Собирание умов
Пристанище на Дербеневской
С тех пор, как древний мудрец решил, что Земля стоит на трех слонах, человечество перепробовало много моделей реальности и языков ее описания. История знания являет собой смену «портретов» Вселенной, иначе, парадигм. Переход к новой парадигме всегда требовал огромного напряжения духа и мысли, всегда был гигантским прорывом. Такой прорыв совершается сегодня. Лучшего времени для него не придумаешь: на дворе – стык веков, тысячелетий и эпох. Бесстрашная мысль уходит в дальнюю разведку и возвращается со знанием, которое могут понять, оценить и сопоставить с уже известными идеями и фактами лишь несколько человек на планете. В их числе – Владимир Николаевич Лисин.
Его знаменитый семинар «Интеллектон», работающий нынче на Дербеневской набережной, известен всем философам, ученым и интеллектуалам Москвы. Еще бы! У семинара – редчайшая специальность: «синтез моделей мироздания с учетом феномена человека». У самого Лисина тоже редчайшая профессия. Владимир Николаевич уже 35 лет изучает философские, научные, религиозные и эзотерические картины мира. Вернее, разбирает их «по косточкам», сопоставляет, ищет точки пересечения и строит обобщенную модель – «теорию всего». Стык веков, тысячелетий и эпох – лучшее для этого время. Мы стремимся к единому знанию, начинаем мыслить в другом стиле, сознавать себя частью мироздания, структурным элементом реальности, полагает Лисин. Наступила пора синтеза гуманитарного и естественнонаучного знания, науки и эзотерики, философии и религии, создания целостной науке о мире, которая с единых позиций опишет развитие иерархичных многослойных систем, расшифрует строение материи. Универсальная парадигма должна быть не физической или философской, информационной или энергетической, а парадигмой единой науки, всеобъемлющего знания.
Греческим словом «парадигма» классик науковедения Томас Кун назвал некоторую общепринятую концепцию, систему убеждений, ценностей, исследовательских методов, разделяемых членами данного научного сообщества на определенном этапе истории. Но сегодня наука, будучи не в состоянии объяснить мир своими средствами, объединяется с религией, философией и эзотерикой. Создается не просто «теория всего», не просто система науки, а система жизни, система бытия.
Именно такую систему ищут на Дербеневской в небольшом зальчике с колченогими столами и драными стульями. Помещение на первом этаже престижного дома принадлежит Всероссийскому обществу охраны памятников истории и культуры, что, видимо, и спасает его от посягательств новых хозяев жизни, много раз пытавшихся прогнать интеллектуалов и сделать из запущенной норы еще один сверкающий магазин или офис. Нора содержится на средства отчасти Общества, отчасти самих семинаристов, бросающих в «общак» по тридцатке, а кто не может, и по двадцатке (ну, а совсем неимущих, понятно, прощают). Мебель и интерьеры никого не волнует. Выступить у Лисина почитают за честь. И выступают: творцы новых концепций и теорий, заслуженные профессора и доморощенные философы, «секретные» инженеры и изобретатели-«самоделкины», целители и врачи. Через Дербеневскую прошли многие из подлинных носителей интеллекта нации, ярчайших представителей русского ума. Здесь его пристанище. Здесь он дома. Здесь ему хорошо.
А хорошо ему не везде.
Интеллект – модернизация – развитие
Не слишком хорошо ему и в фешенебельном московском «Президент— отеле» – его аура благоприятствует бизнесу и политике, а не углубленным размышлениям, но именно здесь, на Якиманке, тоскливым осенним днем говорилось об интеллекте России. Он стал предметом внимания участников «круглого стола», организованного президиумом Российской Академии естественных наук. Русский ум, а не нефть или газ был назван главным богатством страны. И произнес эти слова не кто-то, а председатель Совета Федерации Сергей Миронов, третье лицо в государстве. И, к тому же, произнес в связи с национальной идеей, которую, как известно, никак не найдет Россия.
Из вступительной речи Миронова следовало, что такой идеей может стать утверждение власти разума в противовес власти денег, что общество созревает для перехода в новое качество – «общество знания», страна готовится к выдвижению в лидеры мировой экономики знаний, а посему инвестиции должно направлять не в добывающие отрасли, а в человеческий капитал. Новая – инновационная – экономика требует нового – духовного – человека. Над его воспитанием предстоит потрудиться российской интеллектуальной элите. Интеллектуалы, занятые в науке, литературе, искусстве, средствах массовой информации должны объединиться под знаменем Национального комитета «Интеллектуальные ресурсы России».
Ради презентации, лучше сказать, освящения Комитета, собственно, и собирался «круглый стол». А также ради представления сопредседателей – третьего номера во власти страны Сергея Миронова и президента РАЕН Олега Кузнецова, озвучившего слоган «Интеллект – модернизация – развитие» и разъяснившего, для чего России «модернизация» и куда должно быть направлено «развитие».
Преобразования, согласно Кузнецову (и тем силам, от имени и по поручению которых он выступал), необходимы для того, чтобы обеспечить движение страны к инновационному обществу, примером которого является американское, от сырьевого, типичным образцом которого служит современное российское. Мы можем, конечно, пойти и в сторону технологического общества (пример – Япония), что, вроде бы, легче, и даже аграрно-туристического (Италия), хотя для северной страны это трудно. Вопрос в том, чего мы хотим.
Почему это Россия не проживет без фундаментальной науки? – задал простой вопрос один из бывших вице-премьеров российского правительства ученым, утверждавшим, что, ну, никак не проживет. Живут же без нее и Германия, и Япония (общества технологического типа) и живут, как известно, неплохо… Так что простые вопросы в действительности самые неудобные.
Ответ тоже прост и тоже неудобен. Доходов от экспорта газа, нефти, металла, леса, минеральных удобрений хватит, чтобы обеспечить приличную жизнь 30—50 миллионам граждан страны, потому что, как ни печально, сырьевые богатства России вовсе не несметны. За счет чего могут достойно существовать остальные 100 миллионов человек? За счет транспортной ренты, как Египет или Панама? Исключено. За счет туризма, как Таиланд или Андорра? Смешно. Или, может быть, нам надо наводнить мир ширпотребом, как Китай? Но китайские товары заведомо дешевле, конкурентные преимущества на их стороне. Значит, остаются технологии. В высоких технологиях – будущее России. А их не создашь без науки, без знания.
Вывод: Россия объективно стоит перед необходимостью очередной модернизации. Это научно-технологическая модернизация. Ее движущей силой должен стать интеллект. Сейчас, по данным Олега Кузнецова, его доля в национальном богатстве оценивается в 5 процентов, ничтожных на фоне 83 процентов сырьевой составляющей. В инновационном обществе доля интеллекта на порядок выше. Поэтому от инновационной экономики, от общества знания нас сейчас отделяет пропасть. Но, как это ни парадоксально, еще большая пропасть разверзлась между сырьевым российским и технологическим обществом японского или немецкого типа. Расчеты показывают, что, вложив 10 триллионов рублей в развитие технологий, мы снова отстанем от мировых лидеров на полвека. Стало быть, надо сосредоточиться не на технологиях как таковых, а на производстве знания, которое уже и создает технологии. Любые. В любом количестве. Для всего и для всего остального мира.
Из беседы (по горячим следам) с президентом РАЕН Олегом Кузнецовым и членом РАЕН, науковедом, философом Анатолием Ракитовым.
– Итак, способна ли Россия стать мировым лидером в производстве знаний?
О. Кузнецов. По своему интеллектуальному потенциалу, по качеству национального интеллекта – да. Может быть, и новую экономику, которую нам предстоит построить, следует назвать даже не инновационной, а экономикой знаний, и даже не собственно экономикой, а особой деятельностью по производству знаний… Но пока, как известно, страна находится в глубоком системном кризисе, во многом потому, что интеллект очень слабо используется. На отдельных направлениях у руля государственного корабля стоят двоечники.
