Дизайнер обложки Екатерина Риз
© Екатерина Риз, 2018
© Екатерина Риз, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-3201-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1 ГЛАВА
Мой чемодан стоял у двери, и домочадцам это активно не нравилось. Все проходили мимо, и на него поглядывали, с недовольством. На меня старались вовсе не смотреть. Это было, мало того, что неприятно, так ещё и глупо. Вот так вот, сваливаться родне на голову без предупреждения. Но, правда в том, что я не свалилась, я приехала домой, в свою квартиру, но мне были не рады.
Мачеха мыла посуду на кухне, и даже по её спине было понятно и заметно, что она едва сдерживается. Я же стояла у окна, сложив руки на груди, и прислушивалась к тому, что происходит за стенкой. А там мой сводный брат с женой о чём-то негромко шушукались. Конечно же, обсуждали моё появление, и, наверное, какой я нехороший человек. Претендую на собственную жилплощадь.
Прислушиваться я прекратила, всё равно понятно ничего не было, и я себя лишь растравливала подозрениями. Поэтому обратила своё внимание на мачеху. В родном городе я отсутствовала несколько лет, а точнее, пять, и всё это время с любимыми родственниками не встречалась. Отцу звонила время от времени, напомнить, что я у него есть, и что со мной всё в порядке, а остальных и видеть не хотелось. Да и они по мне, вряд ли, скучали. Мы все друг от друга давно отвыкли. За время моего отсутствия, мой сводный брат, он был младше меня на два года, успел жениться и обзавестись детишками. И вольготно обустроился с семьёй в моей малогабаритной «двушке», доставшейся мне от бабушки в наследство. Пока я жила в Питере, меня это мало волновало, и даже устраивало. Квартира была под присмотром, коммуналка оплачена, да и я не планировала возвращаться. Мне казалось, что моя жизнь устроена. Кто же знал, что Мишка окажется таким свинтусом, и бросит меня, можно сказать, на пороге загса? Поэтому мне и пришлось принимать радикальные меры, собирать вещи и уезжать. А без денег по гостиницам и съёмным квартирам особо не наездишься. И выход нашёлся только один: возвращаться домой, и пытаться заново встать на ноги.
Обидно? Не то слово. И мне, кстати, в этой ситуации труднее всего. Это моя налаженная жизнь рухнула в одночасье. И я не особо рада своему возвращению. А приходится мириться с гневным шёпотом родственников за спиной.
Я разглядывала мачеху. Надо сказать, что за прошедшие пять лет она постарела. И располнела. Я помню её цветущей, энергичной женщиной, всегда уверенной в своих силах и правоте. Которую она не стеснялась доказывать всем окружающим. Их с отцом брак, по крайней мере, меня, счастливой не сделал. Я отлично помнила, что почувствовала, когда папа привёл в дом новую жену. После смерти мамы прошло два года, мне только исполнилось четырнадцать, самый трудный возраст, а тут вот такой подарок. Не скажу, что мачеха относилась ко мне плохо, скорее, принимала, как неизбежное. Наверное, как неизбежное зло. У неё было двое собственных детей, сын и дочка, оба меня младше, и, поселившись в нашем доме всем семейством, мне попытались намекнуть, что я отныне старшая, а, значит, ответственная. Ответственной я быть не желала, тем более, за чужих детей, и мы начали конфликтовать. Негромко, без криков и битья посуды, но душевными и тёплыми наши отношения так и не стали. Я прожила с мачехой и сводными братом и сестрой восемь лет, а потом уехала. Уехала в город, о котором всегда грезила и мечтала, в Питер. Была полна радужных надежд и планов, и была уверена, что если и вернусь, то победительницей. Взгляну свысока, докажу всем свою состоятельность… В общем, продолжать можно долго, а, суровая правда в том, что сейчас я здесь, стою на маленькой кухне бабушкиной квартиры, и деться мне некуда.
– Как отец? – спросила я, когда мне надоело молчать. Чувствовала себя не в своей тарелке. Все за моей спиной перешёптываются, а я молчу и чувствую себя едва ли не виноватой.
Мачеха, кстати, зовут её Луиза Яновна, совершенно немыслимое, на мой взгляд, имя в нашей среднестатистической реальности, выключила воду, вытерла руки кухонным полотенцем, и повернулась ко мне. А я в который раз за это утро подумала, что она постарела. Это не было злорадством или ехидством, наоборот, отчего-то беспокоило. Становилось понятно, что жизнь у родственников не сахар, а я сюда приехала. Заново строить себе трамплин для разбега! Где, где его строить? Во дворе старых, панельных пятиэтажек?
– Нормально отец, – проговорила Луиза, старательно избегая встречаться со мной взглядом. – На работе.
– Я ему звонила вчера, он трубку не взял.
– Я же говорю, на работе он. На ночной смене.
Время было десять утра, и, по уму, любая ночная смена должна была бы к этому времени закончиться.
– А ты чего это вернулась? – спросила меня мачеха, и вот тут проницательно глянула на меня. Глазки прищурила, и впилась ими в моё лицо.
Я тихонько вздохнула, правда, быстро опомнилась, подбородок вздёрнула.
