белые этот клочок земли «собственной» территорией.

Гордятся белые: есть у них «собственная» территория. Особенно гордился подпоручик Осина-Тополь.

Соберутся белые офицеры. Кто-нибудь скажет:

– Да разве это территория?

– Зато собственная, – заявляет Осина-Тополь.

– Болота да топи, – добавит кто-нибудь.

– Зато собственные, – снова лезет Осина-Тополь.

– Город что ноготь. (В те времена Гдов был совсем маленьким городком.)

– Зато собственный, – повторяет всё то же Осина-Тополь.

Не любили офицеры Осину-Тополя. Хоть и красив был Осина-Тополь – роста высокого, строен, статен, – однако умишком судьба не избаловала. Сокращали его фамилию. Между собой говорили:

– Снова пришла Осина!

– Снова Осина вякнула!

Хоть и разбили летом 1919 года красные белых под Петроградом, хоть и отогнали Юденича ко Гдову, однако не расстались белые с мыслью захватить Петроград. Создали они новые полки и дивизии. От иностранных капиталистов получили новое вооружение.

Наступила осень. Тяжело было молодому Советскому государству. В Сибири все еще не был добит Колчак. С юга на Москву начал поход генерал Деникин.

– Самое время и здесь ударить, – рассуждал генерал Юденич.

28 сентября 1919 года отдал он приказ начать новое наступление на Петроград.

Двинулись в наступление белые.

– На Петроград!

– На Петроград!

В этот день и попался Осина-Тополь на глаза генералу Юденичу. Видит Юденич, перед ним офицер-красавец: роста высокого, строен, статен. Распорядился генерал Юденич: когда захватят белые Петроград, когда пройдут по Невскому – по главной улице Петрограда – победным маршем, чтобы первым в строю шагал Осина-Тополь.

Возгордился Осина-Тополь: первым пройдет по Невскому.

Прорвали белые наш фронт под Псковом, под Ямбургом. Устремились вперед захватчики.

Шагают белые. Смотрят по сторонам.

– А где же Осина-Тополь?

Не видно Осины-Тополя.

В первом же бою был убит подпоручик. Так и остался навеки на «собственной» территории. Похоронили его под придорожным тополем. Крест из осины сделали. Долго надпись потом красовалась: «Лежит здесь Осина-Тополь».

Из города Копенгагена

1919 год. Тяжелая осень. Тревожные дни. Бьются на востоке наши войска с Колчаком. Бьются на юге против Деникина. Мало было под Петроградом красных войск. Быстро шел вперед генерал Юденич.

Торжествуют белые:

– Взяли Лугу!

– Дошли до Гатчины!

– Взяли Красное Село!

– Взяли Детское Село!

– Захватили Павловск!

Приблизились белые к станции Лигово. Совсем это рядом с красным Петроградом.

Зашевелились русские богатеи, те, что бежали после Великой Октябрьской революции в Англию, во Францию и другие страны. Торжествуют русские помещики и капиталисты: рядом с Петроградом войска Юденича! Верят они, что Юденич возьмет Петроград. Клятву в том дал генерал Юденич.

Зашевелились русские богатеи, стали собираться домой – в Петроград, в Россию.

Стал собираться и князь Юсуповский. Из далекой Дании, из города Копенгагена. Вот ведь куда сбежал! Собрал чемоданы, коробки, тюки, баулы.

Ждет он сообщений о взятии белыми города Петрограда.

Дождался. Сообщили датские газеты, что войсками генерала Юденича взят Петроград.

Прослезился от известия такого князь Юсуповский. Получает поздравления от богатеев датских.

– Поздравляем вас, князь Юсуповский!

– Желаем вам, князь Юсуповский!

– Слава генералу Юденичу! – крикнул в ответ Юсуповский.

Тронулся в путь Юсуповский. Доехал до Пскова, доехал до Гатчины. В Детское Село с чемоданами, с коробками, с тюками, с баулами прибыл.

– Не взят Петроград, – говорят Юсуповскому.

– Как – не взят? А газеты?!

Разводят руками белые офицеры.

– Поторопились газеты. Ошиблись.

Сидит князь Юсуповский на чемоданах своих и баулах. Ждет, когда же Юденич возьмет Петроград.

Рядом болонка сидит на привязи. Тоже смотрит в сторону Петрограда. Смотрит. Скулит по-собачьи. Тявкает.

Ждут они день. Ждут они два.

Так и не дождались. Не смог Юденич взять Петроград.

Ясно всем: снова бежать пора.

Габардиносуконский

Фабрикант Габардиносуконский тоже собрался в Россию. В дни Октябрьской революции Габардиносуконский бежал дальше, чем князь Юсуповский. В столице Великобритании, в городе Лондоне, укрылся богач российский.

