Фуршет в рабочем порядке
Ксению разбудил звонок, и сквозь тяжёлый сон она долго не могла сообразить: это разрывается не будильник, который поставила, чтобы не проспать после кошмаров накануне, и даже не её мобильный, – это домашний телефон, от которого она уже начала отвыкать.
Прошлёпала голышом к нему. Не разлепляя глаз, сняла трубку.
– Слушаю.
– Здравствуй, тётя!
– Кто это? – Только вслушавшись в знакомый голос, наконец проснулась. – Борька! Племянничек!
В большой семье Забродиных у самой старшей дочери Марии родилась дочь Таисия. А она, Ксения, родилась у Екатерины, самой младшей дочери, шестого ребёнка у деда и бабушки Забродиных. Но разница в возрасте между двоюродными сёстрами, Ксенией и Таисией, была такова, что в год рождения Ксении Таисия как раз вышла замуж. А ещё через два года родила сына, этого самого Борьку, как бы Ксеньиного племянника, а на самом деле лучшего друга отрочества и юности, с которым они проводили лето у дедушки и бабушки в Боровске, пока те были живы. Когда семьи большие, так бывает. Правда, теперь всё реже.
– Ты знаешь, что Москва – это маленькая деревня? – спросил её любимый Борька, а теперь подполковник юстиции Борис Томильцев.
– Догадываюсь.
– Ты что, меня там вчера не видела? – И сразу было понятно, где – там.
– Кого я вообще там видела?.. – потрясла головой Ксения, чувствуя, что вновь начинает погружаться в мир, от которого, казалась, спряталась в провальном сне. – Ты о чём говоришь?!
– Мне ещё вчера показалось, что ты мелькнула на убийстве Горчаковского и Кущиной, но у нас была такая запарка, что сразу я подойти к тебе не смог, а потом ты исчезла…
– Исчезла! Унесла ноги. А только вышли, на нас ещё и пресса набросилась. Сенсация! При большом стечении народа писателя убили! Вороньё! Спасибо курсантам, кое-как оттёрли этих папарацци…
– У каждого своя работа. Загляни в Интернет или телевизор включи. Убийство дня! А, может, и недели.
– Ну, ты в своём ведомстве об этой новости больше всех знаешь.
– То, что всех нас, и полицию, и следаков, и даже ФСБ, на уши поставили – это правда. Но мы же не Шерлоки Холмсы и даже не майоры Пронины…
– Ты не майор, ты – подполковник! Хвастался ведь, когда присвоили…
– Хвастаться всегда легко. Короче, я попал в следственную группу по этому делу, а поскольку дело, как нам уже сказали, взял под контроль президент, значит, головной боли у группы будет много…
Ксения, которая вчера весь вечер только и слышала о президенте Академии фуршетов, а потом и увидела его в действии, опять затрясла головой, чтобы сообразить: речь идёт о несколько ином президенте. Впрочем, много у нас теперь в России президентов!
– Я, знаешь, как обрадовался, когда просмотрел списки и твою фамилию увидел! Позарез нужны люди, которые помогут в тонкости влезть, а не будут мозги крутить.
– Ну, если считаешь, что я помогу…
– Конечно, поможешь. И потом: ведь ты, скорее всего, там не одна была. Ты как вообще туда попала? Ведь литераторы вроде не твой круг? Может, пригласил кто? С кем-то познакомилась на вечере?
– Ну, конечно, пригласил… Ну, конечно, познакомилась… Их что, тоже к тебе тащить?
– Ты забыла, что всех вас вчера переписали. Можно, конечно, повесткой вызывать или курьером ввиду важности дела. Но им это надо?!. А так просто поговорим для начала в неформальной обстановке… Где-нибудь…
– На фуршете! – вырвалось у Ксении.
– Что?! – не понял Борька. – На фуршете? Слушай, это прекрасная идея. И официоза не будет, и уединиться там тоже есть где. И от моей конторы недалеко.
– Где – там?!
– В Международном пресс-центре «Мультмедиа»! Рядом с метро «Парк культуры». У них круглые столы, пресс-конференции, брифинги и видеомосты идут непрерывно. Соответственно в сопровождении фуршетов. Ты выясни, кто с тобой придёт, я пропуска закажу.
– Но сколько их привести? У меня, наверное, с десяток визиток за прошлый вечер скопилось.
