Слезы лотоса. Часть I. Проклятие старого замка (Е. Л. Ермолова, 2018)

– Смотри, какой красивый цветок, – протянула руку к нежному лотосу, слегка покачивающемуся на воде, Азель.

– Цветок как цветок, не лучше других, – пожала плечами красивая светловолосая девушка.

– Нет, Селена, он прекрасен, и когда-нибудь я бы хотела им стать.

– Почему? – удивилась та.

– Потому что лотос плачет хрустальными слезами, – задумчиво улыбнулась Азель.

– Какая ты смешная, Азель. Зачем же ему плакать? – рассмеялась Селена, обдав цветок каскадом радужных брызг.

– От любви, – тихо прошептала девушка и опустила руку в воду.

Лодка плыла по небольшому озеру, со всех сторон окруженному старыми ивами. Мелкая рябь струилась по воде, отражая серебром едва заметные блики. Нежные лотосы росли недалеко от берега, обдуваемые летним теплым ветерком, и их хрупкие бледно-розовые лепестки несмело тянулись к солнцу, цветы раскрывали ему свои прекрасные бутоны.

Чуть поодаль на высоком холме виднелся графский замок. Он был такой старый, что мох и серый лишайник проросли через его фундамент насквозь. Его каменные стены, выточенные из прочного темно-бурого камня, которого много было в горах, обрамлял глубокий ров. Деревянные ворота, срубленные из вековых дубов северных лесов, надежно защищали вход. Массивный подвесной мост был всегда поднят, и тяжелые чугунные цепи, отлитые лучшими кузнецами графства, прочно удерживали его на весу. Округлые невысокие башни замка, чуть покосившиеся от времени, намертво срослись с землей, как бы пустив в нее свои мощные корни, будто какая-то неведомая сила притягивала их вниз. И только лишь одна часовенка, словно насмешка архитектора, – высокая, легкая, невесомая, с тонким гладким острием, точно выпущенная из тетивы стрела, всей своей сущностью стремилась ввысь, к солнцу и к звездам, бросая вызов всему громоздкому приземистому ансамблю.

Но Азель не видела ни глубокого рва, ни дубовых ворот, ни каменных неприступных стен, ни подвесного моста, ни округлых башен. Ее взор был устремлен только к одной этой часовенке. Там, в вышине, под самыми облаками жил ОН: графский сын, предмет ее ночных грез. Она отчетливо помнит, как впервые встретила его.

Это произошло два года назад во время сенокоса. Девушка принесла отцу в поле незамысловатый обед, состоящий из крынки парного молока да ломтя хлеба грубого помола, только что испеченного матерью в печи. Они сидели в тени деревьев, слушали пение иволги, притаившейся в густой листве, радовались короткому отдыху, что нечасто выпадал старику в течение дня, и беспечно болтали. Вдруг вдалеке послышался топот конских копыт.

– Что-то стража зачастила, – зевнул отец. – Видать, опять ловят кого-то.

– Я слышала, из графских конюшен стали пропадать лошади, – приподнялась с земли Азель.

– Не Михнена ли это работа? – усмехнулся старик. – А может, и заезжие цыгане. Говорят, за рекой видели их табор.

– Нет, отец, Михнен на такое рисковое дело не пойдет. Вот если курицу стащить из огорода старой Марты, кувшин с изгороди снять или яблок в садах натрясти, так это точно он, – засмеялась девочка и, набрав целую охапку синеглазых васильков, собралась уже домой.

– Смотри-ка, Азель, уж не сам ли граф собственной персоной к нам пожаловал, – вгляделся вдаль отец.

Девочка вышла на дорогу и увидела двух всадников. Один из них действительно был граф. Несмотря на свой преклонный возраст, он выглядел моложаво, а длинная густая седина придавала лицу ненавязчивый шарм. Властный взгляд его цепких, слегка обесцвеченных временем глаз, от которых не ускользала ни одна, даже самая незначительная мелочь, был устремлен в поле, а гордая, независимая осанка внушала глубокое почтение и вызывала непререкаемое подчинение.

Обширные владения графа распространялись до самого моря и были настолько велики, что понадобилось бы несколько дней, чтобы их объехать. Щедрая природа из года в год дарила богатые урожаи, в густых лесах водилось много дичи, многочисленные стада лоснящихся упитанных животных неспешно отъедались на зеленых пастбищах, и графское хозяйство в эти времена, как никогда, процветало. Горы зерна, ткани и кожи, мясо и молоко, хлеб и мед, овощи и фрукты, много предметов домашней утвари и одежды, кованое оружие и дорогая посуда вывозились на многочисленные ярмарки, где пользовались большим спросом. А слава местных ремесленников выходила далеко за пределы графства, и полюбоваться их искусной работой съезжались знатные и богатые соседи из самых отдаленных уголков.

Рядом с графом скакал юноша, года на три-четыре старше Азель. Стройный и грациозный, как раз под стать своему молодому строптивому жеребцу, привезенному месяц назад из конюшен одного английского лорда, этот юноша уже давно притягивал к себе взгляды молодых девушек всех сословий. А посмотреть было на что. В расписном камзоле, расшитом золотом по последней моде, дорогих кожаных дорожных перчатках, без шляпы, в длинных ботфортах со шпорами и с изящной уздечкой в левой руке юный граф был очень хорош. Легкий пушок уже уверенно обрамил его красивое аристократическое лицо. В нем – юношеские мечтания и наивный романтизм. Ветер развевал непокорные каштановые кудри, высокий лоб говорил о незаурядном уме и склонности к творчеству, а его большие карие глаза сияли задором и жаждой приключений.

Всадники поравнялись с селянами. Старый граф придержал своего коня и обратился к ним:

– Хороши ли нынче травы, старик?

– Как никогда густы, синьор. Воды было много, да и солнца тоже. Если дожди не зальют, сено получится доброе, – почтительно поклонился ему отец Азель.

– Не зальют, – граф посмотрел на небо. – Лето будет теплым.

– Дай-то бог! – опять поклонился старик.

– Давай теперь, Эгмонт, съездим на дальние поля. Проверим, заколосилась ли рожь, – пришпорил коня старый граф.

– Хорошо, – крикнул ему вслед юноша. – Красивые цветы, – на секунду задержался он возле Азель и, откинув с лица непослушные кудри, помчался следом за отцом.

Эгмонт, Эгмонт, что же ты наделал! Твоего мимолетного взгляда было достаточно, чтобы в сердце Азель закралась любовь. Нет, не закралась, а вспыхнула! Вспыхнула ярко, словно новая звезда на небосводе, сразу же затмив собой весь мир. Девочка залилась густой краской. Она стояла посреди дороги, прижав к себе васильки, не смея пошевелиться от впервые нахлынувших на нее чувств. Чувств странных, неизведанных и непонятных, но таких притягательных и желанных. Юный граф был прекрасен! Он воплощал в себе все самое лучшее, самое необыкновенное и восхитительное, что есть на свете. Он разбудил то, что до поры до времени дремало в ее нежной, трепетной груди.

Любовь давно уже тихо подкрадывалась к Азель, будоража ее и маня. Она видела ее в ярко-алых закатах и голубизне озер. В ночной тиши лесов и туманной загадочности вечеров. В большой желтой луне, томно улыбающейся ей среди далеких мерцающих светил, и в рождении по весне у них в яслях маленьких милых ягнят. В шелесте трав и летнем буйстве цветов, и, конечно же, в свадебной песне белых лебедей, каждый год прилетающих на деревенский пруд, в свое старое родовое гнездо. И вот только сейчас любовь разгорелась в ней ярким безудержным пламенем, сразу же завладев всем ее хрупким существом.

– Азе-ель, – пробивался к ней издалека чей-то очень знакомый голос. – Азе-ель. Азе-ель… Азель, ты не слышишь меня?! – подошел к ней отец.

– Что? – вздрогнула девочка.

– Что с тобой?

– Все хорошо, папа, – тихо прошептала она.

– Ты вся побледнела и дрожишь.

– Прохладно стало, – отстранилась от него девочка и, еще крепче прижав к себе васильки, слегка пошатываясь, направилась к дому.

– Прохладно?! – удивленно посмотрел ей вслед старик, так и оставшись стоять на дороге.

Он провожал ее взглядом долго, до тех пор, пока она наконец не скрылась за поворотом, и на его добром светлом лице застыла тихая, задумчивая улыбка.

С того рокового дня прошло уже два года. Азель незаметно превратилась в дивный, прекрасный цветок. Огромные, синие, как само небо, глаза. Нежная кожа отливала бархатом персика, черные блестящие локоны, перехваченные алой лентой, тяжелыми волнами спадали на хрупкие плечи, а чуть пухленькие коралловые губки улыбались всем так радостно и приветливо, что казалось, будто в самый пасмурный день светит солнце. Тонкая талия, словно молодая березка, сгибалась, как под ветром, а поступь ее маленьких стройных ножек была тиха и мягка; создавалось впечатление, будто она не идет, а плывет по воздуху. Под ее искусной рукой появлялись удивительные сады и воздушные замки, милые ангелочки и целые библейские сюжеты, замысловатые узоры и волшебные цветы, диковинные птицы и сказочные звери, и лучшей золотошвейки во всей округе не сыскать было. Говорят, расшить свою праздничную тиару ей заказал сам Папа Римский.