И вот прочел Габардиносуконский в английских газетах, что войсками генерала Юденича взят Петроград.

Сложил, как и Юсуповский, Габардиносуконский свои вещички. Стал прощаться с английскими богатеями:

– Спасибо за кров, за приют.

Кивают головами английские богатеи.

– Спасибо за хлеб, за соль.

Кивают головами английские богатеи.

– Спасибо за помощь нашим войскам.

Улыбаются английские богатеи:

– Люди свои – сочтемся.

Много разного военного снаряжения передали английские капиталисты генералу Юденичу. Пушки, пулеметы, снаряды, патроны. Сахар, крупа, консервы. Башмаки, сапоги, рубахи.

Благодарит Габардиносуконский от имени русских капиталистов капиталистов английских за щедрую помощь:

– За нами не пропадет.

Повторяет, как и они:

– Люди свои – сочтемся.

Важно уселся Габардиносуконский в автомобиль. Важно тронулся к кораблю, к пароходной пристани. Сопровождают его английские богатеи.

Едут автомобили по одной из главных лондонских улиц. Вдруг – что такое?! Нет впереди проезда. Занята улица демонстрантами. Транспаранты над колонной. Читает Габардиносуконский слова на плакатах:

«РУКИ ПРОЧЬ ОТ СОВЕТСКОЙ РОССИИ!»

Поморщился Габардиносуконский. Лондон – и вдруг такое! Поморщились английские богатеи. Дали они шоферам команду объехать демонстрантов соседними улицами. Свернули машины в соседние переулки – в один, во второй, – объехали неприятное место. Снова выкатили машины на широкую улицу. Что такое?! И здесь, и по этой улице, во всю ее ширь идут демонстранты. Транспаранты колышутся в воздухе. Читает Габардиносуконский:

«РУКИ ПРОЧЬ ОТ СОВЕТСКОЙ РОССИИ!»

Снова пришлось объезжать им улицу. Но вот наконец добрались они до пристани.

Стоит у причалов корабль-красавец. Блеском сверкают борта и палуба. Трубы поднялись в небо.

Подкатили машины к корабельному трапу. Вышел из автомобиля Габардиносуконский. Видит, плакат висит на пароходе. Читает Габардиносуконский, читают английские богатеи:

«РУКИ ПРОЧЬ ОТ СОВЕТСКОЙ РОССИИ!»

Забастовали английские докеры. Отказываются они, не хотят для белых генералов в Россию грузить оружие.

Не отправляется пароход. Замер, стоит у пристани.

«РУКИ ПРОЧЬ ОТ СОВЕТСКОЙ РОССИИ!» – всюду видно.

– Руки прочь от Советской России! – на всех континентах слышно.

«Орел и решка»

Два белых солдата, Иван Ворон и Петр Дятел, играли в «орла и решку». Это игра такая. Подбрасывают вверх монету. Пока крутится монета в воздухе, один из играющих загадывает, какой стороной упадет она на землю.

– Решка, – загадывает Ворон.

Летит монета стремительно вверх. Вертится. Вот падает вниз. Вот о землю шлепнулась.

– Решка, решка! – радуется Ворон. – Угадал – значит, выиграл.

Загадывает теперь Дятел. Устремилась снова монета вверх.

– Орел, – произносит Дятел.

Угадал и Дятел.

Весь свой поход от самого Пскова до Петрограда увлекались Иван Ворон и Петр Дятел игрой в «орла и решку». Как только привал, как только в пути остановка, только и слышат соседи:

– Орел!

– Решка!

– Орел!

– Решка!

Играют Дятел и Ворон с увлечением. До дурости, до отупения, до тошноты.

Развернулись бои под Пулковом. Здесь снова, как в 1917 году, при наступлении войск Керенского и генерала Краснова, решалась судьба Петрограда. Не до игры в монету теперь солдатам.

Остановили под Пулковом красные белых. Не пустили Юденича в Петроград. Сами стали теснить Юденича.

Отступают со всеми Дятел и Ворон. Отступают, снова в небо пятак бросают.

А когда белым и вовсе стало под Петроградом худо, решили солдаты устроить гадание. Бросить монету на «жизнь», на «смерть», то есть задумать: быть ли солдатам в бою убитыми, остаться ли после войны в живых.

Бросили вверх монету.

Ворон задумал «орла». Если ляжет кверху «орлом» – останется в живых, если «решкой» – плохи его дела.

А Дятел задумал «решку». Если ляжет монета «решкой», цел, невредим Дятел, если же выйдет она «орлом», то плохи дела Дятла.

