Перепись посещения
– Многовато впечатлений для одного дня! – пролепетала Ксения.
– С кем поведёшься… – с гордостью проговорил Трешнев. – Начинай, Ксюха, думать о своём алиби.
– Моё алиби – ты! – решительно проговорила Ксения. – Я от тебя ни на шаг не отходила.
– Зато я отходил. И, в частности, в ретирадное место. Его в верхнем нашли? – обратился Трешнев к Гавриле, застывшему возле них.
Тот кивнул.
– Таковой я и посетил. Правда, не далее писсуаров… извини, Ксения Витальевна, за подробности.
– А он… …он в кабинке. Кто-то увидел: нога торчит… заглянули… Егор тоже в это время там оказался…
– Значит, оставил отпечатки пальцев… Ну, наверное, здесь многих прокатают…
Тяжело поднимаясь по ступеням парадной лестницы, к ним приближался президент Академии фуршетов.
Бросил на Ксению растерянный взгляд, посмотрел на Трешнева.
– Я вместо Инессы, – произнесла она, сама понимая, что говорит не то.
– Это Ксения, – с голубиной кротостью пояснил президенту Трешнев. – А Инесса наша избежала этого аттракциона. Удачно задержалась на работе.
– Что за аттракцион?! – спросил президент, пристально всматриваясь в сторону фуршетных столов. – Опять «Бестер» со своими сюрпризами чудит?
– Да, но на этот раз особенно круто. Если это не испортит тебе аппетита…
– Хотел бы я узнать, что может мне испортить аппетит!
– Убили Горчаковского, – Гаврила по-прежнему оставался неестественно бледным. – Нового лауреата.
– Ну, эту информацию я пока не переварил. Взаправду убили или это у них хеппенинг такой?
– Лёша, ты же знаешь, что я никогда про болезни и смерть не шучу, – Кажется, Ксения впервые увидела сегодня более или менее серьёзного Трешнева. – Ну, разве что похороню кого-нибудь по ошибке в своих репортажах…
Вдруг он замолк и внимательно посмотрел на Гаврилу.
– А может, правда?! Президент-то у нас мудрый. Точно не перфоманс?!
Ксения огляделась. Танцующие пары, после того как смолкла музыка, полузастыли, неслышно о чём-то переговариваясь. Музыканты отставили инструменты и, как видно, ждали новых распоряжений. Фуршетирующих было не так мало, и они, вероятно, перешли на полушёпот. На огромное фойе наползала нехорошая тишина.
– Андрей Филиппович, Алексей Максимилианович, пойдёмте, сами посмотрите, – предложил Бадов, на редкость отчётливо выговаривая звуки в благородно-архаичных отчествах академиков. Очевидно, страх ещё не завладел им.
– Так, – сказал президент Академии фуршетов. – Ежели они меня не выпустили, а предложили заниматься своим делом… То дело мне известно. У вас что-то осталось?
– Обижаешь, – протянул Трешнев. – И «Бестера», и нас. Всё накрыто, Воля на карауле.
Они прошли к своему столику и коротко рассказали Воле и Беркутову о происшедшем.
– Вот и застряли, – более чем с досадой воскликнул Георгий Орестович, – а у меня в полночь поезд!
– Далеко? – сочувственно спросил Гаврила.
– Ближе некуда. В Питер. И мало того что поезд, так ещё и в Питере на вокзале меня будет встречать одна дама с номером «Нового Сатирикона» пятнадцатого года, посвящённым взятке. Редчайший экземпляр, и, она уверяет, в прекрасном состоянии.
– Ну, позвони ей, – неуверенно проговорил Трешнев. – Перенеси встречу.
– А номер – тю-тю! – присвистнул Беркутов. – И поезд – ту-ту! Я ведь только потому и торчу здесь, что домой ехать далеко. Думал: перекантуюсь до поезда… И сумка с собой, в гардеробе.
– Подожди отчаиваться, – Трешнев пришёл в себя. – Купряшин же сказал: это недолго. Народу много. Скорее всего, перепишут нас… может, обыщут немного… Заодно халявщиков узнаем поближе!
– Амазаспа Гивиевича и Парасольку я встретил у метро, – меланхолически проговорил президент, тщательно пережёвывая шашлык, вероятно, как и кебабы, уже остывший.
