Глава 5. Проныра
1
Полковник юстиции Коротаев, войдя в кабинет, снял легкую летнюю куртку, пиджак, повесил на гвоздик, вбитый кем-то в стену, пригладил седую шевелюру на голове, засучил до локтей рукава рубашки, сел за стол, из его бокового отделения достал ежедневник, пробежал прежние записи, перелистнул страницу и стал быстро-быстро писать. Встал. Подошел к окну. Улица Малышева оживала на глазах: все больше машин, все гущее поток пешеходов, спешащих на службу. Несколько яблонек-дичек на той стороне надели на себя белоснежные пышно цветущие сарафаны. Он потянул носом. Ему показалось, что ощутил нежный аромат поздней весны.
Коротаев тяжело вздохнул, взял чайник и пошел за водой. Вернулся. Поставил. Включил в сеть. Без двух стаканов, как минимум, чая, выпитого прежде, он не в силах приступить к исполнению своих обязанностей: привычка, выработанная десятилетиями. Его чай – это допинг, без которого не обойтись, который бодрит, поднимает жизненный тонус, особенно необходимый сегодня, когда ему исполняется шестьдесят.
Вчера еще ему сообщили: к двенадцати у себя ждет прокурор Казанцев, трубит, мол, большой сбор по случаю юбилея, а на вечер назначен праздничный ужин (исключительно для коллег) в ресторане «Малахит» (свои-то, семейные торжества он решил провести в ближайшую субботу: как будто, раньше срока праздновать не полагается – плохая примета).
Всякая встреча с Казанцевым, новым прокурором области, его, Коротаева, тяготит. Дело в том, что лет восемь назад, будучи в Нижнем Тагиле, где Казанцев тогда был еще прокурором Ленинского района, Коротаев поцапался с ним. По делу, ясно. Лай был еще тот! Крепко пособачились. Однако пожар тотчас же потушили: друг перед другом извинились и обеими сторонами конфликта извинения были приняты. Помнит ли Казанцев? Он, Коротаев, хорошо помнит и чувствует себя неловко как-то. И вовсе не потому, что стало боязно, когда тот стал его начальником. Чего ему страшиться-то? За место? Но он давно заявил: исполнится шестьдесят и уходит. Так что лебезить перед новым начальством у него нет нужды. Закончит это дело, передаст в суд и – прости-прощай.
Коротаев, глядя в окно, хмыкнул. Он, откровенно говоря, и прежде не лебезил ни перед кем. Занозой под кожу не лез, но и не угодничал. Он – сам по себе, как говорится, себе на уме. Полковник Алексеев, ушедший недавно на пенсию, – другой. Чуть что – вспыхивал… как порох: искры – во все стороны, дым – клубами. И зря. Нервные клетки не восстанавливаются. Коротаев снова хмыкнул. А сам? Тот хотя бы случай с Казанцевым. Зачем загорелся? Ради чего собачился? Что и говорить: нервы – ни к черту. А ведь по молодости толстокожим бегемотом называли. Плевать хотел он на начальство, а все же понапрасну на рожон не полезет.
Помнит ли Казанцев? Все-таки помнит, хотя вида не показывает. С ним, Коротаевым то есть, редко напрямую контачит, но всегда корректен, ничем не напоминает.
А хотя бы и напомнил – беда не велика. Подумаешь! Он повидал всякого и всяких. Взять хотя бы знаменитое «хлопковое дело» по Узбекистану. В оперативно-следственную бригаду Генеральной прокуратуры СССР тогда входили сотни следователей и оперативников, в том числе и он, Коротаев. Крепенько пошерстили тогда тамошнюю мафию. Не ударил лицом в грязь и он, Коротаев, хотя ему деньги предлагали огромные: внукам бы хватило.