А. Ракитов. Это мягко сказано! Но будем соблюдать политкорректность и выражаться академически. Так вот, говоря академическим языком, некомпетентность когда-то была имплантирована в организационную структуру общества. И мы всегда за нее очень дорого платили – поражениями и гигантскими потерями в 1941 году, «лысенковщиной» и почти безнадежным отставанием в науках о жизни, отставанием в информационных технологиях… Примеров, впрочем, сколько угодно. Достойную жизнь нам может обеспечить лишь компетентное общество – общество знания. Однако понимания этой простой и очевидной мысли пока не наблюдается.
– Значит, речь идет о приоритетной государственной задаче?
О. К. Речь, по сути, о начале нового этапа в новейшей истории России – этапа созидания. Мы должны приступить к собиранию умов. Как возрождающееся, усиливающееся, находящееся на подъеме государство начинает собирать земли, так мы должны начать собирать умы.
– Вы полагаете, вокруг Комитета сплотятся интеллектуалы, творческая интеллигенция? Сейчас эти люди разобщены, каждый выживает, как может в условиях жесткой конкуренции со стороны собратьев по науке, образованию, технике, культуре и искусству.
О. К. Как раз это способствует сплочению интеллектуальной элиты. Она оказалась в странном положении. Многие из нас чувствуют себя иммигрантами внутри своей страны. Творческую интеллигенцию такая ситуация ни в коей мере не удовлетворяет. Она «голосует ногами». Но есть и другие способы.
А. Р. То, что наука в России все-таки выжила, само по себе феноменально. Промышленность выстояла потому, что ее продукция была кому-то нужна. А наука – только за счет людей, которые в нее вросли, никому больше она была не нужна.
О. К. Наука выжила за счет самоорганизации. Так, люди, стоявшие у истоков Российской Академии естественных наук, понимали, что самоорганизоваться необходимо, потому что вскоре наука в России не понадобится никому, кроме самих ученых.
А. Р. Боюсь, еще немного, и им она тоже не понадобится.
О. К. Я хотел бы напомнить, что российская наука уже проходила через подобные испытания. Наш великий соотечественник Владимир Иванович Вернадский писал, что в истории государства бывают такие периоды, когда власть полностью теряет интерес к науке. Именно в эти периоды ученые должны создавать внутри страны научные сообщества с особым творческим, интеллектуальным климатом, образом жизни и деятельности, и продолжать работать на благо государства и его граждан.
А. Р. Согласен. РАЕН является примером такого сообщества, прообразом компетентной структуры. Это обнадеживающий симптом. Чего? Стремления общества выработать механизмы самосохранения и развития. Отрадно, что уже есть организации, которые пытаются посеять на нашей почве инновационные зерна.
– «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». По этому бессмертному принципу создавалась РАЕН. По этому принципу создается и Комитет интеллектуальных ресурсов?
О. К. Да, это акт самоспасения.
А. Р. Бегство наших ученых за рубеж – тоже акт самоспасения. Они ведь тоже руководствовались этим вечным российским принципом. Многие уезжали просто затем, чтобы не деградировать.
О. К. И теперь занимают лидирующие позиции в науке на трех континентах, а российский интеллект распространился по всему миру.
А. Р. И это замечательно. Поэтому не стоит с позиций квасного патриотизма выступать против отъезда ученых за рубеж. Надо спасать мозги на благо всего человечества. У интеллектуала должна быть свобода выбора. Поэтому, кстати, он всегда предпочтет участвовать в открытой организации. А открытость – одна из самых привлекательных черт РАЕН.
О. К. Академия имеет отделения за рубежом – в США, Германии, Южной Корее, Китае. Это серьезные отделения, потому что зарубежные ученые считают за честь состоять в РАЕН.
А. Р. Эта академия – феномен. Организация российских интеллектуалов вышла за пределы России и получила настоящее мировое признание.
О. К. В РАЕН состоят 23 нобелевских лауреата, живущих в США. Членами РАЕН были наши нобелевские лауреаты академики Н. Г. Басов и А. М. Прохоров. Нас почтила своим участием плеяда блестящих отечественных ученых. Высокий интеллектуальный потенциал свойствен академии изначально: она создавалась как организация авторов научных открытий, зарегистрированных в ГосКомитете СССР по открытиям и изобретениям.
А. Р. С помощью общественной научной организации нужно было вырваться из мертвой зоны, в которую попала советская наука, преодолеть кастовое деление, которое в ней существовало. В РАЕН не делят ученых на «своих» и «чужих». С ней может сотрудничать любой мыслящий человек. Она открыта.
О. К. И – доброжелательна. Это тоже важно. Это серьезный организационный фактор. Не менее важны и особенности ее структуры. РАЕН была задумана как «матрица», «столбцы» которой – профессиональные отделения, а «строки» – отделения региональные. Этих последних – 50, в них решаются, как правило, комплексные проблемы. Есть еще специальные междисциплинарные отделения, например, геополитики и безопасности, проблем нефти, наук о лесе. Есть и секции, например, гуманитарных проблем – «Человек и творчество». В эту секцию избраны представители самых разных сфер культуры: поэты, художники, музыканты… В целом же РАЕН является одной из самых крупных сетевых организаций в России.
– По видимому, структура Академии естественных наук и послужит образцом структуры Комитета интеллектуальных ресурсов? Его тоже, наверно, имеет смысл создавать в виде «матрицы».
О. К. Да, Комитет целесообразно сделать сетевой организацией.
– А что, если он нацелит страну и общество на производство даже не знаний, а интеллекта, умов, светлых голов, талантов, которые уже и будут производить знания? В истории России есть образец «производства» такого рода. Царскосельский Лицей подготовил интеллектуальную элиту, которая блестяще проявила себя в различных областях творчества и служения Отечеству.
О. К. Все так. Но это задача многоступенчатая. Уже на первой ступени Комитет будет способствовать появлению молодых интеллектуалов, которые построят настоящее общество знания.
А. Р. При условии, что это новое поколение будут учить совершенно по-новому – в элитных исследовательских университетах.
– Насколько мне известно, в РАЕН уже есть один такой университет, и его ректором является Олег Леонидович Кузнецов.
О. К. Да, это Университет природы, общества и человека в подмосковном наукограде Дубна. Он работает уже семь лет и с каждым годом становится все интереснее. Теперь у нас 23 специальности, а начинали с восьми. Университет «Дубна» уже приближается к среднеевропейскому.
– Небольшой уютный вуз в зеленом элитном городке – этакий подмосковный геттинген…
О. К. В «Дубне» действительно сохраняются лучшие традиции советской и германской образовательной школы, но это очень современный университет. Постепенно он превращается в исследовательский. Совместно со знаменитым Объединенным институтом ядерных исследований создана кафедра биофизики, создаются новые кафедры – теоретической физики и прикладной ядерной физики. На них уже набрали студентов – штучно. Открыта кафедра геофизики, которая уже ведет серьезные исследовательские работы.
– Чем – с точки зрения подготовки интеллектуальной элиты – исследовательский университет предпочтительнее обычного, того же МГУ с его традициями и школой?
А. Р. Студент исследовательского университета с третьего курса участвует в настоящей, а не учебной научной работе и выходит из стен вуза не «молодым специалистом», а профессиональным исследователем. Такой университет выпускает научные кадры. Наверное, создание таких вузов – единственный путь подготовки компетентных специалистов. Надо сосредоточиться на поддержке исследовательских университетов, а не распылять средства по всем 640 государственным вузам страны. Когда раздают всем сестрам по серьгам, на среднее вузовское фундаментальное исследование приходится 30 тысяч рублей в год. Что можно исследовать на такие деньги?
– Значит, надо менять систему финансирования науки и образования, а это уже прерогатива власти.
О. К. И ее первостепенная забота. Растить и поддерживать интеллект нации – одна из важнейших задач государства.
А. Р. В России следует говорить не просто о поддержке, а о стопроцентном участии государства в этом деле.
