Глава 6
По дороге домой заезжаю за сэндвичем в «Гайз». Уже темнеет, когда я стою на своей кухне, тупо смотрю в экран ноутбука, ем сэндвич с жареными устрицами и чипсы «Зэпа».
Пока ты не зажжешь свет везде, где только можно, чтобы отступила тьма, никогда не сможешь отыскать дорогу. Слова Дороти – или Фионы – заставляют меня содрогнуться. Каково это – ощущать, что совесть твоя не запятнана, а ты чистый, достойный уважения человек?
Черт! К чему эти мысли? Можно подумать, моих проблем на работе и в личной жизни мало для того, чтобы бизнес у «Гайз» процветал. Отхожу к холодильнику и открываю дверцу морозильной камеры. Несколько минут смотрю в морозное нутро, пока наконец не замечаю то, что мне сейчас нужно: кварта мороженого с карамелью и морской солью. Я уже тянусь к нему, но в последнюю минуту себя останавливаю. Изо всех сил хлопаю дверцей, закрывая ее, и жалею, что не могу запереть на замок. Для тех, кто работает на телевидении, калории – разрушители карьеры. Конечно, Стюарт еще не делал мне замечаний, но однажды дал понять, что горизонтальные полосы уже не для меня.
Возьми же себя в руки!
Бросаю бумажные обертки в мусорную корзину и иду в гостиную. За стеклом больших французских окон день медленно превращается в вечер. Семьи садятся ужинать, мамы собираются купать малышей.
В моей голове без всякого разрешения возникают мысли о Джеке. Уверена ли я, что сказала сегодня Дороти правду? Если бы он не признался, я ничего бы не узнала об измене, и мы были бы женаты уже три года. Он работал бы ресторанным консультантом здесь, а не в Чикаго. Нашему первому ребенку был бы уже год, и мы бы подумывали о втором. Зачем же он все испортил? Эта Эми была его стажером! Двадцать лет, черт возьми! Надо отбросить эмоции. Хотела бы я, чтобы он скрыл от меня правду? Не могу ответить. Кроме того, сейчас я уверена, что все к лучшему. Тогда я не встретила бы Майкла. А с Майклом мне лучше, чем было с Джеком. Конечно, он был милым. С ним я много смеялась. Но Майкл – моя судьба. С ним тепло, уютно, он умный, а то, что у него мало свободного времени, в некоторой степени гарантирует верность.
Оглядываюсь и вижу свою сумку на стуле, куда бросила ее, когда вошла. Подхожу и беру, чтобы положить на место. Камни падают на ладонь. Перебирая их пальцами, как четки, иду к столу и достаю лист бумаги.
Пишу первое слово, чувствуя, как трепещет сердце.
Мама.
Вдыхаю полной грудью. Пожалуй, настало время нам помириться.
Рука так дрожит, что я не могу писать. Откладываю ручку и встаю. Нет, я не могу.
Открытые французские окна манят меня, и я выхожу на балкон. Опираюсь на металлическое ограждение и смотрю с высоты шестого этажа на улицу, поднимаю глаза и любуюсь темнеющим небом с оранжевыми и пурпурными всполохами. Трамвай движется по Сент-Чарльз, но вскоре останавливается у зеленой полоски газона, разделяющей бульвар.
Почему Дороти так настойчива? Я рассказала ей о своем прошлом в тот день, когда мы встретились в фойе дома «Эванджелин». Мы тогда поболтали минут десять, потом она предложила мне подняться наверх.
– Номер моей квартиры два-семнадцать. Выпьешь со мной коктейль? Приготовлю нам «Рамос Физз», согласна?
Дороти мне сразу понравилась. Я определила, что ее личность состоит из двух частей меда и одной бурбона – она из тех людей, которые прямо смотрят в глаза, и мне казалось, я знаю ее всю свою жизнь.
Мы сидели в креслах – одно не похоже на другое – и пили восхитительный старый орлеанский коктейль, приготовленный из джина, сливок и цитрусового сока. Медленно потягивая напиток, Дороти рассказала мне, что в разводе уже тридцать четыре года, что на двадцать лет дольше ее замужества.
