6
Шестого сентября в Софии началась забастовка трамвайщиков и рабочих железнодорожных мастерских. Демонстранты заполнили улицы. Полиция стреляла. Сыпались стекла трамвайных вагонов. На кладбище народ возлагал венки на могилы казненных, шли митинги.
Еще день – и повсюду на улицах столицы заколыхались красные полотнища: «Долой фашистскую диктатуру!», «Да здравствует Отечественный фронт!»
В германском посольстве никто из служащих не расходился по домам. Было известно, что господин посол, фанатически верующий лютеранин, ночью «получал наставления Божьей Матери», а супруга посла собственноручно заколачивала ящики для отправки в Германию (чтобы не стучать громко, молоток был обернут в тряпку). Как всегда бывает накануне катастрофы, чиновники, вчера еще гордые своими званиями, связями, унизительно склочничали. Будущее для них уже переставало существовать, наедине с прошлым оставаться было страшно. Посольская мелочь – адъютанты из общего отдела, офицеры-переводчики – одни продолжали гнуть спины над бумагами, лишь отодвинув столы подальше от окон; другие находились в состоянии как бы некоего опьянения; третьи спекулировали чем попало.
Советские войска вышли на Дунай и со дня на день должны были перейти болгарскую границу. Народная революция придвинулась вплотную к богемским стеклам посольского особняка. Берлин давал взаимоисключающие распоряжения. Персонал посольства привычно отбывал присутственные часы, потому что великая империя еще пряла свою пряжу. Однако нити рвались каждую минуту: фельдъегерская служба, авиасвязь, наконец, телефон начинали отказывать. И когда это понял господин посол, он сообразил и то, что немцы в Софии предоставлены самим себе, своим благоразумным решениям.
Впервые господин посол покинул здание в несколько необычном виде: в смокинге и с автоматом в руке, спрятанным под ангорским пледом. В ближайшем переулке посол приказал шоферу снять с машины нацистский вымпел. Пока пробивались к царскому дворцу, они видели, как народ разоружает полицию. Слышалось пение Интернационала. В окно машины заглянула самодельная кукла, подвешенная на палке, и господин посол смог убедиться, что чучело очень похоже на фюрера.
Во дворце была паника, как и в посольстве.
– Вам удалось проехать? И невредимо? – спросил посла Германии министр иностранных дел.
Они сидели в креслах, прислушиваясь к отдаленному гулу уличной манифестации.
– Тревожные подробности, господин посол.
– Что делать! Наши войска отступают из Румынии. Планомерный отход.
– Планомерный? По планам, составленным в Москве?
Посол облизнул губы. Никогда с чрезвычайным представителем фюрера в Болгарии не говорили так дерзко.
– Прислушайтесь, – продолжал министр, – этот сброд создает общественный строй, угодный ему. Как говорят историки: «Народ решает вековые вопросы».
Тревога поселилась в покоях царского дворца. Какая-то женщина с испуганными глазами (послу показалось, что это княгиня Евдокия) заглядывала в дверь, пока министр с беспримерной откровенностью сообщал германскому послу о том, что, ввиду чрезвычайности событий, правительство Болгарии сочло нужным отправить своих делегатов в Каир – к англичанам, в штаб-квартиру фельдмаршала Александера.
– До этого дня никто не отваживался известить вас об этом, господин посол. Но теперь, надеюсь, и вам ясно: революцию в Болгарии может предотвратить только энергичное вмешательство Запада. Британские лидеры отлично понимают, что социальная катастрофа на Балканах ставит под удар гегемонию Англии на Средиземном море.
Руки немца отстучали на ручке кресла какую-то мелодию, пока он выслушивал немыслимо наглые заявления болгарина. Министру не мешало бы поторапливаться, как и всем во дворце, но он не мог отказать себе в удовольствии унизить фамильярной откровенностью своего вчерашнего хозяина. И долго еще болгарский фашист рассказывал немецкому о возможном «греческом варианте» событий – там, в Греции, англичане уже ведут бои с партизанами, которые четыре года сопротивлялись немцам; американское оружие поддерживает монархистов; он рассказывал о том, что румынский король тоже направил в Каир секретную миссию: князя Барбу Штирбея и Константина Вишояну. Германскому послу пришлось все это выслушать прежде, чем болгарский министр соблаговолил приблизиться к цели аудиенции и заверил его в том, что, храня свою верность великой Германии, он дает дипломатическому корпусу гарантии безопасной эвакуации – предоставляет поезд до турецкой границы, полномочного чиновника и соблюдение тайны.
Посол встал и стоя поблагодарил.
– Все ли уедут с этим поездом? – осведомился министр.
– Может быть, один-два второстепенных сотрудника задержатся на несколько дней. Личные дела требуют времени для ликвидации. Все-таки пожили у вас.
Сопровождаемый начальником протокольного отдела, посол шел по дворцовым анфиладам, когда мимо него прокатили бочонок.
– Что за бочонок?
– Это вам подарок от царицы Иоанны. Розовое масло.
В том душевном состоянии, в каком пребывал посол, он понял не сразу, что именно этот крестьянский бочонок с буковой затычкой, грохочущий по навощенным паркетам дворцовых апартаментов, убедил его в том, что медлить нельзя.
И с этой минуты планомерная эвакуация из Софии гитлеровских дипломатов превратилась в паническое бегство.
Не прошло и часу – стража, охранявшая посольские ворота, увидела, как сам посол Германской империи бежит, спотыкаясь, к автомобилю. За ним два рослых эсэсовца катили по асфальту бочонок.