– Не в отпуск, – расстроила я её. – Жить здесь буду.
– Час от часу не легче. – Луиза одёрнула цветастую кофту на пышной груди. Она не только постарела, но и располнела за последние годы. А, помнится, гордилась своими соблазнительными формами. И куда всё исчезло?
Грустно всё это, очень грустно. И здорово пугает.
Я невольно отыскала взглядом своё отражение в зеркале, что висело в прихожей. Не утерпела, подняла руку и заправила за ухо бронзовую прядь. Не скажу, что я красавица, всегда отлично знала свои недостатки наперечёт, и поэтому с возрастом научилась их скрывать, а достоинства подчёркивать. Например, зелёные глаза, высокие скулы и пухлые губы. Возможно, рот у меня крупноват, в юности я комплексовала, считала себя страшненькой, но затем поняла, что это моя отличительная черта, запоминающаяся, и главное, научиться своей особенностью пользоваться. К тому же, мужчины внимание обращали, пухлые, соблазнительные губы всем нравятся. Исключений не знаю. А уж улыбкой я кавалеров всегда сражаю наповал.
– Ты же не собиралась, – заворчала Луиза. – В Питере, говорила, жить хочу.
– Хочу, – не стала я спорить, – но обстоятельства изменились. Пришлось вернуться.
– Замуж же собиралась! – наступила она мне на больную мозоль.
Я губы поджала.
– Собиралась, да так и не собралась.
Мачеха сверлила меня взглядом. Наверное, определиться не могла, позлорадствовать ей по поводу моей неудачи в личной жизни, или расстроиться из-за того, что я не придумала ничего лучшего, как вернуться домой. Чтобы поставить точку в этом вопросе, я сказала:
– Поживу здесь.
– Что, значит, здесь? – Луиза упёрла кулак в крутой бок. – У Жени семья, дети. У нас с отцом поживёшь, – категорично заявила она.
– Вот уж нет, – воспротивилась я. – Живите своей дружной семьёй сами. Меня отделили давным-давно, и менять я ничего не собираюсь. У вас с отцом трёшка, прекрасно все разместитесь.
– У Жени дети!
– А у меня нервы! – невольно возвысила я голос. – Я его не уговаривала сюда въезжать, это ты так решила. Все отлично устроились! – усмехнулась я. – Вот и я хочу устроиться отлично, в своей квартире. Бабушка её мне оставила.
– Какая же ты, Лидка, вредная. Всегда такой была!
– Почему это я вредная? – решила поразиться я столь явной несправедливости. – Я не виновата, что вы даже номера телефонов мне не даёте, нужным не считаете. Я пыталась отцу дозвониться, предупредить. Но всем плевать, что у меня происходит. А вернулась, так и то не рады!
– А чему радоваться? Семью из дома выгоняешь!
– Из своего дома, прошу заметить! Имею право. А Жене, с его большой и беспокойной семьёй, не мешало бы устроиться на нормальную работу, и задуматься уже о собственном жилье.
– Какая ты умная!
– Не умная, – огрызнулась я. – Была бы умная, была бы сейчас в Питере. Но жить я ни с кем не собираюсь. Хочу жить одна, и буду жить одна!
– Сразу чувствуется, сестра приехала, – зло хмыкнул Женька, появляясь на кухне. Зыркнул на меня. – И не ори, детей напугаешь.
– Ты детей своими растянутыми трениками больше пугаешь, – мило улыбнулась я ему. – Папаша многодетный.
– Не лезь к нему, – одёрнула меня Луиза. – Он семейный человек. Тебе, свиристелке, не понять.
– Куда уж мне, – буркнула я.
– Что, не пришлась ты культурной столице по вкусу?
Я нос наморщила, кинув на брата ехидный взгляд.
– Я хотя бы попыталась. А ты так и просидишь в своём сервисном центре, будешь в чужих мобильных ковыряться. Женя, пора уже работу искать.
– Поучи.
Из-за его плеча выглянула его жена, круглолицая, крашеная блондиночка, маленькая, как кнопка, с усталыми глазами. А девушке, надо сказать, не больше двадцати пяти. А она выглядит бледной и измотанной. Вот и рожай детей одного за другим, особенно, с таким помощником рядом, который только и думает, в каком бы тихом уголке ему пристроиться. Без ущерба своим нервам и физическим усилиям. Только непонятно, для кого Женька всё это бережёт, раз рядом уже отпрыски прыгают и без конца чего-то требуют. Кстати, дети и в этот момент что-то требовали, слава Богу, в соседней комнате, топали и кричали.
А ещё, чтобы уж быть до конца справедливой, меня на свадьбу пригласить забыли, а понимания требуют!
– Ты что же, серьёзно собираешься нас выселить? – спросил Женька. Пытался выглядеть грозным и для этого даже брови сдвинул, якобы сурово. Но на его худом лице, это смотрелось комично. Правда, он вряд ли об этом догадывался.
Я пожала плечами.
– Не было уговора, что вы будете жить здесь всегда. Хотя, твоя мама, возможно, так и решила. Но обстоятельства изменились. Если они изменятся снова, если я соберусь уезжать, так и быть, я вас всех оповещу. Коллективно порадуетесь.
