Эта история разыгрывалась в действительности некоторое время назад. В ней сплелось так много любви, ненависти, бандитизма и мистики, что в ее реальность трудно поверить…
Их заметил экипаж автомобиля ППС, проезжавший поздним вечером по одной из из двух улиц Вилиса Лациса, – совершенно голую женщину и группу подростков, тащивших ее в сторону Алешкинского леса. Намерения последних выглядели недвусмысленными.
Задержанные и тут же у машины допрошенные малолетки (двух удалось поймать) ни от чего и не отпирались. Шли с бабой, да. Но ничего с ней не делали. Встретили уже в таком виде и просто хотели довести до ОВД.
В Алешкинском лесу как раз полно ОВД, да.
Дополнительное расследование – даже без легких телесных – быстро убедило юных сластолюбцев добровольно отказаться от версии о своем альтруизме. Но в главном они оставались тверды: тетку они встретили в таком именно виде. А дальше она сама ни в чем не отказывала. Шла мирно, куда ведут.
«Наверное, соблазнить хотела», – шмыгая носом, высказал предположение один из задержанных. Самый юридически подкованный.
Потерпевшая ни подтверждала, ни опровергала эти показания. Укрытая бушлатом, она сидела в полной прострации на заднем сиденье «уазика», практически не реагируя на обращаемые к ней вопросы. Лишь медленно водила головой из стороны в сторону и улыбалась.
– Да она обдолбанная! – вынес заключение старший патруля. И распорядился везти всех задержанных в отдел.
Он заметил, конечно, похотливый блеск в глазах водителя и двух своих патрульных. Понятное дело: находящаяся под кайфом наркоша – легкая добыча. Но человек уже зрелый, имеющий взрослую дочь, старший показал кулак самому нетерпеливому, тут же вознамерившемуся незамедлительно оценить упругость груди потерпевшей. Затем сделал строгое лицо и твердо приказал ехать в РОВД. Там, дескать, разберемся.
Поскуливающих задержанных погрузили в «обезьянник». Стоны про «они ж ничего, они ее случайно встретили, она уже такая была, она сама предложила…» проигнорировали. Хотя в пользу этой версии говорило то, что никаких предметов одежды женщины в радиусе сотни метров не обнаружили. На ней самой телесных повреждений тоже не было. Впрочем, одно место явно напрашивалось на пристальный интерес судмедэксперта, но соответствующий досмотр уж точно не дело патрульных.
В отделе ничего нового для прояснения этой истории установить не удалось. Дежурный только выматерился, приказав вызвать «неотложку» и отправить потерпевшую в больницу. Обдолбанная или просто больная – но ему не улыбалось докладывать утром про труп в «обезьяннике». А что там произойдет дальше с неадекватного поведения дамой – один лишь бог знает.
Так у экипажа ППС второй раз «обломилось»: дежурный лишь сплюнул в ответ на прозрачный намек: «А может, ее, это… в допросную?»
Потом оба, и старший патруля, и дежурный, не раз поздравили себя с правильным, согласно закону, отношением к женщине.
Когда выяснилось, кто она…
Глава 1
– Антон, я в шоке! Он меня бросил!
Телефон захлестывают рыдания. Сейчас слезы брызнут прямо в ухо…
Ох уж эти мне гламурные дамочки! Все эмоции на свете способны свести к одним словам! «В шоке!» В шоке по поводу новой коллекции от «Гуччо». От подружки сплетню услышала – опять в шоке. Кто-то кого-то бросил – то же самое…
Так, что еще случилось? И кто это?
С клиентурой у меня в последнее время дела – тьфу-тьфу! – пошли неплохо. Помогли те два недавних дела – найденная девчонка и возвращенный муж. Теперь ползет обо мне среди клиенток слушок, приносящий прибыль.