О. К. У нас без государства просто ничего не получится, ученые будут барахтаться, но…
– Но пример РАЕН показывает, что в России может эффективно работать и общественная сетевая структура.
О. К. Она могла бы работать в сто раз эффективнее, если бы власть уделяла ей то внимание, которого она заслуживает.
А. Р. Поэтому идеей Комитета нужно обязательно заинтересовать правительство.
– Вы в один голос говорите: без власти никуда…
О. К. Такая уж у нас страна, такой менталитет…
– …и такая власть. Мы ведь про нее все знаем. И не питаем по поводу ее заинтересованности никаких иллюзий. Да, в России без государства ничего не делается, но при такой организации государственной власти сделать ничего нельзя. Так как же быть? Может, все-таки построить Комитет так, чтобы он как можно меньше зависел от государства?
О. К. Мы постараемся сделать его инструментом гражданского общества, работающим в определенном контакте с представителями законодательной, а может быть, и исполнительной власти.
А. Р. Надо сотрудничать со всеми ветвями и со всеми представителями власти. Кто понимает, помогает или хотя бы не мешает – тот и друг.
Из беседы (по горячим следам) с академиком Российской академии наук Самвелом Григоряном
– Сегодня только ленивый не призывает сделать из России сырьевой Россию наукоемкую, но как решить эту насущную задачу, толком не знает никто.
– Комитет мог бы поставить перед собой задачу вовлечь в формирование инновационной среды, инновационной системы бизнес и государство. Под нравственной «крышей» Комитета происходило бы привлечение денег в науку, накачка средств в инновационные механизмы. А как это сделать? Давайте обратимся к нашему собственному историческому опыту. В России сто лет тому назад был придуман такой механизм. Я говорю об Обществе содействия успехам опытных наук и их практических применений имени Христофора Семеновича Леденцова, больше известном как Леденцовское общество. Оно действовало в Москве с 1909 по 1918 годы. Отлаженная лучшими умами России структура обеспечивала, говоря нынешним языком, быстрое внедрение разработок в производство и реальную помощь исследователям и изобретателям. Под флагом Общества собрался цвет российской науки. И это не могло не привести к удивительным результатам.
– Науковеды считают Леденцовское общество самой эффективной инновационной структурой ХХ века. Ее отличала интеллектуальная мощь, крепкий финансовый фундамент, полная юридическая самостоятельность и свобода хозяйственной деятельности. И появилось Общество задолго до западных «бизнес-ангелов» и венчурных фондов, до знаменитой американской Силиконовой долины.
– Это национальное достояние, национальная гордость России! И к тому же – готовый инновационный механизм!.. Я дважды писал Президенту РФ Владимиру Владимировичу Путину о необходимости возродить Леденцовское общество. Но мне даже не ответили. Писал я и президенту Союза промышленников и предпринимателей Аркадию Ивановичу Вольскому. И тоже не получил ответа.
– И все-таки попытка возрождения предпринята. Но не властью или бизнесом. Это сделали энтузиасты. 9 апреля 2002 года правнучкой Христофора Семеновича Ниной Дмитриевной Луковцевой и ее единомышленниками зарегистрирован Фонд содействия успехам опытных наук и их практических применений имени Леденцова.
– Это замечательно. И?..
– И – ничего. У Фонда нет ни рубля. Есть устав, основанный на леденцовских принципах – демократизме, научном свободомыслии, заботе о государственной пользе, нормальном предпринимательском прагматизме при безусловном предпочтении нравственной экономики, сочетании денежных дел и дел души. Есть идеалы и традиции. Есть – потенциально – около 200 миллионов долларов, хранящихся в страховой компании «Эквитабль», Нью-Йорк. Это деньги российской науки, в том числе, Московского государственного университета и Технического университета имени Баумана – правопреемников учредителей Леденцовского общества. Вернуть их энтузиастам не под силу. Нужна серьезная профессиональная работа. Кто ей займется? Ректоры МГУ и Бауманского университета Садовничий и Федоров не заметили обращений Фонда. Вам не ответили власть и бизнес, правнучке Леденцова – наука и образование.
– Вот для решения подобных проблем, думаю, и создается Национальный комитет «Интеллектуальные ресурсы России». Его задача – с помощью интеллекта вернуть Россию в число перворазрядных государств. Так, по крайней мере, заявили в «Президент-отеле» сопредседатели Комитета. Это, разумеется, цель не только Комитета, но для него это смысл и содержание повседневной работы. Чтобы она была успешной, потребуются поддержка власти и деньги бизнеса.
– Многие обратили внимание на то, что среди активистов Комитета нет представителей серьезного бизнеса.
– Боюсь, на формирование инновационной среды наш бизнес в ближайшее время денег не даст. Потому что у нас он, скажем так, неправильный. А вот умный, национально ориентированный бизнес должен отреагировать немедленно. Надеюсь, в России все-таки уже есть такие предприниматели. Они сумеют воспользоваться историческим наследием, национальным достоянием, которым является Леденцовское общество. Участие в его делах резко поднимет статус бизнеса и сделает имидж бизнесмена гораздо более привлекательным. Когда вы вкладываете деньги в нравственный проект, в нравственную экономику, это совсем другое дело, нежели покупка футбольного клуба за границей. В высшей степени нравственно в свое время поступил российский промышленник и предприниматель Леденцов, пожертвовавший весь свой огромный капитал на создание Общества, как он писал, «друзей человечества» и фактически положивший начало всей научной инфраструктуры СССР, а теперь и России.
– Первый взнос – 100 тысяч рублей золотом – он сделал инкогнито в кассу Московского университета. А сегодня его ректор не считает нужным хотя бы ответить правнучке дарителя!
– Университетская, научная среда возбудится, если придет в возбужденное состояние пока что нейтральный атом власти.
– И что же, по-вашему, может его возбудить?
– Его может возбудить общественное мнение.
– Вы думаете, власть прислушается к общественному мнению? Это совершенно не в российских традициях.
– Надеюсь, власть его услышит. Усвоит примеры. Осмыслит аналогии. Примет доказательства. Я математик, а в математике не уговаривают друг друга, а доказывают. Дважды два всегда четыре, независимо от вашего отношения к двум двойкам. Как бы вы ни относились к опыту Китая, он доказывает, что идея превратить страну в инновационную может быть принята властью и может реализовываться как приоритетная. В Китае для этого была составлена партийная, государственная, общенациональная программа – очень, по сути, простая. Ее можно выразить известной формулой «Учиться, учиться и учиться». Тысячи и тысячи китайских студентов поехали учиться за границу. Во всех приличных советских вузах было полным-полно китайцев.
– Сейчас они едут за знаниями в лучшие европейские и американские вузы. Российские в Китае уже не котируются.
– Да, они взяли у нас все, что могли, а мы щедро поделились своим интеллектуальным багажом. В Китай из СССР, из других стран социалистического лагеря приехали специалисты во всех областях человеческих знаний и умений. Я был в их числе. За три месяца я прочитал годовой специальный курс по сверхзвуковой аэродинамике. Тогда ведь начала создаваться сверхзвуковая авиация. Китай хотел ее иметь. Поэтому меня слушали не студенты, а молодые инженеры, только что окончившие авиационные вузы. Со всей страны собрали в Пекинский университет 80 человек, посадили за парту…
Через много лет на одной из конференций в Пекине ко мне подошел один из моих давних слушателей. Он стал генералом, профессором. Четверо из тех «школяров» превратились в профессоров-генералов, видных руководителей оборонной отрасли. Многие другие – в «просто профессоров». И так было во всех сферах человеческой деятельности.
Китай показал, как можно развивать инновационную экономику на государственном уровне, как привлечь капитал – сегодня деньги только втекают в страну, о вытекании, как в России, и речи нет. Вот так и строилась держава, которая недавно запустила человека в Космос.