Что есть силы метнули солдаты монету вверх. Чуть-чуть не улетела она за облако. Зависла там в высоте, несется стремительно вниз. Вот сажень до земли, вот аршин, вот и пулей о грунт ударилась.

Впились солдаты в нее глазами. Кому же дарует монета жизнь?

Смотрят солдаты – глаза навылет. Но что такое?! Не видят монетных они сторон. В землю вонзилась ребром монета. Вонзилась, застряла. Нет ни «орла», ни «решки».

– Вот это да! – подивился Ворон.

– Вот это да! – подивился Дятел.

Смотрит Дятел на Ворона. На Дятла глазеет Ворон.

– Вот это да! Как же понять? Как же считать?

Гадают солдаты: то ли оба в живых останутся, то ли обоих в списки готовит смерть.

Чем же закончилась их судьба?

Оба в живых остались.

А почему?

Сбежали из войск Юденича.

Сунулся

Илька Маврин с детства был любопытным. В любое дело – нужное, ненужное – сунется.

Как-то сорвался с привязи барский бык Мефистофель. Все – кто в дом, кто в сарай, кто за ворота дубовые спрятались. А Ильку любопытство взяло. Хотел посмотреть, как бушует бык Мефистофель. Сунулся. И был тут же Мефистофелем на рога подхвачен.

Боднул его бык так, что пролетел Илька, как планерист, от лавки купца Заликина до сельской огромной лужи и в лужу лягушкой шмякнулся.

Был и такой случай. Забежал к ним в деревню бешеный волк. И тут тот, кто поумнее, кто в дом, кто в сарай, кто в баню быстрее спрятался. А Илька снова со своим любопытством сунулся. Хватил его волк, едва отходили Ильку. Сельский фельдшер уколы в нужное место ему колол. Колол, приговаривал:

– Не суйся! Не суйся, куда не надо.

Вот и мать:

– Илька, не суйся! Илька, сиди на месте!

Да что ему материнские просьбы, советы, наказы. Устроен, видимо, Илька так, что в любое дело – нужное, ненужное – не может не сунуться.

Село их, Большое Кузьмино, находилось недалеко от железнодорожной станции Александровская.

Красные взяли Детское Село и теперь наступали на Александровскую.

Белые отходят под огнем красных. И тут кто-то из белых офицеров вспомнил, что в одном из боев они захватили в плен раненых красноармейцев.

– Волоки красных! – дана команда.

Решили белые сделать из пленных живой заслон.

Пригнали пленных. Поставили перед собой. Пригнали сюда и нескольких кузьминских крестьян. Сунулся было Илька. Хотел посмотреть, как белые отступают. Белые Ильку за шиворот – и в общий строй.

Отходят белые, гонят рядом с собой заслон. Прикрылись от пуль и снарядов красных.

Ступают пленные. Ступает Илька. Что там бешеный волк, что там бык Мефистофель – смерть смотрит своими глазами на Ильку.

Погиб бы, наверное, Илька, погибли бы, наверное, все, да красные командиры заметили мальчика. Сообразили красные, в чем дело. Прекратили огонь.

Прекратился огонь. Отступают без потерь белые. По-прежнему не отпускают от себя, прикрываются пленными красноармейцами.

– Стреляйте, стреляйте! – кричат пленные красноармейцы нашим.

Не стреляют красные. Не хотят, чтобы вместе с белыми и свои погибли.

И вот тут кто-то из пленных нашелся:

– Ложись!

Упали на землю люди, открыли белых. Видят красные командиры: открыты белые, дали команду снова начать огонь, дали команду идти в атаку. Побежали в атаку красные. Побежали от красных белые.

Поднял Илька голову – жив, здоров. Рядом видит, белый солдат убитый, винтовка валяется. Схватил ее Илька. Поднялся в рост. И вот он в рядах атакующих.

– Илька!

– Илька, не смей!

Да где уж! Мчит с винтовкой вперед, как ураган, мальчишка. Устроен, видимо, Илька так. Не может мальчишка торчать в последних. В первые рвется Илька.

Дородный

Красноармейцу Артему Дородному не досталось винтовки. Подшучивают товарищи над Дородным (а надо сказать, он не только своей фамилией, но и внешним видом был человек представительный):

– Дородный – и вдруг без винтовки.

Много новых бойцов во время наступления генерала Юденича влилось в Красную Армию. Многие поднялись тогда на защиту красного Петрограда. Не хватало винтовок. Безвинтовочным Дородный в роте был не один.

Посмотрел командир на Дородного, на тех, которые, как и Дородный, стояли в строю без винтовок, сказал:

– Придется в бою добыть. – Добавил: – Отбил – получай. Считай, что собственность.

