Часть 1
Это все было
Ну вот, какая жалость, опять умер. А как ведь все прекрасно начиналось, а? Я добился того, что стал личным советником его императорского величества, окружил себя почестями, титулами, и, конечно же, деньгами. Даже сам император временами брал у меня пару другую тысчонку золотых. Хорошо бы сказать: не будем о грустном, но не получится, поскольку грустного у меня довольно много. А кто сказал, что умирать весело? Ну точно не я. Так вот, как я уже говорил: все начиналось прекрасно. Мой старший брат ушел на войну, с которой нет возврата. Разумеется, Рей не мог идти с ним, поскольку у него случились жесточайшие колики. От яда, конечно. Но я не собирался его травить. Пока. Меня и так подозревали в том, что я желаю убить своих любимых братьев. Ну что сказать? Они близки к истине: я их очень люблю и очень хочу убить. Убить я их хочу даже сильнее, чем люблю. Но такова селяви, как говорят ребята из одного мира. Далее, по плану я избавляюсь от Рея, моего младшего братика, и довольно успешно. Благодаря моим интригам, его величество понял, что это Рей постарался отправить Рема на войну, а сам принял яд, чтобы не идти с ним. Ну, конечно же, не из страха. Просто, он у нас великий полководец, да-да, мой младший братишка способен любую войну выиграть, если только он не один в поле воин. Но тогда он может доблестно убежать. А правда, кто в одиночку полезет драться против армии? Уж точно не я, хоть на трусость и не жалуюсь. В общем, казнили моего брата, даже не разрешив ему ритуального самоубийства. И вот я остался один, и как сотни жизней, праздновал победу. А что могло мне помешать в этот раз? Я предусмотрел все. Кроме своей самонадеянности и стервы. Стервы, на которой хотел жениться Рей. Ну и глупый, чего он в ней нашел, кроме ладной фигуры да шелковистых волос? А я так надеялся, что она дура. Или рядом со мной все умнеют и решают, что стервой быть лучше? Ну не знаю. В общем, наступил мне белый полярный лис, нет, не мой символ, у меня рыжий.
Оказывается, я задумал интригу против его величества. Нет, то есть, я и впрямь ее задумывал, но попозже, и даже план не успел сделать. А эта милая особа, хотя как стерва может быть милой, все придумала и поднесла императору. Честно говоря, я бы лучше сработал, о чем весьма неблагоразумно и сообщил. А что поделать: не люблю дилетантов в таком деле. Император ей не очень и поверил, но деликатно намекнул мне, что я зажился. Разумеется, я так не считал, впрочем, императоры не спрашивают нашего согласия в таких делах. Пришлось, как водится в таких случаях, прилюдно делать себе вскрытие живота. Вокруг собрались почитатели моего дела, мысленно делящие мое наследство, поскольку наследников я не оставил. Ладно, я это учту в следующий раз. А пока сажусь на коврик весь в белом, с видом невинной жертвы, погибающей во имя короля. Несправедливого, если честно. Несправедливый король даже не почесался. Конечно, я мог бы ему во снах являться, поскольку к этой стерве точно не сунусь. Но у меня и других дел полно. Эх, Онесан, видишь ли ты, что сейчас творится с твоим братом? Или твое лицо, как всегда полно слез и грусти за всех нас? Неважно. И становится неважно, уже тогда, когда я делаю надрез на животе и прощаюсь с этим миром. Даже если я вернусь сюда, то он станет совсем другим. Последний вдох, и темнота: голову мне срубили аккуратно. Теперь можно бросить последний взгляд на тело, упавшее в красивую позу и взмыть по дороге скорби туда, где меня ждут братья.
Вот и все на эту жизнь. Так обычно говорят люди о прожитом дне. Скоро спать, а пока я приземляюсь в склепе, где мои братья сидят возле своих саркофагов. Ну, в смысле гробов, где похоронены наши истинные тела. Рей недовольно морщится, увидев меня. О, неужто ему не понравилась моя интрига? По-моему, красиво вышло. Н – да, не ценят здесь истинных профессионалов.
– Мог бы и проиграть, – сказал Рем.
– Ага. Щас, бегом и вприпрыжку.
– Так мы никогда не закончим Игру.
– А кто просил вас влезать? – ядовито поинтересовался я. Ну, стараюсь помаленьку разыгрывать из себя змею особо ядовитую. И даже Рем поверил. А что? Я должен сказать им: братья мои, я вас очень люблю, но выиграть должен я. Нет, не так. Если они узнают о моих истинных чувствах, они захотят меня убить раза в три сильней. Тоже не то.
– Никто! Мы сами. Но ты тоже хорош.
– О да! Каждый раз, когда я умираю последним, начинается эта нудная лекция о том, что я сволочь, негодяй, подлец и прочее.
– Эй, ребята!
Рей возмущенно залез на крышку своего гроба, и меня аж передернуло от подобного святотатства.
– Рей, слезь, это неуважение к собственному праху.
– Чего это праху.
Рей спрыгнул и приоткрыл крышку гроба, посмотрел на свое тело и злобно захлопнул.
– Сам ты прах! А мое тело очень даже целое.
– Это пока. А ты не думал, что сюда могут проникнуть невинные?
– Да ну, мы же запечатаны.
– Я слышу сомнение в твоем голосе.
– Эти невинные такие пронырливые, что везде пролезут, – добавил Рем, отчего уже занервничал и я. Подошел к своему гробу и воззрился на крышку. Ладно, все равно надо открывать. А вот если там не хватает пальца или носа, или чего-нибудь другого, я за себя не ручаюсь. Открываю, с легким трепетом – порядок. Хоть бы Рему самому пальцы пообрывали. Нет, ну что за свинство: так издеваться над младшими братьями. Я то в отличие от него, свое тело очень люблю. И ухаживаю за ним как могу. По крайней мере, в мыслях. Рем тоже открыл гроб. И настало время пожелать спокойной ночи.
– Я тебе не проиграю, – сказал Рей.
– В этот раз ты сдохнешь первым, – добавил Рем.
