Сказка-модерн
– Что это вчера было? – Макошь стояла, уперев руки в бока, вперив взгляд пронзительных красных глаз на мою опухшую рожу, – как вы меня задолбали со своим Водянычем! Целыми днями настойку мухоморную глушите, да лилиями закусываете!
Ох, пенёк родной, лес дорогой… Совсем баба моя разошлась – всем кикиморам кикимора. Вот вроде ничего необычного не произошло. Ну выпили с водяным, повод был: русалка его сбежала к Нептуну, позарившись водорослями морскими, да раковинами жемчужными.
– Морду наглую не отворачивай, когда жена с тобой разговаривает! – продолжала причитать благоверная супруга. Казалось, ещё чуть-чуть и перейдёт на хрип, так сильно она из платья выскакивала, надрываясь.
– Макошечка, любовь моя зеленоглазая, не кричи ты так – голова трещит, будто косолапый наступил, – я попытался защищаться от нападок. И ведь не врал почти. Михалыч вчера и правда с нами гужбанил, а нажравшись и падая, случайно ногой мне по темечку заехал. Я вспомнил об этом только что, ворочаясь на мягком мху: шишка на ощупь была размером с кулак. Медвежий такой кулачок, основательный.
– Да ну тебя! – горестно взмахнула руками моя кикимора и присела на пенёк, отвернувшись от меня, – у всех лешие как лешие, а мой хуже человека русского! Хоть бы раз шишку подарил али по хозяйству помог. Ты, чёрт деревянный, когда последний раз свои угодья обходил? Белки все сосны обожрали, лисы жрать ушастых не успевают – зайцы плодятся как кролики, медведи и того хуже! Один с тобой кирять повадился, остальные волкам спасу не дают, гоняют: того и гляди, за овцами посылать некого будет!
Я перевернулся на другой бок. Голова разболелась пуще прежнего. Хотя, если честно, ответить мне было нечего. Малышка совершенно права. Всё этот Водяныч! Прибегай, говорит, на минутку, отведать новой настойки. Клялся ещё, что не разбавлял грибочками. Обманул, жаба болотная. Теперь лежу, умираю и нотации выслушиваю. Надо как-то исправлять ситуацию… Но как?
– Макошечка, а хочешь я с тобой за детками пойду в деревню? На шухере постою, пока ты малых воруешь? Или же дров наколю для супчика? И травок соберу, чтобы наваристей был!
Супруга развернулась ко мне боком, искоса сверкая глазками, и пристально, с удивлением, вперив свои очи:
– Ты? Да на шухере? Да дров наколешь? Ожил что ли? Морда красная. Проспишься, тогда принеси мне третий айпад.
– Дорогая, что, прости? – я совершенно не понял последнего слова, видимо так напился вчера, до дурости, – чего принести?
– Лешак, ты совсем плохой? Три лопаты угля. Для готовки ужина, – Макошь кинула в меня тряпкой, – и на кой ты мне на голову такой свалился?
Померещилось чудное. С перепою чертовщина в голове. Надо у него, у черта, спросить будет, когда он меня попутать успел. А слово-то странно знакомым показалось теперь…
С этими мыслями потихоньку и провалился в похмельное забытьё.
***
Холодный, тусклый свет раздражал глаза. Ничего толком не видно. Длинный ряд современного криогенного оборудования тянулся вглубь комнаты, вдоль длинной обшарпанной стены.
В креслах полулёжа находились странные фигуры, обернутые во всё чёрное. Словно нелепые, сгоревшие головешки, тени некогда полных сил, крепких деревьев. О том, что они возможно до сих пор живы, говорила уйма проводов, обвивавших каждый, казалось, миллиметр их конечностей. На головах так и вовсе дикое сплетение «дредастых» контактов.
Ночка для дежурства та ещё. Впрочем, такое здесь всегда, словно в морге трудиться: нужно иметь крепкие нервы.
Два человека, в искрящихся белизной халатах, сутуло сгорбились за мониторами огромных моноблоков, мирно-тихо перешептываясь время от времени.
На столе не было и места, где яблоку упасть: абсолютно каждый сантиметр был завален кипами бумаг, килограммами измерительных приборов, да пустой посудой. Видимо, выкроить минутку-другую на нормальный обед, у этих людей и вовсе не бывает времени. Ученые, одним словом. Дети науки.
– Смотрел «Ванильное небо»? – спросил один другого, откинувшись на спинку стула и тяжело вздохнув.
Конец ознакомительного фрагмента.