«Переходный возраст»
– Твой родственник слишком хорошо о нас думает, – угрюмо сказал Трешнев, пробуя на вес «Радужную стерлядь». – Такое мы читаем только под заказ. То есть небезвозмездно.
– Ну почему, – возразил Караванов. – Будь здесь Георгий Орестович Беркутов, он бы взял не только свой экземпляр, но и у нас бы выпросил, а также потребовал, чтобы ему предоставили для полноты мониторинга все романы, вошедшие не только в шорт-, но и в лонг-лист.
– И, между прочим, был бы прав, – вдруг согласился Трешнев. – Я не раз слышал, что самая сильная книга в шорт-листе – роман Абарбарова. И даже фактура сочинения старика Реброва легко побивает болтовню его соперников. Хотя в советское время он никогда не попадал в ряд крупных стилистов. Брал темой, попытками честно рассказать о войне…
Вошла Настя с вновь наполненным подносом, что вызвало оживление Ласова, как раз засунувшего роман Горчаковского в свою сумку между двумя экземплярами ещё более толстой книги в глянцевом зелёном переплёте с красными буквами. Выхватив с Настиного подноса бокал шампанского и мгновенно осушив его, он стремительно покинул компанию, буркнув прощальные слова.
Ксения тоже засобиралась, и Трешнев, который, кажется, никуда не торопился, устремился за ней.
В большом лифте пресс-центра с ним поздоровался высокий бородач. При этом его лицо было озарено щедрой улыбкой, которую у нас обычно называют американской.
Трешнев суховато ответил, но это не произвело на бородача впечатления.
Продолжая обволакивающе улыбаться, бородач стал расспрашивать о происшедшем на «Норрке».
– А вы разве там не были? – удивился Трешнев.
– Увы, не удалось. Смотрел репортаж в Интернете.
– Ну, тогда вы знаете больше нас! – обрадованно сказал Трешнев, тем более что лифт остановился на первом этаже.
– Нам по пути? – спросил бородач, от приторной улыбки которого Ксению уже начинало мутить, как от гематогена в раннем детстве. – Представьте меня, Андрей Филиппович, вашей спутнице.
Весёлый и находчивый Трешнев как-то напрягся.
– Это Ксения. А это – Андрей Александрович Вершунов, – наконец скупо сообщил он. – Вы, Ксения Витальевна, вроде задавали мне тот же вопрос, коий Гаврила Романович Державин предложил служителю в Царскосельском лицее. Так это именно здесь, по коридору слева. Я вас подожду.
Улыбка на лице Вершунова приобрела конфузливо-смущённую конфигурацию, но в целом сохранилась.
Ничего подобного Ксения не спрашивала, но, тем не менее, покорно побрела к указанной Трешневым двери, за которой окончательно сообразила, что академик-метр д’отель желал во что бы то ни стало избавиться от переслащённого бородача, лицо которого уже казалось ей знакомым. Проведя в вынужденном отчуждении больше времени, чем потребовалось для того, чтобы тщательно вымыть руки и неторопливо накрасить губы, Ксения наконец вышла. Тоже разгуливаться нечего – помня о тоскующей без неё Антониде Клавдиевне.
Трешнев был один – расхаживал нетерпеливо по холлу. Но приветствовал её радостным:
– Молодец! Еле отлепил его от себя. Пришлось намекнуть, что у меня с тобой намечены трали-вали и третий должен уйти… А то бы он так и топтался здесь.
– Слушай, Трешнев! – Ксению особенно возмутило, что академик-метр д’отель, как видно, намекал Вершунову на их роман, ничего подобного в действительности не предполагая. – У тебя есть какие-то границы пристойности?
– А чем тебе мною очерченная не понравилась? – искренне изумился тот.
Ну как с таким справляться?!
– А может, мне этот твой тёзка понравился! Может, это с ним я хочу… эти твои трали-вали закрутить?
– Ксюша, кому ты это говоришь? Литератору, может, даже писателю, то есть практическому психологу. Что я не видел, как тебя обрадовало это неожиданное знакомство?! И потом: ты что же, на молодёжь решила перекинуться?
– Как молодёжь?! – удивилась Ксения. – По виду этот Андрей Александрович – твой ровесник. Ну, чуть младше.
– Ему не больше тридцати пяти, – твёрдо заявил Трешнев. – Так что ты мне грубо льстишь.
– Нет, вправду я так подумала. Просто у него взгляд какой-то старый. Хотя и улыбается.
– Скажи ещё, что именно улыбка морщинит лицо! – Трешнев хмыкнул. – Может, это из-за бороды?
– Нет-нет, надо подумать, почему… Но чего мы стоим? У меня, между прочим, рабочий день.
И они двинулись наконец к выходу.
– Ну, ты думай, – сказал Трешнев, – но я-то знаю точно: там, где появляется Андрюша Вершунов, обязательно пахнет бабками. Или хорошими бабками. – Он с театральной галантностью открыл перед Ксенией дверь. – А ещё чаще – хорошими бабками при очень хорошем пиаре.