– Я тоже вас люблю, – ответил я и влез в свое тело. Оно отозвалось неожиданным теплом, а потом наступила окончательная темнота.
Свет, но не в конце туннеля, а в моих глазах. С добрым утром меня. Так, открываем крышку и вылезаем. Конечно же, с тайной надеждой на то, что вместе со своим телом. Но, как тысячи раз я ошибался, так и ошибся в тысяча первый. Вот оно: лежит с умиротворенным видом, вытянув руки вдоль туловища и закрыв глаза. Кажется, что легкое дуновение ветра, и я открою глаза и потянусь. То есть, я и так могу потянуться, но это не то. Что ж, до свидания. В этот раз мы объединимся навеки. Погладил золотую корону с четырьмя зубцами, изображенную на черном поле крышки саркофага, и направился к выходу. Ребята еще спят. Ха, многие невинные говорят: кто рано встает, тому бог подает. Вот мне он и подает больше вас. А вы спите, ребята, я не буду вас будить. Так, все обычные ритуалы соблюдены, пора в путь. Просачиваюсь сквозь стенку, жалея о том, что склеп долго не простоит. А то, задержись он хотя бы на год, или даже полгода, я бы нашел невинного, который бы смог снять эти печати. Правда, я таких еще не встречал. Но надежда умирает последней, это я по своему опыту знаю.
Ладно, не будем о грустном: вдруг в этом мире повезет. Ага. Теперь надо найти тело для себя и позаимствовать у кого-нибудь. Вообще-то, мне, как Ночному рыцарю это не положено, но я грешник, нарушивший третий закон своих создателей, мне можно. Так, посмотрим. Нет, этот слишком старый. Вот этот? Нет, то вообще женщина. Ничего, я и дольше ждал. А так всего полчаса маюсь. Ну неужели так сложно найти парня более менее похожего на меня. И всего-то, что надо: рыжие волосы, глаза цвета весенней зелени, высокий рост, спортивное телосложение, и чтобы девушкам нравилось. Все, больше ничего такого не требую. Мне даже не нужно, чтобы это был принц в двадцатом колене, сам выбьюсь, поскольку рабом я тоже бывал. А что делать? Даже самые стойкие не выдержат, если будут неделю морозиться без тела. Хорошо еще, что шаманов не наблюдается рядом, а то представляю их удивление: мало того, что призрак, да еще и нечеловек. Ну да! Я изящно сложен, с миндалевидным вырезом глаз, да заостренными ушками. А еще у меня клыки и неестественная бледность в лице и по телу. Не говоря уже о том, что мои глаза наполнены синевой без зрачков. Помню, одна шаманка увидела меня и обратилась к психиатру. Зато перестала людей дурить.
Ага! То, что доктор прописал. Все мои желания учтены. А еще и выражение скорби на лице: это вообще прекрасно. Для меня разумеется. Теперь всего три мгновения, и это тело мое. Раз. И я влетаю, сметая его ослабевшую от депрессий защиту. Два, и он сам вылетает от моего напора. Три, и возникает новая: уже моя защита. Отлично, теперь пять минут на знакомство с новым телом и привыкание к нему. Все уже давно отработано. Не хватает лишь одного персонажа, который сопровождает меня практически во всех моих жизнях. Это лис. Нет, не белый и полярный. Обычная рыжая тварь с черными лапками и белым кончиком хвоста. Правда, его никто не может видеть, кроме меня, ну и моих братьев тоже. Хотя, есть еще те самые пресловутые шаманы, но надеюсь, что в этом мире они редкость.
Ладно, теперь можно немного разузнать о том месте, куда я попал. Все же, что ни говори, но вслепую пускаться в путь нельзя, а через полгода максимум, эта память исчезнет. Разумеется, свято место пусто не бывает, и взамен этого появится моя память. Правда, к тому времени оно почти перестанет быть человеческим. Итак: Дитрих Фрай, из добропорядочной семьи, причем у него есть обожаемая младшая сестренка. Ага, это уже не хорошо. Ладно, подумаем над этим как – нибудь. Но встреча будет не из легких, поскольку она может меня вычислить. Впрочем, ей всего двенадцать, а дети в таком возрасте часто легковерные. Ну, тоже смотря где. Ага, я на своем опыте убедился в том, что дети разные бывают. Ладно, мне уже шестнадцать. Люблю молодые растущие организмы с неустойчивой психикой. Можно будет не бояться вопросов по поводу изменения вкусов. Так, стандартное удивление вроде того, что тебе это раньше нравилось. Это вам не консервативные невинные лет пятидесяти. Что у нас еще? Я учусь в школе, адрес мне известен. Туда я и направляюсь. Кроме того, я хожу в секцию дзюдо, что мне не очень нравится. Мне, это настоящему мне, а не бывшему хозяину этого тела. Кроме того, я обожаю одну девочку, но она меня кинула ради какого- то отморозка. Конечно же, я пытался ее вернуть, но бесполезно, и меня побили в пропорции три против одного. Н – да, даже я настоящий справился бы с кучкой из невинных в пять десятков, хоть мой уровень бойца и не такой, как у моих братьев. Но это еще не все. Вчера я имел беседу с директором школы, или он имел скорее мои мозги по поводу хулиганского поведения. Кроме того мною интересовался инквизитор. Так стоп.
Инквизитор. Хм, учитывая современность этого мира, сложно предположить, что церковь будет иметь такое влияние, но это так, и она не менее влиятельна, чем в эпоху темного средневековья. Кошмар, а что будет, если во мне узнают вампира. Впрочем, это лишь дополнительный стимул к тому, чтобы стать круче и сильнее до тех пор, пока меня не сожгут на кресте или не закопают живьем. Что – что, а я имею богатый опыт в подобных вещах. Что ж, мой план на первый месяц очень прост: возвыситься максимально возможно, а затем подготовиться к встрече братьев.
Ну и где эта тварь?
– Кого- то ждешь?
– Кицуне, а где ты шлялся? Я уже пять минут, как в своем теле.
– Это не твое тело.
