Карманный океан
Марина
I
Фетхие. Марина шелестит к закату, собирая яхты.
Август сушит снасти и ленью устилает бухты.
Мы ж утопаем в blumarine – бескрылые,
Оставив ветер в солнечном заливе.
II
Фиестой флагов привечая,
Марина морщится закатом,
Сиестой собирая яхты, ялы,
Обрекая на поклоны плеском
Ликии пастораль и паству —
Цезарю мостки бросает,
В шелка авгура облачая
И Августейшим нарекая.
Безлично рыбой ликовать
Эгейскому помору свычно:
Ликийцев пеленали игом,
Марины дух смиряя лихо.
В колонии без цезаря никак —
Жар Август устилает бухту,
Высушивая снасти ленью,
Кальмаров нити распуская
И невод штопая форелью.
Залив нимфеткой розовея,
Как Немо поцелуя ждет, а
Мы, робея флердоранжем,
В пингвиньих манишках —
Бескрылые, сытые жаром,
Мы утопаем в blumarine,
Посеяв хвостики иста
И ласты, и ластики зюйда
В лагуне винтажной sunsete.
Марина нежится шейхой,
Мечтая о златых кефалях,
Пингву качая в морщинках,
Рекою нам лимфу спуская…
В ночи
Шум моря хмель сосны разносит —
То Посейдон подружек собирая,
Своим дыханьем обжигая,
Детишек в люди выпускает
И даром разума лишает
Стрелами хвойного духа,
Внушая влиться в верть:
Эманам глазки строить,
Вином услады упиваться
И быть, но не казаться…
Синь
– Что делаешь?
– Синю глаза.
– И как?
Вот кружева плетет волна,
Индиго разбавляя бирюзой.
Вот влага складками кося
Топорщит горизонт, тунику
Юбкой обращая, и, на ветру
Живым гофре шаля, гоняет.
Но гребни волн пускай
Считает кто другой —
Мне нынче не досуг:
Без гребешков малюю,
Лазурью поминаю…
Я вспоминаю, что
В локонах твоих
Как стылый жемчуг
Морские бусины качались
И капать не решались…
Я вспоминаю невесомость,
Безгласие и тела немочь,
Жаркое дыханье кварца,
Плеск, тени сень и течь,
И растворенность меж,
Без удержу и спросу без…
Я помню чистоту небес —
Купель без ворса облаков.
Я вспоминаю синь от берегов…
– Как глазки?
– Брызжут!..
Без сида
Насытиться любовью – никогда!
Лечу на завтрак, двигая волну,
Я перепрыгиваю глубину —
Я воспаряю, предвкушая…
Приватный берег скоро: вот
Каменьями усыпанный альков,
Где свод высокий жар хоронит
И, словно печка русская, готовит.
Пирог – поспелый скорострел —
Уж пышет йодо-бромом:
Ты вышел из своих брегов,
Ты наслажденья брагу пьешь,
Я пью тебя – и восторгаюсь.
Здесь, в гроте василисков,
Нимфою нектар вкушаю:
Усладу на еду меняю и
Самоцветно растекаюсь.
Избыточные префиксы
Оракульно слепы, увы,
Наивностью возможны,
Пантагрюэльны и всеядны,
Но если алчешь и берешь —
На угощения ж скупишься —
Насытиться любовью сложно.
Пиры устраивают мудрецы,
А пресыщаются глупцы —
Инфанты или Сиды,
Бес-часные халифы,
Лукумно-испеченные,
Рахатно-неспешные и
Безучастностью ложные.
В пажи ленивцы не годятся —
Им незачем амурами питаться!
И мы найдем в кого влюбляться!
Насытиться любовью – никогда!
Лечу на завтрак, двигая волну,
Я перепрыгиваю глубину —
Я воспаряю, предвкушая…
Разговоры
Я с морем говорю – дышу,
Но иногда дышать я забываю…
Гоняя рыбок, уплывая в глубину,
Стирая память, ритм включаю.