– Десяток не надо. Но ничего не выбрасывай! Обязательно потребуется… Сегодня прихвати двух-трёх… тех, с кем ты больше всего на этом вечере общалась… Встречаемся у метро «Парк культуры-кольцевая»…
Понятно!
Значит, надо собрать президиум Академии фуршетов. Беркутов, конечно, тоже ценнейший кадр, но он и сам расскажет всё, что посчитает важным и нужным как профессор Элеоноры. Или уже рассказывает.
У Ксении были визитки Караванова и Ласова, а Трешнев ей свой телефон продиктовал незадолго до рокового купряшинского объявления.
Воля согласился сразу. «Чем раньше, тем лучше. Мне предстоит командировка, отстреляюсь – и свободен».
Сложнее оказалось с президентом Академии фуршетов. Он ответил незамедлительно, но шелестящим шёпотом.
– Ксения? Конечно, помню. Очень рад, что позвонила. Что-то срочное? Где?
Выслушав предложение Томильцева встретиться, Ласов громко вздохнул.
– Опять накладка. Я сейчас на презентации. Фуршет скоро начнётся. Они неплохо накрыли. Но если твой Томильцев приглашает в пресс-центр и там будет ещё что-то, я должен соразмерить… Ведь во второй половине дня надо быть ещё в двух местах… Кстати, пропуск в «Мультмедиа» для меня заказывать не нужно, я там аккредитован на постоянной основе… Во всяком случае, спасибо, что предупредила. Всё, на связи.
Салфетка фуршетной фирмы «Boil and Carrot», на которой Ксения записала телефон Трешнева, оказалась почему-то скомканно затиснутой в сумку между жгутом колготок и стрингами. Но хорошо хоть отыскалась.
Андрея Филипповича она, как видно, разбудила. Говорил он полусдавленным хриплым голосом, и можно было догадаться, что ему плохо.
Впрочем, узнав из-за чего звонит Ксения, он тут же взбодрился, сообщил, что сейчас выпьет ряженки и будет на месте вовремя.
То, что никто, даже президент, на встречу не опоздал, Ксению порадовало. Не было только Борьки. Но и он позвонил через минуту, как появился последний из них, Трешнев, и, сославшись на занятость, предложил самостоятельно пройти к зданию Пресс-центра, монолитно возвышавшегося на другой стороне Садового кольца.
– Шифруется, – уверенно сказал Трешнев. – Имеет право.
После короткого перехода и проверки документов уже на территории Пресс-центра они с Борькой – не виделись с новогодних каникул! – наконец обнялись и расцеловались.
Особенно Ксении понравилось сделать это в присутствии помятого Трешнева.
Но тот и виду не подал, даже если и хотел подать.
После путешествия по лабиринтам Пресс-центра они оказались в довольно просторном холле, со столами вдоль стены, на которых было тесно от корзинок с пирожками разнообразной формы, блюд с бутербродами и круассанами, эклерами и безе. По краям стояли две многоэтажных вазы с фруктами и виноградом.
– Вин нет, – с порога произнёс президент Академии фуршетов, пронзительным взглядом окинувший эту панораму.
– Ну, мне рановато, – сказал Трешнев. – Я начинаю не ранее семнадцати часов.
– Но бокал холодного шампанского не помешал бы, – заметил Караванов. Как и накануне, жара расплющивала Москву.
– Ничего, – сказал президент. – Они ещё не начали. Мы пока поработаем, а затем, глядишь, что-то соответствующее и вынесут.
– Там, – пояснил Борис, показав на широкие серые двери, – сейчас идёт онлайн-конференция, это для них накрыли. Так что берите, кому что глянется, и пройдём в один кабинетик поблизости, где можно будет спокойно всё обсудить. Настя нам поможет.
Улыбчивая красавица модельного роста в белой блузке с шемизеткой в недлинной чёрной юбке, колготках и чёрных балетках стояла наготове с пустыми подносами.
Президент продуманно наполнил одну тарелку бутербродами с красной икрой и с бужениной, вторую – пирожными, и, ловко держа одну над другой, понёс их сам, отказавшись от помощи девушки и доверив её подносу только два стакана апельсинового сока. Чашку с кофе он так же ловко нёс в другой руке, а его большая чёрная сумка на молниях, как видно, почти пустая, уныло болталась на широком плече.