Оно и понятно. Здешние жены, особенно те, чья молодость стала угасать, готовы хоть черту продаться, лишь бы тот помог им отражать налеты диверсанток – длинноногих и юных. Тем более ненавистных, что многие нынешние добродетельные жрицы семьи и сами некогда отвоевали супругов в ходе таких же боевых операций, прогнав с занимаемых позиций прежних жен. Поэтому цену своему теперешнему «Мамаеву кургану» они знают прекрасно и драться за него готовы люто. Включая, как уже сказано, заключение пакта о взаимопомощи с самим чертом.
А я все-таки не черт. Хотя, с точки зрения некоторых, нахожусь с ним в смежных помещениях. Ну, психотерапевт, владеющий гипнозом и некоторыми другими техниками, позволяющими залезть в самую глубину души и извлечь оттуда занозу, – в общем, лицо несколько инфернальное. Особенно для гламурных дам, как правило, не изуродованных излишним образованием…
И хоть моя помощь предусматривает вознаграждение в виде денежных знаков, а не души, время от времени я поддерживаю такую – мистическую – точку зрения. В конце концов, присутствие или отсутствие черта при налаживании семейных отношений – вопрос чистой терминологии, а нынешним миром правит пиар. А уже тот приводит новую клиентуру. А она приносит новые доходы.
Многие воспринимают психотерапию с усмешкой: этакий хитрый способ экспроприации экспроприаторов. У богатых – свои причуды. Врач тут нужен, чтобы они поменьше плакали. И когда пытаешься убедить, что да, богатые действительно тоже плачут – и по делу, от реальных и подчас более страшных проблем, чем у бедных, – соглашаются умом. Но в душе не верят. Тем более что убеждены, как сказала одна умная посетительница интернет-форума, где я временами зависаю: то ли все психотерапевты самодовольные шарлатаны, нашедшие модный «клондайк», то ли это вообще не профессия, а искусственно созданная ниша для болтунов и бездарей.
А что уж говорить обо мне? С моей-то специализацией. У меня редкая специализация: я работаю на Рублевке…
– Я позвонила домой, в Москву… Случайно совсем… хотела поговорить с горничной… а он никуда не улетел! Он с ней… С той шлюхой! – голос на другом конце сотового канала срывается почти на визг.
А, теперь узнал. Анастасия Серебрякова. Одна из недавно обретенных клиенток. Нет, не гламурненькая. Как раз вполне нормальная. Не из «охотниц». Да и вообще – не из местных. Не из жен богатеев, которым голова нужна лишь затем, чтобы наносить макияж самых престижных фирм. Нет, эта из сэлф-мэйд, что называется. Все эти «я в шоке» для нее как раз не характерны. Видно, и в самом деле в шоке оказалась.
К сожалению, через телефон ее не встряхнуть. Не протянуть стакан воды.
– Настя, успокойтесь, – сказал я как можно проникновеннее. – Объясните по порядку. Что случилось?
Надо сбить эмоции. Нужно направить сознание в конструктивное русло. А это закон: начал рассказывать – следовательно, начал успокаиваться.
Начала. Лишь несколько мгновений еще душили всхлипывания. За ними был слышен шум большой улицы.
– Все было сперва как обычно… Виктор занимался своими делами, – вот голос по-прежнему срывался. – Потом сказал, что срочно улетает в Мадрид. Контракт какой-то важный…
Выговориться, сформулировать мысли, приглушить тем самым эмоции – вот что сейчас важнее всего.
– Продолжайте, Настя.
– Он уехал. А я никак не могла найти свою новую блузку. Мы собирались с девчонками… Решила позвонить горничной в московскую квартиру. Узнать, не там ли она. И когда она собирается… Если скоро, то чтоб прихватила. А он! А вместо нее берет трубку он, представляете! Я даже предположить не могла, что он… так… врал… – голос снова завибрировал. – Я говорю: «Витя? Что ты здесь делаешь?»
Новая порция «у-ы-ы-ы-ы». Надо пресечь:
– И что он ответил?
– Ну, я его совсем врасплох…
Тут она, видимо, представила, за каким занятием застала мужа врасплох. И снова взвыла. Потребовалось еще какое-то время, чтобы ее успокоить.