Бедовая игра те салки:
Вверх нужно мне —
Им незачем туда:
Кольчуга их тускнеет
И кортики тупятся…
Мне важен разговор,
Чтоб завести мотор, —
И потому, конечно, я
Опускаюсь и болтаю:
Осалить я пытаюсь рифму
И марусь за чешую,
Движок включая дайвом,
И синь в себя впуская.
Я не дышу под покровами
Сладкой тишины и шири,
А рыб ловлю: себя гоню —
Тебя же забываю…
Сентябрь
Сентябрь уж наступил —
Прохлады нет…
Под небом Турции – истома.
Ажурный выпил гор,
Но второпях и криво,
Вершины нет – как
Экскимо слизали —
Лишь кружева сосны
Под маревом томятся,
Иголками искрятся,
Напоминая о зиме
И елочном базаре, где
За решеткою теснятся
И ели, и сосна, и пихта.
Словом, все как всегда!
Декабрь не за горами —
Но здесь не до него.
Пока вот сентябрит
По-южному, колхидит:
Море золотится ленью,
Синь манит повозиться и
Покуражиться с волною,
Прохлада не нужна —
Бог с тенью: еще успеется
Под крышу и под зонт!
Ярило, жарь!
Жги галечную чушь,
Людскую чепуху и
Блажью покрывай носы,
Чтобы зевесовы потомки
Чихали от любви и
Чтили солнце!
К пирату
Пират, я не люблю тебя!
Так, стегая словом наповал,
Как-будто приговор рубила,
Наина отвечала рыбаку, что
Чаровницы ради к пиратству
Обратился, а затем и к ведовству,
Гонясь за прихотью злодейки.
Ты ж карамельным шепотком
И натиском сломив осаду,
Посеял маяту, сомненья,
Но одарил второрожденьем.
Теперь я колдовству подвластна:
Могу вот тучи в узел затянуть,
Иль блажь за розу выдать.
Теперь же, если захочу,
Сама пиратом стану —
Тебя ж я больше не хочу!
Твое пиратство – напускное,
И лихостью – на два вершка!
Мне не нужна твоя луна,
Арабской неги поступь и
Страстный леденцовый рот,
И серебром звенящая серьга —
Я не куплюсь – уже богата!
И радостью полна от ведовства.
Пират, я больше не хочу тебя!
Охота мне самой открыть охоту:
Подамся, может, в Порту,
Или Летучему Голандцу
Сдамся с потрохами?
Глядь, подцеплю за жабры
Пятнистого трепанга
В костюме акванавта —
Ничуть не испугавшись тот
Бутылочку воды предложит,
Иль горсть жемчужин, откупаясь,
Иль связку свеженьких летяг…
Что делать с этим дарованьем?
Все взяв, любить влюбляя!
Шатаюсь по морям волхвицей,
Не рысью, но обугленной лисицей,
Слезу блаженной парки вздернув в ухо,
И научившись не хмелея пить,
Теперь я знаю цену жесту,
Товару, слову и сомненьям,
На абордаж беру я миги счастья
И больше не зову тебя Пиратом.
Едва лучи протянет солнце,
Я проверяю силу ветра,
Следя за парусами, наблюдаю,
Как шестикрылые пираты
Пикируют на волны,
Альбатросят – бродяжат
По тарифу звездной ночи,
Таксуя до небесной взвари,
Мчат путников беспутных
Чрез океан мятежной грусти
К Надежде босоногой – лихом.
Оставленной чаяньем чаек
Отчаяньем в пику надежде,
Я не зову тебя Пиратом.
Стыдливо горы заарделись,
И море шевельнулось бирюзою,
Барашки нижут нитки-четки,
Навязывая их никейно
Амиго-амулетами,
Веригами-браслетами,
Но смальта ускользает дрожью:
Любовь наяд уходит за бесценок —
Летучему братству нет дела до девок
В ареале муссонно-массонном.
