УЧИСЬ, МОЙ СЫН, НАУКА СОКРАЩАЕТ…
Конечно, автодорожный – был чуждым мне институтом, один перечень предметов чего стоил: высшая математика, физика, химия, тригонометрия, строительная механика, сопромат! Весь первый семестр я прогуливал лекции, не посещал практических занятий, не выполнял курсовых заданий. Однажды, недели за две до начала экзаменационной сессии, я пришёл на занятие по геодезии, которое проводил заведующий кафедрой доцент Товстолес, огромный, массивный старик, с большими квадратными ладонями. Когда я откликнулся на перекличке, он удивлённо посмотрел на меня и произнёс:
– А я вас не знаю.
Я не выдержал и ляпнул:
– Я вас тоже.
Он разозлился.
– Ах, так?.. Тогда, чтобы узнать друг друга, я буду спрашивать вас на каждом занятии. Если не подготовитесь, сразу сами уходите – встретимся на экзамене.
Естественно, я не посещал и остальные занятия, понимая, что семь бед – один ответ. Аналогичная ситуация сложилась и с преподавателем высшей математики Гальпериным – лысый, спортивный, умный, с хорошим чувством юмора, он однажды, во время лекции, прервал мою беседу с соседом по столу и с подчёркнутой вежливостью спросил:
– Я вам не мешаю?
Я ответил в его манере:
– Нет, нет. Только, если вас не затруднит, говорите чуть тише.
– Конечно, не затруднит. Но зачем вам так откровенно мучиться? Не будьте мазохистом – пойдите, погуляйте.
– Я бы пошёл, но вы отметите мой уход, и у меня будут неприятности.
– Я отмечу? Вас?! Да никогда! Клянусь перед всей аудиторией! Идите, гуляйте, сегодня прекрасная погода.
– Спасибо за понимание. – Я встал и вышел.
Так повторялось каждый раз, если я случайно оставался на его занятиях. Когда я откликался на перекличке, он широко раскрывал глаза, разводил руки и с нескрываемой радостью восклицал:
– Ба! Кто к нам пришёл!? Не откроете ли секрет, с какой целью явились?
– Просто повидаться – соскучился по вас, по интегралам.
– Тронут до слёз. Зафиксировал. Отпускаю.
И я снова покидал аудиторию. Но это не могло продолжаться вечно, близился час расплаты – конец семестра, экзаменационная сессия.
Меня до экзаменов не допустили из-за несданных зачётов. Пришлось закатать рукава и засесть за курсовые работы. Меня тащил весь курс: девочки делали чертежи, ребята помогали писать к ним расчеты и объяснения, Марик Глинкин (я о нём ещё расскажу подробней) дал мне пользоваться своими конспектами, которые считались лучшими из лучших – за ними стояла очередь. Я в день сдавал по два-три зачёта и за неделю своротил эту гору, преграждавшую путь к экзаменационной сессии.
Когда я пришёл к декану с просьбой допустить меня к экзаменам, он рассмеялся:
– До конца сессии – десять дней, экзаменов – шесть, на подготовку каждого – полтора дня! Это, увы, не реально. Я готовлю приказ о вашем отчислении.
– Но у меня есть право использовать эти дни, чтобы попытаться сдать сессию?
– Право у вас есть, шансов – никаких. Но раз вы настаиваете – я вас к сессии допускаю, хотя результат мне заранее известен.
Конечно, ситуация была тупиковая. Но во мне взыграл гонор вечного отличника и медалиста: быть исключённым из-за неуспеваемости – это несмываемый позор! И мама меня поддержала:
– Ты никогда себе не простишь, если сдашься. И потом: почему вдруг паника? Это же не целых 10 экзаменов всего за 6 дней – это всего 6 экзаменов за целых 10 дней! Напрягись, и ты, как всегда, выиграешь!
И я решил победить. Но как, как выучить за полтора дня то, что преподавали четыре месяца? Зубрить я никогда не умел – всегда выплывал за счёт понимания сути. Правда, такого объёма материала и таких коротких сроков никогда не было, но как уточнила моя мудрая мама: это же не десять экзаменов, а всего шесть. Я должен их сдать. И сдам!
