Глава 4. Сокамерники
1
Он сидел на нарах нижнего яруса (коллеги по камере, в основном, всякая, по его мнению, шантрапа, учли, что вновь прибывший имеет заслуги, в авторитете; как-никак, а три срока уже оттянул, поэтому достоин привилегий) и злился на всё и вся. Злился из-за того, что с воли нет никаких вестей, что не вызывают на допросы и потому он в неведении, что происходит на воле, что в камере вонь и духота, что кормят хуже, чем свиней, что нет рядом ни одного достойного собеседника, с которым бы можно было обсудить его личные проблемы. Не повезло так не повезло! Но не это главное.
Он сидел, почесывая волосатую грудь, а из головы не выходил сон, приснившийся ему истекшей ночью. Ближе к полуночи, когда сокамерники угомонились, он задремал. Сидит, будто бы, он в гостевом кабинете ресторана «Высокогорье» в окружении трех юных и соблазнительно прекрасных полуодетых блондинок. Блондиночки обхаживают его, всячески ублажают, а изящная ручка одной из них, осмелев, нахально залезла ему в штаны, нежно поглаживая его мужское достоинство. Он не возражает. Наоборот, ему даже приятно и он готов терпеть подобное нахальство сколько угодно.
Но в самый разгар его блаженства, когда он был на седьмом небе от испытываемых удовольствий, без стука отворилась дверь кабинета и тихо, на цыпочках, вошел «Спиридон». Блондиночка, ну, та, что занималась баловством, вмиг отскочила и села, как ни в чем ни бывало, на краешек соседнего кресла. Он, заметив, как зарделось пухленькое личико блондиночки, подумал: «Чем не ангел, а?» Странно то, что, увидев «Спиридона», он ничуть не удивился, а рукой показал на то место на диване, которое только что занимала нахальная блондиночка: присаживайся, мол, коли пришел. Странно то, что о чем бы он ни спрашивал, на какую тему ни заговаривал, «Спиридон», ни слова не произнеся, лишь сокрушенно покачивал головой и пристально заглядывал ему в глаза. Так, не проронив ни слова, посидев минут пять, которые для него показались целой вечностью, «Спиридон» встал, тщательно отряхнул с костюма приставшие пылинки и растворился в воздухе. Именно растворился, так как он отчетливо помнит, что «Спиридон» не подходил к двери, через которую вошел.
Он проснулся, так как стежоная харя, что над ним, жутко захрапела. Выматерившись, он встал, сильно ткнул храпуна кулаком в бок, отчего тот повернулся со спины на левый бок и затих. Он лег. И снова сон. Но уже другой.
Сидит, будто бы, он на берегу реки Тагил. Рассвет. Туман стелется над водой. Тихо-тихо вокруг. Сидит и видит, как из тумана, напротив, выплывает фигура. Очертания размыты, поэтому он не может понять, кто это? Однако вглядывается, силится разглядеть. На фигуре – белая кисея, которая еле-еле шевелится. На голове – ничего. Волосы лежат на плечах. Фигура висит над водной гладью и чуть-чуть раскачивается. Ног не видно. Очевидно, предрассветный туман у воды гуще и скрывает. В один какой-то момент он отчетливо видит лицо – лицо «Курдюка», а потом черты лица вновь размываются. Через какое-то время фигура стала медленно-медленно удаляться от него. И когда «Курдюка» уже было почти не разглядеть, из-под кисеи, окружавшей его, показалась волосатая рука – рука орангутанга. Рука, поднявшись вверх, грозила ему указательным пальцем.
Он недовольно покрутил головой. Сны ему не нравились. Потому что рождали нехорошие воспоминания. В животе заурчало: требует пищи, а ее все нет и нет. Где они, суки? Морят, сволочи!
К нему подошел «Касатик». Он – новичок. Ему карачится первая ходка. Кликуху ему эту дали сокамерники. Дали после того, как он обмолвился в разговоре, что его так, Касатиком, часто называла бабушка.
«Касатик» нерешительно спросил:
– Плохо спалось?
– С чего взял? – буркнул в ответ он.
– Молчишь все утро.
– Молчу – значит, так надо, вишь ты, сопля зеленая.
Он упал на подушку и стал лежать, подложив ладони под голову. По режиму, конечно, не положено, но он срать хотел на режим.
Сокамерники, сгрудившись у стола, разговаривали. «Касатик», которого плохо слушали, в который раз рассказывал, за что он загремел.
Шилов с нар пробурчал, но там, у стола, его услышали:
– Последнее, вишь ты, у деревенской бабки уволок… Крохобор.
«Касатик» откликнулся:
– Дом-то не деревенских, не наших. Дом-то городских, дачников. Дачница, да, бабка, но из города.
Шилов недовольно хмыкнул:
– У городских, думаешь, все с неба валится? Они мантулят, а такие, как ты, крохоборы заваливаются и оставляют людей ни с чем, – он еще жестче повторил. – Крохобор! Молчать бы тебе в тряпицу.
«Касатик решился возразить.
– А ты чем лучше? Взял и «замочил» мужика.
– Может, и «замочил», но за дело. Не за шмотье копеечное, как ты, – «Касатик» опять хотел возразить, но он не дал ему. – Заткнись, падла! С кем споришь? На первый снег ссышь еще, вишь ты. Не пристало старшим возражать! Сходишь столько же – тогда и поговорим на равных… Сравнил, подлюка!
Мужик в авторитете, поэтому все замолчали. Попробуй не замолчать. Вчера, вон, заехал в харю «Суслику». Заехал лишь за то, что тот сплюнул на пол. При этом сказал, что это всего лишь первое серьезное предупреждение. Все поняли, что он скор на расправу. Шутить не намерен. И на это у него есть полное тюремное право. А с тюремным правом не поспоришь. И в адвокаты никто не сунется.
Послышался металлический скрежет. Это открывается в дверях оконце. Значит, принесли завтрак. В окне появился небольшой бачок и полиэтиленовый пакет с нарезанными ломтями хлебом. «Касатик», подскочив, принял пищу и поставил на стол. Оконце с тем же скрежетом закрылось. «Касатик», разлив содержимое бачка по мискам, расставил согласно табелю о рангах.
Шилов встал, сел во главе стола. Здесь его место. Он потеснил «Суслика», который до его поселения ходил в главарях. Он презрительно помешал ложкой супчик, где плавали отдельные листочки капусты и редкие крупинки перловки, и недовольно хмыкнул:
– Заморят, сволочи!
«Касатик» хихикнул и хотел что-то сказать, но под его мрачным взглядом осёкся, усердно стал работать ложкой.
2
А он? Ему также не остается ничего другого. Нет здесь выбора, к которому он привык. Как ни кочевряжься, а организм требует, чтобы он скорее привыкал к этой вот баланде. Даст Бог, скоро выпутается. И тогда уж он нажрется до отвала. Он обязательно выпутается. Он верит в это. Он уверен, что для суда будет мало домыслов и предположений, которые имеет на руках следствие. Нынешний суд – не прежний. Нынче, слава Богу, на одной демагогии обвинение не построишь. Не те нынче времена. Да и он не тот. После последней отсидки сколько прошло? Одиннадцать с половиной лет. Он ведь тоже изменился. Изменился в лучшую сторону. Одно то, что был избран в городскую думу, говорит о многом. Характеризует с положительной стороны. Да, он иногда все же срывается. Не всегда в состоянии управлять своими чувствами. Сегодня он бы кое-что сделал иначе, либо совсем отказался делать. Но… Вчерашнее – не воротишь. Что сделано, то сделано. Осуждает ли себя? Да, еще как! Правда, в этом не собирается никому признаваться. Пусть его душа остается в потемках. В его душе для посторонних места нет. И никогда не будет!
Он держит в запасе еще один ход, другими опробованный ход. Этот ход будет опробован лишь тогда, когда станет ясно, что нет никакой надежды выпутаться. Пока же, не теряя времени, надо присматриваться к надзирателям, охране, налаживать контакт с теми, с кем, при случае, можно кашу сварить. Такие, он уверен, есть. Надо присмотреться, очень хорошо присмотреться. Он людей знает. Насмотрелся. Сверху все чистенькие да светленькие. А ковырни поглубже и увидишь, что такое же дерьмо, как и другие.
Он выхлебал баланду, а остатки подчистил корочкой хлеба. Как говорится, голод – не тетка. Облизав ложку, он встал и положил ее под подушку. Зачем? А черт его знает. Машинально получилось. Он хорошо знает, что его ложку ни одна сволочь не посмеет тронуть. Пока. Конечно, все может и измениться. Если объявится другой авторитет, больше достойный на лидерство в камере. Его появление нового лидера не страшит. Он прошел достаточно, чтобы не дергаться при первом же шорохе.
3
Из ванной отчетливо доносятся плеск воды и довольное фырканье. Процедура явно затягивается: уже скоро десять, а они, то есть капитан Курбатов и капитан Комаров, все еще из номера гостиницы «Тагил» – ни ногой. Непорядок, считают они, нерациональное использование служебного времени. И виной всему их шеф, то есть подполковник Фомин, который уже с полчаса находится в ванной. Нет, они тоже поборники чистоты и свежести, но не до такой же степени, чтобы по полчаса плескаться и фыркаться. Да и на него, то есть на шефа, тоже непохоже: раньше их обычно на ногах, а сегодня нежится. И что с ним?