Живя сквозным окаёмом
Вне красок и стрелок,
Лишь аллигаторы в силе,
Фрегаты при рыбке и дамке,
А флибустьеры в прикупе:
С джокером, с коксом —
Смолят мечтательно и хмуро,
Читая наизусть сонеты о Лауре.
Смуглая наяда
Вы видели наяд, бродящих
По кайме прибрежной?
Неспешных и нагих, что
В горсть ракушки собирают,
Словно остраки Любви,
Оброки скорби, что море
Скупой слезою выдает,
Намекая о забытом долге?
Там, где волною обнимал,
Где семя, утекая в глубину,
В протеевы пещеры, и
С пылом шторм мешая,
Приливом возвращалось,
Где влага, бисером осыпав,
Вдруг уносила к Эвересту,
Иль африканскому нагорью,
Чертогам высохшим Тассили,
Где некогда дышало море и
Миксером взбивало волны,
Отодвигая в холод небеса, —
Здесь ныне отыскала я
Две пригоршни ракушек —
Крученых капелек моллюска.
А может это наши детки —
Залог нахальства и любви?
Вот только подросли и
В детство тянут, чтобы
Касаясь скола перлов,
Вспоминали как вместе
Колыбель качали и
Тишиной другого, вмиг
Взвиваясь, проникались,
А теряя высоту, погружались
В синеву, кутаясь в волну,
Что кокон распускала и
Плеском в кружева вплетала.
Чтоб лицезрея мелюзгу витую,
Иголки грусти суховейной,
Валежником безвольным
Растапливали память
И пламень стерегли
И качку зачинали,
Чтоб воды расходились,
И дрогнули колени —
И жертву принял бог.
Наяду встретив, не глазейте —
Уйдите прочь и не мешайте
Деве грустью наслаждаться,
Чтоб чувства возжелать смогла
И, вспенясь, раствориться.
И да – не бросайте мелочь!
Звон меди задевает
Наяды смуглой сердце,
Изнеженное блюзами сонетов.
И нет – роняйте лучше семя!
Уилл не возражал бы – сам
Пленял, веночки завивая…
Мне ленится, не спится…
Мне ленится, не можется, не спится —
Я вспоминаю…
Но честно: помнить не желаю
Ни лика, ни лица, ни блика —
Лишь ощущения кохаю,
Лелею забытье и растворенье,
Умиротворенье падшее мое.
Я подожду – и все сотрется:
Останутся лишь тени,
Силуэт и плеск качелей
Прозрачно-синих,
Призрачных, сквозных,
С которых мы стекались ниц и
Атомарно расходясь сходились
В Протеевой купели,
Брызгами роднились.
Мне ленится, не спится – и
Чуется как разливается волною,
Цикадой тихою, береговою,
Та благодать, что в нас роилась,
И, галечное ложе обращая в трон,
Всевластье царское дарила и
Распускала нить за нитью
Гнев, возраст, стыд и боль…
Все шепчет благовестом,
Запойным хрустом,
Мне ленится от треска.
Струится ртутью море,
Искрясь скользит и замирает,
Прибоем вот вздыхает.
День в ночь сползает
Цикадным хмелем —
Звон гулом прирастает,
Мечты Кабирии, взбив пухом,
Ссыпает звездной солью,
Дырявя купол мрака, но
Восполняет улетным треком,
Гудзонским пересвистом и
Орлеанским back-вокалом.
Мне ленится, не спится —
Но знаю берег дальний,
Где не слышны цимбалы,
Волна там взаперти лагуны
Читает сказки о Салтане и,
По запросу, Алишера Навои
Тому, кто на кураж отважится,
Устав от бумеранговых течений,
На изразец потертый вступит
В тень сводчатого грота, и где
Железные оксиды буро-бурно
Слезами разбавляют негу.