– И говорит, – Анастасия изменила голос, подражая интонации мужа, саркастически произнесла: – «Прости! Давно хотел сказать. У меня есть другая женщина».
Да, рубленые фразы Виктора ей удалось изобразить мастерски.
– Что мне делать, Антон?! А тут еще эти менты…
– Постойте, при чем тут менты?
– Меня задержали-и! А я ничего… Я не понимаю, чего они хотят…
Та-ак, интересненько… Час от часу не легче! Какие менты, откуда они?
– А я не дома-а… Я поехала к нему… Я хотела все ему высказать! Какой он…
А, тогда понятно. Значит, ГАИ…
Дэпээсники любят иногда поохотиться на машины богатых барышень. И кровь себе погреть столкновением с «сильными мира сего», и подзаработать. Нет, они не останавливают просто так, для пошлого и в данном случае весьма рискованного подчас вымогательства. Здешние гаишники не дураки, чтобы придираться к отсутствию аптечки в навороченном «Лексусе». Тем более что она там есть. Дураки на этой трассе не выживают. А уцелевшие тактику «боевых действий» с богатыми водителями освоили отлично. И они каким-то особым чутьем понимали, с кем из нарушителей не стоит связываться, а на ком можно срубить баблоса.
В девяностые, бывало, все проходило по-простому. Даже дверца машины не открывалась. В приоткрытое окошко с одной стороны купюра появлялась, а с другой – всасывалась. И довольные друг другом контрагенты расходились.
Теперь такого романтического беспредела больше нет. Теперь надо поговорить, разобраться, поторговаться. Но порядок тот же – договориться в принципе можно. «Тарифы» разве что другие. Соткой «зелени» уже не отделаешься. Но все стремятся решить все на дороге, а не в управлении ГИБДД и не в суде. Там будет дороже.
И что сейчас случилось? Никого не подбила, не переехала, ни в кого не врезалась?
– Настя, передайте, пожалуйста, трубку старшему из них, – попросил я мягко. – Я поговорю…
– Чего вам?
Голос в телефоне не располагал к ответной любезности. Но принадлежал явно лицу начальственному, привыкшему отдавать команды. Дело осложняется – с обычным инспектором договориться было бы легче.
Конечно, многое зависит от того, что там натворила Анастасия, насколько серьезно ее нарушение. Если не очень – решить вопрос можно. И недорого. Настоящие «службисты» – по уставам и инструкциям – встречаются редко. Если вообще не вымерли как класс. Так что, если нет привходящих обстоятельств в виде проверки либо отчаянной нужде в «палке», договориться удастся.
И я, откровенно говоря, ничего особо плохого здесь не вижу. Коррупция? Не уверен. «Договороспособный» гаишник – комарик на фоне того, кто в строительство километра дороги в России закладывает столько же, сколько в Германии стоят десять километров их немецких автобанов. И в принципе «сотрудничество» между водителем и гаишником, выражаемое в денежной форме, – не более чем собственная, национальная форма регулирования дорожного движения в нашей стране. Модус вивенди по-российски.
Сам факт, что сейчас большой гаец взял трубку и стал разговаривать, показывает его заинтересованность. По крайней мере, в компенсации. И если Анастасия дров еще не наломала, можно попытаться уладить проблему полюбовно.
Теперь главное – самому умело построить интонацию. Тут как при разговоре с клиентом: думаешь о его интересах, вспоминаешь что-нибудь оптимистичное, стараешься постоянно улыбаться. Улыбка всегда чувствуется на том конце телефонной линии.
– Расскажите, пожалуйста, что случилось, – озабоченно, но с оптимизмом спросил я. – Как можно разрешить проблему?
Туповато, конечно, прямолинейно – но для работников полосатой палки в самый раз.
– А вы кто, муж? Или адвокат?
– Нет, ни то ни другое. Я скорее специалист по ликвидации срывов.
Адвокатов они не любят.
– Разрешите, я приеду, попробую ее успокоить?