– Видимо, прижало тебе хвост, – негромко, но достаточно язвительно проговорила Луиза. Махнула на сына рукой. – Бесполезно с ней ругаться, Женя.
– Конечно, бесполезно, – согласилась я. – Но я не зверь, поживу пару дней у Аньки. Пока вы вещи соберёте.
Моя невестка, или кем она мне приходилась, на мужа глянула. Взгляд был сокрушающим, но Женька ничего сделать не мог. Не хотел, да и не знал что. Он с самого детства таким был, у мамы под пятой. Совершенно не приученный отстаивать своё мнение или потребность. За него это делала мама. А Женьку я, да и остальные родственники и знакомые, считали рохлей. И я, если честно, подумать не могла, что найдётся адекватная женщина, пожелавшая связать с ним свою жизнь, в чём-то на него всерьёз понадеяться и родить от него детей. Да ещё так быстро. К двадцати шести годам Женька стал отцом дважды. Но бороться за себя и близких, по ходу, так и не научился.
Вот Полинка, моя сводная сестрёнка, была егозой ещё той. И характер ей от мамы передался, заносчивый и зловредный. С сестрой я также не встречалась около пяти лет, но от Аньки знала о её жизни в деталях. Аня – моя двоюродная сестра по матери. Она и матушка её, моя родная тётка, Наталья, были моими единственными близкими родственниками. Не считая отца, который, правда, с головой ушёл в семейные проблемы приёмных детей, а не мои. Не сказать, что он меня не любил, любил, но как-то потерялся в последние годы. Я его своими неприятностями и неурядицами не беспокоила, сообщала только хорошие новости, порой те попросту придумывая, и папа обо мне не переживал. Очень давно перестал переживать, сосредоточен был на тех животрепещущих темах, что ему озвучивала жена. А я в её мыслях не занимала никакого места, абсолютно.
Оставаться дальше, ругаться и выяснять, кто больше не прав, смысла не было. Поэтому я взяла свой, набитый вещами, чемодан, попросила сообщить мне, как только квартира освободится, и снова оказалась в подъезде. А за мной тут же захлопнули дверь. Очень вежливые, интеллигентные люди. Прямо душа радуется, когда подумаешь, что это мои родственники.
Лифта в пятиэтажке, конечно, не было, поэтому пришлось тащить чемодан вниз по ступенькам. Я запыхалась, дважды споткнулась и бормотала под нос ругательства. Зато у подъезда встретилась с соседкой. Та уже была в преклонном возрасте, ещё с бабушкой моей дружила, и уже тогда казалась мне старенькой. Но вот, уже семь лет, как бабушки нет, а Валентина Ивановна кажется всё такой же бодрой, а глаза горят прежним любопытством. И, увидев меня, она всплеснула руками.
– Лида, вернулась!
Я улыбнулась. Остановилась.
– Вернулась. Как вы поживаете, тётя Валя? Как здоровье?
– Да какое здоровье, Лида, что ты, – Валентина Ивановна отмахнулась смущённо, словно красна девица, а я ей какой-то неприличный вопрос рискнула задать. – Мне лет-то сколько! В моём возрасте здоровья, в принципе, не остаётся. Нужно просто просыпаться по утрам.
– Вы отлично выглядите, – вполне искренне сказала я ей.
– А ты-то красавица какая стала, Ленинград тебе на пользу пошёл. Вот бы бабушка порадовалась. Уж как она тебя любила, как любила. – Валентина Ивановна аккуратно подхватила меня под руку, а сама кинула взгляд наверх, на окна моей квартиры. Я тоже посмотрела, но никого не увидела. Хотя, не удивилась бы. – Что, Луизка там? Неужели выгнала тебя?
– Да Господь с вами, тётя Валя. – Я снисходительно улыбнулась. – Я уже не в том возрасте, чтобы меня выгонять. За себя постоять научилась.
Валентина Ивановна закивала.
– Это правильно. А этой прохвостке и вовсе спуска давать нельзя. Каждый день мимо меня шмыг-шмыг, и даже головы не повернёт. Гордая какая. До сих пор на весь свет злится, что Настасья тебе квартиру подписала, а не отцу твоему. Тогда бы она точно сыночка своего прописала. А я ей и тогда говорила: Лиду, Лиду почто обижать? Уж она ли бабушку не любила, всё детство бегала сюда. На глазах у всего дома росла. – Валентина Ивановна снова в моё лицо вгляделась, улыбнулась. – Красавица. – Кинула взгляд на чемодан. – А чего ж ты, уезжаешь уже?
– Нет. У Аньки поживу. Пока Женя с семейством из квартиры уедет.
– Остаёшься, значит? – обрадовалась соседка.
А я вздохнула и сокрушённо кивнула.
– Остаюсь.
Соседка порадовалась, а я повода для радости никак найти не могла.