– Ну, молодцы! – с истовым восхищением воскликнул Трешнев. – И здесь они с шоколадом.
– Нас ведь никто за штаны не держал, – заметил Караванов. – Я вообще уже минут сорок как собирался уйти, но компания приятная, вот и припозднился.
– Я пойду туда… – Гаврила неопределённо махнул рукой наверх. – Поддержу Егора. А то ведь всех, кто там был, местная охрана задержала и никуда не пускает.
– И вас задержат, – уверенно сказал Трешнев. – Стиль у них единообразный. Классический, можно сказать.
Всё это время Ксения копалась в своей сумочке, ища паспорт. И не нашла его.
– Я паспорт забыла, – она чуть не плакала. – Есть только пропуск в институт.
– Нет нужды волноваться, – с прежней размеренностью проговорил президент, принимаясь за салат «Цезарь». – Народу много, люди достаточно серьёзные. Посмотрите, половина с мобилками у рта, что ж, думаете, они домой звонят?! Это клокочуще горячая новость! Не то, что шашлык, который я съел…
– Пришёл бы вовремя – имел бы в кондиции, да и с собой прихватил бы. И уже домой ехал! – с ворчливой иронией вставил Трешнев.
То там, то сям раздавалось журчание мелодий мобильных телефонов.
– Не смог, – сокрушённо произнёс президент, не отрываясь от «Цезаря». – Задержался на открытии персоналки в галерее «Бандан». Художники, особенно если это художницы, тоже, знаешь ли, бывают болтливы.
– Верно, и фуршет, судя по твоему аппетиту, там был не ахти.
– Я и не понял как следует. Перехватил что-то – и к вам.
– Прибыл успешно.
– Кстати, надо пойти ещё вина взять. Этого маловато, а с минуты на минуту всё свернут.
– Думаешь? – озабоченно спросил Трешнев, который, по наблюдениям Ксении, влил в себя не меньше двух стаканов виски. – А может, нам уже хватит?
– Ну, я ещё, правду сказать, не начинал, а вы сами решайте. Как только появится полиция и сыскари, – всё, дело пропало. Проверка документов, обыск, дача показаний… Далее по сценарию. И – «Встать! Суд идёт!» А это что такое? – президент показывал вилкой на ломти стерляди по-горчаковски.
Академики в двух словах рассказали ему историю фантастического блюда.
Гаврила отправился за алкоголем, а люди, находившиеся в фойе, после объявления Купряшина оставались – и это невероятно удивило Ксению – почти неподвижными. Было непонятно: то ли их так заворожила просьба председателя жюри, то ли они также разными путями узнали о смерти Горчаковского и теперь, в оцепенении, обдумывали происшедшее.
Впрочем, за их столиком это обдумывание проходило своеобразно.
Вернулся предупредительный Гаврила, неся в объятиях своих ладоней не менее десятка стопочек с водкой.
– Вы правы, Алексей Максимилианович. Коньяк и виски уже исчезли, вина нет. Официанты начали собираться.
– И сок кончился?! —У Ксении вдруг, мгновенно пересохло во рту.
– Сок и минеральная были, – Гаврила вновь упорхнул к столу и вернулся с шестью большими стаканами, виртуозно удерживая их своими гибкими пальцами пианиста.
– Остался только морс. Зато клюквенный. Я принял там стаканчик, чтоб сюда не тащить. Кажется, настоящий.
Президент обнюхал, а потом медленно стал жевать маленький обломок предложенного блюда.
– Ну! – нетерпеливо спросил Беркутов.
– Нас не торопят, – флегматично сказал президент и взялся за второй ломоть, отрезав от него также микроскопический кусочек.
Потом дошла очередь и до третьего ломтя.
Наконец Алексей Максимилианович Ласов отпил из фужера белого вина.
– Напихали ароматизаторов, как в фишбургеры. Даже в стерлядь! – пренебрежительно сказал он. – А потому что стерлядь у них из каких-то рыбных инкубаторов, уж не знаю каких – турецких или туркменских…
– В туркменских обычно получше, – уточнил Караванов.
