Снег, газ и стальные трубы. Мед из одуванчиков (А. И. Марченко-Калашников, 2017)

Мед из одуванчиков

Костя Соловьев, наладчик лет двадцати восьми, стоял в столовской очереди. Он немного опоздал на обед и не успел пристроиться к своей бригаде. Сейчас бригада, сидя за столом, с удовольствием уписывала фирменный столовский гуляш из ребер какого-то доисторического зверя и вовсю потешалась над Костиной неудачей. Костю угораздило влипнуть в очередь после монтажников генподрядчика, и он получил на этом деле максимум удовольствия. Монтажники подходили большими группами и становились перед Костей. Он простоял в очереди полчаса, а она только увеличилась. Костя злился и краснел. Только присутствие девушки, которая стояла после Кости, мешало ему высказать свое мнение о монтажниках, а заодно и о генподрядчике. Мнение, надо прямо заметить, было не очень высоким, а если заметить еще прямее, то вообще ни в одни цензурные ворота не лезло, и присутствие девушки сдерживало Костю от некрасивого поступка. Костя только кипятился, но молчал.

Однако же, как известно, всем занятиям, даже самым неблагодарным, приходит конец. Костя поставил на поднос половинку фирменного борща из свежемороженой картошки, фирменный гуляш, пародию на чай и положил пару кусков бело-серого хлеба. Он уже было раскрыл рот, чтобы высказать мнение об этих деликатесах, но сзади в очередь к своей подруге подошла еще одна девушка, и Костя снова раздумал говорить. Девушка, это тоже необходимо отметить, была очень симпатичной и Косте нравилась. Он знал, что ее зовут очень просто и красиво Машей и она работает в техотделе инженером. Познакомиться как-то не представлялось случая, но в техотдел ноги заносили Костю гораздо чаще, чем требовалось для нужд пусконаладки. Девушка это заметила, и Костя уже не однажды ловил на себе ее лукавые взгляды. Тем не менее случая познакомиться не было.

Костя поздоровался, получил в ответ лукавое «здравствуйте», взял свой поднос и сел за свободный стол. Минуты через две к нему подошли обе девушки, и Маша спросила:

– У вас не занято?

Костя от неожиданности поперхнулся борщом, но, как и подобает опытному Дон Жуану, да и вообще культурному ленинградцу, быстро овладел собой и учтиво предложил:

– Свободно. Садитесь, пожалуйста. Очень приятно.

Маша улыбнулась, села и сказала:

– Спасибо, мне тоже очень приятно.

Она посмотрела на Костю, и в ее взгляде опять-таки сверкнули лукавые искорки. Костя несколько смешался.

Первое и второе съели при гробовом молчании. Костя мучительно искал тему для разговора и не находил. Маша бросала на него осторожные взгляды. Приступили к чаю, и тут Маша достала из сумочки баночку с чем-то очень похожим на мед.

– Хотите попробовать? – предложила она Косте.

– А что это?

– Вы попробуйте, а потом скажите.

Костя согласно кивнул, взял чистую столовую ложку (чайных в столовой не водилось) и запустил ее в баночку. Достал тягучую жидкость и осторожно попробовал.

– Ну и как? – спросила Маша.

– Мед, только с каким-то странным привкусом. Никак не пойму, что за вкус.

– И не поймете. Это мед из одуванчиков.

– Как это? Пчел специально дрессируют, что ли?

– Да нет же. Из лепестков одуванчиков варится такой вот мед.

– Одуванчиковый мед? Из классики я знаю о вересковом меде. Но святая тайна верескового меда, насколько мне известно, навеки похоронена на дне моря.

Костя на короткое время напряг память и продекламировал:

– Мед из одуванчиков, – продолжил Костя, – это что-то новое. Тоже какая-нибудь тайна?

– Почему же тайна? – рассмеялась Маша. – Никакой тайны нет. Собираются одни цветки одуванчиков, потом варятся.

– И много их нужно?

– На литровую банку примерно четыреста штук.

– Так много? И вы их все сами собирали?

– Конечно же, сама.

Маша, очень довольная тем, что у них с Костей начался хоть какой-то разговор, подробно рассказала о том, как и когда она собирала одуванчики. Костя, тоже безмерно довольный диалогом, внимательно все выслушал. Улыбки засветились на лицах Кости и Маши, начавшийся разговор обещал закончиться не скоро. Костя, чтобы его продлить, уже полез в карман за авторучкой, дабы записать рецепт одуванчикового меда, но идиллии был положен конец.