Комаров сидит за столом и просматривает журнал, доставшийся от прежних обитателей номера. Курбатов стоит у окна и смотрит на оживленную в этот утренний час привокзальную площадь, в руках держит записную книжку, временами делая в ней какие-то пометки.
В этот раз Фомин выступил инициатором, чтобы им предоставили трехместный номер, но попросторнее. Им предоставили. Но это, собственно говоря, были два, но смежные номера, то есть войти во второй номер можно было лишь из общего номера, а не из коридора. Фомину это обстоятельство показалось довольно удобным. Он попросил в тот, смежный номер поставить все три кровати, то есть образовать нечто вроде спальни, а основной номер превратить и в гостиную, и в кабинет для совещаний.
Администрация гостиницы пошла навстречу притязаниям Фомина: молча, выслушала и сделала все так, как надо постояльцам из областного центра, которые предупредили, что здесь, то есть в гостинице, они задержатся, видимо, надолго. И Комаров, и Курбатов предлагали другой вариант: ему, то есть шефу, отдельный одноместный номер, а им один номер на двоих, то есть двухместный. Фомин, выслушав, обиделся не на шутку. Зачем, сказал он, мне отделяться? Кто я такой, чтобы жить в отдельном? Если, сказал он, не хотите общества со мной, то, в таком случае, давайте все трое в одноместных номерах устроимся? Вы кто? Оперы! Я кто? Такой же опер. Прав у меня столько же, лишь ответственности чуть-чуть побольше. Мужики скорёхонько согласились, так как шеф не так их понял. Они-то хотели, как лучше… Лучше для него, а он, видите ли, обиделся.
К тому же, напоследок заметил Фомин, проще обеспечить безопасность одного номера, чем трех сразу. Поначалу они не поняли, о чем речь, и даже рассмеялись: с чего, мол, такие страхи? Потом, поразмыслив хорошенько, поняли: шеф имеет в виду устранение возможного прослушивания. В тот раз, вон, со всех сторон обложили шефа «жучками». Нынче, правда, иных уж нет, а те – далече. Но могут найтись и другие охочие до чужих секретов.
Короче говоря, все сошлись на том, что вариант шефа – наилучший. Конечно, возникала мысль оформить вид на жительство в более комфортабельной гостинице – отеле-люксе «Высокогорье». Отказались. Не по карману, особенно капитану Курбатову и капитану Комарову. Правда, был не только материальный фактор, а и этический.
В первые же дни все убедились: так очень удобно. Фомин на второй же день, фыркнув, сказал:
– И как это я не допер до этой простой вещи раньше?
Конечно, три ванных комнаты лучше, чем одна (уж больно подолгу шеф занимает одну-единственную ванну), но с этим минусом все готовы мириться.
Фомин появился в нежно-розовом махровом халате, а на лице блуждала самодовольная ухмылка.
– Что, господа офицеры, заждались?
– Да уж… – многозначительно заметил Курбатов, продолжая смотреть в окно. Комаров же промолчал: наверное, из деликатности.
– Надеюсь, одна моя слабость простительна? – вновь спросил Фомин, хитро прищурившись.
Ухмылка «господ офицеров» была красноречивым ответом. Взяв из платяного шкафа костюм, почищенный накануне вечером, Фомин отправился в спальню переодеваться.
Через минуту вернулся. Сел за стол, напротив Комарова. Он спросил:
– Где позавтракаем: в гостиничном буфете или в номере остатками вчерашнего пиршества?
Капитан Комаров оторвался от журнала.
– Второй вариант – предпочтительнее.
Капитан Курбатов, положив в карман записную книжку и ручку, прошел к холодильнику, вынул несколько пакетов и вывалил на стол.
– Предпочтительнее, потому что экономичнее, – уточнил он.
Фомин заметил:
– Такие рационалисты… Что бы я без вас делал?
– Учись, подполковник, у молодежи, как надо жить, – не преминул напомнить Курбатов, во рту у которого уже оказался непостижимым образом приличный пласт дешевенькой колбасы местного мясокомбината.
Комаров встал, взял чайник фирмы «Tefal», которым их осчастливила администрация гостиницы, сходил и налил воды, включил в сеть. Вода через несколько секунд уже зашумела. Положил в заварник, предварительно всполоснутый кипятком, несколько щепоток индийского чая «Grand», залил водой и поставил, прикрыв салфеткой, отстояться на пару минут.
Фомин, тем временем, закончил сервировку стола, так что вилки-ложки лежали там, где положено. Он даже положил перед каждым несколько бумажных салфеток.
Курбатов, готовя бутерброды, не забывал периодически обрезки колбасы отправлять в рот.
– Ты не очень-то, – заметил Фомин, обративший внимание на эти манипуляции Курбатова.
Курбатов в ответ только рассмеялся.
– У хлеба да без крох?
Фомин проворчал:
– У тебя крох почему-то получается больше, чем хлеба.
Комаров в чашки налил всем чай – горячий и запашистый. Он тоже сел за стол. После минутного молчания Фомин сказал:
– Надеюсь, все знают, чем сегодня предстоит заняться?
И Курбатов, и Комаров в знак согласия кивнули. Прожевав, Курбатов спросил:
– А подполковник?..
– Что «подполковник»?
– Он также знает?
Курбатов явно перенимает манеру ёрничанья, присущую Учителю. Фомин лишь ухмыльнулся на это.
– Есть дополнения, причем, первоочередные, – сказал Фомин, беря еще один бутерброд. – Алексей, – это он обратился к Курбатову, – загляни вот по этому адресу, – он протянул обрывок бумаги с записью.
– Что за адресочек?
– Это квартира, окно которой, имеющее балкон, точнее, лоджию, выходит на улицу и глядит прямо на офис Колобова. По моим данным, именно из этой квартиры был произведен выстрел из гранатомета.
– Хм… Не проще ли посмотреть материалы дела? – спросил Курбатов. – Местные сыщики наверняка…
– Алексей, посмотреть материалы дела ты всегда сможешь. А сейчас сделай то, что прошу. Потом у тебя будет шанс сличить твои данные с теми, которые добыты местными сыщиками. Не исключено, что возникнут разночтения. Разве не интересно?
– Сделаю, – коротко ответил Курбатов.
– А ты, Дима, – это Фомин обратился к эксперту-криминалисту, – поройся в вещдоках, добытых с места взрыва машины Колобова.
– Интересует что-то конкретное? – спросил Комаров.
– Меня интересуют любые мелочи… Одним словом, взгляни на все глазом опытного эксперта. Вдруг у тебя возникнут вопросы, – Комаров кивнул. – А остальное – по плану.
– А Алешка Самарин? Будет прохлаждаться? – спросил Курбатов.
– Не будет, – ответил Фомин.
Комаров серьезно добавил:
– Наш шеф не даст никому прохлаждаться.
Фомин отшутился:
– Устами младенца глаголет истина.
– Александр Сергеевич, – обратился к Фомину Комаров, – можно вечерком смотаться домой?
– Что-то серьезное?
– У жены день рождения… Но не надо беспокоиться: завтра ночью буду уже здесь. Обещаю!
– Святое дело… – Фомин кивнул. – Как не разрешить? Тем более, когда обещают…
4
Курбатов уже с час находился в этой однокомнатной квартире. В разговоре с хозяевами заходил с разных сторон, но, увы, все безуспешно. И Мария Александровна, и Егор Иванович твердили одно и то же: все, что могли рассказать, они давно уже рассказали полиции, которая приходила и не раз. Собственно, говорили они, и рассказывать было нечего, потому что во время происшествия их не было дома. Они рано утром уезжали в коллективный сад, что рядом со станцией Орулиха. Когда уезжали, то все было спокойно. Когда приехали (вечер уже был), то нашли свою квартиру вскрытой. Слава Богу, была под присмотром людей в гражданском и участкового, которого они знают в лицо. Извинились, конечно. Объяснили причину: будто бы, из их квартиры кто-то стрелял. Ну, кто мог быть в квартире, которая закрыта на два крепчайших замка? Сама же полиция утверждает, что во время вскрытия квартиры замки были в полном порядке.
Местные сыщики, а теперь и Курбатов, уверены, что хозяева непричастны: у них – алиби: их видели в саду, с утра и до позднего вечера, ползающими между грядками, десятки людей. Это правда. Но правда и то, что все-таки стреляли. Потому что полиция, проникнув в квартиру, по прошествии нескольких часов явственно ощущала запах пороховой гари. Остатки ее, кстати, обнаружили эксперты. Ни у кого не было сомнений, что стреляли отсюда. Но как люди попали в квартиру? Нечто мистическое.
Курбатов вышел на балкон, открыл единственную открывающуюся створку застекленной лоджии, выглянул наружу. Посмотрел налево. Там, да, окно соседней квартиры, метрах в полутора от края этой небольшой лоджии. Обладая определенной ловкостью, рискуя сорваться, можно попасть, но, при этом, пришлось бы ломать раму. Ну, если не саму раму, то хотя бы стекло. Судя же по протоколу осмотра, с которым Курбатов познакомился, остекление не было нарушено. Зафиксировано единственное повреждение – это по соседству с открывающейся створкой, но и здесь ничто не указывает на то, что является результатом проникновения человека, так как сломана часть стекла. По мнению специалистов, эту часть стекла выдавило воздушной волной от выстрела гранатомета.
