Перед инициацией
Закрыв за собой дверь, Ксения было шагнула к лестнице, но с тем остановилась, сообразив, что Трешнев, скорее всего, заталкивал её в зал, чтобы остаться наедине… только вот с собою ли? Она всмотрелась сквозь полузатемнённое стекло и – как в воду глядела: академик-метр д’отель уже прижимал к своему уху телефон!
Мороженое грозило окончательно развалиться в её руках, но выбросить его было некуда, хотя – вот она, улица, вон она, урна! Выйди и выбрось! И мороженое, и Трешнева, и всё остальное, что вдруг начинает баламутить твою пусть не очень удачную, пусть многотрудную, но всё-таки отлаженную жизнь.
Но подпирающая откуда-то сила понуждала её держать истаявшее мороженое и не отрывать взгляда от этого самого, наверняка чирикающего с Инессой литературного метрдотеля.
В следующий момент к двери подошла новая группка призванных, и отскочившую от входа Ксению повлекло дальше, дальше…
После придверной лестницы в несколько ступенек и длинного коридора Ксения вновь оказалась перед лестницей беломраморной, очевидно, ведущей в самое чрево грядущего фуршета.
Слева за длинным столом сидели три девушки, выдававшие какие-то бумаги и буклеты, а саму лестницу перегораживали три симпатичных мордоворота, облачённых по причине жары в белые рубашки с коротким рукавом при наличии трёхцветных – под российский триколор – галстуков.
Ксения представила, как нелепо она смотрится: офисно-педагогические блузка-юбочка, со взбешёнными глазами и с растерзанным брикетом пломбира, с которого уже не капает, а почти льётся в подставленную лодочкой ладонь.
– Здравствуйте, – сказала Ксения мордоворотам, которые окончательно перегораживая дорогу, подтянулись к ней, при этом профессионально просканировав её от туфель до макушки и уже совсем по-мужски раздев догола. – А мне сказали, что тут есть тарелочки. – И прибавила для весомости:
– Георгий Орестович сказал.
– Здесь всё есть, – сурово сказал мордоворот слева, одновременно отступая чуть в сторону.
– Ну, если Георгий Орестович сказал! – развёл руками мордоворот справа и тоже отступил.
– Проходите, пожалуйста, – центровой, похожий на «Тарзана», то есть мужа вечной Наташи Королёвой, радушно, с тарзаньей улыбкой махнул рукой по направлению к ступенькам.
«То-то, академик-метр д’отель!» – торжествующе подумала Ксения, устремляясь наверх.
И лишь здесь – к ней уже спешил официант с подносом, уставленным бокалами с шампанским, – она оглянулась. Тройка богатырей воздвиглась монолитной стеной перед неким пожилым джентльменом, воздевающим руки к небу. В правой была скомканная газета.
Телекинетически посочувствовав прорывающемуся поклоннику премии «Новый русский роман» (он вдруг выронил свою газету), Ксения довольно быстро отыскала туалет, который здесь назывался «Дамская комната» (это объявляла старинная бронзовая табличка). Перед мраморными умывальниками с зеркалами наконец допила мороженое. Именно сегодня она забыла щётку для волос и кое-как стала руками поправлять то, что осталось от утренней причёски.
Громко переговариваясь сквозь стенки кабинок, кто-то кого-то спрашивал:
– А сама тут?
– Знаменская? Точно так! Она всегда ходит смотреть, как у других, тем более у нас.
Дамы вышли из кабинок. Та, что помоложе, выглядела обычно: в длинном ситцевом балахоне, с множеством браслетов и колец на руках, в полупрозрачном платке-накидке на плечах, в каких-то разнородных и разноцветных шарфах, среди которых сиреневый был даже с кистями. Подобного рода женщин-аксессуаров Ксения видела много. Но другая просто завораживала то ли загаром, то ли особенной смуглостью при совершеннейшей седине своей пышной шевелюры…
Дамы скользнули по Ксении удивлёнными взглядами. Наверное, слишком пристально я их разглядываю, решила спутница Трешнева и поспешила выйти.
