Глава третья,
в которой помощь не успевает прийти
Шли третьи местные сутки нашего пребывания на этой далекой планете. Вечерело. Я с чувством выполненного долга восседала прямо на грузовом трапе (точнее, одном из: всего шлюзов было четыре, и по необходимости корабль садился на нужный бок), любуясь пейзажем и наслаждаясь живой лесной тишиной.
Ремонт второго двигателя закончила буквально час назад и решила позволить себе передышку до завтрашнего дня. Настроение было приподнятым, потому что жизненно важные работы закончились и при необходимости мы вполне могли уже дать деру с этой гостеприимной планеты. Меня согревало чувство заслуженной гордости: если один из «факелов» задело едва-едва, то со вторым пришлось повозиться, но я в итоге все же справилась. Что называется, сдала экзамен в полевых условиях, дед Ефим мной гордился бы. Но при отсутствии старшего механика оставалось довольствоваться похвалами остальных членов экипажа.
Удирать мы пока не спешили, но и за пределы корабля старались не выходить, не говоря уже о том, чтобы углубляться в лес и заниматься поисками пропавшей экспедиции. Это не помощь терпящему бедствие кораблю в открытом космосе, это действия в условиях, в которых не ориентировался никто из нас. И с куда большей вероятностью мы не то что никому не помогли бы, но еще и сами пропали.
Василич с дядей вчера еще раз слетали на базу, чтобы снова связаться с Землей (наша «Выпь» опять показывала характер, а мне пока было не до нее), но там все шло без изменений, никто не возвращался и спрашивать с нас за пропажу профессора и ценного оборудования не спешил. Прихваченное второпях запасливыми мужчинами оборудование мы, кстати, вернули, несмотря на мою жадность: кое от чего особенно ценного я бы не отказалась. А всяческие расходные материалы решили экспроприировать. Вот когда прилетят компетентные органы, тогда и отчитаемся. Если им будет дело до нашей мелкой кражи.
Все-таки замечательное место – лес. Особенно когда живешь на корабле и не так уж часто видишь что-то, кроме его светло-серых стен. После долгих перелетов без высадок на такие вот тихие удаленные планеты в первый момент даже накатывает легкий приступ агорафобии. Правда, сейчас я была от этого избавлена: налюбовалась на Лауре, а здесь пространство оказалось значительно более закрытым из-за густоты леса.
В частом подлеске и днем загадочно шевелились бесформенные тени, а сейчас они еще уплотнились, и все казалось, что под каждым кустом сидит какой-то зверек и наблюдает за нами. Правда, страха не возникало, не чувствовалось никакой враждебности. Да и что с нами может случиться под прикрытием силового поля корабля? Мы, собственно, из-за него и сидели на трапе: от корпуса до границы защиты всего метра три.
Мы – это я и примкнувший в качестве охраны и компании Василич. Штурман что-то читал с бика (благо внешнее освещение для этого не требовалось), а я тихонько играла, периодически замолкая и вслушиваясь в лес. Из всего экипажа Рыков относился к моей музыке с наибольшей симпатией и с удовольствием пользовался возможностью послушать.
Перекличка каких-то зверьков или птиц – кто знает, к какому виду относятся местные обитатели, ни разу не подошедшие к нам на расстояние, достаточное для внимательного изучения, – неожиданно создавала ощущение домашнего уюта. Я не могла объяснить, как это связано, но общее впечатление от такого звукового фона возникало, как от мурлыканья кошки.
Уже опустились сумерки, когда среди подлеска вдруг мелькнул смутный силуэт существа, несколько более крупного, чем готовящиеся ко сну зверюшки, но явно значительно меньшего, чем давешний пегас. Я насторожилась, вглядываясь в полумрак. Показалось?
Силуэт мелькнул еще раз, уже ближе, зыбкий, яркой белизной выделяющийся на фоне окружающего мрака и даже как будто слегка мерцающий.
– Василич, – тихонько позвала я, – у меня галлюцинации или там в самом деле кто-то есть?