Когда ж стихи сойдут на нет,
Рефрены заплутают
В тропинках окаемов и
Плоть свободою уймется, и
Шалая Арина, усомнившись
В полезности скандала,
Вздернет турбулентность
Вязью вальса, фарси, сонета,
Скинет смит и вессон штилем,
Я поплыву назад – к цирцерам,
За перепевом
В трескучий вереск,
Неугомонный твист,
Чтобы тревожилось и снилось,
Чтобы моглось и сбылось.
Однако, ленится —
Ликея пряная, сонливо…
Да, вместо мух здесь осы,
Что сами от цикад хмелеют.
Все шелестит и еле дышит,
Шаманит и журчит,
Звенит, скворошит.
Слезы Гераклита
Слетев с Кузнецкой горки,
Уткнулась в ширму храма —
Не Цельсия, но Клейна, и
Пробежалась по Никольской
Как по горбатому Эфесу – все то ж:
Народ и муляжи, туристы, сплин,
Отчуждение и солнце —
Ничто не изменилось,
Никто не заменим.
Но вместо камня керамика
Скользит, сквозит щербиной,
Да скамейки частоколом
Делят авеню, где
Жизнь бурлила
Как в Эфесе древнем,
Пенясь и дыша запойно,
И продолжает накипать
Торговлей, ленью, спесью…
Чего же не было в порту – так
Это шелеста березовых монет.
Лишь злата звон открывал
Всем двери и ворота:
Меняльным треском рвал
Философский флер с
Городских вершин,
Скрывавших граждан
От дождя, пиратов, дури,
И с досократиков огня,
Что в байках мифа
Схоронили лихом
Слезы Гераклита.
Суббота
Суббота исходила
Дюжиной чертей,
Творила заговоры – а
По утру дождем умылась —
Видно, быть скоро октябрю
Унылокюхельно и зримо.
Ля-соль
На сломанные пальцы
Разве можно наступить?
Ступить не пошатнувшись болью?
Возможно ли не выть?
Иль должно нам Ассолью:
Рыбкою кружить
И тешиться юдолью?
Доколе нам хвосты рубить
Ради любви?
Зачем ломать комедию
Пред всеми?
Кому-то врать, кого-то злить,
Себя дарить и всем не верить.
На даром ломанных ногах
Бездарно шалостью шагаю —
А мне б летать: не выпью —
Чайкою голодной, в кураж,
Как в штопор, заходить
На луч закатный солнца.
Без ломки и притворства
Хотелось просто быть,
Не торопясь под рампу света,
Без воя не метаться кысью,
Не суетиться мотыльком,
К ожогам не стремиться,
А просто быть…и раствориться.
Но если я стихами задышала,
То мысли все свои верну:
Пифийской девою воспряну
И на пуанты ломаные встану.
Привет Захару
Рассыпаться нам в прах не должно —
Кто звездам отошлет приветы и
Одуванчиковую пыль на праны
Разберет, латая ноосферу?
В луга вселенной на откорм
К Филоновским квазарам
Кто человечество отпустит,
Бозон в бизона обращая?
Как без этюдов Рериха
Слез Гималаев не увидеть,
Так без клавира Баха-Шнитке
Плач нибелунга не услышать,
Симфоний Куросавы не понять.
И пеплом рассыпаться рано —
Быстрых разумом невтонов
Еще рождать и маргаритками
По континентам высевать!
Так мы Прилепину ответим —
Кострище деткам ни к чему.
Взовьемся! Лишь отдохнем —
Кабирью вспыхнем улетая.
Карманный океан
Я отключить хочу весну —
Но синью исхожу и не могу.
Иль океана через край
В моих карманах, иль
Снова сердце зашаталось?
Да, океан! Распластан!
Да, голубит! Зияет ultra.
Буравит далью, бесит,
Манит сияя и вскипает.
Что ж делать с этим?
Задыхаясь жить!
Флюидами следить,
Чтобы бродила синь и
Ксанф не спился часом,
Заливы б не скисали,
Пассаты сном не стыли
И манту гнали косяками,
Моря сбивая сбитнем.
