Женщина в армии
1.Стингер
Больше всего досаждал томми-пулемет, или по-нашему, траншейная метла.
Веник мел неплохо. После тренировок всегда удавалось собрать дюжину куропаток среди вороха порезанных на ломтики джунглей.
Но сами вьетконговцы прилежно отступали от свирепой экспедиции.
Иногда казалось, что гномы специально заманивают в глушь.
Вес моего томми был умильный – пять кило, но он здорово набивал колени, когда приходилось по команде с размаха плюхаться в жидкую глину и защемлять пальцы об вечно заедающий магазин.
И пока я возилась с йодом, мастерски затягивая передышку, полковник Бобби негодовал:
– Разбирай на ночь, блядь!
Лямки походного рюкзака протирали плечи до костей, но я их укрощала дамскими прокладками.
Тайным изобретением ни с кем не делилась. Так как знала, что вздрюченный полковник с утра до вечера ищет повод порычать:
– Бабье – ебать, ебать, ебать!
Трудности похода по джунглям доводили до истерики не только баб.
Я же видела, как мучился с горбом из палатки мой однокурсник Бумби Стильный. На него, двухметрового, взвалили самую тяжелую ношу.
Но мужикам мозоли, как собакам блохи.
Женщины не способны адаптироваться. Особенно к мозолям. Под натруженными волдырями прорастала не роговая подошва, как у мужчин, а та же ранимая кожа.
Нас, лазерных гадюк, в отряде тасовалось двое.
Линда в отличие от меня была округлой ладненькой широкобедрой хохотушкой.
Ямочки на румяных щечках и голубые глазки, мерцающие из-под смоляных локонов, круто вспарывали ширинки всего отряда.
Иногда я замечала плотоядный взгляд жестокосердного Боба, который нежно из-под век елозил по заду склонившейся над костром Линды.
Но стерва умела отдирать от своих прелестей приклеенные взоры, давая понять, что у нее насчет мужского пола серьезные намерения.
Мужичье наше давно догадалось, что брюнетка была на самом деле крашеной блондинкой. Обычно блондинок начальство откатывало от армейских трудностей, но сучкам закон не писан.
Красотке в мужской компании старались угодить.
Ее автомат без лишних слов перекладывал на свои плечи услужливый пройдоха Берно.
Полковник Боб сразу приметил непростительную в джунглях учтивость и заменил линдин лёгонький томми на новый супер накрученный стингер.
Зрелище было презанятное.
Боб взвалил навороченную прибамбасами махину на плечико девчонки, она аж присела под пятнадцатью кило, но он потрепал ее нежно по задку и благословил на выход. Берно, разумеется, тут же разгрузил подругу, но бросил такой живописный взгляд на полковника, что каждый понял: парень терпит неспроста.
Зато красотка Линда ему никогда не отказывала после обеда.
Парочка, облизав ложки, удалялась поспешно в кустарник под завистливый перестук наших полупустых жестянок.
Разумеется, от маркитанток в отряде не требовалось особой целомудренности. Но никто не обязывал справлять половую нужду в окружении оголтелых вьетконговцев, которые еще со вчерашнего дня здорово наследили поперек тропы.
Это были даже не очумелые северные придурки, но засланные идейные китаезы. Они не знали местности и почем зря блуждали кругами.
Иногда мы сталкивались с ними нос к носу, и невидимые тигры, пятясь задом, рассеивались по джунглям, вежливо уступая дорогу.
– Сучья красная разведка, – рычал Бобби, объявляя вынужденный привал и посылая ребят с растяжками в дозор.
Мы сутками кипели на нервах, но вьетконги не атаковали.
В конце концов, мы пришли к выводу, что встреченные нами китаезы были дезертирами и скрывались от своих.
Иначе, зачем им кружиться вокруг отряда, рискуя наехать на метлу?
Никто из нас и подумать не мог, что охота велась на Линду.