– Говорят, «Волшебная лодка» – первый китайский космический корабль – слизана со старого советского образца, забывая, что он выводит на орбиту полезного груза в несколько раз больше, чем советский прототип. Там, где не было ничего – ни научных школ и традиций, ни конструкторского задела, ни промышленного потенциала, – китайцам хватило сорока лет, чтобы копия оказалась лучше оригинала.
– Значит, за сорок лет можно создать научные школы, построить заводы, подготовить кадры. За сорок лет можно сделать «из России сырьевой Россию наукоемкую». Но войти в число перворазрядных стран можно и за гораздо меньший срок – если мобилизовать национальный интеллект и придать ему в помощь капитал и властный ресурс.
Вспомните, за какой срок были восстановлены индустриальная мощь и экономика СССР после войны с фашисткой Германией, когда разрушения были несопоставимо значительней, чем после недавней бескровной революции под названием «перестройка». Наш народ способен на великие свершения, но для этого нужна цель – настоящая, общенациональная, нужно то, что называется национальной идеологией, вместо которой в нашей стране насаждается грубая и бессмысленная жажда наживы.
Из беседы (по горячим следам) с президентом ассоциации «Российский дом международного научно-технического сотрудничества», бывшим министром науки Российской Федерации Борисом Салтыковым
– Вы называете себя «частным лицом», но остаетесь ведущим экспертом в той сфере, которую последовательно реформировали с декабря 1991 по август 1996 года. Кому, как не вам, знать, даст ли российский бизнес денег на экономику знаний?
– Венчурный фонд «Русские технологии» с капиталом в 20 миллионов долларов, созданный «Альфа-группой», был готов это сделать. Но не сумел. За полгода здесь просмотрели около 500 инновационных проектов и не отобрали ни одного.
– Среди полутысячи проектов не нашлось достойного? Разве в России мало замечательных идей? Разве они не реализуются только оттого, что нет денег?.. А тут, получается, деньги есть, нет проектов.
– Нет проектов, подходящих для венчурного финансирования. При такой схеме инвестор становится совладельцем предприятия, выращивает его, снимает сливки с новой фирмы, а потом продает свою долю и уходит. Оказалось, в России использовать эту схему пока невозможно. Во-первых, до конца не ясна ситуация с интеллектуальной собственностью, непонятно, кому принадлежит авторство – то ли разработчику, то ли фирме, то ли государству. Во-вторых, фирма, предлагающая проект, как правило, непрозрачна, не совсем понятно, кто ее акционеры, кто ей реально управляет, кто ее «крышует». В-третьих, часто нет бизнес-плана, поэтому велики риски, что продукция не будет востребована рынком. В-четвертых, авторы-изобретатели категорически требуют себе 51 процент пакета. Это против всяких правил, обычно треть идет владельцам патента, треть – менеджменту, треть – инвестору. На Западе инвестор соглашается и на 20 процентов, в России, ввиду огромных рисков, именно он хочет иметь 51 процент. Но этого же хочет и наш изобретатель. Говоришь ему: да, ты Кулибин и Ползунов в одном лице, но ты же ничего не понимаешь в рынке, ты же разоришься. А он твердит – «обманут, я должен подстраховаться». И переговоры заходят в тупик.
Идеи упрямых изобретателей интересны, но находятся не на той стадии проработки, чтобы вкладывать венчурные деньги. Идеи финансируются по другой схеме. На Западе есть так называемые «бизнес-ангелы», которые дают автору 30—40 тысяч долларов на доводку. Существуют и специальные государственные структуры, тот же Национальный научный фонд США, например, которые выделяют один-два процента своего бюджета на поддержку перспективных идей. После конкурса на ранней стадии прототипов, очень, кстати, жесткого, Фонд дает автору 50 тысяч долларов и говорит «работай!» Если через год у тебя что-то выйдет, рассмотрим возможность дальнейшей помощи. На второй стадии дают, если не ошибаюсь, 100 тысяч. Если идея превращается в проект, его финансирует венчурный капиталист или стратегический инвестор. А если не превращается… Что ж. Но бюджетные деньги изобретатель не возвращает. Конечно, он за них отчитывается. Контроль строгий: план, смета. Зарегистрируй фирму, работай официально, брось прежние занятия, сосредоточься на деле.
– И в чем же тут выгода государства? Или американцы могут себе позволить потерять эти деньги?
– Даже при неудачном раскладе один из 10 проектов, условно говоря, все-таки доходит до рыночной стадии и не только окупается, но и дает прибыль, которая перекрывает все издержки. Бюджет свое вернет. Уже есть десятилетние оценки функционирования этой программы в Штатах. Окупаемость хорошая!
– Эта система, по-видимому, подошла бы и России.
– Конечно. Ее надо довести до сознания тех, кто определяет инновационную политику.
– Наверно, это удастся только тогда, когда случится что-то невероятное. Например, вдруг кончится нефть и поневоле придется заняться высокими технологиями, начать переход к инновационной экономике. А пока нефть не кончилась, экономика знаний начаться не может.
– Она все-таки начинается. Зайдите, например, в Центральный экономико-математический институт РАН. Там кипит жизнь. Туда ходят студенты, им читают лекции по самым современным проблемам экономики. В столовую теперь из-за студентов не пробьешься, но это же прекрасно! Есть молодежь, которая хочет, несмотря ни на что, заниматься наукой. И такой молодежи становится все больше и больше.
И научившихся выживать ученых – тоже. В 91—93-м годах руководители Академии наук заявляли: наука и рынок несовместимы. А сегодня Институт ядерной физики в Новосибирском академгородке, которым руководит академик Скринский, делает уникальные установки в штучном исполнении на 15—17 миллионов долларов в год, выполняет заказы европейского ядерного центра.
Но таких институтов у нас немного. Больше наукоемких фирм, которые существуют вокруг академических институтов, например, в Черноголовке. Они занимаются нормальным «хай-тэком», который востребован рынком – приборами, реагентами или чем-то еще. Чего тут зазорного? Что, академический институт должен только звезды считать? Да этого никогда и не было. Всегда Академия наук занималась прикладными задачами.
Часть академических институтов начинает интегрироваться с образованием, как, например, уже упомянутый ЦЭМИ. Некоторые НИИ могут соединиться с образованием и стать исследовательскими университетами. В США – самой мощной научной державе мира – таких учебных заведений сейчас 129. Идея исследовательского университета очень продуктивна. Хотя бы тем, что обеспечивает двойное использование специалистов, оборудования, площадей, средств. Исследовательский университет в Штатах должен выполнить поисковых работ на столько-то миллионов долларов и подготовить столько-то докторов, причем вторая функция приоритетная.
– Слушая вас, невольно приходишь к выводу, что российская наука чувствует себя не так уж плохо и что слухи о ее кончине сильно преувеличены.
– На самом деле наука недореформирована. Нынешняя модель – промежуточная, переходная от советской модели, которую я бы назвал административно-патерналистской, к американской – назовем ее либерально-инновационной. Первая опиралась на государство, конкретно – на министерства и ведомства, на плановую экономику, на бюджет. Вторая опирается на свободный университет, в котором существуют свободные лаборатории и исследовательские группы, которые не спрашивают у ректора, чем бы заняться, не ждут указаний, а сами ищут ресурсы и заказы, сами их выполняют, комплектуют штаты по средствам, покупают то оборудование, что им нужно. Такая наука гораздо более подвижна. На ней-то и держится инновационная экономика.
– И мы, по-вашему, движемся в сторону именно этой модели?