Посмотрев же направо, Курбатов убедился, что с той стороны совершенно невозможно попасть, поскольку окно соседней квартиры находится метрах в трех или четырех, а тамошний балкон и того дальше. Можно спуститься сверху или подняться снизу, но опять же, не повредив остекление, попасть сюда невозможно.
И, наконец, самое, наверное, главное: лоджия выходит на довольно оживленную улицу и плюс масса окон гостиницы «Высокогорье», что напротив. Кто-то бы все равно увидел. Преступник, да, действовал с демонстративной наглостью, но не до такой же степени. Со стороны его, то есть преступника, это была бы уже не наглость, а глупость. Остается одно: человек мог попасть в квартиру лишь через входную дверь. Да, но исправные замки!
Курбатов вышел на лестничную площадку. Оглядел дверь, присмотрелся зачем-то к замочным сердечникам. Скорее по привычке, чем по необходимости. Ясно же: хозяева замки поменяли. К тому же протокол осмотра, в котором черным по белому написано, что замки на входной двери были в полном порядке, и ни что не указывало, что злоумышленник ковырялся в сердечниках.
Остается один путь – путь подбора ключей. Преступнику не надо было слишком нервничать, так как он, наверняка, готовился и знал, что соседей по лестничной площадке нет дома. Все так, однако слишком много потратил бы времени и кто-то из жильцов верхних этажей мог бы проходить. Жильцы живут давно, друг друга хорошо знают, поэтому попытка проникнуть в квартиру постороннего не осталась бы незамеченной. Большой риск. Преступник же опытный (не зря же не оставил никаких следов пребывания, более того, уходя, настолько все тщательно протер, даже дверные ручки, что убрал даже отпечатки пальцев хозяев), поэтому глупить не станет.
Курбатов вернулся в квартиру. Хозяева по-прежнему сидели рядышком на диване. Они встретили Курбатова вопрошающими взглядами.
Курбатов присел на стул. Так, а что в материалах местных сыщиков говорится про жильцов снизу? Они-то могли что-нибудь слышать. Не могли же преступники передвигаться по квартире, летая как птички? Не могли. Если ему не изменяет память, то в документах указано: в той, нижней квартире, находилась лишь девочка тринадцати лет, которая училась во вторую смену, сидела и готовилась к занятиям. Она ничего не слышала. До грохота (она имела в виду выстрел из гранатомета) ничего не слышала. Наверху было тихо, но потом ей показалось, что кто-то прошел. Правда, она не уверена, так как шаги были непривычно осторожные. Хозяева, сказала девочка, так не ходят. Они, хозяева, тоже не слишком шумят, но тем не менее… Из этого вытекает: в квартире кто-то был. Курбатов усмехнулся, подумав: «Как будто кто-то в этом сомневается».
Курбатов поднял глаза на хозяев, сидевших по-прежнему молча.
– Скажите, пожалуйста, а те, прежние замки, вы не выбросили?
Хозяин отрицательно замотал головой.
– Нет. Я прибрал. Жалко выбрасывать. Замки-то в рабочем состоянии. Ваши люди поработали, вскрывая их, аккуратно, не повредили сердечники.
Хозяйка, недовольно поджав губы, возразила мужу:
– Никакие они и не аккуратные. Затоптали сапожищами квартиру: целый день пришлось убираться.
Егор Иванович с осуждением посмотрел на жену.
– До чего же ты, мать, мелочная.
– Ну, да! Ну, да! Не ты же целый день спину гнул… Конечно!
– А ключи от тех замков тоже целы? – спросил Курбатов.
Хозяин встал.
– Принести?
– Да… пожалуйста. И вместе с замками.
Егор Иванович вышел в прихожую и принес оттуда в полиэтиленовом мешочке замки. Положил перед Курбатовым. Тот вынул, осмотрел. Потом достал две пары ключей, повертел перед собой.
– Как я понимаю, одна пара мужа, другая – жены?
Супруги согласно кивнули.
Курбатов снова спросил:
– Скажите, а вы никому не давали свои ключи? Знакомым, например, или родственникам.
– Нет, никому, – почти в голос ответили хозяева.
– Но вы могли и забыть. Попробуйте вспомнить.
Егор Иванович решительно сказал:
– И вспоминать нечего: из ума еще не выжили.
– Время, знаете ли, многое стирает из памяти, – заметил Курбатов.
– Какое время? – возмутился хозяин. – Замки-то были куплены в феврале. Новёхонькие.
– Ключей, должно быть, было не две пары. Как минимум, три. Скажите, сколько ключей полагалось к каждому замку? Три?
Ответил хозяин:
– Точно уже не помню, но не три.
– Четыре? Пять?
– Точно не помню, – сказал хозяин, – но, кажется, их было пять… Да-да, скорее всего, пять.
– Где вы хранили запасные ключи?
– В кухонном шкафчике, – ответил хозяин и снова встал. – Принести? – Курбатов кивнул. Хозяин ушел и тотчас же вернулся. – Вот они, – он положил перед Курбатовым ключи. Их было две пары.
Курбатов проверил принесенные ключи.
– Но получается, что ключей было не пять, а четыре.
– Пять, пять, пять, – уверенно затараторила Мария Александровна. – Егор, ну, вспомни, ну?! Пять же было!
– Мне тоже так кажется, но я не так уверен, как Маша.
– Если ваша супруга не ошибается, то где еще одна пара ключей?
Хозяин покачал головой:
– Не знаю.
– Посмотрите в шкафчике, – посоветовал Курбатов. – Может, завалились.
– Нет, не могли никуда деться. Все ключи лежали одной связкой, на одном колечке.
– Может, вы кому-нибудь отдали?
– Нет, что вы! Никому мы не отдавали. И некому отдавать. И не за чем, – решительно заявил хозяин.
– Если так, то получается, что одна пара ключей исчезла загадочным образом, – сказал Курбатов, складывая в мешочек и замки, и ключи. Потом спросил. – Где, кстати, вы их покупали?
– На Карла Маркса. В магазине «Товары для дома», – сразу же ответила хозяйка.
5
Томление, кажется, закончилось. Потому что сразу же после обеда за ним пришли. Сковав руки сзади наручниками, повели. Охранников было двое. Мужики молчаливые и неприветливые. Когда он спросил, кому он понадобился, один из охранников мрачно ответил: на допрос.
Его завели в одну из комнат, где из мебели был деревянный стол, стул и табурет. Он подошел к табурету. Потрогал ногой: намертво. Присел.
В комнате, очевидно, предназначенной для допросов, был лишь один конвоир. Другой, видимо, остался за дверью: для страховки.
Охранник остался стоять у двери, опершись спиной о косяк. Охранник стоял и молчал.
Подследственный сидел и поначалу также молчал, искоса разглядывая охранника. Подследственный решил заговорить.
– Не легка, вишь ты, служба? – спросил он и ухмыльнулся.
– А если и так, то что? – вопросом на вопрос ответил охранник. – Знаешь, что ли, путь к облегчению?
Подследственный ухмыльнулся: он прекрасно знал, что охране запрещается вести разговоры, однако мужик не промолчал. Значит, что? А то, что есть шанс попробовать сблизиться; этим шансом надо воспользоваться. И следователь, как нельзя лучше, задерживается.
– Знаю, – перейдя на шепот, ответил подследственный. – И если ты, вишь ты, мужик башковитый, то… Я кое-что могу.
– Что ты можешь? – спросил, скривившись в мрачной ухмылке, охранник. Подследственный отметил: мужик также перешел почти на шепот. Понимает, значит, что за разговорчики не погладят по головке. – Сиди уж…
– Дома-то жена, детишки?
– А тебе какое дело? – зло бросил охранник.
– Получается, что имеются… вишь ты.
– С чего ты взял?
– Злой ты, вишь ты… А злой, потому что детишки требуют на молочишко, а в кармане пусто… И баба твоя, вишь ты, день и ночь зудит под ухом. Потому что гроши получаешь здесь, – он с прищуром посмотрел в лицо охранника. – А ведь можешь…
– Ничего я не могу. Говорили: с передачей ГУИН в министерство юстиции, мол, будет лучше, денежное содержание поднимут. Ни хрена!
– Обманули, вишь ты, мужика. В очередной раз обманули, сволочи, – с явным сочувствием заметил подследственный и тяжело вздохнул. А мужик что? Верит ихней трепотне.
– Будто ты не такой.
– Нет, не такой, вишь ты. Я – свободный человек.
Охранник негромко рассмеялся.
– Ты? Свободный?!
– Да, – твердо ответил подследственный.
– А здесь-то зачем? – саркастически спросил охранник.
– По недоразумению… вишь ты.
– Говори кому-нибудь другому.
– Сам скоро увидишь.
– Надеешься? А зря.
– Почему?
– Старослужащие говорят: тот, кто угодил в лапы Коротаеву, никогда не выберется; век тому свободы не видать.
Подследственный многозначительно сказал:
– Ничего… И с ним сладим. Человек ведь он, а с человеком всегда можно договориться, найти общий язык.
– Надежды юношей питают. Ты же…
– Не сомневайся: за мной…
– Деньги?
– Деньги – тоже… Большие деньги, вишь ты… Но не только они… Власть еще…
– Давай-давай… пробуй, – загадочно произнес охранник и замолчал, так как услышал в коридоре чьи-то шаги.