В этот день влюбленная парочка, наскоро запив бутеры говнистым кофе, как всегда уединилась в заросли муйя-пуйи. Мы сыграли им торжественный туш на жестянках, после чего стыдливо отвернулись от ритмичного вздрагивания кустов.
Каждый задумался о своем, вперив очи в пламя костра.
Свежие анекдоты иссякли, и полковник врубил свой любимый нудный вопросник:
– Что можно сказать про вьетконга, у которого есть собака?
– Он вегетарианец, сэр!
Бобби обожал травить приколы про вьетконговцев.
– Какую песню поет вьетнамский повар за работой?
– О, чи-хуа-хуа-а!
Было не смешно, но терпимо, так как все мы успели затянуться из заветного мешочка Бенни, а он, как все америнды, знал толк в травках.
Полковник, слава богу, занялся стволом.
Мы погрузились в воспоминания и уже совсем забыли о счастливой парочке в кустах, как вдруг из зарослей послышался громкий приглушенный китайский акцент, сдавленный стон Линды, и раздраженное рычанье Джонни.
Мы переглянулись и на цыпочках поперли в окружение. Обошли злополучные кусты и направили дула в сторону шума…
Но ничего, кроме любовных стонов, не услышали.
Шлепки по заднице, вздохи сучки Линды и шепот…
Но на китайском!
Я тронула кусты – и увидела такое!
Линда стояла на корточках с перекошенными от удовольствия глазками, а сзади с бешеной скоростью ее наяривал неприятель.
При этом сволочь Берни тоже не скучал: он бережно тонкой струйкой пересыпал какой-то порошок в походную фляжку.
Разъяренный полковник срезал китайца короткой очередью.
Линда в ужасе взвизгнула, на ее голый зад громко плюхнулся и лизнул ягодицу язык из взорванной челюсти неприятеля.
Второго гада след простыл. При этом он прихватил с собой наш охуенный по дальности и наведению навороченный стингер с новейшим лазерным прицелом.
Полковник Бобби гордился совершенной супер техникой, которую оряд должен был проверить в бою. В ней даже был установлен ночной глаз. Этим супер – стингером Центр компенсировал полковнику половину подорванного на минах отряда.
Третьей роте экспериментальный стингер не доверили, восьмой – отложили, а нам чудо техника полагалась за подвиги.
Вот какого спасителя мира мы потеряли.
Вот за чем охотились красные!
А красотка Линда им понадобилась для отвода глаз.
Успокоили бдительность Берни героином и сперли под шумок секретную технологию.
Полковник рвал и метал:
– Сам, сука, сам, гад, повесил стингер на девчонку!
Чертов сутенер Бенни давно сдавал голубоглазую красотку за порошок. Из его походной фляги вытрясли два кило чистого героина.
Разумеется, ребята, как следует, впаяли пиздюку.
А Линду списали.
Она шаталась и спотыкалась, пока шла к вертолету.
Женщина плохо переносит неучтивое обращение.
А закон в армии жесткий: если не одному – так всем.
Ребята всю ночь ее учили держать жопу как можно дальше от джунглей.
2. Бордель в джунглях
Помню, однажды влипла…
Одна в джунглях.
Ужас.
Пиявки, громко шлепая, плюхались на плечи, вгрызались, вибрируя, в одежду.
Прорезиненная куртка мешала присоскам продырявить кожу, но тварям хватало пота. Присосались – не оторвать.
Свисали из-под мышек, как волосы горгоны.
Если такая зараза вцепится в шею, не заметишь, как рыло вскроет жилу, и тогда полный пипец.
Никому бы не пожелала.
Откуда столько тварей привалило в тот день?
Стоило провести рукой по онемевшему затылку – с пальцев сползала тягучая кровавая слизь.
Крупных зверенышей я накручивала на палец, потом резким движением выдирала из кожи. Вязкая жижа из разорванных челюстей струями растекалась по спине и ниже, мерзко склеивая бедра. После дождя пиявки здорово разбухали от воды.