Мужчина, до сих пор лежавший на спине, закинув руки за голову, приподнялся и, сощурившись, вгляделся в сумерки.
– Где?
– Вон там сейчас было… ой! Оно сюда идет! – шепотом ахнула я, потому что силуэт приблизился еще и наконец стал вполне различим среди ветвей. – Это что, привидение?!
На киношно-мифический призрак существо походило сильнее всего. Человекообразная фигура в белом балахонистом одеянии плавно скользила среди ветвей, кажется совсем не тревожа листву. Выглядело в самом деле жутковато, и если бы я была одна, давно бы уже убежала внутрь корабля. Но сейчас я заразилась от Василича невозмутимостью и наблюдала за приближением непонятного существа почти спокойно, с опасливым любопытством.
– Баба, – через несколько секунд сообщил штурман, щурясь и вглядываясь в привидение. – Точно, баба! Борь, тут, похоже, кто-то из блудных ученых объявился. Ну или то, что их заблудило, – сообщил он по корабельной связи.
Ответа дяди я не слышала, но приказа срочно отступать не последовало. Или Василич его просто проигнорировал?
Фигура тем временем еще приблизилась, и уже я сама сумела различить то, что понял мужчина несколькими секундами ранее. Это действительно оказалась женщина (или что-то, на нее похожее), одетая в длинное белое платье, подол которого волочился по траве. Длинные светлые волосы волной спадали до талии. Или это все-таки какой-то платок?
Двигалась она размеренно, неторопливо и целенаправленно, и целью ее явно являлись мы. Даже несмотря на присутствие моральной поддержки в виде Василича, наблюдать за этим было чем дальше, тем жутче, и сгущающаяся темнота лишь усиливала впечатление. По спине пробежали мелкие мурашки, и я рефлекторно прижала к себе скрипку, зябко поежившись.
Умом я понимала, что мне ничего не грозит, я под защитой, совсем рядом есть еще и дядя Боря, который сейчас наверняка придет и во всем разберется. Но то умом, а где-то внутри шевелился иррациональный потусторонний страх. Белая фигура на черном фоне, надвигающаяся медленно и неотвратимо, как сама смерть, вызывала из подсознания какие-то совсем старые смутные образы, записанные туда в глубокой древности. И хотя явной угрозы от ночной гостьи не исходило, все равно стало здорово не по себе.
Она молча подошла совсем близко, остановилась у самой границы силового поля, выглядевшей как слегка мутноватая пленка мыльного пузыря, и, судя по движению головы, окинула взглядом корабль. У меня немного отлегло от сердца: преодолеть защиту незнакомка явно не могла.
– Что тут у вас… Опа! – раздался за нашими спинами голос дяди Бори, и незнакомка тут же перевела взгляд на него. – Добрый вечер.
– Темной ночи, – мягко откликнулась гостья. Спокойно, совершенно без акцента, и мы со штурманом озадаченно переглянулись. Речь-то была понятна, а вот голос – странный: журчащий, очень музыкальный и неестественный. – А я все ждала, когда хозяева догадаются проявить вежливость, – заметила она.
– Хозяева первые вежливость проявляют, когда гости званые, – отозвался дядя, останавливаясь рядом с нами и не спеша бросаться навстречу странной особе и отключать защитное поле. Надо ли говорить, что я полностью одобряла такой подход!
– Званые? – Голос женщины раздраженно звякнул. То есть натурально звякнул, парой звуков сорвавшись на фальцет. Я с сомнением покосилась на скрипку в руках, не она ли этот звук издала. Потому что скрипка такое умела, а вот от живых людей я подобного прежде не слышала. С другой стороны, кто поручится, что эта особа – живая? Может, она вообще робот. Или голограмма. Хотя нет, была бы голограммой – наверняка не остановилась бы перед защитой. – Вы набросились на безобидное существо и должны быть благодарны, что я пришла к вам пока лишь для разговора, а не для священной мести!
Мы с Василичем снова переглянулись, и он тихонько присвистнул, намеком обозначив более прямолинейное и грубое «ку-ку». Я мысленно согласилась.
