Глава 2
Свет падал на нее под странным углом. Эйврил протерла глаза и тотчас проснулась окончательно, словно от толчка, и не в своей каюте на «Королеве Бенгалии», а в какой-то лачуге. Она видела ее прежде или же это часть того кошмара, который, казалось, никогда не закончится? Иногда кошмар сменяла приятная греза, где она чувствовала себя защищенной, ее держали руки сильные и надежные, а нечто мягкое и влажное касалось ее ноющих от боли ног и рук. Еще она ощущала вкус крепкого горячего бульона или прохладной воды.
Затем дурной сон возвращался снова, и вот уже гигантская волна превращается в громадную человеческую фигуру, искоса смотрящую на нее, и через мгновение она чувствует на себе голодные взгляды дюжины пар глаз. Иногда грезился сон, полный смущения. А потом возникала необходимость освободить себя и того, кто пришел ей на помощь. Это чувство сменялось ощущением, будто бы ее подняли с земли и положили в жесткую рыбачью корзинку, хотелось рыдать, но невозможно было проснуться.
Она лежала тихо, подобно лани среди папоротниковых зарослей, и только осмеливалась переводить взгляд с одного предмета на другой, изучая это странное место. Руками же ощущала грубое одеяло и матрас, набитый колючей соломой, зато одета она была в куда более нежную на ощупь льняную одежду.
В комнате, сколько бы ни прислушивалась Эйврил, не было ни души, только море шумело за ее стенами. С жалобным криком боли, вырвавшимся невольно, она наконец смогла сесть на постели. Каждое движение причиняло боль, мышцы ныли, жгло кожу на ногах и спине. Когда она высвободила руки из покрывала и закатала рукава рубашки, ее взору предстало множество синяков, царапин и ссадин.
Рукава мужской рубашки… Память восстанавливала события, будто складывая наугад вырванные страницы или части подслушанного через полуоткрытую дверь рассказа. Мужской голос велел ей пить и есть, крепкие мужские руки касались ее тела, удерживали ее на весу и переносили, затем, вымыв, уложили на эту постель.
Сколько времени она была беззащитна, без сознания? Могла ли понять сейчас, что он сделал с ее телом, пока она лежала здесь? Ощущая боль во всем теле, почувствует ли она еще одну?
Эйврил осмотрела комнату и повсюду увидела мужскую одежду: под окном пара сапог, в углу смятые полотняные вещи, на гвозде тяжелый плащ. Это было жилище, которое он наполнял собой даже в свое отсутствие. Она обернулась и посмотрела на подушку – это его кровать. Дрожа, Эйврил сделала глубокий вдох. Как долго он удерживал ее здесь?
Вода. Глоток воды облегчил бы труд мысли. Затем – найти оружие. В голове выстраивался некий план, отчего она почувствовала себя увереннее. Негнущимися, неуклюжими пальцами она сумела освободиться от одеял. Рубашка на ней едва прикрывала бедра, и Эйврил сняла с кровати скомканную простыню, обмотав ее вокруг талии. Встав на ноги, направилась к столу, успела сделать несколько шагов, прежде чем в изнеможении опустилась на ближайший стул.
На столе возле тарелки стояли кувшин и кубок, и она притянула их к себе обеими руками. Пусть большая часть воды была пролита мимо кубка, но та, что оказалась в нем, – чистая, свежая, – слегка прояснила ум. Эйврил выпила два кубка, после чего оперлась локтями на стол и уронила голову на руки.
«Думай».
Он не один, есть и другие мужчины. Отнюдь не призраки из дурного сна. Он позволил им быть здесь? И позволил им… Но нет, память хранила воспоминание только о темноволосом мужчине, которого прочие называли «кэп». «Думай». На нужные размышления навел лежащий рядом с тарелкой нож. Она подняла его и взвесила в руке. Единственный шанс убить его, когда он вернется сюда и останется без охраны. Или в постели. Убить? Способна ли она на это? Да, если потребуется. Или… Глаза ее обратились к кровати – спрятать нож под подушкой. Надо вернуться в кровать. Любым способом.
Ноги вновь отказывались слушаться, когда она, пошатываясь, шла к кровати. Однако она успела дойти за мгновение до того, как открылась дверь.
Он обвел жилище взглядом, от которого, казалось, ничто не могло укрыться. Эйврил сжала в руке нож, скрытый простыней, увидеть его от двери было невозможно. Впрочем, вошедший ничего и не заметил.