Лис махнул хвостом и потрусил вперед. Я озадачено покачал головой и отправился за ним. Да, он не всегда появляется. Иногда происходит нечто, что он называет сбоем. Видимо, когда нас придумывали, то не учли чего-то. Например, путешествий по мирам. Все же я рад, что в этом мире лис со мной.
– Эй, Дитрих, хочешь еще получить?
– Чего? – добродушно спросил я.
И воззрился на троих ребят явно отмороженного типа. Ага, сейчас будет: дай прикурить, а потом мордобитие. И чего им не сидится. Ох уж эти невинные. Хоть бы повод, что ли нашли попристойнее. Я понимаю, конечно, что такие старые вампиры как я не должны вести себя словно дети, но ничего с собой поделать не могу. Поэтому решаю им помочь. Кстати, это те самые ребята, что побили меня вчерашнего. Ну вот, Дитрих, где бы ты не был, радуйся, сейчас я отомщу за тебя.
– Ты че, блаженный, что ли?
– Точно, а им, как говорится, уготован рай.
Я оскалился, невольно ожидая, что боженька меня сейчас молнией шарахнет за наглость. И ничего подобного: стою нагло, и над невинными издеваюсь.
– Ну ты щас получишь, козел!
– Это тот, что рогатый и вонючий? – уточнил я.
Ну все, а это уже персональное оскорбление, хотя бы потому, что козел всегда и за всех отвечает. Я легонько сместился с линии атаки первого хама, и помог ему ударом в спину. А что? В спину тоже можно благородно бить, если умеючи. Второму я врезал коленом пониже пояса, заставив вспомнить, что он мужчина, хоть и свинья. Третьего подсек ногой и затем добавил в спину локтем. Очень больно. Бедные, но я же их не убил, так что, формально я не нарушил ни одну из трех заповедей, вложенных в мою программу. Затем мягко отпрыгнул, собираясь добить поднимающихся. Ну, тех, кто еще может, конечно, как увидел выходящего из школы учителя. Э нет, я хоть и хулиган, но все же хочу стать святошей, поэтому сгибаюсь в три погибели и падаю на землю, стараясь как можно натуральнее сучить ногами.
– Дитрих! Они опять избили тебя!
– Угу.
Я прохрипел и старательно отполз за угол, якобы подальше от этих психов. Там я смог придать себе более побитый вид. Не буду даже упоминать как, но это очень неприятно. Но если меня выгонят из школы, то карьеры мне точно не видать. Если не как своих ушей, то, как своей спины. Хотя один раз мне это все же удалось, когда братец свернул мне шею. Ужасно больно. Правда, в первое мгновенье я даже не въехал, что произошло. Затем въехал, но было поздно, и пришлось проститься с тем телом. Ладно, чего это я все о грустном. Я осторожно подполз к краю угла, если можно так выразиться, и выглянул. Моя паршивая лисица лишь насмешливо оскалилась. Впрочем, если бы понадобилась помощь, то надеюсь, что я ее бы получил. По крайней мере, так входило в задумку создателей.
– Зачем вы обижаете слабых?!! – прогремел учитель.
– Точно, – вякнул я, – у меня до сих пор все болит.
– Чего-о-о!! Да мы до него даже не дотронулись!
– Ага, это что? Я сам себе поставил, да?
Я сверкнул фонарем. Впрочем, да, сам. Но не буду же я об этом рассказывать своему учителю, который хоть и не мой, но будет меня учить. Как говорится, век живи и век учись. Что мы с братьями и делаем усердно.
– Вот. Он не мог сам себя избить!
Учитель, похоже, обрадовался подобному способу добраться до этих отморозков. Ага, видимо, он их уже не первый раз пытается поймать. Что ж, начнем карьеру хорошего и бого, как там, богоустрашенного? Нет, не то. Ладно, какая разница, главное содержание.
– Мы не знаем, кто его избил, но не мы!
– А кто?
– Они, я сам все видел. Знаете, я лицо очень даже заинтересованное, – влез я в разговор.
– Рен, не надоело ломать комедию?
– Заткнись, – огрызнулся я.
– Он сам нас избил!
– Где? На вас ни единого синяка!
Ага, я такой. Предусмотрительный. Слава мне.
– Ну-уу.
– Да и не может один человек одолеть троих.
– Он же ходит в карате!
– Не в карате, а дзюдо, – поправил я, – правда, оно не помогает. Пойду в следующий раз на карате.
– Неважно, иди на урок.
– А как же врач?
– Бог исцелит.
Ханжа, подумал я. Хоть бы что ли компресс предложил, или там чего еще невинным предлагают, а то сразу!
– Ты еще здесь? Будешь читать триста раз отче наш, если прогуляешь.
Отче наш, иже еси, да-а-а, врагу не пожелаешь. Но я вздохнул, понимая, что идти все равно придется. Хотя бы ради того, чтобы не читать молитву, которая теоретически должна меня изгнать. Каково, а, вампир, читающий молитву для изгнания вампиров. Или прочей нечисти. Но я то не прочая нечисть. Да и являюсь ли я нечистью со строгой точки зрения? Ладно, оставим этот вопрос теологам, если они до меня доберутся, а сами пойдем на занятия. Мы – это не королевское мы, а я и моя лисица. Честное слово, прямо дог шоу я и моя собака. Ну тогда туда пойдет Рей со своей псиной. Я невольно оглянулся, вдруг псина крадется сзади и готовится к самому важному событию в своей собачьей жизни. Ну что сделать: борьба за выживание. Ага.
Ага? Так, сейчас еще поковыряемся в чужой памяти. Так, что у нас насчет уроков и школьных друзей? Сейчас у нас урок богословия, или чего – то в этом роде. Если его пропустить, то обо мне доложат в инквизицию, и та начнет расследовать причины моего неуважения к уроку. А вот если дойдет до того, что я не посещал мессы, то меня могут даже привлечь к суду. Разумеется, это будет духовный суд, о котором Дитрих знает лишь то, что его надо бояться. Ладно, будем бояться, пока меня не убедят в обратном. Впрочем, я сам этим займусь: не люблю бояться, даже если это будет то, чего бояться стоит. За все свои жизни еще не встречал таких вещей. Вот такой я храбрый.