Выдали безвинтовочным пики, сабли. Досталась Дородному сабля. С саблей и стал воевать.

Недалеко от Детского Села находилось Красное Село. Взяли наши Детское Село, начали борьбу за Красное.

Здесь, севернее Красного Села, и действовала стрелковая рота, в которой сражался красноармеец Дородный.

Наступала рота не в лоб, не с открытого места, а заходила противнику вбок, укрывалась оврагами.

Дородный на ногу быстрый. В первом ряду оказался. Идет, саблю словно ружье, несет.

– Да не стрельнет она, не стрельнет! – смеются бойцы.

– А вдруг стрельнет, – отвечает Дородный.

И вправду «стрельнула» сабля.

Около Шунгорова овраг разошелся на два рукава. Взяли бойцы правее, а Дородный свернул налево. Свернул, пробежал шагов тридцать, поднялся из оврага и вдруг вышел с тыла к артиллерийской батарее белых. Смотрит Дородный – четыре пушки. Смотрят белые – красный боец перед ними. Не ожидали белые удара с тыла. Да и не думали, что вышел на батарею всего лишь один Дородный.

– Спасайся! – кто-то из белых крикнул.

Бросились белые от батареи. И всё же одного из них успел Дородный достать своей саблей.

Прошла минута, вторая, подбежали к этому месту другие бойцы. Смотрят, а батарея уже взята.

Стоит Дородный, на саблю, как на трость, опирается. Выходит, что с одной саблей взял целую батарею.

– Вот так сабля!

– Считай, волшебная!

Доложили по команде: мол, красноармейцы такой-то роты, а точнее, боец Дородный взял белогвардейскую батарею.

– Дородный, Дородный… – стал вспоминать командир роты. – Ах, это тот – безвинтовочный.

– Так точно, безвинтовочный.

– Был безвинтовочный, – сказал командир, – теперь при оружии.

Сдержал командир свое обещание.

– Взял в бою – получай, – показал командир Дородному на одну из пушек.

Зачислили Дородного в артиллеристы.

– Ну вот теперь всё по ранжиру! – смеются бойцы.

– Теперь по фигуре.

– На месте теперь Дородный.

«Бурый медведь» и «Ласточка»

Упорно сражаются белые. Сами идут в контратаки. Пытаются вернуть и Красное Село, и Детское Село, и весь район, где идет Пулковское сражение. Надеются белые, что не все еще потеряно. Что вот-вот и снова удача будет на их стороне.

Красные взяли в плен белого солдата. Имя его Хрисанф. Фамилия – Кишкин. Не расстреляли его, как опасался Кишкин. Ничего плохого не сделали. Почувствовал Хрисанф Кишкин, что не грозит от красных ему опасность, расхвастался.

– А у нас есть «Бурый медведь», – заявил Хрисанф Кишкин. – Побьют все же наши ваших.

В войсках генерала Юденича появились иностранные танки. Прибыли они как раз ко времени Пулковского сражения. Прислали их Юденичу зарубежные капиталисты. Один из танков назывался «Бурый медведь».

Надеялся очень Юденич на иностранные танки. Был уверен: дрогнут перед танками красные бойцы.

Пребывает в плену у наших Хрисанф Кишкин и все твердит о своем:

– «Бурый медведь», «Бурый медведь»… Побьют все же наши ваших.

Слушал, слушал Хрисанфа Кишкина красноармеец Егор Егоров и вдруг:

– А у нас есть «Ласточка». Побьет «Ласточка» «Бурого медведя».

Посмотрел удивленно на Егора Егорова Хрисанф Кишкин:

– Что там еще за «Ласточка»?!

Посмотрели на Егора Егорова и свои. Гадают:

– Какая «Ласточка»?

– Что за «Ласточка»?

Впервые о «Ласточке» наши слышат.

Улыбается Егоров:

– Есть «Ласточка». Имеется. Побьет «Ласточка» «Бурого медведя».

И показал простую солдатскую гранату. Расхохотался Хрисанф Кишкин. Смотрит на гранату:

– Ну и сила! Ну и невидаль! Да она против танка – как комариный укус медведю.

И наши смутились:

– Граната – и против танков?!

Однако ошиблись и Хрисанф Кишкин, и те бойцы, которые в слова Егорова Егора не поверили.

Когда пошли танки Юденича в атаку, не дрогнул Егор Егоров. Подбил он грозный французский танк. И представьте – именно гранатой. Правда, не одной. Связал он вместе несколько гранат и бросил под белогвардейский танк. Подорвался танк на гранатах. Подбежали к нему наши бойцы. Читают на танке сбоку надпись: «Бурый медведь».

