Глава 5
Три дня после падения
Сон отступает. Я открываю глаза в темноте, но все еще вижу перед собой галерею лиц. Все они присутствовали в моей жизни в прошлом году. Некоторые мне знакомы, некоторые нет. Роб дышит размеренно и почти бесшумно. Я снова закрываю глаза. В океане лиц выделяются два – мужское и женское. Обоих я не помню; оба буравят меня взглядом. Я внимательно изучаю их черты. Мужчина моложе меня, нельзя сказать что красив, но обладает харизмой и уверен в себе. Лицо не разглядеть, выделяется только широкая улыбка.
Опасаясь выдать волнение, пусть даже в непроглядной тьме, я отгоняю прочь образ и вновь смотрю на Роба. Он крепко спит, уткнувшись носом в подушку.
Я смотрю на женщину, а она – на меня. Ее лицо кажется чужим – видимо, память о ней стерлась из-за травмы. Поначалу она держится вызывающе, затем умоляюще протягивает ко мне руки. При всей неприязни к этой женщине мне ее жаль. Она то ли насмерть перепугана, то ли убита горем…
С утра меня одолевает убийственная головная боль. Тревожные образы из ночных грез вызывают бесконечные вопросы. Я сажусь, подложив под затылок подушку. Судя по грохоту, Роб в ванной. Выходя, он озабоченно хмурится. Невозможно даже моргнуть без его пристального взгляда.
– Принеси, пожалуйста, мой ноутбук, – прошу я.
– Тебе нужен отдых. – Он подтыкает мне одеяло. – Не будешь слушаться, я останусь работать дома. А это на случай, если ты проголодаешься – гренки и сок. – На тумбочке стоит тарелка с завтраком.
Я прошу его не волноваться – мне гораздо лучше. Роб идет к шкафу и достает из ящика пару аккуратно свернутых серых носков. Наверное, я сама сортировала его белье пару дней назад… не помню.
– Так велел твой консультант – он недавно звонил. – Роб оборачивается через плечо. – Сейчас важнее всего отдых.
– А когда это было? Я не слышала звонка.
– Ты спала. Я сказал ему, что тебе гораздо лучше.
– Все будет хорошо, – отвечаю я, про себя возмущаясь самонадеянностью мужа.
– Врач сказал, что тебе нужен полный покой. – Роб садится рядом на кровать. – Может, мне все-таки остаться и приглядеть за тобой?..
Я уже выдержала два дня постоянного надзора, бесконечно отчитываясь о своем самочувствии.
– Не надо. Обещаю отдыхать, – вымученно улыбаюсь я.
– Прекрасно. – Роб встает и вручает мне новый телефон, который привезли утром. – Тут есть все: почта, список контактов и прочее. Незачем спускаться за ноутбуком.
– Спасибо, я бы и сама справилась. – Я беру телефон и нажимаю на иконку «Почта», удивляясь неожиданно охватившему меня трепету.
– Почту я только что проверил, – сообщает Роб, заглядывая через плечо и встряхивая свернутые носки, чтобы расправить. – Ничего интересного.
– Мог бы предоставить это мне! – отвечаю я, пролистывая свежие письма.
Он прав: ничего интересного, сообщение от службы доставки супермаркета о возврате денег за перезревшие авокадо, скидочные коды от сетевых ресторанов и напоминание о пропущенной записи к стоматологу. Я откладываю телефон.
Роб в накрахмаленной рубашке сидит на кровати спиной ко мне, ссутулив плечи. Подтягивая к груди костлявые ступни – живое пособие по строению скелета, – он надевает носки. Волосы на загорелой шее аккуратно пострижены. Поднявшись, он по очереди просовывает длинные ноги в костюмные брюки и напоследок подходит поцеловать меня в макушку. Я молча жду, когда он направится к двери, а он продолжает пялиться, как будто до сих пор решает, можно ли оставить меня одну на весь день.
– Иди уже! Сколько можно?! – кричу я.