Сама Ксения ограничилась кофе с безе, а Трешнев взял бутылку минеральной воды без газа, стакан и большую виноградную гроздь, несколько порушив фруктово-ягодную башню.
Наконец расположились за пустыми столами безликого кабинета с – ура! – кондиционерной прохладой.
– Конспиративное помещение? – деловито осведомился Трешнев, оглядывая окна с полузакрытыми жалюзи.
– Вроде того, – неопределённо ответил Борька. – Удобно для таких случаев. – Можете быть откровенны: всё под контролем. Без утечки информации.
Трешнев понимающе улыбнулся, посмотрев на какие-то цилиндрики над дверью.
– Противопожарные датчики, – улыбнулся и Борька, дожидаясь, когда Настя расставит принесённое и уйдёт.
После коротких взаимных представлений (об Академии фуршетов пока не было сказано ни слова) и энергичного обсуждения шума вокруг двойного убийства, который неостановимо рос в Интернете и в массмедиа, перешли к делу.
Борис сомневался в том, что убийца или убийцы могли оказаться среди тех посетителей, кого они переписали. Разумеется, все будут тщательно проверены, но сейчас важнее собрать их свидетельства, привлекшие внимание детали, странности, реплики…
– Тогда идите от финалистов, – сказал Трешнев. Пренебрегши ароматным кофе, он жадно пил свою минеральную воду. – Не думаю, что все они были довольны решением жюри.
– Их алиби тоже проверяется. Димитрóв, перекусив на фуршете, через час уже был в прямом эфире радиостанции «Самострой», где он ведёт авторскую передачу о разрушении исторического центра Москвы и других российских городов. Затем как финалист премии записал два интервью для каналов «Иерусалимское время» и «АльДжазира», после чего появился на экранах телевизоров и компьютеров среди пассажиров подземки в качестве модератора ежедневного флэшмоб-шоу «ДИМИТРОВское метро».
Ксения ошарашенно слушала и вдруг подумала о том, что, если бы этот великий человек задумал убийство, он бы и алиби себе выстроил безупречно.
– Борис Савельевич Ребров, Арина Старцева и ребровская внучка Тамара так и не расстались. Многие видели, что они вдруг быстро собрались и ушли с фуршета вместе, при ещё живом Горчаковском, и вместе же уехали на автомобиле, вызванном Купряшиным, к Борису Савельевичу на дачу.
Вроде не было проблем с алиби и у Данияры Мальмет. В неотлучном сопровождении своих суровых спутников (сейчас их пробивают на принадлежность к нелегальным мигрантам или на связь с ними) она сразу после раздачи интервью уехала в «Президент-отель», где для неё были снят номер, а потом ещё долго ужинала-завтракала в тамошнем ресторане в расширенной компании друзей и земляков.
Проблемы были только с Антоном Абарбаровым. Никто не видел, когда и как он ушёл с церемонии. Все его телефоны, которые были у следствия, не отвечали, квартира, где он зарегистрирован, была заперта. Он попросту исчез.
– Это нас тревожит, – сказал Борис. – Весьма тревожит. Тем более что, по первым выводам экспертов, убили Горчаковского профессионально – фуршетной шпажкой для маслин, фруктов и сыров.
– Как это может быть?! – изумилась Ксения, вспомнив кучки разноцветных игрушечных шпажек на белой скатерти.
– Может, – тихо проговорил Борис. – Не буду вдаваться в подробности. Вам, надеюсь, такой навык никогда не понадобится. А вообще-то человек человека может убить чем угодно. Вот вы, писатели, садитесь за стол, берёте самую банальную пластмассовую шариковую ручку и не подозреваете, что это грозное оружие.
– Почему же?! Подозреваем, – благодушно, несмотря на всё произошедшее, возразил Воля Караванов. – Читали у Маяковского кое-что и про это.
– Нет. В буквальном смысле слова. Шариковой ручкой убить куда проще, чем фуршетной шпажкой.
– Мы, как и все теперь, с ноутбуком работаем, – сказал президент Академии фуршетов.
Борис сидел за столом перед раскрытым ноутбуком.
– Кстати, о ноутбуках. Есть десятки способов убийства посредством ноутбука. Это попросту агрегат смерти!.. Но если по делу, то Абарбаров служил в горячих точках – на Северном Кавказе, и, думаю, там много чему научился… Поэтому нам надо поскорее его разыскать и во всём разобраться.