– Стивен – любитель женских прелестей, а тогда мастэктомию не делали так аккуратно, как сейчас. Было трудно, но я справилась. Интересы молодой девушки с юга сузились до желания добиться положения в обществе, пока не удастся найти нового мужа и отца для Джексона. Моя мама пришла в ужас, узнав, что я осталась одна и выбрала для себя работу школьной учительницы английского в Уолтер-Коэн. Прошли годы, и я поняла, что двадцать лет пролетели, как легкий летний дождик.
Она рассказывала о своем детстве, о том, как росла в Новом Орлеане в семье известного акушера.
– Папа был чудесным человеком, – вспоминала Дороти. – Но маме казалось, что быть женой акушера не слишком престижно, ведь ее семья жила в одном из шикарных особняков на Одюбон-Драйв. Амбиции отца не дотягивали до ее желаний.
Видимо, тогда «Рамос Фризз» незаметно ударил мне в голову, потому что я неожиданно поняла, что рассказываю Дороти о своей семье, а подобное случалось со мной крайне редко.
Мне было одиннадцать, когда отца продали, он перешел из «Атланта брэйвз» в «Детройт тайгерз». За шесть недель моя жизнь здорово изменилась. Родители купили дом в респектабельном пригороде Блумфилд-Хиллз и отдали меня в крутую школу для богатых девочек. В первый же день я поняла, что никогда не стану своей в этом сплоченном кругу шестиклассниц. Потомкам Генри Форда и Чарльза Фишера не было дела до тощей новенькой, чей отец оказался рядовым игроком в бейсбол из Скулкилл-Каунти в Пенсильвании. По крайней мере, так решила заводила всех девочек Фиона Ноулс. Остальные пятнадцать шли за ней, как крысы за Нильсом.
В то время моя мама – дочь шахтера – была моей единственной подругой. Ей было всего тридцать один год, и она была хороша собой. В нашем районе мама стала таким же изгоем, как и я.
Она сидела у окна, задумчиво смотрела куда-то вдаль и курила. К сожалению, у нас не было выбора. Отец обожал бейсбол, а мама, так и не получившая никакого образования, любила папу. По крайней мере, я так думала.
Мой мир рухнул холодным ноябрьским вечером, через тринадцать месяцев после нашего переезда. Я сидела за кухонным столом, смотрела, как за окном падает снег, и жаловалась маме на нескончаемую вереницу серых, холодных дней и приближающуюся зиму. Мы обе скучали по нашему дому в Джорджии, любили вспоминать голубое небо и теплый бриз. Тогда впервые мама со мной не согласилась.
– Тебе не стоит быть такой категоричной, – сухо произнесла она. – Конечно, климат на юге лучше, но это не так важно. Тебе просто надо изменить свое отношение.
Я скривилась, чувствуя себя обиженной, даже подумала, что потеряла единственного союзника, но возразить мне не удалось – в следующее мгновение на пороге появился улыбающийся отец. В сорок один год он был самым возрастным игроком высшей лиги. Первый его сезон в Детройте прошел неудачно, и это отразилось на его настроении. Он весело подхватил маму и закружил ее по комнате.
– Мы возвращаемся домой! – закричал он. – Перед тобой главный тренер «Пантерз»!
Я понятия не имела, кто такие «Пантерз», но отлично помнила, где мой дом. Атланта! Несмотря на то что мы прожили в Джорджии всего два года, я считала ее своей. Там мы были счастливы, устраивали барбекю и вечеринки с соседями, проводили выходные в Тайби-Айленд.
Мама нахмурилась и оттолкнула отца.
– От тебя разит, как из бочки.
Ему, кажется, было все равно. Впрочем, и мне тоже. Я бросилась к отцу, он подхватил меня, и я с удовольствием вдыхала запах «Джек Дэниелс» и сигарет «Кэмел». Меня очаровывал и восхищал этот большой красивый мужчина. Я посмотрела через его плечо на маму, уверенная, что она кружится в танце, но она стояла, упершись руками в край раковины, и молча смотрела в окно.