«Бурый медведь» был первым из белогвардейских танков, подбитых тогда в боях под Селами Красным и Детским. За первым последовали и другие. Не помогли Юденичу французские танки.

Хоть и потеснили тогда белые в кое-каких местах наших, однако выиграла Красная Армия Пулковское сражение.

Покатились на запад белые.

Управились

Был Иван Новожилов водителем броневика. Не повезло ему страшно.

Случилось это весной 1919 года, еще при первом наступлении Юденича на Петроград. Захватили белые новожиловский броневик.

Отлучился Новожилов как-то за горючим для броневика. Оставил при броневике караульного.

Вернулся – нет броневика. Караульный убит.

Наскочили, оказывается, в это время белые, угнали броневик.

Броневиков в Красной Армии было мало. Каждая машина – большая ценность.

Досталось тогда Новожилову. Командиры разнос устроили. Хотя все и понимали: нет здесь прямой вины Новожилова. Произошло недоброе стечение обстоятельств.

Перевели Новожилова в пехоту.

Наши войска продолжали отступать, отходить под ударами белых. А тут еще проклятый Гришка Збруев, и без него Новожилову тошно, лезет с укором:

– Будь сейчас броневик – в момент бы остановили белых.

Краснел Новожилов. В такие минуты последним из последних себя считал.

Брали под защиту его бойцы, успокаивали:

– Плюнь на Гришку, не терзай себя. Управимся, управимся с белыми и без броневика.

Верно. Управились. Отогнали тогда Юденича.

И вот осень. Новый поход Юденича. Снова Гришка Збруев за свое:

– Будь сейчас броневик – в момент бы осилили белых.

Успокаивают бойцы Новожилова:

– Не слушай Гришку. Остановим и без броневика.

И верно. Остановили под Петроградом Юденича. Когда развернулось Пулковское сражение, Гришка снова с укором, в адрес Новожилова снова бросал обидное:

– Проворонил, прогулял броневик…

– Ах ты, аспид, змея бесстыжая! – набросились бойцы на Гришку.

И опять к Новожилову.

– Управимся с Юденичем и на сей раз без твоего броневика.

И верно – управились. Разбили Юденича, погнали на запад.

Гонят красные Юденича к Ямбургу, к Луге, ко Пскову, ко Гдову, из Советской республики.

Вступили красные в Ямбург, захватили много военных трофеев.

А среди них – вот так удача! – и новожиловский броневик.

– Вернули! Вернули! – радовался Новожилов.

– Вернули! – смеялись бойцы. – Все вернули!

– И твой броневик.

– И волю.

– И землю.

– А самое главное – Советскую власть вернули.

Добила Юденича Красная Армия. С позором бежал с советской земли Юденич.

Жирный, тощий, средний

Летом 1919 года разгорелось одно из самых ожесточенных сражений Гражданской войны. С юга, с берегов Черного моря, начал поход генерал Деникин.

Белые захватили большую часть Украины, Крым, Северный Кавказ. Они шли на Курск, на Орел, на Воронеж. Главная цель Деникина – взять Москву и уничтожить Страну Советов.

Наступает, идет Деникин.

Представляют деникинские офицеры, как входят они в Москву. Летит громовое «ура!» повсюду. Колокола на церквах упиваются медным звоном.

Представляет и сам Деникин, что он в Москве. Верхом на белом коне въезжает.

Идет Деникин не с голыми руками, не с пустым карманом. Помогают ему, как и помогали адмиралу Колчаку, генералу Юденичу, капиталисты Англии, Франции, богатеи других стран.

380 тысяч винтовок передали они Деникину. Почти 3 тысячи пулеметов. Около 300 миллионов патронов.

Но это еще не всё:

217 орудий,

101 танк,

194 самолета,

1335 автомобилей.

Снаряды, сукно для солдатских шинелей, пистолеты, револьверы, гранаты, бомбы.

Щедры зарубежные богатеи. Не забывает богатей богатея.

Главную ударную силу деникинского похода составляла Добровольческая армия. Командовал армией генерал Май-Маевский. Главная сила в армии Май-Маевского – корпус генерала Кутепова.

По-разному встречали белых генералов на захваченных землях.

Грозно смотрели рабочие. Затихали, притаившись, обыватели. Радовались недобитые богачи:

– Ах, Деникин идет, Деникин!

– Ах, сам Антон Иванович!

– Ах, Май-Маевский идет, Май-Маевский!

– Ах, сам Владимир Зинонович!

– Ах, Кутепов идет, Кутепов!

– Ах, сам Александр Павлович!

Мальчишки Савка, Мишка и Пашка тоже как-то бегали смотреть на белогвардейских генералов.