– Я ведь видела его вчера на фуршете, – наконец опомнилась Ксения и нервно отщипнула виноградину от трешневской грозди. – Пил не закусывая, а при нём был очень неприятный… навязчивый тип… и тоже пьяный.
Борис защёлкал клавишами.
На экране прошли одна за другой три фотографии Абарбарова и пьяницы в ковбойке. На одной со спины, с краю виднелась она, Ксения.
Ничего себе! Выходит, они не только переписаны…
– Разумеется, мы ещё вчера начали собирать все фотографии и видео с церемонии, – Борька словно услышал её немой вопрос. – Там есть кое-какие юридические тонкости, но мы надеемся, что литераторы нас поймут правильно, а не будут, по привычке, кричать о возрождении тоталитаризма. Во всём мире так делают. Ведь убили ваших коллег, а многие вели свою съёмку и могли снять то, что нам нужно.
– «Блоу-ап», – сказал Трешнев.
– Что? – не понял Борька. Она, впрочем, тоже не поняла.
– Есть такой фильм у Микеланджело Антониони, – пояснил президент. – Там как раз это и происходит: фотограф снимает одно, а потом обнаруживает в кадре и другое – убийцу.
– Шёл в комнату – попал в другую, – так же отрешённо произнёс Трешнев.
– С вами не скучно, – улыбнулся Борька. – Что-то знакомое. А фильм я посмотрю обязательно.
У Трешнева неожиданно заиграла пахмутовская «Мелодия», всем, и Ксении в том числе, знакомая по песне в исполнении Магомаева. Академик-метр д’отель, извинившись, ответил, и его голос сразу приобрёл бархатные оттенки.
Ему что-то говорили, он слушал, и его потрёпанное вчерашним алкоголем лицо на глазах у всех разглаживалось.
– Конечно, знаю… Конечно, были… Вот как! Ты точно помнишь?.. Нет, я не сомневаюсь в твоих интеллектуальных способностях, просто дело очень серьёзное… Я, кстати, сейчас беседую со следователем… Может, и ты приедешь?.. Понятно… Договорились. Сразу позвони!
Своим сугубо женским чутьём Ксения поняла, что Трешнев разговаривает с Инессой.
Нажав на отбой, он посмотрел ей в душу своими зелёными глазами наглого кота и сказал как ни в чём не бывало:
– Звонила Инесса. У неё сейчас перемена, поэтому коротко…
Убить Трешнева здесь же! Дайте ноутбук!
– Очень важная информация. Конечно, Инесса уже слышала и про убийства, и про то, что вокруг. Но как раз про Абарбарова сейчас мне напомнила, что он учился в нашем колледже. Уже тогда начинал писать, показывал мне свои первые рассказы, а я посоветовал ему поступать в Литинститут. Ксюня, помнишь его, когда ты у нас работала?
От этого «Ксюня» Ксения окончательно онемела и вновь потянулась к трешневскому винограду.
– В лицо я-то его точно не помню… сколько времени прошло… – продолжал рассуждать Трешнев, а Борис пристально внимал этому похмельному дискурсу. – А не помню его потому, что фамилия у него была тогда другая. Не Абарбаров, а Каценелебоген… И вот Эсса… то есть Инесса, утверждает, что я ему ещё тогда посоветовал взять какой-нибудь псевдоним покороче и попроще… – Он горделиво посмотрел на присутствующих, приобщая себя к славе Абарбарова, достигшего финала знаменитой премии. – В самом деле, и рассказы его как-то начинают вспоминаться… Что-то о любви и разлуке… Да… Меня тогда порадовала его наблюдательность… много живых деталей… Неужели я тебе не давал их читать? Или это было не при тебе?
– Это было не при мне! – опомнилась Ксения. – Абарбаров вчера и вправду был заметно расстроен. Но после того как поговорил с Ребровым, вроде бы смягчился…
– Антон действительно был парень мягкий, – будто окончательно вспомнив, подтвердил Трешнев. – Даже в педколледж попёрся… хотя, Инесса говорит, он его не окончил… забрали в армию… попал в Чечню… Но, по её словам, в Литинституте он точно учился…
Ксении, которая наблюдала вчера, как напивается, не пьянея, Трешнев, пришло в голову, что и Абарбаров тоже мог в таком виде схлестнуться с Горчаковским в туалете и при этом невзначай прикончить его…
Но что тогда произошло с Элеонорой Кущиной?