На свету казалось, что у них кровь черная и маслянистая, как нефть, из-за которой разгорелся весь ближневосточный сыр-бор.
Почему-то, при виде скользких присосок на голенищах и рукавах всегда вспоминались жадные буры, сосущие органику земли.
Я выкрутила пару мелких бестий с висков, одну заразу едва успела смахнуть с века, матерясь во все горло:
– Суки, дьяволы, чертовы гадины!
Лучше бы я молчала.
Кричать нельзя. Откликнутся косомазые – линчуют. Эти с нами не церемонились. Хорошо, если сразу очередью подрежут под сердце. Плохо, когда начнут пытать. А про пытки наш отряд не только наслушался.
Были случаи, когда изуродованные тела выставляли возле дороги напоказ.
Лагерь скрылся, как призрак, за горизонтом.
Там ждали, волновались, считали минуты.
Стоило бы прибавить шагу.
Но где горизонт?
Кругом лапы лиан, мелкие жабы на ветках и серые желтоглазые удавчики, которые в молниеносном броске обвивали запястья, принимая пальцы за грызунов.
Корни тропических лиан почему-то никогда не умещаются в земле, они всегда норовят взметнуться к небу, под ними легче проползти, чем перелезть.
Короче, бросила решку на орала и поперла туда, где больше бликов светилось сквозь листву.
Юг – там. Мне – туда.
Здорово ошиблась. Не потому что юг не нашла, а потому что именно туда мне и не надо было.
Окружили.
Маленькие, злющие.
Косыми глазами прищурились, показывая, что ненавидят.
Эти глаза запомню на всю жизнь. Они казались длинными и черными, как пиявки.
Так и впивались, так и жгли.
– У-у-уй! – завыла одна из них с короткой стрижкой и навела на мою грудь дуло.
Поднялся жуткий крик.
Конвойные навалились на нее, началась драка.
Все визжали, как кошки и катались по земле, пока не отобрали калаш, но психованная успела все же случайной очередью подрезать мою роскошную гриву.
Вьетнамки заорали что-о вроде:
– «Фунь-фунь!»
Иди, значит, вперед и не оглядывайся, при этом здорово поддавали стволом между лопаток.
Отчего мы такие разные?
Говорят, предки от разных обезьян. Белые – от питекантропов, желтые – от синантропов. Но кто-то первым вылез из-под земли и переселился в стеклянные башни. А кто-то все еще живет под землей.
Считается, что у китаезов от пустынных ураганов глаза обузились ради выживания.
Но, кто побывал в джунглях, скажет «Вранье!»
Ни одно животное, обитающее в пустынях, глазами на эволюцию не закрыто. И змеи, и ящеры, а также птицы смотрят на мир абсолютно круглыми любопытными плошками.
Короче, вранье про пустыни.
Есть на свете одно животное, которое выглядит точь в точь, как прищуренные гномы, и даже потеряло зрение. Это кротокрыса.
Жить под землей не сладко, сыплется вечно то сверху, то снизу. Да и горизонты им ни к чему. Миллионы лет копошились в абсолютной темноте.
Но выжили, чертовы синантропы. От глазок остались щелки, зрение скатилось в близорукость, да и лица сплюснулись, так как в темноте постоянно въезжали друг в друга. Потеряли человеческую красоту. Стали гномами.
Но зато пережили и динозавров, и Никсона.
Не ищите, ученые, гномов на Марсе.
Гномы – это вьетконговцы. И больше никто.
Замучили норами и ночным образом жизни.
Так я размышляла, пока меня с грозным криком «Цай-цай» – толкали автоматами чуть выше задницы.
Драться с сучками было совершенно бесполезно.
Но если не сразу угрохали, была надежда на обмен.
Твари обожают меняться. За одного нашего мы возвращаем двадцать вьетконговцев.
Полковник всегда шутил: «Меняем по весу – в наших дерьма больше, гыгыгы».
Если по весу, то шанс у меня хороший. Я крупная. Китаянки мне до подмышек. Этакий гулливер женского пола.