Нет, вру: с Ремом побаиваюсь сражаться. Это не значит, конечно, что я буду убегать. Но, в любом случае, постараюсь не связываться.
А что там насчет моих друзей? Со вчерашнего дня у меня их нет, поскольку в школе прошел слушок, что я увлекаюсь книгами о вампирах. Они под запретом, поскольку их могут читать лишь инквизиторы, и то исключительно в целях ознакомления с тем, что их может ждать. Бедные, они даже не представляют, как много вампиров существует. Начать с того, что если каждому совать под нос чеснок, то не все поймут это. А есть и такие, кто не против поесть рагу с чесноком. Есть и такие, что способны читать молитвы в церкви, причем совершенно искренне. Но это, правда, в тех церквях, где нет истинной веры, а лишь притворство и лицемерие. По себе знаю. К счастью, меня ни одной, даже самой искренней молитвой не изгнать, и не заставить обратиться в пепел. Не говоря уже о колокольном звоне и кресте. Нет, стоп. Насчет креста я еще подумаю, поскольку крест, как символ солнца мне очень не по душе. Если таковая у меня, конечно, есть. Ладно, если что, это просто оборот речи.
Короче, возвращаясь к моим баранам, то бишь друзьям, то я один. И инквизиция очень интересуется мной. С одной стороны, это конечно плохо, но с другой, даже из этого можно сделать приятные моменты. Например, теперь я школьная знаменитость, и стану еще более знаменитым. Просто потому, что я здесь. Ага. От скромности я не умру. Правда, я вообще не собираюсь умирать. Но ничего, мои братья еще не скоро будут здесь. Итак, вот мой класс, мой второй дом и что там еще принято говорить о школе. Здание не очень внушительное, рассчитанное на двадцать человек и одного преподавателя. Нет, я не имею в виду, что преподаватели не люди. Просто, к слову пришлось. Столы, те которые парты, стоят ровно, рассчитаны на двоих учеников. Понятно. Кроме того, здесь присутствует кафедра, и огромный экран, на котором можно не только порнофильмы смотреть, но и писать специальной ручкой. На столах лежат то ли библии, то ли требники на каждый день. Или молитвослов на каждую требу? Естественно, что на кафедре тоже покоится огромный талмуд. При виде его, отчего – то вспоминается строчка из уголовной хроники: убит тупым тяжелым предметом. Ага, такие вот мысли о вечном.
– Видишь?
Я чуть не подскочил. Кицуне крадется тихо, как заправский шиноби. Уже думал, что меня сейчас убивать будут, хотя вроде бы рано пока.
– Что именно? Если честно, я смотрю на многие вещи, но это не значит, что я вижу, что надо видеть.
– Сам понял, что сказал?
– А то как же, – самодовольно сообщил я, – ну?
– Посмотри на крайний ряд справа. Последняя парта.
Я послушно посмотрел, постепенно приближаясь к своей парте. Не буду же я просто стоять в дверях и смотреть. Люди неправильно поймут или правильно, что намного хуже. Итак, на указанном месте сидят двое парней. Один из них чуть выше среднего роста, с темно- каштановыми волосами и темно – карими глазами. Худощавый и спортивный. Именно то, что так любит Рем. Второй парень более высокий, рыжеволосый и зеленоглазый. Но я бы все же его не выбрал. Он не такой утонченный, как я. И не такой высокий. Зато для Рея в самый раз. Неплохо. Вот с кем мне надо подружиться, но это потом. Пинаю Кицуне, пока на меня не смотрят, уделив положенную порцию внимания, я сажусь за столик, то есть парту и раскрываю учебник. Учитель неблагосклонно взирает на меня, словно бы я вошь, и продолжает вещать. Я на всякий случай сделал умный вид, и прислушался.
– Итак, мы знаем о том, что двенадцать учеников Мессии стали апостолами, а Мария Магдалена стала равноапостольной. Кто может добавить что- нибудь по этому поводу?
Я поднял руку.
– Ты?!!
– Да, отче, я просто хотел спросить.
Я поднял чистые глаза. Настолько чистые, что мне самому тошно стало, но после того, что я скажу, он меня, скорее всего, убьет.
– Вот я читал в одних источниках, что она была женой Мессии. Насколько это вероятно?
– Это невозможно!
– Простите.
Я решил не влезать в теологический спор, поскольку мое желание резко исчезло. Но зато я привлек к себе внимание. Разумеется, об этом дерзком вопросе доложат куда надо. Отлично. Будем ждать, пока меня вызовут. Шатен, тот который с камчатки, покосился на меня, подарив такой пронзительный взгляд, что я забеспокоился: неужели это Рем, а я не знаю. Нет, так дело не пойдет, скоро от каждой тени буду шарахаться. В смысле, от тени, которая тень Рема. Ну, если кто понимает мои мысли, тот философию точно сдаст на пятерку. Ха! Это еще что, детские игры, а вот помню. Что я там помню теперь уже неважно, поскольку меня вызывают к доске. Ну, щас блесну знаниями. Как бы потом не пришлось блестеть ими на дыбе. И такое было. Хотел бы я знать, чего не было. Радует одно: я неплохо умею выворачиваться из любых ситуаций. Видимо поэтому я и позволяю себе похулиганить, словно меня сделали всего пару сотен лет назад. Мягкой походкой крадусь к доске. Это никого не удивляет, поскольку всем известно, что я каратист. Правда, я уже запарился объяснять всем, что я не каратист, а дзюдоист, но для непосвященных, что карате, что кунг – фу, что дзюдо, что айкидо, что самбо, – все одним маслом мазано. Иногда поражаешься этому. Я же не называю термита светлячком. Или вора грабителем, или еще чего – то тем самым. Все, прекращаю эти мысли ни о чем. Тем более что до доски я дошел, и можно смело ожидать вопроса, хотя я уже догадываюсь, каким он будет. Ха! Нашли, кого пугать. Кстати, а Дитрих как учится по данному вопросу? Так себе, на тройку с минусом. Тогда блестеть знаниями пока не буду. Впрочем, я сделал вид, что жду подсказку, как самый обычный школьник.