Квартира отца, в которой и я выросла, находилась совсем недалеко, можно сказать, что в соседнем дворе. В рассказы о том, что папа усердно трудится днями и ночами, я не слишком поверила, и поэтому хотелось убедиться воочию. И, решив воспользоваться тем, что мачеха занята проблемой сына и моим коварством, наверняка, обсуждают и никак успокоиться не могут, я отправилась в гости к отцу. Шла по неровному асфальту, стучала каблуками, тянула за собой массивный чемодан на колёсиках со всем своим имуществом, и оглядывалась, вспоминая детство и юность, что провела на этой улице. Те же дома, те же детские площадки, те же деревья и кустарники. За пять лет мало что изменилось. Кроме людей.
Папу обнаружила во дворе, на лавке, в компании друзей-приятелей. Может, ночью он, на самом деле, работал, а вот сейчас выглядел расслабленным и слегка захмелевшим. А при виде меня с чемоданом, нелепо всплеснул руками.
– Лидуня, ты приехала?
Я чемодан оставила у поребрика, шагнула на газон. Отцу улыбнулась. А внутри что-то сжалось. Я была рада его видеть. На самом деле, рада. Вот только отец тоже постарел. Похудел, как-то сгорбился. И уже не выглядел бравым и энергичным. Тем моим любимым папой, к которому я в детстве бежала навстречу, раскинув руки в радостном приветствии. Отец постарел. Мне захотелось дотронуться до него, положить ладони ему на щёки и заглянуть в потускневшие глаза. И спросить: что же случилось?
Но я знала, что случилось. Просто жизнь. И он справляется, как может.
Я кинула взгляд на мужчин, собравшихся вокруг самодельного стола, решила, что возмущаться и ничего отцу выговаривать не стану, и поэтому просто обняла его. В конце концов, мы так давно не виделись.
– Папа, я так рада тебя видеть. – Я отстранилась, окинула отца ещё одним изучающим взглядом. Постаралась скрыть своё беспокойство, и улыбнулась. Правда, заметила: – Ты похудел.
– Так работаю, Лидунь, кручусь.
– Это хорошо, – похвалила я. И тут же пожурила: – Я звонила тебе два дня, а ты трубку не взял. Я беспокоилась.
– И поэтому приехала?
Стало немного неудобно.
– Нет. Вообще-то, я вернулась. Поживу здесь. Не знаю сколько.
– А как же твой Питер?
– Вот как-то так… Я хотела тебя предупредить, что приезжаю. А не вышло. Удивила Женьку, заявившись в семь утра. – Я сделала страшные глаза, но отец не улыбнулся. Кажется, наоборот, насторожился. Мне захотелось ругнуться, правда. Пришлось сознаваться: – Вот такой сюрприз я вам устроила.
Папа глянул на чемодан. Всполошился неожиданно.
– Так пойдём домой, я помогу вещи донести.
– Папа, я поживу у Аньки. Я её уже предупредила. А Женька с семейством к вам переедут.
– Вот, значит, как вы решили!
Мы решили! Его мнения никто не спросил, а он и не настаивает!
Слишком многое изменилось за пять лет, слишком многое.
– Да, решили так, – проговорила я. – Готовься морально, Луиза тебе сегодня мозг вынесет. Но ты не поддавайся! – попросила я его с намёком на шутку и браваду.
Отец мотнул головой, но несколько не уверено.
– Не буду.
Я только оглянулась на дом, посмотрела на окна квартиры, в которой выросла, но заходить отказалась. Сославшись на то, что чемодан по лестнице затаскивать тяжело. Пока ждала такси, расспрашивала отца о жизни, о работе. Слушала его, и замечала странную вещь, что отец всеми силами передо мной хорохорится. И мне было его жалко. Мы сидели на лавке перед подъездом, я держала его за локоть, пытаясь вспомнить, что значит родительская забота и любовь, аккуратно рассказывала о себе и о проблемах, которые сподвигли меня покинуть Санкт-Петербург. И его тоже оповестила:
– Замуж я не выхожу.
Отец похлопал меня по руке, в качестве успокоения.
– Не расстраивайся. Ты красавица такая, выйдешь ещё. Или хочется?
– Стабильности хочется, – призналась я. – И мужика стоящего. Не знаешь, где взять?
Папа посмеялся.
– Можно у нас в сервисе пошукать. Есть парочка неженатых.
– В автосервисе? – переспросила я. После чего качнула головой. – Нет, я попробую сама. Для начала. – А когда уже собиралась сесть в подъехавшее такси, отцу сказала, точнее, подсказала: – С Луизой не ругайся, вали всё на меня. Я с ней справлюсь, а тебе она плешь проест.
Отец вздохнул совершенно несчастно.
– Вот любите вы, девочки, ругаться.
– Не любим, но приходится. – Я быстро поцеловала его в щёку. – Я позвоню. У Аньки буду. Заходи в гости.
Отец глаза вытаращил.
– К Наталье, что ли? Так это ж хуже Луизы, я от неё сам не свой выхожу!
Я ткнула отца пальцем в грудь.
– Потому что после мамы, лучшая женщина в мире, это тётя Наташа. А ты Яновну осчастливить решил. За что-то.
К тётке в дом я заявилась, мало того, что уставшая, так ещё и морально вымотанная. Хорошо хоть, жила она с дочерью в девятиэтажке, и лифт работал. Потому что свой чемодан я уже начала тихо ненавидеть.