По пути к месту торжества меланхолически осушила бокал шампанского с подноса, который вновь возник перед нею – увы, это был брют, а она любила полусладкое, но какое там полусладкое…
Официанты с бокалами на подносах неостановимо парили вокруг.
И второй выпью – выпила… А третий – слабó?
Наконец вошла в огромный, амфитеатром, зал. Он, пока лишь полузаполненный, пребывал в тихих шелестящих разговорах взыскующих торжественной церемонии награждения и последующего вольного пира.
– Ты видела Немзера?
– Его не будет.
– Разве он игнорирует НоРРку?!
– Её не игнорирует. Просто его в Москве нет. В Питер уехал…
– В гонорарах «Бестер» держит первое место по жмотству, но презентации и награждения у них роскошные. Только, пожалуй, Ира и дядя Петя их перекрывают.
– Ну, про Иру – понятно, а дядя Петя – и сам миллиардер.
– Миллиардер не миллиардер, а на благотворительность не жалеет. У него лауреаты по году, до следующей церемонии, ездят, пиарют свои сочинения.
– У него и шорт-листники ездят.
– Твоя правда…
– Говорят, Евгений Юрьевич должен подойти. Мне надо у него подписать…
– Ну, так смотри в оба. Если придёт – подпишет.
– А сам появится или как всегда?
– Как всегда – обещают. Возможно, сам сейчас и сам не знает, будет или нет.
– Судя по тому, что охрана слабенькая, – не будет…
– Не суди! Он непредсказуем, а Лубянка рядом…
Слышались и другие разговоры – Ксения, ища место с наилучшим обзором зала, несколько раз перешла с места на место.
– …меня интересует текущий момент. Какое будущее ждёт современную литературу, которая поставлена чуть ли не на поток?
– Ну, с этим не ко мне. Я этого просто не читаю… Если прочёл книжки три этих ваших новых реалистов – уже хорошо. Но когда я вижу что-то живое, настоящее, оно всё равно рождается тем же путём, по старинке… Я этих ваших навороченных компьютеров не признаю. Гусиного пера, правда, не достать, но перьевую ручку ещё можно. Специально заказываю у музейщиков и у проверенных антикваров…
Голоса слышались совсем рядом. Ксения обернулась и увидела двух писателей, постоянно мелькавших на телеэкране. Только что-то после шампанского фамилии не вспоминались. Михаил Веллер и Денис Драгунский? Нет. Александр Кабаков и… нет, не Виктор Ерофеев… Андрей Битов? Возможно… Возможно, не он.
Пытаясь вспомнить, Ксения продолжала вглядываться вперёд.
Огромная сцена вся была завешана чёрными полотнищами, по которым в не очень понятном, но завораживающем ритме были раскиданы-разбросаны белые прямоугольники, устремлявшиеся к центру, к вертикальному прямоугольному белому экрану, также похожему на лист бумаги.
Шампанское после суматошного дня и жары даже при кондиционерной прохладе ударило в голову, и Ксения вновь погрузилась в ревнивые размышления о коварстве Трешнева и о причинах его привязанности к Инессе.
Когда она появилась в колледже, Инесса уже там была. Но кто сказал, что у Инессы с Трешневым тогда что-то было? Инесса пребывала в замужестве, всюду таскала фотографии своих разнополых двойняшек и всем показывала – счастливая мать… Гоняла на своей «восьмёрке». Трешнев, между прочим, в то время раскатывал на примятом, трухлявом «Запорожце»… В общем, и тогда было непонятно, и сейчас совсем непонятно… Ростом Инесса, даже без каблуков, была вровень со Трешневым, а уж если на каблуках… При том кавалер хвалился как-то, что рост у него классический гвардейский – метр восемьдесят. Но что-то ведь притягивало его к этой баскетболистке (Ксения прекрасно помнила, что Инесса, по её словам, в студенческие годы была чемпионкой Москвы по теннису.)! Баскетболистке-теннисистке-автомобилистке… доныне пребывающей в училках и вовсе из колледжа в школу перешедшую… Может, и лучше, если она сейчас заявится.