Мне не терпится добавить, что я не вынесу еще день под его неусыпным контролем, когда каждое мое слово и каждый жест подвергаются скрупулезному анализу. Что я чувствую себя подопытным кроликом, которого всячески исследуют, и что я буквально задыхаюсь от его заботы. Но я молчу, видя обиду и боль в глазах Роба.
Он отступает на шаг и смотрит на меня – не враждебно, как я ожидала, а огорченно.
– Я понимаю, что кажусь… Прости, я постараюсь не давить.
Мне невольно вспоминается, что примерно так же он вел себя всегда после крупных ссор – не мелких недоразумений, без которых не обходится ни одна пара, а грандиозных скандалов, которые можно пересчитать по пальцам одной руки. Поводом служили деньги, дети или новый дом. После вспышек гнева Роб обычно становился тише воды ниже травы. Интересно, нынешнее его раскаяние связано с нашей ссорой на лестнице? Что он пытается загладить?
– Тебе пора на работу, – сухо говорю я. – А то я с ума сойду.
– Прекрасно, – делано веселым тоном говорит Роб. – Я чувствую, когда меня не хотят видеть.
Он снова открывает шкаф и, вынув галстук, завязывает узел перед зеркалом в ванной. Я жду продолжения диалога.
– Пообещай, что не будешь садиться за руль, – кричит он из ванной. – И выходить из дома. И вообще, что будешь все время лежать в постели.
– Обещаю.
Роб возвращается в спальню.
– Каждый час присылай сообщение. Иначе я немедленно приеду.
Я поднимаю блестящий новенький телефон.
– Договорились.
– Я надеялся, что Саша заедет тебя проведать в обед. К сожалению, она сегодня занята, а с Фином я не могу связаться. Хочешь, сделаю тебе сэндвич?
– Поезжай наконец!
Роб медлит, глядя на меня, как будто собирается что-то сказать. Его высокая фигура заполняет почти весь дверной проем. Уже на пороге он оборачивается.
– Я беспокоюсь, как ты будешь ходить по лестнице.
Я выдерживаю паузу. Интересно, зачем он это сказал? Проверяет, много ли я помню? Увы, нет. Я отвечаю, что буду крайне осторожной. Наконец Роб уходит. Я смотрю в окно спальни, как он шагает под проливным дождем с сумкой для компьютера под мышкой. Он машет мне рукой и торопливо садится в машину.
Даже после его отъезда я никак не могу оторваться от окна, словно опасаюсь, что Роб передумает и вернется. На миг я даже допускаю мысль, что обрадуюсь – из-за нахлынувшего ощущения одиночества и пустоты. Я провожу по стеклу пальцем здоровой руки, пытаясь коснуться капель дождя, и прижимаюсь пылающим лбом к прохладному окну.
Я и правда еще не отвыкла от детей. Рассудок говорит, что времени прошло достаточно, но все еще не осознаю, что Фин съехал уже год назад. По ощущениям, они с Сашей недавно были здесь, и она переселилась совсем незадолго до поступления брата в университет. Когда дети были помладше, поездки в школу и обратно казались мне бесконечными. Я торопила события, злилась, что не остается времени на себя. И вот теперь годы пролетели, и мне не хватает этой рутины. По злой иронии судьбы, год, который ушел на адаптацию, теперь потерян. Перед тем как проводить Фина в университет, я пыталась представить себе новую жизнь – отдельную от детей. Другую, но не хуже прежней. Интересно, удалось ли мне заполнить образовавшуюся пустоту? Может, я нашла новый смысл? Нечто опасное и запретное?.. Внезапное предположение приводит меня в ужас. Неужели я могла рисковать нашим браком? Даже представить страшно.