– Итак, – преподаватель воззрился на меня, как Зевс на зачуханного орла, который по ошибке вместо своего гнезда залетел на Олимп, – сколько всего было апостолов.
– Или двенадцать или тринадцать, – ответил я, ничуть не смущаясь смешков, – я точно не помню.
– Хорошо, останьтесь после уроков.
Белый полярный лис тихонько поднял морду. И насмешливо покосился на меня своими пустыми глазами. Ну и чего мне стоило сказать немного меньше? Впрочем, я же не знаю всех тонкостей этого мира. Пока. Хотя, скажи я, что их было одиннадцать, это тоже было рискованно, особенно из- за Иуды. Ладно, посмотрим, что мне скажут после уроков. Это будет очень неплохой презент мне на память от этого мира. Стоп. Какой еще презент. Что- то я совсем голову теряю. Весна видимо играет. Я не могу ей пока противостоять. И не хочу. Тем более что в этом мире довольно прилично красивых фройляйн. ну, здесь так юные девушки называются. Вроде там всяких мисс или сеньорит.
После звонка я вылез в коридор школы и прислонился к окну с видом романтика, устремленного в заоблачные дали. Я решил, что мечтателей здесь не трогают. Но через пару секунд я вновь забыл обо всем. Оно и неудивительно: прямо на меня плыла фея Моргана из легенд. Ну или другая подобная красавица из сказок. Длинный водопад золотых волос, которые при каждом движении отдаются ветру, томные глаза лани, гордый изгиб брови и полные губы, которые так и манят прикоснуться к ним. Тоненькая талия, что несложно обнять двумя пальцами и хороших размеров грудь. Я прикинул на глаз, что в объеме она около ста сантиметров, может чуть поболее. А при ее росте выше среднего это выглядит просто изумительно. Память Дитриха тревожно взвыла, словно лошадь, увидевшая волка. Правда, я сомневаюсь, что лошади воют, но увидев волка, я бы сам не обрадовался. Особенно, если это волк Рема. Но, как я уже говорил, память взвыла, напомнив мне, или вернее, рассказав, что эта красавица моя бывшая. Н – да, с такой красотой можно кидаться кавалерами, пока не постареешь. Правда, очень часто в таких случаях рядом остается какой- нибудь страшила, который вначале был прыщавым юнцом, затем нескладным парнем, а потом вообще каким- нибудь уродом. И он верно носит сначала портфели, затем авоськи с продуктами, а после оказывается потенциальным женихом, поскольку другие были когда- то отвергнуты. Но фрау Гретхен это не грозит в ближайшие двадцать лет. Да и выйдет она, скорее всего замуж по велению своего родного дяди, его высокопреосвященства. Радует, что такую красавицу не заточили в духовную семинарию. Во- первых, она бы тогда не бросила Дитриха, а во вторых, не встретила бы меня. Недолго думая, я подошел к ней и прикоснулся губами к ее руке.
– Дитрих, ты еще жив?
– Милая шутка, Гретхен.
Я позволил себе улыбку, но сам взял ее фразу на заметку. Насколько я понял, в этом мире не принято так шутить. Ох, и понятно, на что мне намекают. Не дождетесь. Боги не умирают, они только уходят или засыпают. Точно так же, как это делаем мы, Спящие во тьме. Кстати, найти бы того, кто это придумал, и замучить до полусмерти. Почему это мы спим во тьме. Это, что намек на наше нечистое происхождение? И вообще, нельзя путать тьму и темноту, это несколько разные вещи. По крайней мере, у них разные нюансы. Так, пора с этим кончать, а то моя бывшая девушка умрет от скуки.
– Ох, я не шучу.
Она забавно округлила глаза, что сделало ее похожей на куклу. Это хорошо, это чудесно, наконец-то за долгое время мне попалась.
Опять стерва, которая к тому же любит косить под цацу. Нет, ну почему мне так не везет с девушками?! Наверное, это моя карма. Или стервы или дуры. Есть еще овцы, коровы и крысы. Крысы, это милые создания, которые на самом деле вовсе и не милые. Они стараются подгадить вам, вечно подсиживают, сплетничают, часто строят из себя стерв и при этом иногда дорастают до них. Но самые опасные это именно стервы. Сколько я из- за них натерпелся, просто слов нет. Есть одни эмоции, и все не такие уж неприятные. Наверное, я латентный мазохист. Не хочу знать об этом. Тем более что во многих знаниях многие печали.
– Значит, мне остается лишь спрыгнуть со скалы.
– Это будет забавно.
– А если я скажу всему миру, что это ради любви к вам, Гретхен?
– А кто поверит?
– Мой учитель.
Я встал перед ней на одно колено и страстно прошептал.
– Моя госпожа, я знаю, что вас беспокоит моя судьба. Но лучше я открою свои чувства, пусть это будет стоить мне жизни.
– Умно.
Девушка улыбнулась, обнажив острые белые зубки. Я невольно представил себе, как эти зубки вонзаются мне в ухо, а накрашенные красным лаком ногти впиваются мне в спину. Пришлось прогнать видение, а то и впрямь начну ее соблазнять, а ни к чему хорошему это не приведет.
Гретхен мило улыбнулась, бросив быстрый взгляд на прошедшего мимо учителя. Она поняла, что Дитрих не так глуп, как ей казалось в самом начале. И вот тут ей стало и впрямь интересно. Похоже, она еще из тех, кто любит играть, но ненавидит и не умеет проигрывать. Впрочем, ладно. Что это я все о грустном да о грустном. Неужели нет других тем для разговора. Надо просто сказать себе стоп и притвориться, что на меня непонятно чего там нашло. Ну, например, временное умопомешательство. Скажем, я нечаянно белены съел. Нет, она решит, что это издевательство и правильно сделает. Нет, ну вообще, что мне стоит притворяться скучным рядом с такими девушками, а? Я дурак.
Успокоив себя этим замечанием, я поднялся и попрощался с ней.
– Как, ты уже прощаешься? – удивилась она.