В раскрытых дверях столовой появился еще один наладчик – старший инженер-электрик Леша Петров. Леша внимательно осмотрел столовую, высмотрел в полутьме Костю и заорал на весь зал:

– Костя, что ты там расселся? Тебя срочно вызывают в штаб строительства.

Костя мигом проглотил чай, извинился перед Машей и выбежал из столовой, даже забыв назначить свидание.

До штаба строительства было метров триста. Пока Костя и Леша легкой трусцой бежали по дороге, Костя мечтал. У него, как у начинающего литератора, члена одного из литературных объединений, в голове складывался поэтический образ. Образ был примерно такой: молодая красивая девушка ходит по лесной полянке и собирает цветы одуванчиков. Девушка, возможно, поет какую-нибудь лирическую песню, а перед глазами у нее стоит образ молодого симпатичного человека. Потом девушка дома на кухне, которая блистает чистотой и свежей краской, а также сияет посудой, варит мед из одуванчиков (рецепт можно опустить, все равно не успел записать). Вечером девушка приглашает к себе в гости любимого и преподносит ему на блюдечке свежесваренный одуванчиковый мед. Молодой человек берет из любимых рук блюдечко и целует кончики пальцев. Далее…

Далее Костя продумать не успел. Он заметил, что они пробежали уже двести метров и пора переключиться на то, о чем взахлеб ему рассказывает Леша. Поэтический рассказ он обязательно напишет сегодня вечером после работы, а сейчас все силы – производству.

Леша, перекрывая хрумканье снега на сорокаградусном морозе, громко хохоча, говорил:

– Ты понимаешь, он летит! Через полчаса будет здесь. Тут его, конечно, никто не ждал. Все за головы схватились. Генподрядчик уже поседеть успел, сейчас ему будет ценный приз за сорванные сроки строительства.

– Кто летит? – деловым тоном спросил Костя.

– Ты что, совсем обалдел? – удивился Леша. – Я тебе уже раз десять сказал: заместитель министра летит. Понимаешь, он летел на вертолете куда-то по своим делам, а кто-то из его свиты возьми да и скажи ему: вон там компрессорная станция строится. Он, естественно, вспомнил и сказал, что эта станция по отчетам уже пускается, и у него появилась идея посмотреть, как мы станцию пускаем. Дал команду летчику, и тот завернул вертушку в нашу сторону. А что мы ему покажем, я не знаю. Станцию еще достроить надо, а потом пускать. Генподрядчика, который по документам уже все давно построил, буквально чуть ли не из петли вынули, до того он обрадовался этой неожиданной министерской экскурсии.

– Правильно, так их всех, строителей. Они, наверное, по совместительству еще и вредителями работают, – обрадовался Костя, и на его лице отразилась вся гамма чувств наладчиков, которым строители из века в век пытаются всучить недостроенные объекты.

– Смотри, как бы и нам чего не перепало, – предупредил Леша. – Огребем сейчас кучу пряников, потом долго переваривать будем.

– Не боись. У нас еще ни одного акта о приеме в наладку не подписано. С нас спрос маленький.

Так, с разговорами, захлебываясь морозным воздухом, они добежали до штаба строительства.

Штаб строительства, как и во всех временных поселках, представлял собой солидных размеров передвижной вагончик на полозьях. Внутри находились два-три телефона и огромный, сколоченный из слегка оструганных досок стол, вокруг него стояло несколько длинных скамеек примерно из таких же досок, но уже несколько отшлифованных брюками множества сидевших за этим столом людей. Это и было местом совещаний, а также полем брани в прямом смысле этого слова. В центре за столом сидел начальник треста – генподрядчик. Вид у него был ошарашенный. Рядом с довольным выражением лица стоял начальник линейно-производственного управления, то есть заказчик, и не спеша, упиваясь своим превосходством, перечислял:

– Сделаешь за два дня ремонт скважины, потом доделаешь гараж, переведешь котельную на газ…

Генподрядчик делал пометки в блокноте и согласно кивал головой. Костя понял, что заказчику удалось надавить на генподрядчика, и он заставляет его устранять недоделки. Интересно, какой ценой это удалось заказчику, что он пообещал? Начальник ЛПУ увидел Костю и тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Включишь маслонасос на какой-нибудь машине.

– А это еще зачем? – удивился Костя.

– Покажем заместителю министра, что ведем прокачку машины маслом.

– Вот уж дудки, – не согласился Костя. – Я еще ни одного акта в наладку не подписал, недоделок много. С какой стати я стану втирать очки заместителю министра?