Все это время Азель думала о графском сыне. Не просто думала, а мучилась, страдала, истязала себя любовью. Его образ всегда стоял у нее перед глазами, и девичье сердце начинало учащенно биться при одном лишь воспоминании о нем. Она даже подружилась с лукавым помощником младшего повара графа, чтобы знать о своем любимом все: что он ест, где бывает, с кем встречается, как проводит время. Девушка жадно ловила каждое слово, не зная (или не желая знать) того, что хитрый малый чаще всего привирал, набивая себе цену. В праздничные дни на площади, на ярмарках она всегда была в первых рядах в надежде увидеть своего возлюбленного среди торжественных процессий. Ее теперь интересовало все, связанное со старым замком, – будь то заморский гость, приехавший с визитом к графу, натаскивание молодого сокола для охоты на зайцев или же закупка новой породы кур для графских курятников. А в свободные минуты Азель убегала в лес и тайно от всех вышивала золотом, серебром и жемчугами портреты милого Эгмонта. Их у нее набралось уже больше дюжины. Единственной, кто знал ее страшный секрет, была подруга Селена.

– Брось ты эту затею, – говорила Селена возле старой ивы на берегу озера. – Графский сын никогда не полюбит тебя.

– Почему? – несмело взглянула на нее Азель.

– Не забывай, кто ты, а кто он. Графы на своих крестьянках не женятся.

– Я и не мечтаю об этом, – тихо прошептала девушка, от волнения уколов себя иглой.

– Как же не мечтаешь, – усмехнулась Селена. – Аж побледнела вся. Поди-ка только об этом и думаешь. Какой по счету портретик ему вышиваешь?

– Я просто люблю Эгмонта, – покраснела Азель, – и хочу, чтобы он всегда был со мной. Но только он никогда не узнает о моей любви.

– Понятное дело, что не узнает. А если б даже и узнал, нужна-то ты ему больно. У него таких, как ты, – дворовых девок – целый замок. Поди-ка ни одной юбки не пропускает.

– Не смей так говорить! – вспыхнула Азель. – Эгмонт не такой.

– Не такой, не такой… – передразнила подругу Селена. – Да все господа такие. Ты лучше улыбнись Олдину. Неужели не видишь, сохнет по тебе парень. Хороший, работящий, здоровый. Руки на месте. Пасет графское стадо, а это не каждому доверят. Опять дудочку тебе вырезал.

– Не нужен мне ни Олдин, ни его игрушки, – отвернулась Азель.

– И зря. Вот у меня с Жаком все ясно. Он мясник. На хорошем счету у графа. Я коровница. В следующем году мы поженимся, и граф пообещал дать Жаку еще земли. Хозяйство свое разведем: курей там, козочек. Я уж их, пушистеньких, больно люблю. Пару-тройку коров. Деток нарожаем. Все как у людей будет. А ты, глупая, так со своей любовью и останешься одна. Вокруг Олдина пастушья дочка вон как увивается. Глазки ему строит, юбки новые шьет да яблочками наливными из своего сада подкармливает.

– Одна, значит одна, – встала Азель и, пряча глаза, на которые в любую секунду готовы были навернуться слезы, быстрым шагом пошла в деревню.

– Подумаешь, какая гордячка! – крикнула ей вслед Селена.

Возможно, когда-нибудь Азель и вняла бы доводам подруги и забыла юного графа. Тогда Олдину или еще кому-нибудь повезло бы. Но этого, к счастью для нас, не произошло, иначе бы вся эта история закончилась, так и не начавшись. Потому что однажды случилось вот что…

Как-то ранним июльским утром Азель отправилась за малиной для графских кладовых. Погода была чудесная. Лето не пожалело ярких красок. Оно расцветило лес алыми ягодами земляники, синими – черники, фиолетовыми – голубики; мир полыхал желтизной одуванчиков, зеленью хвои, голубизной озер, красными шапками маков и пестрым разнотравьем полян. Повсюду звенел птичий гомон. Легкий ветерок шелестел кронами деревьев, вкрадчиво рассказывая новую сказку леса. Неугомонный ручей весело пел свою песенку, пробираясь к озеру между корнями, – и везде, куда ни глянь, кипела хлопотная и беспокойная лесная жизнь.

Настроение у девушки было прекрасное, и она незаметно для себя углублялась все дальше и дальше в чащу. Азель уже набрала целый короб сладкой душистой малины и только было собралась возвращаться в деревню, как вдруг позади себя услышала хриплое рычание. Девушка вздрогнула и медленно оглянулась. Из кустов на нее смотрели три пары хищных глаз.

«Волки!» – мелькнуло у нее в голове.

Волков в округе не видели уже несколько лет, с той памятной зимы, когда они задрали двух охотников, и тогда старый граф, собрав всех мужиков, устроил на волков многодневную облаву. Говорили, что звери покинули здешние леса и ушли в горы на север. Тем более что там в огромном количестве расплодились олени. Женщины и дети уже давно без боязни ходили в лес одни. И вот теперь…

– Р-р-р-р! – опять послышалось из кустов малины, и Азель увидела грозный оскал острых, как сабли, зубов. А еще и новая пара глаз недобро сверкнула в листве. Вот еще и еще одна.

«Да тут целая стая!» – похолодела Азель.

Волков она не встречала никогда, но знала, что с ними шутки плохи. Отец часто рассказывал ей, как во времена его молодости без лука и стрел в лес никто не хаживал. Дикие голодные звери способны на все. Они не только целыми стаями нападали на деревенские стада, запросто расправляясь с пастухом и его собакой, но могли и легко загрызть самого крупного и сильного медведя.

Азель начала медленно отступать назад. Сердце ее бешено колотилось и готово было выскочить из груди. Мысли путались. «Бежать, только бежать!» – твердила она себе, но ноги почему-то не слушались. Едва поднимая их, ставшие сразу ватными, Азель сделала еще несколько шагов назад и уперлась в ствол дерева. Волки зарычали сильней. Вот из кустов вышел вожак. Это был старый матерый хищник, не ведающий ни страха, ни жалости, ни сострадания. Он оценивающе, не отрываясь, следил за своей жертвой, готовый в любую секунду дать знак стае. Девушка взглянула в его глаза и… увидела там свою смерть. Она бросила в волка кузовок с ягодами и побежала. А еще закричала. Закричала так громко, что птицы поднялись в воздух, создавая невыносимый гам. Волки взвыли и приготовились к прыжку. Азель уже не понимала ничего, все перемешалось перед ее глазами: земля, воздух, лес, деревья… Она бежала вперед, цепляясь подолом платья за кусты и коряги. Ветки хлестали ее по лицу, кололи в бока, жалили руки и ноги, но девушка не испытывала боли. Ни разу не обернувшись, она каким-то шестым чувством ощущала за собой дыхание злых и голодных волков, как будто видела пронзительные взгляды их страшных глаз, слышала лязг их зубов.

«Бежать, только бежать! – продиралась Азель сквозь колючий густой кустарник и заросли крапивы, выраставшие сплошной преградой у нее на пути. – Впереди просвет. Может, там озеро? Бежать к нему».

Но тут, оступившись, она зацепилась ногой за торчащий из земли корень и, потеряв равновесие, упала на сухую жесткую листву.

«Все!» – пронеслось в голове.

Азель зажмурилась, готовая принять смерть, но вдруг прямо над ее головой послышался дикий визг, а потом еще и еще. Она приподнялась и медленно оглянулась. Рядом с ней в луже крови лежал вожак. Тот самый, что смотрел на нее из кустов. Из сердца хищника торчала стрела. Рядом с ним корчились в предсмертных муках еще два волка. Одному из них стрела попала в глаз, другому – в грудь. Азель начала медленно отползать в сторону, все еще не понимая, что же произошло. Голова кружилась, перед глазами мелькали черные круги, крик птиц мешался с предсмертными стонами волков, все вокруг поплыло, и, сделав еще одно движение, она вдруг закрыла глаза и упала на землю, больше не двигаясь…

Ледяная вода тонкой струйкой лилась на лицо. «Холодно!» – поморщилась Азель. Девушка медленно открыла глаза и сквозь мокрую пелену увидела над собой взволнованного юношу. На его плече сидел сокол и, не мигая, буравил ее глазами. Юноша, положив ее голову на колени, осторожно лил воду ей на лицо.

– Где волки? – испуганно взглянула она на него.

– Не волнуйся, волков больше нет. Я прогнал их. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, вы спасли меня, синьор, – узнала графского сына Азель и жадно глотнула ключевой воды.

– Называй меня просто Эгмонт, – улыбнулся он, прислонив ее рот к своей серебряной фляге.

– Спасибо!

– Что ты делала одна в этой глуши?

– Собирала малину, – опустила глаза девушка.

– Нельзя быть такой беспечной. Ты зашла слишком далеко в лес. А вдруг бы я не оказался рядом?

– Тогда меня бы съели волки, – прошептала она.

– Точно бы, что съели. Их тут семеро было. Целая стая. Я думаю, с гор спустились. Видать, еды там стало мало. Голодные. Мои стрелы едва остановили их. Пообещай, что больше никогда не пойдешь в лес одна.

– Обещаю, – несмело улыбнулась Азель.

– А ты красивая, – вгляделся в синие бездонные глаза юный граф. – Как тебя зовут?

– Азель.

– Хорошее имя. Музыкальное. Азе-е-ель, – нараспев крикнул он.

– Азе-е-ель, Азе-е-ель, Азе-е-ель, – где-то в лесу повторили вслед за ним сойки-пересмешницы.

– Скажи спасибо сойкам. Это они донесли твой крик до меня, – засмеялся Эгмонт. – Ты из нашего графства?

– Да, синьор.

– Мы же договорились, Эгмонт.