Савка повыше ростом. Ему виднее. Передавал он Мишке и Пашке, как выглядят белые генералы.

Вот – Деникин. Присмотрелся Савка, докладывает:

– Жирный.

Повторяет Мишка:

– Жирный.

Повторяет Пашка:

– Жирный.

Вот – генерал Кутепов. Присмотрелся Савка, докладывает:

– Тощий.

Повторяет Мишка:

– Тощий.

Повторяет Пашка:

– Тощий.

Вот – генерал Май-Маевский. Присмотрелся Савка, докладывает:

– Не тощий. Не жирный. Средний.

Повторяет Мишка:

– Средний.

Повторяет Пашка:

– Средний.

Стоял рядом с ребятами какой-то рабочий парень. Посмотрел он на Савку, на Мишку, на Пашку, хитро подмигнул им и вдруг сказал:

– Жирный, тощий, средний – не имеет значения. Всем им будет один конец.

Крутанул сжатыми кулаками рабочий, словно генеральские головы скручивал.

Рассмеялись ребята. Вот бы так да на самом деле!

Размечтались ребята. Вот так бы на самом деле!

Улыбнулся ребятам рабочий парень. Мол, будьте спокойны, мол, так и будет. И вновь крутанул руками.

Стояло лето 1919 года. Наступали, шли на Москву деникинцы.

«Самообслуживание»

Довмонт Кикикин, кулацкий сын, записался в войска к Деникину. Нравилось ему у Деникина. Особенно «самообслуживание». Бесчинствует Белая армия. Грабит она население. Воля во всем Кикикину. Вступили войска в Обоянь. Сразу шмыгнул по дворам Кикикин. Видит мясо – давайте мясо. Видит яйца – давайте яйца. Хлеб раздобыл, молоко и квас. Даже принес пироги с грибами.

Приглашает других. Угощает. Смотрят солдаты:

– Откуда?

– Как?

Отвечает Кикикин:

– Самообслуживание.

Смеются другие – эка ж словечко выдумал!

Вступили деникинцы в город Курск. Вот где мечта, где простор солдату. Юрок, пронырлив, нахален Довмонт Кикикин, сразу видно – сын богача. Пригрозил он винтовкой какому-то портному. Френч, галифе и рубаху сшил за сутки ему портной.

Смотрят солдаты – Кикикин, словно жених, с иголочки.

– Откуда?

– Как?

Отвечает Кикикин:

– Самообслуживание.

Вступили войска в Фатеж. Город Фатеж на пути к Орлу. И в Фатеже куда-то исчез Кикикин. Где-то шнырял, вынюхивал. Вернулся. Смотрят солдаты: сапоги на нем хромовые. Новые. Со скрипом.

– Откуда?

– Как?

Отвечает Кикикин:

– Самообслуживание.

В город Кромы вступила Белая армия. Это рядом совсем с Орлом. Снова простор Кикикину.

Уже в тонкорунной папахе стоит Кикикин.

Доволен солдат-деникинец: и одет, и обут, и желудок всегда набит. Хорошее дело самообслуживание.

Вступили войска в Орел. Снова исчез Кикикин. Ждут его час. Ждут день. Волноваться стали.

Вдруг видят, несется Кикикин.

– Караул! – истошно вопит.

Посмотрели солдаты: нет ни папахи на Кикикине, нет ни сапог. Исчезли френч, галифе, рубаха.

Голым, в чем мать родила, несется к своим Кикикин.

Что же случилось?

Раздели Кикикина солдаты соседней части. Вор дубинку унес у вора. Нередко случалось такое в войсках Деникина. Привыкнув грабить других, деникинские солдаты стали друг друга грабить.

– Верну! Отомщу! – бушевал Кикикин.

И верно, вернул. Для острастки теперь гранатами вдоль и поперек обвесился. Ходит как склад с оружием.

Недолго ходил Кикикин. На первой версте за Орлом погиб. И надо же – на собственной гранате подорвался деникинец. Взорвалась одна из гранат Кикикина.

Поражались другие:

– Сам! На своей гранате!

Вспоминали Кикикина:

– Самообслуживание!

Автограф

Пардон-Халилецкий – пианист, музыкант. Одобрял Халилецкий во многом белых. Хотя знал, что они разбойничают.

– Так время такое, – говорил Халилецкий.

Знал, что казни, что розги для непокорных у них в ходу.

– Фи, – говорил Пардон-Халилецкий. – Я демократ. Я категорически против казней. Розги? Хи-хи, розги – это другое дело.

Считал он, что белые порядок несут России. Лучше они, чем красные. Впрочем, не очень ругал и красных:

– Я демократ, я демократ. Что-то есть и у них хорошее.