– А безобидное существо – это?.. – уточнил тем временем наш капитан.
– Элладригон! – торжественно и непонятно отозвалась она.
– Простите? – растерянно переспросил дядя. – Это латинское название?
– Это имя, – раздраженно огрызнулась незнакомка.
– А-а, так это была ваша лошадь! – догадалась я.
– Лошадь?! – ледяным тоном уточнила она. – Благородного пегаса назвать лошадью, – это… Впрочем, что с вас, обезьян, взять!
– Мы готовы компенсировать нанесенный ущерб, это получилось не со зла, а по нелепой случайности, – нашелся дядя Боря, и собеседница несколько смягчилась.
– Будет достаточно просто извинений.
– Перед вами или перед ло… Элладригоном? – не утерпела я.
Василич покосился на меня насмешливо, но незнакомке вопрос неожиданно понравился.
– Я ему передам, дитя, – благосклонно кивнула она.
– Тогда извините, я не нарочно. Просто он очень неожиданно появился, и я испугалась, – честно призналась я. Не сказала бы, что мне стало так уж стыдно перед напугавшей меня до истерики лошадью (тем более что пострадало по большей части ее самолюбие), но объяснять это странной хозяйке крылатого коня явно было бессмысленно.
– Что ж, я тебя прощаю, дитя, – проявила великодушие гостья.
– С вашим пегасом мы заочно познакомились, а как зовут вас? – полюбопытствовал Василич. – Это вот Алена, я Евгений, а это Борис.
– Какие сложные и резкие у вас имена, – качнула головой женщина. – Меня зовут Дунивиэль, Светлая Владычица.
Судя по тону гостьи, все слова явно должны были писаться с большой буквы. С очень большой буквы. Я бы даже сказала, с самой большой буквы.
– Так и зовут? – растерянно кашлянув, уточнил капитан. – А Владычица чего, если не секрет?
– Этого леса, конечно! – пояснила она с таким видом, будто вопрос задали ужасно неприличный.
– Кхм. Вот оно что! – медленно кивнул дядя.
Не знаю, до чего бы мы договорились в итоге, но в этот момент вслед за дядей Борей подтянулся профессор. За прошедшие дни он вполне прижился, чувствовал себя как дома и совершенно не обижался ни на постоянный контроль, ни на запертую на ночь дверь. Да и вообще он оказался на редкость необременительным гостем: проявлял похвальную аккуратность и ненавязчивость, с замечаниями ни к кому не лез, ел с аппетитом. За его судьбу мы переживали вполне искренне и очень надеялись, что на Земле ему смогут помочь с восстановлением собственной личности.
– Дунечка! – обрадовался он при виде Светлой Владычицы. – Милочка, а вы уже подготовили отчет?
– Я не Дунечка! – неожиданно взвизгнула та, гневно топнув ногой, отчего мужчины поморщились, а я обхватила голову руками, закрывая заодно уши. Пронзительный звук ввинтился внутрь, отозвавшись болью в голове, будто ее прожгли насквозь от уха до уха. – Я Дунивиэль! Светлая Владычица Леса!
– Дунечка, милая, да хоть всей планеты, но отчет все-таки будьте добры подготовить, а то Лариса Ивановна с Вадиком выбьются из графика, – со все той же блаженной улыбкой, полностью проигнорировав возмущение собеседницы, повторил Кузнецов.
– Пойдем-ка, профессор, мы с тобой чаю попьем, – первым среагировал Василич, поднимаясь на ноги и приятельски обнимая того за плечи. Профессор традиционно не стал возражать и позволил увести себя внутрь корабля, а дядя Боря обратился к пышущей гневом гостье.
– Простите великодушно, о Светлая Владычица, этого мужчину, он стар и болен. Не соблаговолите ли вы осенить светом своей красоты нашу скромную обитель, почтив ее своим присутствием. И испить с нами росы, наполненной солнечным светом, – с каменным лицом проговорил он, удостоившись от меня подозрительного взгляда. Уж не рехнулся ли наш капитан заодно с гостями?!