– Вы очнулись. – Войдя внутрь, он посмотрел на нее, сидящую на краю кровати, нахмурив брови. – Нашли воду?
– Да. – «Еще ближе, повернись ко мне спиной, я сделаю это тотчас, достаточно одной-единственной секунды». Куда наносят удар, если противник выше и сильнее? Как предотвратить его крик и саму возможность ответного удара? Ударом в левую часть спины, чуть выше сердца. Ударом сверху вниз, сжав оружие обеими руками.
– Где нож? – Он обернулся, посмотрев на нее холодным взглядом целящегося стрелка.
– Нож?
– Тот самый, которым вы намерены перерезать мне горло. Тот, что лежал на столе.
– Я не собиралась перерезать вам горло. – Она бросила нож на пол. Лучше поступить так, чтобы избежать обыска. – Я хотела всадить его вам в спину.
Он поднял нож и направился к столу, чтобы положить его на место.
– Эта угроза исходит от наполовину утопленного котенка. – Он растягивал слова. – Я уж стал думать, что вы никогда не проснетесь.
Эйврил впилась в него взглядом, втайне надеясь, что ее лицо лишено всякого выражения. Перед ней был мужчина, который спал с ней, омывал ее тело, кормил и, вероятно, насиловал. Не случись кораблекрушения, она наблюдала бы за ним из-под ресниц, будучи привлеченной волевыми чертами его лица, походкой и неоспоримой мужской элегантностью. Теперь же эта откровенная мужественность заставила ее сердце биться сильнее по иным причинам: от страха, тревоги и смущения.
– Как долго я здесь? – требовательно спросила она. – День, ночь?
– Сегодня четвертый день с тех пор, как мы нашли вас.
Четыре дня и три ночи. От этой мысли все сжалось у нее внутри.
– Кто ухаживал за мной? Я помню, что меня вымыли… – ее лицо вспыхнуло, – в какой-то лохани. И еще помню, что кто-то кормил меня супом.
– За вами ухаживал я.
– И вы спали в этой кровати? Не вздумайте отрицать!
– В мыслях не имел отрицать, что сплю в своей собственной кровати. Ах, я начинаю понимать. По-вашему, я способен изнасиловать женщину, воспользовавшись тем, что она без сознания. – Выражение его лица было лишено мягкости даже в те моменты, когда он переставал хмуриться. Сейчас оно казалось высеченным из гранита. – Или вы монахиня и потому предпочли бы, чтобы я оставил вас беспомощную, без сознания, на грани жизни и смерти, лишь бы только к вам не прикоснулись мужские руки?
– Нет.
– Так, может быть, я выгляжу как человек, которому нужно сначала лишить женщину сознания и лишь затем овладеть ею?
Только сейчас она поняла, что высказанный ею намек оскорбил его. Большинство мужчин крайне гордятся своими сексуальными способностями, и она только что задела его гордость. Поскольку она полностью зависела от его расположения, следовало быть немного сдержаннее.
– Нет, я просто испугалась, смутилась и… Я благодарна вам за то, что вы ухаживали за мной. – Краска прилила к ее щекам. Играя с прядями волос, она вдруг обнаружила, что они спутались. – Ох!
– Я вымыл вам голову, но извлечь щепки из волос мне так и не удалось. – Он пошарил рукой на полке, и на кровать упала расческа. – Можете попробовать, но только не разрыдайтесь, если не получится.
– Не имею привычки рыдать. – Она будто утратила память о том, что прежде могло вызывать у нее слезы. И, разумеется, не собиралась расплакаться перед этим человеком.
– Вы никогда не рыдаете? Неужели? – Ей показалось или в его голосе прозвучало одобрение? Он положил ладонь на дверной засов. – Я запру его, и не тратьте попусту силы в надежде выбраться наружу.
– Как вас зовут? – Безымянность была его оружием, еще одним кирпичом в стене безвестности и бессилия, которой она окружена здесь, находясь в его власти.
Эйврил впервые увидела его замешательство.
– Люк.
– Те мужчины называли вас «кэп».
– Я был им. – Он улыбнулся.
Будто каменная глыба опустилась на плечи Эйврил, и она отвела глаза. «Ни слова ему больше не говори!» – кричали в ней все инстинкты.
– Как же зовут вас?
– Эйврил Хейдон. – Стоило ей произнести свою фамилию, она тотчас пожалела об этом. Ее отец достаточно богат и заплатил бы за ее жизнь сколь угодно большой выкуп. Теперь эти разбойники могли узнать, к какой семье она принадлежит. – Ответьте мне, почему вы держите меня здесь, словно узницу?