– Если включишь насос, – пояснил начальник ЛПУ, – то получится, что ты вроде бы принял хотя бы одну машину в наладку. Пусть ты даже официально акт не подписал, но у нас уже будет что-то крутиться. А если ничего не будет, то его с работы снимут.

Он указал на генподрядчика. Тот согласно закивал головой.

– Я уже под это дело, – хохотнул начальник ЛПУ, – заставляю его почти все строительные недоделки устранить. Видишь, какая польза от того, что ты включишь один маслонасос?

– А мое какое дело? – не согласился Костя. – Пускай увольняют. Поставят другого, тот, может быть, получше к своим обязанностям относиться будет, а не рапортовать о липовой сдаче станции в наладку. Как получать коэффициент к зарплате один и семь, мы тут все молодцы. А как станцию до ума доводить, тут и нету никого.

Генподрядчик поднял глаза, усталым взглядом посмотрел на Костю и спросил тоскливым голосом:

– Что тебе сделать вне очереди и побыстрее?

– Станцию достроить, и больше мне ничего не нужно.

– Как это «не нужно»? Ты руководитель пусконаладочной бригады или… или… кто?

Генподрядчик хотел в конце своего вопроса ввернуть одно словечко, но вовремя вспомнил, что он сейчас не совещание проводит, и от словечка воздержался.

– Что вы можете мне сделать? – пожал плечами Костя. Генподрядчик был почти вдвое старше его, и Костя говорил с ним на вы. – Я здесь человек временный, мне ничего не нужно. Вы мне что, золотой унитаз в гостинице поставите?

– Пойдем поговорим, – предложил генподрядчик.

Они отошли в угол вагончика и о чем-то вполголоса заговорили. Руководители разных служб и подразделений, собравшиеся для встречи высокого начальства, с интересом наблюдали за их разговором. Генподрядчик показал Косте два пальца. Костя отрицательно затряс головой и показал шесть. Генподрядчик скривился и показал три. Костя не согласился и показал пять. На четырех пальцах сошлись и ударили по рукам. Собравшаяся публика весело захохотала, народ прекрасно понял, о чем был разговор и как договорились противные стороны.

– Хорошо, – сказал Костя, – насос я включаю. Будем включать на первой турбине?

– На первой еще насоса нет, – раздался из публики чей-то саркастический голос.

– Может, на второй?

– На второй масла нет, – пробасил кто-то.

– А на третьей?

– На третьей масляный коллектор разобран. Включи, получишь масляный фонтан, – прокомментировал все тот же саркастический голос.

– Включай четвертую, там все есть. Я вчера проверял, – сказал генподрядчик.

– Хорошо, – согласился Костя и выбежал из вагончика.

Он быстро нашел Лешу Петрова и своего инженера-киповца Женьку Коваленко и показал им те же четыре пальца. Ребята присвистнули и с довольным видом побежали на турбину. Женька быстро подключил телефон к двум проводам, идущим в операторную, и Костя провел короткий инструктаж своих подчиненных:

– Ребята, прогоняем всех слесарей, чтобы ничего не напутали, работают одни инженеры. Ты, Леша, стоишь на щите в операторной и ждешь команды на включение насоса. Ты, Женя, стоишь на турбине, ждешь, когда появится высокое начальство, и наблюдаешь за мной. Я буду идти рядом с заместителем министра, если махну рукой вот так, то даешь по телефону Леше команду на включение насоса. Вопросы есть?

Вопросов не оказалось. Быстро проведенная репетиция, в которой роль заместителя министра играл случайно подвернувшийся слесарь из монтажников, куда-то тащивший на себе баллон с кислородом, показала правильность Костиной отмашки, Женькиной команды, Лешиного включения и верную работу насоса, который сразу же заполнил машинный зал своим мощным «у-у-у», создавая тем самым видимость серьезной работы наладчиков.

Все сработало, только Леша пожаловался, что какой-то дурак из монтажников повесил на щит третьей машины такую большую табличку: «Не включать. Работают люди», что она закрывает кнопку включения насоса на четвертой машине и ее приходится снимать во время включения.

Костя на Лешины сетования не обратил никакого внимания, потому что с улицы уже доносились гудки нескольких автомобилей. Он выбежал из машинного зала и побежал к автобусу, в котором сидел начальник ЛПУ. Автобус тронулся, и вслед за ним покатила кавалькада из нескольких уазиков.

– Ты что так долго пропадал? – проворчал начальник ЛПУ.

– Проверял всю систему, чтобы не было осечки.

– Ну и как?

– О-кей.