6
Эксперт-криминалист Комаров, осмотрев вещдоки, приобщенные к уголовному делу, внимательно прочитав экспертные заключения, сделанные его коллегами из областной экспертно-криминалистической лаборатории, сильно задумался, пытаясь в голове выстроить некую логическую цепочку. Так, считает он, будет легче.
Итак, что имеется? А имеется то, что, во-первых, Колобов и его водитель погибли в результате подрыва автомобиля. По мнению специалистов, взрывное устройство равнялось восьмистам граммам в тротиловом эквиваленте. Взрыв произошел, когда машина приближалась к оживленному перекрестку; машина уже тормозила, так как горел на светофоре красный. Как был осуществлен подрыв? Отвечая на этот вопрос, специалисты во мнениях расходятся: одни считают, что безоболочное взрывное устройство могло быть прикреплено на крышу машины (во время ее движения) кем-либо из проезжающих рядом (возможно, но мало вероятно); другие полагают, что взрывчатка была заложена заранее и находилась внутри машины (с этим выводом Комаров может согласиться, так как характер взрыва именно на это и указывает); есть и те, которые полагают, что взрывчатое устройство принадлежало либо водителю, либо Колобову (скорее всего, последнему) и предназначалось кому-то другому, а сам взрыв произошел самопроизвольно, то есть имеет место несчастный случай. Местная прокуратура, Комаров на это обратил внимание, именно упирает на несчастный случай. И на этом основании, собственно, не мычит, не телится. Точнее – не мычала и не телилась. До тех пор, пока не занялась областная прокуратура.
Комаров понимает, что взрыв мог произойти и самопроизвольно – это и не такая уж редкость в истории криминалистики. Однако это уж больно простой ответ, ответ, который во всех случаях приходит в головы специалистов самым первым.
Нет, тут не все так просто, считает Комаров, поэтому склонен думать: а) взрывное устройство находилось внутри машины; б) взрывное устройство имело дистанционное управление. Отсюда вывод: а) взрывное устройство оказалось в машине заранее; б) исполнитель взрыва знал путь движения машины, и время движения, причем, он, исполнитель, точно знал, что его жертва там, в машине.
Комаров понимает: вещественных доказательств того, что все происходило именно так, в уголовном деле нет, не добыто. А это значит, что он, эксперт, гадает на кофейной гуще. Серьезному специалисту этим заниматься не пристало.
Комаров сделал какие-то пометки в записной книжке, встал и вышел на улицу. Остановился. Посмотрел налево, посмотрел направо. Он колеблется. А колеблется, потому что в голове у него совсем другие мысли, никак не связанные с работой. Он невольно возвращается к одному и тому же вопросу: что он подарит жене на день рождения? Может, перстенек? Нет, не стоит повторяться: перстень он дарил год назад. Да и с деньгами у него нынче туговато: заначку растряс по пустякам, а пополнить не успел. А что, если, думает он, подарить корзину роз? То-то, наверное, удивится. Но обрадуется ли? Цветы, ясно, женщины обожают, но когда много и на последние деньги, то… И все же, думает он, к ногам любимой супруженции я поставлю на этот раз корзину роз. Это будет ей сюрприз. Создам прецедент, считает Комаров, а там видно будет.
Комаров машет рукой (что, скорее всего, означает одно: решение принято), поворачивает налево и неспешно идет вдоль забора, которым огорожена новостройка.
– Дима, привет! – слышит он голос справа. Несколько удивлен, так как в этом городе знакомых у него нет. Поворачивает голову и видит, что с противоположной стороны улицы к нему спешит старший лейтенант Самарин.
– Привет, Алексей! – остановившись, говорит Комаров и машет рукой.
Они, встретившись, обмениваются крепким рукопожатием. Самарин улыбается. Улыбается чему-то и Комаров. Комаров с Самариным познакомился днями, но сразу показался симпатичным малым. Не любовь, но уважение с первого взгляда, – это точно. Повлияло, понятно, на расположение и то, что к нему подполковник Фомин откровенно благоволит. А он, то есть Фомин, в людях не ошибается: насквозь видит.
Алексей спросил:
– Куда путь держим?
Комаров замялся. Он не знал, стоит ли говорить? И не потому, что не доверял Самарину, а потому, что мог и обсмеять ведь. Не его это дело, чтобы в пыли ковыряться. Это дело оперов. Есть идея? Ну, дай поручения (разумеется, через начальство) и они все сделают. А он? Все сам да сам. Он больше доверяет собственному глазу, чем чужому.
– Да… так… Алексей… Решил пройтись, подышать…
Самарин рассмеялся:
– Подышать?! Нашим-то воздухом?!
– Ну, Алексей, наш воздух ничем не лучше вашего.
– Все-таки не сероводород.
– Это так, – согласился Комаров. – У нас – выхлопные газы, содержащие тяжелые металлы, например, свинец… Пахнут лучше, но столь же вредны… если даже не больше…
– А я «ЦУ» получил… очередное…
– От него?
– От Александра Сергеевича.
– И что? Доволен? Не сильно шипел?
– Дима, ты шутишь?
– Есть чуть-чуть, – признался Комаров. – Слушай-ка… Я с ним не согласовывал, но… Ты бы не смог пройтись со мной и немного помочь, а? Четыре глаза – не два.
– А в чем дело?
– Решил я пошариться…
– Где именно?
– Решение, знаешь, не от большого ума, а все же…
– Выкладывай и не тяни реину.
– Я топаю туда, где машина Колобова взорвалась.
Самарин недоверчиво посмотрел на него.
– Это еще зачем?
– Хочу посмотреть…
Самарин рассмеялся.
– Что ты там хочешь увидеть-то? Посчитай, какое время прошло. Сейчас там… Что ты хочешь найти?
– Не знаю, – откровенно признался Комаров. – Может, и выглядит как чудачество, но… Есть у меня пунктик: все и всегда хочу видеть своими глазами.
– Пошли, – согласился Самарин. – Мои глаза, понятно, – не твои… Чем могу, тем помогу.
Они пришли на перекресток. Огляделись. Здесь уже ничто не напоминало о взрыве. Разве что все еще не заделанная воронка не проезжей части
Самарин спросил:
– Все-таки: что тебя интересует?
– Алексей, любая мелочь, которая может иметь отношение к взрыву.
Они начали поиск того, не зная, чего. Постепенно они, расширяя зону поиска, отдалились друг от друга.
Минут через двадцать, подняв глаза, Комаров увидел, что Самарин тащит нечто темное. Оказывается, он нашел автомобильное сиденье. Обшивка сгорела. Все говорило о том, что сиденье принадлежало взорванному автомобилю.
Осмотрев сиденье, Комаров хмыкнул.
– А я что говорил?
– Ты ничего не говорил, – напомнил Самарин и усмехнулся.
– Ну, да… правда. Не говорил… Я думал…
– Что конкретно?
– Дело обычное: неряшливый осмотр места возможного преступления. Даже такие крупные детали взорванного автомобиля не все собрали.
– Продолжим? – спросил Самарин.
– Надо, Алексей, надо. Как говорит подполковник Фомин, интуиция – вещь не простая и к ней надо относиться ответственно.
Они продолжили поиск. Минут через сорок встретились у светофора. У Комарова – пустые руки. Самарину повезло больше. Он держал в руках нечто.
– Дай-ка посмотрю, – сказал Комаров и взял находку в руки. – Так… Если я не ошибаюсь, то это остатки кейса, его передняя планка… Даже один из замков цел. Другой, правда, сильно покорежен. Спасибо, Алексей… Это уже кое-что… Рискну предположить, что взрывное устройство находилось в этом кейсе.
– Совсем не обязательно, – возразил Самарин.
– Ты думаешь?
– Да. Это от кейса – тут ты прав. Но кейс вовсе не обязательно из взорванной машины.
– Почему?
– Потому что нашел неподалеку от мусорной кучи, которую кто-то пытался сжечь. Пацаны, наверное. Кейс валялся в общей куче. Он сгорел.
– Логично. Однако позволь не согласиться с тобой.
– Почему?
– Характер повреждений второго запорного устройства. Эти повреждения не от воздействия высокой температуры (точнее – не только), а от силы взрыва.
– Убеждает. Но…
– Давай, Алексей, дискуссию отложим на более благоприятное время, хорошо?
– Как ведь скажешь.
– Сделай вот что, Алексей: забери остатки автомобильного сиденья и эти остатки кейса, отнеси в УВД, сдай на хранение, напиши рапорт, изложи в нем обстоятельства обнаружения дополнительных «вещдоков», укажи в рапорте также и то, что при обнаружении находился эксперт Комаров… Для порядка.
– Сделаю, – ответил Самарин и хотел было уйти. Его остановил Комаров.
– Да… Вот еще что… В ранее обнаруженных вещдоках я видел связку ключей. Если мне не изменяет память, это ключи убитого Колобова. Мне бросился в глаза один маленький ключик.
– Ты считаешь, что ключик от кейса Колобова?
– Не считаю, – поправил его Комаров, – а предполагаю.
– Понял: надо присмотреться к ключику и попробовать установить, подходит ли ключик к найденному нами замку бывшего кейса.
– Ты абсолютно правильно понял. Я думаю, что подходит. Но надо убедиться. И также на сей счет рапорт… по всей форме. Думаю, Фомин обрадуется.
Самарин уточнил:
– На имя подполковника Фомина рапорт писать?