Я заставляю себя отклеиться от окна и иду по коридору, вдоль опустевших комнат. Столько всего изменилось… голова кругом. Бывшая гостевая, а ныне кабинет Роба, обставлена мебелью в подчеркнуто мужском стиле, явно не по моему выбору. А бывшая Сашина комната при дневном свете выглядит совершенно безликой, как стандартный гостиничный люкс: идеальный порядок и ни капли индивидуальности. Да, она обставлена со вкусом, не исключено, что я и сама приложила руку к ее оформлению, но зачем? Разве к нам приезжают гости? Комната Фина гораздо больше похожа на прежнюю, и это еще тревожнее – как будто его переезд не окончателен.
Вот и лестница. В задумчивости я спускаюсь и снова поднимаюсь, а затем иду в ванную и включаю в душе воду. Раздеваясь, разглядываю свои синяки. Одни побледнели, другие, наоборот, потемнели. Я снимаю эластичную повязку с руки и становлюсь под душ. Мелкие порезы на запястье снова бросаются в глаза. Правда, бьющие по шишке на темени струйки воды не дают о них подумать. Морщась от боли, я едва не падаю и хватаюсь руками за стенки кабины, но желание впервые за долгое время вымыть голову побеждает. После этого, замотав голову полотенцем и набросив халат на еще влажное тело, я опускаюсь на закрытое туалетное сиденье. В глазах темнеет от усталости, и я отдыхаю, опираясь спиной на твердый фаянс. Наконец мне хватает сил снова закрепить повязку, приятно сдавливающую запястье. В окно спальни видно, что дождь продолжается. Окружающий мир холоден и безжалостен; свинцово-серое небо проливается на землю крупными каплями, которыми ветер с размаху хлещет в стекло. Я кладу под голову свернутое полотенце, чтобы не замочить подушку, и вытягиваюсь на постели. Поначалу пытаюсь расслабиться, но стоит закрыть глаза, как в голову настойчиво лезут вопросы. Видимо, поспать не получится. Я беру новый телефон и, щурясь, смотрю на экран, потом нахожу на тумбочке очки. Роб скопировал туда несколько номеров – детей и свои рабочие, но я точно помню, что в старом телефоне контактов было больше. Я силюсь вспомнить, кого же там не хватает, однако мной завладевает другая мысль – о том, что между нами с Робом вырос невидимый барьер, невысказанный и непреодолимый. Мы оба настороже. Он мой муж, любит меня и готов ради меня на все, но его любовь стала навязчивой, а забота – удушающей. Похоже, за последние двенадцать месяцев случилось нечто, изменившее нас обоих. Нечто, о чем никто не хочет мне рассказывать. Размытые видения терзают душу. И в них отнюдь не Роб.
Он полулежит; его лицо скрыто в полумраке. Он так прекрасен, что у меня перехватывает дыхание, а по телу пробегает дрожь. Я тянусь к нему, провожу рукой по изгибу талии, по мускулистой спине и бедрам. Кожа упругая; он моложе Роба.
Я всегда была верной женой, я не оступалась. Нужно отдохнуть и выбросить всю эту чепуху из головы. Убрав полотенце, я ложусь щекой на прохладную подушку. Вскоре мной овладевает сон – просто тьма, без сновидений, без единого лица и образа, за исключением эпизода из отпуска, запечатленного на фото. При виде наших счастливых лиц мне становится неуютно. Картина блекнет, оставляя в голове неясную и тяжелую путаницу из обрывков мыслей, от которой не избавляет даже настойчивый звонок домашнего телефона.
Октябрь прошлого года
Длинные ряды столов застелены белыми скатертями. Отдыхающие у бара приступают к вечерним коктейлям, оглашая окрестности беззаботным смехом. Мы тут третий день и уже дважды отклонили приглашение присоединиться. Роб предпочитает мое общество компании соотечественников. Я разглядываю меню – довольно бестолковый ассортимент блюд, которые считаются здесь европейской кухней. По внешнему виду ни за что не угадать ни вкус, ни состав, и приходится вслепую доверяться поварам. Тем не менее голодные британцы толпятся у экзотически сервированных подносов: им не отбить аппетит даже самыми вычурными сочетаниями вкусов. Окинув взглядом свою тарелку, я решаю не прикасаться ни к чему, кроме небольшого стейка. Мясо оказывается на удивление нежным.
