Глава 11
В руководстве «Орбитальной группировки» царили паника и растерянность. Яценко был не просто генеральным директором, а целой космической эпохой предприятия, многие заказы фирма получала благодаря его личным связям и его авторитету, да и держалась так долго на плаву во многом из-за его персоны. Поэтому его смерть, да не просто смерть, а убийство, расценивалась как катастрофа, как, например, непредвиденное падение метеорита на землю.
Комиссию по похоронам руководство Космического управления поручило возглавить первому заму Яценко. Слухи об убийстве распространялись по городу с космической скоростью. Новость обсуждалась на предприятиях, в офисах, в очередях, в автобусах, и не было в городе человека, который бы не выдвинул свою версию. Первое заседание комиссии по организации похорон было несколько сумбурным, и начальник пресс-службы Лариса Кошкина только и успевала делать пометки.
– Думаю, что прощание надо организовать в городском Доме культуры.
– Может, в Доме офицеров?
– Нет, Дом культуры в центре, а «офицеры» на окраине. Народу будет много.
– Да, обещали из отряда космонавтов делегацию прислать. Делегация будет из Космического управления. Всех надо разместить, накормить.
– С семьей посоветоваться бы. Узнать, когда дочь прилетает.
– Да, да, я сегодня к Вере Михайловне иду, мы договорились на встречу вечером. – Первый заместитель Николай Николаевич Серегин очень волновался, процедура хоть и печальная, но должна пройти на высшем уровне.
Вера Михайловна Яценко принимала соболезнования. Она была женщиной, про которых говорят «со следами былой красоты», но это былое проглядывало так ярко, сочно и свежо, что многие молодые могли только завидовать. В черном обтягивающем траурном платье Вера Михайловна, при сохранившейся фигуре, была похожа скорее на возрастную модель, чем на безутешную вдову. Серегин подумал: «Красавица, она и в горе красавица, зачем только шеф с пресс-службой спутался, с безмозглой Лариской Кошкиной. Никогда его не понимал».
– Николай Николаевич, у меня нет особых пожеланий, лишь бы было все по-христиански. Владимир Николаевич не верил в бога, да, собственно, ни во что он не верил, только в свою работу. Может, вы, как человек, знающий космос, скажете: что Там? – Она показала пальцем в потолок. – Ответите, есть ли Бог?
Серегин замялся, он не знал, что говорить, и светскую беседу о Боге поддерживать не хотел. Он вообще хотел, чтобы побыстрее прошли эти похороны, Космическое управление назначило бы нового генерального, а он спокойно ушел бы на пенсию – выращивать огурцы у себя на участке. Работать с Яценко ему всегда было очень сложно, тот не терпел другого мнения, кроме своего, был авторитарен и всех, кто пытался ему возражать, называл «враждебной силой». Собственно, последние годы соратники ему не возражали, а только заглядывали в рот, чтобы услышать очередной важный начальственный тезис. В диалогах генеральный директор был прямолинеен, как карандаш «два тэ», и агрессивен, в своих решениях он не сомневался ни разу. Серегин устал от каждодневного напряжения и очень хотел тихой и спокойной жизни. Нового генерального он просто не переживет, не подстроится, не привыкнет, потому что все силы, вся жизненная энергия потрачены на Яценко. Разговоры о его убийстве ходят всякие, но обсуждать смерть Яценко с кем-то Серегин боялся. У шефа было столько врагов в отрасли, он обладал удивительным качеством не только наживать врагов, но и постоянно раздражать их, что выстрелить могли многие. Думать об этом Серегину не хотелось.
– Вера Михайловна, не знаю я про Бога. Вот должны приехать на прощание космонавты, они точно могут рассказать, что там на небесах.
– Никто точно не знает, Николай Николаевич. Никто.
– Вы лучше скажите, дочь приезжает?
– Да, завтра утром самолет. Вот, посмотрите, сколько телеграмм с соболезнованиями. – Вдова показала на стол, где лежала груда бумаг. – Ему бы понравилось. Что там говорит следствие?
– Не знаю. Изучают обстановку, ищут.