Первым экзаменом была геодезия. Я пришёл к Симе Тартаковскому, самому гениальному студенту на нашем курсе, да и во всём институте, и попросил: «Объясни мне суть этого предмета»
Сима был высокий, худой еврей, с таким огромным носом, что рядом с ним я казался курносым антисемитом. Как простой нормальный гений, он просто и гениально объяснял всё, о чём его спрашивали. После его объяснений я понял, что вся геодезия зиждется на трёх линиях треугольника: линия земли, луч прибора и рейка – из их взаимоотношений рождаются все самые главные формулы. Он препарировал их и показал, как они выводятся. Мы сидели всю ночь, я выводил формулу за формулой, Сима поправлял меня и подсказывал запасные варианты. Потом он объяснил мне, какие могут быть ошибки у приборов и как их исправлять. К утру, после десяти чашек кофе, я почувствовал, что понимаю предмет, могу идти на экзамен и, если там не засну, то непременно его сдам. Пришло именно то чувство уверенности в себе, которое необходимо для успеха. Я благодарно чмокнул Симу в необъятный нос и помчался в институт.
Это был дополнительный экзамен: с первых заходов Товстолес никому оценку не ставил, отправлял доучивать. Увидев меня, он плотоядно хмыкнул и указал на кучку билетов, лежащих на столе:
– Тяните. – Я вытащил билет, прочитал вслух вопросы. – Сколько будете думать? – спросил он.
– Могу отвечать.
– Валяйте.
Когда я наполовину ответил на первый вопрос, он попросил:
– Встаньте. Покажите руки. – Не обнаружив шпаргалок, потребовал. – Выверните карманы. – Я вывалил на стол ключи, расчёску, носовой платок и ещё какую-то мелочь. – Где вы их держите?
– Что именно? – наивно спросил я.
– Шпаргалки! – рявкнул он. – Я их всё равно найду!
– Не найдёте: они у меня в голове.
Он внимательно посмотрел на меня, отодвинул в сторону всё моё имущество и приказал:
– Садитесь. Продолжайте.
Товстолес пришёл в науку после двадцати лет занятий практической геодезией, он был больше практик, чем учёный, написанные им учебники были точны, лаконичны и доступны для восприятия. Он ненавидел зубрилок, поощрял понимание и находчивость. Поэтому то, что я не помнил формул и выводил их у него на глазах, вызвало его удивление и интерес.
– А в приборах вы тоже разбираетесь?
– Попробую.
Он подвёл меня к нивелирам и теодолитам и стал задавать кучу каверзных вопросов о работе этих приборов в нестандартных ситуациях. Благословляя светлую голову Симы, я довольно бойко ему отвечал.
– По каким книгам вы готовились к экзамену? – вдруг спросил он. К этому вопросу я не был готов и стал что-то бекать и мекать. Товстолес грохнул своим огромным кулачищем по столу. – Вы же не открывали ни один учебник! – Потом встал, подошёл ко мне, обнял за плечи. – Молодец! Хорошо отвечал! – И перейдя на ты, спросил. – Кто тебя так натаскал?
– Сима Тартаковский.
– Передай, что у него готовая пятёрка. Кстати, и у тебя тоже. Давай зачётку!
Моя пятёрка по геодезии, первая на нашем курсе, была моим триумфом и потрясением декана. На следующем экзамене я получил четвёрку, потом пятёрку и ещё две четвёрки. Последним был самый опасный экзамен – математика. Я знал, что там меня с нетерпением ждёт Гальперин. Я решил схитрить, попытался попасть на экзамен к другому преподавателю, но Гальперин всех предупредил, чтобы экзамен у меня не принимали, я понял, что наша встреча неотвратима, и снова пришёл к Симе.
– Объясни мне, что такое интеграл и дифференциал.
Всегда серьёзный и неулыбчивый Сима, рассмеялся:
– Ты хочешь выучить высшую математику за один день?
– У меня нет другого выхода. И потом, почему за один день? У нас есть ещё и ночь.
– Что ты знаешь об интегралах и дифференциалах?
– Что один из них похож на скрипичный ключ.
Сима махнул носом слева направо, как бы подводя черту под нашим разговором.
Но я не сдавался.
– Почему ты себя недооцениваешь?
– Я?! Себя?! По-моему, речь идёт о тебе.
– И о тебе. Когда ты объясняешь, я чувствую себя, как в зачётном лагере: день за три.