– Нет, Алексей. На имя старшего следователя отдела по расследованию убийств областной прокуратуры Коротаева Ивана Емельяновича. Мы кто? Мы – народ нынче подневольный.
– Тогда – иду?
– До встречи! – сказал Комаров и зашагал в свою сторону.
7
Магазин «Товары для дома». Курбатов появился здесь, когда во всем чувствовалось приближение обеденного перерыва: и покупателей мало и расслабившиеся продавцы, предвкушающие предстоящий обед, но, прежде всего, отдых от покупателей, которые им явно осточертели.
Курбатов подошел к администратору.
– Сотрудник уголовного розыска, – представился он и полез в нагрудный карман за удостоверением.
Администратор так его и понял, поэтому поспешил успокоить:
– Я верю. Вас что-то интересует?
– Да, – Курбатов достал из пакета два замка. – По нашим данным, эти замки были куплены в вашем магазине…
– И что дальше? – насторожившись, спросил администратор.
– Мне нужно уточнить кой-какие мелочи…
– Связанные с приобретением замков?
– Именно. С кем мне лучше поговорить?
– Я вас познакомлю со старшим продавцом отдела Курдюковой Риммой Анатольевной…
– Курдюковой? – переспросил Курбатов.
– Да. А что? Что-то не устраивает?
– Нет-нет, что вы!
Они подошли к прилавку, где на витрине были сотни запорных устройств. Администратор, обращаясь к довольно полной женщине, разговаривавшей по телефону, сказал:
– Товарищ…
– Курбатов – моя фамилия.
– Товарищ Курбатов – из уголовного розыска. Ему, как понимаю, нужна консультация. Помогите, Римма Анатольевна.
Администратор вернулся на свое место. Римма Анатольевна, закончив неспешный разговор, положила трубку на телефонный аппарат.
– Слушаю, – сказала она, не глядя на Курбатова.
– Для начала, Римма Анатольевна, ответьте на один вопрос: вы кем приходитесь Курдюкову Денису Юрьевичу?
– А кто такой этот Курдюков Денис Юрьевич? – удивленно спросила Римма Анатольевна и неприязненно посмотрела на Курбатова.
– Вы такого не знаете?
– А почему я должна знать?
– Может, родственники.
– Нет, – решительно сказала Римма Анатольевна, – среди моих родственников таких не было и нет.
– Извините, но я обязан был уточнить, – не дождавшись никакой реакции от старшего продавца, Курбатов продолжил. – У меня вот замки, – он выложил на прилавок, – и в связи с ними есть несколько вопросов.
– Товарный чек сохранили?
– Да-да… вот, – он положил перед ней бумажку. – В феврале покупали.
– Какие проблемы? По качеству?
– Нет-нет, тут дело в другом.
– В чем именно?
– Мне, знаете ли, – Курбатов всегда терялся, когда сталкивался с подобной неприязнью, – надо уточнить одну деталь.
– Слушаю.
– У вас такие замки есть еще в продаже?
Римма Анатольевна отвернулась, потом дотянулась до верхней полки, достала один из замков и положила перед Курбатовым.
– Смотрите.
Курбатов пересчитал болтающиеся на связке ключи: их было пять. Он спросил:
– А это действительно такой же замок?
– Убедитесь сами. Глаза, надеюсь, есть?
– Скажите, пожалуйста, здесь пять ключей, а у тех, которые я принес, по четыре. Не скажете, почему?
– Не скажу. Мы продали товар в полном комплекте…
– То есть с пятью ключами?
– С пятью ключами, – подтвердила старший продавец.
– А может быть так, что на этот раз вы продали с четырьмя ключами?
– Некомплект?! Что вы такое говорите?
– Возможна ведь и ошибка.
– У нас такие ошибки исключены. Повторяю: товар мог быть продан лишь в том случае, если он в полном комплекте. Некомплект мы возвращаем поставщику.
– Значит, извините, что переспрашиваю, у этих замков должно было быть пять ключей?
– И ни одним меньше. А что покупатель говорит другое?
– Как раз покупатель также утверждает, что при покупке было пять ключей.
– В чем тогда проблема?
– Проблемы нет. Мне надо было лишь уточнить… удостовериться в факте.
– Удостоверились? Всего наилучшего, – и старший продавец повернулась к Курбатову спиной.
8
В помещение вошли Коротаев и Тагильцев. Следователь прошел за стол, присев, стал раскладывать бумаги. Адвокат, оглядевшись, не найдя, куда можно было бы примоститься, остался стоять.
Шилов пробурчал:
– Мог бы и пораньше прийти… Как-никак, но не задаром, вишь ты.
Никто не отреагировал на его бурчание.
– Итак, гражданин Шилов, допрос проводит, как и прежде, старший следователь Коротаев Иван Емельянович. На допросе присутствует ваш адвокат Тагильцев. Жалобы? Заявления? Просьбы? – Шилов промолчал. – Выходит, отсутствуют. Начнем, что ли?
Шилов снова забурчал:
– Начинать нечего… вишь ты.
– Как это «нечего»? Работы у нас много, можно сказать, непочатый край. Как говорится, осталось начать и кончить.
Адвокат Тагильцев пояснил:
– Мой подзащитный имеет в виду, что он по-прежнему не намерен давать показаний.
Коротаев спросил:
– Это так, подследственный?
– Само собой, вишь ты.
– Да или нет?
– Да-да-да!.. Вишь ты!
– Сожалею. Но это ничего не меняет. Допрашивать все равно я обязан.
Коротаев замолчал. Он с минуту смотрел на подследственного, думая о чем-то своем. А потом спросил:
– Какие у вас взаимоотношения с женой, гражданин Шилов?
– Жена? Что жена? Причем тут баба?!
Коротаев усмехнулся.
– Ни при чем, конечно. Но все же…
– Не для протокола? – настороженно спросил Шилов и посмотрел на адвоката. Тот кивнул, давая понять, что его уточнение вполне уместно.
– Именно так, подследственный, – подтвердил следователь.
– Ну… это… значит… Давно живем… Баба ничего… Лаемся иногда… По пустякам, вишь ты… А так… Ничего… Не хуже других живем… В чем-то даже лучше. И что от мужика надобно бабе-то? Чтоб бабки тащил в дом, а не из дому… Ей грех жаловаться…
– А и радоваться особо также нет причины, – заметил Коротаев.
– С чего вы взяли, товарищ следователь?
– Я вам не товарищ… К счастью.
Шилов поспешил поправиться.
– Извините, гражданин следователь.
– Охотно извиняю… Это какая у вас ходка?
– Никакая, – недовольно ответил Шилов. – А было всего три.
Коротаев, с трудом скрывая издевку, спросил:
– Всего три? Так мало?
– Мне хватило.
– Тогда что вы здесь делаете?
– Сам не знаю. Схватили. «Шьете» дело… «Мокруху», значит.
– Ваша жена была у меня, – заметил следователь, оставив последние слова подследственного в стороне.
– Жена? – удивленно переспросил Шилов. – Ей-то, какая нужда?..
– Беспокоится. Хотела получить разрешение на свидание.
– И вы, ясно дело… вишь ты…
– Не разрешил. С какой стати я должен идти навстречу, когда подследственный отказывается от сотрудничества?
– Ну… вишь ты… Одно с другим не связано.
– Это вы так считаете, подследственный. Мое мнение – иное.
Тагильцев заметил:
– Я не советовал ей ездить, но жена, оказывается, упрямая…
– Как ослица, – удовлетворенно сказал Шилов, потирая руки. – Упрется – и все! Ни с места. Будет стоять на своем. Она – такая!.. Вишь ты…
Коротаев сказал:
– Допросил вашу жену в качестве свидетеля по делу…
Шилов тотчас же насторожился:
– Что она наболтала?
Коротаев ответил:
– У вас, гражданин Шилов, еще будет возможность познакомиться со всеми материалами уголовного дела. Пока же скажу одно: она не верит, что вы убили…
Шилов прервал:
– Баба-то, хоть и с куриными мозгами, а и она понимает, что я – не убийца. Соображает, вишь ты. Не чета вам.
– Пожалели бы жену. Надоело ей таскаться с передачами по колониям.
– Никто не заставляет.
– Чувствует ответственность. Потому что жена. Скоро, вот, снова…
Шилов прервал:
– Ничего не «скоро»! Ничего не «снова»! Ничего не выйдет! Не лепите!
– Мой подзащитный прав, – вступился адвокат Тагильцев. – У вас явно просматривается обвинительный уклон.
– Позвольте и мне напомнить вам, адвокат: я представляю одну сторону – сторону обвинения, вы представляете другую сторону – сторону защиты. Поэтому вполне естественно, что у нас с вами разные «уклоны».
Тагильцев возразил:
– Все равно: следователь обязан быть объективным.
– А я разве не объективен? Объективность – это то, что существует вне и независимо от субъекта, основанное на источнике наших знаний на данный момент. Получим новые знания, рассмотрим их в совокупности, а затем определим либо новую объективную реальность, либо еще больше укрепимся в прежней объективной реальности. Таким образом, я сужу по тому, что имею. А имею пока лишь то, что обвиняет подследственного. Но не имею ничего, что хоть как бы оправдывало.
Тагильцев опять возразил:
– Человек видит лишь то, что хотел бы видеть.