– Возможно. Значит, и стерлядь из Китая стали везти… А вот ледяная рыба, думаю, настоящая.
Ксения, поражённая блистательным виражом кулинарной логики Ласова, даже приоткрыла рот.
– Стерлядь – вот! – Ласов уверенно ткнул в один ломоть. Затем ещё в один. – И этот. Они заароматизировали её так, что полностью натуральный вкус отбили, если он хоть как-то брезжил.
– Эх, проверить бы! – нетерпеливо произнёс Беркутов, поглядывая в сторону рояля, где ещё совсем недавно Горчаковский последний раз в жизни подписал экземпляр своей книги.
– Сохраняешь надежду на приз? – ядовито спросил Трешнев.
– Жажда научной истины, хотя бы и гастрономического свойства, – с достоинством ответил Беркутов. – Ты, Лёша, не доедай пока что, вдруг в этой неразберихе шеф-повар появится, спросим у него.
– Если я это доем, – Ласов отодвинул от себя блюдо, – завтра с утра придётся идти на внеплановый приём к гастроэнтерологу.
– Президент, в отличие от нас с Волей, очень тщательно мониторит свой желудочно-кишечный тракт, – с уважением произнёс Трешнев и взялся за стопочку.
Вдруг снизу от дверей пошёл шум, коротко и с достоинством прозвучал собачий рык.
– На помощь жегловым и шараповым приехали глазычевы, – вздохнул Беркутов. Достал телефон и посмотрел время. – Может, и на поезд успею.
– Надо оказаться среди первых на выход, – сказал Трешнев. – Чтоб шмон с нас начали.
– Но суетиться тоже не будем, – заявил президент, не прерывая процесса очищения тарелок от яств. – Они к суете относятся нервно.
– В конце концов, – возмутился Беркутов, – я им покажу билет. У них на торжественных церемониях лауреатов лущат, а я должен убытки нести! Я билет, между прочим, на свои деньги покупал и собираюсь не на крейсер «Аврора» любоваться, а в Рукописном отделе Пушкинского дома работать.
– Кстати, – оживился Трешнев, – скоро ведь объявят лауреатов премии «Пушкинский Дом». Господа, вы запланировали себе это мероприятие?
– Сейчас возьмут с нас подписку о невыезде, и всё огребём в достатке, – произнёс дальновидный Ласов. – А десерт был?
– Лёша, в нашем возрасте уже не надо увлекаться углеводами, – наставительно сказал Трешнев. – Кушай фрукты.
– Меня от волнения всегда тянет на сладкое, – признался президент.
Гаврила отпорхнул на мгновение и вернулся с тарелкой, на которой теснились разномастные пирожные.
– Берите, пожалуйста, – поставил перед Ксенией.
– Кавалер! – с тёплой улыбкой обрадованного ветерана проговорил Трешнев.
– Спасибо! Вы очень любезны, – Ксения всматривалась в кремо-бисквитно-безешную клумбу, выбирая, а Беркутов и Ласов взяли не раздумывая.
Мимо них уверенно-неспешным шагом прошли три человека в штатском с золотистой собакой на поводке.
– Голден ретривер, – пояснил Караванов. – Прекрасная порода. Но нежная. У меня была такая. Беатриса. Умерла от рака.
– А я кошатник, – уныло сказал Беркутов, потянувшись за следующим пирожным.
– Дамы и господа! – вновь сверху на их головы понёсся голос Купряшина. – К глубокому прискорбию, наша встреча омрачена трагическим происшествием, которое потребует вмешательства работников соответствующих органов. Просим всех отнестись к процедурам с пониманием.
– Как в фильме «Десять негритят», – прошептала Ксения. – Помните?
– Намекаешь на то, что Горчаковского заказал Купряшин? – зловеще улыбнулся Трешнев.
– Ты можешь хоть ненадолго отставить свои шуточки! – Ксения чувствовала, что она вот-вот разрыдается от невероятной нелепости всего происходящего здесь. – Я говорила о голосе невидимого человека, который в фильме слышали собравшиеся на острове.
Между тем невидимый Купряшин объяснял, что для проведения следствия будут зарегистрированы все, кто находится в здании, и при необходимости досмотрены личные вещи.