Сумеет ли Ксения держать лицо?
Стоп, при чём здесь Инесса?!
У неё, у Ксении, всё хорошо!
А о том, что она через год после ухода из колледжа вышла замуж – назло Трешневу, вряд ли кто-то догадывается. И сам Андрей не знает…
Да, замуж Ксения вышла за первого надёжного человека, который, несмотря на тогдашний бардак в стране, встретил её, влюбился и, не прикладывая локоть к носу, потащил в ЗАГС… И не он виноват, и она не виновата, что потянуло надёжного человека обустраивать свою родину, а на дорогах между Москвой и Киевом возникли пограничные кордоны. Они хотя бы на два города живут, но живут как-то, не разрывают окончательно, а про Трешнева ни тогда, ни теперь ясности не было: женат он или в разводе, живёт с женой или квартиру снимает?.. Стоп-стоп, довольно думать о Трешневе! Не за тем она сюда пришла, хотя и с ним… Лучше повспоминать каскад взглядов трепетного тенора, Эдуарда…
Но отделаться от Трешнева так легко не удалось.
Он, а за ним Караванов, вышли, как из стены, обшитой панелями, и пробирались к ней по ряду сквозь колени уже сидевших. Углядел же её, такую маленькую, миниатюрную… не то что Инесса-стропила! Хорошо хоть её с ними нет!
– Чего так высоко забралась? – спросил Трешнев, поглаживая её по руке и пробираясь пальцами под короткий рукав блузки. – Впрочем, это в традиции Академии фуршетов. Сверху хорошо видно во все стороны света…
– И где же ваш президент, академики?! – с иронией спросила Ксения.
– Лёша на посту! – твёрдо ответил Трешнев, усаживаясь рядом с ней и одновременно изо всех сил прижимаясь к её вмиг запылавшему бедру. – Президент знает, где он сейчас нужнее.
– Скажи, а что это за норка? Здесь, я слышала, многие о какой-то норке говорят…
Трешнев улыбнулся.
– Профессиональный жаргон. Так в наших кругах называют эту премию. «Новый русский роман» – сокращённо «НоРРка».
В это время от сцены понёсся звук фанфар. Причём это была не какая-то запись. Перед залом стояли, приложив к губам сияющие трубы, семь девушек в белых ботфортах.
– Скажи мне, Воля, как культуролог гастроэнтерологу, – довольно громко, словно стремясь перекричать трубные звуки, спросил Трешнев у Караванова, севшего справа от него, – пошто эти создания облачены в кивера и ментики лейб-гвардии Гусарского полка?
– А чего мелочиться?! – размеренно ответил Воля. – Красиво, полк самый престижный…
– Но тогда нарушение формы одежды… У лейб-гусар чакчиры должны быть синими, а здесь юбочки белые. К тому же мини…
– А тебе что, макси хочется? С красным белое хорошо смотрится… А вот, впрочем, и синее.
На сцену с двух сторон вышли по шесть барабанщиц, в таких же красных гусарских ментиках и киверах, но в синих мини-юбках и синих ботфортах. Фанфары сменила нарастающая барабанная дробь.
Вдруг её словно оборвали и откуда-то из глубин сценического пространства, чуть наискосок, к центру, к стоявшему там микрофону, пошёл довольно крупный человек в светло-сером костюме и белой рубашке без галстука.
Затихший было зал взорвался аплодисментами.
И Ксения, как воспитанная девочка, захлопала, тем более что Трешнев и Караванов тоже почти беззвучно сводили раскрытые ладони.
Человек продолжал идти к микрофону, держа в левой руке на отлёте очки, а в правой, почти опущенной, – один или два листа бумаги.
Подойдя к микрофону, он постоял молча ровно столько, сколько держались аплодисменты. Как только они стали гаснуть, надел очки и медленно стал сворачивать принесённые с собой листы.