Всегда гордилась, что у меня ирландская кровь.
Рыжие волосы не повод обижаться на природу – природная вымирающая красота. В джунглях длинные ноги и огненная грива – уникум.
Пришли.
Втолкнули в хижину.
До сих пор дикари плетут стены из тростника.
Хотя, если приглядеться, мастерски плетут: есть чему поучиться, и с экологией в порядке.
Странно, что вони в этой хижине совсем не чувствовалось, не то что в норах, где каждый туннель облицован кристаллами мочи.
С циновок пялились на меня молодые девчонки, на низком столике, собранном из оружейных ящиков, жужжал радиоприёмник.
Удивляло, что мужиков в этой деревне вообще ни одного.
Не понятно, по норам, что ли расползлись воевать?
Как зашли, на меня сразу оглянулась и зашипела такая, ну, крыса норная, не седая еще, но, видимо, жутко страдала от ПМС.
– Цяй-цяй? – спросила она.
– Откуда родом? – подскочила переводчица.
– Вирджиния…
– Вир! Джир! – воскликнула она и начала допрос:
– Кто – куда – зачем – сколько ваших – сколько наших, сука, прикончила – видела Никсона? – при этом стучала попкой карандаша по столу. – Буржуазия – зло, американский сволочь.
И так далее.
– Мы тебя будем убивать, – пообещала напоследок, – за то, что ты капиталист.
Меня увели, втолкнули в какую-то землянку.
Там было все зассано.
Подошвой ощутила гадость, тронула пальцем – кровь.
Жутко саднили мозоли на пальцах, я скинула берцы, вытянула ноги и заснула, не думая о предстоящей казни.
Утром узнала, куда меня привели.
Это был бордель для вьетконговских офицеров, тех, кого наградить ничем не могли кроме секса.
Деньги коммунистам, как фанатикам нищеты, не нужны.
Что на них в джунглях купишь?
Придумали подвиги стимулировать порнухой.
Вот почему здесь кроме вьетнамок было так много китаянок.
Но мне побывать в шкуре затраханной проститутки не довелось.
С утра пораньше, меня кто-то растолкал носком ботинка.
Я открыла глаза и вскочила от ужаса.
Передо мной стоял гном в мундире, но без штанов.
Фитюлька у него была невообразимо игрушечной.
Хотя шары, как шары – вздуты, и даже сверх меры.
Когда я поднялась в полный рост, этот гном задрал голову, чтобы в достаточной мере оценить мое великолепие, после чего смущенно попятился и направил уныло обвисший орган в сторону двух китаянок, которые дверях подобострастно ежили спинки.
Вот их-то этот раскормленный поросенок и завалил.
Боже, что он проделывал с ними!
Камасутра отдыхает.
Шмакодявки так излизали его и спереди, и сзади, так измастурбировали лобками плечи и рожу, что он кончил не меньше десяти раз за сеанс.
Каждый раз, извергая, он лиловел, словно удавленник, в котором остановилась кровь, при этом из горла прорывалось оглушительное рычание, способное даже тигрицу превратить в послушную овцу.
И как же китаянки ползали перед ним, унижались и лобызали пятки!
Когда шлюхи напоследок умастили кремом его прыщик, он снова заметил меня, вперил щелки в мой угол и с пренебрежением зарычал:
– Фунь-фунь!
В течение дня еще несколько вьетконговцев пытались распалиться на мои внушительные формы, пялились на чрезмерную, по их понятиям, грудь и задницу, но никто так и не польстился на великанские прелести.
Я для них была инопланетянкой.
Короче, неподходящая порода, веснушки на морде, зеленые глаза.
Зато миндалевидные прищуренные глазки маленьких шлюх нравились даже нашим.
Оказалось, что кое – кто из отряда частенько наведывался в эту глухомань.
Однажды сюда занесло Сержанта Берри.
Мы встретились в моей вонючей хижине.
Ну и вид у него был, когда меня узнал!
Из других шалашей тоже доносилось добродушные голоса наших парней.