Боковым зрением Ксения заметила, что после этих слов кое-кто за соседними столиками стал потихоньку выкладывать нечто из сумок и карманов.
Регистрация не займёт много времени, продолжал наставлять Купряшин. Нужно приготовить паспорта или другие удостоверения личности и пройти к одному из двух столов, которые будут установлены у лестниц, ведущих на выход.
Ксения огляделась: столы, ещё недавно заставленные напитками, теперь были перенесены к местам, обозначенным Купряшиным.
Вдали показался ещё один кинолог с собакой, породу которой знают в России все, даже она, Ксения, – немецкая овчарка.
А Василий Николаевич вёл свой инструктаж так, словно не занимался всю жизнь историей и теорией литературы, а руководил людьми в местах их массового скопления.
Возможно, высказывал он резонное предположение, у кого-то нет при себе никаких удостоверений личности. В этом случае следует подойти к столу в центре зала, желательно с кем-то из тех ваших спутников, кто таковое удостоверение имеет. Там же будет находиться он, Василий Николаевич Купряшин, и компетентные товарищи. Они помогут всем во всех проблемах и, в свою очередь, надеются на то, что присутствующие также помогут в расследовании трагического происшествия.
Ксения вдруг поняла, что Купряшин ни разу до сих пор не упомянул о том, что Горчаковский убит.
Оказалось, он оставил это для коды.
– Злодейски оборвана жизнь нового лауреата национальной литературной премии «Новый русский роман» Игоря Феликсовича Горчаковского, – загремел голос Купряшин, прежде мягко обволакивающий слух. – Любые наблюдения, факты, сомнения, которые есть у коллег, прошу незамедлительно сообщать при регистрации. Кто-то вёл фото- и видеосъёмку. Сейчас важно всё! И, разумеется, в общих наших интересах – сохранение полного порядка.
Пока Купряшин говорил, Беркутов уже оказался у левого, ближайшего к ним регистрационного стола и нетерпеливо перетаптывался там, теребя в руках конверт с билетом.
– Ну вот, – сказал Трешнев. – Организация на уровне. Если им будет недостаточно твоего пропуска, подойдём к Купряшину. Он меня знает, я с паспортом и знаю тебя. Свой домашний адрес и телефон помнишь?
– Если пытаешься так меня успокоить, то у тебя не получается, – сказала Ксения.
Трешнев развёл руками.
– Ну, что, акадэмики?! По последней, перед тем, как сдаться властям…
– Это совсем-совсем лишнее, – твёрдо сказала Ксения. И прибавила: – Если ты хочешь ночевать в своей постели.
Трешнев наклонился к ней и прошептал в самое ухо:
– А если я хочу ночевать в твоей постели…
Чёрт! А вдруг они её захотят обыскать! А в сумочке не только колготки, но и стринги! То-то посмеются эти полицейские барышни. А ещё пуще юноши. Объяснишь им! Лауреата убили, а тут дама без трусов разгуливает… Это тебе и за жару, и за фуршет, и за Трешнева…
Страхи Ксении прервала мелодия пионерской песни «Ах, картошка, объеденье…».
У Гаврилы Бадова зазвонил телефон. Он ответил, стал слушать. Смугловатое лицо красавца-брюнета вновь начало стремительно бледнеть.
Между тем, как по заказу, появился первый кинолог с ретривером, и золотистое чудо протащило его прямо к их столику, повертелось вокруг Караванова…
– Узнаёт друга… – неуверенно произнёс Воля.
Гаврила опустил телефон и, заикаясь, спросил:
– Ч-что, ещё одно т-тело н-нашли?!
– Да, – спокойно ответил кинолог. – Женщину. По всему, удушение. Вероятно, шарфом.
Ретривер, оставив в покое Караванова, утащил своего хозяина в сторону Беркутова. И тут все увидели в левой руке кинолога прозрачный пластиковый пакет с маленькой жёлтой сандалией.
– Трешнев, это сон? – спросила Ксения. – Или надо просто упасть в обморок?
– Здесь человек лишь снится сам себе, – Трешнев мигом выпил схваченную со стола стопку водки. – По снам у нас главный специалист Тима Почаенков. Но он редко появляется на летучих фуршетах. По твёрдому расписанию грузится дома… Стой здесь! Я сейчас.