– Тебя ничего не смущает? – спрашиваю я Роба. – Смотри!
Я указываю на вереницу отдыхающих в браслетах. По тону загара можно почти безошибочно определить, как давно приехал каждый из них. Все без исключения – европейцы или американцы, только однажды мне встретилась в лифте милая женщина из Канады.
Он хмурится.
– А что меня должно смутить?
– Одни белые. – Я понижаю голос. – Привилегированная раса.
– Не говори ерунды! – Роб ловко подхватывает вилкой кусок лосося. – Мы на Карибах, естественно, персонал весь местный.
– Вот именно. А среди туристов одни белые.
– Ну а с какой стати тут отдыхать местным? – Он явно не понимает, о чем я.
Впервые эта мысль меня поразила в первое утро после нашего прибытия, когда я вышла на балкон и окинула взглядом все великолепие крошечного островка. Мы вселились накануне поздним вечером, вымотанные длинной дорогой: сначала девятичасовой перелет, потом четырехчасовой частный трансфер с риском для жизни. Видимо, наш водитель виртуозно владел искусством экстремального обгона, каждый раз балансируя на грани катастрофы. Интересно, что хуже – если погибну я или Роб? Наконец, когда мне стало казаться, что конца пути не будет, мы пересели в частную лодку, которая за десять минут домчала нас на остров. Правда, ее немилосердно качало на волнах, и лицо женщины, сидящей напротив, постепенно принимало насыщенный серый оттенок. Уже стемнело, и мы не могли насладиться видом из своего люкса. Фантастическое зрелище открылось только на следующее утро: белоснежные виллы в колониальном стиле, ухоженные сады, пляжи, и в центре комплекса – огромный голубой бассейн с мягкими шезлонгами и отдельными кабинками (всегда накрытыми полотенцами еще до завтрака). Я позвала Роба. Он обнял меня за талию, обронил, что знал, что мне понравится, и пошел дальше искать свой «Киндл»[2], чтобы читать у бассейна.
– Да, тут очень красиво, – ответила я. – Извини, что поначалу не оценила.
– Ничего, для тебя это вполне типично. – Судя по тону, Роб скорее не язвил, а добродушно подшучивал.
И вот тогда я заметила тележку для гольфа, петляющую вверх и вниз по извилистым тропинкам, ведущим от вилл к ресторанам и барам. В тележке сидел упитанный турист в узеньких плавках, а юный стройный доминиканец, весело улыбаясь, тащил тяжеленный груз на очередную трапезу. Я отвернулась: все же я всегда причисляла себя к среднему классу, а не к сливкам общества. С другой стороны, это все двойные стандарты, ведь я носила точно такой же браслет, как и тучный пассажир, а значит, была с ним «в одной лодке».
– Я не говорю, что местные хотят тут отдыхать. – Я отправляю в рот последний кусочек стейка и, оглянувшись, понижаю голос: – Меня просто поразило, что в этой очереди исключительно белые.
– Не говори глупостей, – прищурившись и хмуря брови, отвечает Роб.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я! – Отложив вилку, я делаю глоток вина.
Я смотрю на двери, ведущие в просторный внутренний дворик, на пляж, освещенный закатным солнцем. У моря виднеется еле различимый силуэт: юноша с граблями ровняет песок. Прохладный вечерний бриз доносит запах соленого прибоя.
– У меня хотя бы совесть есть, – бурчу я себе под нос.
– То есть, по-твоему, у меня ее нет? – интересуется Роб.
– Я этого не говорила, но… разве ты не чувствуешь себя неловко? Мы тут как высшая каста: валяемся на шезлонгах, а нам подают коктейли и всячески ублажают. Мы и на пенсии так будем жить – выпивать и объедаться?