– Не можете вы не знать! Вы же работали с ним, видели его чаще, чем я. Вы вместе ездили на выставки за рубеж, вы были с ним на совещаниях. Володя не страдал хроническими болезнями. Для своих шестидесяти он был бодр, подтянут. Вы знаете, что он каждое утро обливается холодной водой! Обливался…
– Нет, не знал я этого, Вера Михайловна. Он, конечно, был жизнелюб. И я не представляю фирму без него. Кто выстрелил? Чей это был заказ? Одному Богу известно.
– Вы же только сказали, что ничего не знаете про Бога.
– Не знаю, но и про убийство мне известно не больше, чем вам.
– А что журналистка? Что она говорит? Ведь это она могла его убить!
– Не думаю. Это случайная девочка из местной газеты. Она даже не успела ни одного вопроса задать.
– Она могла видеть убийцу. Могла! Стояла ведь совсем рядом.
– По данным следствия, Владимир Николаевич был в маленьком кабинете, пуля прошла в крохотное окно.
– Следователи совсем молоденькие мальчишки, не найдут они ничего. Тыкаются как котята, – вздохнула Вера Михайловна.
– Следственная бригада из Центрального аппарата прилетает завтра, пять человек.
– У меня к вам личная просьба, Николай Николаевич, не откажите. Чтобы вашей Брошкиной или Кошкиной, как ее там, в общем, пресс-службы на похоронах не было, а то, не ровен час, выкину ее прямо из ритуального зала. – В голосе женщины появились металлические нотки. – Вы меня поняли?
В ответ Серегин только кивнул.
Проводив гостя, Вера Михайловна прошла в комнату и села в любимое кресло мужа. Завтра приедет Анечка, прекрасное их с Володей произведение, – умница и красавица. Она живет в Англии и предпочитает мутную Темзу быстрым сибирским рекам. Вера должна поддержать дочь, девочка была близка с отцом. Она все сделает как положено: поможет дочери, выдержит эту процедуру – прощание, панихиду, выдержит и мысленно простит его.
Когда-то Вера очень сильно Володю любила, до одури, до мурашек по коже, до синяков под глазами, которые появлялись после бессонных ночей. Чтобы обратить на себя внимание студента-пятикурсника Володи Яценко, она, первокурсница, записалась в научное общество и сидела там, на занятиях, абсолютно ничего не понимая. Вечером в общежитии Верочка находила какое-то срочное дело в коридоре третьего этажа, где была его комната, например, оказывалось, что именно там хорошо работает плитка и можно приготовить что-нибудь вкусненькое для девчонок. Именно на общежитской кухне она и попалась ему на глаза.
– Что стоим, кого ждем? – Он явно много выпил.
Вера, конечно, не могла признаться, что вот уже целую неделю караулит его и что над ее влюбленностью смеются девчонки-соседки.
– Ты хочешь выпить?
– Хочу, – смело сказала она.
Она хотела быть рядом с Володей, и неважно, пить пиво, гладить рубашку, кормить обедом или просто смотреть в глаза. Еще год она делала именно это. Нет, не вглядывалась в его глаза, а была его сиделкой, когда он заболел гриппом, прачкой, когда требовалось постирать одежду не только ему, но и всем ребятам из комнаты, писарем, когда нужно было переписать лекцию, и психологом, когда у Володи случилась безответная любовь, – в общем, другом, «своим парнем». Когда-то Вера играла в школьном театре, и ей казалось, что Володя, ее нынешний режиссер, дает ей разные роли, и она хорошо с ними справляется. Главная роль, его жены, ей тоже достанется, нужно только потерпеть. Они подали заявление в ЗАГС, когда Вера сказала о беременности, но Володя честно предупредил:
– Не люблю я тебя, Верка, зачем замуж тащишь?
– Я тебя люблю, Володечка. Одной любви нам хватит, вот увидишь. Если один человек любит, другой обязательно откликнется.
– Не обещаю. – Он был категоричен. – Но ребенок не должен расти без отца.
Ничего у них не получилось. Ее герой Володя Яценко очень быстро «сошел с пьедестала», а разочарование, как ледяной дождь, пришло к Вере так скоро, что она впала в долгую депрессию. Винить было некого, она так хотела быть с ним, хотела и получила его. Вера привыкла к своему одиночеству, к тому, что мужу абсолютно на нее наплевать, поэтому она сейчас спокойна, невозмутима и уравновешенна. Яценко любил, боготворил только одну женщину – драгоценную дочку Анечку. Вера Михайловна была его «группой сопровождения».
Конец ознакомительного фрагмента.