Кавалькада подъехала к временной вертолетной площадке. На лицах встречающих появилось кислое выражение. На площадке, растопырив во все стороны свои огромные лопасти, сидела громадина Ми-6. Четыре каких-то человека не спеша выгружали из него матрасы, кровати, мешки с картошкой, тюки со спецодеждой и запасные части к турбинам. Рядом стоял командир вертолета и, покуривая, равнодушно смотрел за их ленивыми движениями.

Начальник ЛПУ вышел из автобуса; четверо немного прибавили прыти. Начальник спросил у командира экипажа:

– Груз большой?

– Под завязку.

– И сколько будете разгружаться?

– Такими темпами – часа полтора.

– Вам нужно срочно улетать. Сюда летит заместитель министра, и нам просто некуда посадить его вертолет.

– Ну и что? Это чей заместитель министра? Ваш, газпромовский. А у меня другое министерство, там у нас свой заместитель министра.

Вертолетчик, конечно же, шутил, но по его непроницаемому лицу было никак не определить, шутит он или нет.

– Вам нужно улетать, – сказал начальник ЛПУ голосом, в котором звучал металл.

– А вы, простите, кто? – полюбопытствовал вертолетчик.

– Начальник местного ЛПУ.

– Отлично. Давайте еще людей, они разгрузят вертолет, и я сразу же улечу. Ни минуты лишней не останусь.

Начальник ЛПУ понял, что спорить бесполезно (впрочем, он об этом и раньше знал: межведомственные препоны), и окинул взглядом вертолетную площадку, высматривая подмогу. На глаза попались только люди, сидящие в машинах. Начальник быстро собрал всех руководителей в кружок, объяснил ситуацию, и работа закипела.

Когда Костя вдвоем с главным инженером ЛПУ тащил очередной ящик с сапогами, над тайгой послышалось «пыр-пыр-пыр», и скоро из-за верхушек сосен вынырнул раскрашенный в газпромовский фирменный попугайский цвет новенький Ми-8. Вертолет блестел свежей краской, и его квадратные иллюминаторы указывали на его неоспоримую принадлежность к пассажирской авиации, то есть к той, которая в своем фюзеляже носит нормальные авиационные кресла – не в пример вертолету с круглыми иллюминаторами. Круглые иллюминаторы говорят о том, что вертолет принадлежит к грузопассажирской авиации, а это значит, что люди сидят вдоль бортов на длинных откидных скамейках и рискуют в любую минуту быть придавленными грузом, который обычно горой навален посреди вертолета.

Вертолет с заместителем министра на борту сделал несколько кругов над площадкой, отчего энергия работающих утроилась. Вдруг он резко взял в сторону и стал куда-то снижаться.

– Куда это он? – удивленно спросил Костя у главного инженера ЛПУ.

– На бетонную вертолетку, – машинально ответил тот.

– А разве такая есть? – еще раз удивился Костя.

– Есть в проекте. Она еще не сделана, – сказал главный инженер. – Чего его туда понесло? Там же еще никто не садился.

– По отчетам она уже сдана в эксплуатацию, – пояснил хриплым от волнения голосом стоящий рядом генподрядчик и застыл с выражением безысходности на лице.

Все бросили работу и стали с тревогой прислушиваться к звукам, слабо доносящимся со стороны бетонной вертолетки. Идея с потемкинской деревней грозила провалиться в самом начале. Попробуй потом докажи, что в твоем хозяйстве все в порядке, если у тебя разбился вертолет с большим начальством на борту. Было слышно, как летчик несколько раз менял режим двигателя, но потом сбросил обороты. Вертолет вроде бы сел и вроде бы без особого грохота. Есть, оказывается, и в наше время летчики-асы.

Как потом рассказывал местный охотник-хант, промышлявший с двумя собаками в районе бетонной вертолетки по причине огромного количества никем не пуганной там дичи, из вертолета, висящего примерно в метре над землей, выпрыгнул какой-то человек в авиационной форме (надо полагать, техник вертолета) и, проваливаясь до пояса в снег, долго искал твердое место. Командир экипажа сквозь стекло вертолета пальцем указывал ему направление. После этого вертолет опустился.

– Далеко до этой вертолетки? – спросил Костя.

– Три километра по прямой, – облегченно вздохнув, сказал генподрядчик, но тут же у него на лице появилось озабоченное выражение, и он почти побежал к своему «УАЗу».

Остальные тоже побежали к машинам.

По вдрызг разбитой дороге, которая к тому же шла не по прямой, а вкруговую, оказалось километров шесть. Машины пронеслись на максимальной скорости, но это заняло довольно много времени.