– Меня ждет учитель. Верно, я нарушил какую-нибудь заповедь и меня накажут.
– А, это. Довольно уважительная причина. Тогда завтра я буду ждать тебя.
Конечно же, я не приду завтра. Извини, но не хочу играть в эти игры с тобой: у меня, знаешь ли своих хватает. Но вместо этого я улыбнулся, словно последняя шлюха, которой обещали заплатить еще больше, и пообещал быть со всем своим желанием и энтузиазмом. Девушка поскучнела, и я понял, что заглянуть все равно надо. А то еще чего не того подумает. Или подумает все то, что намного уже.
Так. От одной напасти избавился, теперь надо переходить к другой. Меня ждет его …кстати, а как к аббатам обращаться? Дитрих этого не знает, а я подзабыл что- то. Ну, папа это его святейшество, вроде. Кардинал у нас высокопреосвященство. Священник вроде бы просто отец или святой отец. Ну, с другой стороны, раз есть высокопреосвященство, значит, должно быть и просто преосвященство, я правильно понимаю? Ладно, необходимо будет поискать литературу на эту тему. А то вдруг обидится, что его не так обозвали, а потом еще и накажет какими-нибудь дыбами или кипящим маслом. Фу, ну и мысли. К чему бы это? Ага. К удаче, наверное.
Я постучался.
– Входи, сын мой.
Я вошел, смиренно потупив глаза и вытащив руки из карманов. Вовремя успел, а то этого здесь точно не любят. Святой отец сидит за кафедрой и листает какую- то папку. Я умудрился скосить глаз на нее и узреть свою фотографию. Ага, продвинутые здесь священники, как же. Ничуть не хуже ищеек работают. Интересно, и какой печальный факт моей биографии заинтересовал его?
Впрочем, сейчас узнаю. Заметив, что он поднимает голову, я вернул глаза в смиренное состояние, то есть, опустив его. Конечно, он мне не поверит. Но если я буду вести себя более вызывающе, то это насторожит его. А так, я как все. Стоп. Намечающуюся насмешку долой, а то это не вяжется с моим смиренным видом. Вот, вроде бы все. Или что- то еще забыл? Нет, все в порядке.
– Я читал о твоей жизни, сын мой.
– Она скучна, как осенний дождь, святой отец.
Пропустил мимо ушей, что я его назвал так. Неплохо, значит и так тоже можно, или я угадал.
– Очень образное сравнение. Наверное, ты романтичная и возвышенная душа.
Перестав подсчитывать способы воздействия на него, я с искренним изумлением воззрился на святого отца.
– Простите, но я никогда не считал себя таким. Я грешен, и…
Он поднял бледную руку, прерывая мою речь.
– Ты когда в последний раз исповедовался?
Никогда. Я что, совсем дурак что ли? Да и какой священник после этого не выдаст меня инквизиции? Ну, это риторический вопрос.
– Вчера вечером, отче.
Я вновь скромно потупил глаза, стараясь показать все свое рвение в вере.
– Это похвально, сын мой.
Еще бы. Сомневаюсь, что тут хотя бы раз в неделю посещают исповедальню.
– Стараюсь.
Я позволил себе вздох, от которого чуть не снесло стены. Утрирую, конечно. Но зато аббат обратил на это внимание, и теперь приглядывается ко мне. Ха! А я еще не так могу. И злобно зыркнул на свою лисицу. Кицуне попятился, но не ушел, продолжая насмешливо скалиться, а кто сказал, что лисы не умеют таких вещей? Очень умеют, по крайней мере, моя лисица.
– Посмотрев на тебя, сын мой, я пришел к определенному выводу.
Он видимо ждет вопроса? Могу и спросить, но не буду.
– Тебе неинтересно?
– Если вам, святой отец будет угодно рассказать, то я выслушаю. А если нет, то этот вопрос не имеет смысла.
– Ловко. Я еще больше уверился в том, что мое мнение верное.
Он сложил тонкие пальцы, сверкнув перстнем. Рубин, самый настоящий, и совершенно не дешевый. Ну и нищие там живут. Я бы тоже не отказался от обета нищенствования, если у меня будут такие лохмотья и власяницы.
– Я не собирался принимать место учителя богословия в этой школе, но меня остановило одно обстоятельство. Понимаешь, сын мой, мимо духовных семинарий чаще всего проходят настоящие таланты. Поэтому я решил, что стоит дать пару уроков и присмотреться к ученикам. Ты заинтересовал меня своей любознательностью и эрудицией. Обычно, даже семинаристы не заглядывают дальше лекций и учебников.
Ого, какая длинная речь. Будь я блондинкой, то заснул бы уже после первой запятой. К счастью, я не блондинка, а рыжий, поэтому мужественно терпел все это. Затем быстро переварил эту информацию, и понял, что меня хотят сделать священником. Ненавязчиво отодвинувшись в сторонку, я наступил на Кицуне, и не позволил ему открыть наглую варежку. Впрочем, лис все же умудрился ее открыть, но вместо смеха выдавил сипение. Ничего с ним не случится, я просто не хочу, чтобы мои лучшие чувства вот так обгадили. Может, я все свои жизни мечтал носить рясу и нести слово божье в массы. Один раз уже пробовал. Массы не поняли, какого рожна вампир вырядился как священник и грозит геенной огненной. Спорить не буду, и с геенной я переборщил, а вот клыки точно надо было спрятать. А что делать? Захотелось наглядную демонстрацию провести. Провел, ага. Зато невинные моментально воспылали религиозными чувствами, и объединились против нечисти. Меня, то есть. Еле сбежал, хорошенько заметав следы. Впрочем, если бы я это сделал плохо, то умер бы на год раньше.
– Вы мне льстите.
– Нет, хотя твоя биография не давала поначалу надежд. Ты хулиган, часто пропускаешь незначительные мессы, не всегда крестишься, а если исповедуешься, то раз в месяц. Совершено случайно это было вчера.
– Грешен.
– Святой Павел вообще был гонителем христиан.