– Вася Купряшин, – с теплом в голосе произнёс Трешнев.– Заправляет и этой премией.
– Василий Купряшин! – почти с изумлением воскликнула Ксения. Только почему Трешнев так фамильярно называет одного из ведущих российских литературных деятелей, литературоведа, профессора Литературного института, Московского университета и РГГУ?!
– Воля окончил его семинар в Литинституте, – сообщил Трешнев, но эта фраза ничего не объясняла.
Тем временем Купряшин окончательно превратил листы формата А4 в маленький квадратик, спрятал его в карман, снял очки и взялся за микрофон.
– Добрый вечер, дорогие друзья!
Вновь раздались аплодисменты. На экране появилось изображение толстого тома, из которого торчала лента закладки цветов российского флага. На книге в три строки теснились толстые золотые буквы: Новый русский роман, а над ней летящей, но разборчивой скорописью было начертано: Национальная литературная премия. 15-е присуждение.
Откуда-то с вершин (даже для них, сидевших на предпоследнем ряду амфитеатра) раздался громовый голос:
– Председатель жюри и координатор Национальной литературной премии «Новый русский роман» профессор Василий Николаевич Купряшин!
Вновь раздались становящиеся привычными аплодисменты.
Василий Николаевич поднял руку с очками.
– Мы рады приветствовать всех поклонников великой русской литературы, всех ценителей живого художественного слова, всех гурманов русского языка («И о нас не забыл!» – успел вставить Трешнев), – пришедших сюда, в этот гостеприимный зал, разделить с нами радость пятнадцатого присуждения Национальной литературной премии «Новый русский роман»!
Аплодисменты.
– Сегодня у премии «Новый русский роман» есть славная история, но у неё, конечно же, есть исток. У этой премии есть имя. Есть имя её творца. Это имя… – Купряшин сделал небольшую паузу, во время которой на экране появилась чёрно-белая фотография довольно молодого мужчины в форме морского гражданского флота за штурвалом. Справа на его плечо готовилась сесть большая чайка. – …Это имя – Валерий Михайлович Оляпин.
Пауза продлилась ровно столько секунд, сколько залу потребовалось для осознания: Купряшин ждёт аплодисментов.
Когда таковые вновь стали угасать, Василий Николаевич продолжил:
– В девяностые годы, которые иногда с известными основаниями называют «лихими», Валерий Михайлович, будучи членом правительства, выступил с инициативой создания новых, постсоветских, независимых литературных премий. И не только выступил, но и поддержал…
– Это сам Вася пошёл к Бурбулису, тот направил его к Чубайсу, а Оляпин дал деньги… – пояснил Трешнев.
Со сцены лился, свободно и плавно, рассказ о том, как премия «Новый русский роман» обретала вес, как шла сквозь инфляцию, дефолт, кризисы и поиски новых спонсоров…
– Спонсором у премии сейчас банк «Третья планета», но за ним стоит тот же Оляпин, правда, в лице его сватьи, то есть тёщи младшего сына, которая контролирует рыболовецкий флот… – Трешнев продолжил слив информации.
О чём он думает?! Но, с другой стороны, значит, не об отсутствующей Инессе. Хватит того, что о ней она, Ксения, неотвязно думает.
– А лауреатами кто был? – спросила Ксения.
– С этим сложнее, – Трешнев потянулся к Караванову. – Воля, не подскажешь?
– Там при входе для всех желающих буклет лежал, – Караванов показал пустые ладони. У него даже маленькой сумки не было. – Ты что, не взял?
– А на фига он сдался? Писать об истории премии мне в этот раз не надо. Лауреата сейчас узнаем… А ты, – отнёсся он к Ксении, – если интересно, возьмёшь после фуршета. Буклетов, их мно-ого…
Тем временем Купряшин перешёл ко дню сегодняшнему.
– К сожалению, Валерий Михайлович в этот раз не смог лично приветствовать наше собрание, финалистов премии и её грядущего лауреата…
– «Этот раз» повторяется ежегодно, – мерно произнёс Трешнев. – Скажи, Воля, ты помнишь, чтобы здесь когда-нибудь появился Оляпин?