Да, есть что вспомнить. Коротаеву до сих пор удивительно: столько лет советской власти, а в Узбекистане этой самой властью и не пахнет. Все, как до семнадцатого года. Председатель колхоза – маленький бай. Секретарь райкома КПСС – побольше, но тоже бай, секретарь обкома КПСС – большой бай, а самый-самый главный бай в республике – первый секретарь ЦК компартии. И отношения между ними соответствующие – байско-кланово-родовые, то есть феодальные. И распределение национального продукта соответствующее: на самом верху – невероятная роскошь, а на самом низу – жуткая нищета и голод.
Знали ли в Москве об этом раньше? Еще как знали! Не только знали, а и пользовались. Ниточки-то того громкого дела потянулись в Москву. Как только Гдлян и Иванов «нацелились на Москву» – им по шапке и по рукам. Тогдашний главный перестройщик и демократ Горбачев (он или его ближайшие помощники – какая разница?!) укоротил раздухорившихся парней из генпрокуратуры.
И все-таки пощипали. Жаль, что в колонии угодила лишь мелкая рыбешка, главная хищная особь осталась на плаву и ныне правит бал в новых и суверенных государствах. Значит? Продолжает нагуливать жир. Нищие стали еще беднее, богатые стали еще богаче. Это, видимо, и есть социальная справедливость.
Коротаев осуждает Тельмана Гдляна и Николая Иванова. Осуждает за то, что эти юристы-профессионалы высочайшего класса (уж в этом-то он смог воочию убедиться) ударились в политику. И, в конце концов, затерялись в этом безбрежном океане людей и людишек. Где они сейчас? Кто о них знает? Коротаев хорошо помнит тот день 1989 года, когда пришло известие, что их оперативно-следственная бригада расформировывается. С обидой вернулся к себе Коротаев. И с письменной благодарностью за верную службу от Генерального прокурора СССР.
Увидев, что чайник давно парит, выключил и налил в стакан, где уже был пакетик чая. Не любит он чай в пакетиках (все равно, что спать с женой в надетом презервативе), но приходится. Нет условий. Да и возни слишком много с чайником-заварником. Поначалу пользовался термосом, принесенным из дома. Но это еще хуже. Да и мало. По его потребностям термосов не бывает.
Он выпил первый стакан. Налил второй. Пока чай настаивается, Коротаев набирает номер телефона. Там трубку взяли сразу.
– Привет, Сергеич!.. Да… Спасибо, но не за тем позвонил… Все равно… Рад, что… А как ты узнал?.. Да?.. Выходит, оперативным путем получил информацию о дне рождения?.. Смотри мне: не хватает, чтобы такой сыщик, как ты, еще и за мной следил… Да… Конечно, шутка… Давай к делу… Все в порядке?.. Продвигаетесь, выходит?.. Хорошо… Да?.. А что «нехорошо»?.. Ну, это, Сергеич, сущие пустяки… Разумеется!.. Как-никак, но в одной упряжке и стремимся к одной цели… Будет у тебя ордер на обыск… Когда-когда: завтра утром… Горит?.. Собственно, я и позвонил, чтобы тебе о том же самом сообщить… Пришла пора… Нет-нет, я не приеду на обыск: давайте там сами… Я позвоню Овсянникову… Да… Мне еще рановато… У меня здесь хватает работы… Сам понимаешь… Конечно… Ничего… Молчит… Воспользовался конституционной нормой… Мне спешить некуда: впереди – ничего, позади – все… Как там общая обстановка?.. Так… Не пытаются руководить тобой?.. Нет?.. Тут ты прав: тобой не поруководишь – где сядешь, там и слезешь… Как твои парни?.. Рад слышать… На то и молодость дана, чтобы носом землю рыть. Придет старость – и, увы!.. Что ты, Сергеич!.. Говорю тебе: никакого уныния!.. Наоборот, я энергичен и бодр… Как никогда… Привет парням… И до связи… Ты тоже изредка хоть позванивай…
2
Постучав в знакомую дверь кабинета, осторожно вошел.