– Да, Эгмонт, – чуть слышно повторила за ним Азель.

– Вот так-то лучше. Ладно, забирайся в седло, – одним прыжком он оказался на коне и протянул руку девушке.

– А как же малина? – растеряно огляделась она по сторонам в поисках своего кузовка.

– Да забудь ты про малину, – и он, с легкостью подхватив ее, усадил перед собой.

Они неспешно ехали в замок. Всю дорогу Эгмонт весело болтал, расспрашивая ее обо всем, и сам рассказывал Азель разные забавные истории. А девушка сразу же, разомлев от нахлынувшего на нее счастья, слушала и слушала его голос, медленно растворяясь в нем вся, без остатка. Ее спас графский сын! Ее Эгмонт. И вот сейчас они одни. Одни на целом свете! Они вместе. Она едет рядом с ним, ощущая прикосновение его красивого молодого тела, вдыхает его запах, несмело дотрагивается до сильных мускулистых рук. Да за эти мгновения Азель готова была еще и еще раз пережить то, что произошло с ней сегодня в лесу. Волки, волки, вы сделали меня счастливой! И пусть она больше никогда не встретится с ним, но эти дивные мгновения будет помнить всю свою жизнь. «Милый, милый Эгмонт, – чуть слышно шептали ее губы, и она, взволнованная, еще сильней прижималась к нему. – Хочу, чтоб так было всегда».

– Вот мы и приехали, – остановил коня юный граф. – Значит, ты золотошвейка?

– Да, – очнулась от своих грез Азель.

– А мне как раз нужно расшить новый камзол. Где ты живешь? – весело спросил он.

– Вон за тем прудом, – показала девушка в конец деревни.

– Я скоро навещу тебя, Азе-е-ель, – опять нараспев произнес ее имя графский сын.

– Я буду ждать вас, синьор, – спрыгнула она на землю.

– Эгмонт, Эгмонт, – прокричал он и, пришпорив коня, поскакал к замку.

А Азель так и осталась стоять посреди деревни, глядя ему вслед, раскрасневшаяся, взволнованная, с тихой улыбкой счастья на лице.

– Побереги-ись, – пробасил грубый мужской голос.

И тяжелая добротная телега, доверху груженная сеном, поскрипывая и покряхтывая, медленно проехала по дороге.

– Ну как? Как это у тебя получается? – старательно выводил на пяльцах золотые нити Эгмонт, а те почему-то все время путались или обрывались.

– Ты не спеши, и все выйдет, – забрала у него шитье Азель и распустила небольшой узелок. – Вот так, – сделала она еще два крестика, закончив рисунок.

– Красота! – как пушинку, подхватил ее на руки юный граф и начал кружиться с ней по поляне. – Ты моя золотошвейка! Самая лучшая золотошвейка на свете! Я люблю тебя! Люблю-ю! Люблю-ю! – на весь лес кричал он, а она, счастливая, прижавшись к нему, словно маленький зверек, весело хохотала…

Их роман длился уже два месяца. Два волшебных, чудесных месяца! Юный граф примчался к Азель на другой же день после их встречи в лесу, и больше он с ней уже не расставался. Все это время они расшивали ему камзол. Эгмонт совсем забросил свои обычные занятия и увлечения. Он перестал ездить на охоту, совершенно не интересовался хозяйством, позабыл танцы и флейту, бои на мечах, стрельбу из лука, друзей и псарню. Хотя нет, флейта тоже всегда была с ним, и он мог часами вдохновенно играть на ней для своей Азель. Все мысли графского сына были поглощены одной ею. Милая, милая Азель! Девушка с персиковой кожей и иссиня-черными, как вороново крыло, волосами. Только она составляла теперь смысл его жизни.

Вот и сейчас они уединились на берегу озера и любовались закатом. Тихая ночь незаметно опускала на лес звездное покрывало. Где-то в чаще ухал филин, и в ярко-красных лучах заходящего солнца нежные лотосы, застывшие воском на тихой зеркальной глади, полыхали алым огнем, отражаясь пунцовым заревом.

– Какие удивительные цветы, – невольно залюбовалась Азель.

Эгмонт разделся и вошел в воду. Прохладный туман окутал его густой дымкой, и юный граф, растворяясь в вязком розовом молоке, неслышно поплыл к самому красивому цветку. Он осторожно сорвал лотос и, не нарушая хрупкой гармонии вечернего таинства, бережно преподнес его Азель.

– Это будет цветок нашей любви, – положил он его к ногам восхищенной девушки.

– Да, только нашей, – нежно взглянула она в его глаза.

– И он никогда не завянет.

– Так же, как и наша любовь.

Они сидели, обнявшись, под плакучей ивой, и птица счастья, пролетая в это мгновение над лесом, осыпала их едва заметным мерцающим дождем.

– Скоро у меня день рождения, и я представлю тебя отцу, – гладил Эгмонт послушные кудри Азель.

– А если он не примет меня? Я же служанка, – испуганно посмотрела Азель на него.

– Я расскажу ему, как люблю тебя. Отец добрый и все поймет.

– Мне все равно страшно, – прижалась к нему девушка. – Вдруг нас разлучат.

– Да что ты такое говоришь! – с жаром воскликнул Эгмонт, обхватив ее гибкую талию. – Мы любим друг друга, и это главное! И всегда будем вместе.

– Правда? – доверчиво посмотрела Азель в его добрые карие глаза.

– Конечно, – и он, осторожно приблизив ее лицо, нежно поцеловал в губы.

Поцелуй любви! Впервые это произошло несколько дней назад. Эгмонт решил прокатиться с Азель до дальних гор к Высокому водопаду. Он выбрал для нее в своих конюшнях белогривую красавицу Бени, недавно выменянную на меха куницы у одного персидского шейха. Та просто очаровала девушку своей величественной грацией и статью. Таких плавных линий и необычного окраса Азель не видела еще никогда в жизни. В их деревне держали много коней разных мастей, но в основном это были грузные приземистые тяжеловесы, привыкшие к нелегкой монотонной работе. Бени же была словно соткана из облачного полотна: легкая, воздушная белоснежная и такая быстрая, что казалось, будто она не скачет, а летит по воздуху наперегонки со своими подружками-облаками. Новая хозяйка тоже понравилась лошади. Бени с благодарностью приняла из рук Азель несколько кусочков сахара, позволила ей расчесать свою мягкую гриву и, разрешив оседлать себя, стала безропотно выполнять все ее команды.

– Вы словно родились друг для друга, – смеялся Эгмонт, когда раскрасневшаяся от восторга Азель, пришпорив лошадь, неслась галопом по опушке леса.

– Я быстрее всех! – ликовала она, и цветочная пыль разлеталась по полю из-под копыт.

– Я догоню тебя! – кричал ей вслед юный граф, придерживая за уздцы своего строптивого коня.

– Я! Я быстрее всех! Даже ветер не сможет угнаться за мной! – все подгоняла и подгоняла Бени Азель.

Они мчались вперед, навстречу своей судьбе, подстегиваемые безудержной, неукротимой юностью и великой жаждой приключений, вдыхая полной грудью каждое мгновение, каждую каплю, каждую малую толику так неожиданно свалившегося на них счастья. Счастья безмерного, беспредельного и безграничного, полностью завладевшего ими. И счастливей этих двоих не было никого на всем белом свете!

Вот уже остался позади лес, закончились поля, проскользнула голубой лентой беспокойная труженица река, и на их пути, словно исполинские великаны, встали горы. Огромные и всевластные! Горы нависли над ними своими белыми шапками, спрятанными от посторонних глаз в недосягаемой заоблачной дали в царстве орлов и вечного холода. Какое величие и безраздельная власть скрывались в их седых морщинах! Там, высоко, среди голых скал и сверкающих ледников слышался гул зарождающейся воды, грозной и могучей, дающей в безбрежной синеве неба начало всему сущему. Только потом, набравшись сил и впитав в себя великий дух природы, Высокий водопад шумно и властно обрушивал на горы свои бушующие, неудержимые потоки, стремительно продираясь сквозь груды вековых камней вниз, к земле. И уже среди густых лесов и шелковистых трав, укротив свою первозданную мощь и силу, он расползался тысячами змей – веселых и звонких ручейков и рек – по равнинам и долинам, питая целебной, живительной влагой все вокруг.

– Какой он величественный! – замерла в немом восхищении Азель, потрясенная открывшимся видом.

– Да, это Высокий водопад, – обнял ее за плечи Эгмонт. – Я часто прихожу сюда.

Они поднялись высоко в горы и стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу, смиренные и притихшие перед властью могучей стихии, обдуваемые со всех сторон ветром. Внизу неспешно проплывали облака. Высокий водопад прорывался сквозь белые воздушные хлопья, переливаясь на солнце. Капли воды падали и разлетались тысячами маленьких сверкающих огней. И вдруг над ними засияла радуга. Яркая, огромная и сказочно прекрасная! Она повисла над землей, купаясь в солнечных лучах, словно разноцветная ледяная горка.

– Смотри, Эгмонт, радуга! – воскликнула Азель. – Я хочу на ней прокатиться!

– Какая ты забавная, Азель. Кто же катается по радуге? – еще сильнее прижал к себе девушку графский сын.

– Я! Я! Я катаюсь! – стала она вырываться из его сильных рук.

– Я никуда тебя не отпущу, – вдруг приблизил он ее раскрасневшееся от возбуждения лицо.

– Отпустишь! Отпустишь, – хохотала она, захлебываясь от восторга в его объятиях.