– Надеюсь, последнее замечание касается и вас, господин адвокат? К тому же, – Коротаев усмехнулся, – в мою задачу входит тщательное проведение следственных мероприятий, чем я и занимаюсь, подготовка обвинения и передача дела в суд. Осудить или оправдать – это дело суда.
– Да, но и следователь вправе прекратить следствие по делу…
– Вправе, но лишь в одном-единственном случае: если есть на то объективные данные. Повторяю: на данный момент их нет. И адвокат, кстати, их тоже не представил. Впрочем, – Коротаев посмотрел на Шилова, – подследственный сильно заскучал в ходе нашего философского спора о том, что объективно, а что нет, – следователь придвинул поближе к себе бумаги. – Перейдем к сути уголовного дела. Я задам вам, гражданин Шилов, несколько вопросов, а вы вольны отвечать на них или нет.
Шилов недовольно покрутил головой.
– Значит, для протокола?
– Естественно. В ходе проведения доследственных мероприятий сотрудники уголовного розыска установили, что вы, именно вы (материалы это подтверждают) написали анонимку на Колобова и затем отправили дознавателю. Теперь к вам вопрос: вам действительно что-то известно по факту аварии на путепроводе? Если известно, то что?
Шилов пробурчал:
– Ничего мне не известно. С дуру написал… Идиот, вишь ты…
– Я так вас понял, что вы признаете факт написания и отправки анонимки, но отрицаете, что располагали какой-либо информацией. Тогда другой вопрос: с какой целью, что вы преследовали, зачем вам это понадобилось?
– Озлобился… Перестал себя контролировать.
– Понимаю так, что вами управляла злоба. Еще вопрос: на что или на кого?
Вмешался адвокат:
– Подзащитный, напоминаю, что вы имеете право не отвечать.
Шилов буркнул:
– И не буду!
– Хорошо. Так и запишем: допрашиваемый отказался отвечать на вопрос, воспользовавшись правом, предусмотренным статьей пятьдесят один Конституции РФ. Следующий вопрос: какие у вас были взаимоотношения с Колобовым, с одним из сопредседателем НТПС? – в ответ – молчание. – Будете отвечать?
– Нет, – пробурчал Шилов. – Но у меня есть встречный вопрос: какое отношение имеет Колобов?
– Напоминаю: вопросы здесь задаю я. А вы, гражданин подследственный, либо отвечаете на них, либо нет. Вам ясно? – Шилов ничего не ответил. – Значит, ясно. Переходим к другому вопросу: согласно данным, полученным оперативным путем, у вас произошел инцидент с Колобовым в спортивном клубе тяжелой атлетики. Поясните, что это был за инцидент? И с чем связан? Будете отвечать?
– Повторяю: нет!
– Как вас понимать? Нет, ни с чем не связан? Или нет, не станете отвечать на поставленный вопрос?
– Не буду отвечать на поставленный вопрос.
– Хорошо. Так и запишем в протоколе. На этом, пожалуй, сегодняшний допрос я закончу, – Коротаев подписал протокол и протянул подследственному. Шилов, не читая, расписался. – Напрасно не стали читать.
– Что мне там читать? Я ничего не говорил.
– Мое дело вам напомнить, а ваше дело поступать так, как вам вздумается, – следователь придвинул листки протокола поближе к Тагильцеву. – Теперь – ваш черед.
Тагильцев неспешно прочитал эти два листочка протокола, потом еще раз прочитал и лишь после этого, не найдя никакой зацепки, поставил свою подпись.
Следователь обратился к охраннику:
– Уведите подследственного.
Охранник подошел к Шилову. Тот встал.
– Гражданин следователь, можно просьбу?
– Просьбу можно.
– Нельзя ли меня перевести в другую камеру?
– Это еще с какой стати?
– Одни салажата… вишь ты… Неинтересно с ними… Сопля зеленая.
– С этой просьбой – к администрации следственного изолятора. Ваше ходатайство может поддержать и адвокат.
Охранник скомандовал:
– Руки!
Шилов покорно закинул руки назад, и на них вновь оказались наручники.
9
Гостиница «Тагил». Самарин нашел нужный ему номер и постучал. Он предупредил о приходе, а все же постучать не мешает. Как-никак, а люди из области, значит, уже начальство. Что ни говори, как ни кочевряжься, что ни выделывай из себя, но тагильчанин есть тагильчанин: хоть и не сильно дальняя, а все-таки провинция. Нет того столичного лоска, нет!
Тагильчане (это-то Самарину хорошо известно) невероятно заносчивы и самолюбивы. Особенно из числа номенклатуры – как прежней, так и нынешней. Болезненно реагируют на любое слово, доносящееся из области. Не учите, мол, ученых: сами с усами. Однако (увы, но это так) учить есть чему, и учиться есть кому.
Гонору-то (Самарин не отрицает) у екатеринбуржцев не меньше будет. Когда приезжает сдавать экзамены (он учится в юридической академии), то видит же, до чего местные высокомерны по отношению к провинциалам. Будто они люди второго сорта. А ведь (если уж говорить начистоту) тупиц среди них не меньше и «шпорами» пользуются никак не реже. Тоже строят из себя невесть что. Апломба сколько, апломба!
Но его теска, Алешка Курбатов – не из их числа. По всему видно, умница. Поперек родительской воли, будто бы, пошел. Ему карачилась аспирантура. По меньшей мере, мог претендовать на должность следователя городской прокуратуры (диплом-то у него красный). А он? В сыщики двинул: это, будто бы сказал, по мне – и все! Сыщик, понятно, всего лишь в первом поколении.
Не то, что он, Самарин, у которого отец всю жизнь прослужил в милиции. Отец, правда, далеко не пошел. Но он и не гнался за чинами. Кулацкий сын. За то на отца всю жизнь косо смотрели. Но отцу (этим Алексей Самарин страшно гордится) не стыдно смотреть людям в глаза: служил честно и не крохоборничал, как иные, а потому семья жила и живет скромно. Зато – в чистоте! А это многого стоит. Особенно в нынешние времена.
Нынешние времена? А чем, собственно, они отличаются от прежних. Люди? Те же! И кабинеты у многих те же: таблички разве что поменяли. Нутро-то, нутро прежнее. Отец рассказывает: до чего ж партноменклатура была жадной?! Хватала и тащила – жареным и пареным. И не тронь! Не сметь прикасаться! Неприкасаемые, выходит. Глядя на них, и в милиции иные побирались. Говорить, правда, об этом вслух не принято было. Разве что на кухнях. Он был подростком, когда услышал о том, что под Нижним Тагилом тоже есть свой «БАМ». Так народ прозвал садоводческое товарищество, что неподалеку от крохотного поселка Борск. Здесь садоводы – сплошь городская элита и все наезжали в сверкающих лаком черных «Волгах». Вот где люди строились так строились! Какие коттеджи возвели – с мезонинами и балкончиками! Рассказывали, будто бы самая большая достопримечательность была скрыта под землей. Там, под коттеджами находились просторные подвалы, пол и стены были облицованы импортной плиткой, а температуру поддерживали огромные холодильные камеры. В этих подвалах номенклатура хранила припасы. В это садоводческое товарищество чужак попасть не мог – все свои: секретари горкома и райкомов КПСС, председатели горрайисполкомов, директора крупнейших промышленных предприятий, прокуроры, судьи и, естественно, высшее руководство тагильской милиции.
Почему «БАМ»? Потому что народ так назвал, а расшифровывал эти три буквы так – БОРСКАЯ АССОЦИАЦИЯ МОШЕННИКОВ.
Знала ли элита об этом? Не могла не знать. Но ее это ничуть не смущало. Потому что принадлежит к избранным, к сливкам советского общества. Принадлежать к сливкам считалось престижным. Этим гордились. За это держались, вцепившись мертвой хваткой, обеими руками.
– Да-да! Входите! – услышал капитан Самарин из-за двери. По его мнению, это был голос капитана Курбатова.
Самарин вошел. Огляделся. Он искал вешалку. Нашел. Снял штормовку и повесил на крючок.
– Чего топчешься? Проходи!
Из предбанничка ему не видно, но сейчас он уверен: голос Курбатова. Курбатов, видно, догадался, кто пришел.
Самарин прошел. Вновь огляделся по сторонам.
– А где все?
– Да проходи и присаживайся за столом. Господин подполковник, – Курбатов широко ухмылялся, – сейчас будет. Он изволит принимать душ. С полчаса уже плещется. Слышишь?
Из ванной доносился шум воды и басовитое кряхтенье.
Курбатов продолжал:
– Доконает он нас своим плесканием. Честное слово, доконает когда-нибудь. Утром полчаса, вечером полчаса. Иногда, ты представляешь, ночью встает и идет принимать душ. Явный сдвиг по фазе.
– Чистота – залог здоровья, – это сказал подполковник Фомин, появившись в комнате неожиданно. На нем был его неизменный нежно-розовый махровый халат. Полотенцем он усердно вытирал голову. Он кивнул головой Самарину. – Привет! Ты не стой, ты присаживайся. Будем ужинать.
– Я… собственно… Александр Сергеевич… намеревался дома поужинать.
– Разговорчики в строю! – шутливо прикрикнул Фомин.
– Слушаюсь, господин подполковник! – и Самарин, вытянувшись в струнку, приложил ладонь к голове.
Фомин, увидев, закачал головой.
– Ай-яй-яй. Как нехорошо-то, как нехорошо!
Самарин спросил:
– Александр Сергеевич, что-то не так?