– Мама! – крикнула я, вырываясь из объятий отца. – Мы возвращаемся домой. Разве ты не рада?
Она повернулась к нам, и я увидела, что ее лицо покрылось красными пятнами.
– Иди в свою комнату, Анна. Нам с твоим отцом надо поговорить.
Голос звучал глухо, я сама говорила так, когда была готова расплакаться. Я нахмурилась. Что случилось? Это же такая чудесная возможность уехать из Мичигана. Мы вернемся в Джорджию, где небо голубое и ярко светит солнце, а девочки в школе меня любят.
Фыркнув, я выбежала из кухни, но не поднялась к себе в спальню, а спряталась за диваном в гостиной и принялась из темноты слушать, о чем говорят родители.
– Тренерская работа? – донеслись до меня слова мамы. – С чего это вдруг, Джон?
– Ты несчастлива здесь, Сьюзен, и никогда этого не скрывала. К тому же, знаешь ли, я уже стар для игры, а тренерская работа – большая удача. Через несколько лет я смогу претендовать на место в высшей лиге. Денег нам хватит, даже если я больше не буду работать ни одного дня в жизни.
– Это снова из-за выпивки?
– Нет! – неожиданно громко выкрикнул отец. – Черт возьми, я думал, ты обрадуешься.
– Я подозреваю, ты чего-то недоговариваешь.
– Подозревай все, что хочешь. Мне предложили место, и я согласился. Я уже дал ответ.
– Не обсудив со мной? Как ты мог?
Я невольно вздрагиваю. Что так расстраивает маму? Ей ведь тоже здесь не нравится. Папа сделал это для нее – для нас, она должна прыгать от счастья.
– Мне никогда не удается тебя порадовать. Чего же ты хочешь, Сьюзен?
Я чувствовала, как горько плачет мама. Мне хотелось подбежать к ней, пожалеть, успокоить, но я зажала рот ладонью и ждала, что будет дальше.
– Я… я не могу уехать.
Папа говорил так тихо, что мне пришлось напряженно прислушиваться.
– Господи. Ты серьезно?
Затем я услышала странный звук, словно рев раненого зверя. Сдавленно рыдая, отец умолял маму поехать с ним. Говорил, что она ему нужна, что он ее любит. Меня переполнял страх, душу охватила паника. Я никогда не видела, чтобы отец плакал. Он был сильным и всегда сдержанным. Жизнь моя рушилась. Высунувшись из укрытия, я увидела, как мама поднимается по лестнице, через минуту хлопнула дверь спальни. В кухне стул царапнул пол. Я представила, как папа садится на него и прячет лицо в ладонях. Затем это началось снова – вой человека, только что потерявшего свою любовь.
Через неделю тайна была раскрыта. Моего отца опять продали, но на этот раз его жена. Она нашла ему замену по имени Боб – мастера по обучению в деревообрабатывающей мастерской, подрабатывающего в несезон плотником.
Методист из моей школы дала маме его телефон, когда прошлым летом она собралась сделать ремонт в кухне.
В итоге я все же получила то, о чем мечтала, и переехала в Атланту к папе, но этого пришлось ждать еще девять месяцев. Моя мама осталась в Детройте с мужчиной, которого любила больше папы. И больше меня.
А теперь я должна быть с ней милой и вежливой? Дороти не знает и половины правды. Вся известна лишь четверым, и один из них уже мертв.
Я пыталась рассказать историю своей жизни Майклу в надежде, что он меня пожалеет. Это было на нашем третьем свидании, когда мы ужинали в «Арно». Потом мы сидели в моей гостиной и пили «Приммз». Он рассказал мне трагическую историю о том, как погибла в аварии его жена, и мы оба плакали. Раньше я никому не раскрывала своей тайны, но в тот вечер чувствовала уверенность, что поступаю правильно, мне было тепло и уютно рядом с Майклом. Я начала с самого начала, но закончила, умолчав о случае с Бобом.
