Всем, кто разучился СМЕЯТЬСЯ, надо УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ и УЧИТЬСЯ!
Жил-был котёнок.
Он был такой ма-аленький, се-еренький.
И вут этот котёнок любил на балкончик выходить и по балкончику гулять!
Вы-ысунет за дверь свою мордочку, посмотрит, какая там погодка, и скок на перила!
А за ним и все остальные котёнки тоже прыгнут на перила и все гуля-яют, гуля-яют по перилам друг за дружкой. Туда-сюда! Туда-сюда! И смотрят, куда-а соседские кошки пошли, куда-а собаки побежали, куда-а и как люди пошли-гуляют, куда-а машины поехали…
Всё им видно с четвёртого этажа!
И вдруг ни с того ни с сего!.. Ни с того ни с сего:
– Ж—ж—ж—ж—ж—ж—ж!..
Серенький котёнок гулял впереди всех и первым посмотрел, посмотрел направо. Посмотрел, посмотрел налево. Ничего не видит.
Но всё равно! Ни с того ни с сего:
– Ж-ж—ж—ж—ж—ж—ж—ж-ж-ж-ж!..
Котёнок ещё посмотрел, посмотрел… Ничегошеньки не видит!
Но всё равно! Ни с того ни с сего:
– Ж-ж—ж—ж—ж—ж—ж—ж-ж-ж-ж-ж-ж!..
Котёнок ещё посмотрел, посмотрел направо, Посмотрел, посмотрел, посмотрел налево. И вдруг видит: перед его носиком жук вьётся! Хочет его, норовит в нос у-ку-сить!
Ца-ап-цар-рап! Ца-ап-цар-рап!! Вот что он хочет!!!
Котёнок ка-ак лапу под-ня-ял! Ка-ак у-ух сту-укнул жука по носу!
И свалился с перил.
Котёнок приземлился на все четыре лапки. А ни капленьки не больно!
Огляделся.
Посмотрел наверх, не летит ли за ним жук.
Н-н-нет!
– Пап, я тебе сложное скажу. У меня рука стёрлась (устала).
– Пап, а почему у тебя усы растут из носа, а у троллейбуса из спины?
– А ты хотел бы наоборот?
– Не знаю… А как правильно они должны расти? Как растут?
– Поаккуратней слетай с горки на санках. А то нос рассадишь!
– А что, бабушка Нина, разве у меня нос стеклянный?
– Тише, тише. Успокойся, сыне.
– Извини, пап. Я больше не буду раскидывать крики. Больше не буду кричать по-кричачьи!
– Гриша, а почему я Маринку сегодня не видел в садике? Вчера ж была!
– А сегодня мигом заболела!
– Что у неё?
– О-о-о… И горло болит, и нос болит, и… Вся заболела! До ног!
– Кипяток – это кипящий ток? Кип, кип, кип ток?
– Пап, я хочу написать, что я в ванне делал.
– Да пиши.
«Собака, киска, солдат, попугай, мышка, пингвин, петух, рыбка, ослик, динозавр, милиционер, ёжик напускали в ванну воду и мотались в ней, а я только смотрел».
– Не лежи на полу. Простудишься!
– Я ж не головой касаюсь. А касаюсь я желудком. И ещё ногами!
– Слезь со стола.
– Я не мешаю. Я сижу и смотрю, как ты печатаешь.
– А упадёшь нечаянно?
– Нечаянно я не упаду.
– Зачем ты запихнул палец в нос?
– Это не я. Это палец запихнул меня в нос!
– А почему у вас тут на голове нету волоса? Голова очень твёрдая, и волосы отказываются расти?
– У меня в саду двенадцать подругов!
– Кто ж это такие?
– Поля… Полина Маркелова, Чижикова Вика, Паша Казека, Паша Яковлев, Маркелова – фу да Маркелова! – Самира, Гигабанский Мака, Литвинова – летает! – Василиса, Цыганкова Ника, Марков Миша… Воротников… нет… Воротник Димка-шкет… Сегодня я нечаянно забежал в спальню и сразу к Поле. Ты знаешь, спальня у нас общая. Моя кроватка рядом с Полиной. Когда я лягу, её пятки всегда у моего лица. Она уже спала. Я стал щекотать ей пяточки и целовать. Она не хотела просыпаться. Я тихонько подул ей в лицо. Она проснулась наконец и встала. Зарадовалась вся, что я пришёл. Вскочила и стала со мной прыгать! Я даже в паровозик не успел поиграть… Жалко… Пап, напиши… Точка, точка, запиточка. Не налить вам кипяточка? Кипяток – кипячий ток!
– Пап, а зачем луна?
– Ка-ак зачем? Луна светит людям!
– А фонарь кому светит?
– Так фонарь светит в одном дворе. А луна во всем мире!
– Так фонарь честно светит! Пока не перегорит! А луна то за дерево, то за дом спрячется. А потом из-за дома выглядывает и смеётся. То за тучи спрячется насовсем! Хи-ит-рая твоя лунёха!.. И ленивая!
Жил-был Столб.
Он жил один на улице. Совсем один. Ни в гости к соседям, к Столбам, сходить. Ни телевизор посмотреть.
Ску-учно жил.
Зато по праздникам стройный, как папа, и высокий Столб цвёл. Его наряжали и он высоко держал целые гирлянды весёлых цветных огней.
Люди вокруг него смеялись, плясали.
А в простые дни со Столбом оставалась всегда лишь одна Лампочка. Один божий белый огончик. Она была маленькая и всё равно всем светила. Людям, машинам, голубям.
И всем было видно, куда идти, куда ехать, куда лететь.
Но однажды у Столба заболела ножка, и он упал.
Вокруг стало темно и всем стало плохо. Как затемнело, не видели, куда идти, куда ехать, куда лететь.
Скоро Столб вылечил свою ножку. Снова высоко встал на своё место.
И всем стало всё сразу видно.
И все стали весёлые.
Провода дружно обнялись за руки, свернулись в тёплое толстое колёсико и заснули. На антресолях.
Спали они день. Спали два. Спали месяц. Выспали полный год!
Первый проснулся Белый Провод.
Он был маленький. Самый тоненький, самый худенький, самый бледненький.
А проснулся – очень кушать хотел.
Но на антресолях есть было нечего.
Беленький посмотрел в окно и сказал всем Проводам:
– Пойдёмте погуляем хоть!
Провода соскочили с антресолей. Все умылись и пошли гу-у-у-у ля-ять.
Были Провода длиннорослые, изящные, и все обращали на них внимание.
– Я устал гулять, – сказал Беленький.
– Всё ты вечно устаёшь! – засердился Серый Провод. – То устал спать. Теперь устал гулять!..
– Я хочу есть, – захныкал Беленький. – Что ж мы дома все умылись, а ничего не поели?