На том, кое-как почмокавшись с никуда не торопившимся Трешневым, Ксения рванула на работу.
Антонида Клавдиевна встретила её в глубокой задумчивости, но таковая не была связана с Ксеньиным нарушением трудовой дисциплины.
Оказывается, ей с утра оборвали телефон, уговаривая возглавить оргкомитет и жюри вновь задуманной национальной премии «Переходный возраст» для педагогов, работающих с трудными подростками.
– Идея хорошая, спору нет, – рассуждала шефесса, погружая Ксению в облако ароматного дыма свежераскуренного «Казбека». – Поощрение нужно не только смычку виртуоза и гениальному писателю, но и педагогу. Тем более что у премии, как мне сказали, будут очень серьёзные спонсоры, в частности, Фонд защиты детей от родителей… – Она взяла со стола листок, стала читать. – А ещё… Ассоциация толерантных мусульман, Братство православных предпринимателей, Всероссийское общество распространения игры в стоклеточные шашки… так… конгресс физической и правовой защиты общин нетрадиционной ориентации от неформальных объединений… нет, этих, наверное, пока преждевременно… да-а… Ведутся переговоры с израильской корпорацией по выращиванию авокадо. Они проявили к премии интерес и готовы поделиться собственным опытом перевоспитания трудных подростков в условиях кибуцев… В жюри уже согласились войти Авель Папахов, Гонорий Маркаров, Джамиль Хайдар и ведущий российско-восточнославянский ониролог Цимахвей Почаенков… Помните, приезжал к нам в позапрошлом году? Толкователь снов… А потом часа два свои стихи читал. Даже про фуршет забыл.
Ксения ошарашенно молчала. Только вырвалась – неизвестно даже, на какое время – из истории с литературно-премиальным убийством – и на тебе!
– Разумеется, от председательства в оргкомитете я пока отказалась… Впрочем, если вы захотите также принять участие в этом проекте, я могла бы предложить вас – как председатель жюри – например, ответственным секретарём премии и тогда возглавить оргкомитет. – Несмотря на то что Ксения была знакома со своей шефессой около двадцати лет, ещё с той первой курсовой, посвящённой преодолению симптомов экзистенциальной фрустрации у старших подростков, Антонида Клавдиевна обращалась к ней исключительно на «вы». – Ни к чему распылять управление! – разгорячалась Антонида. – Коль скоро спонсорством этой премии заинтересовался даже генеральный поставщик одежды и аксессуаров для маленьких декоративных собак в странах СНГ и АТЭС…
Ксения зажмурилась и потрясла головой, на миг представив, как широкую Антонидину грудь слюнявит пара шерстяных крошек, – кажется, это были чихуахуа, – в розовых комбинезонах и заколках с бриллиантовой крошкой, купленных в «Охотном ряду» на этаже «минус три».
– В этих условиях, – разгораясь, продолжала Антонида, – для нас самым главным будет создать высокую репутацию новой премии. Выбрать самых достойных лауреатов. Не знаю, на сколько меня ещё хватит, – Толь закурила новую «казбечину», – но есть искушение сделать ещё одно полезное дело.
– Как-то всё это неожиданно, – лепетала Ксения, думая о том, что недаром коллеги за глаза зовут Толь – «Пиковая Дама – туз номер три» (после первой, пушкинской и второй – Люси Улицкой, с которой Антонида водила дружбу со времён биофака МГУ). – У меня же докторская… годовой и перспективный план нашего сектора до 2020 года и ещё этот… президентский проект «Российская новая школа»… через день нужно сдать наши предложения… Это же куча бумаг…
О попытках счастья в личной жизни она даже не заикалась.
– Ну, разумеется, вы можете подумать, – согласилась Антонида Клавдиевна. – Во всяком случае, у вас ещё есть несколько часов.
Ксения, оторопев, раскрыла рот слишком широко и, хотя была пассивной курильщицей уже много лет, поперхнулась давно знакомым дымом.
– А что вы думали, – рассуждала корифей теоретико-педагогической мысли, – на это дело много желающих найдётся. Ведь у них в процессе подготовки к началу премиального процесса намечены командировки в Германию (вы же знаете, на моей исторической родине немало последователей Макаренко), в Ланкастер, Цюрих и, разумеется, в США (места командировок Антонида Клавдиевна называла, не заглядывая в свой листок) … Думаю, этим набором наши поездки не ограничатся. Словом, если вы делегируете мне свой голос, я, когда со мной вновь свяжутся организаторы, включу вас в премиальные структуры как свою ученицу. Ученицу, разумеется, в научном смысле слова.
Замечательная жизненная стезя – ученица! Вечная ученица! – злясь подумала Ксения, понимая, что всё равно «про» перевесят самые серьёзные «контра». И каким должно быть это «контра», чтобы она послала всю непрекращающуюся суету в её жизни на фиг?!