Анька открыла мне дверь, высокая, подтянутая, с немыслимыми рыжими кудрями. Я как раз выходила из лифта, и застонала, в надежде, что меня пожалеют. Сестра пожалела, забрала у меня чемодан и втащила его в квартиру сама. Я вошла следом и тут же скинула с ног туфли. Привалилась к стене.
– Не думала, что так сильно обрадуюсь возвращению.
Анька засмеялась, притянула меня к себе и от души расцеловала.
– А я рада, что ты приехала. Полгода не виделись. Мам, Лида приехала!
Тётя Наташа вышла из кухни мне навстречу, и я, наконец, совершенно искренне улыбнулась. Всегда, когда я видела тётку, мне становилось спокойно и тепло на душе. Я всегда вспоминала маму. И поэтому с такой радостью позволила себя обнять. Крепко, от души, и щёки под поцелуи подставила.
– Золотце наше, приехала, наконец. Как добралась?
– Через все жизненные препятствия, – пожаловалась я.
– Пойдём на кухню, кормить тебя буду. Сырников нажарила.
– Поживу у вас несколько дней, – сказала я чуть позже, уплетая сырники на светлой кухне. Анька от вкуснятины гордо отказалась, сидела на очередной диете, а я вот наплевала на голос разума, и положила себе на тарелку уже третий по счёту сырник. И щедро полила тот сгущёнкой. – Поставила Женьку перед фактом, чтоб съезжал.
– Вот тот, наверное, обрадовался, – ухмыльнулась Анька. С матерью переглянулась. Но та не улыбалась, та, наоборот, хмурилась. Стояла с поварёшкой наперевес и помахивала ею достаточно грозно.
– Луизка скандалила?
– А то, – ответила я, облизывая большой палец. – К совести моей взывать пыталась. Что я маленьких детей на улицу выставляю!
– Не поддавайся, – сказала тётка. – Это твоя квартира. А они хорошо устроились!.. Луиза всеми делами крутит-вертит. Она ведь квартиру отцовскую продать собирается.
Я замерла, смотрела на родственницу во все глаза.
– Как продать? А жить они где будут?
– Дом она затеяла купить в пригороде. Но, Лида, не на месте у меня сердце, вот прямо чувствую!..
– Что?
– Оставит она папашу твоего без угла. И куда он придёт? В материну квартиру и придёт. К тебе, то есть!
Я вздохнула, на сестру посмотрела. Та хранила мрачное молчание. Анька терпеть не могла мою мачеху и её семейство, ещё с тех пор, когда они только появились у нас в доме. И нетерпимость свою до сих пор сохранила, и, кажется, даже множила в себе. Поэтому старалась обходить родственников стороной. Хотя, по сути, они родственниками ни ей, ни её матери не приходились. Но как-то жизнь так распорядилась, что всех нас воспринимали, как единую, не слишком дружную семью.
– И что я могу сделать? Я там не прописана давно. Моего мнения никто не спросит.
– Вот Луиза этим и пользуется. А отца твоего мне жалко!
– Мне его тоже жалко, – призналась я. – Но жену ему не я выбирала. Моего мнения он спросить забыл.
– Да уж. – Тётка печально вздохнула, тоже за стол присела. На меня посмотрела со знакомой уже маетой. – Мать твоя, Тоня наша, покоя себе не находит, наблюдая за всем этим.
Я откровенно поморщилась.
– Тёть, ну зачем ты…
– В самом деле, мама. – Аня глянула на мать красноречиво. – Что ты вечно!..
– Молчите обе, – махнула она на нас рукой. – Молоды ещё, рот мне затыкать. – Повернулась ко мне. – А ты рассказывай. Что у тебя в Питере не срослось?
Есть мне расхотелось. Я с сожалением взглянула на недоеденный сырник, и тарелку от себя отодвинула. Подбородок рукой подпёрла, после чего известила:
– Мишка – гад. Жениться передумал.
Анька не к месту усмехнулась, но я знала причину. Мишка моей сестре не нравился. И тут же в голову мне пришла интересная мысль: кажется, моей двоюродной сестре мало кто из людей нравится. Она всех своим рентгеновским взглядом просвечивает, и тут же вердикт выносит. А с Анькой, как с Верховным судом, вердикт не обжалуешь.
А вот тётка обеспокоенно качнула головой.
– Поругались?
– Поругались, – кивнула я. – Но дело ведь не в этом! Мы каждую неделю ругались, и ничего. А тут вдруг: надоело, не женюсь, развод на полкровати! – Я возмущённо выдохнула. – И, в итоге, мне даже полкровати не досталось, потому что квартира была съёмная. Он вещи собрал и свалил. А я осталась! Без денег, без работы, без жилья. И что мне было делать?
– Всё так плохо? – заинтересовалась Анька, но тётя Наташа её перебила:
– А что у тебя с работой?
Я насупилась.
– Ничего. В том смысле, что этот гад полгода меня уговаривал бросить работу. И я, дура, его послушала! А какие песни пел!.. Ань, ты помнишь?
Сестра решительно кивнула.
– Помню. Я тебе ещё тогда сказала: не слушай его. А ты?