Все вздохнули. Промолчали.
Они все были взрослые.
А один Беленький был ещё маленький.
– Мяу! – улыбнулся Беленькому Рыжий Провод.
– Гав! – крикнул на Рыжего Чёрный Провод.
– Мяу! Мяу! Мяу! Мяу! – завозражал Черному Красный Провод.
– Сяу! Сяу! Сяу! Сяу! – запередразнивал и Чёрного и Красного Жёлтый Провод.
– Что ты по-китайски мяукаешь? – заругался на Жёлтого Синий. – Тогда ты не мяукаешь, а сяукаешь! И ты не мяука, а сяука!
– А ты!..
– Гав! Гав!! Гав!!! Гав!!!! Гав!!!!! – страшно закричал на всех Чёрный.
И стали все они ругаться. Чтоб не так слышно было голоса голода.
А голод бегал в проводейских животах и сердито рычал.
И тут навстречу Проводам выявился Половник. Он тяжело весил и был кругленький, солидный, счастливый. Как самый главный Полковник.
– Господа! – сказал Половник-Полковник. – Вы чего ругаетесь, как кошки с собаками?
– А разве по нас не видно, чего мы ругаемся? – спросил Красный.
– Видно, видно! Вы такие длинные, худые. Совсем отощалые! И злые. Потому что жутко голодные. А голод не тётка!
– Хотим к тётке! – выкрикнули все разом.
– А на дядьку не согласитесь? – показал на себя Половник. И махнул рукой.
В тот же миг перед ним проявился грома-адный котёл с гречневой кашей.
Всех накормил Половник гречневой кашей с ветчиной. И с молоком.
И Провода сразу подтолстели, подобрели и задумались, как отблагодарить Половника.
Поглядели по сторонам.
Увидали два столба.
Залезли, легли на них, растянулись отдохнуть. А заодно и подхвати с земли Половника. Стали его качать.
Скоро прилетели на провода – кар! – кар! – кар! – Воро-ны.
Перестали Вороны каркать.
А начались жужжанья.
Это Пчёлки прилетели покататься на Весёлых Проводах.
– Жу-жу! Жу-жу! Жу-жу! Жу-жу!..
Кончились жужжанья – начались зузанья.
Это Комарики тоже прилетели покататься на Добрых Проводах.
– 3-з-з-з-з-з-з-з-з-з-э-з-з-з…
Провода весело взлетали и смеялись. И смеялись все. И Пчёлы, и Комарики, и Вороны, и Жуки.
И громше всех был смех Половника. Один раз он особенно высоко взлетел, и из-за дома солнышко пролыбнулось на его круглом лице.
Мимо шла важная дама из высокого о!о!о!о!общества. Звали её Сере… Сереб… Серебрис… Как надо говорить?.. Сере… брысь!.. Ой!.. Сереб-рис-тая Люстра!
Все катались вместе с Проводами.
Люстре это было что-то непонятное. И она так говорит-капризничает:
– Фффыр! Фффыр! Фффыр!..
Но на неё никто не обиделся.
А Половник-Полковник даже позвал её к себе наверх.
На качели.
К Полкану она полетела сразу.
И тоже засмеялась.
Ну кто же не любит гречневую кашу с молоком и с ветчиной?
– Пап, глянь в мою газету. Это чей флаг?
– Португалии.
– Хэх! Странная страна. Поругали!
– Да не Поругали! А Пор-ту-га-ли-я!
– А-а! Поругал И Я? А за что ты её ругал? И сильно ругал? Она обиделась? Или нет?
– Пап, смотри… Спичка горела. Я подул. У меня изо рта выпал воздух и спичка потухла! Спряталась! Испугалась моего воздуха?!
– Пап, все мысли, что я мыслил, мыслил, взяли убежали из головы. Куда они убежали?
– На водопой?
– Не знаю… А как мысли попадают в голову?
– Как и уходят.
– Ну а как? Дырочку делают в голове?
– А не больно? Дырочку делать?
– Может, через ухо?
– А может, через нос?
– Не-ет! Через ухо-перепухо!
Человек –
Зеленый век.
Папа любил надевать на меня красивую косыночку.
И вот однажды раз мы играли с ним в Измайлове в жмурки.
Папа вроде закрыл глаза, прислонился лицом к берёзе, а я на цыпочках побежал за густой куст.
Увидала меня в косынке важная тётя в шляпе и закричала на весь лес:
– Люди! Да кто ж это потерял такую маленькую девочку одну в лесу!?
Я обиделся, что она назвала меня девочкой да ещё такой маленькой, и тоже стал кричать ей, правда, не на весь лес, а так, на половинку:
– Да не девочка я, а вовсю мальчик! Гриша я!!!
– Страховой полис… От страха?
– Папа, а небо круглое?
– Круглое.
– А почему я не видел, как оно закругляется? Зорче смотреть надо?
– Папа, сегодня на участке в садике была в гостях рыжая собака. Овчарка. Собака кусала детей. Дети кусали собаку. Аж шерсть с потрохами отлётывала. Овчарка осталась недовольная. И лысая!
– А сегодня Настечка плакала на всю Россию…
Я топнул, своечкину тень ударил. Тень сломалась, но не умерла. Она умрёт только тогда, когда умрёт человек.
– Наша Земля сильная?
– Сильная.
– Даже сто этажей выдержит?
– Ноль проблем.
– Такая выдержливая наша Земля? Ничего себечки! Ой-ой-о-оечки!..
– Я сегодня четыре часа мяукал в саду! Я же кот!!! Меня все ругали, говорили, что отнесут в подвал или в бассейн, где сегодня завелась крыса.
– Что она там делала?
– Сначала, наверно, бегала по бассейну.
– Может, плавала?
– Сначала побегала, согрелась и стала плавать. А потом затонула. Пришли из нашей группы купаться. С крыской было тесно купаться. Крыску выловили. Стало просторно. И дети полезли купаться. И все стали крысами! А я не стал. Я не купаюсь.
– И купаться не купаешься, и крысой не стал. Кем же ты станешь?
– Сегодня Вичке Чижиковой я сказал, что я вырасту котом. А не папой.
– Жаль. Раньше ты обещал вырасти папой…
– А глупка Чижикова вырастет врачом! Аппендицит ей в руку!
– Иду из сада – авария! Лужа разлеглась во всейную улицу!.. Сегодня была совмещённая погода. Дождь со снегом!
– Пап, наша мама дизельная горилла!
– Ты что куёшь?
– А кто ж она? Утром рано-рано-ранушко убегает на работу. Вечером поздно-поздно-позднушко прибегает с работы. В выходные опять бегом на работу. И бегает, и бегает, и бегает! Как дизель!.. И горит, и горит, и горит!.. Разве она не горилла?!
– Пап, а ты знаешь строителей, кто строил наш дом?