Лесть подействовала. Сима вернул нос справа налево, произнёс долгожданное «Начнём!» и я нырнул в безбрежное море высшей математики и по-собачьи поплыл за Симой, восхищаясь его брассом, кролем, баттерфляем, старался понять, как это у него так получается. Сима три дня назад завершил сессию, мог бы уже спокойно отдыхать, но он весь день и всю ночь, по каплям вливал в мою голову самые элементарные знания, разжёвывал давно уже освоенные им истины, чтобы меня, неуча, превратить в более или менее подготовленного студента. Да здравствует великая студенческая дружба, безбрежная, бескорыстная!.. Где ты сейчас, спаситель мой Сима, большой нос, светлая голова?.. Заседаешь ли в родной Академии Наук или получаешь эмигрантское пособие в чужой стране?.. Где бы ты ни был, пусть станет тебе теплей и веселей от этих моих воспоминаний!
Гальперин встретил меня, как матёрый кот молодого мышонка.
– Заходите, товарищ Каневский, заходите, давно ждём. Если я продолжу экзамен, это не будет вас отвлекать?
– Нет, нет, сегодня я тоже буду отвечать.
– Да? Какая неожиданность! Горю от нетерпения – тяните билет! – Я вытащил один из билетов. – Ну, как?
– Нормально. Немного подумаю и отвечу.
– Да?.. Тогда, пожалуйста, положите этот билет на место, возьмите другой.
Я вытащил ещё один билет.
– Как? – Гальперин был похож на охотника, загоняющего зверя в капкан.
– Спасибо, этот полегче.
– Вы сможете ответить?
– Надеюсь.
Когда, после короткого обдумывания, я ответил на первый вопрос, повторилась история с Товстолесом.
– Встаньте. Покажите руки. Вытащите шпаргалки.
Убедившись в отсутствии шпаргалок, он велел мне написать несколько формул.
Я их, конечно, не знал, но помнил Симины объяснения и на глазах у Гальперина вывел цепочку этих формул. Тот сидел рядом, молча наблюдал, потом жестом остановил меня и сказал:
– Какой вы бессовестный человек! Ведь можете, можете! Зачем же вы весь семестр дразнили меня?
– Не люблю математику, – признался я.
– У нас мог быть прекрасный брак не по любви, а по расчёту! Ладно, дело прошлое. Пятёрку из-за постоянных прогулов не получите, но четвёрку вынужден вам поставить.
Когда я пришёл к декану и показал ему зачётку, в которой были две пятёрки и четыре четвёрки, он мне не поверил и стал звонить педагогам, чтоб они это подтвердили. Так я был допущен ко второму семестру. Так я учился и дальше: по-прежнему, ничего не записывал и конспектов не вёл. Чертежи мне помогали делать наши девочки, потому что чертить я не умел и почерк у меня был ужасающий. А к экзаменам опять готовился в последние две-три недели, разбирался, сдавал и тут же вытряхивал из головы все эти знания, очищая мозги для следующей сессии.
Я неоднократно порывался бросить нелюбимый институт, но папа буквально умолил меня не делать этого:
– Потерпи, получи диплом, пусть у тебя будет профессия, а потом занимайся, чем хочешь!
Получив по окончании института диплом, я торжественно вручил его папе:
– По праву, он принадлежит тебе, там твоя фамилия, они только имя перепутали.
После второго курса нас отправили на военные сборы. Руководил этой акцией заведующий военной кафедрой, маленький шустрый полковник по кличке Тык. Это слово присутствовало во всех его командах:
– Тык, я приказываю!.. Тык, не обсуждать!..
У меня с ним были сложные отношения. Однажды на занятиях, он объяснил, что чем больше в стране хороших автострад, тем она доступней для противника – по этим автострадам его войска быстро продвигаются вперёд. И привёл несколько цифр (я их, конечно, уже не помню, назову для примера, «с потолка»): в Америке на сто квадратных километров – восемьдесят километров дорог, в Европе, в среднем, – шестьдесят пять, а у нас, в СССР – двадцать восемь. Мой проклятый язык не выдержал и ляпнул:
– Значит, исходя из количества дорог, мы – непобедимы!
– Тык, выйдите из аудитории! – приказал полковник, потом провёл со мной душеспасительную беседу и предупредил. – Если на лагерных сборах будете себя плохо вести, тык, не получите офицерского звания.