Иллюзии старости
«И почему это именно в старости человек следит за своими ощущениями и критикует свои поступки? Отчего бы в молодости ему не заниматься этим? Старость и без того невыносима. Да…. В молодости вся жизнь проходит бесследно (безо всякого следа), едва зацепляя сознание, в старости же – каждое малейшее ощущение гвоздем сидит в голове и поднимает уйму вопросов…».
К чему всё это говорится? А то бывают в жизни иллюзии, и человеку, особенно в старости, естественно жить иллюзиями…. Без иллюзий нельзя…. Знаменитые писатели – на что уж, кажется, умны, но и то без иллюзий не могут. Вот, пишет он всё про «народ» – и уж тома книг написал, но все они переполнены иллюзиями: выйди он в «мир» и посмотри, ужаснется от того, что реальность совсем не такова, как она представляется ему и отражается в его книгах.
«Старик».
Дела у него не было никакого. Привязать себя к чтению тоже не удалось. Читать долго, часами он не мог, привыкший урывками узнавать новости из газет и, короткие сообщения, прочитав, откладывал газету «до лучших времен», почти никогда к ней не возвращаясь. А тут книги: достаточно ему было прочитать 5 – 6 страничек, чтобы он утомлялся и снимал очки.
Но наступила весна, и он, а назовет его читатель своим именем: Петр Сидорович, или Сидор Петрович, резко изменил свой образ жизни. Когда от дома через зеленый парк и к домам центра поселка проявились в траве свежепротоптанные тропинки и на деревьях перед окнами закопошились птицы, он неожиданно для всех стал ходить в Церковь.
Ходил он в церковь не только по праздникам, но и в будни. Такое религиозное усердие началось с панихиды, которую старик тайком заказал по дочери, умершей год назад и оставившей его одного на попечение родни. Во время панихиды, в почти пустой Церкви, он стоял на коленях, клал земные поклоны, плакал, и ему казалось, что он горячо молился. Но то была не молитва. Возбудившись в отеческом чувстве, рисуя в уме черты любимой дочери, он глядел на иконы алтарной перегородки и шептал:
– Леночка! Доченька моя! Ангел мой! —
Это был припадок старческой грусти, но старик подразумевал, что в нем происходит внутренняя реакция, переворот сознания. На другой день его опять потянуло в церковь, на третий день тоже… и так без конца. Из Церкви возвращался он свежий, будто скинувший тяжелый груз, с улыбкой во всё лицо. И за обедом темой для его неумолкаемой болтовни служила уже религия и богословские вопросы, услышанные в проповеди священника. Его заставали несколько раз за перелистыванием Евангелия и других религиозных книг.
Но, к сожалению, это религиозное увлечение продолжалось недолго. После одного особенно сильного приступа ревматизма, который продолжался целую неделю, он уже не пошел в церковь: как-то не вспомнил, стоная от болей в спине и лежа в постели, с которой не мог встать, что нужно идти к обедне….
В один из дней ему, вдруг, захотелось общения, разговоров.
– Не понимаю, как это можно жить без общества, без людей, одиночкой! – стал он брюзжать – Я должен пойти к знакомым. В гости к родне сходить! Пусть это может быть глупо, просто так приходить, без повода, но пока я жив, надо общаться, разговаривать…. —
Он сходил к знакомым, потом на другой конец поселка к двоюродным и к троюродным родственникам. Но и это занятие вскоре бросил. Придя в гости, сидеть за столом он оставался один, все люди суетились и бегали, убегали куда-то «по делам» или оставляли с ним одного молчаливого, для присматривания. Альбомы с фотографиями он знал и так хорошо, все те же фото были и у него, в его альбоме. Говорить особенно было не о чем. Так и «гостевание» было отвергнуто.
Однажды он сидел на лавке в парке. Отдыхал после прогулки с палочкой. Напротив его на скамейке за кустиками сидели мужики, пришедшие с бутылочкой, которую прятали в пакет. Они наливали и всё громче разговаривали, увеличивая громкость по мере увеличения выпитого алкоголя. Старик долго щурил на них глаза, потом забрюзжал:
– Мужики! Объекты гражданской скорби… Что ни слово, то мат-перемат. Удивляете вы меня. Ну, не скоты ли?.. —
И началось препинание или, с его стороны, проповедь о вреде пьянства, о нравственности и прочем…. Хотелось ему высказать…, но угрозы физической расправы остановили всё его раздражение, прорывавшееся наружу, и он ушел домой в плохом расположении духа. Уж дома, возмущению его не было предела. И до поздней ночи он всё брюзжал, бормотал и порывался – то «позвонить куда надо», то написать «кому надо»…. Так ничего и не предприняв, за полночь, утомленный, он уснул не раздеваясь, притулившись на диване.
К концу лета судьба послала старику еще одну «иллюзию».
Его застали на кухне за интересным занятием: он сидел за столом и с жадностью ел тертую редьку с подсолнечным маслом. На его лице ходуном ходили все жилки и в уголках рта вспыхивали пузырьки, слюнки.
– А, покушай-ка! – предложил он – Великолепно! —
И перед сном старик говорил:
– Хорошо бы, знаешь, это… – расправлял он постель и говорил с радостью открытия в голосе, с восторгом. – Хорошо бы, как это в рецептах пишут, распороть щуке брюхо, вытащить из нее икру и, знаешь, с зеленым луком… свежую… —
Вот и началось. Старик отдался вкусовым ощущениям. Кулинарная книга, толстенная, была куплена и не выпускалась из рук. Он безвыходно сидел на кухне и изобретал кушанья…. Он напрягал свой мозг, вспоминал молодые годы, когда самому приходилось заниматься «кулинарией», и изобретал…. Из последнего изобретения понравилось в особенности одно: приготовляемое из риса с поджаренным мясом курицы. В это блюдо входил чеснок и много горького перца.
Этим пикантным блюдом закончилась последняя «иллюзия». Ему суждено было стать последней прелестью жизни.
– Наверное, дождь будет – говорил он в эту сентябрьскую ночь. У него разболелся ревматизм, позвоночник, в пояснице ломило спину. – Не надо было мне сегодня есть так много этого риса… Тяжело! —
Он раскинулся на постели и тяжело дышал. Ему было душно…. Почему-то сосало под ложечкой.
– А тут еще, черт побери, ноги «морозит». От пяток до колен, и боль и холод…. Впрочем, спать пора… —
Прошло более часа в молчании и тишине. И эта мертвая тишина настораживала. Оказалось, наш старик так и застыл, раскинув руки в стороны, только ноги плотно закутав одеялом.