– Нет.
– Я как найду их телефон в справочнике, тебе сразу дам. И ты позвони. Попроси, чтоб они достроили наш дом до ста этажей! И скажи: не забудьте поменять планировку. Чтоб весь дом был наша одна квартира! Это тогда сколько у нас будет пространств? Полная куча!
– Мам, что у меня больше тратится? Язык, когда говорю, или уши, когда слушаю?
– Язык.
– Нет, уши. Я много слушаю магнитофон и мало говорю языком. Я так много слушаю, я так много слушаю, что у меня уши скомкались!
– Почему стрелочка круглого градусника за окном ходит летом поверху, а сейчас понизу?
– Не знаю.
– Да потому что ей холодно! При минус двадцати кто нос задирает?
– Что я кашляю, это называется не кашель, а стукание ртом.
– Сынок, перескажи сказку Льва Толстого «Три медведя».
– А что такое перескажи?
– Вот прочитал? Своими словами расскажи, что читал.
– Можно многими словами?
– Можно.
– «Три медведя»… Написал Лев!.. Лёв!!! Толстый! Одна девочка заблудилась в лесу. И она нашла домик и захотела пообедать. Она пообедала. И ей захотелось спать. Она поспала. Пришли три медведя, её наругали, выгнали и укусили.
– Ой! У меня в мозгах незнамо что поломалось, и всё перепуталось.
– Папа, зачем человеку два уха? Чтоб в одно влетало, а в другое вылетало? Да?
Была перестройка-катайстройка.
Маленькую собачку учили петь-говорить по-новому:
– Мяу! Мяу! Мяу!
А собачка извивалась-извинялась, краснела-синела, вертела хвостиком и говорила по-старому:
– Гав! Гав!! Гав!!!
– Вызвали мне скорого врача… А почему врач не приходит?
– Уколы напильником точит, – отвечает папа.
– А уколы большие?
– С твою руку. Или с мою ногу.
– Чтоб у него все уколы поломались! Или чтоб его встретил Бармалей, отнял все уколы и выбросил на помойку!
– Ты кого из детсадовских любишь девочек?
– Никого.
– А из мальчиков?
– Одного Гришу.
– Но у вас в саду только ты Гриша.
– Вот именно!
– Пап, я хочу на балкон.
– Пойдём вместе.
– Нет. Я хочу без тебя. Чтоб ты мне не мешал. Что мне подастся под руку, то я и запишу на дикто-фикто. Диктофон!
– А Елена Юрьевна говорила, что я хуже злого тигра и хуже злой собаки.
– А почему она так говорила?
– Потому что я всех огорчаю.
– И это будет без конца? Конец твоих огорчений виден?
– Не просматривается, папа.
Мы сегодня с мамой гуляли и брызгались семечками.
– Заправь маечку в штаники, – говорит мне папа. – Что ты такой разболтанный?
– Како-ой?
– Разболтанный.
– От слова болт или шуруп?
– Гайка!
– Гайка-побегайка!
– Папа, а крокодил страшный?
– Страшный.
– Страшнючей, чем ты? – наезжаю в шутку.
– Это дело вкуса. Уточни у мамы.
– Он что хочешь просто проглотит?
– Что хочешь. И просто.
– А в желудке у него всё сломается?
– Всё.
– Тогда пусть съест мой колючий пуховый костюмчик! Чтоб костюмчик всё у него в желудке исколол!
– Ой! Мама, очень высоко ты набрала в ванну воды. Чтоб мои глазки утонули?!
– Пап, а кто выпустил дождик?
– Чёрные тучки.
– А почему они на нас выпускают?
– Понравились мы им с тобой.
– А как дождик ходит?
– Пешком. На белых тонких ножках.
– Дождик на меня накапал. Он баловной?
Я потрогал папкин ус.
– Пап, ты настоящий кот?
– Настоящий.
– Ты усами нюхаешь?
– Ну!
– Чтоб ты совсема правдошно был кот, надо ушки сделать высунутые на лбу. И сделать ещё две лапки с когтями. Чтоб делал цап-царап! Цап-цар-рап!! Ца-ап-цар-рап!!!
– Щенята – собачкины сынки и дочки. Почему дяди и тёти, у которых нету людяных детей, гуляют с собачкиными детями?
– Кого Бог дал, с теми и гуляют, сыне ты мой мудрик.
– А собачки не сердятся, что дяди и тёти гуляют с ихнейской детворнёй?
– Это надо у самих собачек спросить…
Два мальчика маленьких едят котлеты.
– А котлета идёт сначала в горло, потом вот сюда, – показывает один на свой живот, – потом ещё ниже и в ноги?
– И дальше, – уточняет другой. – В тапочки!
– Когда горизонт перестанет отодвигаться от людей? Когда устанет?
– Папа, а зачем у коровки вымя?
– В нём корова носит молоко. Как в сумке.
– А где молоко растёт?
– А ты как думаешь?
– На лугу. Коровка собирает травку. Травка потом в коровке вот перерабатывается, вот перерабатывается, перерабатывается и выходит из коровки молочко. Сразу прямо в пакетах!
Я открыл холодильник. Сунул руку далеко в глубь холода.
– Ну, ты зачем распахнул холодильник?
– Лапоть остужаю! Ой, лапу!
Сегодня едем на смотрины (на вступительные экзамены) в МГУ.
– Пошли почище умоемся.
– Холодной водой???
– Только холодной.
– Я скажу, чтоб холодную воду отключали по утрам!!!
– В войне ножки болтаются. А руки с кулаками отдыхают!
– Мама, что дороже? Уговор или деньги?
– Уговор.
– А если деньги ну о-о-оч-чень большие?
– Пап, а почему человек дрожит?
– От холода… От страха… Ты дрожал когда-нибудь?
– Когда рождался. Мне было холодно. Это я в первый раз дрожал. А потом я ещё тыщу разов дрожал. И с холода, и со страха. Всё совмещённо!
– Сын, я не разрешаю тебе это делать!
– И не разрешай. Я сам разрешусь!
– А почему детсадовская воспитательница Галина Михайловна жалюзи называет жэлюзи? Неправильно же! Откуда она всё это выдавливает? От верблюда? Или из верблюда?
Утром был дождь.
К обеду всё высушило.
– Кругом сушь, а у тебя сапоги по самое некуда в грязи. Где ты лужи находишь?
– Да это лужи меня сами находят! Я их совсемушки не трогаю. Бегу, а они смеются и на меня брызгаются!
– Лужи?
– Ну не я же! Я только в ответ на этих задир брызгаю!..
Играю с мамой в шахматы.
– Мат! – сказала мама.
– Ой! – сказал я, зажал в кулачок штаники и прямой наводкой в туалет. Побрызгать.