– А мне хотелось верить в лучшее, – расстроилась я. – Ведь должен быть и на моей улице праздник? Когда-нибудь… – Я на тётку посмотрела, и принялась ей рассказывать: – У нас ведь всё серьёзно было. Полтора года жили. Не идеал, конечно, не мечта любой женщины, и звёзд с неба не хватает, но всё при нём. И руки золотые. Он ремонтами занимается, бригаду свою сколотил.
Тётя Наташа покивала, внимательно слушая меня. А я продолжала жаловаться. Это было так неожиданно приятно, пожаловаться хоть кому-то, кто тебя слушает, и кому не всё равно. Кто за тебя переживает.
– Сначала просто жили, потом про свадьбу заговорили. И вот тогда он начал меня подзуживать: уходи с работы, уходи с работы. Женщина должна домом заниматься, очагом, – передразнила я бывшего. – А на твоей работе мужики сплошные! А какие там мужики? То есть, мужики, конечно, но они же обедать приходят, ужинать. И, в большинстве своём, не одни! А это моя обязанность – встречать посетителей ресторана, я же администратор! Я права?
– Права, Лидочка, права, – с готовностью поддакнула тётка.
– Вот. А я дура, повелась на его красивые речи. – Я руками развела. – И осталась ни с чем. Я не работала восемь месяцев, мои личные деньги, даже НЗ, давно закончились. А на что я их истратила? На него. И на свадьбу! И когда Мишка уехал, я осталась в съёмной квартире, совершенно без денег. Конечно, он мне от барской щедрости на столе пятитысячную оставил, но куда я с ней? – Я откинулась на низкую спинку кухонного диванчика, снова нахмурилась, а руки на груди сложила. – Только на билет на поезд и хватило. Даже за квартиру нечем было заплатить, Мишенька же у нас экономил, по договору не снимал! Последний месяц заранее не оплачивал! Вот меня хозяйка и выставила. Обидно до ужаса!
– Конечно, обидно!
А Аня, наперекор словам матери, сказала:
– Радуйся. На фиг тебе в мужья такой придурок?
– Он не был придурком, – обиделась я.
– Да, долго притворялся, – фыркнула Анька. – Артист.
Тётя Наташа тронула дочь за руку, выразительно глянула.
– Перестань. Ей и так плохо.
– Вот именно, – обиделась я. – Мне плохо. А ты издеваешься.
– Я тебя жизни учу!
– Себя бы поучила, – неделикатно заметила тётка. – А то, как разбежалась со своим Витькой, так и сидишь сиднем!
– Поэтому и говорю, предупреждаю: не надо связываться с придурками! Тем более, замуж за них выскакивать. Даже по большой любви! Где она, любовь-то? У меня, у тебя, Лид? Кинул пятитысячную, и свалил. А ты: красивый, люблю!
– Больше не люблю, – буркнула я. – Я предателей, вообще, не жалую.
– Вот и помни об этом. – Анька, зараза, мне язык показала.
– Ты чего какая злющая? – спросила я у неё, когда мы из кухни переместились в её комнату. Дверь закрыли, я плюхнулась на диван и блаженно вытянулась на диванных подушках. На самом деле устала. И ноги от долгого хождения на каблуках гудели.
– Да ну, – отмахнулась сестра. – Одна сплошная морока, а не жизнь.
Я фыркнула от смеха.
– И кто же тебе голову заморочил?
– Смешно тебе. А я, может, страдаю?
– Может, – согласилась я.
Анька присела на край стола. Вытянула длинную ногу, полюбовалась. Ноги свои Анька любила. Считала, своей гордостью, и вечно носила мини.
– Что делать будешь? – спросила она меня, видимо, решив сменить тему. – Неужели здесь останешься?
– А у меня выбор есть? Надо прийти в себя… после такого предательства, – глухо проговорила я. Продолжила: – Денег накопить. А чтобы их копить, сама знаешь, нужно работать. А чтобы работать, не мешало бы работу найти. В общем, забот полон рот, как бабушка говорила.
– С одной стороны, это хорошо. Поменьше будешь думать о своём рыжем.
– Он не рыжий!
– Рыжий, рыжий, – настырно поддразнила меня Анька. – Конопатый.
– Ты точно злющая.
– Настроение на нуле. Жизнь идёт, а я живу с мамой.
– Не клевещи на тётю, она классная.
– Ага, когда ты в Питере живёшь. А вот как она начнёт решать твои проблемы, по-своему, вот тогда и посмотрим, как ты запоёшь.
– А я не против. Может, она семейство от меня отвадит?
– Сцепиться с Луизой по достойному поводу, мама давно не против. Но вряд ли она победит.
– Да уж. Против мачехи сработает только осиновый кол.
– Слушай, есть мысль. Пойдём в ресторан? Отметим твоё возвращение. – Заметив, как я в сомнении нахмурилась, бодрые интонации решила поубавить. – Или погорюем. За бокалом красного вина.
Я сделала вид, что призадумалась, но уже через пару секунд согласно кивнула. А Анька расцвела в улыбке. Победно вскинула руки.
– Тогда выбираем лучшие платья, и идём страдать. Хвались нарядами!