– И неизбежно к ней придем. Наука станет гораздо более компактной, гораздо более мобильной, гораздо более нацеленной на интересы промышленности и общества. Без такой науки нам не прожить, ведь нефти и газа на всех не хватит. Однако гоняться за Америкой давайте больше не будем. Давайте будем скромными. Давайте реально оценивать свой потенциал. Те направления, где мы сильны, необходимо сохранить и поддержать. Но нужно, грубо говоря, сохранять не поголовье стада, а его продуктивность. Если у вас доятся 5 коров, их и кормите досыта, а от остальных избавьтесь. Сохранить научный потенциал – это вовсе не то же самое, что сохранить численность НИИ. Высвобождаются люди? Рабочие места можно передвинуть в высшую школу, в исследовательские университеты, в бизнес, в управленческие и консалтинговые структуры и так далее. Значит, все по-прежнему упирается в структурную реформу науки и образования. Продолжать финансировать 450 академических и 2,5 тысячи всех прочих институтов из нашего тощего бюджета – бесперспективное дело. Вся наша наука имеет меньше, чем хороший американский университет. А он имеет несколько миллиардов долларов в год. Бюджет США на науку – 90 миллиардов долларов. Общие затраты – 240 миллиардов. Поэтому сейчас у нас по определению не может быть науки, сравнимой с американской – большой, дорогой, действующей по всему фронту. Наука – всегда заложница экономики. Большую Фундаментальную науку могут позволить себе только очень богатые страны. Либо тоталитарные – СССР, теперь – Китай. Сейчас на науку в России идет один процент валового внутреннего продукта, по этому показателю мы занимаем 21 место в мире. А по численности научных работников по-прежнему находимся на одном из первых. Значит, они у нас оснащены нищенски. Выводы? Они очевидны.
– Очевидные выводы тянут за собой очевидные следствия. Самое очевидное предложение – изменить финансирование.
– Да. Проекты надо финансировать через специальные фонды – раз. Два – необходимо финансировать саму исследовательскую, творческую среду: институты, лаборатории, научные центры. Но не все подряд. Отберите институты, где самые современные установки, где самые молодые перспективные кадры, где люди имеют наибольшее число публикаций, и дайте им больше. А сейчас делят бюджет по численности. Но ведь все знают, что в институте, где, условно говоря, числятся 360 человек, реально работает 60, прочие держат трудовые книжки.
– Начав «за здравие», мы как-то незаметно съехали на заупокойную ноту…
– Поскольку нынешняя модель откровенно переходная, о ней нельзя говорить исключительно в мажорном тоне. Академия наук не реформирована? Нет. Значительная часть институтов ВПК не реформирована? Нет… Где тут повод бить в литавры? Но! Рядом с ними все-таки выросла новая наука. Мы о ней говорили. Ее масштабы, правда, небольшие. Есть уже и частная наука. Или корпоративная. Например, научно-исследовательский институт «ЮКОСа», что называется, с иголочки, насыщенный самым современным оборудованием. Туда приглашают людей со всего земного шара – лучших специалистов в мире в своей области. В корпорации «Интеррос» есть свой институт по цветным металлам. Подобные институты есть в Газпроме, в РАО ЕЭС. Они уже живут в другом, «богатом» мире.
Ростки новой науки особенно хорошо видны в гуманитарной области: в экономике, политологии, социологии полно негосударственных центров весьма высокого профессионального уровня и живут они только на заказах. Как, кстати, и многие бывшие академические институты. Короче, на фоне старой формируется новая наука. Они соседствуют, сосуществуют.
– До поры, до времени? Пока новая окончательно и бесповоротно не вытеснит старую? И тогда, как нам пророчат, Россия действительно останется без фундаментальной науки?
– Что такое фундаментальная наука? Самое простое определение: это наука, не имеющая сегодня никакого коммерческого применения, в отличие от прикладной науки, нацеленной на конкретный коммерческий результат. Знания, полученные фундаментальной наукой, открыто публикуются и могут быть использованы всеми во всем мире. Когда-нибудь. Возможно, они не будут использованы никем и никогда, но если дело все-таки доходит до внедрения идей, то преимущество получает тот, у кого хорошая инновационная система. А у нас она пока плохая. Поэтому нашими идеями с выгодой для себя обычно пользуются другие. Мы и так практически бесплатно кормим знаниями весь мир.
– Но мы же не желаем опускаться до составления бизнес-планов, что и показала практика фонда «Альфа-групп». Не царское, видимо, это дело.
– Вкладывать ресурсы в фундаментальную науку в России надо, но не во все направления подряд, как это было в СССР. Нужно поддерживать исследовательские коллективы, которые ведут работы на мировом уровне. Сейчас же мы продолжаем финансировать все советское научное наследие. В результате всем не хватает средств. Поэтому давайте попробуем тратить свои деньги с умом. Давайте направим тот небольшой бюджет, что достается науке, не только на фундаментальные исследования, но и на создание современной инновационной системы, на организацию технопарков, венчурных фондов. Давайте сами воспользуемся плодами своего интеллекта!
На двух полушариях
Российский интеллект всегда играл огромную роль в формировании мировой цивилизации, утверждает его серьезный исследователь, президент РАЕН Олег Кузнецов. На вызовы времени он отвечал явлением гения, будь то гений Пушкина, Достоевского, Менделеева, Вернадского, Бердяева или коллективный инженерный гений, который особенно ярко проявился в авиации, космонавтике, транспорте, электронике, телевидении, в создании ракетно-ядерного щита и самой крупной в мире минерально-сырьевой базы.
Сегодня российский интеллект распространился по всему миру. Известна роль, которую играют российские программисты в Силиконовой долине, российские преподаватели и профессора в американских университетах; известно, сколь многочисленна российская научная диаспора в Германии, Канаде, Австралии. Российский интеллект сегодня работает на развитие высокотехнологичного комплекса современного мира.
Но этим «списком Кузнецова» влияние российского ума на цивилизацию планеты не исчерпывается. Мир безоговорочно признает величие русской литературы – той литературы, что творит собственные вселенные, Вселенные Толстого, Достоевского, Булгакова. Мир отдает должное своеобычной российской философии – учению русского космизма, видя в ней непривычную для Запада широту. Та же широта и притягивает и пугает Запад в русской литературе. Всеохватность – родовая черта русского способа мышления, проявляющегося во всех сферах, в том числе, понятно, и в науке. Владимир Иванович Вернадский обозначил этот способ термином «эмпирическое обобщение». Он не укладывается в прокрустово ложе методологии, обязательной в господствующей научной парадигме со времен Ньютона, Декарта и Лейбница (эксперимент – тысячекратное подтверждение опытных данных – выводы – построение теории, должной объяснить факты), ему, при желании, можно вообще отказать в «научности», но результаты этот способ приносит удивительные.
В 1880 году молодой русский ученый Сергей Подолинский, занимаясь термодинамикой, как бы между делом обратил внимание на то, что в процессе труда энергия не растрачивается, а напротив, концентрируется. Все работающие машины портятся и, поскольку сами заменить изношенных деталей и частей не могут, то, говоря на языке термодинамики, доля свободной энергии, затрачиваемой на полезную работу, при этом сильно уменьшается. Человечество же, взятое в целом, постоянно увеличивает долю свободной энергии, идущей на полезную деятельность. Оно упорядочивает все природные процессы, которые до вмешательства человека были хаотической тратой энергии. Чтобы стать совершенной в термодинамическом смысле машиной, то есть не растрачивать в процессе работы энергию, а собирать ее, человечество должно отказаться от использования запасенной посредниками-растениями солнечной энергии, то есть от растительной и животной пищи и напрямую подключиться к солнцу как к источнику питания.
В 1925 году ту же мысль высказал Вернадский в статье «Автотрофность человечества», напечатанной в солидном французском журнале. Что будет происходить с человечеством по мере освоения всей поверхностной оболочки планеты? – задается вопросом ученый. В конце концов, окультуривая все возможные биоценозы, оно должно овладеть непосредственным синтезом пищи из минеральных источников. Пока человек в питании зависит от остального растительного и животного мира, он не может в достаточной степени быть обеспеченным. Подойдя к пределу своего охвата природы мыслью, человечество должно перейти к иному способу питания – автотрофному. Синтезируя пищу непосредственно из солнечной энергии, человек подтолкнет историю Земли к неслыханному геологическому перевороту, к новой геологической эре в истории планеты. Собственно, это будет уже не человек, а какое-то другое разумное существо.