Вчера я амкнул у мамы короля, сегодня – мама. Зато у папы я только выигрываю. Я учу его играть в шахматы.
Снова присаживаюсь к столу играть. Пою маме свою сочинилку:
– Разрешите к вам подсесть.
Короля хочу я съесть!
Ничего…
У маленького Гарика мама тоже выигрывала. Но кто стал чемпионом всейского мира?
– Почему ты не спрашиваешь, когда берёшь чужие вещи?
– Некогда. Их надо быстро-быстро взять!
Кухня.
На стене круглые часы с горами в снегу.
Интересно, почему секундная стрелка худая, а часовая – жирная коротулька? Потому что секундная бегает, бегает, бегает! Некогда даже поесть. А часовая шестьдесят минут стоит почти на месте и ест, ест, ест и толстеет, толстеет, толстеет.
Без движения ж!
– Пап, тебя видно не только из космоса, но и с твоей кочки зрения.
– Папа! Ну разве ты не видишь, что я не могу открыть глаза? Ну перестань приставать! Не буди! Не мучайся напрасно… Нет, ты не отец! Ты пума бездомная! Ты не чувствуешь, что ты надо мной издеваешься?!.. Ну ты что, в чужом уме?.. Может, ты и в своём уме, но сошёл с умной дистанции! Ну разве ты не видишь, что я неразбудимый? Ну не приставай же ты к маленьким!.. Несочувственник!
– Пап, а ты знаешь, что самолёты летают в тропосфере?
– Да вот, родненький, узнал от тебя.
– А сверху есть ещё четыре этажа! Стратосфера! Мезо-сфера!! Термосфера!!! Экзосфера!!!!
– Господи! Да куда тебе топать через неделю в первый класс?! Тебя надо сразу на последний курс Сорбонны! В Сорбонну его, в Сорбонну! И боль никуда!
– Да ладно тебе про эту Сор… сорную бонну… Энциклопедию читать надушки!
25 августа 1998. Вторник.
– А во-он пошла интерее-ее-есненькая тётя. Она такая круглая-круглая, что нигде не кончается!
За два дня я получил аж четыре пятёрки. Не цифрой 5, а наклейками.
Очень уж много наклеек.
Прямо звёзды падают в тетради!
– Сын, ну зачем ты снова сказал ты сегодня Ларисе Соломоновне?
– Пап! Я запутался в этих ты-вы!
– Давай распутывайся! Всем взрослым говоришь Вы. Вы!.. Запомнил?
– А родителям?
– Конечно, ты. Как самым близким…
– А учительница разве далёкая?
– Гриш, тебе сколько лет?
– Шесть, Вик.
– А мне семь!
– А-а! Понял, почему ты на год старше. Я учусь в первом бэ, а ты в первом вэ!
В Ясеневе осень.
Что милей бывает?
В Ясеневе осень.
Сердце обмирает.
Из окошка дома —
Золотые дали.
Ничего отрадней
Очи не видали.
Дождь гулял под зонтиком
По радуге весь день.
И вдруг свалился с радуги.
Споткнулся о плетень!
Купил я сапоги бегучие,
Весёлые, знатные, летучие.
Летать орлику над русскими
снегами
И над спесивыми смеяться
холодами.
– Почему математику не до конца сделал? Почему не решил пример 4–0 + 1–7 =?
– Его, па, не надо решать. В учебнике опечатка! Мы работаем в пределах десяти. Значит, пример надо было составить так: 4–0 – 1 + 7 = 10. Я сказал это Ларисе Соломоновне, а она всему классу: «Последний пример нереша-емый. Не решайте! Там опечатка!"
– Григореску! Да ты умней учебника?!
– Никто в классе не заметил. Даже Лариса сама Соломоновна зевнула. Только я как-то сшустрил… Нечаянно…
Девочка Ксюша сказала мне обиду:
– Козёл!
– Сюша, а ты знаешь, что это слово плохое?
– Я не про тебя! Я про настоящего козла!
– А-а… Тогда ты обозналась. По-настоящему я конь! Запомнила?
[1]
– У нас в школе цирк получился.
Папа спрашивает:
– Какой?
– Такой. Ольга Викторовна Госс проверяла английские кроссворды. Я их на переменке выполнил. Ольга Викторовна подошла ко мне, посмотрела на английский кроссворд мой. И сказала:
– Гриш! Чего у тебя буквы такие большие?
– Выросли!
– Чем ты их кормил?
– Овсом.
– Что, ты лошадей любишь? – спросила она.
– Люблю, – сказал я, прождав десять секунд, и: – И-и-и-го-го-го-го-го-го-го!!! – очень громчайшо[2] закрикакал[3] я. По-лошадски![4]
И Ольга Викторовна очень удивилась, но не стала меня ругать. Она осмотрела мой кроссворд. И рядом с обозначением, какая страница, поставила пять. И расписалась. Красно.
И в дневник красной ручкой поставила мне красную пятёрку. И тоже расписалась как там, в дневнике, положено.
16 февраля 19999999999999999 года.
Здравствуйте, дорогая бабушка Нина!
Пишет Вам Ваш внук и поздравляет Вас с 8 Марта! Дорогая моя бабушка, желаю Вам здоровья и счастья!
Бабушка, я Вам пишу самое первое письмо в жизни!!!
Я люблю Вас больше всех!
А ещё я люблю (прямо обожаю) лифт и лошадей!
Ходим с папой в 22-этажные дома. Синие. Заходим в грузовой лифт. Катаемся. Вверх-вниз! Вверх-вниз!
Я живу хорошо! Приезжайте гостить пораньше в мае!
До свиданья!
Бабушка, найдите школу без домашнего задания!
Сейчас у меня гриппозно-мухоморные халтуркины каникулы. А кончатся каникулы – папанька потащит меня на канате вместо лифта в школу!
В этой школе одни муки!!! Походите, пожалуйста, по школам в Гае, в Орске, в Оренбурге, в Нижнедевицке, в Тикси, в Магадане, в Токио, в Мельбурне, в Осло, в Париже, в Рио-де-Жанейро, в Вашингтоне, в Веллингтоне…
Как найдёте мне школу, где нет домашних и классных работ, так мы с Вами туда и поедем. Учиться. Спешите!
Надо найти до окончания мухоморных каникул!
– Пап, а есть не настоящее, а образное выражение выпали глазки?
– А что это означает?
– Это когда не знаешь, что делать. А когда знаешь, что делать, они не будут выпадать.
– Выпали глаза… Гм…Это немножко похоже на выражение разбежались глаза.
– Друг от друга? Они ж далеко друг от друга живут!
– Нет, недалече. Всего-то лишь за горкой носа.
Однажды один мальчик выключил электролампы.
Учитель хотел побить этого мальчика, как вдруг у него выросли крылья, и он вылетел через окно.