Хвалиться получилось плохо, все мои наряды оказались изрядно помятыми после многочасового путешествия из культурной столицы. Пришлось браться за утюг и приводить платья в порядок. Затем примерка, выбор был непростым, и, в итоге, из дома мы вышли глубоким вечером, под настойчивые наставлению и предупреждения тёти Наташи. Мы с Анькой, как когда-то в юности, словно нам снова было по семнадцать, кивали её маме и беспрестанно улыбались, обещали вести себя хорошо и быть серьёзными девушками. А когда, наконец, вышли за дверь, и закрыли её за собой, переглянулись, но смеяться или вздыхать поостереглись. Тётя Наташа наверняка ещё стояла за дверью.
– А ты говоришь, – страшным шёпотом проговорила Анька, спускаясь вперёд меня по ступенькам и покачиваясь на высоких каблуках. – Вот и попробуй наладить личную жизнь, когда тебя без конца пугают маньяками и аферистами.
Я решила согласиться, что это действует на нервную систему не совсем положительно.
Ресторан, в который меня сестра привезла, был мне неизвестен. Раньше на его месте располагался большой гастроном, и вспоминать это было смешно. Мы вошли в холл, я оглядывала интерьер, а вспоминала полки и прилавки. Хозяевам заведения мои воспоминания вряд ли пришлись бы по душе. Но что поделать. Но я так же оглядывалась не просто с любопытством, но и, хотелось бы так думать, с профессиональным интересом. Всё-таки в Питере я работала администратором в трёх ресторанах. Возможно, не фешенебельных, рассчитанных на клиента со средним достатком, но весьма популярных. С последнего места работы, которое я особо любила, я уволилась из-за Мишкиных уговоров. И теперь оставалось только локти себе кусать. Кстати, после бегства жениха, я рискнула позвонить на прежнее место работы, но, конечно же, в моих услугах больше не нуждались. Правда, я на такую удачу и не надеялась.
Мишка, вообще, умудрился убить во мне надежду на какую-либо удачу в ближайшем будущем, на корню. Спасибо огромное. Вот и верь мужикам после этого.
– Классное место, – шепнула мне Анька, когда мы прихорашивались перед зеркалом в холле. – Заодно, гляну на конкурентов.
Чтоб вы знали, сестрёнка у меня тоже была вхожа в ресторанный бизнес. Успешно трудилась барменом, и уверяла, что в ресторане рангом покруче этого, к тому же при крупной гостинице. Но то заведение нам с ней явно было не по карману. По Анькиным рассказам, в «Алмазе» собирались приличные, солидные люди. Обеспеченные. Которые оставляли хорошие чаевые. Сестра тоже сменила немало мест работы, прежде чем сумела себя зарекомендовать настолько, чтобы подняться до «Алмаза». И этим, точнее, собой, весьма по этому поводу гордилась.
Нас проводили за столик, Анька тут же развернулась в сторону бара, придирчиво прищурилась, а я спокойно положила сумочку на соседний стул, и окинула зал заинтересованным взглядом. Тёмные тона, тяжёлая, дубовая мебель, несколько устрашающие картины на стенах, но было заметно, что в зале порядок и чистота. Официанты бегают между столиками, улыбаются и даже кланяются. Играет негромкая музыка, а желающим ставят на столики цветы и милые свечки, создавая романтическую атмосферу. Парочек в зале было немало. Они тихо переговаривались, держались за руки, и пили вино. Вдруг стало грустно и немножко обидно. У меня пары отныне не было.
Наверное, я не проницательная, и не мудрая. Раз далеко не сразу поняла, что что-то в наших с Мишей отношениях пошло не так. А я ведь к нему привыкла, и даже любила. Мне так казалось. Да, первая влюблённость прошла, и, возможно, чувства несколько угасли, но мне нравилось чувствовать себя нужной и любимой. Мне нравилось чувствовать себя женой. И поэтому я так легко, можно сказать, долго не сомневаясь, позволила превратить себя в домохозяйку. Считала, что это огромный, огромный шаг вперёд в наших с ним отношениях. Следующий – штамп в паспорте. Вещь банальная и не особо важная. Но к свадьбе всё равно готовилась. Церемония не должна была быть пышной и громкой, но я выбрала себе офигенное свадебное платье с пышной юбкой и фатой, как всегда мечтала, и даже готова была расцеловаться с Мишкиными родителями, которые не слишком меня жаловали. Почему-то. Я же считала себя завидной невесткой. Готова была выслушивать и уважать. Я столько всего себе напридумывала, столько обещаний надавала, самой себе, кстати, тоже, и ничего не сбылось. Конечно, обидно.
От этой самой обиды, я залпом осушила первый бокал. И приказала себе на парочек не смотреть. Чтобы не вспоминать, как мы с Мишкой вот так же сидели, перешёптываясь и держась за руки. В маленьком ресторанчике на берегу Невы. Мы любили проводить так время… Когда-то. В период ухаживания и разгорающихся чувств. Давно это было, правда.
– Ну вот, вечер испорчен, – неожиданно заявила сестра.