Тут – сразу два неявных сигнала. «Разрешите» – это обращение подчиненного к начальнику в армии и правоохранительных органах. Тем самым этому майору или подполковнику – а я уже был убежден, что это кто-то из офицеров среднего уровня, они иногда любят сами поохотиться, подзаработать – дается понять, что он тут главный. И психологически он незаметно для себя включается в ситуацию, когда ощущает, что я для него не опасен.
А во-вторых, он получил информацию, что я на его стороне – ведь я еду успокаивать женщину, а не «разбираться», «решать проблему», «договариваться, командир» и так далее. И «специалист по ликвидации срывов» звучит интригующе.
Ну и последнее: я поставил его в ситуацию психологической неустойчивости. Как он может не дать разрешения успокоить рыдающую, впавшую в истерику даму, когда неизвестно, что она выкинет в следующий момент? Она вон даже про задержание не сразу вспомнила, все про мужа своего говорила…
Первой реакцией Анастасии на слова мужа было полное, всеоглушающее отчаяние. Словно кто-то очень родной умер. Или она сама умерла?
Ерунда это, что мужчины выбирают себе жен. Это Настя выбрала его. Еще в Плехановском. Она поступила, он уже оканчивал. Трудно пересечься в большом вузе при таких обстоятельствах. Но – случилось.
Красивый? Да, красивый. И чувствовалась в нем какая-то звериная упругость. Он передвигался неподражаемой хищной стелющейся походкой. Походкой наемника, как она тут же про себя решила. Не сильно широк в плечах, но пропорционален, как Аполлон. Не тот пошлый из банальных женских мечтаний, а настоящий такой, из-под резца греческого скульптора.
И еще чувствовалось за ним что-то острое, тревожащее. Будто из-за его плеч прищуривалось на людей.
В кругу Насти было редкостью, чтобы парень уходил в армию. А Виктор отслужил. Он не говорил тогда, где и как. Но виделся за ним некий другой мир, в котором он был своим. И мир этот был непрост и, видимо, далеко не безопасен. Ибо угадывалась в повадках Виктора привычка принимать решения быстрые, как удар. Ответственные. Решения, которые нередко приводят далеко не к одним словесным дискуссиям.
Лишь позже она узнала, что он «прихватил» службу в Чечне. Участвовал в боевых действиях, стрелял в людей, сам был ранен…
Возможно, пройденная школа настоящего вооруженного конфликта потом и помогала ему в бизнесе. Но тогда Настя выбрала своего будущего мужа не за качества успешного предпринимателя. О них тогда не знал, наверное, и он сам. А именно за это – за тревожащую тайну. И за характер, за которым словно стояла лязгающая танковыми траками сила.
И когда это все вдруг – в одну страшную секунду! – стало чужим…
Анастасия сидела около телефона, не в силах пошевелиться. Лишь слезы, неудержимые слезы начали торить путь по щекам. Она ничего не чувствовала, совсем ничего, кроме пустоты… А дальше…
Нет, у Вити не тот характер, чтобы она могла на что-то надеяться. Потому отчаяние не нуждалось в сражении – оно, как мародер, обрушилось на поле, оставленное противником.
Да, сеансы у психотерапевта сыграли некоторую роль. Поэтому Настя держалась. Если б не предательские слезы, ничего особенного в ее действиях нельзя было и заметить.
Но в мозгу как будто зажглась звездочка, яркая, очень болезненная в своей яркости звездочка. И она росла, расширялась, выжигая все вокруг себя острыми, словно шипы, лучами. Шипы вонзались в нервные узлы, рвали мозг, упирались в череп, вызывая все большую и большую боль. Настя еще помнила, как вывела машину, как выехала за ворота. Как вывернула на шоссе. А в мозгу все светлело и светлело. Словно солнце, красное и нежаркое ранним утром, забиралось выше по небосводу. И становилось ярче и ярче… пока не взорвалось, ослепляя сознание.