А его родители сказали быстро:
– Осторожней, Петя! Расшибёшься!!!
– Да нет! У меня крылья!!! – крикнул Петя.
– Что? Что?! Крылья??!! Зачем они тебе?
– Ух! Для того чтобы в любую секунду вылететь через окно любого класса и улететь от драки, от пристающих. А ещё чтобы не спускаться по ступенькам и не ходить по всей школе, а просто открыть окно…
– Знаю, знаю! – в испуге закричала мама. – Но ты можешь разбиться!!!
…– и спуститься на крыльях, – договорил Петя.
Он снова взлетел на крыльях к третьему этажу, и крылья у него отпали.
Учитель настегал его ремнём, и урок начался хорошо и удачливо.
– Пап, я сегодня схлопотал три пятёрки. Но когда придёт мама, ты скажи ей как убитый:
«Вот… дожили… до светлого праздничка… Наш сегодня в поту добыл ко-ол по поведению. Еле-еле донёс. Ко-о-о-о-л!!!»
«За что?» – обязательно спросит мама.
А ты не спеши отвечать. Дай ей поглубже войти в расстрой. Вздохни и добавь:
«Это ещё не все его громкие успехи. Он ещё две двойки припёр. По мать-и-мачехе и по русскому. Причина одна. Не сделал домашнее задание».
Папа и скажи, как я научил.
Но мама обрадовалась:
– Всё вместе – пять! Отлично!
Мои первые летние каникулы!
Уже на второй день лета я с мамой и папой приехал электричкой в Конаково. Потом ещё немножко прокатились на автобусе.
До Карачарова.
И влетели в санаторий «Мать и дитя».
Тётя в регистратуре сказала:
– Вам номер с видом на лес или на Волгу?
– С видом на Волгу! – быстрей всех крикнул я, и Волга осталась за нами.
Мы быстро занесли вещи в свою комнату, и ещё быстрей втолпились все на балкон. Смотреть свой вид на Волгу.
В просветах между ветками тяжёлых сосен далеко сверкала вода.
Я первый раз видел Волгу.
Она была широкая и длинная.
Мы умылись, немножко посидели и засобирались провожать папу. Раз папа был у нас ни то ни сё – ни мать ни дитя, – то ни под каким видом ему нельзя было дольше здесь и оставаться. Привёз своих и учаливай!
Мы пошли провожать его до автобуса.
Было тихо, тепло.
Вдруг папа погрустнел.
Погрустнела за ним и мама.
Я посмотрел, куда они смотрели, и тоже заогорчился.
За канавкой с водой бугорок окашивал дедушка. Он был старенький. В такой же старенькой одежде. И по лицу ручьился пот.
У дедушки была всего одна рука. Как он косил одной рукой? Наверно, подумал я, одной руке трудно и невесело без подружки, без второй руки?
Второй руки у дедушки не было.
Так прямо сказать нельзя было. Была. Только испорченная. Без кисти. На запястье блестел короткий кожаный грязный чехол.
Этим огрызком руки он ловко припинал к сердцу рогульку посреди косы и косил очень сноровко. Травы только охали и падали.
Автобус увёз папу. Взамен него оставил нам посреди земли лишь шаткий комок пыли.
Поднялся ветер.
Сердито зашумели на нас деревья.
Стало холодно.
Я с мамой побежали в свой двести четырнадцатый номер. Молчали.
И вид на нарядную, в белых парусниках, речку нас уже не трогал.
Я с мамой выпросились в номер напротив. В двести седьмой.
С видом на лес.
Сегодня мама привела меня на качели.
Катаюсь я, катаюсь себе, прикупаю радости и вдруг вижу: совсем напротив, среди деревьев возбегается ввысь настоящая каменная гора с орлом на вершине.
Со всей скоростью я побежал к этой горе.
В боку горы, у самой земли, пряталась и грелась на солнышке мраморная узкая лестничка. Раньше, с качелей, я её не видел за острыми зубцами.
Я быстро взлетел по тёплым ступенькам к верху горы. К орлу.
Я обнял орла, выпрямился – и стал выше орла!
Высоко летает гордый орёл. Но неисправность вознесла меня выше! Аж дух чуть подломило.
И я потихоньку спустился по лесенке на противоположную сторону горы.
И тут я увидел. От горы отходила мраморная полоска. На полоске розовел камень с гладким одним боком. Со старыми французскими буквами:
Полли1904–1913Преданность ее была беспредельна
Полли бультерьер. (Собак я люблю. Особенно таксочек.)
Когда Полли умерла, её похоронили вот тут. На берегу Волги. Рядом с тем местом, где она спасла девочку. Та девочка тонула.
Говорят, Полли положили в могилу лицом к Волге.
И добрые, знаменитые карачаровские хозяева Гагарины поставили ей этот памятник.
Все любят сниматься у Полли. Мы с мамой тоже снялись.
На память.
– Вик, зачем ты идёшь в школу во второй класс? Недостаточно одного?
– Тебе, Гриш, может, и сверхдостаточно. Но мне маловато одного класса. Я иду учиться. Чтоб умной быть!
– Ой-ой-ой!
– Да! Чтоб хорошо работать!
– Пр-равильно! Работать да ещё хор-рошо!
– Конечно! Надо очень хорошо поработать, чтоб много денюшек дали!
– А зачем тебе деньги?
– Ты что, с Луны бултыхнулся? На деньги можно покупать вещи! А без вещей чего носить будешь тогда?
– Котёнка! Он всегда тёплый… Теплячок… Согреет…
– Ага!.. Не голыми же нам оставаться!
– Ви-ичка!.. Какая ты уже сейчас вся умная. Ты уже сейчас знаешь всё, всё, всё! Куда тебе ещё учиться? Это уже просто сверхлишнее.
На уроке математики Лариса Соломоновна сказала:
– Ты достоин только кошки!
– Нет, мне собаку!!!
– Ну, где ты видишь тут собаку? – показала она свои наклейки.
– А вот это что?
– Это медведь.
– Хоть что это… Пускай кому медведь, а мне собака. Красивая! Ни у кого нет такой!.. И давайте, пожалуйста, мне оценки только собаками!..
У медведя была вытянутая мордочка, как у шелти. Глаза умные, как у дратхаара. Ну чем этот медведь не собака?!
Мы с папой шли из школы домой.
На улице везде проявлялось солнце.
Нам на пути встретилась таксочка Рамина. Такая сладость! Она с бабушкой пришла встречать моего одноклассника Арсения Фролова.
– Моя хорошенькая… Моя миленькая… Раминочка… Р-ряв! Р-р-ряв!!
Посмотрела на меня Рамина внимательно и вежливо промолчала.
– Раминочка, – сказала бабушка, – поздоровайся с Гришей.