Я отвлеклась от своих мыслей, посмотрела на неё, заметила на лице недовольное выражение и недоумённо вздёрнула брови. Проследила за её взглядом. А когда поняла на кого она смотрит, даже на стуле развернулась. Правда, Анька тут же дёрнула меня за руку и зашипела:
– Отвернись, отвернись. Не смотри на неё.
Но было поздно. Во-первых, мне было слишком любопытно, а, во-вторых, моя сводная сестра нас уже заметила. Полина была не одна, в компании мужчины, именно мужчины, а не молодого человека. Лет пятидесяти, плотного телосложения, с заметным животиком, но, судя по тому, как он выдвигал своё пузико вперёд, он им безмерно гордился. А вот Полинка рядом с ним смахивала на тростинку. Сводная сестра, на самом деле, похудела, повзрослела, отрастила волосы, и теперь изображала русалку, которую выпустили на сушу на один вечер, поразить воображение простых смертных. Даже платье на ней было блестящее. А декольте такое, что грудь грозила вот-вот вывалиться, и тогда все точно бы поразились.
Полина заметила нас, точнее, её больше заинтересовала я, в первый момент на её лице мелькнуло недовольство, не меньшее, чем посетило Аньку минуту назад. Затем она что-то шепнула на ушко своему сопровождающему, и направилась к нам через зал. Я развернулась на стуле, посмотрела на Аньку, та выглядела кислой. Они с Полинкой друг друга терпеть не могли, с самого знакомства. А с тех пор, как Аньке исполнилось тридцать, и Полина на законных основаниях смогла величать её барышней бальзаковского возраста, и вовсе друг друга возненавидели. Потому что Анька тоже за словом в карман не полезет, и она в ответ придумала для Полины столько ободряющих и милых эпитетов, что моей сводной сестре не оставалось ничего, как начать выстраивать оборону по полной. Вот и сейчас Полина подошла к нашему столу, и предпочла Аньку проигнорировать. Присела на свободный стул, и повернулась ко мне. Анька осталась за её плечом. Это, правда, было невежливо, но я вмешиваться поостереглась. Уж слишком воинственно обе выглядели.
– Кого я вижу, – протянула Полина. – Вернулась на малую родину?
Я разглядывала сестру, которую, на самом деле, никогда сестрой не считала. Всерьёз. И она отвечала мне взаимностью. Просто обстоятельства так сложились, что мы какое-то время вынуждены были жить под одной крышей.
Я ослепительно улыбнулась, откинула назад роскошную, бронзовую шевелюру. Волосы у меня шикарные, густые, к тому же сочный, бронзовый оттенок абсолютно натуральный, ни в каких красках и других манипуляциях я не нуждалась. А вот Полина лет с пятнадцати старательно вытравливала свой тусклый, русый цвет, в надежде превратиться в платиновую блондинку. За те годы, что мы не виделись, ей это удалось. И теперь она была совершенно не похожа на ту девочку-подростка, какой я её помнила.
– Приехала вас навестить, – ответила я.
А Полина совершенно неуважительно фыркнула.
– Не ври. Мне мама звонила. Рассказала, как ты Женьку с детьми из дома выгоняла.
Улыбаться я перестала, переглянулась с разозлённой Анькой.
– Во-первых, из моего дома. А, во-вторых, не выгоняла, а вежливо попросила уехать. И причина для этого следует из первого пункта.
– Сути это не меняет.
– Ни о какой сути я ничего знать не хочу, – практически перебила я её. – И проблемы не вижу. У вас трёшка. Живите и наслаждайтесь.
– Совести у тебя нет.
– У тебя с матерью совести много, – не вытерпела Аня. Сунулась вперёд через стол, чтобы не оставаться за плечом Полины. Кивнула на поджидающего Полину кавалера. Усмехнулась. – Опять папика подцепила. Попроси, вдруг поселит тебя у себя. В апартаментах! Должно же тебе когда-нибудь повезти, в конце концов.
– А ты, вообще, молчи, – огрызнулась Полинка. – Ты сама обслуживающий персонал, и мужиков таких же цепляешь. Электрик тебя бросил. Кто следующий на очереди, сантехник? А часики-то тикают.
– Ах ты, зараза, – от всей души, и даже с каким-то извращённым удовольствием, проговорила Анька. И уставилась на мою сводную сестру с явным намёком обдумать причину для её небыстрой, мучительной гибели.
Я взмахнула рукой, словно судья на ринге. И несколько неуверенно проговорила:
– Девочки, прекратите. Вы же сёстры!
– «Чёрная вдова» ей сестра, а не я! С противными восемью лапами и зубами в разные стороны! А меня Бог миловал! – Выпалив всё это, Аня с чувством выполненного на этот день долга, откинулась на спинку стула и вальяжно взмахнула рукой. – Официант! Официант! Ещё вина!
Полина показательно наморщила аккуратный носик, наблюдала за Анькой, после чего негромко, но отчётливо проговорила:
– Какое жалкое зрелище. – Красиво поднялась и направилась прочь, к осчастливленному «папику». Я посмотрела ей вслед, потом на мужчину взгляд перевела. Тот, на самом деле, выглядел счастливым. Поразительно, меня это отчего-то царапнуло. Не хотелось даже думать, что это зависть.
Захотелось обратно в Питер. Сильно.