– Приятно слышать достойную речь достойного мужа, – тут же смягчилась Дунивиэль (или все-таки Дуня?). – Я с удовольствием приму ваше предложение, досточтимый Борис. Только мне не хотелось бы разрушать ваш защитный контур, не могли бы вы его убрать?
– Конечно, сию секунду!
– Дядь Борь… – громким шепотом начала я, с трудом борясь с подступающей паникой и прикидывая, что делать, если это заразно и наш капитан действительно подхватил что-то от гостей.
– Потом объясню, – тихо отозвался он, качнув головой, и галантно предложил даме локоть. – Прошу!
Они двинулись вглубь корабля, а я, не забыв закрыть за собой шлюз и поднять трап, поспешила следом. Вот чего никогда не подозревала в дяде, так это наличия подобных ораторских талантов. Где он такого нахватался вообще?!
При ярком свете Владычица Дунечка выглядела более чем странно, даже жутковато. Непропорционально большие голубые глаза, неестественно яркие золотые волосы, странные черты лица, длинные, заостренные кверху уши. При виде этих ушей в памяти шевельнулось что-то смутное, но я так и не вспомнила что. Кажется, наша гостья напоминала какого-то сказочного персонажа из той же глубины веков, что и пегас. Уши, уши… С ушами у меня ассоциировалось странное имя «Иа-иа», но я уж тем более не сумела вспомнить, где его слышала. По-моему, это было в совсем уж далеком детстве.
Помимо внешности, эта Дульсинея еще и двигалась так, что хотелось чем-нибудь вооружиться для самообороны. Быстро, неестественно плавно и точно; как какой-то идеально отлаженный механизм, но отнюдь не живое существо.
Профессора Василич упрятал в каюту, так что конфликтов удалось избежать, хотя и без этого вечер получился очень странным. Гостья за милую душу уплетала тетины тефтельки с гарниром, при этом вдохновенно рассуждая о том, как чудесно живет ее прекрасный бессмертный народ среди девственных лесов, питаясь буквально солнечным светом и цветочным нектаром. На вопросы она отвечала уверенно и с удовольствием, но несла полный бред. Утверждала, что к ученым никакого отношения не имеет и вообще является чистокровной представительницей древнего мудрого народа эльфов.
На этом слове у меня в голове все-таки щелкнуло, и картинка сложилась. Я вспомнила, что еще до Затмения существовала религия, адепты которой поклонялись вот этим существам. Кажется, назывались они толкиенисты, по имени человека, которого считали своим пророком. Потом, кажется, религия эта раскололась на ортодоксальную ветку и либеральную, которая о Перворожденных отзывалась гораздо более вольно. Некоторые их истории я даже читала, они замечательно шли в качестве развлекательной литературы. Просто не получилось связать мифического персонажа со вполне реальной свихнувшейся сотрудницей научной базы.
Общался с ней в основном дядя Боря, проявляя чудеса словесной эквилибристики; мы все, включая его жену, диву давались.
Тетя Ада в это время по собственной инициативе украдкой выдернула у Владычицы волосок, и через некоторое время вернулась из медотсека в глубокой задумчивости. Мы едва дождались, когда гостье надоест рассказывать сказки и она начнет зевать, интеллигентно прикрывая рот узкой ладошкой с кукольно-ровными пальчиками. Подозреваю, в конце концов тетя все-таки не выдержала и добавила ей в чай какое-то снотворное.
Дунивиэль великодушно согласилась остаться на ночь у нас на борту и была сопровождена в каюту, а потом мы привычным составом собрались на военный совет.
– Боренька, скажи-ка, дружочек, и почему я от тебя прежде таких сладких речей не слышала? – подозрительно поинтересовалась тетя Ада.
– Ну ты же не душевнобольная, правда? – поморщился капитан. – Был у нас второй пилот, в эту же сторону углубленный. – Он демонстративно покрутил пальцем у виска. – Тоже вот так изъяснялся. До чего прилипчивый говор – словами не передать! У нас весь экипаж через месяц так разговаривал, пока капитан не нашел замену.