– Еще как! Еще как! Забыли, сударь, что честь в данном случае отдавать не положено? Устав для кого писан, а? Я в халате… Да и ты также не в форме.
– Я же в шутку, Александр Сергеевич, – Самарину показалось, что подполковник всерьез его укоряет.
– Над Уставом изволите шутить, сударь? Устав есть Устав – это документ, не терпящий никаких вольностей. Ясно, Самарин?
– Так точно, господин подполковник!
– То-то же, – Фомин погрозил пальцем и скрылся в соседней комнате. Оттуда продолжалось доноситься его ворчание. – Я покажу вам, шельмы, как над Уставом шутить. Вы у меня еще попляшете. Ишь, что вздумали? Шутить над святая святых?!
Курбатов готовил ужин. Самарин предложил:
– Тебе помочь?
– Я заканчиваю. Порежу помидорчики, разложу на тарелке – и все.
– Каждый сам мог…
– Приятнее, когда на столе порядок. Так… ветчина нарезана, колбаса тоже, хлеб есть, соль, перец, горчица… Шеф острое любит… Ах, да, – он взял пучок зеленого лука, сбегал к мойке, прополоскал и положил на столе. – Майонеза, правда, маловато.
– И так сойдет.
– Ты плохо знаешь шефа: он такой гурман.
– Не клевещи на начальство, – пробасил за его спиной Фомин. Он был в брюках и голубой шелковой рубашке с закрученными рукавами выше локтя. Он сел на один из стульев. – Ну-с, господа, приступим, что ли, к вечерней трапезе?
Фомин выбрал самый толстый ломоть хлеба, положил на него сначала пластик колбасы, на нее пластик ветчины, еще две половинки вареного яйца, посолил, поперчил, сверху полив майонезом, стал медленно жевать.
– Стол-то царский, – заметил Самарин. – Если б знал, – он из пальцев сделал соответствующую фигуру, – то прихватил бы.
– Ты что?! Ни-ни! – Курбатов сделал мрачное лицо.
– Почему? Во вне служебное же…
– Все равно. У нас здесь монастырские порядки… Шефом заведенные…
Самарин возразил:
– Но даже в церкви причащаются и за грех не считают.
– У настоятеля нашего монастыря свои порядки и ты уж, пожалуйста, со своим Уставом к нам не лезь. У нас – сухой закон. И вообще: никаких излишеств.
Фомин ухмыляется и молчит. Он занят более важным делом, чем трепотня. Он встает, идет к холодильнику, приносит двухлитровую бутылку минеральной воды «Обуховская», наливает себе и придвигает ребятам.
– Привык, знаете ли, обязательно припивать.
Самарин спросил:
– А где капитан Комаров?
– Временно отсутствует, – ответил Фомин.
Курбатов же пояснил:
– Отпросился у шефа и уехал домой: завтра у жены день рождения.
– А я думал… Он мне ничего не сказал…
– К ночи обещал подъехать, – добавил Курбатов.
Фомин сказал:
– Пусть только попробует не подъехать.
– И что с ним будет, Александр Сергеевич?
– Три шкуры я с него спущу и голым в Африку пущу.
Курбатов засмеялся.
– Уж больно ты грозен, как я погляжу.
– А что? Я – такой.
– Именно «такой», – обращаясь к Самарину, Курбатов заметил. – Надоел со своим афоризмом. Только и твердит с утра до ночи: делу – время, делу – время, потехе – час.
Фомин, дожевывая бутерброд, возразил:
– Не мой афоризм, а Аллы Пугачевой. Из ее это песни.
– Да? – Курбатов ухмыльнулся. – А мне чудится, что господин подполковник приватизировал. Или прихватизировал, а?
Курбатов встал, взял чайник, сходил за водой и поставил кипятиться.
– Чай? Кофе? – спросил он.
Фомин откликнулся вопросом на вопрос:
– А чай у нас еще есть?
– Есть, но немного, – ответил Курбатов.
Фомин удивился.
– Два дня назад двухсотграммовую пачку лично купил.
– На сегодня хватит, – успокоил Курбатов.
Фомин заворчал:
– Водохлеб несчастный. Беспрестанно – все чай, да чай хлещет.
Курбатов понял, в чей огород камешек.
– Ничего другого не остается, когда на все остальные напитки строгое табу.
Самарин сказал:
– Я, пожалуй, выпью кофе.
– Ради Бога: порошок и сахар – на столе.
– Мама будет сердиться, – сказал Самарин, накладывая в стакан кофе и сахар.
– За что? – спросил Фомин.
– Ей не нравится, когда прихожу сытым. Сердится, что плохо ем.
Курбатов философски заметил:
– Все матери одинаковы.
Фомин, отвалившись на спинку стула, попивая маленькими глоточками чай, сказал:
– Ну-с, господа офицеры, пора и честь знать. Побаловались, теперь – за дело. Настала пора подвести итоги дня, обсудить и поразмыслить. Надеюсь, есть над чем, не так ли?
Курбатов согласился:
– Думаю, что да.
– Докладывай первым, если так.
– Я работал с Отрадновыми…
Фомин спросил:
– Это кто? – и тут же спохватился. – А… Ну, да…
Курбатов продолжал:
– Изучив обстановку на месте, я пришел к однозначному выводу: из гранатомета стреляли с лоджии именно квартиры Отрадновых.
– В этом никто и не сомневается, – обронил Фомин.
– А откуда у тебя, Александр Сергеевич, такая уверенность?
– Знаю – и все.
– И, конечно, утаишь, откуда?
– Утаю… Пока…
– Может, тогда и не стоит докладывать? – спросил Курбатов.
– Не обижайся, Алексей. Докладывай, а я – молчу.
– Следующий вопрос: как мог преступник оказаться на балконе?
Самарин, только что опорожнивший второй стакан кофе, спросил:
– Какой этаж?
– Второй, – ответил Курбатов.
– Преступник, – продолжил Самарин, – мог попасть всеми путями: сверху, снизу, слева, справа. «Домушники» так и делают.
– Все четыре варианта исключаются полностью.
– Почему? – недоверчиво спросил Самарин.
– Лоджия застеклена…
– Кстати, – спросил Фомин, – лоджия, а не балкон?
– В этом случае именно лоджия, Александр Сергеевич, хотя в этом доме есть и балконы.
– Ну и что? – Самарин продолжал возражать. – Так трудно, что ли?
– Окна соседей слева и справа – на приличном расстоянии. К тому же нельзя было попасть, не повредив остекление.
– Как я догадываюсь, хозяев дома не было…
– Не было, – подтвердил Курбатов.
– Значит, что? – продолжал развивать свою мысль Самарин. – Хозяева могли оставить одну из створок открытой. Забыли – и все. Разве не бывает?
– Это не тот случай. Старики утверждают в голос, что перед поездкой в сад они всегда закрывают створки рам. Закрыли и в этот раз.
– Все-таки могли забыть.
– Но не забыли. Потому что из материалов осмотра, который проводился вскоре после выстрела, явствует: все было закрыто.
– Это другое дело. Это аргумент. Хотя… Ну, ладно.
– Итак, – продолжил Курбатов, – остается одна возможность: проникновение через дверь квартиры.
– Скорее всего, так и было, – на этот раз сразу согласился Самарин. – Подобрать ключи для специалиста – не проблема.
– Экспертиза однозначно определила: замки открывались родным ключом. Отсюда вывод: ключи как-то оказались у преступников или у преступника. Я спросил хозяев: давали ли они ключи (хотя бы на короткое время) кому-либо? Категорически отрицают. Они сказали, что замки новые, куплены в феврале (это соответствует истине) и ключи никто из посторонних не мог даже в руках держать.
– И все-таки посторонние оказались в квартире.
– Да, оказались, – согласился с Самариным Курбатов и добавил. – Девочка, которая живет под Отрадновыми, говорит, что перед грохотом (так она определяет выстрел) слышала наверху осторожные шаги. Я попросил, чтобы хозяева мне представили все ключи, в том числе и запасные, которые прилагались к замкам при покупке. Они выдали ключи. Они после этого случая вынуждены были вновь заменить замки, поэтому старые они не выкинули. Сказали, что замки целые и их жалко выбрасывать. Оказалось в наличии четыре пары ключей (замка два). Я стал спрашивать: сколько ключей было при покупке в магазине? Мнения стариков расходятся: один утверждает, что пять пар, другой – четыре, точнее – не помнит. Я понял, что одна пара ключей могла исчезнуть. Чтобы окончательно утвердиться в своем мнении, пошел в магазин, где покупали старики эти замки. Аналогичные замки все еще имеются в продаже. Мне их показали. Я убедился своими глазами, что к каждому такому замку прилагается пять ключей. Значит, где еще пара ключей? Как и когда исчезла? Кто мог похитить? Ответив на эти вопросы, можно выйти на фигуранта по делу. И тогда хоть какая-то зацепка будет.
– Не какая-то, – поправил его Фомин, – а существенная.
– Так, Александр Сергеевич, – спросил Курбатов, – мне продолжать?..
– Несомненно. Ты на правильном пути. Поверь моему опыту.
Курбатов пошутил:
– И, конечно, твоей хваленой интуиции?