И после она уже ничего не помнила. Ни как проскочила мимо поста на въезде в Москву. Ни как все больше и больше наращивала скорость, пока ехала по Рублевке. Ни как яростно сигналила неповоротливым водителям, что занимали левый ряд, никуда не торопясь. Ни как вырулила из-под моста на Кутузовский, даже не посмотрев налево, из-за чего мчавшуюся прямо машину буквально отшвырнуло прочь. Ни как от нее шарахались другие водители. Ни как, в отчаянии от их тупости, она выскочила на разделительную. Ни как в последнюю секунду увернулась от стоявшего на ней полицейского «Форда», ни как за ней началась погоня, ни как ее прижимали к обочине у Поклонной…
И только зажатая спереди «Фордом», а слева – черным «мерсом» подрезанного ею подполковника, она пришла в себя. И боль ее вырвалась наружу…
Мимо сознания Насти прошло то, как к ее машине бежали азартные и злые гаишники. И как их азарт и злость сменились на растерянность, когда в злостном нарушителе они обнаружили воющую от отчаяния, почти невменяемую женщину. Мимо прошло и то, как ее выводили из машины, пересаживали на заднее сиденье автомобиля ГАИ, как у нее проверяли документы, что-то спрашивали, чем-то интересовались, искали что-то в сумочке… Она не заметила, как кто-то из сотрудников правоохранительных органов сочувственно обращался к ней, как предлагал своим оставить ее в покое. Как другой кто-то возражал, напирая на то, что дамочка сейчас не в состоянии вообще ничего делать, не говоря уж о том, чтобы вести машину…
В голове крутилась лишь одна фраза мужа: «Нет. Не надо приезжать. Я не один». И было ясно, с кем это он – не один…
Все оказалось лучше, чем я ожидал. Рядом с машиной не лежал труп, укрытый черным пластиком. Не стояли побитые, всхлипывающие огоньками авариек автомобили. Не суетились пожарные вокруг бензинового ручейка. Может быть, поэтому гаишники, облитые фиолетовым светом уличных неоновых ламп и оттого похожие в своих мокрых плащах на вставших на хвосты рыб, были настроены если не миролюбиво, то и не агрессивно. Полчаса в обществе рыдающей, ни на что не реагирующей женщины любого мужчину заставят ощутить всю неизбывную вину своего пола перед противоположным. Таково уж свойство девичьих слез. Даже если дева эта сидит за рулем «пятисотого» «Мерседеса».
Впрочем, сейчас моя пациентка сидела в полицейской машине. За пупырышками дождевых капель на стекле профиль ее казался размазанным, словно тушь на зареванном лице.
– Антон Геннадьевич, – представился я вышедшему из машины начальнику и протянул ему руку.
Не сможет он ее не пожать. А как пожмет – он уже мой. Мы с ним теперь не противники, а почти партнеры, столкнувшиеся с общей неприятностью.
– Подполковник Мартынов, – буркнул гаишник, пробормотав еще что-то неразборчивое про какое-то управление ГИБДД. Значит, я не ошибся. Майоры еще могут выезжать в патрули, а подполковники – лишь по особому случаю. Не всегда, конечно. Жизнь полна исключений больше, чем правил. Но близко к закономерности. Значит, либо вызвали, либо что-то с ним у Насти и произошло.
Оказалось второе. Ладно, будем разруливать…
Логовенко возник в кабинете неожиданно. Он так умел. Только что, кажется, не было никого, и дверь даже не открывалась, а вот он уже стоит около нее и роняет скупо-вопросительно: «Разрешите?»
Начальник охраны Владимирского был кагэбэшником. Бывшим, правда. То есть вышедшим со службы и устроившимся, как обычно пишут в прессе, в коммерческую структуру.
Впрочем, Борис Семенович был хорошо осведомлен о порядках в спецслужбах. А потому иллюзий ни относительно прошлой службы Логовенко, ни относительно нынешнего его положения не строил. Кагэбэшников бывших не бывает.