– Здесь нет, – Воля был педантичен, как провизор. – Он был в тот раз, когда церемонию проводили в Доме Пашкова. Тогда и Путина ждали. Но Оляпин приезжал.
– Правильно! Как я забыл!… А забыл потому, что фуршет там сделали отвратительный. Всего было много, напитков – залейся, а на вкус – преснятина. И Володя Балясин тогда вегетарианским салатом отравился. Вспомнил. Да, Оляпина вспомнил. На фуршете и дочка его с зятем появились.
– Естественно, ведь в тот год премию окончательно закрышевал «Бестер»…
– «Бестер»? – спросила Ксения. – Издательство?
– Издательский дом. Потом расскажу. Слушай Васю.
Тем временем Купряшин завершил тираду сожалений по поводу отсутствия Оляпина, вызванного в Кремль, и объявил, что по поручению Валерия Михайловича высокое собрание будет приветствовать его пресс-секретарь Леонард Захарович Мозганен.
Без паузы у микрофона образовался довольно смазливый человечек в голубеньком костюмчике. Как положено, поздоровался, вытащил микрофон из гнезда штанги и, расхаживая с ним вдоль рампы, заговорил. Левую руку он намертво сунул в карман.
– Дорогие друзья! Я вновь, в пятнадцатый раз, имею честь принять участие в нашем празднике. Вообще-то я хочу сказать: «в вашем празднике» – и это непреклонное мнение Валерия Михайловича, которое он мне поручил вам передать. Валерий Михайлович всецело уверен, что своим существованием ежегодная национальная премия «Новый русский роман» обязана отнюдь не ему и возглавляемым им структурам, а тем тысячам российских писателей, которые, несмотря ни на что, как говорится, всем смертям назло, писали, пишут и будут продолжать писать всё новые и новые русские романы. Он твёрдо знает, что своим существованием ежегодная национальная премия «Новый русский роман» обязана тем миллионам российских и зарубежных читателей, которые вновь и вновь с нетерпением берут в руки романы, которые стали лауреатами Национальной литературной премии «Новый русский роман», вошли в шорт-листы премии, в её длинные списки…
– Трешнев, а фуршет скоро? – спросила Ксения. Близость могучего корпуса академика-метр д’отеля окончательно выветрила из неё шампанский хмель, и хотелось, по крайней мере, хотя бы поесть, коль скоро она оказалась здесь. Явно в не своём месте.
– Всё будет, – ответил Андрей, почему-то сосредоточившийся на речи Мозганена. – Это необходимый саспенс. Отсматривай контингент. Перед тобой мир замечательных людей. Мозганен начинал с торговли «Гербалайфом» на прогулочных теплоходах по каналу Москва-Волга, а теперь…
Наместник незримого, но богоподобного Оляпина между тем продолжал:
– Я всего-навсего читатель. У меня нет филологического образования, я не принадлежу к какой-либо конфессии, верю в общечеловеческие ценности. – Пауза, затем голос рвётся вверх. – И вот именно их я нахожу в романах, попавших в круг внимания нашей премии. Нам ничего не нужно. Нам надо только одно: чтобы писатели писали, а читатели всегда читали русские романы, которые и будут новыми и вечными!
Зал попытался изобразить овацию, хотя, подозревала Ксения, на голодные желудки аплодисменты давались всё труднее.
Мозганен исчез так же внезапно, как и появился.
Купряшин отошёл в крайний правый угол сцены, к белеющему там креслу, и артистически опустился в его недра.
А сверху, от колосников, понёсся уже знакомый, трубный голос:
– Дамы и господа! Авторы романов, вошедших в шорт-лист Национальной литературной…
Вот ведь, подумала Ксения, и не ленятся повторять одно и то же. И тут же возразила сама себе: «А чего им лениться?! Положение обязывает! Пообещали нам торжественную церемонию – и есть торжественная церемония!»