– Не будем. Но мы ведь заработали на этот отпуск, почему бы не получить удовольствие? Кроме того, своими долларами мы поддерживаем местную экономику. – Он намазывает маслом очередную булочку. – Мы не угнетатели, а гости.
– Да, я знаю. – Я с благодарностью киваю официантке, и та доливает в мой стакан воды. – Наверное, дело в том, что я уже сто лет как не работаю. Не могу отделаться от ощущения, что не заслужила подобной роскоши.
Роб добродушно отчитывает меня, уверяя, что моя работа – воспитание детей – самая сложная.
– Ты отлично потрудилась. Мы оба молодцы.
Пожав плечами, я отвожу глаза.
– Может быть.
– Чем хочешь заняться завтра?
Роб отодвигает тарелку. Несмотря на рекордные объемы поглощенной еды за последние несколько дней, он по-прежнему гибок и строен, разве что рубашка чуть плотнее облегает живот.
– Можно встать пораньше и занять кабинку у бассейна, – предлагаю я. – Или пойти на урок сальсы в одиннадцать.
Роб морщит нос.
– Кабинка – это хорошо. Пожалуй, в следующий раз выберем отель, где поменьше мероприятий. – В его голосе слышится нотка раздражения. – Терпеть не могу организованные развлечения.
– Только сначала сделаем перерыв, – говорю я.
– Ты все еще волнуешься из-за детей?
– Тебе не кажется, что Фин пропал? Я знаю, он всегда мало пишет, но сейчас…
Роб произносит привычную тираду, мол, нужно дать сыну освоиться в университете, и наверняка он хочет оставить нас в покое хотя бы на время отдыха.
– Иногда я думаю, не из-за нас ли Фину трудно заводить друзей, – говорю я. – Мне нравится наш новый дом, но Саша и Фин были еще совсем детьми, когда мы туда переехали.
– Правда? Тебе правда он нравится?
Это предмет давних споров. Стоит заговорить о доме, и Роб начинает спрашивать, правильно ли мы сделали.
– Это было наше общее решение, – улыбаюсь я. – Мы просто воплотили мечту.
– А мы мечтали о таком доме? – Роб морщит загорелый лоб.
– Думаю, да. – Я задумчиво верчу в пальцах бокал. – Теперь, когда мы остались вдвоем…
– Не совсем! Фин приезжает на каникулы.
– Согласна, не совсем. И все же мне кажется, нам бы хватило жилья поменьше, но поближе к городу и твоей работе. Ты бы ездил на работу на велосипеде, я бы ходила в город, встречалась с Сашей. И Фину было бы проще до нас добираться.
– А я думаю, простор – это хорошо. Например, Фин может привести девушку. А Саша наверняка найдет парня, который вытащит ее из унылой каморки, потом родит кучу детишек, и у нас дом все время будет полон гостей. – Роб с улыбкой берет меня за руку. – Давай подождем годик-другой, посмотрим, как нам живется вдвоем.
– Не то чтобы я спешила стать бабушкой… – отвечаю я, немного уязвленная, что он так пренебрежительно отнесся к моей идее.
– А я не спешу спать с бабушкой. – Роб стискивает мою руку. – Идем поищем того бармена на пляже. Боюсь, больше никто здесь не умеет готовить коктейли. Чем-пи-он, – передразнивает он парня.
Мы идем по террасе, любуясь великолепным закатом.
– Давай сделаем «селфи». – Роб тянет меня к балюстраде и поднимает телефон выше. Я улыбаюсь, слыша слово из жаргона детей. Роб крепко обнимает меня за талию, но слишком долго возится с настройками, и моя улыбка становится напряженной.
Наконец он делает снимок и демонстрирует мне результат. Улыбка неожиданно выглядит вполне естественной, а мы оба – счастливыми.
– Отлично вышло! – Я возвращаю ему телефон.
– Джо, мы прекрасная пара, – говорит Роб, разглядывая кадр. – И так будет всегда.