Но это банкира вполне устраивало. ФСБ сейчас в силе и почете. А он с этой организацией поддерживает отношения вполне предупредительные. Пару раз помогал деньгами неким фондам, которые были организованы выходцами с Лубянки. Поучаствовал и в финансировании дома, как это изобразили, «для военнослужащих». И не жалел об этих деньгах.
А что? С тех пор как ФСБ нашла себе место в новом общественном организме, созданном на обломках СССР и прежней экономики, претензии к ней могут существовать только у идиотов. Или пламенных правозащитников, чье горение основательно подпитывается деньгами таких же спецслужб. Только американских и английских. А то и самой ФСБ.
В общем, ФСБ «вписалась». А коли так, то она стала общим защитным и аналитическим инструментом для них, нынешней хозяйственной и политической элиты страны. И если чекистам понадобились квартиры – то почему не внести и свой посильный вклад в это дело? К тому же оно так и безопаснее. Вон Мишка Хородковский решил, что он теперь – пуп земли. Отказал президенту в просьбе поделиться. На жилье для офицеров, как водится… И где он сейчас? Не только ежится под знойным читинским солнцем, но и навсегда выкинут из элиты. Из числа тех, кто сегодня выстраивает новое государство. Хорошо выстраивает, плохо ли – а кто в этом деле мастер? – но… под себя. По принципу «Что хорошо для «Дженерал моторс», то хорошо и для Америки» И наоборот. И если в этом государстве ФСБ играет более чем важную роль охранной службы – то отчего не жить с этой службой… ну, если не душа в душу, то по-добрососедски?
В своем маленьком «государстве», в банке и наросших вокруг него структурах, сам Владимирский, во всяком случае, свою охрану берег и лелеял. Во-первых, деньги на саму организацию службы. Их давал вволю. Берите, сколько нужно. Нет, сперва отбейтесь, конечно, проговорите со мной каждый пункт. Защитите его, докажите, что это нужно. Но если защитите свою заявку, то после этого я над каждой копеечкой дрожать не буду. Не Березовский, чтобы своих же сотрудников кидать. Тот вон свой «Остров» кинул раз, кинул два, пожадничал на третий – и все, нет больше Березовского! Слили его собственные же агенты. Плеснули наружу информацию о том, как он высших лиц страны прослушивал. Включая дочку президента, которая к тому же на него и работала…
Это как раз было «во-вторых». Во-вторых, Владимирский своих людей берег и из разных ситуаций старался выручать. Точнее, давал в этом полный карт-бланш тому же Логовенко. Которого прикрывал уже на своем уровне.
За это люди платили ему редкой исполнительностью и… молчаливостью. Из его структур «сливов» не было. Тем более что кое-кто на паре случаев убедился, что существует и другая сторона медали. И она крайне неприятная, да…
К этому примыкало третье. Зарплаты. Лишь в немногих структурах работники охраны зарабатывали больше, чем у Владимирского. Верность стражи – величина переменная, говаривал Борис Семенович, а чтобы она была постоянной, в аргументе должны быть большие деньги. Это он из истории усвоил. Правда, и спрашивал серьезно. Точнее, не он, а Логовенко. Но тот действовал с его санкции и по его инструкциям.
Кстати, то, что случилось с Ларисой у этого магазина, было по-любому проколом службы охраны. Пусть она выехала сама, пусть велела себя не сопровождать, пусть маршрут ограничивался Жуковкой – все равно это был прокол. Сегодня над ней занесли арматурину, а завтра? В наручники да на заброшенную лесопилку, выкуп с мужа требовать?
Так не годится. Поэтому сейчас Владимирский долго и сумрачно смотрел на Логовенко, не приглашая того пройти дальше. Потом снял очки и начал стучать пальцами по столу, все так же не отрывая глаз от бледного лица начальника охраны. Театрально немного, конечно…
Владимирский прервал дробь и с размаху припечатал ладонь к столешнице.
– Ну что, Толя, – произнес он мягким, не внушающим ничего доброго голосом, – тебе разонравилось работать со мной? Ты стал работать еще на кого-то? На кого? Я об этом могу узнать?