– Не отпущу, – вдруг, сразу посерьезнев, сказал он, а потом взял и поцеловал ее в губы.

– Что ты наделал? – сразу же сникла она, дотрагиваясь рукой до губ.

– Я теперь никогда и никуда тебя не отпущу! Ты моя навеки, навсегда, и даже смерть не разлучит нас. Клянусь в этом перед Высоким водопадом, – взглянул он в ее огромные изумленные глаза.

– Я тоже клянусь. Клянусь перед Высоким водопадом, – следом за ним шепотом повторила Азель. – Ты мой навеки, навсегда. И даже смерть не разлучит нас.

Высокий водопад вздрогнул, гулом отозвавшись в небесах, став единственным свидетелем этого таинства. С еще большей силой бросил он на горы свои неистовые потоки, навсегда запечатлев в бушующих водах их Великую клятву верности и вечной любви.

– Сегодня, Эгмонт, день твоего совершеннолетия, и я должен с тобой серьезно поговорить, – обратился к сыну за завтраком старый граф.

– Я тоже, – отодвинул в сторону чашку с кофе Эгмонт.

– Вечером состоится бал в твою честь, и прибудет много гостей.

– Я знаю, отец, – улыбнулся ему сын.

– И одна гостья на твоем балу будет особая.

– Кто же это?

– Дочь герцога Освенского.

– Лаура?! Что же в ней такого особенного? Она всегда посещает наши приемы.

– На этот раз она прибудет к нам не только в качестве гостьи, но… – сделал долгую паузу старый граф, – и твоей невесты.

– Какой еще невесты? – оторопел Эгмонт. – Мы с Лаурой дружим с детства.

– Вот именно, Эгмонт. Вы помолвлены давно. Я просто никогда не говорил с тобой об этом. Это было решение твоей покойной матери. Она всегда хотела видеть старшую дочь герцога Освенского твоей женой, и ты обязан выполнить ее наказ. Лаура прекрасная девушка, ее семейство в родстве с королем, и иметь такую невесту большая честь для нас.

– Но, отец, я не люблю дочь герцога Освенского. И потом, у меня уже есть невеста.

– Мне неоднократно докладывали о твоей привязанности к одной из наших крестьянок, но я только посмеялся над этим. Ты же прекрасно понимаешь, Эгмонт, что все это несерьезно. В твоей жизни будет еще много таких девушек. Так что готовься к встрече со своей будущей женой. Говорят, она любит белые розы. Я уже отдал приказ садовникам нарезать к вечеру букет, – встал из-за стола старый граф. – Я думаю, со свадьбой не следует затягивать. Мы проведем ее в канун Рождества, и сегодня на балу всем объявим об этом.

– Этого никогда не будет! – вскочил Эгмонт. – Я люблю Азель и женюсь только на ней.

Но старый граф уже не слушал сына. Медленной шаркающей походкой он тихо вышел из зала и неспешно направился в сад, отдавая последние распоряжения слугам.

А что же Эгмонт? Эгмонт, сразу же позабыв про все дела, закрылся от всех в своей комнате. Неожиданная весть ошеломила, поразила, потрясла – мало сказать! – нет, она просто уничтожила его. Страшно волнуясь, словно загнанный в ловушку зверь, юный граф все утро бегал из угла в угол, беспорядочно переставляя с места на место разные предметы.

«Он помолвлен с Лаурой: рыжей, конопатой девчонкой, с которой они в детстве любили ловить кузнечиков в поле. Как мама могла все решить за него?! Да будь она сейчас жива, то, безусловно, не допустила бы этого. Юная дочь герцога Освенского, конечно, славная, хорошая девушка, и Эгмонту всегда было с ней легко и просто, но жениться?! Нет, это невозможно. Милая, милая Азель! Только она может стать подругой всей его жизни, и больше никто на всем белом свете. Конечно, он вечером объяснится с Лаурой, расскажет ей все. Дочь герцога откажется от него и простит. Да за что прощать-то?! Они никогда не испытывали друг к другу никаких чувств. Напротив, она всегда делилась с ним своими сердечными секретами. Он знал о ее тайных пристрастиях все: и о бурных свиданиях с рыцарем, посетившим их замок в прошлом году, и о сумасшедших подарках влюбленного шейха, и об интрижке с заморским принцем и даже о ее любви к молодому конюху, тщательно скрываемой от всех. Да, они с Лаурой всегда были хорошими друзьями, но не более того, – рассуждал юный граф. – А отец? Отец тоже, в конце концов, поймет его, но, видимо, позже. А если нет? Вдруг он насильно выдаст Азель замуж за какого-нибудь крепостного кожевника или жестянщика, или вообще продаст ее в другое графство! Да за такую золотошвейку, как она, дадут любые деньги, – ужаснулся Эгмонт. – Нет, этому не бывать НИКОГДА! Что же делать? – метался он по комнате. – Тогда… тогда они убегут. Убегут куда угодно… Хоть на край света. Сядут тайком на корабль и уплывут за море. А наследство?! – роились мысли в возбужденном мозгу юного графа. – Какое может быть наследство! Да ради Азель он готов отказаться от самой жизни, а не только от денег. Лишь бы всегда быть рядом с ней. Отец может лишить его и титула. Пусть! Он готов пойти на все. Да, тогда он будет работать, много и тяжело, ради нее одной – девушки с персиковой кожей и иссиня-черными, как вороново крыло, волосами. Но… это на крайний случай. А сейчас нужно разыскать Лауру и объясниться с ней. Ведь она тоже не любит его, и вместе они смогут помешать свадьбе. Да, я должен встретиться с дочерью герцога Освенского раньше отца и обо всем с ней договориться. Я перехвачу ее по дороге», – принял решение Эгмонт и, оседлав своего коня, спешно выехал из замка.

Юный граф скакал во весь опор. Придорожная пыль разлеталась серыми брызгами из-под копыт разгоряченного гонкой коня. Высокие ели провожали его молчаливыми взглядами, чуть шелестя зелеными кронами. Когда он мчался мимо бескрайних полей подсолнечника, огромные желтые шапки подсолнухов поворачивались вслед за ним и сочувственно кивали. Черные дрозды шумной, говорливой тучей неотступно следовали рядом, то поднимаясь ввысь, к самым облакам, то стелясь плотным пологом совсем низко над землей.

Первые гости начали уже встречаться ему на пути. Пышные, нарядные экипажи важно следовали в замок, привлекая всеобщее внимание. «Я! Я богаче всех! Наш род самый древний!» – вызывающе кричали они, выпятив вперед свои покрытые золотом и серебром бока. Но Эгмонт не замечал их. Стрелой, выпущенной из лука, проносился он мимо заносчивых родовых регалий и стальных рыцарей, тонких ароматов духов и лакейских фраков, поджарых лошадей и соболиных мехов, оставляя за собой лишь завесу придорожной пыли. Юный граф искал только одну карету. Ту самую, что могла положить конец всему этому странному и непонятному недоразумению.

И вот за поворотом Эгмонт заметил многочисленный эскорт герцога Освенского. Длинной вереницей гордо и величаво продвигался он к графскому замку. Впереди ехала охрана герцога. Грозные воины, в ножнах которых поблескивали остро заточенные сабли, а за спинами виднелись внушительных размеров колчаны и луки, зорко и неотступно, не хуже востроглазых орлов, оглядывали окрестности. От их внимательных взглядов не ускользала ни единая мелочь: ни довольное покряхтывание медведя в малиннике за рекой, ни жужжание притаившейся в траве пчелы, ни игра шаловливых лисят в кустах смородины под откосом. Времена тогда были смутные, неспокойные. По лесам и дорогам в поисках легкой наживы шастали полчища бродяг и разбойничьи шайки, без разбору нападавшие как на конных, так и на пеших путников. Их не останавливали ни звания, ни титулы, ни ранги, а только лишь крепкий кулак да стальной меч. И ни один уважающий себя дворянин не пускался в долгое и опасное путешествие без охраны вооруженных до зубов всадников. За стражами порядка следовала герцогская карета. Она разительно отличалась от экипажей других гостей своей простотой и непритязательностью. Только фамильный герб указывал на высокое положение ее владельца. Герцог не любил привлекать к себе лишнего внимания. Он никогда не кичился своими деньгами и положением в обществе и всегда выглядел строго, но в тоже время изысканно и элегантно. Другое дело – кареты его супруги и дочерей. Вот уж где в полной мере можно было судить о модах и увлечениях светских дам того времени! Тяжелый золотой каркас и мягкие шелковые подушечки, персидские ковры и сундуки из слоновой кости, украшенная драгоценными камнями сбруя лошадей и расшитые золотом ливреи лакеев, да еще шлейф дивных запахов ароматических масел, долго стелившийся по запыленной проселочной дороге и смешивавшийся с медовым ароматом луговых трав и едким запахом полыни. Празднества в те времена обычно затягивались на несколько дней, и поэтому герцог вез с собой многочисленную прислугу. Торжественный эскорт завершал конный отряд, бдительно охранявший всю процессию.

Сбавив шаг, юный граф стал медленно приближаться к герцогу Освенскому.

– Ваша светлость, – учтиво обратился он.

– Сэр Эгмонт? – удивился тот. – Вот уж не ожидал вас здесь встретить.

– Я решил совершить небольшую прогулку и самолично проводить вас в замок, – беззаботно улыбнулся Эгмонт.

– Что ж, похвально, – усмехнулся герцог. – В таком случае присоединяйтесь к нам.

Графский сын поклонился и приблизился к карете Лауры.

– Добрый день, леди Лаура. Как вам дорога? – приветствовал он старшую дочь герцога.