В 1925, а тем более в 1880 году предположения Вернадского и Подолинского были расценены как фантазии, недостойные серьезной науки. В 2003 году мы видим, что «фантастические» идеи блестяще подтверждаются. В разных концах Земли появляются так называемые «солнцееды», отказывающиеся от еды и питья и переходящие на питание светом. Их – возможно, предтеч нового биологического вида – на планете уже тысячи и тысячи. По некоторым данным, их уже целых 8 тысяч человек. И они в 1999 году уже провели свой съезд в Лондоне. Они уже пишут книги под названием «Праническое питание». Никто из пророков-ясновидящих или футурологов не додумался, что шестая раса может оказаться расой «солнцеедов. Додумались русские космисты, владевшие специфически российским способом решения научных, технологических, инженерных, вообще говоря, творческих задач и проблем, в котором проявляются родовые черты русского ума.
Они дают о себе знать при обращении к не строго формализованным областям знания, когда философы, ученые, которых лучше назвать красивым словом «естествоиспытатели», включают в равной степени левое и правое полушария мозга, мысля рационально и иррационально одновременно. У исследователей Европы и США преобладает рациональное мышление, российские универсальные, всеохватные концепции мироздания во многом основываются на интуиции, на гениальных прозрениях.
Голос Ойкумены
Так полагает президент РАЕН Олег Кузнецов. Но русский ум сосредоточен ныне не только в самой России. Наши соотечественники из бывшего СССР живут и успешно работают в 83 странах мира. По разным оценкам, на Западе находится от 5 до 8 миллионов русскоязычных людей. Россия совершенно неожиданно для себя самой породила Всемирную Русскую Ойкумену, – говорит ее идеолог и глашатай, когда-то ленинградский профессор, а ныне президент «Math Tech, Inc.», Нью-Йорк, США, Юрий Магаршак. За 10 лет без единого выстрела наши культура и наука распространились на весь мир. Эмиграция из Советского Союза – самая образованная за всю историю человечества. Русская диаспора – самая интеллектуальная в мире. Посетите семинары по теоретической физике или по математике в самых уважаемых университетах Англии, Франции, Соединенных Штатов. На многих из них русский язык является вторым рабочим языком, а иной раз и первым. В Соединенных Штатах вице-президентами множества крупных фирм являются русскоговорящие люди. Точка зрения, что экономический бум Америки девяностых связан с массовой эмиграцией из Восточной Европы, не лишена оснований.
При всем том мы совершенно другие. И это сразу же становится понятно в любой области – в лингвистике или в биологии, сразу же проявляется в любой лаборатории, в любом университете, в любой фирме. Наше глобальное отличие от Запада – широта. Широко не только наше образование, но и наше понимание мира. Наш подход к делу с идущей от национального характера неопределенностью – своего рода квантовая механика по сравнению с механистическим Западом.
Мы пробиваемся к цели любыми путями и средствами, уклоняясь от правил, добиваясь того, чтобы система работала, а потом заделываем бреши и находим более рациональные решения. Америка, Европа и Азия работают совершенно иначе. Там, где китаец стремится к детализации, европеец к точности, склоняется к компромиссу, к золотой середине, человек русской культуры стремится к широте и выходу из собственно проблемы для решения этой проблемы. Мы действуем за пределами задач, а не по их внутренней логике. Мы не боимся приближенных и грубых решений, будучи уверенными, что детали осмыслим и доделаем потом – если потребуется. В результате нам удается непостижимым для Запада способом соединять все и вся, находить новые нетривиальные ответы на любом уровне и в любом месте.
Таким образом, у российского подхода к науке и технологиям есть своя уникальная ниша, которую специалисты иных культур и школ заполнить не могут. Возможно, нашим национальным способом никогда не наладить производство тщательно отделанных «Мерседесов» или телевизоров, способных конкурировать с «Сони». Но он, как никакой другой, дает возможность создавать новые устройства, прототипы, уникальные продукты, развивать абсолютно новые подходы и принципы.
У нас – Ползунов, у них – Эдисон
По-видимому, за границами обозначенной Юрием Магаршаком ниши российский интеллект чувствует себя не совсем уютно. Там, где начинается наукоемкий бизнес, он не совсем в своей тарелке. Еще в советское время мы неизменно отставали от Запада во внедрении научных и технологических идей. Если там на воплощение уходило 5 лет, то здесь – 20. Конечно, в плохой экономической системе хорошие технологии, скорее, исключение, а не правило, конечно, их внедрение тормозилось негибкостью планового хозяйства… Но вот плановой системы давно нет, но ведь и инновационной нет. Ее нет до такой степени, что не на что потратить выделенные на инноватику деньги, и венчурный фонд «Альфа-групп» не находит среди пятисот проектов ни одного, достойного внимания!.. Не потому ли, что российский интеллект действительно не желает опускаться до составления бизнес-планов? Ему это просто не интересно. Это для него и впрямь не царское дело. Поэтому для Запада показательна фигура преуспевающего изобретателя и одновременно преуспевающего бизнесмена Эдисона, а для России – неудачника Ползунова, сконструировавшего первую в мире паровую машину, но не сумевшего ее построить и умершего за неделю до пуска своей паросиловой установки, первой в России. Коммерциализация научного, изобретательского таланта, достижение исследователем, естествоиспытателем, мыслителем богатства и независимости у нас невероятная редкость.
Мир привычно списывает это на «загадку русской души», а мог бы списать на «загадку русского ума». Ему обязательно надо знать, «ради чего». Идеалы творцов наук и технологий выражались формулой Леденцова «Наука – Труд – Любовь – Довольство». В документах основанного Христофором Семеновичем Общества последовательно отстаивается мысль, что именно пронизанность жизни духовными идеалами, стремлением к научному и технологическому совершенству не просто создает «серьезную и ясно ощущаемую экономическую заинтересованность», но делает бытие осмысленным и продуктивным. Лучшие умы России еще век назад нашли собственную работоспособную схему управления технологическим прогрессом и действенную схему наукоемкого бизнеса, не претящего душе и уму. На Первом Всероссийском съезде изобретателей в 1916 году Н. Е. Жуковский говорил об «организации научно-лабораторной разработки изобретений» и о «национальных научно-технических лабораториях возникновения и осуществления изобретений» и о реализации изобретений через мелкое предпринимательство. Российская схема инновационного бизнеса включала идеалы, духовные ценности в качестве важнейших элементов.
Лента Мебиуса
Бегство нашего ума за рубеж было актом самосохранения. Спасением от «безумной траты самого дорогого достояния народа – его талантов. А между тем эти таланты никогда не возобновляются непрерывно. И даже если бы оказалось, что процесс их создания в нашем народе еще длится, все же одни личности механически не могут быть заменены другими».
Горькие слова Вернадского, сказанные в 1927 году, можно было каждый день повторять в конце века, когда за границу перекочевывали уже не отдельные представители российской науки, а целые лаборатории и институты. Но, слава Богу, к трагедии это не привело: таланты возобновлялись, процесс их создания в народе еще длился. И, к счастью, пока еще длится. Потому что, писал сам Вернадский, «раса достаточно здорова и очень талантлива», потому что творческие люди «приходят в мир независимо от общественных условий, иногда вопреки неблагоприятным обстоятельствам». «Появление творчески одаренных личностей – биологическое явление, существа которого мы не знаем». В России это явление проявляется со всей возможной наглядностью – независимо от общественных условий и вопреки неблагоприятным обстоятельствам. Русский ум подрастает, словно молодой сосняк на месте вырубленного бора. Русский ум – что пена на кипящем котле: чем больше снимаешь, тем больше набегает.