По лицу Логовенко, начиная снизу, от самой шеи, поползла вверх краснота.
– Отвечай! – рявкнул хозяин.
– Я не понимаю… – начал было шеф охраны.
– Не понимаешь?! – подпрыгнул Владимирский в кресле. – Ты еще не понимаешь? Ты за свои охрененные деньги, которые я тебе плачу, позволяешь себе еще и не понимать мои слова?!
При этом рассудок Владимирского оставался холоден и расчетлив. Как он подозревал, рассудок Логовенко – тоже. Недоумение и покорность он разыгрывал. Хотя нет, покорность, пожалуй, настоящая. Еще бы ему не быть покорным за такую зарплату!
Тем не менее сцена требовала насильственного продолжения.
– Ты даже не в курсе, что мою жену чуть не убили?
Переборщил. Истерить не надо. Это уже пошла женская экзальтация.
– Я тебя что, только на серьезные дела нанимал? Проблемы моих близких – это уже ниже твоего достоинства? А арматуриной по башке получить возле магазина – это как?
Логовенко стоял красный как рак. Он не делал попыток оправдаться, не шевелился, не отводил взгляда.
Краем сознания Владимирский не мог не восхититься школой, которую тот прошел в своей «конторе». Как ему один тамошний отставник рассказывал, когда там спрашивают твое мнение, это означает, что тебе отдали приказ. А когда хвалят – надо ожидать неприятностей. Тот человек знал, что говорил: он застал еще времена, когда по коридорам Лубянки ходили хрущевские цековцы с автоматами и чуть не за ноги выволакивали из кабинетов активных людей Берии…
Интересно, что по их шкале означает, когда так орут? На полукрике Владимирский и остановился. И спросил обычным голосом:
– Ну, что делать будем?
Неизвестно, что уж там подумал начальник охраны про эту игру, но цвет лица у него постепенно выровнялся. Грудь чуть расправил и ответил ровно:
– Я уже в курсе дела. Но было распоряжение – зря сопровождения не навязывать. От третьего сентября прошлого года. После вашего указания мною был издан соответствующий приказ по отделению физической защиты. Сегодня Лариса Анатольевна сама обозначила свой маршрут как «только до универсама». Расследования инцидента я не проводил за отсутствием вашего приказа. И в силу поступившей информации о его сугубо бытовом характере. В связи с таковым характером инцидента разведывательное упреждение не могло быть организовано. Я жду ваших указаний.
«Вот собака! – восхищенно подумал Владимирский. И не придерешься! Нет, школа есть школа, ничего не попишешь!»
Не меняя, однако, сурового выражения лица, вслух он сказал:
– Прошу вас, Анатолий Евгеньевич, выясните все обстоятельства дела. Если конфликт был бытовой, то мне нужно знать только имя зачинщика и его координаты. После этого я приму решение, что делать дальше. Если под видом бытового начался какой-то непонятный нам пока наезд, прошу в этом также разобраться. Цели, заказчики, исполнители. Расспросите Ларису Анатольевну поточнее, как было дело. Постарайтесь одновременно успокоить ее и обозначить явственно, что эта ситуация не осталась без нашего с вами внимания. И что проблема эта разрешается.
Логовенко склонил голову.
– И еще вот что… – после небольшой паузы добавил Владимирский. – Это выходит за рамки ваших непосредственных обязанностей, понимаю. Но будьте добры, назначьте кого-нибудь проследить за досугом моего сына… Хотя бы на недельку. Что-то он в последнее время не здорово выглядит. Боюсь, не попал ли он под влияние сил, не озабоченных его безопасностью…
«Вот ведь! – чертыхнулся он про себя. – Всякий раз при разговоре с этим вышколенным охранным роботом я начинаю говорить таким вот высокопарным стилем! Провоцирует он меня, что ли?»
– Смету расходов на эту деятельность представьте мне, пожалуйста, к вечеру, я дам распоряжение…