– Жарко, солнце сильно печет, сэр Эгмонт, – мило улыбнулась девушка.

– Осталось потерпеть немного. В нашем замке вас ждет прохладный сад с орхидеями, фруктовый лед и холодный лимонад.

– Ваш лимонад всегда восхитителен, сэр Эгмонт. Особенно мятный. Я мечтаю о нем всю дорогу, – засмеялась Лаура.

– Леди Лаура, – стал серьезным Эгмонт. – Мне нужно с вами поговорить.

– Ох, не пугайте меня, сэр Эгмонт, – притворно прикрылась веером девушка. – К чему этот официальный тон. У вас сегодня день рождения, а это значит, что вы должны быть веселы и беззаботны.

– Мне не до шуток, леди Лаура. За завтраком отец объявил мне, что мы с вами помолвлены.

– Я знаю это, сэр Эгмонт, – ничуть не смутилась она, – но смотрю, что вы сильно встревожены этим известием.

– Я не просто встревожен. Я убит.

– Вот как? – кокетливо улыбнулась дочь герцога. – Может быть, я не нравлюсь вам?

– Вы прекрасно знаете, леди Лаура, что нравитесь, но только как друг. Вы не можете стать моей женой.

– Почему же? По-моему, мы прекрасная пара.

– Давайте сразу на чистоту, леди Лаура. Я люблю другую, – честно признался Эгмонт.

– Так что ж? – усмехнулась девушка. – Я тоже не без греха.

– Но я не могу жениться на вас.

– Ах, бросьте, сэр Эгмонт. Любовные интрижки браку не помеха. Их еще будет и у вас, и меня немало. Главное, что мы подходим друг другу. Наши роды влиятельны и дружны, и, породнившись, мы составим большую силу. Тем более что мой кузен, наследный принц Эскринский слаб здоровьем и не сегодня завтра отойдет в мир иной, и тогда наследовать корону будет мой муж, то есть вы. Вы же не прочь стать королем в недалеком будущем?

– Я никогда не думал об этом, леди Лаура. Но даже ради такой власти я не откажусь от своей любви, – с жаром ответил юноша.

– Вы сейчас слишком взволнованы, сэр Эгмонт. Остыньте. В общем, я не вижу никаких препятствий для нашего брака. По-моему, все складывается как нельзя лучше.

– То есть вы не станете противиться нашей свадьбе?

– Конечно, нет. Я уже давно мечтаю выпорхнуть из родительского гнезда, – воскликнула юная кокетка.

– И это ваше окончательное решение?

– Да, – твердо ответила девушка.

– Что ж, тогда мне остается только откланяться, леди Лаура, – поклонился Эгмонт и, пришпорив коня, поскакал в замок.

– До вечера, сэр Эгмонт, – крикнула ему вслед Лаура.

– Все, Азель, закончилась твоя любовь с графским сыном, – влетела в дом подруги раскрасневшаяся Селена.

– О чем ты говоришь, Селена? – отложила в сторону вышивку Азель.

– А о том, что женится твой Эгмонт, – гордо заявила она с порога.

– Как женится? – растерялась Азель.

– Так. Сегодня на балу объявили о его свадьбе со старшей дочерью герцога Освенского. Мне графский пекарь, друг моего Жака, только что об этом рассказал. Оказывается, они были помолвлены с детства.

– Как помолвлены? Эгмонт никогда не рассказывал мне об этом.

– А зачем ему тебе рассказывать? Он поиграл с тобой, как кошка с мышкой, и съел, а женится на другой, себе под стать. Знатной и богатой. Более того, он, возможно, скоро станет нашим королем.

– Каким еще королем? – удивилась Азель.

– Таким, самым настоящим.

– Я ничего не понимаю, Селена.

– А тут и понимать нечего. Кончилась твоя любовь, Азель. Будущему королю не пристало заводить шашни с прислугой. Говорила тебе, глупая, улыбнись Олдину, а ты только все твердила: «Эгмонт, да Эгмонт». Где теперь твой Эгмонт? А Олдина уже эта вертихвостка – пастушья дочка – увела. Через месяц у них свадьба. Она уж всем хвастается, что целый сундук приданого всякого нашила да навязала…

Но Азель не слушала Селену. Тихая, подошла она к окну и невидящим взором стала смотреть на дорогу. «Эгмонт женится на герцогской дочери! Ее Эгмонт. Этого не может быть. Впрочем, почему ж не может? Если объявили о свадьбе, то, значит, может. Кто она – и кто дочь герцога?! Что теперь делать? Бежать. Бежать подальше и от него, и от всего этого позора. Бежать так далеко, чтобы никто не нашел. Не слышать о нем и не видеть его больше никогда».

– Уходи, Селена, – не оборачиваясь, едва слышно сказала Азель.

– Я-то уйду, а вот Олдина тебе уже не вернуть.

– Уходи!

– Да пожалуйста. Подруга еще, называется. Я к ней со всей душой, а она гонит меня, словно прокаженную. Будто это я крутила любовь с графским сыном. Сразу тебе говорила, что добром все это не кончится. Не может быть любви между господами и слугами.

– Убирайся вон! – закричала Азель и бросила в подругу вышивку.

– Вот так, да?! – увернулась Селена и демонстративно хлопнула дверью. Тут же позабыв обо всем, она побежала веселиться на площадь, где уже с раннего утра шло гулянье в честь дня рождения графского сына.

Азель осталась одна. Некоторое время она еще стояла у окна, глядя в одну точку, потом окинула взглядом комнату, достала из сундука вышитые портреты Эгмонта и, не рассматривая их, один за другим бросила в топящуюся печь.

«Все! Больше меня здесь ничто не держит. Прощай, отец», – прошептала она и, проскользнув за дверь, выбралась окольными путями, чтоб никто не увидел, на проселочную дорогу.

Азель бежала долго. Ноги сами несли ее вперед. Одинокие путники, встречавшиеся на пути, с недоумением смотрели ей вслед, но остановить или окликнуть девушку никто не решался. Слезы застилали ей глаза. В горле стоял горький комок страдания и боли. Обида, злость, оскорбленные чувства и попранная любовь рвались наружу страшным немым криком и закрывали собой весь мир.

«Как он мог так поступить со мной?! Забыть, растоптать, унизить нашу любовь. Предатель! Гнусный, продажный предатель! Продаться за деньги и власть! Ведь он не любит герцогскую дочь. Бежать, только бежать. Подальше от него и от всех», – твердила она себе и, словно околдованная, не разбирая дороги, уходила от дома все дальше.

– Остановись, – шелестела ей вслед трава.

– Вернись назад, – слышалось в пении иволги над пригорком.

– Домой, домой, домой, – шептали плакучие ивы над озером.

– Прости, прости, прости, – звенел в ушах ветер.

– Послушай свое сердце, – скрипели старые ели.

– Не верь, не верь, не верь, – кричал ей орешник.

Но Азель не слышала ничего. Она бежала, уносимая обидой и отчаянием, все дальше и дальше от своей любви, охваченная лишь ненавистью и невыносимым страданием.

Вот перед ней непреодолимой преградой встали горы. Гигантский дракон – верный страж вечности и порядка, грозно ощетинившись своим холодным, ледяным гребнем, замер каменным изваянием, перегородив дорогу острым частоколом скалистых вершин.

– Остановись, – загудел он, выпустив из пасти адское пламя.

Но Азель не испугалась первобытного чудища. С ловкостью снежного барса стала она карабкаться вверх, цепляясь за камни и колючий кустарник.

– Ты не пройдешь, – царапали ей ноги ядовитые шипы.

Но девушка не замечала боли. Гнев, ярость и неутолимое горе гнали ее вперед, подальше от безвозвратного прошлого.

«Лишь бы только спрятаться от него. Куда угодно, туда, где никто и никогда не найдет», – шептала она, поднимаясь все выше и выше.

Тут на ее пути прямо из скалы вырос дуб. Громадный, до самого неба, могучий и необъятный, опутавший своими корнями, словно сетями, всю землю. Такой же седой, как сами горы. Он потянул к ней свои корявые, скрюченные веками руки, заслоняя тропу. Азель стала неистово прорываться вперед, ломая старые сухие ветки древнего исполина. Тогда дуб зашатался, заскрипел, и массивный тяжелый сук перекрыл дорогу.

– Вернись домой, – взвыло дерево и хлестнуло девушку по лицу.

Она не почувствовала удара. Только отшатнулась в сторону и, обогнув препятствие, опять упрямо полезла вверх.

Тогда навстречу ей вышел медведь – хозяин здешних мест. Огромный, черный и лохматый. Он встал на задние лапы, оскалив страшную пасть, и грозно зарычал:

– Сто-о-ой.

Азель даже не заметила зверя. Как во сне, продолжала она карабкаться на гору, подстегиваемая невыносимыми муками отчаяния и боли.

– Бежать, бежать от него куда глаза глядят, – все твердила и твердила она себе.

И вот Азель уже на вершине. Под ней – бездна. Такая чужая и далекая. Бездна, где она одна, и никогда она уже не будет счастлива. Больше она не вернется туда. Туда, где одно лишь предательство. Забыть, стереть из памяти все, что было там, НАВСЕГДА. Все воспоминания о нем и о той любви. Только как это сделать? Боль, страшная, невыносимая боль разрывает душу, сжигая все изнутри. Как одной справиться с этим?! Как закрыться от него и от прошлого?