Запас талантов в стране такой, что мы можем поделиться им с другими. И делимся – как нефтью, газом, лесом. Пресловутая «утечка мозгов» – не что иное, как экспорт интеллекта. Он идет давно, благодаря чему российская научная и интеллектуальная элита рассеялась по всему миру. Похоже, производство умов – и в самом деле миссия России, ее настоящая роль в мировой цивилизации. Не знаний, а именно интеллекта, который затем и производит знания. По образцу Царскосельского лицея.
Притоку российских талантов мир противиться не станет, уверен Олег Кузнецов. Мир и так ждет от России рождения революционеров и гениев… Тех, что практически бесплатно уезжают на Запад? – саркастически вопрошает Борис Салтыков. Да, Россия экспортирует умы, причем, в возрастающих масштабах, и делает это с ущербом для себя, – ведь мозговая подпитка планетарной цивилизации фактически ничего не стоит, экономически она еще менее выгодна, чем экспорт сырой нефти или круглого леса…
Прагматик и реалист Салтыков прав, но прав как прагматик и реалист. Ведь интеллект все-таки не мазут и не бревна. Его миграция, надо полагать, подчиняется иным законам, нежели движение товаров. Однако, чтобы придти к этой мысли, надо выйти за пределы болезненной проблемы «утечки умов» и взглянуть на дело шире, как и предполагается в русской традиции. При таком взгляде становится очевидно, что в зарубежных университетах и лабораториях русский ум не ослаб, не очерствел, не завял, не переродился, не перестроился на западный манер и не переменил своих базовых качеств. Гигантский интеллектуальный потенциал Русскоязычной Ойкумены остается потенциалом русского ума. Сегодня его экспорт практически бесплатен, но он сродни вложениям в надежные банки под большие проценты, поскольку в процессе «потребления» интеллект не иссякает, наоборот, прирастает и развивается. Через какое-то время этот умноженный капитал вернется в Россию – здесь он дома, здесь ему всего комфортней.
Он уже возвращается. Например, в подмосковную Дубну, в свое время снабдившую Запад теоретиками и экспериментаторами высшей пробы. Но возвращается не насовсем, не навсегда, как – «не насовсем, не навсегда» – оказывается, и убегал. Он теперь живет и мыслит там и тут. Российская наука ныне похожа на ленту Мебиуса, у которой две стороны, перетекающие друг в друга. Кажется, что она объективно состоит из двух частей, но на самом деде она едина. У нее теперь вроде бы два дома, но они сливаются в один большой планетарный дом. То, что это и впрямь лента Мебиуса, становится абсолютно ясно в некоторых точках земного шара, принадлежащих одновременно России и остальному миру. Дубна – одна их таких точек. Интеллектуальный комфорт в городе теперь создается не только знаменитым Институтом ядерных исследований, но и молодым Университетом природы, общества и человека. Его визитной карточкой является идеология устойчивого развития – одна из многообещающих современных парадигм. Среди ее создателей – ректор университета «Дубна», он же президент РАЕН Олег Кузнецов.
Кристалл Разума
На него часто ссылаются на Дербеневской у Владимира Лисина, но не как на доктора, профессора, директора, лауреата, президента и ректора, а именно как на творца серьезной парадигмы, что, на взгляд участников «Интеллектона», куда как важнее. Титулы и регалии здесь ничего не значат. Здесь властвует чистый разум. Здесь наш интеллект разворачивается во всю свою ширь. Здесь работают с универсальными категориями бытия, сверяясь не с отчетами Академии наук, а с трактатами основных философских школ, которые, в свою очередь, сверялись лишь с Абсолютным Знанием.
Оно хранится на Земле в Кристалле Разума, говорит Лисин, а он активируется и знание возвращается, когда завершен какой-то космический цикл и начинается новый. Сейчас как раз такой момент – ведь на часах стык веков, тысячелетий и эпох. Человечество вновь прикрепляется к Абсолютному Началу. Настал светлый период поисков истины. Искать ее – дело русского ума.
Есть люди, назначение которых – мыслить. В России, похоже, они появляются чаще, чем в других местах Земли – благодаря тому таинственному «биологическому явлению», которое подметил выдающийся русский мыслитель Вернадский. Другой выдающийся русский мыслитель, философ Алексей Лосев называл их «мыслящими первоэлементами мира». Есть, разумеется, такие «первоэлементы» и в сегодняшней России, но широкой российской публике они практически неизвестны. Во-первых, их все-таки немного, они не на виду, не то, что политики или теледивы, во-вторых, продукт их творчества – знание высшего уровня – очень специфичен и почти не востребован обществом. Социального заказа на серьезное знание нет, оно рождается в агрессивном вакууме, говорит Лисин. И все же, несмотря на невзгоды, отечественные мыслители, по его счету Лисина, предложили около ста новых концепций верхнего уровня. В поисках новых идей бесстрашная мысль уходит в дальнюю разведку и возвращается с багажом, который поначалу могут понять, оценить и сопоставить с другим лишь несколько человек на планете…
Из беседы с Владимиром Лисиным, руководителем «Интеллектона», специалиста по синтезу моделей мира с учетом феномена человека
– Как далеко забрели передовые группы интеллектуалов-разведчиков, Владимир Николаевич? В каких пространствах обживается сегодня человеческий разум?
– Мы плохо представляем, где вообще находится наш разум. Возможно, он находится в ментальном пространстве, где и работает с идеями, а тело пребывает в другом пространстве – в физическом. То есть, наши разум и тело как бы принадлежат разным мирам. К тому же, информация приходит не только по ментальным каналам, в виде логических моделей, но и по интуитивным, в виде откровения. Цепочки логических доказательств нет, а информация очень правдоподобна, ее подтверждают специальные расчеты. При создании новых моделей мира в равной мере используется логическое мышление и интуитивные каналы. Их три, потому что, согласно Питириму Сорокину есть три вида интуиции – чувственная, интеллектуальная и духовная. Мы стремимся к единому знанию и начинаем мыслить в другом стиле, сознавать себя частью мироздания, структурным элементом реальности. Благодаря этому мы действительно проникаем в новые пространства.
– В которых творцы «концепций высшего уровня» чувствуют себя как рыба в воде? Скажите, они такие же люди или двуногие какой-то особой породы?
– Древнегреческий философ Секст Эмпирик сравнивал ученых с пчелами, которые рефлекторно строят соты. Занятие наукой – это, скажем так, инстинктивная жизнедеятельность ученого. И в том числе потому, что информационной емкости мозга не хватает, чтобы всем заниматься сознательно. Чтобы придти к таким концепциям, нужно совершить огромную интеллектуальную работу, а для этого – сконцентрировать интеллект.
– Выходит, «мыслящие первоэлементы мира» концентрируют в себе интеллект нации?
– Для нашего типа интеллекта это так. А для американского – не так. Американцы не строят моделей мира, они строят аппараты, снаряжают экспедиции, привозят образцы и разбирают их по атому в прекрасно оснащенных лабораториях. Они как бы ощупывают мироздание. Интеллект американской науки я бы назвал ощупывающим. К чему они свели освоение Луны? К изучению доставленных на Землю проб грунта. Стоило ли ради этого летать? Ведь состав Луны известен. Его дает мощная парадигма нашего ученого, профессора-геолога Ходькова. В ней определено происхождение всех тел Солнечной системы, генезис ее развития, генетические параметры планет, их элементный состав…
Американцы побывали на Луне и не поняли, что она такое. Они даже не задавались этим вопросом. А теперь они собираются вложить в новые полеты 30 миллиардов долларов. Наверное, чтобы продолжать возить минералы… Впрочем, ничего другого позитивистское мировоззрение сделать не даст. Согласно ему, истинно то, что полезно в данный момент. У американцев позитивистское мышление. А у нас – нет. И об этом надо знать, чтобы принимать обоснованные решения в любой области. Надо знать достижения и особенности своей культуры, своей цивилизации. Мы можем взять на вооружение новые прорывные концепции и резко сократить все расходы, исключить все развилки и двигаться напрямую к цели, а не разбрасываться, не «щупать» там и там – вдруг откроется что-то необычное, перспективное? Ничего дельного на тупиковых путях не откроется, это давно выявлено и доказано русским умом.