– Доброе утро! – сказал он с порога.
Новый хозяин кабинета поднял глаза, увидев пришельца, улыбнулся.
– Южаков Олег Владиленович, как я понимаю?
– Он самый, – ответил пришедший. Ему сразу понравился новый хозяин этого кабинета: улыбчивый и внешность приятная, сразу располагает.
Хозяин кабинета встал и пошел навстречу, протягивая первым руку, чего, кстати, прежний никогда не делал.
– Будем знакомы… Кобяков Александр Ильич, – они обменялись рукопожатием. – Да вы присаживайтесь, Олег Владиленович, – Кобяков предупредительно выдвинул один из стульев. – Чувствуйте себя, как дома.
– Обживаетесь? – спросил Южаков, оглядывая кабинет, в котором, собственно, ничего не изменилось.
– Потихоньку, – ответил Кобяков и вернулся за стол.
– Выходит, ваши полномочия подтверждены?
– Да. В пятницу. А вы сомневались?
– Нет, но…
– Никто не голосовал против.
– Я рад за вас.
– Я, собственно, попросил заглянуть…
– Я знаю: намерены дать отставку.
– Не стоит спешить с выводами, – Кобяков смотрел на собеседника и улыбался. – Наоборот! Хотел бы видеть вас своим помощником… Если, понятно, вы не станете возражать.
– Не возражаю. Однако… – Южаков намеренно запнулся и замолк: если депутат умный, то сам догадается.
И Кобяков догадался.
– Условия – прежние. Конечно, помощнику депутата гордумы зарплата не полагается, но я в обиде не оставлю. Ваш труд будет достойно вознагражден. Можете не сомневаться. Я очень буду нуждаться в вашей помощи.
– Почему?
– Скажу откровенно: недостаточно образован, особенно в плане владения русским языком. А здесь, как я понимаю, язык – основной рабочий инструмент. Так что… Сами понимаете…
– Понимаю. И готов помочь, чем смогу.
– О, вы многим сможете помочь!
Лесть понравилась Южакову.
– Не переоцените. Знания есть, но нет вашего жизненного опыта, – он тоже решил польстить, хотя Кобякова вовсе не знал, следовательно, комплимент ни на чем не основывал.
– Значит, по рукам, Олег Владиленович?
– Да, – они снова обменялись рукопожатием, как символом, скрепляющим заключенный договор. Потом Южаков спросил. – Будут какие-то просьбы?
– Пожалуй… Но прежде у меня есть предложение…
– Если насчет коньяка (прежний хозяин любил побаловаться), то я – пас: на работе.
Кобяков усмехнулся.
– Я тоже на работе, тем более в стенах гордумы, не употребляю. Точнее – не намерен употреблять. А вот от минералки, пожалуй, не откажусь, – он встал, подошел к холодильнику и оттуда спросил. – Как вы?
– Тоже не откажусь.
Кобяков принес литровую бутылку минеральной воды и разлил по хрустальным бокалам.
– Прошу!
Они выпили.
– Теперь – насчет предложения, – продолжил Кобяков. – Мы будем встречаться, я так смею предположить, достаточно часто. Поэтому предлагаю: а) перейти в общении на «ты»; б) обращаться к друг другу по именам. Ну, как?
– Что касается пункта один, то нет никаких возражений. Что касается пункта два, то тут ничего не получится.
Кобяков удивился.
– Почему?
– У меня не получится: большая разница в возрасте… И вообще…
– Нет проблем. Будем на «ты», но по имени и отчеству. Так пойдет? Думаю, это будет правильно и справедливо.
– Но вы…
– Не принимаю никаких возражений, Олег Владиленович.
– Воля ваша.
– С этим покончили. Теперь – насчет просьб…
– Внимательно слушаю, Александр Ильич.
– Это даже не просьба, а лишь пожелание: в «Тагильском труженике» тиснуть бы крохотную (в пару строк) информацию.