Стала свидетельницей и была тем же Абарбаровым задушена?!
После чего он невидимо для всех исчез… Убил, задушил и исчез в совершенно пьяном виде.
Бред!
– Можно ещё ваши фотографии с Абарбаровым? – попросил Бориса президент.
Он, словно принюхиваясь, стал всматриваться в них, затем повернул ноутбук к Караванову.
– Воля, по-моему, это Пахарь-Фермер!
Академик… как его… учреводитель тоже стал крутить фотографии…
– Да, Лёша, конечно, это Пахарь-Фермер. Давненько мы его не видели.
– А мы его и не должны видеть. Он на наши фуршеты не ходит. И как раз это странно, что вдруг пришёл.
Борис вопросительно смотрел на своих гостей.
– Мы с Владимиром знаем этого человека. Точнее, узнаём, – пояснил Ласов. – Это довольно известный конъюнктурщик-графоман, можно сказать, с трагической судьбой. Служил в пограничных войсках, начал перед самой перестройкой как комсомольский поэт в журнале «Молодая гвардия»… Но по причине особой бездарности даже с ними у него не сложилось. Одно время пытался уловить новые веяния, носился повсюду с поэмой «Пахарь-фермер», отчего и получил своё прозвище… Довольно навязчив…
– Это так! – подтвердила Ксения. – Более чем навязчив, попросту нахал. Он от Абарбарова не отходил, прилипал прямо. Хотя, казалось, что они очень мало знакомы.
– Говорят, недавно он написал поэму к двадцатилетию КПРФ, но коммуняки его послали… – добавил Караванов. – Он и к Жириновскому подкатывался, но там дело чуть не закончилось мордобоем.
– Ну вот, – сказал Борис, – говорите, не ходит на ваши фуршеты. Он, как видно, всюду ходит.
– Нет-нет, – Трешнев тоже стал рассматривать фотографии. – Этот товарищ действительно позиционирует себя как поэт-патриот, а почти всех остальных считает запроданцами США и Евросоюза… Хотя я, например, монархист-реформист и христианский фундаменталист… – И опять Ксении было непонятно, ёрничанье ли это или шутовское прикрытие чего-то серьёзного. – Он на этой церемонии не должен был появляться. Не то чтобы там фильтры стоят и его бы не пропустили, просто потому, что он сам бы не пришёл.
– По-моему, Андрюша, ты усложняешь! – возразил Ласов. – Человеку вдруг припёрло выпить… или добавить… вот он и зарулил туда, где есть халява.
– А фамилию вы его не помните?! – нетерпеливо спросил Борис.
– Кто ж её вспомнит, – почти хором ответили члены президиума Академии фуршетов.
– Хотя, – Ласов поднял вверх палец, – можно попытаться по косвенным признакам поискать в Интернете, а если не получится… Я отсюда надеюсь успеть в библиотеку, закажу там «Молодую гвардию», посмотрю его ранние публикации…
– Между прочим, – Трешнев был серьёзен. – Не хочу ни на кого бросать тень, но… вы же лучше меня понимаете, что все эти алиби личные. За каждым из лонг-листников, подавно шортников стоит какое-то издательство. Победа Горчаковского – это поражение для этих издательств, потеря в тиражах. Финалист – не лауреат. Его можно раскручивать в короткий период между объявлениями шорт-листа и лауреата. А потом интерес у публики падает…
– Послушать вас, – сказал Борис, – так получается, что главное не хорошую книгу написать, а засветиться, попасть в какие-то таблоиды, в какие-то списки.
– Увы, – сказал Ласов, – реклама даже в советское время была отчасти двигателем торговли, а теперь это непреложная истина. Пушкин и не подозревал, каким новым смыслом наполнилось сейчас его выражение: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать».
– Андрей совершенно прав, когда говорит об издательствах, которые после очередного премиального витка начинают нести убытки, – заговорил Караванов. – Хотя я, честно говоря, не очень верю, что кто-то из издателей пролетевших разозлился до того, что незамедлительно заказал счастливого лауреата. А вот в какое-то аффективное убийство вполне верю. И, главное, я не стал бы забывать о самом Игоре Горчаковском.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Борис.
– Алиби ему, увы, не требуется, но надо обратить внимание на его, так сказать, творческий путь. Ведь Игорь не сразу стал лицом «Бестера». Раскручивать его начинало другое издательство.