Все мужики – сволочи и предпочитают полудетские хрупкие тельца, которые эволюция подземного народа отсортировала на усладу педофилам. Грудь – нулевка. Ножки, пальчики – все младенческое, словно только что из колыбели. Да еще и голоски эти, пискучие, «янь-хань-мань», как из детского сада. Гены с прерванной программой взросления.
Но самцы больше пострадали. Пипки 3—4 сантиметра – норма.
Умора.
Да, не забыть сказать: выкупили меня ребята из этого борделя.
Заплатили, как за двадцать шлюх.
Значит, моя порода тоже чего-то стоит.
3. Экзотический массаж
Вспоминается и другой случай.
Меня контузило, после артобстрела, и полковник отправил меня в госпиталь.
Но санитарный фургон нарвался на мину.
Очнулась я от жужжанья.
По мне ползали какие-то пятнистые зеленые тропические жуки.
Оглянулась – кругом все не наше, грязь да вонь.
Разбитые капельницы завалили угол, тростниковые лежанки почернели от плесени. Какие-то плоские рожи то наклонялись к моему лицу, то взмывали под потолок.
Все как во сне. До сих пор эта картина передо мной, как кошмар.
Влежняк, наверно 45 под мышкой, ссанье изнурило утку.
С пальмы тоже тек пот, как с меня, струями. Со спины едкие горькие капли вползали между ягодиц в промежность.
Аммиак месячных густо испарялся из матраса, приводя в чувство.
Короче пришла в себя после мира грез.
Санитар сам был густо припудрен стрептоцидом. Его укусила пиявка прямо туда, иссосав его киви до пустой оболочки.
Он стонал, зажимая пах подушкой, и не стеснялся в выражениях, повторяя сквозь стоны:
– Тинх-ранх.
«Тинх-ранх» – значит половой член.
Они резали их всем янки без исключения.
Без наркоза наматывали их вместо лебедки. Тинг-ранхи вытягивались, как струнки, пока со звоном не разрывались, исторгнув на палачей фонтан крови.
Гномы смеялись при этом, пока несчастные жертвы катались по земле.
Или это было не во сне?
Наш вертолет уже разыскал проклятый госпиталь и кружился все ниже и ниже…
«Лишь бы вытянуть время», – думала я, пока по мне прыгали два гнома и, запихивая крошечные пипки в уши, пытаясь синхронно кончить.
Я замирала в оргазме, стараясь не упустить ощущение экзотического массажа.
Мне потом сказали, что это была пытка.
Они совали в уши палочки из бамбука, и требовали что-то рассказать.
Все равно не больно: четыре позвонка были расплющены всмятку, и вместо боли я ощущала оргазм.
Врач сказал, что синопсис в порядке, жить буду, если не умру.
До сих пор снится этот массаж изнутри.
Через три дня меня выменяли наши ребята на трех тайванских шлюх и четырех пленных вьетконговцев.
Как выжить в подвале маньяка
Погляди на мои руки, посмотри на мои ноги.
По их виду не скажешь, что все мужчины – ангелы и заняты лишь тем, что от секса до секса нежно зацеловывают конечности любовниц.
Мое тело побывало в серьезной переделке.
Но я выкарабкалась.
И хочу преподать урок выживания, если однажды угодишь в берлогу к самому гнусному насильнику, садисту и маньяку.
Главное не вырубиться.
И когда сотрясающая воздух пила тронет верхний слой кожи над лодыжкой, постарайся закричать, как можно громче и пронзительнее.
У садистов от крика эрекция ускоряется в разы.
Кончит – и потеряет интерес.
Поэтому вопи и стони, – это главное правило выживания в подвале маньяка.
Вырвал ноготь – кричи от диафрагмы, отрезал палец – вибрируй, сотрясай воплем воздух. Стереофония страданий – стратегия извращенца.
Дай извергу то, что он хочет – и силы его иссякнут.