– Понял. Вы хотите, чтоб появилось сообщение насчет вашего депутатства?
– Именно. Однако должен заметить, что ты нарушаешь первым уговор.
– А… ну, да… – Южаков усмехнулся. – Зато в качестве компенсации морального вреда, – он вытащил из папочки лист с текстом, – у меня… вот то самое сообщение… Оно пойдет в завтрашнем номере, на первой полосе. Прочтите… Прошу прощения, прочти. Если будут замечания, то есть еще возможность внести изменения.
Кобяков взял лист и стал читать вслух:
– В прошлую пятницу городская дума Нижнего Тагила единогласно подтвердила полномочия нового депутата Кобякова Александра Ильича, известного в городе предпринимателя и мецената, одного из сопредседателей Нижнетагильского политического союза (НТПС). Он занял место ушедшего в отставку по личной просьбе Шилова Евгения Дмитриевича. Александр Ильич намерен в думе отстаивать прежние позиции, то есть помогать слабым и противостоять наступлению красно-розовых.
Кобяков, прочитав, прищелкнул пальцами.
– Чертенок, здорово! Коротко, емко и саму суть. Только…
– Что такое?
– Видишь ли, мне непонятно одно слово.
– Какое именно, Александр Ильич?
– «Меценат» – это кто?
Южаков расхохотался.
– Почему смеешься? Глупость сморозил, да?
– Никакая не глупость.
– Тогда зачем смех? Я ведь серьезно спросил.
– «Меценат», Александр Ильич, – замечательное старинное русское слово. Я его употребил, потому что не люблю «новояз»…
– А что такое «новояз»?
– Это новый язык, которым любят щеголять нынче. Я – его противник. Принципиальный противник. Потому что русские люди должны говорить на своем языке.
– «Новояз», понятно, – плохо. «Меценат» – хорошо. Но оно, видимо, редко употребляется, поэтому я не знаю…
– Зато, Александр Ильич, ты наверняка прекрасно знаешь другое слово – «спонсор».
– Верно, знаю. Спонсор – это тот, который приходит на помощь слабым и обездоленным. НТПС, допустим, спонсирует интернат для престарелых.
– Так вот: если по-русски, то вы не спонсоры, а меценаты.
– Теперь – понял. Если так, то и я исключу из своего языка это нерусское слово «спонсор».
Южаков спросил:
– Других замечаний нет?
– Нет.
– Тогда я заберу текст. Надо срочно засылать в типографию, чтобы информация действительно завтра увидела свет.
– Спасибо, Олег Владиленович.
– Даже из твоего «спасибо» шубу не сошьешь, – было непонятно, то ли в шутку сказана поговорка, то ли всерьез.
– Да-да… Понял… Извини, – Кобяков полез в нагрудный карман, достал портмоне. – Сколько?
– Прежде мне платили по пятьсот за страницу текста. Условия вы оставили прежние, так что…
Кобяков достал купюру и протянул Южакову.
– Ну, а к купюре, в качестве довеска, – и спасибо.
– Теперь – принимается.
Кобяков решил польстить.
– Мне нравятся люди, которые знают цену своему труду.
В тон ему ответил Южаков:
– Мне нравятся люди, которые умеют держать слово.
– Если так, то мы поладим, Олег Владиленович.
– Кстати. За что арестовали в Екатеринбурге Шилова, Александр Ильич?
– Не имею представления, – излишне поспешно ответил Кобяков. – Но откуда ты-то знаешь?
Южаков не отказал себе в удовольствии похвастаться:
– Отслеживаю информацию.
– Но в печати не было ничего.
– Это и благодаря мне.
– Ты о чем?
– Дважды отлавливал информацию, которая могла просочиться на страницы «Тагильского труженика».
– Молодец.
– Стараюсь, чтобы в нашей газете об НТПС ничего плохого не было. Даже намека. Пока удается. Дальше – посмотрим.
Конец ознакомительного фрагмента.