Фомин вполне серьезно ответил:
– Ей – тоже. И дополнительно поручаю: надо найти мужчину шестидесяти двух или шестидесяти пяти лет, естественно, пенсионера, роста метр шестьдесят пять, среднего телосложения, – увидев недоумение на лице Курбатова, уточнил. – Он – очевидец выстрела из гранатомета. Его надо найти и допросить.
– Мне?
– Нет, не тебе, а следователю прокуратуры Овсянникову. Свяжись с ним и договорись, когда тот сможет допросить важного свидетеля.
– Свидетеля, как я понимаю, пока нет, – возразил Курбатов.
– А ты на что? Поле для поиска довольно узкое…
– Да уж, – недоверчиво произнес Курбатов и хмыкнул. – С такими-то приметами.
– А что приметы? Приметы неплохие. Во-первых, свидетель живет где-то совсем близко от места преступления. Возможно, даже в том же доме, из которого стреляли по офису Колобова.
– Уже теплее, – сказал Курбатов.
– Еще теплее станет, когда скажу, что этот самый очевидец работал на тот момент (возможно, до сих пор работает) ночным сторожем в офисе Колобова.
Курбатов подозрительно посмотрел в глаза шефа.
– А тебе-то откуда известны все эти детали?
– Алексей, не задавай глупых вопросов.
Курбатов хмыкнул:
– Сплошные тайны… Даже от коллег.
Фомин усмехнулся:
– Что же это за тайны, если ими делюсь с вами?
– Забавно, Александр Сергеевич, но и мое сообщение также связано с ключами, – заметил Самарин.
Фомин встрепенулся и тотчас же посерьезнел.
– Ты о чем?
– Разреши, Александр Сергеевич, изложить все по порядку. И, пожалуйста, не перебивай, а то я сбиваюсь и начинаю городить совсем не то.
– Не замечал. Впрочем, молчу.
– Вчерашним днем я случайно столкнулся с Комаровым. Ну, он и попросил меня о помощи.
– На предмет чего? – не удержался-таки Фомин от вопроса.
– Он решил своими глазами осмотреть место взрыва автомобиля Колобова.
Фомин недовольно покрутил головой.
– Но зачем это ему? Столько времени прошло!
– Александр Сергеевич, а где обещание?
– Хорошо-хорошо. Молчу.
– Я решил помочь. Пришли на означенный перекресток. Часа два с половиной ползали. Он, то есть Дима, ничего, а я кое-что нашел. Например, остатки сидения, принадлежавшего, очевидно, взорванному автомобилю.
– Паразиты! – воскликнул Фомин. – Даже место преступления толком не умеем осмотреть. Как можно было не увидеть такой вещдок?! Извини, Алексей. Продолжай.
– Я нашел не только это.
– Что еще? – теперь вопрос задал Курбатов.
– Нашел нечто, сильно поврежденное взрывом. При визуальном осмотре Комаров определил: находка – есть деталь кейса. Судя по повреждениям, этот кейс находился внутри взорванного автомобиля. Более того, Комаров рискнул предположить, что в этом самом кейсе могло находиться взрывное устройство.
– Так-так-так! Продолжай, Алексей.
Гончая в лице подполковника Фомина сделала стойку. И это заметили все.
– Вас, конечно, интересует, что за деталь я нашел?
– Нет слов, как интересует! – по-детски выкрикнул Фомин, сгорая от нетерпения.
– Комаров считает, что это передняя планка кейса, то есть та часть, на которой крепятся запорные устройства.
– Так-так-так! – Фомин уже не мог сидеть на месте и зашагал по кабинету, то и дело останавливаясь за спиной Самарина.
– Замка, как известно, бывает два. Один очень сильно поврежден, а другой – цел и исправен.
Фомин умоляюще смотрел на Самарина.
– Давай, миленький, продолжай. Чую, что тут есть какая-то разгадка. Ну, чую?!
– Чутье тебя, Александр Сергеевич, не подводит.
– Да?! Это правда?! – Самарин кивнул. – Тогда – не томи.
– Капитан Комаров вспомнил, что среди вещдоков, собранных по факту взрыва автомобиля Колобова, он видел связку ключей. По описи определил: это ключи, изъятые из карманов пиджака Колобова. Следовательно? Это его личные ключи. Он также вспомнил, что в связке был один маленький ключик. Он предположил, что этот ключик от кейса Колобова, от того кейса, который находился в момент взрыва в автомобиле. Капитан Комаров попросил меня надлежаще оформить найденные вещдоки и передать на хранение. Я это сделал, – Самарин полез в папочку, лежавшую возле него, и достал оттуда три исписанных мелким почерком листа, протянув в сторону Фомина, добавил. – Это – следователю. Рапорт. Составил по всей форме. Здесь же акт о передаче найденных вещдоков. Извини, Александр Сергеевич, что не на твое имя рапорт. Комаров сказал, что надо на имя следователя Коротаева.
– Все правильно, – Фомин пробежал текст. Потом отложил, не дочитав, документы в сторону. – Но ты что-то упустил. Мне так показалось? Или я не прав?
– Нет, в рапорте есть все.
– А в рассказе? – продолжал настаивать Фомин.
– Да… Кажется… Я не дорассказал про ключик. Так вот: Комаров меня попросил, чтобы я попробовал определить, подходит или нет ключ, найденный в карманах Колобова, к замку, что на детали, найденной мною. Он высказал предположение, что ключик, скорее всего, подойдет. Но он ошибся. Ключик от другого кейса, такого же, возможно, но от другого.
Фомин подскочил к Самарину и стиснул его плечи своими ручищами.
– Но-но, нельзя ли поосторожнее, господин подполковник? Можете и инвалидом же сделать..
– Алёшка, дорогой, но это же открытие! Ты хоть понимаешь?!
Самарин отрицательно покачал головой.
– Не понимаю: где и в чем тут открытие? Нестыковки, да, которые нуждаются в проверке, но не открытие.
– А открытие в том, что взрывное устройство не находилось в кейсе самого Колобова. Взрывное устройство могло находиться в другом кейсе. Значит? Это не был несчастный случай, как пытались представить дело в местной прокуратуре. Колобова взорвали! Взорвали умышленно.
Курбатов попытался охладить разгоряченные мозги подполковника.
– Спешишь, Александр Сергеевич. Впереди паровоза пытаешься бежать.
Фомин фыркнул.
– Боюсь, Курбатов, что я прав и мы близки к разгадке одной из загадок, ради которых мы сюда приехали.
Курбатов попробовал пошутить:
– Опять интуиция?
Фомин не прореагировал. Он подбежал к тумбочке, снял трубку с аппарата и стал набирать номер. Долго никто не отвечал.
Курбатов догадался.
– Комарову звонишь?
– Кому же еще? – в сердцах ответил Фомин и продолжал ждать.
– Но он…
– А вдруг… – и тут на том конце провода кто-то снял трубку. – Добрый вечер… Квартира Комаровых?.. Извините, но мне срочно нужен Дмитрий… Со службы… Да… Да… Знаю… Поэтому и звоню… Извините, ради Бога… Дим, привет!.. Ничего не случилось… По крайней мере, у меня, Дим… А у тебя случилось и очень важное… – Фомин рассмеялся. – Не тревожься… Все в порядке… Я поздравляю… Ну, ты, братец, сам знаешь, с чем… Уехал и мне ни слова… Даже записки не оставил… Понимаю… Понимаю, что спешил на электричку… Вот что… Есть экстренное поручение… Обычное… По твоему профилю… Да… Один из найденных вещдоков… Да… Срочно! Как только вернешься, сразу бери и айда обратно в Екатеринбург… Как это «зачем»? Что за странный вопрос? Вопрос дилетанта, а не специалиста… Ну… Вот… Я об этом… Вещь, конечно, долго провалялась на улице, но спектральный и химический анализы… Ты понимаешь… Если взрывное устройство находилось там, то все равно ведь хоть крохотные частицы должны забиться в поры и сохраниться… Я понимаю, что ты понимаешь… Как это «не надо»?! Ты что, в самом деле?! Срочно надо… Что?.. Ты… Уже?.. Тогда… Ну, знаешь ли! Ради такой оперативности я готов на несколько суток в нашей обители отменить сухой закон… Это не мало, да не мало… И не смейся… Будь здоров! И от меня поздравь жену… Я, черт старый, совсем забыл…
Фомин положил трубку. Тески ждали, что скажет шеф. Они не совсем поняли концовку разговора. Фомин подошел к парням. Обнял обоих сразу своими лапами, прижал к себе.
– Ну, мужики! Нет слов! Какие вы сегодня молодцы! Все трое молодцы! Какой удачный сегодня день. Спасибо всем вместе и каждому в отдельности! Такой удачи давно не случалось. Тысячу раз народ прав: кто ищет, тот всегда найдет… Да с такими мужиками… Да не управиться с бандюгами?!
– Не захвали, Александр Сергеевич, – заметил Самарин.
– Да-да, ты прав. На сегодня хватит. Иди-ка, Алешка, домой. Иди к матери. Иди к отцу.
– У меня, между прочим, и жена появилась, – обиженно добавил Самарин.
– Извини. Конечно, и к жене. Тем более надо. Молодой муж не должен забывать про свою молодую жену.
Самарин позволил себе съязвить, чего он почти никогда не позволял по отношению к Фомину:
– Молодую нельзя, а старую?
– Извини. Я это для красного словца ведь сказал. Разве могу я забыть свою, к примеру, старушку? Конечно, я не идеальный муж, но забыть – нет-нет!