Садист закидывает гены в будущее не в момент издыхания соперника, а в момент своего триумфа. Жертва должна подавать признаки жизни, а значит: плакать и биться в истерике, иначе нажимать на спуск нет смысла.
Второе правило: оптимизм.
Когда отпилит до лодыжки – радуйся, что не до паха.
Это еще не конец, главное, найди сил растянуть губы в улыбке и попроси прижечь рану сварочной горелкой.
Намекни, что выгодно использовать одно тело несколько раз.
Когда выберешься из подвала, можно будет без особых проблем вставить замечательные протезы за счет сердобольной общественности. Насчет полиса не беспокойся. После телешоу изнасилованные дамочки щедро накидают на счет.
Если маньяк правильно обработал рану, и кровь из поджаренного распила не сочится, попробуй взять извращенца на понт.
Соври, что уже побывала в руках, допустим, Гарри Зуботычки.
Был такой, помнишь?
Признайся, мечтательно закатив глазки, что была в восторге от фантазий этого супергероя
Убей похитителя презрительной оценкой:
– А тебе слабо!
Дергай за подсознательные струнки, наслаждаясь эффектом.
Уверяю, он будет стараться.
Какому лоху не терпится узнать, чего он стоит?
Придерживайся правила: дразни, сравнивай с кумиром, глядящим с засаленных стен; изредка, как бы в забытье, закати глаза под лоб и захлебнись от восторга:
– Вот так-то лучше! Рядом с тобой Гарри – лох.
Уверяю, одобрение на садиста подействует, как удар шаровой молнии.
Рука с кусачками дрогнет.
Самый сложный случай, когда маньяк торопится уничтожить следы любовного экстрима.
Он доведет твой разум до истерики, распахнув громоздкий чемодан, в который предполагает уложить твои мертвые кости.
Но ты, скрипя зубами, пошути над чемоданом: скажи, что будет мал.
Ваши сомнения по этому поводу совпадут.
Добей убийцу иронией, ввергни в панику, обрати внимание на то, что чемодан слишком приметен, и его, наверняка, запомнит какой-нибудь сосед или прохожий.
Увидишь, он растеряется, задумается, и натянутый шнур на твоей шее дрогнет.
Ты отыграешь пару часов, пока маньяк приведет в порядок свои смятенные мысли и притащит другой, не слишком затертый саквояж.
Если сумеешь доказать, что для твоих похорон лучше использовать не один, а два или даже три чемодана, – считай, что ты на верном пути.
Как только заприметишь возле смертного ложа два чемодана, считай: победа близка: маньяк начал прислушиваться к твоим советам.
Ты вошла в роль мамочки. А значит – финал почти за тобой.
Потому что мамочка для маньяка – и путеводная звезда, и начало начал.
Известно, что маньяки забиты драгоценными родительницами с раннего детства, поэтому послушны и поддаются удивительному внушению.
Он сам вдруг, как бы случайно, снимет путы с твоих ног, а узнав родное выражение глаз, подложит подушечку под голову.
Возможно, он и водички попить принесет, и за клубничкой в супермаркет слетает.
Не удивлюсь, если несчастный псих вдруг вспомнит детство и отыщет среди пыльного хлама пятихвостую плетку, которую принесет и вложит в ручки строгой воспитательницы. При этом ножовку стыдливо спрячет за спиной.
Как только заметишь подобные изменения в поведении, бери в руки инициативу. Отныне маньяк в твоих руках.
Скажи ему:
– Томми, сыночек ненаглядный, подай-ка мне твою бензопилу. Как она включается? Так, милый мой, а сейчас я тебя должна наказать. Ты вырос плохим мальчиком. Погляди: ты испортил мне ножку. Ты закинул под кровать мое ушко. А где, объясни, дорогой, мои два пальчика? Ах, ты раздавил мизинчик, он приклеился к подошве твоего ботинка! Ай-яй-яй, Томми. Наказание – исправит плохого мальчика.
Рев пилы в твоих руках подскажет, как выбраться из этого дерьма.