– Мама Ада, а что анализ-то показал?! – Братец задал самый интересный вопрос, и о талантах дяди Бори присутствующие временно забыли.
– В том-то и дело, что анализ показал нормального человека. Так что вот эти уши, – приставила она ладони к голове на манер заячьих ушей, – и все прочее может быть только какой-нибудь сложной пластикой. Чтобы понять, какой именно, надо провести подробную диагностику. Но мне совершенно непонятно, зачем бы ей такое понадобилось и кто мог с ней это сделать?
– Так, может, сама? – предположила я. – Мы же не знаем, как она выглядела. Вдруг она фанатичка и сама себя так изуродовала? Профессор-то ее узнал, значит – не удивился. Хотя я, честно говоря, все равно не понимаю, как она умудряется двигаться вот так… брр, натурально – робот! Может, у нее там внутри какие-нибудь части организма тоже заменены на протезы?
– Всякое может быть, – развела руками тетя.
– М-да, любите вы, женщины, себя уродовать во имя сомнительной красоты, – насмешливо заметил, качнув головой, штурман.
– Просто юные наивные девочки пытаются понравиться привередливым мужчинам. Это с возрастом, и то не ко всем, приходит осознание, что красота – чистота и здоровье, а все остальное зависит от умения себя подать, – возразила мудрая капитанская жена.
– Вот тут, Адочка, позволь не согласиться, – возразил Василич. – Это…
– Ладно, как минимум одно мы выяснили: обитатели базы живы, просто они оттуда разбрелись. Потому что коллективно тронулись умом. – Капитан оборвал философский диспут в зародыше. – Могли они «утомиться» до такого состояния естественным путем или это какое-то стороннее воздействие?
– Я, конечно, не психиатр, но… Иногда больной может, как это называется, «индуцировать» впечатлительных окружающих. Но не думаю, что здесь именно тот случай. Если я не ошибаюсь, при подобном развитии ситуации больной убеждает здорового в реальности собственного бреда. То есть, наверное, они бы тогда все бродили по лесу, изображая мифических созданий. А у профессора, как говорит молодежь, «кора треснула» совсем в другом месте, – задумчиво проговорила наш бортовой врач.
– То есть все-таки внешнее воздействие. – Дядя Боря медленно кивнул. – Как бы нам с ними заодно не вляпаться!
– Может, это они сами доизучались? – предположил Ваня. – Типа неудачный эксперимент и все такое.
– Знать бы еще, какие эксперименты и над чем они ставили! Мы с Василичем пытались найти какие-нибудь записи, но там все зашифровано. Решили глубже не лезть, вдруг дело секретное и нам за это устроят веселую жизнь, если еще не прибьют.
– А мне вот что интересно, – задумчиво протянула я. – Ладно профессор, он хотя бы сидел на базе, но вот эта и все остальные, чем они питаются?! Не росой же в самом деле! А голодающей и истощенной она не выглядит. Да и платье это у нее откуда? Неужели с собой привезла?
– Интересно, – согласно кивнул дядя. – Но, надеюсь, не настолько, чтобы во все это ввязываться?
Укоризненный взгляд был направлен на Ваню, потому что меня в подобном поведении никто заподозрить не мог. Что я, совсем бестолковая, лезть не в свое, да еще и опасное, дело?
Брат скорчил рожу, но кивнул.
– А что нам тогда делать с этой Владычицей? – полюбопытствовала я.
– Ну, до нашего появления она в своем лесу как-то жила и теперь проживет, – отмахнулся Василич. – Навесим на нее какой-нибудь маячок, чтобы спасатели быстрее нашли, и пусть идет, куда шла. Уж за пару дней с ней ничего не случится, а завтра-послезавтра должны прилететь профессионалы. Завтра надо наведаться на базу и доложить, что мы еще одну обнаружили. Или ты, Ален, «Выпь» починишь?
– Посмотрю с утра, что с ней, – не стала спорить я и полюбопытствовала: – А ваш осмотр местности дал хоть какие-нибудь результаты?