Бабушка наставила на Рамину строгий палец. Твёрдо сказала:
– Рамина, голос! Голос!
Рамина трижды нежно гавкнула.
Бабушка сказала мне:
– Погладь Рамину. Она не кусается.
Я тихонько погладил её по спинке, потом за ушиками и взвизгнул от счастья! Смех во мне сам завёлся. После каникул я первый раз гладил собачку!
На всё это папа смотрел как-то неприручённо. Его понять можно. Его дважды кусали собаки. Даже в больнице лежал.
Как обычно, по пути мы заходим за молоком. На ступеньках магазина я и спроси:
– Пап, у меня над глазами нет жёлтых пятен?
Папа испуганно уставился на меня.
– Да ты не бойся, – сказал я. – Эти пятна я видел у Рамины.
– Нет! Ничего я у тебя не вижу! – почти прокричал папа обрадованно.
А я огорчился.
Ну каким секретом удивить мне папу?
Думал я, думал, думал и придумал.
Вернулись мы с папой из школы.
Поели, что он там приготовил, и пошли в мою, в собачью (я ж собака!) комнату. Одомашниваться. Делать вместе мои домашние задания.
Раскрыл папа дневник, и глаза у него побежали вверх. Добежали почти до потолка.
– Это что ещё за морзянка? Ты почему не записал нормально задание по русскому? Куда проще! Пиши обычными цифрами номера страницы и упражнения. Так нет. На точки его повело! Ну что это за пунктирная карусель?
Я обрадовался.
Наконец-то хоть разик запутал папу!
Но уже через минутку я поскучнел. Целую половину секрета моего папа разгадал!
Он смотрел, смотрел на мои точки и:
– Ну… Страница четырнадцатая. Докопался. Тэ-экс… А номер упражнения? Двадцать девятый? Ну-ка, уточни.
Я уставился на свои точки, и теперь пришла уже моя очередь удивляться.
Точно помню, что писал и двойку, и девятку.
Но куда они провалились?
Двойка уже как и не двойка. А вся тройка. И девятка уже почему-то покруглела, как нуль. Вылитый.
Выбилась в ноли!
Не мог я век гадать на глазах у папы. Не мог и с лёта соглашаться с его догадкой. И смело выкрикнул:
– Тридцатый!
Под наблюдением папы сделал я это тридцатое упражнение.
Тут он снова сунулся в мой дневник. Хотел узнать, что задали уже по математике. Но ничего не узнал. Так я его и тут запутал.
Всё б ничего, да сильней папы я запутал себя. Сам ничего не мог разобрать в своих же секретах.
Папа рассердился.
Позвонил сам домой моей одноклашке Рите Серёгиной. Я с ней за одним столиком в классе сижу.
Оказалось, надо было делать именно то упражнение, про которое говорил папа.
Своими секретами я наказал самого себя.
Пришлось выполнять и второе упражнение. Двадцать девятое.
Удивил!
Но за одним удивлением прибежало другое.
За каждое упражнение я получил по пятёрке!
То б была одна пятёрка. А то целых две! Всё-таки две больше.
В один день! По одному предмету! В одни руки!
И я тихонько засмеялся на уроке, когда впервые раскрыл тетрадку с двумя новенькими пятёрочками.
Я не хотел смеяться.
Мой смех сам высказался…
– Ну, сынку, отучился ты во втором полсентября. Какие успехи?
– А разве, пап, ты сам не знаешь? Еду пока без троек… Пятёрки… Прошмыгивают четвёрки… Да…
– Что так кисло вздыхаешь?
– Сладко не выходит. Я всем учителям говорю Вы. В ответ все учителя говорят мне ты. Или они сговорились?.. Я всех их без разбору слушаюсь. А они меня нет. Разве я маленький? Хоть бы разок… хоть бы понарошку сделали наоборот-наобормот…
Мы проходили согласные.
Антоняк спросил учительницу-чернильницу:
– А почему, когда люди плачут, они забывают про согласные и тянут только гласные звуки?
И Лариса Соломоновна ответила:
– При плаче ты ж не будешь, как паровоз, п-п-п-п-п-п-п-п-пых-пых-пыхтеть?!
– Гриш, я тренируюсь учительские ставить оценки.
– Как это, Вик?
– Просто. Допустим, учитель ляпнул мне в дневник двойку. А я резинкой стираю или лезвием и культурно сажаю на том месте четвёрку. И мамочке покой обеспечен. А то она у меня постоянно переживает. Потому что у меня каждую минуту чэпэ случается. Вот только что я чуть в ванне не утонула. Мама вынула меня оттуда шваброй.
Падежи озоровать хороши.
У меня была самая расстроенная неделя, когда я впервые встретился с падежами.
Они подняли меня на смех. Баловались, толкались, перебегали с места на место, и я никак не мог запомнить, кто же за кем должен идти.
И тогда я придумал стишок. Каждое слово начиналось с той буквы, что и очередной падеж.
Илья рисует Дашу.
Вика тихонько пляшет.
И падежики послушно выстроились в порядок.
И совсем позабыли, как скакать с места на место.
Однажды я возбежал на гору.
А на горе на меня напал ветер.
Ветер сдул меня, и я покатился кубарем к столбу. Прямо в этот столб упал.
Столб подумал и тоже упал.
Я немножко отдохнул и покатился дальше.
Вниз.
Когда я был маленький, я очень боялся грозы.
Мне было неприятно, когда сверкает молния и гремит гром. Я боялся, что молния войдёт в меня и стукнет.
Я прятался от неё и на улице, и дома.
За двухконфорочную газовую плиту зайду, закрою глаза крепко-крепко и жду, пока гром не умрёт совсем.
Однажды в грозу ко мне подошёл папа.
Положил руку мне на плечо, легонько тряхнул:
– Ну, молодой человек, почём у нас нынче дрожжи?
Я молчал.
Я боялся поднять голову и увидеть окно, за которым страшно ругались между собой гром и молния.
– Дрожишь? Значит, греешься?
– Я не замёрз, – буркнул я.
– Уже прогресс. А что дрожишь, так это всё нормально. Всем в грозу жутковато. Это только дурак ничего не боится. Так на то он и дурак. А ты бойся себе на здоровье и тихонько говори сам себе: всё равно не боюсь! всё равно не боюсь!! да всё равно ж не боюсь!!!
В грозу я часто прятался за папу, сильно сжимал глаза и шептал про себя:
– …н-н-н-н-н-н-н… б-б-б-б-б-б-б… н-н-н-не-е-е… б-б-б-бо-о-оюсь…
Постепенно я всё меньше боялся грозы.
А сейчас и совсем не боюсь. Даже хихикаю, когда шумят-склочничают гром и молния.
Не боюсь!!!
У меня есть маленький щеночек.
Далматин.
Он хорошенький, белый в крапинку.
Я дал ему кличку Рекс.