Но Люк не ответил, вместо этого скрежетнул ключом в замке, наглухо запирая дверь.
Около двух часов пополудни он с некоторой осторожностью приоткрыл дверь. Его полуживая русалка обладала большим, нежели можно ожидать от женщины, мужеством, пройдя через тяжелые испытания, тем более что она, несомненно, благородная леди. Пусть даже сейчас, очевидно, пребывает в отчаянии. И пусть столовый нож находился у него в кармане, однако на высокой полке в комнате осталась неосторожно забытая им бритва.
Его пленница сейчас в равной мере и смущена, и испугана, однако после еды вполне может взять себя в руки. Ему необходимо ее благоразумие, кроме того, она обязательно разделит с ним постель этой ночью.
– Время обедать, – объявил он, появившись в дверях с тарелками и горшочком тушеного мяса.
Эйврил встала со стула возле окна, на котором он оставил ее несколько часов назад. Все это время она думала о Люке. Он единственный изъяснялся как джентльмен, но при этом был так же омерзителен, как и прочие мужчины на том берегу. Кто он? Пират, контрабандист, флибустьер? Во всяком случае, его спутники – настоящее отребье. Видимо, их предводитель ничем не лучше, разве только сильнее. Во снах она грезила им, видела, как он берет ее на руки, чувствовала его защиту. Грезы поистине жестоко обманули ее.
– Итак, – Люк шумно поставил на стол еду, – обед. Поттс, к моему удивлению, оказался превосходным поваром.
Запах еды достиг ее обоняния, и желудок отозвался, сжавшись от нетерпения. Тушеное мясо источало восхитительный аромат. Но ей придется дойти до стола, будучи одетой только в рубашку и волоча за собой простыню. Он мучил ее или приручал, как приручают животное? Возможно, и то и другое.
– Я хотела бы съесть все это в одиночестве.
– А я хотел бы, чтобы вы прошлись немного и избежали участи одеревенеть. – Он прислонился плечом к стене возле очага. – Вам тепло? Я могу развести огонь.
– Вы очень предупредительны, однако я не доставлю вам лишних хлопот. – Полуистлевшая занавеска на окне пропускала достаточно света, чтобы стоящего можно было рассмотреть, что Эйврил и сделала, не пытаясь скрыть своего занятия. Имей он хоть каплю совести, счел бы это неуместным, а он лишь приподнял бровь в знак того, что знает о происходящем, и принялся изучать свою пленницу.
Он был высокого роста, с темно-серыми глазами и волосами темно-бронзового оттенка, которые казались почти черными. Его загар наводил на мысль о том, что загорал он под солнцем Индии. Нос с горбинкой, высокомерно вздернутый, был бы чрезмерно велик, не уравновешивай его столь же массивная челюсть. Правда, даже это обстоятельство не умаляло его размеров.
«Словом, отнюдь не красавец», – сделала вывод Эйврил. Если бы он ей понравился, она сочла бы его лицо мужественным и даже интересным. Более того – умным. Но, как бы там ни было, он мрачен, погружен в свои мысли, и это бросалось в глаза. Ее взгляд скользнул ниже – стройный, с узкими бедрами.
– Неужели, – спросил он, – я привлекаю вас более, чем остывающий обед?
– Ничуть, – последовал ее ответ. – Вы просто стоите на моем пути к нему.
Она не привыкла принуждать людей к чему-либо. «Открытая, добросердечная, очаровательная мисс Хейдон» – так говорили о ней. Милая. Теперь же она не ощущала себя милой, и едва ли это случится снова. Эйврил вздернула подбородок и посмотрела на собеседника свысока.
– Моя дорогая девочка, если вы стесняетесь показать мне свои ножки, позволю себе напомнить, я видел все ваше восхитительное тело. – Это прозвучало так, будто он вспоминал каждую увиденную подробность, но ни одна не впечатлила его в полной мере.
– В таком случае вам не придется более видеть ничего подобного! – воскликнула Эйврил.
Она понятия не имела, откуда только взялось мужество противостоять ему. Зато хорошо знала, что на нее обычно смотрят как на скромную молодую леди, которая и мухи не обидит, не то чтобы бесстрашно дерзить пирату – или кем бы ни был этот Люк. В данный момент она загнана в угол, спасать ее некому, но, как ни странно, именно это обстоятельство придавало сил для преодоления страха.
Пожав плечами, он поставил стул возле стола:
– Я хочу, чтобы вы поели. Идите сюда. Или предпочитаете, чтобы я сопроводил вас?