Вчера мужчины рискнули запустить автономный зонд, чтобы немного осмотреться в ближайших окрестностях. Судя по их молчанию, ничего интересного не нашлось, но спросить все равно стоило.
– Да какие тут результаты! Кругом сплошной лес, здесь можно десяток крупных городов спрятать, и сверху они будут незаметны, – поморщившись, отмахнулся капитан.
– Так, может… – с надеждой начал Ванька. Глаза горели жаждой знакомства с чужой лесной цивилизацией, но дядя порыва, конечно, не оценил.
– Не может. Если бы тут водилось что-то подобное, на планете не организовали бы пару баз биологов, а развили значительно более бурную деятельность.
– А баз две? – озадаченно вытаращилась я на него. – Но почему мы тогда до сих пор не связались со второй?
– Потому что у нас нет ее точных координат, она находится на другом конце планеты. И если ты забыла, где-то здесь еще пираты шастают, – со смешком пояснил он.
– М-да, действительно забыла. – Я смущенно кашлянула.
– Конечно, можно поискать контакты соседей в информационных базах наших ученых, но, честно говоря, не вижу смысла, – добавил капитан.
На том собрание завершили и разбрелись спать. Никакой информации у нас не имелось, обсуждать оказалось нечего, и я полностью согласилась со старшим поколением: все это – совершенно не наше дело. Явная опасность ученым не угрожала, у нашедшихся самостоятельно сотрудников проблемы только с головой, в остальном здоровье отличное, так что срочно спасать их явно не требуется и можно заниматься своими делами.
Одна мысль не давала мне покоя. Если эта эльфийка – бывшая сотрудница (вероятнее всего, лаборантка), то откуда она взяла лошадь? Если пегас – тоже результат какой-то хитрой мутации и хирургического вмешательства, это объясняло его странный внешний вид, но совсем не отвечало на вопрос происхождения. А еще слабо верилось, что у молоденькой лаборантки могло хватить денег на столь сложную операцию: у нее даже, кажется, форма черепа… не как у нормального человека.
Утром «Выпь» неожиданно проявила покладистость и почти сразу согласилась поработать на благо родного экипажа, так что для отчета нашему капитану не пришлось лететь в дальние края. И я со спокойной душой вернулась к прерванному занятию – исцелению травм корабля. Все остальные вышедшие из строя модули находились под обшивкой, «погорели» исключительно за компанию, и для их починки не требовалось выходить наружу. С одной стороны, конечно, обидно: прощай, свежий воздух и лесной шум. Но с другой – внутри корабля мне было гораздо спокойней.
Собственно ремонтные работы много времени не заняли, я управилась с основными часа за три. Гораздо сложнее было настроить капризное оборудование, и в первую очередь – сбалансировать залатанные двигатели. Чем я, собственно, и занялась, прочно обосновавшись после завтрака в двигательном отсеке с любимым терминалом. Любимым, наверное, потому, что за годы совместной жизни то ли он окончательно принял форму моей головы, то ли голова умялась в нужных местах. В любом случае именно от него я не уставала.
Точнее, не уставала обычно, а тут… то ли работа оказалась уж очень напряженной, то ли не надо было сидеть в нем восемь часов кряду, но к концу дня у меня заломило в висках, зазвенело в ушах, да и глаза начали нестерпимо слезиться, так что пришлось работу бросить. Но уходить я не спешила, в конце концов, не одна я устала, кораблю тоже надоела возня с его внутренностями. Так даже самому терпеливому пациенту в конце концов надоедают изнуряющие непрерывные обследования и процедуры, и требуется хотя бы краткосрочный перерыв. В общем, стоило как минимум извиниться и поблагодарить за покладистость.
Несколько секунд я просто сидела в кресле в углу, предназначенном специально для бортмеханика – не на полу же ремонтными работами заниматься! – а потом, озаренная идеей, сбегала в свою каюту и вернулась со скрипкой. И сама успокоюсь, и извинения будут принесены в самой приятной нам обоим форме.