– То есть, у меня есть еще шанс? – спросил я, опешив. Похоже, меня и впрямь желают записать в священники. Так что, получается, я буду носить черную рясу, а если получится, то и красную? То есть, захочу и в белую с золотом влезу. Только меня смущает пара моментов: все же я вампир. Ну, и к тому же знаюсь с демонами. Кицуне самое настоящее воплощение демонического лиса, которое может стать со мной одним целым.
– Есть, и неплохой. Я присмотрюсь к тебе. И если ты не подведешь меня, то после школы поступишь в духовную семинарию.
Затем он благословил меня и вышел. А я расстроено поблагодарил его за эту честь. Значит, времени у меня всего год, поскольку я учусь в последнем классе старшей школы. Но, похоже, что эта единственная дорога, которая приведет меня к карьере. Наверное, я должен радоваться, что мне все так просто удалось, практически без собственной помощи. Бывало, что карьеру приходилось выдирать с такими боями, что мама не горюй. Эх, зря я вспомнил эту поговорку. А вот, каково это, когда у тебя есть мама и она грустит? Наверное, я могу все же это понять, ведь у меня есть Онесан. Впрочем, она есть у нас всех, просто не хочется ни с кем делиться ее любовью. Даже ее слезы, что текут из- под черной вуали, тоже не хочется никому отдавать. Жаль, что я не могу вытереть их с ее лица. Ведь она плачет из- за нас. Мы такие глупые, как она говорит. Она не хотела нас так наказывать, но пришлось, иначе бы мы ничего не поняли.
Прости, Онесан, я пока не понимаю, хотя честно думаю об этом вот уже которую жизнь. Но что я не так сделал? Она сама хотела этого! Она плакала, а мы не имеем права позволять, чтобы невинные плакали. И это наша вторая заповедь. Ты сама это говорила. И она тоже так говорила. Я не мог сдержаться. Я не мог видеть ее слезы, как не могу видеть твои слезы, Онесан. Мы причинили тебе боль уже своим рождением. Правда, ты никогда не рассказывала, как нас делали, но ты говорила, что мы кричали от боли. Почему? Разве рождение это боль для того, появляется на свет? Наверное, я так и не узнаю этого. А потом мы знали точно, что в нас вложены три заповеди, и, казалось, что их несложно будет соблюдать. Мы должны подчиняться только тебе, Онесан. Даже наши создатели не могли приказывать нам. Наверное, они поступили мудро. Не знаю, и не мне их судить за это. Защищать невинных от нечисти и нежити, это наша вторая заповедь. Они не должны плакать из- за таких, как мы. И те, кто пытается лишить их света надежды на спасение, должны быть наказаны. Поэтому, нам нельзя пить их кровь. Вот и все. Это была третья и последняя заповедь. Казалось, что это нам не грозит, тем более, что вокруг было довольно другой пищи. Все было хорошо, пока я не влюбился в невинного.
Быть может, она не блистала красотой, как фея, не сражала своей родословной, как королева, но она любила меня, а я любил ее. Наивный дурак, который уже никогда не испытает подобных чувств. Да и может ли любить искусственный организм? Но почему мне тогда казалось, что это не так? Почему я не хотел в это верить? Почему я не мог спокойно смотреть на ее слезы и отказаться? Почему? Быть может, если бы она хотела вечной молодости, красоты, власть и силу, я бы устоял. Но она боялась потерять меня, она не хотела ни в ад, ни в рай, потому что там не было меня. И я туда никогда не попаду. Я сам боялся разлуки с ней, зная, что она проживет всего сто – двести лет. Я знал, что буду страдать, и она это знала. Поэтому ее слезы так тронули мое искусственное сердце.
Онесан, я не хотел, хотя и знаю, что это не оправдание. Мне было больно, когда она плакала. Мне было еще больнее, когда я пил ее кровь, зная, что становлюсь грешником, но не понимая почему. Ей не было больно, я это знал. Но я словно бы заживо резал себя. Кто мне скажет, почему так? И зачем мои глупые братья вступились за меня? Если бы они просто промолчали, то я бы пошел на это наказание один. Да, то т кто защищает грешника, тот сам грешник. Так я думал, пока ты не сказала, что наказала их не за это. Они должны сами все понять. Правда, я и сам не понимаю. Онесан, я не понимаю, но я не имею права даже спросить тебя об этом, иначе придет Палач, и он убьет нас. Таковы правила нашей игры. И мы теперь будем постоянно перерождаться в разные миры и разные жизни. А правил в этой вечной игре совеем немного. Выигрывает тот, кто может изменить свою судьбу. Изменить хоть как- то. Но у нас пока не получилось, и мы раз за разом возрождаемся и начинаем свою игру в попытке все изменить. У нас ничего не выходит, и все идет по одному и тому же сценарию, лишь с небольшими вариантами. Что- то мы не понимаем. Но только вот что? Ведь судьба не изменится оттого, что я умру первым, а не последним.
Пожалуй, есть одна вещь, которая у нас еще ни разу не получилась: мы не смогли остаться живыми все трое, мы не смогли помириться. Но пока мы далеко друг от друга, мы можем мечтать об этом, но стоит встретиться, как словно бы сходим с ума. Ладно, проехали. Не надо думать об этом слишком долго, а то мозги вскипят. И я с новыми силами и оптимизмом пошел на улицу.
Я никогда не утверждал, что я оптимист, и что не умею думать о грустных или серьезных вещах, но я знаю, что я и не пессимист. Не могу все время думать о плохом. А кто сказал, что я реалист? Это, как в анекдоте какого- то мира, да? Оптимист видит свет в конце туннеля, пессимист – темноту, а реалист все это и к тому же, поезд, несущийся на него. Надеюсь, что я все же реалист, а не кто- то иной. Ладно, иду домой: на сегодня я и так уже перевыполнил свою задачу по внедрению и развитию. Дом у меня недалеко от школы, что не принципиально, поскольку, это все равно мой последний год обучения. От собора далековато, но можно ходить в небольшую церквушку. Честное слово, как раз небольшие я и не люблю. И вот я дошел до своего дома. Мой дом трехэтажный, рассчитанный на все удобства, у него есть аккуратный дворик и красивая ограда, правда, больше декоративная, чем для защиты. Но тут уже сказываются особенности этого мира. Гараж у нас тоже есть, а в нем три машины: для родителей и семейная, когда мы выезжаем на природу. Обещали и мне купить к окончанию школы. В самом доме живут мои родители и младшая сестра. Кроме того, нас частенько навещает мой дядя, который священник. Ну что сделаешь, если здесь это самая престижная работа. Судя по старенькому потрепанному автомобилю, он уже приехал. Я вошел в дом, скинул свой рюкзак на стол и громко оповестил всех о своем присутствии. Из столовой вышла мама. Она вытирает руки от муки и смотрит на меня добрыми голубыми глазами. Ее светлые волосы повязаны косынкой, а стройную талию обтягивает передник.