Есть у меня и кот Пушок.
Вместо будильника меня будит по утрам своим лаем Рекс.
Рекс и Пушок любопытные.
Всегда подсматривают, как я делаю уроки, и тоже учатся.
Как я сделаю в тетради ошибку, Рекс гавкает, а Пушок мяукает. Переживают за меня, предупреждают. Они больше меня боятся моих ошибок. Потому что у меня по русскому ух и строгиня учиха. Без единой ошибульки сделай задание, но хоть одно слово напиши не так красиво или подчеркни случайно что там не карандашом, а ручкой, – всё, отдыхай! Можешь не волноваться. Два! И рядышком крас-ное указание «Старайся!»
Как поделаем уроки, все втроём идём во двор гулять.
Рекс добрый, никого не кусает. Ему это даже неинтересно!
Рекс с Пушком бегают по двору. Щиплют травку. Никогда не ссорятся. Играют.
И меня в игру зовут.
Но я и без зова вот он вот. В игре.
По вечерам мы втроём смотрим из темноты застеклённой лоджии на проезжающие мимо машины, на весёлые ясеневские огонёшки.
Смотрим и вздыхаем.
Нам неохота расставаться даже и на время сна.
Моя мама красивая, добрая, хорошая. Она стройнее всех.
Она ласковая.
Мама любит, когда мы с папой приезжаем неожиданно к ней на работу.
На работе мама готовит нам кофе с бутербродами.
Я с нею играю, работаю на компьютере. Смотрю с нею, как собака-акробатка прыгает, бывает в разных весёлых позах. Собака ж механическая!
При прыжке собака переворачивается в воздухе и опускается то на ноги, то на бок, то на нос, то на спину.
Поиграю с мамой, поработаю на компьютере, и мы отправляемся все вместе в Измайловский парк (это совсем рядом), где я с мамой катаюсь по кругу на паровозе, на качелях.
Мне с мамой всегда хорошо.
Я даже сплю с нею в ночи под выходные и праздничные дни.
– Мам, а как я залез к тебе в животик?
– Я, сынок, уже и не помню…
– Какая ты забывчивая! Если я понапихаю в карманы к себе какие железяки, я всегда помню, откуда они взялись.
После болезни пришёл я в свой второй бэ и сразу нарвался на приключение.
Увиделись с Димой Черкасом. Мы просто обнялись. Он меня не так крепко обнял, как я его. Целую ж неделю не виделись!
Я просто обнял Димкулю любвя!
А Лариса Соломоновна ничего не поняла.
Она вообще никогда ничего не понимает! Стала нас растаскивать. Боялась, будто мы собирались задраться. Хотела раскидать друг от дружки на части. И не смогла растащить.
Какая она слабу-улька-булка… эта наша Ба! Шилова!
– Сын, я же просил тебя в новом дневнике не писать что попало. Это что за кривуляка?
– Я её не писал. Это ручка нахулиганила. Сама упала на дневник и тут же дневник превратился в грязник. Вот доем твой красный борщ, ух изобью её! Писать ею не буду! Пока хорошенечко не попросит!
– Пап, почему ты не стал учителем? А я хочу!
– А кто ещё вчера горел стать водителем?
– Ну и что? Я и сейчас хочу стать водителем. Один день учителем буду работать. Один день водителем. У меня в школе ребята будут в два раза меньше получать двоек. Потому что через день будут учиться. И отдыхать через каждый день!
– Вик, я сегодня не спал до четырёх часов. Родители уложили меня, ушли. А я потихошку встал у себя в комнате, включил одну синюю слепую лампочку и написал письмо Деду-Морозу. Ты не писала?
– Не тупи! Что я, с головки съехала? Я со старичьём не переписываюсь. Я старчикам записочки не шлю!
– А я написал. Знай, Дедко-Мороз, что именно мне дарить! Я так и настрогал в блокнотике Микки-Мауса: «Дедушка Мороз! Подарите, пожалуйста, пёсика, кошечку, книгу „Змея вытянутая“, настоящую железную дорогу, гирлянду в 399 огней, лифт игрушечный, этажерку в шесть этажей, дом в восемь этажей, 15 журналов». Приставил нарядное послание к ёлке на столике. Лежу жду. Я хотел подглядеть, как Дед-Мороз принесёт мне подарки. А Дедоня всё не нёс, не нёс… Я и засни. А просыпаюсь – под моей ёлкой в моей комнате на столике ксилофон, альбом-календарь про далматинчиков моих любимых… А рядом на стуле че-ты-ре книжищи Акимушкина «В мире животных»! Там и про змей, вытянутых и скрюченных, там и про червей!.. Про что и не хочешь! Столик не выдержал бы этих животных и упал. Потому книжки положили рядом на стул.
Я просил совсемушки мало! Потому что всё у меня есть. Собак-кошек книжных, конечно, у меня полный угол. И гирлянды по всей моей комнате, по кухне. И железная дорога с гудящим паровозом есть. А новую я попросил так, про запас… Да и не про запас. А просто так. Писал, что на ум набежало, и побольше. Чтоб я смог располучше рассмотреть Мороза, пока он будет читать. А напиши мало – быстро уйдёт! Накрутил с вагон – всё равно не увидал даже! Деда-Мороза я не видел. А откуда тогда подарки свалились? С неба?
– С Меркурия!
– С созвездия Гончих Псов!
– С Солнца!
– С Солнца сгорят!
– А может, с Марса?
– Гриш! А ты не пробовал очутиться на Марсе? А я была на Марсе! В бочку напихала бенгальских огней, хлопушек там разных. Всё подожгла и меня вместе с бенгальскими огнями подбросило на Марс! А ты не пробовал туда попасть? Хоть с этим приплюснутым Санта-Клаусом?
– Да что мне твой сом! Я не пойму, как подарки попали ко мне!
– Мне кажется, подарки свалились с девятого этажа. Там в полу образовалась дырка, и в ту дырку подарки слились к тебе.
– А дырка большая?
– Не помню…
– Я говорил маме: «Прикинься спящей с двадцати трёх сорока пяти до нуля часов двух минут. Не забывкивай. Как Дед-Мороз отдаст подарки, так и открывай глаза!» Не успела прикинуться. Осталась без подарка. Только папа ей утром подарил несчастную, худую пилочку для ногтей. Но разве это подарок?
Я лёг за три минуты до полуночи, можно было и позжей лечь. Пока Дед обнесёт весь наш дом… Пока докувылькает до нашего четырнадцатого подъезда, можно два раза выспаться! Но я до всех четырёх часов не заснул. Дедоня так и не пришёл.