По крайней мере людям, прилетевшим в вертолете, этого времени вполне хватило, чтобы оценить преимущество самолета перед вертолетом. Вертолет хоть и смог сесть не на аэродром, а черт его знает куда, даже без нормальной площадки, но в его конструкции оказался очень существенный минус. И этот минус при сорока градусах мороза на улице оказался очень большим. Дело в том, что у самолета обогрев салона работает даже при выключенном двигателе, а о вертолете это сказать никак нельзя. Сама же вертолетная коробка остывает за пять минут. Когда подъехали машины, люди у вертолета уже дрожали от холода, и только их огромный авторитет не давал им подпрыгивать на месте или бегать вокруг вертолета, стоящего несколько косо.

Заместитель министра, садясь в поданную машину, сказал начальнику ЛПУ недовольным тоном:

– Да… У вас здесь и температура.

– Что поделаешь, природа у нас такая, – оправдался в ответ начальник ЛПУ.

– Природы больше нет, – сказал заместитель министра, – осталась одна среда обитания, – и захлопнул дверь машины.

Заместители министров, кроме того что они талантливые организаторы, как хорошо известно их подчиненным, делятся на кабинетных работников, на любителей командировок, энергичных организаторов, прекрасных хозяйственников, идеологов и так далее. Этот заместитель министра был инженером. Он не спеша шел по компрессорной станции, на которой трудовая деятельность кипела, как в муравейнике, и задавал начальникам служб очень точные вопросы. Начальники служб сразу почувствовали, что имеют дело с профессионалом, практического инженерного опыта у которого гораздо больше, чем у любого из них, и давали откровенные ответы. На генподрядчика было жалко смотреть. Шило, которое он пытался спрятать в мешке, так и лезло наружу.

Когда очередь дошла до наладчиков, Костя бодро отрапортовал:

– Ведем прокачку маслом турбоагрегата номер четыре.

– Да? – сказал заместитель министра, и на его каменном начальственном лице отобразилось что-то вроде удивления.

Костя утвердительно закивал головой, но на душе у него заскребли кошки. Заместитель министра повернулся и пошел в машинный зал, дабы убедиться в справедливости Костиных слов. Костя заспешил рядом.

Леша Петров, который стоял в операторной у электрощита и очень волновался, глядя в окно на процессию, подошел поближе к щиту и весь превратился в слух, ожидая команды по телефону. Чтобы не терять ни секунды, он снял со щита номер три табличку: «Не включать. Работают люди», прикрывающую собой кнопку включения насоса четвертого агрегата, и повесил ее себе на левую руку. С минуту он весь дрожал от огромного внутреннего напряжения и краем глаза смотрел в окно. Наконец по телефону раздалось долгожданное Женькино «включай». Леша глубоко выдохнул и нажал на кнопку включения маслонасоса номер три. Поскольку команды на выключение не ожидалось, он повесил телефонную трубку на щит, а сам подошел к окну и стал наблюдать за дверью машинного зала.

С огромным удивлением Леша заметил, что эффект был произведен самый неожиданный. Из машинного зала поодиночке и группами стали выскакивать залитые маслом люди. Предпоследним вышел заместитель министра. Костя Соловьев, как и положено капитану тонущего корабля, покинул машинный зал последним. Масло по нему текло ручьем. Леша со скрипом сообразил, что происходит совсем не то, а масла в машине целых шесть тонн, выключил насос и пошел послушать, о чем говорят.

– Почему включили насос на третьей машине? Там же коллектор разобран! – кричал на Костю Соловьева начальник ЛПУ.

Костя только хлопал глазами, беззвучно, как рыба, шевелил губами и пожимал плечами. Под ним на снегу уже образовалась солидная масляная лужа.

– Какой дурак включил насос?! – продолжал шуметь начальник ЛПУ.

После этих слов Леша Петров окончательно понял, что в запарке перепутал щиты управления, и решил, что самый лучший выход для него – смешаться с промасленной толпой. Он тоже возмущенно зашумел:

– Кто включал насос?!

Но Леше быстро дали понять, что не на тех нарвался. Здесь были достаточно умудренные люди. Кто-то взял Лешу за локоть левой руки и повернул его так, чтобы все получше рассмотрели. Леша в горячке забыл снять со своей руки огромную табличку: «Не включать. Работают люди». Да и своим непромасленным видом он резко отличался от всех остальных.

– Все ясно, – громко констатировал генподрядчик, – наладчики.