Эйврил подозревала, что он вполне способен просто схватить ее и силой усадить за стол, если она откажется. Нащупав простыню, она встала, не выпуская ее из рук, отчего та сложилась в подобие юбки. Туго стянув ее на себе инстинктивным движением, Эйврил с удивлением обнаружила, что, несмотря на боль, смеется над тем положением, в каком оказалась.
– Что вы нашли забавным? – спросил Люк, когда она села напротив него. – Надеюсь, вы не намерены закатить истерику?
Возможно, стоило, чтобы проверить его реакцию. Только не исключено, что он просто залепит ей пощечину или бросит в ледяную воду. Ему вряд ли присуще милосердие.
– Некоторое время назад я обучалась носить платье придворной дамы, – объяснила Эйврил, беря вилку и представляя, как погружает ее зубья в сердце Люка. – Думаю, здесь подобные навыки неуместны.
Обед состоял из больших кусков мяса, крупно нарезанных овощей и соуса, почти полностью состоящего из алкоголя. Она разрушила мясную твердыню и обмакнула в соус хлеб, отбросив хорошие манеры. Люк пододвинул к ней высокий стакан:
– Вода. Здесь она чиста и прозрачна.
– Когда же вы успели запастись провизией? – спросила Эйврил и с силой отрезала еще мяса от своего куска. – И много ли вас здесь? Десятеро? И все вне закона, не так ли?
– Вне закона только я, – промолвил Люк, возвращаясь на свое место у очага. – Некий господин Дорней, как полагает здешний губернатор, поэт, ищущий одиночества и вдохновения, чтобы создать эпическое произведение. Я сказал ему, что боюсь быть полностью отрезанным от мира туманом или бурей, поэтому и держу значительный запас продовольствия, даже если он больше необходимого для одного человека. Нас здесь тринадцать, и мы, безусловно, сохраняем наше присутствие в тайне.
Она постаралась запомнить фамилию. Когда эти люди предстанут перед судом, она будет свидетельствовать против них, напавших на нее и удерживавших взаперти. Она никого не забудет! Конечно, в том случае, если он оставит ее в живых. Эйврил боролась со страхом, пока тот ледяным камнем не лег в ее животе.
– Поэт? Вы?
Он улыбнулся прежней холодной безрадостной улыбкой, но ничего не ответил.
– Когда вы намерены отпустить меня?
– Когда мы закончим здесь свои дела. – Он поднялся и пошел к двери. – Я оставлю вас, а то как бы команда не съела мой обед подчистую. Увидимся за ужином.
Его рука легла на засов. Эйврил поняла, что более не в силах справляться с неизвестностью.
– Вы намерены убить меня?
Люк обернулся к ней:
– Имей я такое намерение, было бы достаточно бросить вас обратно в море или оставить здесь. Я не убиваю женщин.
– Ну да, вы их насилуете. Сегодня вы заставите меня разделить с вами постель, не так ли? – Она вновь ринулась в атаку, но осеклась, увидев, как его одолевает приступ гнева. Он сжал кулак и оперся им о дверной косяк.
«Сейчас он ударит меня».
– Три ночи вы делили со мной постель. Отдохните, – сказал он тоном, противоречащим выражению лица. – И прекратите паниковать.
Дверь за ним с грохотом захлопнулась.
Люк направился обратно к разожженному костру. Он не собирается торчать на этом проклятом острове с кучкой уголовного сброда и, прежде всего, не допустит изнасилования. Эйврил Хейдон испугалась не без основания, ведь он вырвал ее у своей команды. Ему импонировали ее жесткий тон и резкие жесты, но это только усугубляло ситуацию и возлагало на него опасную ответственность. Слава богу, ее уже не нужно кормить. Близость ее тела тревожила его, он чувствовал, что начинает испытывать к ней нечто лишавшее покоя. Она выздоравливает, нуждается в нем все меньше и скоро совсем окрепнет. Впервые в жизни ему было приятно о ком-либо заботиться.
Команда с любопытством подняла на него глаза, оторвавшись от обеда. Люк опустился на плоский камень, который считался капитанским креслом, и принял из рук повара тарелку:
– Отличное мясо, Поттс. Что, парни, заскучали?