– Но наш путь, путь страны определяют отнюдь не сконцентрированный интеллект нации, не, а самый что ни на есть обыденный, бытовой умишко. А порой, кажется, и того не хватает…
– Действительно, у нас нет влиятельных органов, которые занимаются экспертизой. А экспертные советы крайне необходимы. Они должны быть при правительстве, при Академии наук, при всех инстанциях, принимающих решения. Когда серьезные, что называется, судьбоносные вопросы решаются без участия ведущих специалистов, это, извините, просто детский лепет. Что, чиновники превзошли все науки, все знания мира?
– Хорошо. Но сколько в мире экспертов, способных понять и оценить новые прорывные концепции? Двадцать человек? Десять? Или даже меньше?
– В целом, сегодняшний интеллектуальный уровень невысок. Те интеллектуалы, кого после Октябрьской революции убили, отправили в лагеря или выслали из страны, стояли несравненно выше нынешних академиков. Николай Бердяев, Питирим Сорокин, Семен Франк, Иван Ильин, Георгий Федотов, Николай Лосский, Сергей Булгаков, Павел Флоренский – блестящие умы, основатели научных школ, творцы непревзойденных философско-религиозных концепций, подлинная элита нации. Мы часто даже не в состоянии понять, какое духовное наследие нам досталось. А уж освоить – тем более.
– Но, может быть, это и не обязательно? Ведь незнание не мешает современным российским мыслителям строить всеобъемлющие теории.
– Нет, все-таки мешает. Ньютон говорил, что стоял на плечах гигантов, и это верная формула процесса познания. Считается, что теорию Эйнштейна сначала понимали 5 человек, потом 10, потом 20. Потом, когда к теории относительности приобщились тысячи, выяснились ее очевидные слабости и было построено около ста теорий, лишенных недостатков материнской, но зато обладающих собственными, которые тоже будут устранены – в свое время. Процесс познания идет именно так, а не иначе. Поэтому, хочешь, не хочешь, а придется осваивать и Флоренского, и Сорокина, и Лосева…
– А какие, собственно, проблемы решают эти немногочисленные и вроде бы стоящие на обочине мыслители? Понятно, для чего нужны обществу земледельцы, военные или врачи. А для чего необходимы творцы новых моделей мироздвния?
– Они необходимы для выживания страны и народа.
– Для выживания?!
– Да, как бы странно это ни прозвучало. Для движения вперед. Эти люди улавливают и доносят до нас откровения, связанные с духовным миром, с миром идей. Или, скажем так, приходящие из мира идей. Они представляют эти откровения в привычной нам форме – в виде законов, уравнений и прочего, с чем уже может работать прикладная наука, инженеры и практики. Это их неоценимый вклад в прогресс, в общее дело, овеществляемый в новых прорывных технологиях в энергетике, транспорте, информатике, в образовании, медицине, производстве продовольствия.
Но сами «ловцы откровений» не занимаются прикладной наукой, да и фундаментальной, в общепринятом смысле слова, тоже не занимаются. Их область – не теоретическая физика, не космогония, а, я бы сказал, Физика Бытия, онтологический синтез физики и философии. И это поразительно. Откуда у людей, живущих в материальном мире, тем более, в сегодняшней России, получивших стандартное образование, берется способность создавать такие глубочайшие концепции? Думаю, люди с уникальные способностями необходимы мирозданию для разработки новой парадигмы Бытия, время которой настало или настает. Рамки нынешней человечество переросло. Поэтому такие люди появляются, а благодаря их свободному творчеству появляются откровения, сравнимые по масштабу с откровениями мировых религий.
– С той лишь разницей, что эти откровения известны лишь нескольким десяткам человек. Верно?
– Их книги, конечно, не наделали шума. Да и не могли наделать. Но свои читатели у них есть. Тысячные тиражи расходятся. Идет осознание, усвоение, критическое осмысление. Идеи входят в умственный обиход постепенно, своим чередом, так сказать, по плану. Сейчас все больше подтверждений находит мысль, что гнозис – познавательный процесс – развивается по определенной программе, написанному кем-то сценарию. Согласно ему, те, кто занимается целостной моделью мира, составляют передовой отряд. Это пионеры, первопроходцы. Мы уже обязаны им локальными прорывами в физических науках, в философии, в биологии, в психологии. Каждый первопроходец прорывается на своем участке, а мозаика постепенно складывается в так называемую «теорию всего», содержащую все законы, все физические величины, все программы развития. Сейчас мы имеем ее отдельные фрагменты, но не знаем, где можно применить ту или иную модель. Сидим на таком богатстве и не понимаем, как его использовать.
– Использовать на практике? Создав какие-то приборы, устройства, технологии?
– Почти все авторы новых парадигм предлагают в конце своих трудов что-нибудь практическое, обычно либо удивительный летательный аппарат, либо, фактически, вечный двигатель вечный двигатель той или иной модификации, работающий на свободной энергии Вселенной. Ее действительно сколько угодно, но взять ее мы пока не умеем и неизвестно когда научимся. Практического эффекта пока нет и до него, думаю, страшно далеко. Большинство моделей – красивое космическое знание, не привязанное ни к чему земному и не стремящееся к заземлению.
Другое дело – нооосферные проекты. Когда, например, Михаил Беляев предлагает периодическую систему знаний наподобие системы элементов Менделеева, когда, по его словам, строит ствол древа знания, ветвями которого будут все ныне существующие науки, то это предложение вполне практическое. Такая система послужит преподавателям при переходе на ноосферный этап развития. Его признаки, кстати говоря, уже просматриваются. Действует 200 общественных, то есть, условно говоря, ноосферных академий. Некоторые работают «на дому», это распределенные, иной раз по всей Европе, «сотовые» структуры. Но когда тот или иной мыслитель обещает разработать новые источники энергии и новые транспортные средства, это вызывает большие сомнения.
– А в академической среде и у чиновников – еще и раздражение, желание раз навсегда заткнуть рот «чайникам», создав очередную комиссию по лженауке?
– Ортодоксальная наука задержалась в «темных веках» и продолжает эксплуатировать технические достижения, думая, что ей все известно. Она даже не стремится приблизиться к пониманию мира и человека. Как еще она может отнестись, например, к утверждению, что биологическая эволюция продолжается, но идет она на клеточном уровне? Что живая клетка – масштабный центр мироздания? Что митохондрии клеткиработают как синхрофазотроны и генерируют протоны, благодаря чему в клетке идет ядерно-химический процесс? Что мироздание имеет клеточную структуру?..
– Скажите, Владимир Николаевич… Кто эти люди? Ученые при чинах и званиях? Свободные художники? Отшельники-затворники? Или?.. Есть ли среди них те, кого можно назвать непризнанными гениями?
– Думаю, коэффициент интеллекта зашкаливает у всех. И все очень продвинуты духовно. Все – очень мужественные люди, несмотря ни на что следующие своему призванию и миссии. Это лидеры в интеллектуальной и духовной сферах. Но лидеры скрытые, неформальные, не занимающие, как правило, никаких влиятельных постов. Такие мелочи их не интересуют. Как и то, причисляют их к элите или нет. Им это безразлично.
Мыслители не требуют от власти, от общества, от спонсоров ни признания, ни денег, ни привилегий. Ни власть, ни общество, ни спонсоры не могут дать им энергии, необходимой для десятилетий подвижнического труда. Чтобы создать концепцию высшего уровня, прорывную теорию надо непрерывно трудиться на протяжении 30 лет, это, как показывает опыт, минимально необходимый срок. Причем трудиться, в основном, бесплатно. Так, вобщем-то, и должно быть, потому что разгадывание тайн Вселенной, постижение замыслов Творца не имеет никакого отношения к деньгам, а откровение, которым вознаграждается труд, не имеет цены.