Заместитель министра, ни слова не говоря, сел в машину. Сразу вслед за ним захлопали двери остальных машин и зашумели моторы. Минут через двадцать над тайгой разнеслось вертолетное «пыр-пыр-пыр» – насквозь промасленная комиссия полетела делать оргвыводы.

Только после этого в дверях машинного зала показался Женька Коваленко. Как потом утверждали очевидцы, Женька поначалу очень испугался масляного фонтана, совершенно неожиданно ударившего из третьей машины, и, что-то крича по телефону, спрятался. Но потом вдруг решил проявить героизм и грудью ринулся на масляную струю толщиной в человеческую руку и давлением в шесть атмосфер, пытаясь ее заткнуть. Именно после этих его отчаянных действий масло и попало на министерскую комиссию, до этого струя била совсем в другую сторону.

О том, что произошло в штабе строительства после отлета заместителя министра, лучше умолчать, потому что все равно никто не поверит.

Вечером удрученные наладчики собрались в своем гостиничном номере. Гостиничный номер представлял собой обычную квартиру на втором этаже финского дома. В этой квартире жили шесть наладчиков. Сейчас в номере было пять человек, шестой член бригады ушел, как всегда, по своим делам.

После длительного отмывания в ванной от турбинного масла и довольно скудного холостяцкого ужина наладчики занялись своими делами. Четверо уселись за стол в самой большой комнате и стали играть в преферанс. Костя ушел на кухню и, стараясь не слушать изрядно перефразированное знаменитое чеховское «так его же за это канделябром», громко раздававшееся в соседней комнате, попытался сосредоточиться и заняться рассказом. Сделать это было довольно сложно. Мысли перескакивали с лирического рассказа на министерскую комиссию и скандал в штабе строительства. Настроение было препаршивейшим. Не помогало даже воспоминание о тех четырех пальцах, на которых сошлись с генподрядчиком.

Костя огромным усилием воли взял себя в руки и заставил настроиться на лирический тон. Первым делом он подобрал прообразы действующих лиц. Прообразом героини будет, конечно, красавица Маша из техотдела. В прообразы главного героя он, немного подумав, назначил себя. А в самом деле, чем он не герой лирического рассказа? Молодой, энергичный, с высшим образованием, не женат, внешность… впрочем, внешность в рассказе легко изменить. Время и место действия он уже наметил, когда бежал от столовой до штаба строительства. Название рассказа он придумал почти сразу же. По аналогии с «Вересковым медом» у Стивенсона он дал своему рассказу название «Одуванчиковый мед». Поэтическую глубину образов Костя решил передать через внутренние переживания героев и их мысли друг о друге. Он еще раз сосредоточился и начал писать в блокнот.

«По лесной полянке, покрытой ярко-желтыми цветами одуванчиков, ходила стройная девушка с лукошком. Девушка вполголоса напевала песню, собирала цветы одуванчиков, но мысли ее были далеко. Она думала о том, что в их небольшой поселок на строительство газокомпрессорной станции приехала бригада наладчиков. Руководителем бригады был молодой, высокого роста, очень симпатичный инженер. Что ей больше всего понравилось в этом совершенно незнакомом человеке? Его густые вьющиеся светлые волосы, голубые глаза…»

– Ты ничего не видел? – услышал над собой Костя чей-то взволнованный голос.

Увлекшись рассказом, Костя отключился от посторонних шумов и совершенно не слышал, как хлопнула входная дверь и к нему на кухню с великим грохотом ввалился взвинченный до последней степени главный инженер дирекции.

– Что я должен был видеть? – спросил Костя, постепенно возвращаясь из заоблачных высот лирического рассказа на грешную землю.

– Ну люди, ну сволочи, воры проклятые! – нервно бегая по кухне, рассыпался эпитетами главный инженер.

Костя посмотрел на его мелькающие туда-сюда драные джинсы и окончательно пришел в себя.

– Кто? Что случилось?

– Так ты ничего не видел?

– Да объясни же, в конце концов, что случилось!

– Понимаешь, – яростно начал главный инженер, – я привез в поселок два ящика с немецкими кондиционерами. Машину поставил как раз у вас под окнами и пошел искать подъемный кран. Возвращаюсь с краном, а обоих ящиков нет. Украли! Ворье проклятое! И как сумели, когда успели? За каких-то пятнадцать минут украли оба ящика, а они каждый по две тонны весят!