Терминал я, правда, надевать в этот раз не стала: при его виде начал отчетливо ныть затылок и чесаться лоб.
Тот факт, что корабль любит мою музыку, лично для меня был очевидным, но с окружающими этими мыслями я не делилась. Даже несмотря на то, что могла доказать это вполне аргументированно и даже научно: давно уже известно, что звуки оставляют определенный след в окружающем пространстве, а гармоничные звуки положительно влияют на любых живых существ. Так чем, спрашивается, корабль хуже? Может, он не способен расти или размножаться (хотя мысль, конечно, интересная), но в его основе лежит биоэлектроника, вполне сходная строением с нервной тканью высокоорганизованного животного или даже человека. Так что, проигнорировав кресло, я устроилась на коленях посреди небольшого вытянутого помещения – эта поза казалась мне наиболее удобной – и с обычным трепетом открыла футляр, знакомый до каждой царапинки.
Сегодня настроение было странным. Во всяком случае, именно эта мысль пришла в голову, когда я расслабилась, позволив рукам жить своей жизнью. Мелодии лились… нервные, тревожные. Не трагические – таких я попросту не знала, да и не любила, – но пронзительные и напряженные. Они пахли предгрозовым ветром, висящим в воздухе электричеством и почему-то морской солью. Но зато сегодня на меня снизошло вдохновение – почти такое, как в любимые моменты выхода из прыжка. Прикрыв глаза и полностью отрешившись от окружающего мира, я качалась на незримых волнах, несущих шапки пены к бесконечно далекому и даже как будто несуществующему берегу.
А потом… это был не звук и не прикосновение, то есть я ничего не услышала и не почувствовала, но сложилось впечатление, что кто-то взволнованно меня окликнул. Я инстинктивно распахнула глаза – и музыка волей случая оборвалась на самой пронзительной и тревожной ноте, а я в полном шоке уставилась на… нечто, стоящее прямо передо мной. Хотела бы закричать, но горло от страха перехватило болезненным спазмом, и я в панике замерла, как тот кролик перед удавом.
Это походило на гротескную человеческую фигуру. То есть две руки, две ноги, условно обозначенная голова. Только очертания казались нечеткими, как у едва начатой статуи, для которой скульптор пока только наметил основные детали. Заметив мой взгляд, нечто качнулось в мою сторону, и по спине пробежал холодок, а на лбу, кажется, выступила испарина.
Это была не статуя. Это был сгусток малянисто-черной непрозрачной массы, поблескивающей в лучах света. Он не шел – перетекал из позы в позу, и очертания фигуры расплывались, смазывались. Расплывались незначительно, но я в ужасе наблюдала за приближением этого существа, а в голове билась угрюмая мысль, что, наверное, лучше бы прямо сейчас упасть в обморок от страха. Тогда я хотя бы не увижу, как оно начнет меня жрать.
Инопланетная тварь – а быть чем-то земным и понятным оно не могло по определению – протянула ко мне руку. Шарик на конце руки, отдаленно напоминающий кулак, растекся сначала подобием клешни, а потом разделился на ладонь с пальцами. Мне показалось, что пальцев четыре.
То есть конечности нечто тянуло не совсем ко мне, а как будто к скрипке, но я в этот момент вдруг очнулась и прошептала – хрипло, едва слышно:
– Не надо, пожалуйста!
Что именно «не надо», я и сама толком не знала, но прижала скрипку к себе, как мать прижимает дитя, которое желают отобрать. Смотрела на стоящее надо мной существо с мольбой, снизу вверх, и почему-то у меня не возникло даже мысли о сопротивлении.
Что я могла ему противопоставить? Я не умею драться, и оружия у меня никакого. Швырнуть в него скрипкой? Или футляром? И что дальше?! Даже если получится сбежать от него, куда бежать? Если оно оказалось способно беспрепятственно проникнуть на корабль, наверное, мое сопротивление тем более бессмысленно. К тому же кто поручится, что оно одно? Почему-то возникла уверенность, что это совсем не так.
Конец ознакомительного фрагмента.