Захватили белые город Курск. Отмечали свою победу. На торжественный ужин был приглашен и Пардон-Халилецкий.

Сам генерал Кутепов пришел на ужин. Генералы в зале. Юнкера, офицеры, нарядные дамы в зале.

Играл Халилецкий на фортепьяно. Играл. Старался.

Похлопали дружно ему офицеры. Генералы улыбкой встретили. Дамы кричали:

– Браво!

Кланялся важно Пардон-Халилецкий. Был на десятом небе. Попросил он на память автограф Кутепова.

Пригласили к столу музыканта. Выпил он шампанского. Милое общество!

Хорошо на душе у Пардон-Халилецкого. Дружно кричал с другими:

– Слава Деникину!

– Слава Кутепову!

– Май-Маевскому долгие лета!

Были танцы, затем и карты. Заговорили потом о красных. Не удержался Пардон-Халилецкий. Полез со своим любимым:

– Я демократ, я демократ. Что-то есть и у них хорошее.

Обернулись на эти слова офицеры. Генералы глаза скосили. Посмотрели, как змеи, дамы.

– Что-то хорошее?

Выпил Пардон-Халилецкий шампанского. Море ему по колено.

– Так точно, хорошее, – сказал Халилецкий. – Хи-хи, не секут они, скажем, розгами.

Сказал и этим подал идею. Насупился Кутепов.

– Красный змеёныш! – прошипел генерал какой-то, что-то шепнул кому-то; какой-то полковник куда-то повел глазами; какой-то поручик едва заметно кивнул головой и тихо ответил:

– Есть.

Поманили за дверь Халилецкого. Вышел. Схватили его офицеры. И тут же, как куль, в подвал.

Скрутили, связали, на лавку бросили. Взлетели, как сабли, над Пардон-Халилецким розги.

– А-а-ай! – завопил Халилецкий. – Я пианист! Я музыкант! Я демократ!

– Демократ! – хихикают офицеры.

Взлетают, взлетают розги.

Больше недели отлеживался после этого Пардон-Халилецкий.

Остался на память автограф Кутепова. Один – на бумаге, второй – на теле.

Ромашки

Во время наступления генерала Деникина на Москву в городе Харькове для деникинской армии был организован сбор средств. Объявили в Харькове День ромашки. Лето. Как раз уйма в полях ромашек. Вот и стали их продавать на улицах города. Появились сотни корзин с цветами. Продавцами их были дети. Разнаряженные, разодетые. В матросках мальчики. В бантиках девочки. Сынки и дочери богатых родителей.

Плата за ромашки могла быть любой. Возьми ромашку, а в корзину положи сколько хочешь – хоть копейку, хоть сто рублей.

Сбор от продажи ромашек и поступит в фонд деникинских войск.

Оживились улицы Харькова. Повалили к цветочным корзинам все те, кто против Советской власти, кто за Деникина. Кто рубль, кто два, кто полтину, кто двадцать копеек в корзину бросит. Особенно стараются местные богатеи, обходят один другого.

– Я десять рублей положил!

– Что – десять, я – двадцать!

– Что – двадцать, я – тридцать!

– Что – тридцать, я – сорок!

– Подумаешь – сорок. Я сто положил целковых!

Мальчишка Игнашка, по прозвищу Сверчок, оказался на редкость в тот день смекалистым.

Не в семье богачей появился на свет Игнашка. В железнодорожных мастерских работал рабочим его отец. Соседи по дому, соседи по улице тоже простые рабочие люди.

Спохватились в тот же день на рабочей улице: где же Сверчок Игнашка?!

Мать всполошилась. Отец всполошился. Всем домом пошли на поиски. Лишь к вечеру вернулся домой Игнашка.

Идет, как луна сияет. Держит в руках корзину.

Заглянули в корзину люди. На дне лепестки от ромашек. Рядом целая горка денег.

– Для рабочей кассы, – сказал Игнашка. (Была у рабочих такая касса для общих нужд.)

Догадались люди, где пропадал Игнашка.

А на следующий день притащили соседи газету. И вот тут все без конца дивились. Напечатан в газете снимок. На снимке Игнашка, а рядом с ним генерал Деникин. Ниже подпись, что сам генерал Деникин купил у Игнашки за десять рублей ромашку.

Пригодились Игнашкины деньги. Передали их рабочие из рабочей кассы на нужды харьковским революционерам-подпольщикам.

Долго вспоминали тогда Игнашку:

– Ну и Сверчок! Ну и Сверчок! Деникину всунул, шельмец, ромашку.

Получилось: Деникин на борьбу с Деникиным раскошелился на десятку.