– Можно идти? – спросила Ксения. – Мне необходимо подготовить ответы на пришедшие вчера запросы…
– Сейчас пойдёте, голубушка, – Толь раздавила недокуренную папиросу в литой бронзовой пепельнице в виде половинки яичной скорлупы. Однако следующую папиросу, как обычно, не раскурила. – Присядьте на минуту. Я хотела посоветоваться с вами по весьма деликатному вопросу.
«Заболела? – мелькнуло в голове у Ксении. – Этого только не хватало!» Как настоящий учёный, она была консервативна, не стремилась к изменениям в рабочем распорядке и не грезила о замене хорошего на лучшее.
– Я чем-то могу вам помочь?
– Наверное, только тем, что выслушаете меня, – шефесса всё же потянулась к коробке «Казбека», но закуривать не стала.
Ксения всем своим телом изобразила готовность слушать.
– Когда я вчера вернулась домой, – начала Антонида, – Эдуарда Борисовича ещё не было. Жарко, душно… Я решила принять душ и, когда взялась за свой халат, обнаружила, что он влажен. Да, влажен!
«Ну и ну! – подумала Ксения. – Неужели в такую жару за несколько часов, прошедших после её купания, халат не высох?!»
– И что же? – сказала она. – Я не понимаю.
– Я тоже вначале не понимала. Но Эдуарда Борисовича не было долго, очень долго. Его мобильный телефон не отвечал. Потом-то он объяснил, что, как обычно, отключил его, поскольку был на прослушивании, а позже забыл включить. Но какое может быть прослушивание, если пожилой человек возвращается ближе к полуночи?! У них что там, лужёные глотки?.. Утверждает, что заговорился с членами отборочной комиссии и не особенно торопился, так как пережидал пробки… Сказки для детей младшего дошкольного возраста!
Ксения сидела, не без напряжения ожидая, когда в рассказ Антониды вернётся халат.
– Ну, почему вы полагаете, что всё было не так, как говорит Эдуард Борисович?!
– Я полагаю, что не всё было так, как он говорит! Я полагаю, что он поехал на мастер-класс в Дом музыки и с этого мастер-класса выехал не один. С одной из… не знаю, с кем, но… Но! Они приехали на нашу квартиру…
Ксении вдруг стало очень стыдно.
– Дорогая Антонида Клавдиевна! Ведь я вчера тоже была на вашей квартире! И с Эдуардом Борисовичем, и потом вы меня посылали… – Говоря это, Ксения понимала, что она ни за что на свете не признается о своём купании в квартире шефессы.
– Голубушка! Ежели бы я вас в чём-то подозревала, я бы молчала как рыба. Нет, не успокаивайте меня… Они приехали… потом она приняла душ… они ещё побыли вместе… мучающие меня подробности оставлю при себе… она – в моём халате! И вместе отправились на прослушивание…
– Я не могу поверить в то, что вы рассказываете… Мало ли что могло произойти с вашим халатом! Вы мылись утром… а вентиляция плохая… вот он и не высох…
– Милочка, вам открою страшную тайну: вчера утром я торопилась и не принимала душ… Так что ваши успокоительные мне не помогут!
И Толь завершила свою исповедь-расследование раскуриванием давно изготовленной папиросы.
После чего продолжила развивать тему:
– Вы не знаете Эдуарда Борисовича!
«Зато хорошо знаю его взгляды», подумала Ксения.
И тут же вспомнила, что на этот раз бедный композитор перед своей квартирой и своей супругой, вероятнее всего, никак не провинился.
– Он, как большинство музыкантов, живёт в полуреальном мире мелодий и додекакофоний. Они все немного Леверкюны! Их ничего не стоит увлечь любой мало-мальски смазливой Эвридике, а порой ей даже и смазливой быть не надо, достаточно напеть ему что-нибудь в уши…
А что, все остальные мужчины не таковы?! Или Трешнев чем-то отличается от Эдуарда? Бабник, заурядный бабник! Не сердцеед, не соблазнитель, не донжуан, а просто бабник, чистой воды бабник! Обрушив на вновь подвернувшегося ей Трешнева каскад безмолвных упрёков, Ксения с трудом вернулась к чужим страданиям.
– Всё-таки я не верю в то, что вы говорите! Ведь Эдуард Борисович действительно очень занят в отборочной комиссии конкурса молодых исполнителей… Вы сами жаловались на его перегруженность в последнее время…
– А теперь я вдруг сообразила, что в этой отборочной комиссии он слушает не только басы профундо и теноров, но и колоратурные сопрано. Да и альты бывают очень приглядны… Нет-нет, я знаю, что говорю… Ведь я третья жена Эдуарда Борисовича.
«Однако четыре – три в вашу пользу», – беззлобно подумала Ксения.
Эдуард Борисович был четвёртым мужем Антониды Клавдиевны.
Наконец сообразив, что все её попытки развеять подозрения шефессы только укрепляют их, Ксения испросила разрешения пойти поставить чайник, сославшись на то, что не обедала.
Конец ознакомительного фрагмента.