Именно так они и выглядели – скучающими от безделья и опасными. На корабле он заставит их работать так, что они позабудут саму мысль о бунте. Орудийные учения, тренировки с оружием, ремонт, работа с парусами поглотят все время. Люк подставил лицо ветру:
– Так и тянет норд-вест. Это было богатое ост-индское судно, по всему ясно. Вам, парни, стоит побродить по бережку. – Услышав его спокойный голос, они смотрели на него искоса, всем своим видом напоминая собак, прижавших уши в ожидании удара. – Оставите себе все, что найдете, если только не передеретесь, и принесете мне всех русалок, которые вам попадутся.
Жадность и незамысловатые шутки – простой, но эффективный прием, и он сработал. Все вокруг повеселели, похваляясь тем, что нашли прежде, и будущими находками.
– Хорек, у тебя есть запасные штаны?
Тощий Феррис, прозванный Хорьком и лицом схожий с этим зверьком, поднялся с земли:
– Так точно, кэп. Лучшие воскресные штанцы. Держу их на случай к мессе пойти.
– Где ты, я думаю, стащишь кружку для подаяний. Они чистые?
– Еще бы, кэп, – оскорбленным тоном ответил Феррис, шмыгнув носом. Это вполне могло оказаться правдой, ходили слухи, что Хорек даже ванну принимает.
– Одолжи их мисс Хейдон.
Эти слова вызвали шквал свиста и хохота: «Мисс Хейдон, а?! Кор, слыхал, русалка с именем!»
– На кой черт ей штаны, капитан? – упорствовал Феррис. – В кровати штаны ни к чему.
– Она достаточно понежилась, когда плескалась в море, а теперь пусть встает с кровати и займется чем-нибудь.
После этих слов окружающие даже заподозрили, что Эйврил была без сознания и не в состоянии сопротивляться, наивно полагая, что он проводил с ней время в постели. Никто даже не догадывался, что он ухаживал за ней, как за ребенком. Его частые отлучки заставили команду восхищаться им и его мужской силой.
– И я возьму твой кожаный жилет, пока ты таскаешь этот.
Услышав такие слова, Хорек поспешил к пестрой куче тряпья, хранившейся под одним из холмов, покрывавших середину острова. Остров Святой Елены был размером менее чем три четверти мили в самом широком месте, в северо-западной его части виднелись грубые каменные сооружения. Люк предполагал, что это жилища каких-то древних племен, но уверен не был, поскольку не считал себя знатоком старины. Однако он радовался, что эти жилища приютили его команду. Более того, их нельзя было обнаружить ни с Треско, ни со Святого Мартина.
Мясо прикончили. Люк поднялся, вынул из кармана плаща небольшую подзорную трубу и стал подниматься на холм, откуда смог охватить взглядом море, окружающее острова Силли, и, кроме того, следить за своей командой, о чем та даже не подозревала. Охота на берегу за ценностями, выброшенными морем, займет их надолго, хотя он и опасался поножовщины из-за спорной добычи.
Положив блокнот на плоский камень, он погрузился в расчеты движения судов между островами, в частности записями местоположений бригов и гичек – тридцатидвухфутовых гребных лодок, которые несутся над водой на такой скорости, что команды военных шлюпок, не поспевая за ними, задыхаются от напряжения. Расчеты помогали ему отвлечься от женщины в доме у склона холма.
Поговаривали, что при наличии команды из шести человек можно рискнуть, наподобие Роскоффа, заняться контрабандой, хотя таможенные катера существенно отравляли ему жизнь. Таможенников прозвали «барышниками» еще в то время, когда они выполняли свою работу, отправляясь навстречу входящим судам и высаживая на них лоцманов, ценящихся среди кошмара скал и рифов на вес золота.
Гичка, предоставленная Люку для этой миссии, лежала на берегу, в любую минуту готовая выйти в море с шестью гребцами на борту. Семеро других мужчин должны были втискиваться в оставшееся пространство лодки. Кроме того, существовал ялик, придающий некое правдоподобие образу поэта, живущего в уединении.
Для тех, кто искал сейчас между скалами сокровища, дальнейшее будет означать либо смерть, либо прощение за все преступления. Сам же он, если выживет и выполнит все приказания, восстановит утраченную честь. Люк швырнул вниз по склону камешек, тем самым потревожив черноголового чекана, который с криком взмыл вверх.
Негодующе крича, птица опустилась на вершину можжевелового куста.
– Легко тебе говорить, мон шер. – Сузив глаза, Люк щурился на солнечный свет, отраженный волнами. – Здесь стоит опасаться лишь когтей пустельги.
Жизнь и смерть – слишком просто. Верно-неверно, честь или целесообразность – выбор куда как сложнее.