– Я переехала в Атланту вместе с папой. Первые два года я виделась с мамой раз в месяц, всегда на нейтральной территории – как правило, в Чикаго. Не могу сказать, что мне не хотелось побывать у нее дома, просто не разрешал отец. Он всегда старался меня защитить, признаться, это меня восхищало. Когда мама жила с нами, я не была близка с папой. Рядом всегда была мама, а он находился на левом поле – в прямом и переносном смысле. Он редко бывал дома, куда-то уезжал или был на тренировке, а еще чаще в баре.
Майкл вскинул бровь.
– Да. Папа любил повеселиться. Любил виски. – Я потупила взгляд, стыдясь того, что пытаюсь что-то скрыть, так отзываюсь о человеке, которому больше подошло бы определение «алкоголик». Голос срывается, и я замолкаю на несколько минут, собираясь с силами, чтобы продолжить: – Вот так. После окончания школы я с ней не виделась и не разговаривала. Но я в порядке, правда, все хорошо. Не понимаю, с чего вдруг я сейчас расплакалась.
– Это тяжело. – Майкл обнимает меня за плечи и притягивает к себе. – Не думай об этом, дорогая. Твоя мама просто запуталась. Если бы она только знала, какого прекрасного человека оставила.
Он поцеловал меня в макушку, и этот трогательный, почти отеческий жест взволновал мою душу.
Тогда еще были живы воспоминания о расставании с Джексоном – прошел всего год, и рана в сердце не зажила.
Неудивительно, что тебе так просто расстаться со мной, Анна. Мы никогда по-настоящему и не были вместе.
Впервые в моей жизни кому-то удалось разрушить стену, которую я так тщательно возводила, чтобы уберечь свое сердце. Слова тогда слетели с языка прежде, чем я успела подумать, правильно ли поступаю.
– Он… ее друг… Боб, он трогал меня. Мама мне не поверила. Поэтому я и уехала из Мичигана. Но мама осталась с ним…
Ужас на лице Майкла заставил меня замолчать.
– Я хочу дать тебе совет, Анна. Есть вещи, которые тебе лучше хранить в тайне. Ты человек публичный, надо думать об имидже.
Я посмотрела на него с удивлением.
– Имидже?
– Я просто советую. У тебя имидж милой девушки, у многих есть такая приятная соседка. У такого человека хорошие манеры и безупречное прошлое. Таков твой образ. И не стоит давать повод думать, что этот образ придуман.
«Анна!
Нам очень приятно, что Вас заинтересовало наше предложение. Вся наша команда была в восторге от Вашей идеи. Встреча с Фионой Ноулс идеально вписывается в концепцию шоу, а Ваше личное участие придаст нужные акценты.
Моя помощница Бренда Старк вскоре с Вами свяжется. Она планирует организовать собеседование 7 апреля.
С нетерпением жду встречи,
– Черт! – вскрикиваю я, глядя на экран ноутбука. – Я скажу, что заболела.
Джейд постукивает пальцем по кисточке с рассыпчатой пудрой, стряхивая излишки на мой халат.
– В чем дело?
Нахожу и открываю документ в папке.
– Посмотри, Джейд. Помнишь предложение, которое я отправляла на WCHI? Похоже, оно им понравилось. Но, знаешь, я ведь там многое придумала. Я не собираюсь признаваться им, что прошло два года, прежде чем я отправила Фионе ее камень. И мама… в письме я указала, что мама придет на шоу. Это ложь. Я не отправляла ей камень. Это я тоже придумала.
Джейд кладет руку мне на плечо.
– Эй, успокойся. Это ведь всего лишь идея. Кто сказал, что они обязательно будут снимать.
– Неизвестно, – говорю я, пожимая плечами. – Но мне стыдно. А что, если они спросят?
– Так отправь ей камень.
– Маме? Нет. Нет и нет. Я не могу просто так отправить камень. Я столько лет ее не видела.
Джейд смотрит на меня в зеркало.