Вчера дедушка президент Ельцин сам отставился, и папа сказал, что Дед-Мороз мог к нему поехать уговаривать его дальше работать. И чтоб задобрить, может, повёз ему подарки… Дед-Мороз у меня не был. А подарунчики проявились. Как это произошло? Не знаю… Я прямо смущаюсь…
С вечно расстёгнутым настежь ртом Антонелли спросил в школе учительницу:
– Что такое календарь?
– Календарь – это то, где указаны годы, месяцы, дни недели, праздники.
– А-а-а… А я не знал…
– А сейчас особый праздник. Новый век! Новое тысячелетие! Третье! Сегодня мы учимся первый день в новом веке!!! – торжественно доложила Лариса Соломоновна. – Первый урок в третьем тысячелетии!!!
– Неправильно! – сказал я. – Разве бывает десяток без головы? Разве десяток из девяти состоит? Девять ещё не десять! Сейчас ещё старенький век. А новый начнётся в две тысячи первом году. Через триста пятьдесят шесть дней!
– Да ладно… – кисло вздохнула наша Ба! Шилова! – Отдыхай…
Россия– родина слонов в посудной лавке.
Когда я добываю двойку, у папы начинается очередной самый последний конец света.
Злость его аж до потолка подкидывает. Важно хоть немножко кинуть соломки на то место, где он опустится. Жалко всё-таки. Папа как-никак.
Сегодня я начал издалека.
– Пап, что больше? Восемь или один?
– Конечно, один.
– А если хорошенько подумать?
– Ну… пока восемь…
– Уже хорошо… За вчера и сегодня я честно вытрудил восемь красивых пятёрок-тетёрок и одну-единственную худющую раскоряку двойку…
Когда папа вернулся с неба на кафель школьного вестибюля, я сказал:
– Этого гусика я обожаю! – и поцеловал двойку в раскрытом дневнике. – Я хочу, чтоб каждая четверть начиналась и кончалась двойкой. Прямо меч… меч – та-аю! Чтоб композиция такая кольцевая была!..
Разбушёванный папа схватил меня за руку и потащил по всем этажам. Искать Ларису Соломоновну. Какой любопытный! Хочет знать, откуда взялся гусь!
– Не твоя композиция, а вот эта, – тычет папа в двойку и напротив её в чумные буквы «Д/з», – откуда эта композиция прилетела? Д/з – домашнее задание. Ты ж вчера мне стишок молотил я тебе дам! И два? Ты ж мне его сто раз наизусть оттарабанил!
– И в сто первый Ларисе Соломоновне! Ну… Рассказал я ей стишок, а она мне злобно, сквозь зубки: «Он мне не нужен!» – и отмахнулась. Как тигрюха лапой.
Я промолчал.
Она раскрыла дневник, подняла ручку и, представляешь, задумалась. Сигнал, что я выстарал себе плохую отметку.
Ну… Думает она год, думает два.
Я спрашиваю:
«Что вы так длинно думаете?»
«Я думаю, какую тебе двойку поставить. Большую или маленькую!»
Г-г-г-г-гос-с-с-с-поди! Мне б её заботушки!
Отоварился я и пошёл к себе за столик сел.
– Пап, она ж пишет ужасно. Ни один дурак её не поймёт! За её двойку, как она написала, я б сам спокойно поставил ей двойку! А она мне её переадресовала. Ручка её – старый адрес. А мой дневник – новый адрес…
– Что ты тут мне байки…
– Когда она что задаёт – пишет на доске только номер страницы. Она написала 13. На тринадцатой странице сказка «Никита-Кожемяка». Её троечка оказалась вылитой двоечкой. Я за двойку и прими. То есть, тринадцатую страницу я принял за двенадцатую. А на двенадцатой уже стих «Сказка» Берестова. Так кто виноват? Так кому гуся под-носить?
Папа засмеялся:
– Не горюй. Зажуём эту горю!
– Ну ошибся я. Не с той страницы выучил. А с соседской. Что там «Сказка», что там сказка. Только одна «Сказка» в стихах. А другая в простых словах. Ну какая разница? Я ж все равно учил?! Учи-ил!!! Так чего ж тогда кидаться гусями? Лучше б себе оставила к столу. На старый Новый год!
– Вот именно! – весело сказал папа.
В понедельник, двадцать четвёртого января двухтысячного года, упала со стола на пол моя линейка.
И Ксюша кинулась её поднять.
Я спросил Ксюшу:
– Что ты хочешь от моей линейки?
– Я от неё ничего не хочу. Я просто хочу её всю себе забрать!
– Что, тебе своей не хватает?
– Конечно, не хватает!
– Ну и моей не хватит! И подавно!
И я наступил на линейку. Чтоб Ксюня не цапнула.
Но уже к этому моменту под линейкой нежданно устроилась рука Ксюши. И я невольно наступил на линейку с рукой.
До линейки оставалось во-от столько, сантиметров тридцать, и тут Ксюша подпихни руку под линейку, и я уже не мог остановиться. Нога уже сама неостановимо вниз пошла.
Так случилась эта чертовщина.
Я извинился перед Ксюшей.
Но руке её от этого извинения не стало легче.
Раскипелся папа. За эту историю мне выговор закатил.
Но и от этого Ксюшиной руке не стало легче.
– Почему ты мне это сам сразу не рассказал? – спросил папа. – Я ж тебя каждый день спрашиваю, какое было чэпэ!
– Ты неправильно сегодня спросил. Ты спросил вообще. Но ты обязан был у-точ-нить! Именно про ксюшину спросить руку!
– Но разве я могу наперёд знать все твои выбрыки?
– А не знаешь… Я-то тут при чём? Спрашивай точно, и я б тебе точ-нень-ко рассказал!
Будто ксюшиной от этого руке стало б легче…
– Мам, я в коридоре сегодня видел огромного больного таракана!
– А чем он болеет?
– Корью и скарлатиной!
Народ – это сила в борьбе друг с другом.
Сегодня у нас была контрольная по математике.
– Крысёнок Пи! Иди возьми свою тетрадь да не забудь дневник.
С дневником я подошёл к учительскому столу.
Лариса Соломоновна сказала:
– Сейчас я тебе поставлю…
Она спихнула мне в дневник замарашку синюшную троечку, а себе в журнал водрузила целую раскормленную пятёрищу!
– Поставьте мне и в дневник пятёрку…
– Нет. Пусть будет тройка.
– Но я же получил пять! – сказал я вырывающе.
– Ну и что? Ха-а-ха-а-ха-а!!! – проговорила она по сло-гам. И поддразнила: – Будешь троечником.
Обидно.
Вот так из пятёрочника я превратился в троечника. Что я папе скажу?
Идеи побеждают разум.
Кончилась большая, родненькая, переменка.
Учительница Олеся Александровна Бойченко начала говорить немецкий урок.
Кто-то из ребят по моей команде выключил свет. Свет потерялся – стало почти темно.
Конец ознакомительного фрагмента.