Маячить одноглазо, бдить,
Чтобы штормило изабеллой,
Легко в Бермуды занося,
Стреножив фиолентом.
И чур, без дыр, без речек!
И, не стекая в решето
Ни альфа, ни омегой,
Бить явью через край,
Выплескивая краем
Гамму крайне нежно,
До края Клейна стали.
Зрить, плавя лазуритом!
Дуэль
Один был тих и плутоват,
Другой решителен и нежен.
Ночной каприз дрожал от тени носа,
Бесстыдство дня краев не знало.
Один набросил шалью рубаи,
Другой же пеленал волной,
На шепот времени не тратя,
Раскачивая люльку так, что
Море в берега мои входило
И становилась синью я,
И наша квадратура былью.
Мне муэдзинова дуэль,
Как минаретный вокализ,
Нужна как морфия праща,
Как голубиная волна, что
Изумрудами степует берег,
Что блюзом байки травит
И очищает стыд от крапин,
Кидая вал за валом, в винт,
Морфеевы качели лентой,
Сталь зонгов обращая Летой.
Словить клина нужда была,
Чтоб враз отпустить узду,
Чтобы избыть вой лиха,
Стравить трефовый крап,
Достать игольчатых ужей —
Столочь шрапнельный визг
И мысли в Африку пустить
За страстным ритмом конга,
Чтоб наконец тебя забыть,
Клин выбить и зашить, и жить,
Но без тебя, мой Абу-Грей,
Беспечный бог морей.
Винт иста
Словила ветер, управляла тягой,
Крутила винт, в залив спускаясь,
Парила снова в небесах, бросая
Горсть за горстью скорбь
И маяту как шелуху,
Как чешую чужую,
С качелей солнца,
Сыпью в рассыпную,
Радугой свистя и зависая,
В объятья бухты не спеша и
Паутинку свить мечтая из слез,
Что были и прошли муссоном,
Сплести крест-накрест иль
Завить нулем: чет-нечет,
Но все чаты сбросить
Над мертвым морем,
Над Олюдениз,
Над пропастью тебя…
Но ветер крылышки сложил —
И я послушно вниз:
На милость воробьям и джекам,
Без паутинки и сетей, но
В кружевах из света.
Лазурь
И снова в Фетхие лазурь разлили:
Фламинго пропись штриховали и
Линовали небеса, теряя по заливу
Перья, что лепестками яхт в порошу
Голубых корундов марину обращали
И, вспарывая гладь по прихоти анют,
С миндальной легкостью лукавства
Разбросавших фисташки и кунжут и
Расплескавших мускус вместо масла,
Зевак ловили, потрафляя романтизму,
Как Ося с Кисой надувая простаков,
Как Сойер снимая пеночки с наива,
Желая получить за оперенье рыбку.
Тет-а-тет
Хотелось тишины тебе —
Теплой и белой, а к ней
В придачу влажных губ
И смелости ладоней, чтоб
Шумный заслонили день
И ночь впустили днем.
Но тихо-тихо между
Нами не станет.
За шалыми губами
Мы спрячем мир на время,
Чтоб не блажил и не мешал,
Чтоб день включая выключал,
Мы с ночью разберемся сами:
Чья иноходь под стать снежинкам,
Чья морось губ рассвет пугает,
Чей жар буржуйку заменяет и
Кто немеет, лишь стают тени,
Робея истрепать впустую
Мозаичность в свете.
Скучайте ладонью,
Грустите очами,
Сияйте все дальше,
Как можно больше,
Как можно чаще.
Хорошо, что меж нами
Тихо-тихо не бывает.
Звезды зажигая сами,
И рдеем, и горим, и реем…
Жаль только искру
Безволия – толику:
Трескаясь жаром,
Мы высыхаем
Песками зыбучими,
Шелестом скуки,
Ковылкою лени.
Так тишину мы теряем
Меж делом, меж светом,
Между прочим, меж нами.