Но что это? Знакомый гул послышался за спиной. Азель медленно обернулась и увидела водопад. Тот самый, что обвенчал ее с Эгмонтом, став свидетелем их Великой клятвы верности и любви. Как и тогда, грозно и величаво выплескивал он на горы каскады воды, единолично властвуя над миром. Какая сила! Какая мощь скрывалась в его бездонных недрах!

– Он предал меня! – в отчаянии закричала Азель. – Убил, растоптал, уничтожил нашу любовь. Променял ее на деньги и власть. Я отрекаюсь от клятвы и от него НАВСЕГДА! Забери меня к себе, Высокий водопад, теперь я твоя невеста!

Высокий водопад вздрогнул. Прямо из его сердца вылетела хрустальная стрела и ярким заревом растаяла в облаках, отражаясь на солнце миллиардами чистых, непорочных капель. Громовой раскат разнесся над горами. Водопад зашумел, забурлил, заклокотал, переговариваясь взволнованными водами. И вдруг он на мгновение застыл, остановив бесконечный, безудержный бег. Вместе с ним замерло и время. Тогда Высокий водопад нежно и трепетно раздвинул водную завесу, обнажив для девушки свою душу. Как зачарованная, Азель переступила магический порог между реальностями, войдя в ласковые притихшие воды. И тут же за ее спиной неистовый поток вновь возобновил свой вечный, нескончаемый полет, с еще большей силой обрушившись на горы, ставшими немыми свидетелями великого таинства.

А Азель? Азель исчезла, навсегда потерянная для этого мира, растворившись в волшебстве могучего повелителя грозной стихии.

Эгмонт едва дождался рассвета. Вчера на балу объявили о его свадьбе с дочерью герцога Освенского. Азель наверняка уже знает об этом. Надо ее поскорей успокоить. До свадьбы еще четыре месяца, и вместе они обязательно что-нибудь придумают. Юный граф нарвал в саду букет роскошных хризантем и поскакал в деревню.

– Азель, – постучался он в дверь, – я приехал за тобой.

Но ему никто не открыл.

Тогда Эгмонт вошел в дом. Девушки не было. За столом сидел отец, понурив голову.

– Азель исчезла. Убежала. Вчера ее видели на проселочной дороге. Я всю ночь искал, но не нашел, – тихо, не оборачиваясь, произнес он.

– Это я во всем виноват. Нужно было сразу приехать к ней! – воскликнул Эгмонт. – Но я найду ее и верну.

Он собрал всех мужиков деревни и начал поиски. Азель искали везде. Ходили с факелами по лесу, прочесывая метр за метром. Проверяли кусты и овраги, непроходимые болота и колючие заросли. Прошлись по полям и виноградникам, садам и огородам. Осмотрели каждый подвал и все сараи. Лазали по горам, заглядывая в пещеры и опускаясь в глубокие пропасти. Обследовали самые недоступные и удаленные уголки графских владений. Целую неделю – и день, и ночь – не прекращались поиски. Все графство было поднято на ноги. Проверили даже дно озер и рек, но никаких следов девушки не отыскали – она как сквозь землю провалилась.

– Азель либо похищена, либо погибла, – говорили мужики.

– Неправда, она жива. Я чувствую это, – не верил Эгмонт. – Я отыщу ее сам.

Он распустил людей по домам и помчался в замок. Сборы были недолгими. На скорую руку приготовил графский сын небольшой узелок с провизией. Взял флягу с водой, пару чистых рубашек, теплую циновку, кусок мыла, длинную прочную веревку, кремень, чтобы разжечь огонь, кошелек с золотом и, конечно же, охотничий нож, топор и лук со стрелами – все то, что могло пригодиться ему в дальней и опасной дороге. С особой нежностью положил юный граф за пазуху цветок лотоса, тот самый, что сорвал он в лесном озере на закате для Азель.

– Ты всегда будешь рядом, – погладил он нежные розовые лепестки цветка и поспешно выехал за дубовые ворота замка.

– Гав, гав, гав, – услышал Эгмонт знакомый лай за спиной.

Он обернулся. На подвесном мосту стоял его любимый пес.

– Ты вышел проводить меня, Барс, – спешился юный граф и приласкал собаку. – Не грусти, я уезжаю ненадолго. Вот найду Азель и вернусь. Не скучай тут без меня.

Пес потерся лохматой мордой о его сильные руки, преданно взглянул на хозяина, и в его глазах была невыносимая тоска.

– Прощай, Барс, – вскочил в седло юный граф. – Остаешься дома за главного. – И, бросив последний взгляд на родовое гнездо, он помчался на поиски любимой.

Две недели скакал Эгмонт, переезжая из одного графства в другое. Кого только ни встретил он на дорогах! Пестрая, разношерстная публика бродила по земле, мечтая поймать за хвост птицу удачи. Бродячие артисты и шуты, факиры и заклинатели змей, слепые певцы и музыканты, гадалки и колдуны, цыгане и знахарки, мошенники всех мастей и воры, нищие и попрошайки перекочевывали с одной ярмарки на другую. Одинокие путники и бродяги искали возможность заработать кусок хлеба. Торговцы и целые купеческие караваны, груженные заморскими диковинками, переходили из города в город, из замка в замок, надеясь сорвать приличный куш. Землепашцы и ремесленники везли в базарные дни на рынки свои товары. Вооруженные до зубов отряды королевских стражников собирали для опустевшей казны дань на приписанных землях. Закованные в латы рыцари искали возможность скрестить копья на рыцарских турнирах со своими извечными соперниками. Легкие на подъем лесные охотники шли по следу свирепого кабана или быстроногой лани. Беглые крестьяне и просто шалые люди прятались от закона, перебегая из графства в графство. Странствующие монахи и богомольцы путешествовали по святым местам, поклоняясь святыням. Но девушки с персиковой кожей и иссиня-черными, как вороново крыло, волосами никто из них не встречал.

Так проходили дни за днями. Упорно и настойчиво разыскивал Эгмонт Азель, расспрашивая о ней каждого встречного. Уже давно закончились знакомые ему места. Остались позади близкие и далекие графства соседей, где он всегда мог рассчитывать на дружескую поддержку, горячий ужин и кров. Теперь его окружали невиданные доселе, неизвестные, полные разных опасностей и неожиданностей земли.

Как-то на рассвете графский сын увидел вдалеке замок. В утренней прохладной дымке, окрашенный ярко-алой зарей, среди густых лесов и голубых рек казался тот замок чудесным видением. Он словно был соткан из грез, прозрачных и едва уловимых, все время куда-то ускользающих. Вот видишь его тонкие, летящие ввысь башни и стройные колонны, украшенные диковинной резьбой, подъемный мост и входные ворота, расписанные тончайшим кружевом, – и вдруг подул ветер, и волшебное наваждение исчезло, будто его никогда и не было, а на месте замка зашелестел своими кронами лес.

– Что за чудеса! – протер глаза Эгмонт.

В ту же секунду прямо из воздуха замок возник вновь. А потом, словно по мановению волшебной палочки, пропал опять, растворившись призрачным туманом над просыпающейся землей.

Графский сын пришпорил коня и поскакал к удивительному видению. Еще издали услышал он музыку – тихую, зовущую и такую волнующую. Она доносилась прямо из сердца замка. Вернее, нет – эта музыка и была самим замком. Она заполняла собой все, околдовывая и маня, и от нее уже невозможно было оторваться. Как зачарованный, подъехал Эгмонт к радушно распахнутым воротам и, оставив коня, вошел в сад.

Его окружило море цветов – дивных, волшебных и сказочно прекрасных. Цветы эти были везде. Они стелились по земле, собираясь в удивительные узоры и закручиваясь в немыслимые спирали. Свешивались пестрыми гирляндами с беседок и подвесных мостов. Обвивали цветными змеями шелковые шатры и гамаки, гигантские качели и ажурные арки. Переплетались между собой в вышине, образуя чудесный купол, или просто светились яркими одноцветными пятнами в разных уголках сада. Аромат от них стоял такой, что от счастья кружилась голова! Цветочные кольца окружали всевозможные фонтаны, которых здесь было великое множество. Только вместо струй холодной ключевой воды из них извергалось, словно из бездны, море дурманящего душу вина. В небольших озерцах среди кувшинок, лотосов и сальвиний плавали диковинные рыбы. На зеленых лужайках лежали пушистые ковры с множеством мягких подушечек. Между ними стояли подносы с различными яствами: кувшины с вином и вазы с фруктами, чаши с шоколадом и мороженым, всевозможные торты и заморские сладости… Даже солнце здесь светило по-особенному: мягче, теплей, приветливей, чем за стенами этого удивительного замка.

И вот Эгмонт увидел деву. Хрупкая и легкая, как лепесток розы, шла она, улыбаясь, ему навстречу, окруженная светящейся золотистой дымкой. Теплый ветерок развивал полы ее тонкого облегающего платья, обнажая округлые формы упругого молодого тела. Белокурые локоны стелились по земле, словно фата непорочной невесты. Огромные черные глаза источали таинственный, притягательный свет, а белая, как первый снег, кожа манила свежестью невинной юности.

– Я давно ждала тебя, Эгмонт, – приблизилась к нему дева.

– Кто ты, о прекрасное творение? – изумленно спросил он.

– Я Люция, хозяйка призрачного замка.

– Откуда ты знаешь мое имя? – удивился Эгмонт.

– Мне ведомо многое, графский сын, – загадочно улыбнулась дева.

– А почему твой замок призрачный?

– Он открывается не всем, а только тому, кому я захочу, – взглянула она на него. Взглянула так, что Эгмонт сразу же утонул в омуте ее бездонных черных глаз. – Что же привело тебя в мои края?