– Дитрих, ты сегодня поздно, – заметила она, – я уже начала волноваться.
– У меня для вас новости.
Я поцеловал ее в щеку, как это делал ее сын и прошел в ванную, на ходу скидывая ботинки. Мама укоризненно посмотрела мне вслед.
– Когда ты научишься снимать их в прихожей.
– Мам, не будь занудой. Я еще ребенок. Разве нет?
– Ты уже большой. Скоро отца догонишь.
Я хмыкнул, и закрылся в ванной, стараясь как можно более тщательно мыть руки. Это правило номер один в этой семье. Чистота залог здоровья. Кто не моет руки, тот всегда болеет, не будем вести себя по – свински. Нас сотворили, а не мы произошли от обезьяны и прочих животных. Скучные здесь лозунги, ага. Ничего, если я стану правителем, то развею эту мрачную обстановку, и разрешу чаще грешить, а то с ума сойду от тоски. Ну все: руки помыли, теперь можно и в столовую, в столовой сидит мой отец с трубкой в одной руке и газетой в другой. Обычная патриархальная семья, характерная для множества миров с людьми. Младшая сестренка выглядит моложе своих четырнадцати. Ее негустые волосы заплетены в косички, а сам она одета в комбинезон, что меня особенно раздражает. К тому же на ней майка, явно ранее принадлежащая Дитриху. И как он мог избаловать это несносное создание? Впрочем, она как бы моя сестра, поэтому наплевать. Хотя я еще подумаю на тему того, как ее использовать. Подхожу к ней, чисто из того, чтобы не удивлять свою семью и целую в лоб.
– Братик, а мы сегодня поиграем?
– Извини, но у меня другие дела.
Стараюсь смотреть на нее с братской любовью. Хорошо, что я отличный актер, а то бы спалился. Только после этого я позволяю себе заметить дядю. Высокий, худой, словно сидит на одних постах и мясо никогда не ест. Лицо суровое. Я бы даже сказал торжественное.
– Дядя Доминик.
Я подошел к нему и поцеловал протянутую ладонь. Интересно, как эти священники терпят лобызания, это же миллионы микроб, не говоря уже о том, что большинство людей умудряются обслюнявить руку, либо же вытереть грязные губы. Когда стану одним из них, то буду носить перчатки. Или прикроюсь какой- нибудь причудой.
– Садись, Дитрих.
– Спасибо, дядя.
– А теперь, обеденная молитва.
Да, нескоро здесь дела делаются. Я сложил руки перед грудью, и принял вдохновенный вид. Позволил своим глазам устремиться ввысь и узреть просветление. Оно не заставило себя долго ждать.
– Ну ты и лицемер, Рен, – сказал Кицуне, сворачиваясь у моих ног.
– Стараюсь, – скромно отозвался я, – как тебе этот мир?
– Так себе. Хорошо, что здесь много таких, как ты.
– О, значит, я здесь приживусь.
– Дитрих! Эй, сынок! Молитва закончена!
Я очнулся, забыв про лиса. Ну наконец- то можно поесть. Хоть мне это и не нужно совершено. После этого позволяю себе расслабиться и взяться за вилку. Еда проходит в гордом молчании всегда. И даже Дитрих не позволяет себе нарушить традицию. Поэтому я тоже ничего не говорю. И на лиса не отвлекаюсь. Лишь после очередной благодарности за еду, мы можем поговорить. Откашлявшись, я прошу минутку внимания, поскольку со мной разговаривал сам настоятель собора нашего города. А еще он соизволил преподать нам пару уроков. Я подумал про себя кое – чего нелестного, но не стал это озвучивать.
– Малыш Дитрих обратил на себя внимание! – охнула мама.
– Молодец, сынок, я горжусь тобой.
– Значит, братик теперь правда, будет очень занят?
– Извини, малышка, – я потрепал ее по макушке, спрятав гримасу, – но я постараюсь быть хорошим братом для своей маленькой сестры.
– Братик, ты забудешь про меня.
Вот зараза! Ненавижу женскую интуицию. От нее одни сплошные головные боли. Даже больше, чем у тех самых девиц, когда они отказываются от супружеского долга. С этим, по крайней мере, можно справиться. Но я все же заставил себя взять девчонку на колени и потрепать по жидким волосам.
– Ты не веришь брату?
– Верю. Но братик сегодня странный.
– Я просто озадачен. Но я постараюсь исправиться.
Это точно. Надо бы от тебя отдалиться, мерзкая тварь. Мало того, что приходиться тебя трогать, да еще ты претензии предъявляешь. Впрочем, я сегодня перенервничал, вот и злюсь на всех подряд. Похоже, пока мне остается одно: поверить, что я ее люблю. Тогда ее маленькое детское сердце не будет сомневаться в моих чувствах. Впрочем, будет смешно, если я привяжусь к ней. Заставив себя дотерпеть до конца нудных обсуждений моего положения и перспектив, я остался наедине с дядей. Дядя за весь разговор не сказал ни полслова. Он просто сидел на своем стуле с таким достоинством и неподвижностью, что сделал бы этим честь самой статуе какого- нибудь невозмутимого бога. Но стоило уйти последнему любопытному лицу, как дядя оживился, что выразилось в его многозначительном покашливании.
Конец ознакомительного фрагмента.