Главный инженер выглянул в окно, кого-то там увидел и, громко крича, побежал на улицу. Костя с минуту осмысливал сказанное, потом представил себе вора, удирающего с двухтонным ящиком в руках по глубокому снегу от главного инженера, и на него нашел приступ гомерического хохота. Нахохотавшись всласть, Костя вновь сосредоточился и дописал к последнему предложению: «…его голубые джинсы». Так незаметно в лирический рассказ просочилась совершенно посторонняя вещь – джинсы главного инженера дирекции, человека совсем не лирического и от поэзии далекого.

Костя продолжил дальше: «А может быть, ей понравилось, что он легко разбирается в такой сложной технике, как газоперекачивающая станция, или…»

– Пишешь?! Что ты там пишешь? – раздался над Костей голос Леши Петрова.

Леша, видно, устал от преферанса, вышел на кухню попить водички и наткнулся на творящего Костю.

– Какое тебе дело до того, что я пишу?

– Какое мое дело?! Ты, наверное, докладную в Ленинград пишешь! Пишешь, что это старший инженер Петров по ошибке включил маслонасос на третьем агрегате и облил маслом министерскую комиссию. Заложить хочешь?! Только попробуй, я сразу же напишу, что ты, как руководитель бригады, заставил меня включать насос на не принятом в наладку оборудовании.

– Леша, ты дурак от рождения или временно обалдел? – спросил Костя.

– Что?! – взревел Леша и грудью пошел на Костю.

Костя тоже выпятил грудь и двинулся вперед. На звуки скандала из соседней комнаты прибежали остальные наладчики и долго разнимали вошедших в раж петухов. Было сказано много разных слов, девяносто девять процентов из которых приводить нельзя по причине их слишком уж большой весомости, а оставшийся один процент приводить просто бессмысленно, он все равно ничего не объяснит. В конце концов Леша сказал: «Пиши что хочешь, но чтобы моей фамилии там не было». На что Костя потряс над головой блокнотом и заявил: «Тебе слишком много нужно сделать, чтобы сюда попасть». На том и порешили.

Леша вспомнил, что уже половина первого ночи, и отправился спать, а Костя, не успев как следует остыть от скандала, сгоряча дописал к последней строчке: «…его крепкие, сильные мускулы», после чего задумался. Рассказ не шел. Костя нервно походил по кухне и тупо посмотрел на написанное, плохо понимая смысл строк. Какая уж тут, к черту, лирика после всех этих передряг? Тут впору эпосом заняться или эпистолярным жанром и в самом деле докладную написать.

Костя огромным усилием воли взял себя в руки и вновь сосредоточился. Смысл написанного стал доходить до него, и уже повеяло лирикой, как дверь на кухню открылась, и на пороге показался Женька Коваленко. Он несколько секунд молча смотрел на Костю, потом со знанием дела спросил:

– Повесть или рассказ?

– Рассказ, – сознался Костя.

– И хорошо платят?

– Разве в этом дело?

– А в чем же?

– Ты спроси у любого литератора, и он тебе ответит, что деньги не самое главное. Главное – выразить себя: свои мысли, свои чувства, свою точку зрения.

– Это уж как сказать, – не согласился Женька. – Если бы деньги ничего не значили, ты бы, наверное, сидел в Ленинграде, а не болтался по северу, по компрессорным станциям. Здесь коэффициент к зарплате один и семь, вот ты здесь и сидишь. Добровольно, да еще и без денег, на этот курорт никто не поедет. И покажи мне, где ты видел литератора, для которого деньги не самое главное? Нет таких.

– Да хотя бы у нас в литературном объединении, – не сдался Костя. – Там все такие.

– Интересно, – саркастически фыркнул Женька. – Чему вас там учат, как правильно жить?

– Там не учат, как жить правильно, – начал свирепеть Костя от всех этих пустопорожних разговоров. – Там тебе популярно объяснят, что живешь ты неправильно и пишешь тоже неправильно. А как нужно делать правильно, тебя учить никто не станет.

– Да? Интересно, а какое такое самовыражение? Что ты можешь такого выразить, чтобы я этого без тебя не знал? Или, к примеру, что ты можешь сделать такого, чего я от тебя никак не ожидаю? Вот…

Женька договорить не успел. Костя схватил его за шиворот и выбросил из кухни. После нешуточной борьбы с тяжеловесом Лешей для Кости справиться с худосочным Женькой было парой пустяков. Женька, который, естественно, никак не ожидал от Кости подобных действий, пролетая по коридору, что-то пискнул о сумасшедших писателях, но вернуться побоялся. Костя сел за стол и дописал: «…или его хорошая зарплата».