– Я ищу свою невесту.

– Вот как? – усмехнулась дива.

– Да, мою невесту зовут Азель!

– Хорошо, – задумалась хозяйка замка, – я помогу тебе ее разыскать.

– Но как?! Ты знаешь, где она? – воскликнул Эгмонт.

– Пока нет, но скоро я это узнаю. Сараки-ико! – вдруг издала она звонкий, пронзительный крик.

Лес загудел, заволновался, зашелестел листвой, и тысячи птиц слетелись на зов хозяйки призрачного замка.

громогласно пропела Люция.

Чижи и стрижи, вороны и перепелки, орлы и синицы, дятлы и воробьи, совы и филины, иволги и жаворонки загалдели, зашумели и дружной говорливой стаей разлетелись в разные стороны.

– Как ты смогла приручить всех этих птиц?! – поразился Эгмонт.

– Мне известны многие тайны, – налила она ему полный бокал искрящегося на солнце вина.

Юный граф отпил несколько глотков, и в ту же секунду сладостный дурман стал медленно обволакивать юношу.

– Тебе надо отдохнуть, ты утомлен, – одарила его красавица колдовской улыбкой. – Заходи в мой шатер.

– Я свеж и бодр! – попытался сбросить наваждение Эгмонт.

Но где там! Янтарное, чуть терпкое вино мягко разливалось по измученному от долгой дороги телу. Голова кружилась от дивных красот сада и медовых запахов цветов. Тихая чарующая музыка приятно ласкала слух, а неземная красота юной искусительницы завораживала и притягивала своей соблазнительной прелестью.

– Что это? – заметила Люция у Эгмонта лотос.

– Это цветок нашей с Азель любви, – как сквозь сон, проговорил он.

– Цветок устал и хочет пить, – отпустила дева лотос в озеро, где уже росло несколько таких же цветов.

– Но лотос должен быть всегда со мной, – потянулся к нему юный граф.

– Так будет лучше, – обвила его шею тонкими обнаженными руками Люция.

Обвила и поцеловала. Поцеловала так страстно, что Эгмонт сразу же забыл обо всем на свете, растворившись в ее сладостных нежных объятиях…

И потекла река времени. Все дни и ночи напролет проводил графский сын в любовных утехах с прелестной хозяйкой призрачного замка. Янтарное вино лилось рекой, волшебная музыка не смолкала ни на минуту, цветочный сад источал свои чудесные ароматы. Все воспоминания о прошлом были стерты. Азель, отец, друзья, родной дом, его прежняя жизнь остались где-то в глубоком колодце памяти. И только образ прекрасной Люции постоянно стоял перед глазами. Он заполонял собой все, оплетая юношу сладострастными цепями. Эгмонт похудел и осунулся, состарившись лет на двадцать, обворожительная же чаровница, наоборот, день ото дня становилась все краше и свежее, распускаясь, словно чудесный бутон волшебного цветка.

Однажды, в редкую минуту уединения, Эгмонт забрел в самый дальний уголок сада и там наткнулся на странную находку. В глубокой яме за кустом благоухающих магнолий увидел юноша гору человеческих мумий. Ссохшиеся до самых костей и обескровленные, они были небрежно свалены на задворках призрачного замка. Будто кто-то, выпив все жизненные соки из людей, не оставив больше ни капли, выбросил их, как старые, бесполезные чаши, как никому не нужную утварь. Выцветшие от времени бархатные камзолы и шляпы с перьями, шелковые шаровары и украшенные драгоценными камнями сабли, царственные короны и скипетры, массивные золотые цепи и отороченные мехами плащи, боевые ордена и сундуки с золотом, кожаные сапоги и расшитые серебром чалмы, атласные ленты и не побежденные в боях мечи, грозные шлемы и стальные латы – все это покоилось в одной общей могиле со своими когда-то сильными и влиятельными владельцами.

– Кто это? – удивился Эгмонт.

– Призраки прошлого, – вдруг услышал он голос Люции; ничуть не смутившись, она небрежно взмахнула головой.

– Но почему они здесь?! – недоумевал юноша.

– Им было хорошо так же, как и тебе сейчас, – томно улыбнулась она. – Иди ко мне, любимый, – сладко поманила его к себе красавица.

– Но… – все еще не мог оторвать взгляда от останков Эгмонт.

– Никаких «но», – прошептала дева и, обвив его своей белой рукой, страстно поцеловала в губы.

И графский сын, тут же позабыв о страшной находке, как зачарованный, вновь погрузился в головокружительный любовный дурман.

Прошло еще несколько дней. Как-то ранним утром, когда очаровательная искусительница призрачного замка еще спала в тени шатров, Эгмонт решил освежиться в озере. Он заплыл далеко, на самую его середину, и оказался в окружении вечноцветущих лотосов. Молочный туман мягко стелился по воде, бледно-розовые лепестки цветов чуть колыхались от ветра, чарующая музыка плавно плыла по воздуху, и ароматные благоухания сада, как всегда, блаженно дурманили душу. Эгмонт закрыл глаза, подставив лицо солнцу, и, распластавшись по прозрачной зеркальной глади, погрузился в сладостные думы о прекрасной Люции.

– Вспомни меня, вспомни, – вдруг послышалось рядом.

Юноша оглянулся, но ничего, кроме лотосов, не увидел.

«Странно, – подумал он, – это, наверное, мне почудилось».

И только Эгмонт вновь было собрался предаться мечтам о сказочной деве, как услышал:

– Вспомни меня, вспомни.

Да, да! Это шептал цветок. Эгмонт подплыл к нему ближе. Нежный лотос бился в воде, словно пойманная в сети рыба, протягивая к нему свои розовые лепестки.

– Вспомни Азель, вспомни! – кричал он.

«Азель!!!» – словно молнией ударило в сердце юного графа.

И он вспомнил все!

– Сколько же времени я пробыл в замке?! – ужаснулся графский сын. – Милая, милая Азель, я должен разыскать тебя! – и он, осторожно сорвав цветок, вышел на берег.

Навстречу ему с бокалом холодного искрящегося вина, плавно покачивая округлыми, соблазнительными бедрами, шла хозяйка призрачного замка.

– Доброе утро, любимый, – таинственно улыбнулась она.

– Я загостился у тебя, – отбросил в сторону бокал Эгмонт. – Мне нужно найти мою невесту.

И он решительно направился к выходу из замка.

– Постой! – крикнула ему вслед Люция.

Эгмонт оглянулся.

– Ты оказался сильней моих чар, графский сын. Еще никому и никогда не удавалось покинуть этот замок. Всевластные короли и юные принцы, седовласые маркизы и мужественные бароны, важные графы и мудрые герцоги, могущественные шейхи и хитрые султаны, отважные рыцари и непобедимые воины – все остались здесь навсегда. Что ж, – усмехнулась Люция. – Твоя любовь достойна уважения. Я отпускаю тебя и буду с тобой честна. Я обещала разыскать твою невесту, и мне известно, где она.

– Где же моя Азель?! – воскликнул Эгмонт.

Хозяйка замка взмахнула рукой, и к нему на плечо села синичка.

– Я видела Азель, видела, – защебетала птичка. – Ее похитил Огненный рыцарь. Его замок на Огненной горе, за большим лесом, рядом с Лазурной бухтой. Она в темнице, в темнице, в темнице.

– Спасибо тебе, милая птичка, – поблагодарил синичку графский сын и, оседлав коня, поскакал на поиски любимой.

Эгмонт несся во весь дух. Солнце, едва поспевая за ним, бешено кружилось по небосводу. День сменял ночь, ночь – день, а юный граф, не зная ни сна, ни отдыха, все мчался и мчался к Огненной горе, думая только лишь о своей невесте.

Азель в плену у Огненного рыцаря! Даже сама мысль об этом приводила его в ужас.

– Я спасу, вырву тебя из его страшных огненных лап. Ты только держись, любимая, я скоро приеду за тобой, – еще крепче прижимал Эгмонт к своей груди цветок, а лотос в ответ согревал его своим теплом.

Огненный рыцарь! О нем ходило много разных легенд и домыслов. Одни считали, что он приводит в леса и дома пожары, другие говорили, что Огненный рыцарь – слуга самого дьявола и его главный прислужник на Земле, третьи уверяли, что, где бы он ни появился, там обязательно начинаются войны и разные распри. Но все сходились на том, что встреча с ним не сулила ничего хорошего ни животному, ни человеку. Еще никому и никогда не удавалось выбраться живым из его огненных кровожадных рук.

– Что мне какие-то Огненные рыцари, если речь идет о любимой. И пусть это будет хоть сам сатана, меня не остановит никто на всем белом свете. Лишь бы только Азель всегда была рядом, была рядом со мной, – твердил себе Эгмонт, все подстегивая и подстегивая коня.

Вот проезжие дороги закончились, и путь ему всей своей первозданной мощью перегородил Большой лес. Юноша спешился и вошел в дремучую чащу. Деревья сердито заскрипели и сомкнулись за ним непроходимой стеной. Вековые сосны накренились частоколом, не пропуская вперед странника. Столетние ели протянули к нему свои корявые развесистые лапы. Кусты терновника ощетинили колючие ветви. Дух леса недовольно загудел, рассерженный дерзким вторжением чужака. Где-то вдалеке заухал филин, предупреждая о нежданном госте. Совсем близко зарычала рысь, готовая к молниеносному прыжку. И громовым раскатом проревел медведь, почуяв запах легкой добычи. Но Эгмонт упорно шел к своей цели, продираясь сквозь глухие заросли. Шаг за шагом углублялся он в лесные дебри, прорубая себе дорогу остро заточенным топором. Мысли об Азель закалили его дух железной – нет – булатной твердостью и несгибаемым упорством. Его тело покрылось бесчувственным к любым ударам судьбы щитом, а страстное желание увидеть и обнять любимую гнало вперед, не останавливая ни перед какими преградами.