И он неожиданно твёрдой походкой пошёл к Беркутову, которого ретривер тоже оставил без особого внимания…
Дельнейшее запомнилось Ксении как сочетание провалов памяти с яркими картинками.
Вот Гавриле позвонил сверху удерживаемый там Егор и рассказал, что собака где-то в коридоре, за туалетом, нашла мёртвую Элеонору Кущину.
Вот к ним возвратился совершенно растерянный Беркутов, уже переписанный и онумерованный, но не торопящийся на Ленинградский вокзал.
Вот они все идут на регистрацию. Разумеется, Ксению с её пропуском отправляют к среднему столу. Трешнев сопровождает. Они терпеливо ждут, пока закончит беседу Купряшин и ещё два человека трешневского возраста, с хорошей выправкой – несмотря на жару, в костюмах. Правда, в лёгких и, видно, дорогих. Понятно, они главные здесь, они руководят этими суровыми девушками в летней полицейской форме, этими разбежавшимися повсюду следователями и экспертами, курсантами, следящими за общим порядком. Трешнев держится, и не угадаешь, сколько он в себя влил. Объясняет, наконец, Купряшину суть дела, тот смотрит на них взглядом распятого на кресте Вараввы, потом хлопает Андрея по плечу, а Ксению полуобнимает и распоряжается записать со слов Трешнева, на основании пропуска. Но Трешнев вдруг спрашивает у Купряшина, правда ли, что и Элеонору Кущину тоже убили. Председатель жюри, зажмурившись, кивает и полушепчет: «Всё… всё, что видели, что знаете, следователям расскажите…» Рядом Ксения замечает так и не ушедшего Беркутова, трущего очки о свой джинсовый комбинезон….
Вот они впятером – Гаврила Бадов никак не мог оставить своего завязшего друга – спускаются по лестнице. У каждого большой оранжевый ярлык с номером и печатью – свидетельство о том, что они переписаны, проверены и могут идти восвояси, вплоть до приглашения к следователю. Если понадобится…
Если понадобится…
Возле самого выхода на столах возвышаются стопки ярких аудиокниг. «Главы из романа „Радужная стерлядь“ читает народный артист Анатолий Пелепенченко».
Что-то не разбирают их уходящие…
Один только Георгий Орестович Беркутов подошёл. Очевидно, не теряя библиофилического самообладания, взял несколько штук, затолкал в свою большую, проверенную полицейскими сумку.
– Я тоже возьму? – полуспросила Ксения у Трешнева.
Тот молча пожал плечами.
К ним шагнул Беркутов.
– Сейчас поеду на вокзал – сдам билет. Всё-таки не полностью стоимость потеряю… А завтра с утра – к следователю. Элеонора ведь одна в Москве. С мужем в разводе. А родители с внучкой, то есть с дочкой её, в Кимрах… Так что придётся мне всеми этими делами заниматься… И шарф откуда-то на ней взялся… Она же всегда только шейные платочки носила… Вы же видели сегодня… Ты как, Андрюша, в эти дни насчёт машины?
– Завтра я, Гоша, насчёт машины никак – после сегодняшнего, – Ксения видела, что Трешнев пьянеет на глазах, и, возможно, придётся ловить ему такси. – Промилли гостят долго. Впрочем. и машина моя до следующего понедельника в Новгородской области. Брат одолжился и туда на рыбалку двинул.
– Ну, значит, электричкой в Кимры поеду. Оно, пожалуй, и быстрее. Без пробок. Возьму с собой Гаврила Амиранова. Главное, чтоб он не напился по пути.
Сверху спускался Купряшин, сопровождая одного из двух строгих людей, того, что в костюме посветлее.
Вдруг Трешнев шагнул им наперерез:
– Василий Николаевич! Извините, Бога ради, – это он уже к чину обратился. – Ведь сколько еды на столах осталось! Неужели ваших курсантиков не накормят?!
– Они на службе, – отрезал чин, продолжая движение к выходу.
– А мы здесь, по-вашему, гуляем! – и Трешнев, совсем уже пьяно раскланялся перед кулаком Купряшина, который тот, спеша за начальником, всё же высунул за свою спину.