С лирикой дело пошло совсем туго. Костя понял, что нужно немного расслабиться, потом сосредоточиться, и поставил на электроплиту чайник. Примерно в час ночи, когда все уже спали и никто не мешал творчеству, Костя сосредоточился и, старательно смакуя, выпил стакан чая. Он попытался воскресить в памяти вкус одуван-чикового меда, который попробовал в столовой вместе с чаем. Чай был похож, примерно та же столовская бурда, но вкус меда долго не восстанавливался. Костя вновь сделал над собой усилие, и во вкусе чая появилось что-то неуловимое. Костя пришел в лирическое состояние и написал: «А может быть, она подумала о…»

В окно громко постучали. Костя непонимающим взглядом посмотрел в том направлении и увидел за стеклом человеческое лицо. На втором-то этаже! Костя потряс головой, чтобы убедиться, что это не привидение. Привидение не пропало, а энергично стало делать знаки рукой, открывай, мол. Костя присмотрелся и опознал по покрытым инеем усам шестого члена пусконаладочной бригады Витьку Макарова. Костя открыл окно, и Витька ввалился на кухню.

– Во как хорошо, – сказал Витька, – а то я уж думал, что на улице ночевать придется. Вахтер в гостинице мне еще в прошлый раз сказала, чтобы так поздно не приходил, она меня впускать не станет. А на улице уже за сорок. Смотрю, у нас свет горит. Я по водосточной трубе забрался и давай в окно стучать. Это хорошо, что ты не спишь, только непонятно, чем занимаешься. Я раз пять стучал, а ты не слышишь.

Костя потихоньку начинал злиться и смотрел на Витьку как на врага народа.

– Здорово. У тебя и чай горячий есть, – потирая руки от удовольствия, сказал Витька.

Он налил себе чаю в Костин стакан и, с наслаждением причмокивая, стал пить. Костя с ненавистью смотрел, как он макает в стакан свои обмерзшие сосульками усы. Вкус одуванчикового меда вновь куда-то пропал.

– Где тебя носило? – с раздражением просил Костя.

– У-у-у, какая женщина, – Витька сладострастно закатил глаза.

– Это твоя Верка, что ли?

– Нет, не Верка.

– Уже другая? Где ты их только берешь?

– Знаешь, как они на ленинградцев бросаются? И уговаривать не нужно.

– Так оставался бы у нее, а не шастал по ночам и не мешал бы людям, – разъярился Костя.

Он злился, что из-за разных производственных неурядиц, картежников, болтунов и гуляк пропадает такой хороший рассказ.

– Нет, начальник, у нее сегодня долго оставаться никак нельзя было, – хохотнул Витька, – можно было нарваться.

В коридоре послышалось щелканье замка, и открылась входная дверь. На пороге кухни появилась вахтер гостиницы. Она грозным взглядом окинула помещение, указала пальцем на Витьку и произнесла:

– Тебя я предупреждала, чтобы по ночам не ходил? Теперь ты через окно залез. Завтра пройдешь к директору гостиницы. На выселение.

Она перевела свой указующий перст на Костю и продолжила:

– Ты тоже завтра к директору на выселение.

– А я за что? – удивился Костя.

– За то, что открыл окно, – объяснила дежурная и ушла.

Костя хоть и понимал, что, пока он станцию не запустит, его даже прокурор отсюда не выгонит, все равно не обрадовался предстоящему разговору с директором. Он выпер Витьку из кухни и попытался еще, на этот раз уже устало, сосредоточиться. Получилось с большим трудом. Он написал: «…его ленинградской прописке». Рассказ остановился окончательно. Костя крепко задумался, решил, что утро вечера мудренее, и отправился спать.

Утром он прочел написанные строки, пришел в ужас от всей этой абракадабры, разорвал исписанные листы и выбросил их к чертовой матери. Костя, кажется, стал понимать, что семена лирического рассказа в этих краях упадут в отнюдь не благодатную почву.

Виталий в полудреме слегка пошевелился, пытаясь поудобнее устроиться на сиденье. Да, Костя есть Костя. Он относится к тому типу людей, из которых оптимизм даже ломом выковырять невозможно. Вот уж воистину любимец судьбы. Все, за что он брался, получалось без видимых усилий с его стороны, как бы само собой. Что бы с ним ни произошло, Костя выходит победителем из любой ситуации. Вот и сейчас живет и процветает. И даже характер за долгие годы ничуть не изменился. Костя органично влился в нормальную жизнь современного руководителя и пребывает сейчас в полной с ней гармонии. У Виталия этот же процесс проходил весьма болезненно, с крупными удачами, неудачами, нервными срывами и даже катастрофами. А вот уж кому действительно пришлось себя ломать, так это Юре Степанову.