– Я найду тебя, Азель. Еще немного, и мы будем опять вместе. Дождись меня, любимая, – разговаривал он с цветком.

И тот благодарно источал мягкий, согревающий душу свет.

Грозные стражники леса, способные одним ударом лапы уложить на месте любого исполина, а сильными клыками разорвать на куски самого могучего кабана, ощущая великую мощь его духа и неодолимую, бесстрашную решимость, напряженно наблюдали за ним из-за кустов и с верхушек деревьев, не смея приблизиться даже в минуты его короткого чуткого сна. Их зоркие цепкие глаза неотступно сопровождали его повсюду, вспыхивая в ночи яркими, светящимися огнями.

Шел уже третий день великого перехода через Большой лес. Медленно, но верно приближался Эгмонт к Огненной горе. Как-то в полдень присел он отдохнуть у лесного ручья. Юноша разжег костер, наловил на дне раков, набрал малины и кедровых орехов и только было собрался пообедать лесными трофеями, как заметил в воде удава. Огромная двухметровая змея тихо и незаметно подплывала к мышонку, мирно сидящему на берегу. Маленький серый зверек с большим белым пятном на лбу с аппетитом грыз колосок, даже не подозревая о нависшей над ним смертельной опасности. Жалко стало Эгмонту бедолагу. И только хитрый хищник раскрыл над ним свою страшную пасть, желая проглотить добычу целиком, как острый нож Эгмонта одним махом отрубил ему голову. Мышонок пискнул и юркнул под корягу, наблюдая из укрытия за своим неожиданным спасителем. Юный граф улыбнулся ему, пожурив за беспечность и, приготовив из удава вкусное жаркое, как следует подкрепился, чтобы продолжить дальше свой путь.

Но такова игра фортуны! Эгмонту еще предстоит встретиться с мышонком вновь в этом запутанном, полном неожиданных тупиков и нежданных поворотов лабиринте страстей. И именно неприметная мышь с большим белым пятном на лбу сыграет важную роль во всей этой сложной и трагической истории.

Но не будем забегать вперед. А пока ручей, петляя и извиваясь, вел юношу к Огненной горе. Эгмонт набрал флягу воды и только было собрался вновь углубиться в лес, как вдруг на него сверху упала сеть. Два дюжих молодца, набросившись, скрутили юного графа и вставили ему в рот кляп. Они взвалили его на спины и, точно подстреленного оленя, потащили в чащу, весело перешучиваясь между собой.

– Вот так добыча! – радовался краснощекий бугай в тюбетейке и расшитой каким-то восточным узором жилетке. – Рыжий Фред точно выдаст нам за него лишний бочонок вина.

– Похоже, что парень из знатных. Руки вон какие холеные. За такого можно и хороший выкуп потребовать, а потом в таверну к толстой Саре наведаться, – загоготал второй, тощий, прихрамывающий на правую ногу, повыше первого головы на две, в длинной холщовой рубахе навыпуск.

– И конь у него не из дешевых. Сразу видно, что породистый. Одна уздечка, чего стоит! Может, припрячем ее, а потом у араба на табак выменяем? А, Хромой?

– Нет уж, отдадим все. Ты уже один раз кольцо с мертвого мавра снял, так Рыжий Фред тебя потом чуть за это собакам не скормил, – ухмыльнулся тощий, подкинув на руке кошелек с золотом Эгмонта.

– Как знаешь, – недовольно сморщился краснощекий и, крякнув от натуги, перевалил сеть с пленником на другое плечо.

Так перешучиваясь и нехотя споря, похитители вышли на поляну.

– Где Рыжий Фред? – толкнул в бок тощий прыщавого юнца, дремавшего возле старого рассохшегося дерева.

– Уж полдня храпит под вязом. Как перебрал ночью, так все проснуться не может, – лениво зевнул тот.

– Спор вчера был знатный, – согласился тощий. – Если б Одноглазый его не остановил, так он бы и шестой бочонок прикончил.

– А это кто? – ткнул палкой в сеть мальчишка, с интересом разглядывая Эгмонта.

– Попался в наши сети вместо лани, – загоготал краснощекий и, свалив графского сына, словно мешок с картошкой, у костра, потянулся к здоровенной кабаньей ноге, аппетитно попахивающей дымком.

– Фред! – свистнул пацан. – Хромой с Джином подарок тебе принесли.

Под вязом послышались грубые ругательства, и из-под кучи старых засаленных кож показалась опухшая, перекошенная ряха с длинной слипшейся бородой и ярко-рыжей копной давно не мытых, всклокоченных волос.

– Что там у вас? – прорычал Рыжий Фред.

– Да вот гость к нам пожаловал, – подошел к нему тощий и так, на всякий случай, спрятался за вяз. И правильно сделал, потому что в следующую секунду в него полетел старый, растоптанный до дыр сапог.

– Что еще за гость? – недовольно зашевелились кожи.

– Вроде из знатных, сам взгляни, – опасливо выглянул из-за дерева бандит.

Кожи опять зашевелились, и из-под них вылезло существо, лишь отдаленно напоминающее человека: нечто среднее между прожженным насквозь кузнецом, только что вышедшим из адской жаровни, и старым, матерым медведем, неожиданно разбуженным охотником посреди зимы.

– Э-э-э-эр-р! – на весь лес проревел Рыжий Фред, и резкий перегар прокисшего вина удушливым газом (хоть подноси спичку) медленно пополз по поляне. – Развяжите его, – глянул он затуманенным от ночного разгула взглядом на сеть.

Краснощекий тут же освободил Эгмонта, вынул изо рта кляп.

Рыжий Фред подошел к костру и одним махом опустошил бочонок с прошлогодним рассолом, а потом, закусив дюжиной соленых огурцов, выпил еще и две большие кружки пива.

– Ты кто? – уставился он мутными глазами на пленника, смахнув с бороды пену.

– Я Эгмонт, сын графа Аструльского, – с достоинством ответил юноша.

– Да хоть самого короля! – прорычал главарь и с жадностью принялся за баранью кость. – Что ты делал в лесу?

– Я разыскиваю свою невесту. Ее зовут Азель, – ответил юный граф. – Она на Огненной горе, в замке Огненного рыцаря.

– Как романтично, я щас расплачусь, – сплюнул Рыжий Фред. – С этим все ясно. При нем что-то было? – обратился он к краснощекому.

Тот услужливо подвел коня Эгмонта и выложил перед разбойником незатейливые пожитки юного графа.

– Вот это уже интересно, – засунул бандит за пояс кошелек с золотом и охотничий нож, а заглянув в рот лошади, приказал: – Коня в стойло, а этого, – кивнул он на юношу, – продать арабу.

– За меня отец большой выкуп даст! – воскликнул пораженный Эгмонт.

– И в придачу гильотину, – загоготал на весь лес разбойник и, откинув носком сапога в сторону костра лотос, опустошил еще один бочонок с рассолом.

– Цветок верните! – бросился к лотосу юный граф и опять спрятал его на груди.

– Любовничка под навес, да следить за ним в оба. Приставь к нему Прыщавого. И смотрите мне, шкуру не попортите. За каждую царапину сам лично головой ответишь. Сейчас беги за арабом. Его вчера цыган на северной стороне леса видел, – бросил Рыжий Фред через плечо тощему и, громко рыгнув, пошел досыпать под вяз. Уже через минуту лес огласил его раскатистый, громогласный храп.

Эгмонта снова связали и кинули в наспех сооруженный шалаш, приставив к нему мальчишку. Через зазоры прутьев юный граф смог наконец оглядеться. Поляна оказалась большой. Лагерь лесных разбойников, а именно к ним (как вы уже, наверное, догадались) и попал юный граф, был со всех сторон окружен непроходимой чащобой. Небольшие землянки, спрятанные от посторонних глаз сухим валежником, возвышались то тут, то там. Посреди поляны два мутного вида грабителя жарили на вертеле кабана, а рядом с ними варила в котле желудевую похлебку с олениной неопрятная седая старуха с большой бородавкой на носу. Чуть поодаль с десяток душегубов растаскивали по своим норам тряпье из сундуков ограбленного вчера обоза. Там постоянно слышалась непристойная брань, то и дело возникали драки из-за какого-нибудь поношенного плаща или шляпы, старых сапог и штанов. Скрюченный горбатый старик затачивал в стороне нож, искоса поглядывая за расхитителями. Одноглазый цыган азартно играл с круглым, словно шар, толстяком в кости, все норовя приписать себе больше очков. Толстяк время от времени возмущался, громко ругаясь и матерясь, постоянно вскакивал с места, азартно жестикулируя своими толстыми короткими ручками. В конце концов оба схватились за ножи, и если бы не вмешательство горбатого, то точно перерезали бы друг другу глотки. Еще один дремучий, весь заросший шерстью, словно горилла, бандит в ярко-красной атласной рубахе кормил лошадей, которых в лагере было немало. Двое оборванных бродяг плели сети и тянули какую-то грустную песню. Большинство же грабителей просто валялись мертвецки пьяными под деревьями, похрапывая и нервно дергаясь во сне.

Конец ознакомительного фрагмента.