– Можешь. Если захочешь. – Она берет баллончик с лаком для волос и хорошенько встряхивает. – Впрочем, меня это не волнует. Я врать не умею, надеюсь, эта работа тебе не достанется.
– Не достанется работа? – В дверном проеме появляется Клаудия, одетая в сливового цвета платье-футляр. Ее спадающие на плечи кудри напоминают мне о кукле Барби, которая у меня была когда-то в детстве.
– А, привет, – киваю я. – Это работа в…
– Нигде, – перебивает меня Джейд. – Что тебе надо, Клаудия?
Я встаю с кресла.
– У меня сегодня такая глупая тема: средство от комаров с лучшим запахом. – Она протягивает нам два пузырька. – Хотела услышать ваше мнение, дамы.
Она сует в лицо Джейд одну бутылочку, потом вторую с распылителем.
– Первый, – говорит Джейд и отворачивается.
Я подозреваю, что она даже не понюхала, просто хочет скорее отделаться от Клаудии.
– А тебе, Анна?
Откладываю ноутбук и беру пузырек.
– Неплохо.
Клаудия распыляет второй прямо мне в нос.
– Ох. – Я чихаю. – Непонятно.
– Да? – Клаудия подходит ближе, поднимает руку с пузырьком, и мне в глаза словно врезаются сотни иголок.
– Вот черт! – Спешу закрыть глаза руками.
– Ой, прости, пожалуйста, Анна.
– Черт! – кричу я. – Черт! Черт! Глаза горят!
– Иди сюда, – зовет меня Джейд. – Надо промыть.
Я слышу тревогу в ее голосе, но не могу поднять веки. Джейд берет меня за руку и ведет к раковине. Глаза отказываются открываться, по щекам текут слезы.
– Мне так жаль, – снова и снова повторяет Клаудия.
– Все в порядке. – Я склоняюсь над раковиной. – Не волнуйся.
Слышу шаги и понимаю, что в комнату кто-то вошел. Судя по торопливой походке, это Стюарт.
– Что у вас тут происходит? Бог мой! Что с тобой такое, Фарр?
– Клаудия брызнула… – начинает Джейд, но я ее перебиваю:
– Средство от комаров попало в глаза.
– Отлично. У тебя через десять минут эфир.
Я чувствую, что он уже стоит рядом со мной, и представляю, как склоняется над раковиной, чтобы я его лучше слышала.
– Бог мой! Только взгляни на свое лицо. Уродина!
– Благодарю, Стюарт. – Я могу только догадываться, как выгляжу с красными, воспаленными глазами и стекающим по лицу макияжем. Но разве так необходимо об этом говорить!
– Итак, – продолжает Стюарт, – Клаудия, ты должна начать шоу. Будешь вести, по крайней мере, до того времени, пока она не станет похожа на человека.
Я поднимаю голову и слепо оглядываюсь по сторонам.
– Подождите. Нет. Я…
– Конечно, – произносит Клаудия. – Буду рада помочь Анне.
– Дайте мне пару минут, – говорю я и стараюсь поднять веки пальцами.
– Ты молодец, Клаудия, – говорит, словно не замечая меня, Стюарт. – Умеешь работать в команде. – Слышу, как его лоферы поскрипывают уже где-то у двери.
– Фарр, у тебя сегодня выходной. В следующий раз не будь такой беспечной.
– Об этом не волнуйтесь, – с кривой ухмылкой произносит Джейд. – И Стюарт, захватите с собой эту дрянь.
Слышу, как Клаудия, задохнувшись, пытается что-то сказать.
– Джейд! – одергиваю я подругу.
На несколько секунд в комнате повисает напряженное молчание.
– Этот мерзкий спрей от комаров, – добавляет Джейд, и я слышу, как она передает его Стюарту.
Вскоре дверь закрывается, и мы остаемся одни.
– Какая коварная стерва! – Джейд не может сдержаться.
– Прекрати, – успокаиваю ее я, накладывая ватные диски на глаза. – Неужели ты думаешь, что она это сделала специально?
– Солнышко, тебе известно такое слово ма-ни-пу-ли-ро-вать?