Все ушли

Тяжело для молодой Советской страны сложились дела на юге. Партией большевиков брошен призыв:

– Все на борьбу с Деникиным!

Ваня Заброда, Петя Зимянин и Люба Кубанчик собрались пойти добровольцами в Красную Армию. Явились на сборочный пункт. Отвечают им:

– Молоды еще! Молоды!

И верно: им по 15 лет.

Однако мечтают друзья о фронте, о защите Советской власти.

Представляет Ваня Заброда себя верхом на боевом коне. Вот он лихо на белых скачет. Шашка в руке грозным огнем сверкает. Разбегаются белые.

Петя Зимянин – артиллерист. Старший в батарее.

– Огонь! Огонь! – командует Петя.

Летят снаряды. Точно ложатся в белых.

И Люба Кубанчик мечтает о подвигах. Сумка висит у нее на плече. Красный крест на сумке. Сестра милосердия, сестра милосердная Люба Кубанчик. Вот она с поля боя выносит раненого.

«Сестрица, спасибо», – шепчет боец.

Лежат ребята в травах. О своем мечтают. Ваня Заброда к Пете:

– Стреляешь?

– Стреляю, – признается Заброде Петя.

Петя Зимянин к Ване:

– Скачешь?

– Скачу, – отвечает Ваня.

Вместе они к Любе Кубанчик:

– Спасаешь? Тащишь?

– Тащу, – признается Люба.

Мечтали, мечтали. И вдруг решили:

– В город идем!

– В райком комсомола. Верно!

– Там разберутся.

– Возьмут.

Отправились друзья в райком комсомола. Подходят, встречают ребят, таких же, как они. Тоже о фронте мечтают.

– Закрыт, – говорят, – райком.

– Как – закрыт?

– Почему закрыт?

Подошли к двери. Висит объявление.

Читает Ваня:

– «РАЙКОМ ЗАКРЫТ. ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ».

Растерялись друзья. Огорчение на лицах. А мимо спешат ребята:

– Хотите с нами? Пойдемте. Часть формируется.

И верно, создавалась новая красноармейская часть для борьбы с Деникиным.

Отправились друзья прямо в часть.

– Возраст? – спросили в части.

– Шестнадцать лет, – ответили дружно ребята.

Ваня Заброда для надежности даже сказал:

– Семнадцать.

Посмотрели на них командиры. Глаза у ребят как огонь горят.

– Попробуем, что ли? – обратился один командир к другому.

– Можно, пожалуй, – сказал второй.

Зачислили в красноармейскую часть подростков. Ушли комсомольцы на бой с Деникиным.

Миллион

Гвардейскому полку Белой армии, который первым вступит в Москву, был обещан миллионный приз.

Наделал шуму в деникинской армии этот приз. Командиры полков спокойного сна лишились.

Полковник Ордин-Нащокин одним из полков командовал. Ордин-Нащокины – дворяне. Еще при первых царях Романовых, при царе Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче, вошел в известность их древний род. Есть что вспомнить полковнику Ордин-Нащокину, есть чем гордиться. Служил он при царе Николае II в Петербурге в гвардейском полку. Был в Зимнем дворце обласкан. Даже с братом царя дружил.

Кому же, как не ему, не Ордин-Нащокину, первым вступить в Москву. Вступить и приз получить миллионный.

Полковник князь Шуйский тоже полком командовал. Кто же не знает Шуйских?

Вот уж древний, не то что дворянский – боярский род. Еще до царей Романовых в силу они вступили. Давний предок Шуйских – Василий Шуйский в начале XVI века был русским царем. Правда, совсем недолго.

Так кому же первым вступить в Москву? Конечно, ему, полковнику Шуйскому, его полку. Кому получить миллион? Конечно, ему, потомку Василия Шуйского.

Полковник Прохоров тоже полком командовал. Не такого Прохоровы древнего рода, как Шуйские, как Ордин-Нащокины. Даже не дворяне Прохоровы. Не дворяне, зато богаты. Фабриканты они, заводчики. Миллионеры. Новая сила России. Представляет Прохоров обещанный миллион:

– Денежка денежку любит. Миллионы идут к миллионам.

Кому, как не ему, не Прохорову, первым войти в Москву. К миллионам миллион прибавить.

Немало полков у Деникина. Немало полковых командиров. Тот – князь, тот – барон, землевладелец известный, шахтовладелец; пароходы раньше, до революции, были у пятого. Всё достойный народ, значительный. Спорят командиры белогвардейских полков – кому же первым вступить в Москву. Спорят. Уверены: быть им в Москве, быть им в Кремле, быть им на Красной площади. Вернуть им свои богатства.

Много прошли километров деникинцы. Вот взят Курск.

Конец ознакомительного фрагмента.